Мнимые люди.

'Ну конечно! Аллерген! Физиология и метаболизм у мутантов немного иного уровня, а значит и на некоторые чистые химические вещества они должны реагировать по-другому. Но с чего начать? Вещество не должны быть ядовитым для обычного человека, и в тоже время не должно быть нейтральным'.

Ответ пришёл с неожиданной стороны.

-У меня хорошие новости генерал, — созвонившись с Овчаренко субботним вечером, довольно выдохнул Мирный Сергей Андреевич.

-Я внимательно вас слушаю, — сухо бросил в ответ Овчаренко. Он не любил преждевременно разделять чью-то радость. Столько всего на него навались за последнее время, что он уже ничему не верил, и ничему не радовался, потому что нечему было.

-Мы нашли решение проблемы, — выдал как на духу новость профессор Мирный.

Овчаренко не поспешил с ответом, а когда молчание затянулось, он только сказал одно слово:

-Интересно.

-Интересно? И это всё, что вы можете сказать? — обиделся Сергей Андреевич. — Генерал мы решили задачку, у которой просто не было решения!

-Послушайте, Сергей Андреевич, я сегодня очень устал и очень плохо себя чувствую. Если у вас есть что мне сказать конкретное, то говорите. Если нету, то я кладу трубку.

-Хорошо, перехожу к самому главному. — Войдя в положение генерала, Мирный перестал ломать комедию, и пересказал подготовленную историю, постаравшись уложиться за пять минут.

Оказалось, что сегодня, в его лаборатории произошёл один занимательный случай. Сотрудник, что ухаживал за стеклянной клеткой-боксом, где содержали мутанта для экспериментов, к концу рабочего дня напился. И во время очередной кормёжки сунулся к инфицированному в столь непотребном, недопустимом виде, распространяя вокруг себя пары алкогольного опьянения. Это надо было видеть, как у мутанта, учуявшего запах спирта, чуть не сорвало крышу.

-Аллерген! Теперь вы понимаете! — не сдержался в конце пересказа Мирный, и выкрикнул в трубку эти слова. — Я, как раз на днях пришёл к такому же выводу. У инфицированных должен быть специфический аллерген, учитывая их отличную от нас физиологию. И оказался прав!

-Вы хотите сказать, что ваш так называемый аллерген, это всего лишь спирт? — не поверил Овчаренко, скептически относясь к новости.

-Попробую объяснить, — вздохнул Мирный. — Понимаете, в природе спирт не существует в чистом виде, и для всего живого на земле он является настоящим ядом. Его даже микробы боятся. Лишь один человек по своей воле научился синтезировать, а потом ещё употреблять его внутрь. Дурость. Правда? Но в нашем случае — это подарок. Мутант реагировал на спирт, как любое животное. И даже хуже. Я не понимаю причины такого поведения до конца. Но это работает! Я собственными глазами видел.

-Наконец-то, — с облегчением выдохнул в трубку генерал. Он даже привстал из-за стола. Настолько поразила его эта новость. Но сомнения всё же никуда до конца не испарились. — Вы уверены? Это действительно работает на все сто процентов? Спирт точно также подействует и на других мутантов, и даже на тех, кто в спящем режиме? — спросил он, протягивая руку к другому телефонному аппарату. Если всё подтвердится, то он прямо сейчас же звонит президенту.

Мирный призадумался. Новость настолько воодушевила его, что он ещё не успел продумать все нюансы. Что простительно в его положении. Сутки бессонной работы, постоянный прессинг со стороны начальства, постоянно ужимаемые сроки. Голова пойдёт кругом после всего такого напряга.

-Что сработает на изменённых это сто процентов, — пораскинув мозгами, ответил он. — На инфицированных спирт тоже должен подействовать, как раздражающий фактор. А вот что насчёт 'спящих' — инфицированных на ранней стадии? Тут сложней. Возможно, что нам и не удастся их выявить. Но с другой стороны, генерал у нас нет другой альтернативы, как только продолжать топтаться на одном месте. А в это время эпидемия будет только распространяться. Люди будут гибнуть. Мы не можем себе этого позволить. Пора действовать. Тем более, что эвакуированных вы не будете сразу отправлять на все четыре стороны. Резервационные зоны позволять разделить людей на малые группы, и со временем определить инфицированных. Инкубационный срок у болезни небольшой. Через две недели все закончится при правильном подходе.

-Хорошо. Убедили, — согласился с приведёнными доводами генерал Овчаренко, снимая трубку с красного аппарата — прямой связи с президентом. — Начинаем эвакуацию. На вас возлагается обязанность проследить за созданием резервационных зон. Проследите, чтоб там сделали всё, как вы считаете нужным, чтоб инфекция дальше карантинных зон не прошла. Вы меня поняли? Хорошо. Тогда ещё один вопрос. По оценкам профессора Школярова биологическое оружие неизвестные лица применили ещё в районе августа прошлого месяца. По-вашему: могли ли инфицированные за этот срок покинуть пределы города и даже страны? И стоит ли в таком случае оповестить об угрозе весь мир?

-Ну и задачку вы мне задали, — с присвистом выдохнул Мирный. — На этот вопрос вам может ответить разве что Господь Бог. Нет, я, конечно, тоже задавался подобным вопросом. Но категорично ответить я на него не могу. Слишком мало данных. Остаётся уповать лишь на счастливый случай. Если болезнь вырвется за пределы города, то человечеству несдобровать. В связи с этим, я категорически настаиваю на увеличение военного контингента. Нужно оцепить город так, чтоб ни одна мышь не проскочила. И резервационные зоны тоже нужно перекрыть, как можно плотнее.

-Сделаем, — пообещал Овчаренко, добавив. — И если вы верите в Бога, то молитесь, чтоб не один заражённый не разгуливал сейчас за пределами города.

Эвакуация.

Середина февраля. 201..г.

Когда страх от безысходности переполняет душу до предела, тогда приходит отупение, схожее со сном. Так и Москву, лежащую под метровым слоем снега, охватило сонное безразличие.

Лишь ежедневные разъезды патрулей на бронетранспортёрах и полуденные сборища людей, ожидающие свою порцию продовольственных пайков, наполняли царство сумрачного страха видимостью жизни. Пункты, по выдачи продовольствия рассредоточили по районам города — это немного позволило разрядить столпотворение народа на небольшом пятачке пространства и не допустить спонтанного демарша недовольных.

Хотя с последним проблем поубавилось. Людям, настолько продолбили мозги о страшной болезни, что любой выход на улицу, у многих уже приравнивался к героическому поступку. Не говоря уже о митингах протеста и тому подобного. Это уже считалось безумие. Жить хотели все.

Статистика по городу ужасала: 180 тысяч пропавших без вести, считай 'заражённых'. Но это только официальные числа. Что на самом деле творилось в Москве, никто толком не знал. И когда генерал с пеной у рта, наконец, доказал, правомочность своих действий, а институт государственных исследований в области микробиологии и вирусологии, проведя эксперименты, убедился в положительном результате изысканий Мирного Сергея Андреевича и дал своё добро, правительству пришлось снизойти до просьб генерала и скрепя сердцем, выдать санкцию на эвакуацию жителей из города.

После чего огромный мегаполис, сбрасывая оковы, сразу же забурлил, как котёл.

Эвакуировать жителей, решено было по железной дороге — недорого, быстро и легко. В целях безопасности воздушного пространства и жизней людей от эвакуации самолётами отказались.

Местом эвакуации выбрали центральные Московские вокзалы: "Павелецкий, Казанский, Савёловский, Киевский, Курский, Белорусский, и Рижский", из-за их большой вместительности и пропускной способности. Территорию вокзалов оцепили бронетехникой; разместили пулемётные расчеты и окружили сетчатым, железным забором с колючей проволокой.

Завидев, наконец, луч света в конце тёмного тоннеля ужасов люди потянулись к месту эвакуации: семьями, группами, толпами — враз позабыв об опасности, — лишь нацепив на лица для профилактики повязки, респираторные маски, а кто умудрялся надеть и противогаз, наивно считая, что эта мера предосторожности спасёт их в случае чего.

И днём и ночью, нескончаемый людской поток, тёк живой рекой по направлению к вокзалам, и вскоре там уже негде было яблоку упасть.

Люди сутками топтались на месте, ожидая своей очереди к пропускному пункту. Этакое серое людское море. Сотни тысяч людей, заняли собой всё видимое пространство вокруг вокзалов. Огромная толпа бурлила, нервничала, гомонила, клокотала, как океан во время бури, и то там, то здесь постоянно возникали потасовки, во время которых чуть ли не сотни людей одновременно, били друг-другу морды, пуская в ход не только кулаки, но и ножи, дубины, цепи.

Военные благоразумно со своей стороны ничего не предпринимали, чтобы навести порядок. Они просто не в силах были что-либо противопоставить озверевшей толпе. Слишком мало было солдат на этакую прорву народа. Единственно, что военные сделали — так это полностью блокировали внутреннюю территорию вокзалов, для полной острастки постоянно оповещая людей: что если кто-то пойдут на штурм поездов, солдаты будут вынуждены открыть огонь на поражение.

При досмотре военные делали предпочтение женщинам с детьми, и только на десять детей приходился один молодой мужчина. Стариков же попросили не беспокоиться раньше времени. Но жить-то хотелось всем. И совсем скоро, именно этот социальный слой населения и нарушил отточенный план действия по эвакуации, перекрыв железнодорожные пути, ведущие из города.

Сбиваясь в огромные толпы, они с дикими криками о неравноправии, запруживали рельсы, останавливая поезда. Вламывались в вагоны и требовали отправки поездов только вместе с ними и ни как иначе. Военным приходилось в срочном порядке оцеплять захваченные поезда и под дулами автоматом вышвыривать уже всех людей на улицу. И невинно пострадавшим ничего не оставалось, как снова идти на вокзал и снова вставать в бесконечную очередь.

Вскоре, к пожилому контингенту населения присоединились и остальные обиженные массы, целиком и полностью поддерживая требования стариков на равноправие и на эвакуацию из города без половых и возрастных цензов, а в порядке живой очереди.

В итоге, люди, охваченные безумством жестокосердия, сами же себе затормозили эвакуацию. Военным пришлось перенести эвакуационные пункты на окраины города, к самой полосе оцепления, зайти за которую без досмотра уже было невозможно.

Недовольные толпы народа с проклятиями на устах стронулись с насиженных мест и подались на новое. Похватав свой скарб, они шли по безжизненным улицам города, топча поздний снег, словно выходя из оккупации, как в войну. Кто брёл по дороге, шаркая ногами, не надеясь на своё скорое спасение; кто бежал, тратя силы, в надежде поскорей выбраться из города, торопя близких и знакомых. А кто просто шёл, потому что шли все.

Никогда ещё Москва не видела такое скопление народа. Если смотреть сверху на город, то на фоне белого снега, можно было увидеть: как тёмно-серые, а то и чёрные, красные, жёлтые, пятна людей, сливаясь в одно целое, создают неразделимое пятно чернильной кляксы. Видно, как эта клякса обтекает бетонные коробки зданий, и временно разделившись, разрезанная домами, снова сливается.

Время от времени, небольшие ручейки притекают к волне из подворотен и тупиков. Живая клякса проглатывает их, вспучивается и раздувается, словно довольный, сытый зверь.

Иногда по поверхности кляксы проходят возмущения и, тогда она колеблется, дрожит: то в центре, то с краёв, но вскоре возмущения затухают, клякса успокаивается, и продолжает неспешно течь к цели, выбрасывая перед собой тёмные щупальца ложноножки.

И было в этом зрелище что-то завораживающее и пугающее одновременно.

Поэтому понять чувства солдаты было довольно легко. Они боялись этой толпы. Боялись её агрессии. Боялись её стихийности. Но больше всего их страшила та неизвестная болезнь, что бесчинствовала в городе. И что каждый человек в толпе мог оказаться потенциальным разносчиком инфекции, подстёгивало солдат к ответной агрессии и нервозности, по отношению к гражданским.

Сержанта Ерофеева, первый раз заступившего охранять пропускной пункт, сразу же ошеломило такое чудовищное скопление народа. Оно повергло его в шок. Там где он рос, у себя в деревне "Горловка", он и за всю свою жизнь видел-то не больше ста человек. А тут... Он даже не мог и представить, что людей может быть так много.

Он, конечно, знал, что в России проживает сто сорок миллионов. Но одно дело знать, и совсем другое увидеть своими глазами хотя бы полмиллиона человек, да ещё когда каждый, что-то от тебя хочет и не просто хочет, а требует, грозится и проклинает, рыдает, умоляет или просто материт, тут волей неволей сойдёшь с ума.

'Если ситуация выйдет из-под контроля, то тут начнётся настоящая бойня', — подобная мысль неотступно бродила в голове Ерофеева, пока он рассматривал толпу и украдкой поглядывал на товарищей с напряжёнными лицами, чьи пальцы уже побелели от напряжения, сжимая автоматы.

Вечерело, и огромный красный диск солнца на фоне безоблачного глубокого неба, клонился к горизонту, уступая место ночи, а с ней и беспощадному морозу, что с заходом солнца только крепчал.

Ночью дежурить легче. Народ нехотя снимался с места, и гонимый морозом, расходился по близлежащим домам, греться и спать. Улицы относительно пустели. Яркими точками загорались костры. Людской гомон стихал. Лишь резкие вскрики или взрыв хохота подвыпившей публики иной раз оглашали окрестности.

Сержант Ерофеев уже подумал, что дежурство пройдёт спокойно. Отстоит он свои положенные шесть часов и пойдёт в теплушку спать. Не тут-то было.

Непорядок на улице первым заметил рядовой Степанков:

-Сержант, смотрите! — вскрикнул он, вырывая Ерофеева из полудрёмы.

Ерофеев глянул в указанное направление и, ему реально стало жарко. Словно на улице температура вдруг подскочила градусов на двадцать.

К пропускному пункту неслась толпа. Человек пятьсот, с криком ужаса на устах:

-ЗАРАЖЁННЫЙ!

* * *

Возбуждённая толпа, словно приливная волна, врезалась с разбегу в закрытые ворота и загомонила, истерично выкрикивая слова проклятия, обращаясь к сержанту Ерофееву, что стоял ближе всех к воротам.

-Впусти нас сука! — с пеной у рта орал какой-то мужик, с бешено округленными глазами сотрясая металлическую сетку.

-Помогите! Пожалуйста, помогите! Впустите нас! — верещали женщины.

-Открывайте твари! Там инфицированный! Он же перебьёт нас!

-Спасите!

-О Боже, я не хочу умирать! Впустите нас! Вот берите всё, что хотите, — протягивали отчаявшиеся люди сержанту в раскрытых ладонях ювелирные украшения, деньги, дорогие сотовые телефоны. — Только впустите. Умоляем.

Видя, что все мольбы разбиваются о стену, люди, потеряв человеческий вид с гримасой животного страха, стали штурмовать пропускной пункт. Насели на ворота. Голыми руками или просовывая в ячейки палки, попытались порвать сетку. Всей толпой навалились на забор и стали его раскачивать, пытаясь завалить ограждения, с таким бешеным натиском, что даже БТР, подпиравшие сетку, начали раскачиваться, подпрыгивая на колёсах, как игрушечные.