— Я не знал...
— Но это не значит, что я сразу же буду тебе доверять, раз ты не англичанин, — для острастки пробурчал Ланниган.
— Не спорьте, — вмешалась Эрика, — Джереми, лучше подари нам что-нибудь из последней партии, так сказать, за проделанную работу.
— Разорить меня хочешь, — усмехнулся ирландец, — ладно берите, но не больше двух бутылок...
Эрика подтолкнула меня к ящикам с химикатами.
— Выбирайте... Это задача для джентльмена.
Я озадаченно посмотрел на нее.
— Я ничего не понимаю в химии...
Ланниган, Эрика и негр-грузчик одновременно расхохотались.
— Ты, в самом деле, думаешь, что это химикаты! — давясь от смеха, воскликнула Эрика.
Я ощущал себя полным идиотом.
Негр ломиком сорвал крышку с одного из ящиков. Из золотистой пены стружек торчали темные горлышки бутылок.
— Колониальные власти, по их словам исключительно из уважения к набожному султану Занзибара, взвинтили до небес пошлины на ввоз спиртного, вот и приходится... — отдышавшись, пояснила девушка, — берите две и пойдем наверх, до утра мы все равно не вылетим.
Мы сидели на веранде и смотрели, как разноцветные огни города отражаются в тяжелых волнах Индийского океана. Где-то внизу шуршали листья бесчисленных на Занзибаре кокосовых пальм. Было уже за полночь, и публика понемногу начинала расходиться.
— Вы умеете танцевать? — неожиданно спросила Эрика.
— Немного...
— Пригласите?
Не мог же отказать даме. Это был какой-то медленный танец сильно напоминавший вальс. Если честно, я не очень-то хорошо разбираюсь в современной музыке.
— Это вы называете "немного"? — выдохнула Эрика, когда мы вернулись за столик, — вы точно ученый? Мне начинает казаться, я несколько неверно представляла себе университеты...
— Да нет, не думаю, что вы сильно ошибаетесь в отношении научных работников.
— Вы хотите сказать, что являетесь счастливым исключением?
— В какой-то степени — да.
— И что же превратило занудного ученого в подобное исключение?
— Вы уверены, что действительно хотите это знать?
— Это большая тайна?
— Да нет, просто вопрос разумнее ставить иначе, что превратило респектабельного прожигателя жизни в занудного ученого...
— Только, ради всего святого, не очередная история про благородного принца обстоятельствами превращенного в лягушонка, я не так наивна, как кажусь на первый взгляд!
— Ну что вы, все много прозаичнее. Романтичный юноша из среднего класса с задатками вертопраха, война, послевоенный кризис... Мне повезло вылезти из этой трясины, благодаря некоторому таланту к языкам и помощи друга семьи, взвалившего на себя бремя превращения потерянного молодого человека во что-то полезное. Но многие мои друзья и товарищи остались там навсегда... Но это все дела давно ушедшие в прошлое. Лучше скажите мне, как такая милая девушка приобрела столь неординарную профессию?
Эрика задумчиво посмотрела в бокал.
— Раз уж мы решили поговорить о своем прошлом, то почему бы не и рассказать... Вы, наверное, подумали, что я ирландка?
— Если честно, то да. Мне так показалось.
— Всем так кажется. Но нет. Ирландка моя мать Катерина Дейли. Мой отец — остзеец. А родилась я в Калифорнии, в Сан-Франциско. Вот такая вот дикая смесь... Отец был механиком на заводе. Там я впервые и увидела аэроплан. Я тогда еще подумала "должно быть это так интересно — подняться над землей и лететь куда захочешь".
Она провела пальцем по краю бокала.
— А потом я встретила Джейка. Он называл себя музыкантом, а я была совсем еще девчонкой. В общем, я удрала за ним в Дублин. А когда началось восстание, он оказался бойцом Республиканской армии...
— Его арестовали? — спросил я, хотя, в общем, ясно было, что для неведомого мне Джейка все закончилось много хуже...
Она внимательно смотрела в полупустой бокал, словно рассчитывала там что-то увидеть.
— Нет. Он предал своих товарищей и бежал. Я не знаю, что с ним стало потом... А его друзей... наших друзей расстреляли. И я осталась одна без гроша и без единого близкого человека посреди Ирландии. И тогда я подумала "Эрика. Или ты пойдешь на панель, или найдешь работу". Я выбрала работу. Сначала машинисткой, потом медсестрой, потом окончила курсы пилотов... И вот теперь я гоняю самолеты с почтой и контрабандой по Восточной Африке.
— Мне жаль, что я заставил вас про все это вспомнить...
Эрика протерла салфеткой уголок глаза.
— Да нет. Ничего. Я сама во всем виновата. Вам, военным, проще. У вас есть приказ, которым всегда можно все объяснить и оправдать... и на который возложить ответственность за свои ошибки.
— Приказ... Приказ говорите... Я редко рассказываю эту историю. Очень редко. Но сейчас я, похоже, уже достаточно пьян, чтобы сделать исключение.
Моя собеседница подняла глаза от бокала. Я продолжал.
— Это как раз история о приказе. Война уже заканчивалась, нас занесло на Ближний Восток, и командовали нами разные случайные личности, называвшие себя "революционными офицерами". Один из них, некий юный теоретик, одолеваемый мечтами лично выиграть какую-нибудь историческую битву, посмотрел на карту и сказал что вроде "Ба, да до этой железнодорожной станции всего ничего, нужно послать туда пехотную роту, чтобы не дать русским ее захватить". И он приказал нашей роте "максимально быстро выдвинуться к станции такой-то, и занять ее". И все бы ничего, если бы умения этого "полководца" не ограничивались способностью измерять расстояния линейкой по карте. Потому что тогда он бы сообразил, что расстояние это проходит по горам и пустыне без единого жилья и колодца на многие десятки километров. Но в его голове квадратики подразделений двигались по картам местности, не задумываясь о таких мелочах как дизентерия, питьевая вода и тепловые удары... Вы знаете, милая Эрика, что я с тех пор больше всего ненавижу?
— Нет...
— Пыль. Да, да, именно пыль. Мы шли по пустыне, и пыль клубилась над нами. Облака, тучи, моря пыли от наших мерно шагающих сапог. Мы шли и шли, а стервятники летели по нашим следам. И с каждым днем мы худели и сохли, а стервятники жирели. И пыль скрипела на зубах... А мы все шли. Потому что у нас был приказ. Мы шли. Пока те, кто выжил не дошли, наконец, до этого чертова полустанка. А там уже были русские. Они не стали в нас стрелять. Они знали, что это лишнее. Им не надо было нас убивать, достаточно было всего лишь подождать пару дней и просто собрать трофеи. И знаете, что мы сделали?
— Что?
— Мы сдались... Да, мы нарушили приказ. Нас оставалось едва два взвода, и по сравнению с мучившей нас жаждой все эти приказы были пустым сотрясением воздуха. Мы сдались без боя... Мы взяли ответственность за свои жизни на себя, и наплевали на приказ. Так для меня закончилась та война... В плену я достаточно много думал, благо времени было хоть отбавляй. И решил, что впредь буду принимать решения сам и отвечать за них тоже.
— Извините, мы закрываемся.
Я посмотрел на официанта. Или на двух?
— Да, конечно, мы уже идем. Эрика?
Голова раскалывается... Не надо было столько вчера пить... Что за зелье ввозит контрабандой этот ирландец?
Я не без труда выполз из кровати и добрел до умывальника. Ура, в емкости есть вода... Такую роскошь как собственный водопровод на Занзибаре мало кто может себе позволить.
Я натянул все тот же бессменный мундир морпеха без погон и нашивок: бежевую рубашку, оливковые брюки, башмаки и мятую панаму. Кожаная летная куртка, врученная мне Эрикой, осталась в самолете. В городе, расположенном на шестом градусе южной широты, она явно была лишней.
Снизу доносились раздраженные голоса. Я спустился в пустой еще зал. В это время посетителей в заведении Ланнигана еще не было.
— Я не могу отложить вылет, — отрицательно качала головой Эрика, — я и так потеряла более 12 часов в Занзибаре, хотя должна была лететь из Момбасы прямо на Коморы...
— Что случилось? — поинтересовался я...
— Джереми узнал от метеорологов, что со стороны Африки идет грозовой фронт, предлагает задержаться здесь на пару дней, — охотно пояснила девушка, — ему легко говорить, у него нет нанимателей из "Эйр Африка"...
— Эти наниматели так ужасны, что способны заставить вас лететь в шторм?
— Еще бы, проходили уже, — она передразнила неведомого мне представителя компании, — "где вверенный вам самолет, леди? Упал в джунгли и сгорел со всем грузом? Осмелимся спросить каким образом вам, пилоту, при этом удалось самой не сгореть? Вы абсолютно уверены, что отказ и возгорание двигателя были случайны?"
Она даже топнула от ярости.
— Да ладно, тебе, — пробурчал Ланниган, — если их самолет вместе с грузом утонет в Мозамбикском проливе, вряд ли они будут очень довольны.
— Главное чтобы я при этом тоже утонула... Тогда они спишут все на стихию. А иначе мне опять придется терпеть их многомесячные расследования.
— Лично я не собираюсь тонуть в Мозамбикском проливе, — вмешался я, — но и задерживаться тут больше чем на день мне бы не очень хотелось...
Насколько я смог выяснить, конгресс по урегулированию границ будет продолжаться еще четыре дня. От Занзибара до Капштадта где-то два дня полета. У меня в запасе и так оставался только один день.
— Да я и на один день задерживаться не собираюсь... — вспылила Эрика, отчего ее лицо залилось краской, — собирайте вещи, мы вылетаем через полчаса и ни минутой позже.
Она развернулась на каблуках и зашагала на улицу...
— Какая девушка, — задумчиво протянул Джереми Ланниган, глядя ей вслед, — огонь... Так что ты, сынок, приглядывай за ней... Ей нужен кто-то с достаточно холодной головой.
— Почему вы говорите это мне?
— А кому ты предлагаешь мне это говорить? Самолету?
— Я всего лишь случайный пассажир...
Ланниган внимательно оглядел меня с ног до головы, но ничего не ответил.
Эрика оказалась хорошей прорицательницей. Самолет действительно вылетел ровно через 32 минуты после того разговора. Набрав высоту, мы развернулись на юго-восток, и направились к лежавшим между Мадагаскаром и Африкой Коморским островам. До них мы добрались только через пять часов.
— Хочу попасть в Порт-Мозамбик еще до наступления вечера, — пояснила Эрика, перегнувшись с пилотского кресла назад в грузовой отсек, — так что далеко от самолета не уходите, ждать не буду, примем почту, заправимся, и в путь...
Я послушно кивнул и вышел на взлетную полосу. После пяти часов неподвижного сидения в компании писем и посылок возможность размять затекающие конечности большое счастье. Боюсь, к концу путешествия я насквозь пропахну бумагой и канцелярским клеем...
Взлетная полоса располагалась недалеко от берега. С моря налетали порывы ветра. В ярко-синем небе громоздились живописные облачные замки.
— Собираетесь лететь? — поинтересовался любопытный чернокожий парень, грузивший почту.
— Да
— Ха, плохое время для полетов, поднимается ветер...
Я ничего не ответил. Разноцветные облачные горы, клубившиеся на западном горизонте, особого доверия и мне не внушали. Мимо, с моря в глубину суши, пронеслась стайка каких-то береговых птиц...
— Пора, залезайте, и вылетаем, — Эрика вернулась от начальника аэропорта, и, убрав карту и бумаги в планшет, забралась в пилотскую кабину.
— Боюсь, — заметил я, — действительно собирается шторм...
Эрика посмотрела мне прямо в глаза.
— А вы не бойтесь...
Она захлопнула дверцу и сделала механику знак запускать пропеллер. Я, проворчав про себя что-то обиженное, полез на свое бумажное лежбище.
Лететь нам предстояло в Порт-Мозамбик, какую-то всеми забытую дыру на восточном побережье Африки. Общее направление — на юго-юго-запад, зюйд-зюйд-вест, как говорят моряки. Но именно с запада на нас двигался грозовой фронт.
В закрытой машине трудно оценить скорость ветра. Да и иллюминаторами грузовой отсек был, если честно, весьма небогат. Только по натужному гудению мотора, да участившимся воздушным ямам можно было заподозрить, что ситуация за бортом складывается напряженная.
Лишь когда в иллюминатор ворвался слепящий свет молнии, а весь корпус содрогнулся от звуковой волны, мне стало понятно, что дело окончательно приняло дурной оборот. Я пролез вперед и через плечо Эрики заглянул в пилотскую кабину. Заметив меня, она, не отрывая взгляда от приборов, бросила:
— Тут становится неуютно, придется отвернуть на восток, топлива у нас немного, но должно хватить, обойдем грозовой фронт по краю...
Я вернулся в трюм, подложил под голову бандероль помягче, и стал ждать. Это чем-то напоминало отсиживание в лисьей норе под артобстрелом. Сквозь многометровую толщу земли, отделяющую укрытие от поверхности доносятся глухие удары снарядов, чем-то напоминающие раскаты грома в небе за бортом. Разница только в том, что там при прямом попадании сразу останешься похороненным, а здесь придется пролететь пару километров вниз до земли... или воды... Постепенно к бродящей за стенами смерти привыкаешь, и начинаешь воспринимать ее как нечто обыденное. Кажется, я даже задремал...
Марк Аттилий Регул отер пот. В Африке было жарко. За спиной слышалось мерное журчание реки и шорох пальмовых листьев. Впереди лежала раскаленная пустыня, в которой стояло выстроенное в полном боевом порядке карфагенское войско. Ветер дул римлянам в лицо нагоняя под ноги стоявшим плотным строем легионерам струйки песка и пыли.
Конница и легкая пехота уже завязали бой. На пространстве между выстроенными армиями двигались группы метателей дротиков, лучников и пращников, поднимая тучи пыли, мчались конные отряды. Отсюда они казались римскому консулу игрушечными солдатиками.
Спартанец Ксантипп сидел на складном походном стульчике и задумчиво выводил концом прутика на песке непонятные каракули. Казалось, что сражение, от которого зависела судьба самого Карфагена, его абсолютно не трогало. Стоявшие позади карфагенские командиры явно нервничали. Ксантипп стал их последней надеждой, положение пунийского государства было отчаянным — римляне высадились в Африке, занимали города, варвары бунтовали и целыми племенами переходили на римскую сторону... Только отчаяние и вынудило сенат города передать власть этому надменному спартанцу, обещавшему победу. И вот теперь он сидит как истукан и молча ковыряет песок тросточкой!
Вестовые подбегали к Ксантиппу и сухо докладывали, а тот даже не кивал головой. Похоже, сражение ему вообще было не важно...
— Командир, римская конница уходит, мы их преследуем, — поклонившись, сообщил очередной вестовой.
— Пускайте слонов, — прервал, наконец, свое затянувшееся молчание Ксантипп.
Регул прищурился. Нет, ему не показалось, еще совсем недавно стоявшие неподвижно карфагенские ряды пришли в движение. Десятки серовато-бурых гигантов зашагали навстречу. Слоны раскидывали огромные уши и трубили. Сидевшие на них верхом воины вздымали копья и дротики, наконечники которых вспыхивали на солнце. Погонщики знали свое дело и постепенно разгоняли слонов с медленного шага на легкую рысцу, бежать галопом эти великаны не могут, но этого и не требовалось.
