Глубоко дыша за тех, кто сам дышать не мог, направился к лестнице в подвал, словно меня туда тянули невидимые нити.
Холодный воздух подвальной комнаты, напоминающей гробницу, и куклы (и их части), лежащие повсюду, — все это оставалось точно таким же, как я помнил. В стенных нишах — девочка без правой руки, мальчик с тонкими крыльями, прикрывающими нижнюю половину лица, близнецы, сросшиеся на уровне животов... И — да — черный гроб, стоящий в дальнем конце комнаты, и лежащая в нем кукла — точная копия Мей Мисаки.
В отличие от прошлого раза, тумана у меня в голове не было и я особо не мерз. Но — снова как марионетка, которую тянут за нити, — я подошел к гробу и встал перед ним.
Эту куклу создала Кирика — имя пишется как "фрукт в тумане". Так мне сказала Мей. Я затаил дыхание, глядя на лицо куклы, даже более бледное, чем у настоящей Мей, на губы, готовые, казалось, вот-вот что-то произнести, — когда...
Произошло нечто, в реальность чего я просто не мог поверить.
Из тени черного гроба, хранящего в себе куклу, медленно, беззвучно...
...Не может быть.
На меня накатил новый приступ головокружения.
"Не стесняйтесь, смотрите сколько душе угодно".
Слова старухи, произнесенные считанные минуты назад, зазвучали у меня в ушах.
"Других посетителей все равно сейчас нет".
...Аа, ну конечно.
В прошлый раз она сказала то же самое. "Других посетителей нет" — я точно помнил. И тогда эти слова как-то царапали мое сознание. "Других посетителей нет" — и все же.
И все же — почему?
Медленно, беззвучно из тени черного гроба...
...Почему?
Появилась она — Мей Мисаки.
Она была в темно-синей юбке и белой летней блузке — здесь, в подвале, на нее даже смотреть было холодно. И выглядела она бледнее обычного.
— Какое совпадение — встретиться в таком месте, — еле заметно улыбнувшись, произнесла Мей.
Совпадение... действительно ли совпадение? Я изо всех сил пытался найти что ответить, когда Мей спросила:
— Почему ты сюда пришел?
— Я возвращался домой из больницы. И просто проходил мимо, — ответил я, затем задал встречный вопрос: — А ты? Ты что, не пошла в школу?
— Ну, вроде того. Вдруг взяла и не пошла, — ответила она, вновь чуть улыбнувшись. — Ты себя уже нормально чувствуешь, Сакакибара-кун?
— Достаточно нормально, чтобы не угодить опять на койку. Как там ребята в классе после... ну, после Сакураги-сан?
— Мм, — тихо промычала Мей, потом ответила: — Все... напуганы.
Напуганы. Мидзуно-сан тоже так сказала.
"У меня такое впечатление, что он был напуган чем-то".
— Напуганы? Чем?
— Они думают: "Началось".
— Что началось?
Мей резко отвела взгляд. Похоже, она сама не вполне знала, как ответить.
Несколько секунд она молчала, потом наконец заговорила.
— Я... думаю, в глубине души я только наполовину верила. Сначала было это, потом в мае, когда пришел ты, я тебе всякого наговорила, но все равно я на сто процентов не верила. Я немножко еще сомневалась. Но...
Тут она смолкла и вновь повернулась ко мне. Ее правый глаз сощурился, будто спрашивая что-то; однако я склонил голову набок, по-прежнему ничего не понимая.
— Но, похоже, сейчас действительно один из "таких годов", — продолжила Мей. — Думаю, это уже сто процентов.
— ...
— Потому что это уже началось. Так что...
Глаз Мей снова прищурился, будто спрашивая: "Что ты об этом думаешь?" Но я по-прежнему мог лишь смотреть недоуменно.
— Значит, ты до сих пор не знаешь, Сакакибара-кун? — пробормотала Мей и повернулась ко мне спиной. — Тогда, может быть, тебе и не полагается знать. Если ты сам выяснишь, то, возможно...
— Стой, стой, — машинально перебил я. — Ты мне такие штуки говоришь, а потом ожидаешь, что я...
Больше всего мне хотелось просто пожать плечами и ответить: "Блин, ничего не понимаю". Всякие там "Началось", "Я сомневалась", "Один из "таких годов""... хорошо бы ей прекратить изображать всезнайку.
— Как ты думаешь, ты сможешь ходить в школу? — спросила Мей, все еще стоя ко мне спиной.
— Ага. Завтра пойду.
— А. Ну если ты пойдешь, то мне лучше воздержаться.
— Что? Не, ну слушай. Что ты -
— Будь осторожен, — слегка повернувшись, перебила она. — И никому не говори, что видел меня здесь.
После чего снова повернулась ко мне спиной и беззвучно ушла прочь, исчезла за черным гробом.
Лишь через несколько секунд я попытался тихо ее позвать:
— Э, Мисаки.
Я сделал шаг вперед.
— Э, это, почему ты?..
...Тут у меня заплелись ноги. Мгновение спустя меня охватило какое-то странное головокружение, как будто все вокруг закачалось.
"Ты не чувствуешь, что из тебя высасывают?
Высасывают все, что внутри?"
В моей голове, как какое-то заклинание, проплыли слова, которые Мей сказала в прошлый раз, когда мы с ней тут встретились.
"Куклы — это пустота. Их тела и сердца — полная пустота... вакуум.
Эта пустота похожа на смерть".
Каким-то образом мне удалось сделать еще шаг и удержать равновесие.
"Похожа на смерть"...
С содроганием я заглянул за гроб. Но...
Мей там не было.
И вообще никого не было.
Темно-красные портьеры, завешивающие стену, чуть покачивались от дуновения кондиционера. Меня вдруг пробрало морозом совсем по-зимнему, и я вздрогнул.
5
— Почему? Почему?
Майна Рей-тян повторяла свой любимый вопрос с привычным энтузиазмом.
Почему? Смотри сюда, птица, это я тут хочу узнать, почему... Я сердито сверлил Рей-тян взглядом, но она (...предположительно) не обращала на меня ни малейшего внимания.
— Почему? Рей-тян. Почему? Доброе утро. Доброе утро...
После ужина я вышел на крыльцо, где был хороший сигнал, и попытался дозвониться отцу в Индию. Но, похоже, его телефон был выключен — я набирал три раза, и все три раза звонок не прошел. Может, он до сих пор работает. Там-то еще день.
Аа, ну и ладно. Я махнул рукой.
Даже если я расскажу ему о том, что произошло на прошлой неделе и о своих проблемах со здоровьем, вряд ли он мне сможет дать какой-то совет. Если я чего и хотел бы услышать от папаши, — это о среднешкольных годах моей мамы. Хотя, конечно, я понятия не имел, как ее история может сплестись с теми событиями, которые происходили сейчас, да и может ли вообще.
Было еще желание спросить, остались ли мамины фотки тех времен. Или, может, школьный фотоальбом... кстати, в школе он, скорей всего, сохранился. Да — если заглянуть в дополнительную библиотеку в нулевом корпусе...
Я ушел с крыльца, оставив Рей-тян в одиночестве, и заглянул в гостиную, где Рейко-сан смотрела телевизор. С экрана трепался какой-то юморист — по-моему, такого рода передачи она не любила; но приглядевшись, я увидел, что Рейко-сан, погрузившись в диван, сидит с закрытыми глазами... Да, она спала.
От кондиционера дуло холодным воздухом, и в комнате было чертовски зябко. Эй, Рейко-сан! Если будешь тут спать, подхватишь простуду! Я уже собрался хотя бы пойти выключить кондиционер, когда -
— Коити-кун? — произнесла она. Я подпрыгнул на месте и обернулся. Глаза Рейко-сан были лениво приоткрыты.
— Когда я успела задремать?.. Мм, нехорошо, нехорошо.
Она с натугой помотала головой. Как раз в этот момент в телевизоре кто-то пронзительно захохотал. Рейко-сан нахмурила брови, потянулась к пульту и выключила телек.
— Вы себя нормально чувствуете?
— Мм? ...Да, наверное.
Рейко-сан встала с дивана и перебралась на стул. Налив в стакан холодной воды из кувшина на столе, она проглотила какие-то таблетки.
— Голова побаливает, — объяснила она, видя, что я на нее смотрю. — Эти таблетки слабенькие, но их хватает. Что-то часто в последнее время голова болит. Это начинает раздражать.
— Может, ты просто устала? Тебе так много всего приходится делать, и, это...
Она тихо вздохнула, потом ответила:
— Наверное. Ладно, ты мне другое скажи: ты в порядке, Коити-кун? Ты же сегодня ходил в поликлинику?
— Мое состояние стабилизировалось, новых проблем нет. Так они мне там сказали.
— О. Это хорошо.
— Эээ, Рейко-сан?
Я тоже сел на стул, прямо напротив нее.
— Помнишь, ты говорила, что все надо узнавать в подходящее время? Что всему свое время? Но как узнать, сейчас подходящее время или нет? — совершенно серьезным тоном спросил я. Однако Рейко-сан посмотрела на меня угрюмо.
— Я так говорила?
Она склонила голову набок. Я обалдело застыл. В голове мелькнуло пронзительное "Почему?" в исполнении Рей-тян.
Она придуривается или правда не помнит?
— Эмм... ладно, а можно я спрошу кое-что? Мне тут пришло в голову, — я собрался с духом и задал другой вопрос: — Когда ты училась в Северном Ёми в третьем классе, то в какой параллели?
— В третьем классе?
— Ага. Ты не помнишь?
После этих моих слов Рейко-сан оперлась щекой на руку — ее лицо стало еще угрюмей — и ответила:
— В третьей.
— Значит, три-три? Серьезно?
— Мм.
— А когда ты там училась... ну, у вас там говорили про "проклятие класса три-три" или что-нибудь вроде того?
— Ммм.
Все еще опираясь подбородком о ладонь, Рейко-сан как будто подыскивала ответ. Но в конце концов просто тихо вздохнула, как незадолго до того, и сказала:
— Это было пятнадцать лет назад. Я все забыла.
Даже не раздумывая над тем, искренний это ответ или просто отмазка -
Пятнадцать лет назад?..
Внезапно меня охватило какое-то непонятное беспокойство.
Пятнадцать лет назад — это было... ох. Понятно. Ну конечно. Но...
— Ты завтра идешь в школу, да? — уточнила Рейко-сан.
— Ага. Во всяком случае, собираюсь.
— Я ведь тебе уже рассказала "Основные принципы Северного Ёми"? Ты помнишь, что надо делать?
— А, ага. Я уже -
— И номер три?
— ...Ага.
Конечно, я помнил. И номер один, и номер два, которые мне казались просто суевериями, и номер четыре, лично для меня самый важный. И номер три... вроде это о том, что...
— Я обязан подчиняться любому решению класса — это, да?
— Именно, — медленно кивнула Рейко-сан.
— А почему ты вдруг его вспомнила?
Рейко-сан вдруг протяжно зевнула, потом замотала головой, будто стряхивая сонливость.
— О, аа... что? — и склонила голову набок.
— Мы говорили о третьем "принципе Северного Ёми".
— Да? Сейчас. Вообще-то ты их все должен соблюдать. То есть...
— Ээ. Ты себя нормально чувствуешь?
— Мммм. Думаю, я устала сильно. Прости, Коити-кун. Я сейчас просто не в состоянии.
Рейко-сан слегка стукнула себя кулачком по голове, и на ее лице появилась слабая улыбка. Во мне начало подниматься раздражение... нет, на самом деле это были более сложные чувства.
Я ведь могу рассказать Рейко-сан про Мей? Вообще-то — разве я не должен это сделать? Такая мысль меня посещала нередко, но поднять эту тему мне всегда не хватало смелости. Вот и сейчас моя внутренняя борьба закончилась тем, что я решил замять вопрос.
Мне всегда было неловко говорить с Рейко-сан. Лицом к лицу с ней я постоянно нервничал... в основном из-за того, что в ней я то и дело видел маму, которую знал только по фотографиям. Во, видите? Я уже провел самоанализ. Почему же тогда со временем ситуация становилась только хуже? Все-таки проблема где-то во мне. Или же...
Я решил, что уже пора отправляться к себе в комнату, чтобы лечь спать пораньше.
С этой мыслью я поднялся со стула.
— Почему? — раздался вдруг тихий голос. Без какого-либо намерения, без смысла.
— Заткнись! — неожиданно резко выкрикнула Рейко-сан. — Терпеть не могу эту птицу.
6
На следующий день, в среду, 3 июня.
На большой перемене Мей Мисаки в классе не было.
Не потому что она свалила сразу после четвертого урока. Ее не было с самого утра. Она прогуляла, как и сказала мне вчера.
Я пропустил неделю, и одноклассники обходились со мной, на первый взгляд, деликатно — но если вдуматься, то просто безразлично и прохладно.
— Ты опять в больнице лежал?
Нет, поправлялся дома.
— Та же штука, что и в прошлый раз? Как там она называется, спонтанный пневмоторакс?
Он почти случился, но кое-как пронесло.
— Значит, теперь ты в порядке?
Ага, спасибо. Но никаких нагрузок — доктор запретил. Так что физра по-прежнему без меня.
— Надеюсь, ты поправишься совсем.
Я тоже, спасибо.
Ни один не упомянул смерть Юкари Сакураги и ее матери. И учителя держались так же. Парта Сакураги оставалась пустой. Там даже цветов не было — в таких ситуациях люди иногда их приносят... Все, как могли, избегали признавать ее смерть. Куда сильнее, на мой взгляд, чем следовало бы. Ну, так мне казалось.
На большой перемене первым со мной заговорил Томохико Кадзами. Он обратился ко мне, стоя в дверях.
— Аа... это.
Он подпихнул к переносице дужку очков в серебряной оправе, и на его напряженном лице появилась неловкая улыбка.
Вообще-то мне память подсказывала, что ровно так же он держался при самой первой нашей встрече — в апреле, в больнице. Мы были знакомы уже месяц, и мне начало казаться, что он слегка оттаял, но, судя по всему, мы снова вернулись на исходную позицию.
Я вдруг почувствовал, что у двух наших встреч — самой первой и вот этой, теперешней — есть нечто общее. В первую очередь, я бы сказал, скрываемое "напряжение". А во вторую — некая "настороженность".
— Рад, что тебе лучше. Я беспокоился о тебе. Ты целую неделю не ходил, я уж боялся, что у тебя рецидив.
— Я тоже. Честно говоря, от больницы меня уже тошнит.
— Тебе ведь на самом деле не нужны конспекты за то время, что тебя не было, да? — застенчиво спросил Кадзами. — Ты, оказывается, сильно учишься?
— Я просто кое-что из этого уже проходил в той школе, только и всего... я не настолько крут.
— А, так тебе, может, все-таки нужны конспекты?
— Думаю, пока я справлюсь.
— А. Ну ладно...
Даже во время этого пустого трепа напряжение не покидало лица Кадзами. Напряжение, настороженность и, кроме того, возможно... "страх"?
— То, что на той неделе случилось, наверно, для тебя стало настоящим шоком, — я решил первым поднять эту тему. — Вы с ней оба были старостами, оба приходили ко мне в больницу, и тут такое...
Я кинул взгляд на парту Сакураги. Кадзами поспешно сделал то же самое.
— Нам теперь надо выбрать нового старосту среди девочек. Думаю, на завтрашнем дополнительном классном часе... — вдруг он оборвал фразу и вышел из класса.
— Новая староста, значит...
Кадзами и Сакураги подходили друг другу, они были как близнецы; но, думаю, в средней школе на роль старосты уйма народу годится...
По-прежнему сидя за партой, я осторожно огляделся. Поскольку был уже июнь, большинство учеников носило летнюю форму.
Девчонки тут и там собирались кучками, чтобы вместе пообедать. Компания парней болтала в углу возле окна. Один из них выделялся высоким ростом. Довольно загорелый, кротко стриженный. Наверняка это и был Мидзуно. Такеру Мидзуно из баскетбольной секции. Его имя писалось кандзи, означающим "ярость".
