Свиток первый. Общий файл.

Очистил и замер, не решаясь прикоснуться к реликвии. Застыл, не замечая ничего вокруг. Не думая об опасности быть застигнутым случайным прохожим. Меч рождал ощущение присутствия. Громадного. Грозного. Могучего. И живого...

Повар Бань.

Он смел мусор в деревянный ковш совка и ссыпал его в оранжевый зев печи. Крякнул разгибаясь — последнее время спина все же стала болеть, а ведь обходился без этого до сих пор, что ж старость она старость и есть — и вышел во дворик. Сел на низкую скамью. Присмотрелся к развешивающим белье девушкам. Те споро делали свое дело, увлеченные совместным трудом, и хотя Микако все еще руководила, Хайко-Золушка уже не отставала от нее. Три дня взяли свое. Стерли синяки и ссадины, закрасили болезненную бледность неровным загаром, убрали безвольную кукольную маску с ее лица.

— Хайко! — окликнул старик.

Та, ловко перекинув тяжелое мокрое полотно через веревку, обернулась и подбежала к Баню. Встала молча, глядя внимательными, сторожкими глазами.

Труд лечит почти все. Тело, разум. Отвлекает от горя, усталостью прогоняет дурные желания. Труд вместе с другим не дает потеряться в одиночестве. Но чтобы изгнать страх смерти, пережитый ужас, нужен труд особый. И такого Бань придумать не мог. Тут нужно было иное лекарство...

— Натаскай воды в котел. Микако сама справится.

Девочка осталась стоять неподвижно.

— Ах да, совсем старый стал. Ведра возьми на кухне. Те что справа от печи. Потом туда же и поставь...

Хайко опустила голову, уперлась взглядом в пыльную землю. Прикусила губу.

"Наконец-то," — усмехнулся про себя Бань.

— У меня плечи болят, — выдавила девочка. И сердито вздернула подбородок, глянула свысока: — Мы утром уже носили. Не буду.

Старик вздохнул.

— Садись, — кивнул на лавку рядом. И увидев изумление в глазах Томоэ, поторопил: — Ну.

Она села, сжалась, свела колени, глянула искоса. Но увидела только узловатые стариковские руки на костистых коленях — старик смотрел в сторону от нее. Потом встал тяжело и ушел в кухню. Вышел оттуда, уже перекинув через шею грубую перевязь, соединявшую оба ведра. Поковылял к бочке с питьевой водой считая, на каком шагу девчонки отберут ношу.

Сзади зашлепали торопливые шаги.

— Отдайте, — голос девушки оказался жарким от обуревавших ее смущения и гнева. Она забежала вперед и уцепилась за сбрую на его плечах, — Отдайте, пожалуйста.

В глаза она не смотрела. Нырнула под перевязь и чуть придерживая ведра, чтоб не стучали по ногам засеменила к бочке.

Бань усмехнулся и развернулся к кухне, погрозив пальцем зазевавшейся Микако...

Чуть позже, когда последнее ведро воды оказалось в котле, он окликнул Хайко:

— Подойди сюда...

Девушка подошла, глянула исподлобья. Загоревшие щеки снизу подкрасились румянцем то ли от работы, то ли от смущения.

Старик молча потянулся к полкам и достал плошку. Сунул ее девушке.

— Держи на двоих. Сладкие бобы в соусе. Потом, когда разнесете чистое белье дам денег — сходите послушать шошуды.

— ?

— Иди, иди...

Девушка замялась. Заглянула в плошку. Сверкнула глазами и убежала, прикусив губу.

"Все правильно," — усмехнулся про себя старый повар.

Лян.

Сейчас меч покоился в плетеном чехле корзины, втиснутом между осыпающимися стенами кухни и забора. И думать стоило не о нем. И даже не о принцессе, которую этим утром Лян застал еще спящей в обнимку со служанкой. Сейчас надо было сосредоточиться на возможной опасности общественного заведения, наверняка приютившего кого-то из "хранящих покой государства".

Лян опять присмотрелся к игрокам, вокруг которых редкой еще группой замерли солдаты.

А "рыбный молодец" выигрывал. Тяжело. Не много. Но выигрывал.

Десятник вытащил камень из чаши. Замер. И просто уронил камень обратно. Тот глухо стукнул о другие камни.

— Ты хорошо играешь, — заявил торжественно. С удовлетворением. — Очень хорошо. Похоже на стиль Великолепного Фу Жао.

Хлопнул довольно по столу ладонью. И рявкнул, заставив вздрогнуть некоторых гостей:

— Вина, достойному господину! Позвольте отблагодарить, — он коротко поклонился сопернику. — И... еще партию!

Бянь-Лосось оскалился азартно.

— С удовольствием, господин десятник!

Зрители разразились довольными криками. Их стало больше, и наблюдать игру стало невозможно.

Лян встал. Больше сидеть здесь смысла не было...

Внезапно у ворот началась суета. Качнулась толпа от поста, расталкивая людей побежали солдаты отдыхающей смены. Раздался и пошел в рост многоголосый крик.

Краем глаза Лян заметил встающих посетителей — зрелище привлекло внимание всех, прервав даже игру. Но не это было важно. Важно было иное — гвардейцы у ворот отсекли от толпы девушку. Которая ростом и телосложением походила на принцессу.

Лян смотрел. Смотрел вместе с большинством посетителей ресторана. Смотрел, отмечая каждую деталь происходящего ареста. Видел, как девочку почти на руках отнесли вглубь поста. Видел, как под напором откатившейся массы людей застопорилось движение армейской колонны через ворота. Видел, как буксовали в людском море вышедшие из ресторана гвардейцы. Видел, как солдаты выдернули из толпы несколько человек и ударами ножен заставили лечь или сесть у стены. Он многое видел. Только не заметил, как давешний молодец-игрок профессионально переглянулся с одним из посетителей и коротко мотнул подбородком в его сторону...

Томоэ — Хайко.

Белье они поменяли. Теперь сидели в тенечке перед грудой грязного и ели просяную кашу — привычная Микако быстро и жадно, уставщая Томоэ — едва ковыряя. Вкуса она не чувствовала — думала. О чем? Сама не знала. Сначала об усталости.

Устала. До... До... Она так и не смогла найти подходящего сравнения. Ей доводилось уставать физически во время уроков фехтования и верховой езды. Случалось выматываться до одури во время нагоняющих тоску обрядов. Усталость испытанная ею во время блужданий по подземельям была иной, и вспоминать ее не хотелось. И не получалось... Ближе всего была, наверное, усталость после урока музицирования на цине, когда от монотонных движений отнималась рука и ныла кисть сжимавшая пластинку плектра — струны цина обычно перебирают пальцами, но кто позволит принцессе натирать мозоли?

Она посмотрела на пальцы — кожа с тыльной стороны покраснела. Еще позавчера, стертая мокрым бельем. А подушечки загрубели... Томоэ сжала кулаки до боли.

— Ах, горной сливы юный цвет

Сияет он своей красой.

Во всех краях среди цветов

Его изящней нет...

Микако прекратила жевать, подперла подбородок кулачками.

— Ах, горной сливы юный цвет

Склон Илу в розовый одел.

Во всех краях среди цветов

Его нежнее нет.

Подошел Бань, сложид руки за спину. Прислушался.

— Ах, горной сливы юный цвет

Тебе цвести всего три дня.

Во всех краях среди цветов

Его печальней нет.

Томоэ спрятала лицо в ладонях... Микако осторожно тронула ее плечо.

— Кхм, — Бань шаркнул ногой, привлекая к себе внимание. — Вы сегодня справились раньше, можете пойти послушать рассказчика...

Микако поймала брошенную дедом монету и едва не подпрыгнула, издав победный визг.

— Рассказчика?

— Шошуды, — кивнул Бань и потопал к кухне. — Больше на эти деньги ничего не купить...

Микако в это время отплясывала какой-то варварский танец, подвывая себе восторженно...

Лян.

Лян заметил слежку через квартал от ворот. Узнал головную повязку и лицо. Понял — подцепил еще в ресторане и, несмотря на жару, почувствовал озноб. Едва удержался от паники — накопившееся за последние дни напряжение дало о себе знать. Теперь спасти могла только трезвая злость, раж.

Вычислить напарника топтуна не получилось. Быстро не получилось. В том, что его лицо мелькнет среди прохожих, сомневаться не приходилось — хвост держался на большом удалении, периодически пропадая из виду в людных местах. Так можно работать только в группе. И даже не вдвоем.

От группы оторваться тяжело. Особенно не зная преследователей в лицо. Обычно, они сменяясь шли впереди и позади жертвы, чутко реагируя на смену направления и изменение скорости ее движения. Только в толчее перекрестка можно было запутать их. Но до него надо было еще дойти. И Лян шел, затаив дыхание. Все ждал — вот сейчас, по незаметному сигналу топтуна ринется на перехват группа захвата. Или выстроится синей линией оцепление... Но преследователи не спешили задерживать его. Им, похоже, нужны были и сообщники. "Что же у вас там творится, если меня одного не достаточно?"

До рядов с тканями — потускневших на время продовольственного кризиса (дорогие ткани убрали с прилавков) Ляна так никто и не тронул. А там... В тесноте торговых рядов нужно было только нырнуть под свисающие полотна. Возмущенному продавцу сунул горсть монет вместе с сорванным с головы платком, да так чтоб не все попало в руки, но рассыпалось по земле. Дернул узел волос на затылке, распуская и сразу разбирая пряди в три жгута. Быстро сплел неровную косицу, поглядывая на щель между полотнами — его маневр должны были заметить, что предпримут в ответ? Поймал изумленный взгляд продавца и понял — тот почуял неладное и побежит сообщать квартальному. "Только дождется когда из глаз скроюсь. Ну и правильно, и хорошо. Это только помешает слежке." Гвардия или полиция своим вмешательством всегда вносили сумятицу в такие операции, срывая самые тщательные планы.

Лян подмигнул побледневшему торговцу и ринулся через заднюю часть лавки на другую сторону торгового ряда. Скинул халат на прилавок с верхним платьем, поменяв его на другой — дешевый серый. Сутулясь и подпоясываясь на ходу, влился в толпу. Неторопливо зашагал вместе с потоком людей в сторону Реки, по проспекту на юг.

Напарников "рыбного молодца" он таки увидел — те искали, обмениваясь жестами-знаками, и тем выдавая себя с головой. Но мгновенно растворились в толпе, стоило раздаться свисткам и окрикам полицейских, вызванных давешним торговцем.

Микако и Томоэ — Хайко.

Это походило на подготовку какого-то странного и очень важного ритуала. Участники его — люди, облаченные в столь же непрезентабельные наряды, что и две служанки из "зеленого дома" — тихо и чинно занимали места на пыльной площадке под навесом из выцветшего грубого полотна, натянутого между осыпающейся глиняной стеной и узловатыми ветвями каштана. Они рассаживались на камнях, на принесенных откуда-то чурбаках, кивали друг другу, обменивались тихими приветствиями с торжественностью, достойной Зала Великого Предела. Но не занимали центр площадки, где возвышались одинокий стол, низкий табурет, сидение которого было покрыто красноватым лаком, и две скамьи, как раз напротив стола.

Загорелый дочерна мужчина в прожженной местами и закопченной куртке, принес ведро воды и равномерно разбрызгал ее по площадке бамбуковым веником. Сразу стало свежее.

Мужчина подмигнул Микако:

— Поклон уважаемому Баню. — Улыбнулся и кивнул на Томоэ: — Как тебя зовут, младшенькая?

— Хайко, — шустро ответила Микако. — Золушка.

Рядом засмеялись.

— Твоя родственница, Бэй...

— Тише вы, — оборвал веселье пожилой человек в лохмотьях, сидящий ближе всех к скамьям на удобной чурке. Глянул на девочек сурово, но больше ничего не сказал.

Микако оттащила подружку за рукав из-под навеса почти к краю площадки, чуть сбоку, так, что сидящие не загораживали стол, но вместо них оказалась неизвестно кем и зачем выкопанная яма с обсыпавшимися краями. Устроились прямо на теплых камнях за ямой, и Микако тут же пихнула Томоэ в бок, прошептала:

— Это Большой Ду...

— Большой? — переспросила Золушка отрывисто, она была напряжена как струна с момента, когда они вышли со двора.

— Тише! Дедушка Бань говорил, раньше он был Плешивым Ду, но когда стал квартальным старшиной в клане нищих, то из Плешивого превратился в Большого. Это было еще до моего появления здесь.

Томоэ кивнула почти бездумено. Спросила о другом:

— А почему меня назвали родственницей Бэя?

Микако фыркнула:

— У него прозвище — Угольный... О, смотри, красный зонт пожаловал...

По улочке к балагану шел шаркающей походкой старик в поношенном, но дорогом когда-то платье. За ним, держа в вытянутых руках зонт, шел мальчишка в серой робе. Тень от зонта падала на голову старика, тогда как лицо слуги блестело потом на солнце.

— Бывший чжиши Шо, — так же шепотом прокомментировала Микако. И Хайко опять кивнула.

Отставной чжиши, меж тем, старательно обойдя Большого Ду, прошел к первой лавке и уселся, закрыв глаза. Слуга его сложил зонт и, ловко проскакав по краю ямы, уселся рядом с Микако.

— Привет Безголосая, — мальчишка ухмыльнулся, растянув рот почти до ушей.

— Привет, лягушка, — огрызнулась девочка. А Томоэ вздрогнула и изумленно распахнула глаза.

— Гы, — парнишка ухмыльнулся еще шире (хотя представить возможность этого было трудно), и обратил свой взор на вторую девушку. Следующую реплику остановило только появление новых лиц — полного невысокого мужчины средних лет в мятом зеленом халате и паренька с чайником и набором чашек в руках. Среди присутствующих прошел шорох, даже старик на скамье открыл глаза и кивнул вновь прибывшему мужчине, пока тот усаживался за единственный стол.

— Шошуды пришел, — прошептала Микако. — Лу Яо-лан.

— Твоя подруга, что, не знает самого знаменитого рассказчика в Чанани? — сунулся было паренек, но Микако его осекла:

— Тише, ты... Она вообще не из столицы. Вот.

— А, провинциалка... — облил парень снисхождением. — Хотя она красивше тебя...

— Тише ты!.. Скажи лучше, что сегодня будет?

— Рассказ про то, как Лу Юй прогнал войска Пэнь Као из под Сици. — Хэйко при этих словах изумленно приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать. А мальчик, между тем продолжил: — Господин Лу вчера объявил, что будет повествование про подвиг его однофамильца.

— Так и сказал?!

— Ага, как же, — ухмыльнулся паренек. — Все, скоро начнет...

Он обернулся к столу рассказчика, вокруг которого на скамьях уже расселись последние слушатели — степенные пожилые дядьки в добротных платьях, пришедшие вслед за шошуды. Над площадкой повисла тишина.

Лян.

— Где она?

Старик поднял голову от стола.

— Там, — махнул рукой равнодушно.

"Убью," — Лян попытался ухватить деда за ворот, но тот потянулся назад за пучком зелени, и рука сцапала только воздух.

— Где она? Ее же ищут, — прошипел он сквозь зубы.

Старик только хмыкнул неопределенно.

— Ты... старый... понимаешь, что будет?.. — парень шагнул вплотную к повару. И вдруг наткнулся животом на что-то. Опустил глаза и замер — клин тусклой стали уперся в одежду на уровне желудка...

— А ты понимаешь, теленок? — старик уверенным движением убрал нож. — Через сколько дней до нас доберется стража в парчовых халатах?.. Найти человека в столице не долго, если знать, кого искать. Четыре дня? Семь? Вряд ли больше. Так ведь?

Лян стиснул зубы. Слова впечатывались в память, а сознание ставило вопросы и отвечало на них. "Убить? Нельзя. Возможно позже. Что ему надо? Нет ответа. Торговаться. Слушать. Кто он? Нет ответа. Смотреть, думать". Память услужливо воскресила первую встречу. А чувства остро воспринимали каждое движение старика, отмечая каждое несоответствие...