Свет утренней звезды

— Госпожа, — оторвали меня от напряженных раздумий вирры. — У вас болит что-нибудь?

Я внимательно посмотрела на свои ноги, потом на руки. Колени содраны, от металлических браслетов остались синие кровоподтеки, но что самое странное, боли не чувствовалось, саднила и тянула только спина.

— Спина немного болит, — ответила я. — А так вроде бы даже голова не беспокоит, — коснулась рукой шишки, оставленной кулаком Тахара.

— Мы обработали ваши раны обезболивающим эликсиром, а на спине лежит ткань, пропитанная им, но там очень глубокий след, поэтому и болит, — пояснила одна из девушек.

— Шрам останется, — жалостливо посмотрела на меня другая. Я грустно улыбнулась. Если бы они могли заглянуть в мою душу, то нашли бы в ней сотни таких шрамов, только время от времени они еще и кровоточили.

— Вам что-нибудь принести? — услужливо поинтересовались вирры. Странно все это было — за такой короткий срок я прошла такой долгий путь: высокородная тэйра, бездомная бродяжка, пленница, рабыня, и вот теперь — жена беспощадного и загадочного повелителя Оддегиры, чье имя вселяет ужас и страх во всех уголках спектра Ррайд. Какая жестокая насмешка судьбы — человек, разрушивший мою жизнь, стал моим мужем! Что ему от меня надо? Зачем он это сделал? Зачем спас жалкую рабыню, но уничтожил целый мир? Я уже ничего не понимала.

— Помогите мне одеться, — попросила я служанок. Оставаться обнаженной под взглядами десятка посторонних, пусть даже женщин, было как-то стыдно и неудобно. Хотя, если учесть, что они купали меня, пока я была в отключке, то все, что можно и нельзя, они у меня уже видели.

Если до этого еще и были сомнения по поводу того, не пошутил ли Харр, когда сказал, что берет меня в жены, то после того, как увидела одежду, которую мне принесли, их и вовсе не осталось. Да у меня на Нарии не было таких платьев!

Легчайшая ткань, такая мягкая и нежная, что ее все время хотелось трогать руками, была расшита тончайшей паутинкой золотых и серебряных нитей с вкраплениями радужных бисеринок и драгоценных камней. Это был наряд, достойный супруги повелителя. Украшения, которые принесли девушки, я отказалась надевать, я бы и от платья отказалась, но, к сожалению, другого у меня не было. А вот от еды отказываться было выше моих сил. Она так пахла, что в животе невольно начала играть музыка. Так вкусно я не ела с тех пор, как покинула дом, и если бы я не знала, где нахожусь, то сказала бы, что попала в сказку. Со мной носились как с редкой драгоценностью, едва ли не в рот заглядывали.

Интересно, как долго это будет продолжаться? Будут ли они смотреть на меня так же, когда я воткну нож в сердце их хозяину? И что со мной будет тогда? Эта мысль меня мало занимала. Я устала бояться. Богиня смерти последнее время слишком близко и часто обжигала меня своим тлетворным дыханием.

Вирры наконец оставили меня одну, и я не придумала ничего лучше, чем сесть на подоконник, разглядывая странный мир, в который попала. За окном бушевала буря, серая и беспросветная, она закручивала песчаные вихри, накрывая город дымной пеленой. Сквозь непроглядное марево небес изредка прорывались лучи солнца, алые, словно вены с бегущей по ним кровью. Им было плевать на бурю и непогоду, они упрямо светили всем назло, даруя надежду, что когда ураган закончится, будет свет, будет солнце, и будет жизнь.

И я вдруг вспомнила слова Таис: 'У меня можно все отнять, но даже тогда никто не в силах запретить мне верить. Ведь пока я верю, у меня остается надежда'. Я улыбнулась. Вера и надежда — это все, что у меня осталось. Пока я жива, я буду верить. Эгла услышит мои молитвы, и однажды я еще буду счастлива. Тайрон заберет меня отсюда, он пообещал. А правитель Арзарии еще никогда меня не обманывал.

Дверь тихо отворилась, и в комнату послушным ручейком вплыли служанки.

— Госпожа, повелитель ждет вас,— улыбаясь, сообщили виры. — Мы пришли приготовить вас к ночи.

У меня похолодело внутри. Почему я решила, что меня сегодня оставят в покое? Когда же я перестану быть такой глупой и наивной? Ну конечно, что еще нужно от меня этому зверю, как не фунт моей нежной плоти? А для чего еще он мог взять меня в жены? Какая же я дура! Расслабилась, вместо того, чтобы попытаться сбежать. Вирры стали раздевать меня, облачая в прозрачный, как стекло, сартан, а я лихорадочно думала. Думала, думала, думала... и ничего умного не приходило в мою пустую голову. Оттуда со страху исчезли все мысли.

— Готово, госпожа, — пропела одна из девушек, закончив расчесывать мои волосы. Она смотрела на меня с такой завистью и счастливым восторгом, что мне невольно захотелось спросить ее, чему она радуется? Как можно по доброй воле делить ложе с таким чудовищем? Хорошо, что девушки взяли меня под руки и повели в спальню к оддегиру, потому что когда я замерла на ее пороге, ноги меня уже не держали. Зажмурившись, я сделала робкий шаг, а потом открыла глаза, ослепленная светом сотен свечей, которыми был уставлен пол.

Босой, в светлых брюках, белоснежной тунике без рукавов, распахнутой почти до талии, Ярл Харр мало напоминал жестокого воина пустыни. Солнцеликий бог, расслабленный и спокойный, он перебросил серебряные косы, затянутые в низкий хвост, через плечо и прилег на постель, чтобы отдохнуть. Он согнул ногу в колене и облокотился на спинку ложа, закинув одну руку за голову, отчего мышцы на ней вздулись подобно переполненному бурдюку с водой. Демон так огромен и силен, что я вскидываю голову и сжимаю руки в кулаки, чтобы не показать как мне страшно на самом деле.

— Подойди, — голос оддегира такой же плавно-текучий, как и его завораживающий взгляд.

Но я не могу заставить себя двинуться с места, лишь с ненавистью смотрю в его сияющие ртутью глаза.

— Кто ты? — холодно спрашивает он, и его равнодушный и надменный вид развязывает мне язык.

— У вас, видимо, старческое слабоумие, повелитель, раз вечером вы не помните, что делали утром. Но я помогу освежить вашу память. Я ваша жена.

Глаза чудовища вспыхивают подобно искрам из разгоревшегося кострища, и он вскакивает с кровати так быстро, что я не успеваю проследить и понять, как с таким огромным ростом и весом можно двигаться так проворно.

— Ты заблуждаешься, девочка, ты моя рабыня, — низко протягивает он. — То, что я назвал тебя своей женой, не снимает с тебя этого, — он захватывает мою руку и демонстративно подносит к моим глазам позорное клеймо, выжженное у меня на запястье.

— Раб тот, кто смирился со своей жалкой участью. А тот, кто борется — уже свободен, — как же мне хочется, чтобы он ударил меня за мою дерзость, покончил с моей бесполезной и искалеченной жизнью, как он это сделал с тысячами моих соотечественников, но вместо этого он смотрит на меня так пристально, словно пытается заглянуть мне в душу, а потом уголки его губ ползут в ленивой улыбке, и он захватывает мой подбородок в широкую ладонь.

— Кто ты, девочка? — в его голосе нет злости, хриплый и тягучий, он проникает мне в кровь огненной дрожью

— Как все печально, — с вызовом смотрю в его напряженное лицо. — У вас с памятью совсем плохо? Только что вы сказали, что я ваша рабыня.

Широкие брови мужчины изумленно взлетают вверх, и в серебряных глазах загорается какой-то странный пугающий блеск.

— Не боишься меня?

— А должна? — меня прорывает, как плотину, и я уже не могу остановиться. — Или хозяин хочет, чтобы я боялась? — я надеваю на себя маску неподдельного ужаса, заглядывая в хищно сузившиеся глаза оддегира. — Такое лицо должна изобразить ваша вещь, чтобы повелитель Ярл почувствовал себя довольным и счастливым? Или следует еще упасть на колени и трепетать от страха? Может, еще и плеть подать? Тогда ты сможешь избить меня за неповиновение.

Он молчит, а потом подхватывает меня так стремительно, что я даже не успеваю пискнуть, когда оказываюсь лежащей ничком на кровати, придавленная сверху его огромным весом. Треск раздираемой на спине ткани заставляет меня отчаянно дернуться, но мои жалкие потуги ничтожны перед его звериной силой, я похожа на тонкую травинку, придавленную каменной глыбой. Нет никакого шанса вырваться из его стальных тисков. И я зажмуриваю глаза, сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони, оставляя на них кровавые борозды. Я выдержу, я смогу, я не заплачу... Это всего лишь тело. Глупое, бесполезное тело. Моя душа далеко... Там, на моей прекрасной Нарии, вместе с синей, как мои глаза звездой.

Холодная рука касается моей спины так неожиданно... Я вскрикиваю и затихаю, не понимая того, что делает со мною этот дикарь. Тяжелая ладонь движется медленно и осторожно, повторяя контур рубца, оставленного плетью кайра. Она не причиняет боль. Наоборот, жжение и резь, которые мучили меня все это время, почему-то уходят, словно он смазал рану чудотворной мазью, и теперь я ощущаю только приятное покалывание и холодок. Он развернул меня резко, как куклу, и, не дав опомниться, уселся сверху и вперился в меня своими невозможными серебряными глазами. Огромная ладонь дотрагивается до моей щеки, и я замираю, ошеломленная нежностью его прикосновения. Длинные пальцы, как перышко, двигаются, описывая овал моего лица, поглаживают брови, касаются скул, обводят контур губ. Он, словно слепой, трогает меня, пытаясь запомнить на ощупь.

Рука замирает на мгновение, крылом зависнув в воздухе, и вдруг опускается, молниеносным рывком разрывая на мне одежду. Суровое лицо прорезает странная улыбка — хищная, жадная, плотоядная. Взгляд скользит по моей шее, спускается на грудь, задерживается на ней, долго и обстоятельно, словно пробует на вкус, и меня бросает в жар от его практически осязаемого прикосновения. Я чувствую себя такой маленькой и слабой перед его необъятной мощью. Обнаженная и обездвиженная, я испытываю лишь стыд, горечь и бессилие. Глупые слезы. Они скатываются по щекам раньше, чем я успеваю заставить себя остановить их бесполезный поток. Оддегир вскидывает бровь, осторожно слезает с меня, и дальше происходит что-то непонятное: он ложится рядом, заворачивая меня в кольцо своих огромных рук, оплетает ногами, обволакивает в кокон сильного, горячего тела. Свечи гаснут, как по волшебству, как будто невидимый дух подошел и задул их все разом.

— Спи, — тихо произносит он.

Мощная грудь тяжело вздымается, упираясь мне в спину, и его дыхание шевелит волосы на затылке. Тишина, такая плотная и густая, захватывает в плен наши тела, и ее священное безмолвие нарушает только ветер, завывающий зверем за окнами, и стук моего испуганного сердца. Что происходит? Что нужно от меня этому жуткому мужчине? Почему остановился? Зачем медлит? Я нервничаю еще больше, потому что не знаю, чем закончится для меня эта передышка.

Я не знаю, сколько прошло времени, мне казалось, что много. Я лежала тихо, как мышь, страшась лишний раз пошевелиться и вздохнуть. Оддегир спит, или мне кажется, что спит? Размеренное дыхание опаляет мое обнаженное плечо, я сглатываю жесткий комок в горле, а потом осторожно вытягиваю руку, пытаясь натянуть на себя обрывки изодранного сартана. Это было ошибкой. Неуловимое движение — и демон, перехватывая мои ладони, нависнув надо мной, хрипло выдыхает:

— Нет, синеглазая, спать рядом со своим мужем ты будешь такой, какой тебя привел в этот мир создатель.

— Мне холодно, — сердито жалуюсь я.

— Правда? — он вопросительно смотрит на меня. — Скоро будет жарко, — лицо мужчины вдруг опускается так близко, что я вижу свое отражение в серебряных озерах его глаз, а потом словно высеченные из камня губы невесомо касаются моих. Это удивительно, но они такие нежные и мягкие. И его воздушные поцелуи порхают по моему лицу, как легкокрылые бабочки. Откуда в таком сильном и большом человеке столько легкости и грации?

Огромные ладони захватывают мою голову, не давая увернуться, длинные пальцы зарываются в волосы, и на меня обрушивается огненная лавина по имени Ярл Харр. Его губы повсюду. Безудержно-неистовые, они трогают, умоляют, ласкают, обжигают. Я не понимаю, что происходит. Сердце выпрыгивает из груди, бьется о ребра, захлебываясь в агонии. Мое тело под ним начинает плавиться, изнывая в сладостном томлении, пронизываемое накатывающими жаркими волнами. Рука оддегира внезапно оказывается у меня между ног, и я вскрикиваю от дерзости ее прикосновения.

— Ш-ш-ш, — улыбаясь, шепчет он, накрывая губами мои губы. — Ты мокрая, синеглазка, и такая горячая. Согрелась?

Я не просто согрелась, мне казалось, что мое тело пылает. Еще немного, и кожа начнет дымиться и искрить.

— Д-да, — еле слышно отвечаю я.

— Хорошо, — удовлетворенно вздыхает он, переворачивается на бок и подминает меня под себя. — Спи.

У меня пылают щеки и уши, кровь гулко стучит в висках, все тело словно подогретая свеча: липкое, вязкое, не мое. Что он со мной сделал!? Как вообще можно спать после такого? Но я испуганно молчу, не смея перечить или шевелиться. И плевать, что я совершенно голая и между нами только шелк его одежд, лишь бы он не стал целовать меня снова, потому что больше собственной наготы я боюсь реакции своего тела на его прикосновения.

Я не поняла, как уснула, просто в какой-то момент стала выпадать из реальности, срываясь в темноту. Наверное, накопившаяся за день усталость оказалась сильнее меня, веки перестали меня слушаться, они стали такими тяжелыми, словно на них железные цепи повесили, а потом я просто провалилась в топкие объятия ночи. Навеянный произошедшим, мне снился сон: что-то огромное нависло надо мною черной тенью. Тень накрыла мое тело собой, вспыхнула искрами света, и взлетела в воздух сотней разноцветных мотыльков. Они порхали вокруг, еле слышно шелестя тонкими крыльями, невесомо касаясь царапин и синяков на моем теле. Эфемерные и воздушные, они целовали мою кожу, убирая боль, кровоподтеки и раны, превращая их в осыпающиеся на постель алые лепестки роз. Сладкий дурман опутал меня теплыми сетями, побежал по венам горячей рекой, и я выгнулась радугой навстречу снизошедшему блаженству. Бабочки вспорхнули все одновременно, осыпавшись золотой пылью в танцующий солнечный круг, а потом из него появилось таинственно улыбающееся лицо повелителя песчаных демонов.

— Ма эя, эрэс ма эя. Ма солле, ма скаанэ, ма эя... — тихо шептал он слова на непонятном языке, перебирая пальцами пряди моих волос. — Ма эя... — его хриплый голос заскользил, словно кубик льда, по моему обнаженному телу, и я, вскрикнув, открыла глаза, обнаружив себя лежащей в пустой постели, заботливо укрытой мягким белым покрывалом.

Сквозь тонкий занавес прорывались яркие солнечные лучи. Буря закончилась, уступив место палящему безветренному зною. Я села на постели, изумленно оглядываясь вокруг. Спальня повелителя Оддегиры разительно отличалась от спальни Тахара. Здесь не было ничего помпезного и вычурного. Белоснежные полы, белоснежные стены, белоснежная кровать. Жемчужно-серая мебель, строгая и лаконичная, и много света, льющегося сквозь стеклянную аркаду узких длинных окон.

Дверь бесшумно отворилась. Сначала в спальню торжественно вплыло сияющее в лучах солнца одеяние, а следом за ним несущие его в руках вирры.