Женская верность

-Подождите в фойе. Вас пригласят.

Ждали недолго. Вошли, присели к письменному столу, подписали по очереди, где было указано.

-Поздравляю. Именем Российской Советской Федеративной Республики объявляю вас мужем и женой. Целуйтесь уж.

Елена встала на цыпочки, Пётр наклонился, и брак был заключён.

Из ЗАГСа направились на работу к Елене.

-Ну уж нет! Нет! Нет! И нет!!! — Начальник цеха даже привстал из-за стола: — Ишь, удумала! Уволить её по собственному желанию! В крайнем случае, отработать по закону положено!

-Уезжаю я сегодня.

-Никак белены объелась? Это невозможно! Некого мне за тебя к станку поставить. Понимаешь?

-Я замуж вышла. Вот муж меня и увозит.

-Ой, никак я с ума сошёл? Вчера вечером уходила с работы холостая, а утром замужняя вернулась? Документик есть?

-Петя, тут начальство документы требует, — высунулась из-за кабинетной двери Елена.

-Вот. Пожалуйста, — Пётр протянул начальнику свидетельство о браке.

-Так это же другое дело! Была хорошая работница, а теперь ещё и работник добавится! Мы вас, Пётр Ефимович, на руководящую должность определим. С жильём вопрос решим. Не пожалеете.

-Вот отслужу и обязательно вернусь к вам. Благодарю за радушный приём. А пока я в краткосрочном отпуске и через десять дней он кончается. А мне ещё надо жену к матери в другой город отвезти, — он выложил на стол краснофлотскую книжку и отпускное свидетельство. — Свидетельство о браке вы уже видели. Так что прошу в виду чрезвычайных обстоятельств уволить жену краснофлотца без отработки для переезда по месту жительства мужа.

-Не может быть... Вчера вас ещё не было. Елена была холостая. Сегодня вы тут и она замужем. И всё за одну ночь?

-Нам ещё билеты на поезд надо успеть взять.

-В самом деле правда. Так. Всё равно не уволю. Отслужишь, вернёшься и к нам на работу. А мы тут пока вам комнату в благоустроенном доме подыщем.

-Ну что ж? Придётся идти в партком. Не желаете идти навстречу моряку. Хотите разбить молодую семью?

-Боже мой! Кого ж мне за тебя в смену ставить? — он немного помолчал, потом встал, вышел из-за стола: — Забирай, моряк, свою жену. Совет вам да любовь, — и пожал Петру руку.

Вечерний поезд увозил семью Сафоновых в город Бийск. На перроне остались мама, тётя Лина, братья, сестра и кусок жизни.

Мама Мария

Осенний вечер холодными порывами ветра бросал в лицо мелкую водяную пыль. Ну и что из того? Вот вернётся в свою комнату, растопит печь, разогреет кашу, а после ужина укроется тёплым одеялом и будет мечтать, как они будут жить с Павлом, пока сон не сморит. И во сне в тёплой уютной комнате ей будет сниться Павел. Ну и что, что только со свидания? Вот сойдутся и будут жить вместе. Родным она уже рассказала о Павле, так что это беспокойство тоже отпало, и теперь тихая радость заливала её душу. А холодная водяная пыль не шла ни в какое сравнение с растопленной печью и тёплым одеялом.

На столбе у входа в барак единственная уцелевшая лампочка под железным колпаком, качнувшись на ветру, выхватила из темноты дверной проём. Мария перешагнула порог и сразу у входа, возле вторых дверей, поставленных для утепления коридора, увидела маленькую скрюченную фигурку.

-Кто тут?

-Не пугайтесь, тётенька. Это я, ваш сосед из крайней комнаты.

-И чего-то ты в такой час тут делаешь? Поди родители заждались.

-Не... Они это, ну, не ждут, они. Да я немного тут, а то на улице уж больно холодно.

Голос мальчишки дрожал и прерывался. Сам он был маленький, худенький, в рваном пальтишке, без шапки и в каких-то старых огромных чёботах.

-Пойдём, отведу тебя домой. Пропадёшь тут.

-Да я бы и сам ушёл. Да они уже полбутылки самогона выдули — вот и кобенятся. А бате в таком разе лучше под руку не попадать. Тяжёлая она у него. Нет, вы не думайте, он так мужик хороший. Протрезвеет, жалеть будет.

-Ел чего?

-Не-а.

-Пошли. Каша у меня пшенная, на молоке. Хлеба белого цельная булка, чай с сахаром.

-Да, оно конечно, кишка кишке давно протокол пишет. Только неудобно как-то...

-Ладно. Я тоже и устала, и замёрзла. Так что пошли уж, — Мария подтолкнула пацана вперёд себя.

В чистой комнатке в переднем углу возле иконы мерцала лампадка. Пахло домашним теплом и ладаном.

-Счас в тазик воды солью. Лицо и руки умоешь. А я покель печь подтоплю да кашу согрею.

-Что вы, тётенька, сам я печь-то разожгу, а то вроде как нахлебник.

-Мал ты ещё для нахлебника. Дитё ты. Тебя кормить и одевать родителям полагается. А мне не в тягость. Ты ничего не бойся и не переживай. Давай, а то есть и мне страсть как охота.

Мальчишка умылся, причесал пятернёй голову и чинно сел за стол.

-А каша-то, каша-то с маслом. М-м-м! — облизал он ложку. Мария и присесть к столу не успела, как его тарелка опустела.

-Давай-ка, ещё добавлю.

-Оно, конечно, можно. Так вы-то завтра как же?

-Тебя как звать?

-Колька.

-Ешь, Николай, да сходим до твоих родителев. А то скажут — ребёнка украла.

-Не-е-е. Им счас не до меня. Да и не достучимся мы. Только весь барак перебудим.

-Поглядим там.

-Не надо, тётенька, не надо. Я уж лучше один пойду, — лицо Николая стало пунцовым.

-Никак чего боишься?

Мальчишка, не поднимая глаз, накинул пальтишко, сунул ноги в чёботы.

Но сколь ни скреблись и ни стучались они в обшарпанную дверь Николаевой комнаты, никто им не открыл.

-И взаправду всех перебудим. Пошли спать. Утро вечера мудренее.

Всю ночь Мария тревожно ворочалась и отчего-то очень хотела, чтобы и утром Коленька остался. Поднялась с рассветом. Затопила печь. Сварила картошки. Обжарила сало с луком, заправила картошку. И тут заметила, Николай спит, да одним глазом подсматривает.

-Никак проснулся?

-Дух такой, что сердце заходится. Вкуснотища!

-Рано ещё. Я счас на работу пойду. Кастрюлю на печи потеплее укрою. А ты как встанешь, поешь. Только вот как с ключом быть?

-А вы меня тут закройте, если можно, конечно. Я бы, если чего скажите, всё сделал.

-Чего ж ты сделаешь? Сёдни отсыпайся и отъедайся. А я с работы нигде не задержусь. В четыре буду дома.

На лице мальчишки против его воли расплылась улыбка.

-Я немного ем. Чуть картохи отъем и вам оставлю.

Ни в этот вечер, ни через неделю Колю никто не искал. И Мария уже стала привыкать к своему жильцу, когда однажды ночью, вернувшись после второй смены, не застала мальчика дома. Всё было на месте. И даже щи в кастрюле не тронуты. Проворочавшись до утра, Мария пошла к его родителям, решив, что ребёнок заскучал и вернулся домой.

-А-а-а, соседка. Проходь, проходь. Эй, жена, наливай стопарь. У нас гости.

-Не пью я.

-Не пьют только телеграфные столбы. У них чашечки кверху дном перевёрнуты.

Неопрятная женщина, со свалявшимися волосами, в калошах, зачем-то вытерев о грязный подол гранёный стакан, неуверенно раскачиваясь, плеснула в него мутную жидкость.

-Не ломайся. Давай! За знакомство!

-Вы лучше скажите, где ваш сын Николай?

-А-а-а, поганец! Встретил его вчерась возле барака. Говорю: одна нога здесь, другая там, сбегай-ка родителю за самогонкой. А он мне перечить вздумал! Мал ещё, поганец, родителя учить! Приложил его чуток, для острастки, так с тех пор не видал, куда запропастился, — пьяный мужик попытался встать на ноги, но покачнулся и рухнул на пол.

-Матерь ты али нет? Може, какая беда с дитём приключилась? Где он, голодный, холодный скитается?

Поняв, что эти люди не собираются искать ребёнка, да и не очень-то о нём помнят, Мария пошла прочь. Возле барака играли ребятишки, но никто из них Кольку не видел. Холодный ветер бил в лицо зарядами колючей мелкой снежной крупы. В Колькиной одежи, да в такую погоду! Мария обошла стайки, два соседних барака. Коленьку никто не видел. Искалеченная нога уже через полчаса поисков заныла нестерпимой болью. Пришлось вернуться домой. Всю ночь она прислушивалась к шагам в коридоре. Кое-как дождавшись утра, опять пошла в знакомую квартиру. На этот раз дверь была не заперта. В тряпье на кровати у стены спал мужчина. С краю, пытаясь прикрыть грязным одеялом голый зад, скрючилась Колькина мать.

-А, черти окаянные! Чтоб вы провалились с глаз людских! — в сердцах выкрикнула Мария, и, прихрамывая, направилась в милицию.

-Знаем такого. Не раз сбегал от родителей. Да от таких и не мудрено. Находили на вокзале. Говорит, проезжие подкармливают, опять же тепло и тятька не колотит. Ну, тогда вернули домой. А вы ему кто?

Мария заволновалась. Подумают, раз чужая тётка, то и искать не надо.

-Сродственница я... ему.

-Пишите заявление.

А ещё через сутки участковый привёл Николая к Марии.

-Вот, заявление от вас поступало? Принимайте, — отведя Марию в сторону, тихонько добавил: — Нельзя ему домой. Уж ежели и вам он не нужен, будем в детский дом определять.

-Я же писала, сродственница ему. Только вот как с родителями быть? Живут рядом. Спасу пацану не будет.

-Ну, как могу, остерегу. А самое лучшее — пусть не попадается на глаза своему батюшке. Парень башковитый, понимать должен.

-Спасибо, дяденька. Это я ещё как понимаю!

Так появился у Марии жилец — соседский мальчишка, Мариин сын. Сын? Сын, как показало время.

Зима уже вовсю мела метелями и стучала в окна морозами. А Колькины родители, будто ничего не замечали, всё так же пили самогон, иногда пытаясь разжиться за счёт сына. Но не робкая Мария, да и строгий участковый, отбивали им охоту доставать пацана.

А весной Павел сказал, что надоело столовские щи хлебать, да и сколько можно встречаться украдкой, как нашкодившим котятам? Пора семью образовывать.

-Я супротив ничего не имею. Но только я уж теперь не одна.

-Да!

-Ох, не об том ты подумал. Что поделать? Не даёт Бог деток. Но дитё у меня появилось.

-Ты про Кольку?

-Про кого ж ещё?

-Я ничего против него не имею. Будет нам заместо сына. Вот только хотелось бы мне, чтоб он мою фамилию носил.

-Покель, я думаю, и мы с тобой на разных фамилиях поживём годок-другой. Уживёмся — распишемся. А нет — так и суда нет.

-Это что я, на птичьих правах? От людей позорно.

-А мы свадьбу справим, как положено. Сродственников пригласим. Посидим. А что не расписались — неча и говорить.

Вечером Мария никак не могла уснуть, всё ворочалась и пыталась придумать, как бы сообщить Николаю про предстоящую перемену в их жизни.

-Мам Маша, — прервал её беспокойные думы Николай, — ты уж не ворочайся. Говори. Вижу чтой-то стряслось. Только не пойму, худо нет ли?

-Да, вот как ты посмотришь, если дядя Паша будет жить вместе с нами?

-А я што? Я не хозяин. Воля ваша.

-Паша тебя заместо сына признает.

-Есть у меня батя. Худой ли какой, а есть. Вы не волнуйтесь. Я домой вернусь.

-Очумел, що ли? — Мария помолчала: — Ладно, раз на то пошло, буду век вековухой вековать.

В ночной темноте воцарилась тишина.

-Мам Маша? Мамань? Энто вы из-за меня замуж не пойдёте?

-Из-за кого ж ещё? С меня тебя одного хватает. Вон в этом году надо в школу собирать. И так на год опоздал. Будешь в классе самый старый.

Прошло несколько дней. Мария больше к этому разговору не возвращалась. А сама и вправду не знала, как быть.

А как-то вечером, шуруя печку, Колька оглянулся на неё, читавшую за столом псалтырь:

-Мам Маша, чего уж там! Я хоть и маленький, а понимаю, молодая вы, а всех дел, что по вечерам божественные книжки читаете. Тоскливо вам. Но вы всё одно обо мне подумали. И я должен об вас заботиться. Хучь и не хочу, чтоб с нами кто-никто жил, а только всё равно согласен — выходите замуж. Чего уж! Я про Павла твово у пацанов поспрашал. Говорят, не пьёт и не злой.

Мария обняла мальчишку:

-Никому в обиду не дам. Понял?

Иногда по выходным дням Мария, Павел и Коленька ходили в кино. А каждую субботу обязательно в баню. Мария в женское отделение, а Павел и Николай в мужское. После бани дома пили чай. И все бы хорошо, да вот однажды Коля забежал в комнату сам не свой:

-Бати уже какие сутки дома нет. Мать тверёзая, совсем тверёзая. С похмелья сильно мучается. Смотреть жаль. Поправиться бы ей. Да я не об энтом. Где бате столь долго быть? Меня ж милиция нашла. Може, и его найдут? Али взрослых не ищут?

В сердцах Мария чуть не сказала: "Да провались он!" Но язык прилип к нёбу. Такое не поддельное горе прозвучало в голосе мальчишки. Родная кровь. И сердце защемило тонкой, пронзительной болью. Будет ли он когда о ней в плохую ли, хорошую минуту так душой болеть?

-Завтра из утра, до работы пойдём с твоей матерью в милицию. Напишем заявление. Тебя, мальца, нашли, а его, взрослого мужика, и подавно найдут.

Но отца Николая так и не нашли. Ни живым, ни мёртвым. А через несколько месяцев в траншее, залитой дождевой водой, нашли Колькину мать. Как шла с бутылкой самогона, так и угодила в эту канаву, выбраться из которой уже не смогла. Были ли ещё у Кольки родственники, он не знал. Так и остался жить с Марией и Павлом.

Постепенно на Бумстрое забыли Колькину историю. У всех своих забот полон рот. И только сам Колька, ничем не обделённый по сравнению с другими послевоенными мальчишками, всю жизнь помнил своего отца и ждал, авось вернётся. Ведь мёртвым-то его никто не видел. Да вместе с мамой Машей ходил в родительский день на кладбище, красил свежей краской деревянный крест да подправлял края могилки своей матери, её ждать уж не приходилось.

Золотая моя, золотаюшка

Осень шелестела на деревьях тонким листовым золотом. Месяц прятался за дождевые тучи, фонарей на Бумстрое раз-два и обчёлся. Да и что фонари, когда вторая смена заканчивается в полночь? Так что Надюшку, когда ей выпадали эти смены, с работы встречали то Илья, то Иван. Кому на следующий день во вторую смену, и значит утром рано не вставать, тот из братьев и шёл к заводской проходной. В тот раз Надежда шла с Иваном.

-Никак кто-то крадётся за нами? — Иван пропустил Надежду вперёд и попытался оглядеться по сторонам. Однако ближайший фонарный столб со слабо светящей жёлтым светом лампой стоял в стороне от их пути, и только когда ветер раскачивал лампочку, пятно света выхватывало небольшие куски дорожки.

-Мамочки, мне страшно.

-Тише. Иди впереди. Я у тебя за спиной. Да, ежли что, не визжи, беги домой за Илюшкой. Враз тягу давай. Ясно? — Иван приложил ладонь к губам: — Т-с-с!

В этот момент послышался шорох шагов по осыпающейся листве. Иван шагнул в сторону и растворился в темноте. Толкнул Надежду в спину: "Беги!" В следующее мгновенье она услышала звуки удара и падающего тела.

-А, чтоб тебя! Надька, слышь? Далеко, что ль, убежала?

-Не-е-е. Туточки я. У забора.

-Не беги. Подмогни мне. У, чертяка. Вот дурак! Энто ж Петька Попов. Вроде как не велика птица, а тяжёлый. В темноте-то я его не узнал, думал, бандит какой. Ну и врезал промеж глаз. А он скопытился.

-Эй, — Иван потрепал Петра по лицу, — очухивайся давай! Сколь тут разлёживаться будешь? Слышь, паря?

-Чего? Чего вы? — Петро осоловелым взглядом оглядел Ивана, увидел Надежду: — Сдурел? Чего хлещешь, кого ни попадя? — отряхнул новенькую вельветовую куртку, наглаженные брюки.