Заговор Лжецов

'Потерял трех убитыми, пять — поранеными.' -писал Тэм. — 'З. в подвале, Ц. В. бежал. Его полюбовница зарублена, понеже швырялась всякой утварью. Аредер Нир'

-Что они все златожорки объелись? — риторически простонал офицер, сползая наземь. — Керет, графа в камеры. С домочадцами раздельно. И быть сему месту черну и пусту!

-Слушаюсь, господин веркерр!

30е Созревания. День.

Унылая скрипучая колонна тянулась по долине прочь от столба черно-рыжего дыма, в коем уносилась к богам Башня Буто. Ридж дремал в седле. Губу заговорили, лекарь уверял, что рубца не станет. Перед ним тарахтели фуры с покойниками. Теперь к могильным, к камнеписцам. Читать погребальную. Одиннадцать, да три, да один, да десять. Двадцать и пять могил на городском кладбище Амноэля с одинаковыми надписями на камнях 'Такой-то. Рожден в год сякой-то. Пал на Службе Его Величества в год 810й' От небес взят, в земь отыдешь. Прими, Белор Грозный, солдата короля и в воинства небесного ряды возведи. Не поднесет более лечебного бульону Шейр своей болезненой женушке. Не обнимут многочисленые детки резонера и силача Гроштора. Забьется в рыданиях, получивши казеную эпистолу и тощую котомку сына, вдова смотрителя торговых рядов Лорток из Вомферса.

Сердце веркера облеклось камнем. Потому ни малейшего любопытства не проявил он к воплям о пощаде, доносившимся из-за поворота Южного Тракта, когда выворачивали к Амноэлю. Там люди Керета развешивали на деревьях дворню в знак жуткого напоминания каково противиться и не содействовать обладателям бляхи с обвитыми цепью скрещенными кинжалами.

30е Созревания, вечер.

Перед вечерней трапезой слег с лихорадкой Белль. Рана в бедре нарывала, гноилась. Аредер уснул с тугой повязкой, одурманеный снадобиями. Измученый лекарь притащил полупьяного капеллана читать молитвы. Святой отец то бормотал по требнику, то прикладывался к фляге. На пятом глотке Хуттер флягу из руки вырвал и пригрозил нажаловаться Ниру, известному неприязнью к служителям церкви. Отец Асл промолчал, но обиду затаил.

Тихо было в тот вечер в верхних покоях. Зато в нижних творилось невесть что. Во-первых злющий, как стая недохолощенных демонов, Ридж велел пытать Зелерна и Бутолона до 'признанию полнейшего' и орали оба дворянина так, что стены дрожали. Белые вообще не любят убийц сомечников. Во-вторых сам веркер выслушивал невесть как пролезшего мэтра Чехаша. Визжал мэтр куда тоньше, чем в прошлый раз. Он, видите-ли, узрел среди повешеных наилучшего законоведа. Наконец де Каро надоело, он махнул рукой и мэтр полетел за ворота прямо под ноги выходящего из городу штандарта пехоты. Отчего штандарт выходил в ночь, никто не понял. То ли Мортона что-то торопило, то ли он решил, что по ночному холодку легче шагать. Солдатня не преминула пройтись по полам мантии книжника и затоптать его берет в грязь.

Ри сошел вниз мимо вытянувшихся караульных, распахнул дверь и грохнулся на словно наособу поставленый табурет посреди камеры. Прямо перед ним шагах в шести вверх ногами висел растянутый 'на четыре угла' голый губернатор Зелерн. Седые волосы растопырились веником, лицо залито слезами. Тело покрыто струпьями и порезами, ожогами и рубцами. Пол в крови и нечистотах. Здоровый мастер допросных дел, облаченный в скользкую черную кожу, курит трубочку и резонерствует:

-И чего молчать-то? Чего? Ну, много намолчал, гостенек дорогой? — мастер помешивает лопаточкой мерцающие угли в жаровне. Веркера он не видит, ибо сосредоточен на деле. — Я те что, младенец? И не думай отпасть со свету, дед. Я тя в полнейшем понимании содержать стану, покуда глотка твоя не лопнет. Вот ща писарь кусты обмочит, далее двинемся. Погреем железом задницу, а после напоим. Любишь мятной лист с паточкой? Во-во, тож самое, только мятки-то, уж не обессудь — не припасли. Ух, горячее! Горячей не сыскать. Ведро цельное жертвуем, покуда не изопьешь, на покой не отправим. Неучтиво-с!

Веркер в упор смотрит на Зелерна, морща нос, ибо вонь в пытошном застенке неописуемая.

-Мне и без ваших признаний все ведомо. — устало произносит он. — Вор. Вор у Его Величества.

Мастер разворачивается и вытягивается, держа лопатку у груди. Ридж делает жест, означающий разрешение продолжать. Палач обходит жаровню, пересыпает огоньки, поглядывает на командира из-под густых бровей.

-Ваша участь ясна насквозь. — веркеру скучно и уныло. — Петля. В любом исходе. Один вопрос — где ваш пес Цур?

Зелерн с усилием растягивает щербатый рот в идиотской улыбке и хрипит:

-Не полу..чишшш.

-Получу. — Ридж встает. — Работайте, мастер. — и выходит в струю затхлого, пыльного, но все же воздуха.

В камере, где трудились над Бутолоном, было еще неблагостней. Тут присутствие изволил иметь сам Керет, а потому спрос шел без продыху. В углу под факелом стоит за пюпитром грамотей, исполняющий обязанности спросного писаря. В пальцах перо, чернильница на поясе. Графа спиной свернули на шипастом барабане и охаживают по холеному животу раскаленными прутьями. Благородный господин непрестанно писается и надрывно вопит что он невиновен, тысячу раз невиновен, это все Зелерн, погань чернильная, это все Цур, убивец с большой дороги. Керет же расхаживает вокруг и мерно увещевает:

-Сознайтесь же, сударь. Сознайтесь, легче станет.

Два палача грели в особой малой печке железные прутья, качая мехи. Двое секли поддопросного. Жженым мясом воняло так, что слезы текли.

-Вы бы хоть окошко отворили, ястребы непреклонные. — пробубнил веркер, не решаясь шагнуть в жаркую отраву камеры. — Керет, скажите ему: слово офицера — расскажет про Университетум, отправлю на коронный суд.

-Слышишь ли, негодяй? — Керет опрокинул на голову графа ведерко ледяной воды. — Сам господин веркер обещает.

Палач поменял прут, размахнулся и словно случайно зацепил де Бутолона по детородному отростку.

-Да!!!! Дааааааааа!!! — завопил граф во всю глотку. — Сознааааюююююю!!! Не нааааадоооооо!!!

По барабану потекла жижа — благородного господина от натуги прохватил понос.

-Обмойте и пусть сказывает все. — веркер поморщился. — Все, от начала до конца. Что рек ему де Шамо, что — Зелерн. Какую долю имел и отчего Их Мудроначалие согласился на малый кус.

-Есть. — глухо отозвался Керет. Был он зеленоват лицом, но держался. Видно, тоже подташнивало. Все-таки пытать всяко лучше в приспособленой каморе со стоками и отдушинами. На крайний случай — во дворах.

Риджа скрутило пополам и вырвало у лестницы. Утерев мгновенно взвывшую губу, веркер выбрался наверх и пошел к себе, радуясь каждому глотку воздуха. По дороге встретил де Элвинтона и велел снять вешеных, вывалить за ворота. Маркиза перекосило от отвращения, но приказ есть приказ и деваться некуда. Пришлось под конец рундирования заниматься противным делом. Ох, сколько проклятий полетело в спину веркеру от кирасиров четвертого ареда! Ведь пока срежешь, пока выволочешь — весь в гнилой жиже. И двор скользкой от нее. И падали, и вляпывались, и кляли на чем свет стоит. После все пригодные бочки растащили — стираться и мыться. Как назло дождь перестал — нечему смыть гниль с плит вытертых.

У себя Ридж залпом выпил две чарки кнорта подряд. Мутило еще. За окном гас хмурый день. Прошелся по комнате, присел на подоконник. Содрал сапоги, пошевелил пальцами ног. Скотство. Полгода веркером и этакое навалилось. Послезавтра надо командовать поход. Завтра последний день. Ладно, студиозусов выпущу, окромя зачинных. Нечего обывателям все тонкости ведать. Гадючье гнездо! Зачинных сжечь в назидание, ибо не за то бьют, что гуся украл, а за то, что вовремя не удрал. И Зелерна с ними спалить. Де Шамо — в ссылку, в Исс с представительной эпистолой батюшке. Знаток отрав завсегда заговорщикам пользителен. Де Бутолона отвезу в Верену, все равно самому ехать с подробным донесением командору Нейгару. Вейнегара — вот имечко, так и отдает империей Лэнг — в сыск явить. Хм, имперец? А что если и правда имперец? Тогда корсар явный. М-да, Зелерн-то, оказывается, и судьею сребролюб бывал. А еще полубог в подземной реке. С ним что делать прикажете? Ой-ей, демером нелегко приходилось, а все ж веселей живалось.

Нир предстал пред командиром, словно привидение. Под глазом синяк, рука на перевязи.

-Красавец. — ядовито вердиктировал веркер вместо приветствия. — Это Цур тебя так приласкал?

-Девки! — Тэм дернул уголком губ презлобно. — Бордельные девки! Ух и яры, сучки. Ножничками ноготными этак руку пропороли — двинуть не можно.

-И чего явился? Регалиями хвалиться?

Тэм закатил глаза:

-У тебя, друг мой, тож регалия презнатная. Кролик, лишь уши приделать.

Ридж потрогал губу языком, сплюнул за окно кровью.

-Имеется такое. Графчик-то сознался.

-Зрю. — Тэм без дозволения развалился на стуле. — Обильно рвало Вашу Светлость?

Ридж сверкнул глазами и промолчал.

-Сознался он под пыткой, а под пыткой, друг мой, и ты сознаешся в растлении младых овечек. Соблаговоли выслушать нашего юного друга несмотря на час, клонящийся к закату. — Тэм склонил голову набок и посмотрел на веркера особо хитрым взглядом.

-Соблаговолю. — Ри откинулся на переплет рамы. — Зови.

Вошедший Ирет поначалу пытался рапортовать, но веркер поморщился, просил эн-офицера присесть и отведать вина, на кое глаз глядит. После чего рассказ демера стал поживее и попонятней. Ирет состоял у Лаута, а потому в первые экспедиции не отправился. Когда же прилетевший на взмыленой хрипящей лошади посланец привез весть о баталии при Башне Буто, Нир живенько напомнил Лауту, что демер Ирет отведен под его начало для сыска и не пустил под предлогом 'делать в той мясорезне нечего, да и скучища превеликая, поверь'. На самом деле, как вставил Нир, он не желал, чтобы Ирет с младых лет приучался к трофейному обогащению, ибо оное хоть и является доброй старой традицией, ведет к нравам лаутовым. Вместо того Вейса засадили за составление реестра ведомых сведений, каковой способствует выявлению неувязок в деле. Вот тут-то и изъяснилась странность. Покойница-колдунья и вполне еще живой де Шамо указали на де Бутолона, как на главного злодеятеля. Но ведь все обустроил Зелерн. И деньги забирал человек Зелерна! Отчего же Их Мудроначалие довольствовался частью? Он ведь мог и прокатить графа на коляске без лошадки под крутую горку в ухаб великий. Тогда Ирет вспомнил о Бунке и спустился в камору, где скучало 'сие недоразумение мышастое медузное' (Ирет был родом из-под Порт-Орени и вворачивал иной раз побережные словечки). Молодой человек вошел в камору, пощелкивая огромными клещами прежуткого вида, кои он одолжил у Рола из керетовских мастеров. Для блезиру кухарь безвозмездно облил щипцы говяжьей кровью. 'Мышастая медуза' чуть не померла со страху. Когда Ирету казалось, что экс-ректор виляет, он просто поигрывал клещами или крутил с задумчивым видом перед собой. Вот забытый-то всеми Бунк и поведал истинную правду, в чем поклялся именами Лойи и Крата.

Ридж слушал и челюсть его отвисала все ниже.

Итак, лгали все. Совершенно все.

Де Бутолон никогда не получал от Университетума ни гроша. Он и вправду выслушал план де Шамо. Но план и предусматривал возведение в ректоры Бунка! Это де Шамо, бесясь от маниру графа вести дела обходными тропками, сыскал Цура Вейнегара — жестокодушного и сребролюбого типа, имевшего необъяснимо огромное влияние на губернатора, своего хозяина. Цур убедил Зелерна визитировать к Немелору и был весьма недоволен неудачей.

Вейнегара Бунк видел несколько раз. Сам он от ректорства отбивался, но однажды к нему бесцеремонно ввалился 'огромный мужлан с руками величиной с заступ, костлявым ликом и с золотой — золотой, судари мои! — бляхой на шее'. Бляха была с ладонь. На этакую штуку можно купить неплохое поместье. Вейнегар носил оную скрытно, но уж если вывешивал поверх сюртука из толстого бархата, то пощады ждать не приходилось. Вейнегар поднял тощего книжника за отвороты камзольчика, рыгнул в лицо вином и луком, страшно заглянул в глаза и выдохнул 'Будешь!' Бунк более не возражал. В сонных грезах являлся к нему страшный Цур с бляхой и давил ручищами.

К сей беде прибавилась смена гвардии. Все тот же Вейнегар рекомендовал (точнее рекомендовал Зелерн, а Вейнегар привел) Их Светлости немытого косноязычного Добура из Кармалона. Как уяснил себе Бунк, королевство Кармалон затерялось среди подобных ему крошечных государств на необъятном Брете. Зелерн писал, что 'сии искусники клинков будут поосновательней нынешних дуболомов Вашей Светлости и всяко лучше охранят Вашей Светлости покой и оплот'. Старых гвардионцев из числа землеробов прогнали со двора, а в Буто поселились тридцать два бретца с 'ужасающими манирами, неясным говором и грубыми нравами'.

Они 'вкушали пищу подобно свиньям', они 'испражнялись где прихотелось, оправдываясь на Отца-Нашего-Крата, коий верно, ходя по земи в безвременьи и созидая травы, клал на них, чтоб росли гуще', они пили мутное гадкое вино, кое сами жали из гнилых яблок, и обрюхатили всех пригодных баб в окрестных деревнях. Они били отцов и братьев порченых девок так, что многие от тех побоев 'отошли в Ущелие чрез малое время'. Граф не возражал. Граф де Бутолон вообще полагал, что пятое сословие создано богами для того, чтобы прочим сословиям было на ком отводить печали. По средам он порол своих мужиков, избирая предназначеных в поездках по селам с пятницы. Просто тыкал пальцем и говорил — Этого. Ни за что. Попросту 'дабы впредь памятовал и не бунтовал'. Похотливость бретских дикарей сулила прибавление в числе цепных людишек и сие было по нраву де Бутолонам.

Правда один верткий сумел пробраться под юбки и к младшей барышне, но и тут грешок скрыли. Нестойкую доченьку граф спешно сосватал за бедного родича из провинции Ларнар, служащего штурвалером на Его Величества боевом флоте, а проходимца казнили сами бретцы, пояснив, что семья господина — богоравное и такое мять на сене непотребно! После сего признания, граф и вовсе не чаял души в бретской гвардии. А дикари расхаживали по поместью, как по лесу, задирали дворню, грубо шутковали над несчастным наставником и устроили отхожее место у него под окном, поскольку там 'кусты гущее'.

Бунк был рад сбежать в Амноэль, лишь только Немелор 'оставил должность по хворости'.

И все покатилось своим чередом. Цур записался в учение и получал треть поощрительной казны, хотя намекал, что лучше б половину, понеже 'эти поросята и так больно жирны'. Еще Цур перекупил одно заведение поближе к Университетуму и устроил там игорный дом, где подчищал кошельки студиозусов, заманивая оных прелестями особо набраных девиц. Вейнегар был очень неглуп. Он сыскал девиц попригожее и поязыкастее, каковые могли и философическую беседу поддержать. Причем 'бордельный билет' не выправлял, поскольку девицы считались как бы гостьи заведения. Со временем туда повадились шлюхи из тех, что себя повыше товарок чтут, и дело зазвенело во все колокольцы. Заглядывать в 'Перо и Циркуль' считалось пристойным. Это же не какой-то там бордель с деревенскими дурами! Хозяин приветил пару юнцов, почитающих себя стихотворцами и объявил четверг 'днем поэтическим', когда каждый мог прочитать стихи всем и любому. За впервые читаное полагалось пол-кувшина дешевого вина. Но то была лишь приманка в мышеловке.