Петля Мобиуса

Последние слова я сказал почти шепотом, держась обеими руками за голову.

— Ты не прав, когда говоришь, что Петля разрушила тебе жизнь, — сказал он мне на это, — возможно, без нее ты бы никогда и не ушел от жены, не встретил Полю и всех этих людей, с которыми тебе посчастливилось пообщаться и про которых ты теперь так тепло и нежно говоришь. Так что подумай: возможно, благодаря этому медальону тебе удалось пережить лучшее, что вообще могло случиться в твоей жизни. К тому же, пойми, что Петля Мобиуса всегда делает именно то, в чем человек нуждается больше всего. Это тебе не джинн из лампы. Она не осуществляет желания на заказ. Вот в моем случае ведь дело было не в деньгах и не в возможности открыть мир, о чем я всегда мечтал. Нет, дело совсем в другом. Эти путешествия и эти деньги привели меня к дороге, по которой я должен пройти. Только раньше я все никак не мог свернуть на нужном перекрестке, петля же помогла мне это сделать, но идти по этой дороге я буду сам — вот что главное. Вот я и бреду один по моей дороге в поисках самого себя.

Он замолчал, я тоже ничего не говорил, обдумывая сказанное им. Потом еще одна мысль пришла к нему в голову, и он продолжил:

— К тому же, Петля — лишь только катализатор. Очень важно это понять. Все, что с тобой произошло, могло произойти и без нее.

Я достал из кармана медальон и положил его на стойку бара. Он посмотрел на него и, улыбнувшись, сказал, что, что ни говори, а все-таки это занятная вещица. Он взял его в руку и погладил указательным пальцем отполированную за многие годы поверхность.

— Есть два мира. Один — тот, в котором мы живем, второй — тот, в котором мы хотели бы жить. Это не метафора, а реальность.

Он взял салфетку и, показав пальцем на одну сторону, сказал:

— Вот твоя жизнь, — перевернув салфетку, он показал на другую сторону и продолжил, — и это твоя жизнь, только когда-то ты свернул не на том повороте, и эта часть возможностей была отсечена. Это можно представить в виде дерева. Делая какой-либо выбор, ты отказываешься от другого развития событий и, в результате, оказываешься в строго определенном месте и времени. Вернуться назад возможности нет, а перепрыгнуть с одной ветви на другую практически нереально. В итоге, ты думаешь, что все могло бы сложиться иначе, но ничего поделать уже не можешь. Теперь посмотри еще раз на салфетку...

Он вновь показал мне обе стороны салфетки, объяснив, что одна из них — то, что я имею в итоге, а другая — то, что могло бы быть. Потом он оторвал от салфетки длинную узкую полоску и свернул из нее Петлю Мобиуса

— Вот, что делает медальон, — сказал он, — теперь без труда можно с одной стороны перебраться на другую. Более того, теперь нет ни этой, ни той стороны. Так что можно самому выбирать, где и как ты хочешь жить.

— Ты хочешь сказать, что с помощью этой штуковины можно вернуть Полю?

— Я хочу сказать, что в сущности Поля и не умирала, а если и умирала, то только на этой ветви развития событий. Так что возможно все. И медальон тут не так уж и важен. Важно, что бы ты сам определился с тем, кто ты, и что тебе нужно!

Больше мы не говорили с ним об этом. Допив третью кружку, мы вышли из бара. Садиться за руль я не стал, вместо этого мы сели на троллейбус и добрались до Черкизовской. Там, в небольшой однокомнатной квартире и жил этот парень. Я чувствовал усталость, верно оттого, что сто лет не спал в нормальных условиях, да еще выпил три кружки пива. Видя мое состояние, он предложил мне прилечь на диване и отдохнуть. Я не стал отказываться, расположился, укрывшись шерстяным пледом, и сразу же заснул.

Глава 20

Следующие два месяца я прожил у Сергея — так звали человека в плаще. Это был очень добродушный и глубокий человек, хотя вел он себя всегда очень просто. Он преподавал на кафедре русской литературы в одном из московских университетов и одновременно писал кандидатскую диссертацию. По сути, я был в роли приживальца. Нигде не работая, я весь день проводил за чтением книг. Вечером, к возвращению Сергея из института, я готовил для него еду. Днем изредка выходил в магазин за продуктами. Он просил меня не переживать по этому поводу. Денег у него еще полно, так что вполне хватит и на меня. А мне нужно время, чтобы во всем разобраться. Вот я и разбирался, как мог.

Мне все не давала покоя мысль о том, что говорил Сергей. Мысль о том, что с помощью Петли Мобиуса можно переписать заново свою жизнь и вернуть то, что вроде бы безвозвратно утеряно.

— Конечно, поверить в это сложно, — говорил Сергей, — больше смахивает на сказку. Но разве еще не так давно сама мысль, что Петля Мобиуса — реальность, а не выдумка, не могла показаться тебе бредом? Теперь же ты знаешь, что это так, и не рефлексируешь по данному поводу. Почему же не поверить и в то, что Петля имеет власть творить судьбу человека?

— Действительно, почему бы и нет? — думал я, — но как такое может быть?

— Трудный вопрос, — отвечал на это Сергей, — я думаю, что это вопрос веры. Нужно поверить в то, что это возможно.

"Нужно поверить, нужно только поверить," — вновь и вновь твердил я себе, как молитву. Но ничего не происходило. Время шло незаметно. В одно утро оказалось, что началась осень. Это я понял по тому, что на улицах, когда я туда вышел, оказалось много детей с цветами, белыми бантами и ранцами за плечами. "Вот и почти год прошел с тех пор, как я нашел Петлю, — подумал я, когда увидел это. — Какой долгий год — столько всего случилось!"

Мне пошло на пользу время, проведенное вместе с Сергеем. Постепенно я успокоился и уже мог здраво думать обо всех произошедших со мной событиях. Теперь, вспоминая Полю, я больше не впадал в отчаяние.

Однажды я сел на автобус, который шел в пригород. Проехав на нем какое-то время, я сошел на остановке, где вместе со мной покинули автобус большинство пассажиров. Повинуясь общему потоку, я направился по тропинке через небольшой овражек, а потом — лесополосу. Через десять минут тропинка вывела к большому городскому кладбищу. Мне пришлось договориться со смотрителем. И тот, проведя в поисках сорок минут, вернулся и сказал, что нашел то, что я ищу. Я дал ему сто рублей, и он повел меня по основной аллее кладбища, потом свернул на одну из боковых дорожек. Шагов через триста он остановился и показал на могилу. Над небольшим холмиком стоял деревянный крест, сколоченныий из толстого бруса, на маленькой табличке была надпись: "Полина Валерьевна Гольдфейн" — и рядом — годы ее жизни. Я сел скамейку.

Я смотрел на эти простые буквы и цифры. Они были единственным подтверждением того, что Поли нет. По сути, до этого момента в моей душе существовала зыбкая надежда на то, что все это ложь, и не было смерти. Теперь же я точно знал, и больше не осталось иллюзий. Во мне неожиданно зародилась такая злость на подобную несправедливость. Этого не должно было произойти. Никак не должно.

Я в судороге свалился со скамейки на бок, и, уткнувшись лицом в жухлую траву, вдыхал сладкий запах земли, что забрала у меня все, что я любил. "Я тебя ненавижу!" — прокричал я земле, задыхаясь от злобы. Я стал бить ее руками до тех пор, пока не перестал чувстовать ладони. "Из праха вышли и в прах обратимся!" — изрыгал я из себя сумасшедшие рыдающие всхлипы.

Мимо проходили люди и потом еще долго оборачивались на страшного человека, который окровавленными руками цеплялся за землю, вырывая из нее клочья травы и жирные комья, как будто это было живое существо, и он хотел его убить.

Постепенно я затих. Свернувшись калачиком, прижав колени к животу, я лежал между скамьей и могилой и непрерывно шептал: "Будет по-моему, по-моему, по-моему..." Из-за серой пелены облаков на секунду через маленькое оконце выглянуло желтое солнце. Одними только глазами, скосив их набок и не двигаясь, я смотрел прямо на него. Глаза слезились от яркого света, а может, не только от этого. И я чувствовал, что этот маленький ласковый лучик был адресован лично мне. "Все должно быть по-моему, иначе я не хочу, и иначе не будет!", — подумал я.

Я встал с земли, отряхнул одежду от налипших травинок и отмыл руки от крови и грязи в небольшой лужице, что скопилась на тропе неподалеку. После я умыл лицо в этой же луже и пошел прочь с кладбища. Проходя мимо деревянного креста, я еще раз взглянул на табличку. На ее гладкой отшлифованной поверхности ничего не было: ни имени, ни дат, так что никак нельзя было понять — кто и когда был здесь захоронен. Увидев это, я даже не удивился, а просто прошел мимо. По знакомой уже дороге вернулся к автобусной остановке. Через десять минут приехал старый желтый Икарус, на котором я добрался до Москвы.

Когда вечером из института вернулся Сергей, я ждал его, уже собрав свой нехитрый скарб. Я сказал ему, что уж и так очень долго я пользовался его гостеприимством, и мне — пора. Я вдруг узнал кое-что важное и не могу больше оставаться у него, поскольку мое новое знание, а, может быть, даже вера зовут меня вперед. Я еще пока не знаю, куда они меня приведут, но уже сделал первые шаги и вернуть все вспять не в моих силах. Это знание — главное, что дала мне Петля Мобиуса.

Он не стал меня спрашивать, что за знание я имею в виду. Наверное, понимал, что это лишь мое, и каждый сам должен пройти свою дорогу. Я только лишь сказал ему, что, наконец, рассмотрел нужную дверь в кромешной темноте, по которой блуждаю всю свою жизнь — где нет даже крохотного огонька, чтобы осветить дорогу. И теперь осталось только руку протянуть, чтобы ее открыть. Так что. я ухожу. Напоследок мы обнялись и пожелали себе удачи.

— Может быть, не увидимся больше? — спросил он меня, когда я уже переступил порог.

— Кто знает? Некоторые встречи неизбежны, так ведь? — ответил я, повернулся и стал спускаться по лестнице.

На улице был вечер. Я шагал по тротуарам, отмеривая километр за километром. Я не выбирал направления, поскольку точно знал, что это не важно, и ноги сами вели меня. Широкие проспекты сменялись тесными переулками, подземные переходы помогали перебираться через проезжие части, и я все шел и шел. Повсюду горела неоном Москва, заглушая свет звезд, а я даже не смотрел по сторонам, мне нечего было делать там — я шел вперед.

На одной улице, где тысячами сновали пешеходы, произошло то, ради чего я проделал эту долгую прогулку. Откуда-то сбоку на меня выскочил невзрачный человек, ростом ниже меня. Он был одет в широкое темно-серое пальто и такую же темно-серую вязаную шапочку. Одну руку он держал в кармане, другую же он протягивал мне:

— Извини, я видел, как это выпало из твоего кармана, возьми, — обратился он ко мне.

На его ладони лежала Петля Мобиуса. Я посмотрел на нее, потом перевел взгляд на парня. Все его движения были какими-то дергаными, он ждал, пока я отвечу и на лице отражалось нетерпение и злость на себя: за то, что он, вообще, с этим связался. Я молчал.

— Понимаешь, я подобрал его с земли. Услышал, как что-то звякнуло, когда эта штуковина упала. Смотрю: лежит какой-то пятак, а ты как раз мимо проходил, ну я и решил, что это у тебя упало, — добавил он, все еще держа медальон на вытянутой руке.

— Он не мой, — сказал я, улыбнувшись, — раз подобрали, так и возьмите его себе.

Я повернулся и пошел дальше, оставив его стоять на месте. Парень посмотрел, как я удаляюсь, потом на медальон в своей руке, положил его в карман и пошел по своим делам. Я точно знал, что мне еще придется встретиться с ним.

Круг замкнулся. Теперь можно отдохнуть. Я зашел в подвернувшуюся арку и оказался в большом уютном дворе, где в тени старых лип так приятно спрятаться летом от знойного солнца. Сейчас же двор практически пустовал. Я забрался на детскую веранду и устроился на низенькой лавчонке в темноте, где никто бы меня не увидел. Я очень устал. Притулившись спиной к деревянной стене веранды, я вытянул гудящие от долгой ходьбы ноги. Глаза слипались. Я сидел так, пока, наконец, сон не захватил мое сознание. Было холодно, но и это мне не помешало — я уже спал крепким беспробудным сном. Все только начинается, и мне потребутся еще много сил, поэтому тело брало свое.

Проснулся я оттого, что почувствовал, как кто-то положил руку на мою спину. Мне было очень тепло и приятно спать под толстым одеялом в нагретой постели. И очень не хотелось просыпаться. Еще только раннее утро, когда на горизонте едва появляется неровный розоватый обод приближающегося солнца. И пока еще темно, ничто не мешает нежиться в постели. Стоп! Одеяло? Нагретая кровать?

Я открыл глаза. Прямо передо мной оказалось родное Полино лицо. Она спала, положив левую руку ко мне на спину и уткнув согнутую ногу в мой живот. Она чуть посапывала во сне, и когда я сел в постели, освободившись от ее объятий, она пробормотала что-то невнятное. Я сидел в большой светлой комнате, в которой кроме кровати стояло лишь одно кресло. Кровать была расположена у стены. Стена напротив была полностью застеклена, и я рассмотрел, что там есть дверь, через которую можно выйти наружу. На полу лежал толстый белый ковер с высоким мягким ворсом. Я встал, накинул халат, что висел на подлокотнике кресла и через стеклянную дверь вышел на веранду. Подойдя к перилам, я встал у края и стал рассматривать пейзаж.

Передо мной была долина, покрытая сочной зеленью. Вдалеке бежала речушка, берега которой заросли камышом. Еще дальше долина переходила в предгорье: зелень сосен смешалась с разноцветьем каменистого кряжа, местами выделялись зеленые пятна высокогорных пастбищ. Над всем этим нависала заснеженная шапка исполинской горы. Дом стоял почти на самой вершине холма. От самой веранды вниз к реке были насажены виноградники, которые расходящимися лучами расчертили холм вдоль и поперек. Пейзаж просто потрясал. У меня не было сил отвести глаза. Я поднял взгляд вверх. Там, над горой, заполняя собой все пространство, радовалось первым солнечным лучам нечеловечески красивое ванильное небо.

Я простоял на веранде, наблюдая, как все большая часть горы, начиная с вершины, подставляет свои бока солнечному свету, пока, наконец, долина полностью не засияла всеми цветами, заново открываясь очередному дню. В этот момент через приоткрытую дверь террасы раздался шум топающих босыми пятками ног, и кто-то нетерпеливый бухнулся с разбега на проскрипевшую кровать.

— Мама!!! — услышал я громкий возглас Димки.

Я вернулся в комнату и увидел, как Поля, обнимая сына, тормошит непослушный ежик на его голове и через его плечо улыбается мне.