Поваленное ветром дерево, раздосадовало до крайности. Растопыренные, толстые вет-ки перегородили прямую дорогу. Поминая всех святых и грешных, послушник направился в обход по кустам.
Здесь на него и напали. Теобальт обернулся на шорох. Из-за этого дубина, которой ме-тили в голову, только вскользь зацепила плечо. Опешивший послушник замешкался, а когда вскинул над головой увесистый посох, было уже поздно — его скрутили. Сколько их было? Видел четверых-пятерых, но, наверное, больше. Тычком в спину его повалили на землю и начали охаживать подкованными сапогами, потом поволокли, взявши за ноги. Разбитое лицо быстро опухало, глаза уже ничего не видели. Когда бросили на мягкий мох, послушник, не разжимая губ начал читать последнюю молитву:
— Отче наш... спасибо, сподобил... путь указал. Прими душу грешного вассального рыцаря Теобальта, который так и не стал монахом. Прости мне мои прегрешения и покарай этих зверей в человеческом облике...
Острая боль ожгла левую половину груди. Но, направленный в сердце клинок, со-скользнул, наткнувшись на крест из крепчайшего кипариса — лезвие прошло по ребрам.
Тело спихнули в яму, забросав еще живого человека валежником.
Очнулся страдалец в темноте, в полном смысле, не зная, на каком свете находится. Оп-ределился только потому, что болело все, что вообще могло болеть, да страшно мутило. За-бытье чередовалось с бодрствованием. В светлые промежутки он руками разгребал мягкую лесную землю, стараясь выбраться из-под завала, от чего бурелом только проседал. Семь раз его могилу освещало солнце, шесть раз опускалась ночь. Он выжимал скудную вла-гу из мха, лизал камни, высасывал воду из набухшей рясы. Силы таяли. С каждым новым рассветом он оживал, чтобы бороться. С закатом умирал.
Когда в лесу прозвучал человеческий голос, — Хаген любил поговорить сам с собой, — Теобальт находился на грани умопомрачения. Ему уже все стало безразлично. Если вер-нулись враги — пусть добьют. Если кто другой... Он из последних сил отжал плечом кучу валежника и высунул на поверхность ямы руку. Кисть намертво вцепилась в мох.
Все уже давно встали и собрались у костра. Холодный сырой утренник и монотонный хриплый голос одинаково прихватываѓли ознобом. Ежась, копался в своей сумке Соль. Хаген молча ломал и кидал ветки в огонь. Угрюмый больше обычного, обросѓший седой щетиной, Гарет помешивал варево в котелке. Рядом притулился, сильно притихший за последнее время Дени с рабоѓтой в руках. Только Лерн, присев рядом с Робертом, внимательно слушал рассказчика.
В переметной сумке Лерна уже давно ездила расстроенная лютня в треснувшем дере-вянном коробе. Изредка барон Рено доставал ее и пытался извлечь из многострадального ин-струмента мелодию. Неясные образы не хотели лоѓжиться, выбивались, диссонируя, но Лерн вновь и вновь делал попытки спеть то, что чувствовал.
— Что у нас получается? — поднял от своей сумки голову Соль, — Идти, искать чело-веческое поселение мы сейчас не можем, у Теобальта горячка, он не перенесет дорогу...
— Сидеть тут тоже, знаешь ли... как на бочке с китайским зельем. Одна искра — и к апостолу Петру на спрос отправимся, — возразил Гарет.
Никто не спорил. Их слишком мало, чтобы отразить мало-мальски серьезное нападе-ние. Случись что, воевать придется пяѓтерым, прикрывая Дени и Теобальта. Но и оставаться в месте, где уже побывали бандиты, где они успели наследить, равносильно самоубийству.
Глядя на низкое, серое небо, на потемневший лес, Роберт что-то прикидывал.
— Сколько идти до речки, через которую ты переправлялся?
— Верхом, не спеша — к полудню доберетесь, — послушник говорил с трудом. Губы запеклись. Соль был прав, у больного начиналась гоѓрячка.
— Две лошади по тропе пройдут?
— Да. Там дорога широкая.
— Делаем так: Теобальта кладем на конные носилки. Дени поедет с Солем, Гарет — на заводной. Она плохо обучена, с носилѓками не пойдет, — объяснил сове решение Гарету Ро-берт. — Твоя лоѓшадь и Гизелла я, думаю, будут в самый раз. Сейчас тут все соѓбираем. Акку-ратно! Костер дерном прикрыть. Как только начнется дождь, двигаем в обход завала на до-рогу. Переправимся через реку, а там видно будет. Ты, Теобальт, как? Осилишь?
— Не дождутся...
Стена дождя надежно скрыла следы. В нее канули чмоканье копыт по жидкой грязи, приглушенная ругань, звон металла и хриплое дыхание больного.
С переправой пришлось повозиться. Река с начаѓлом дождя набухла и залила все русло. Хаген трижды лазил в воду, пока отыскал брод. Когда выбрались на тот берег, вода стекала с людей и животных потоками. Оставив с Теобальтом двоих, Роберт с остальными прогнал всех лошадей вверх по мелкому, рукаву, потом провел по болотистой балке, чтобы, по окон-чании дождя вывести на поляну с другой стороны. Не больно какая хитрость, но и ей не сле-довало пренебрегать.
С погодой на этот раз повезло. Уже на следующий день солнце высушило пологи шат-ров и разбросанную по кустам одежѓду. Вчерашние, наведенные следы сохранились и под-сохли. На перѓвый взгляд, уловка должна была сработать. Но если их накроют в лесу в ком-пании послушника, никакими баснями про последнюю волю Филиппа Барнского не ото-прешься.
Неспешно тянулись погожие дни бабьего лета. Заплетались в невесомой дымке летучей паутиной, чтобы уйти навсегда. Настороженный, всегда готовый к отпору отряд, оставался на месте. Но тревога ожидания постепенно смягчалась. Их пока не нашли.
Больной, одолев горячку, начал потихоньку выздоравливать. Роберт не знал, как с ним дальше быть. На помощь неожиданно пришел Гарет. Глядя на прихлебывающего из миски Теобальта, он скрипуче проѓизнес:
— Выдаст нас монах этот с головой. Только его увидят, всем твоим хитростям цена бу-дет — медяшка.
— Попробуем тихо пройти в обитель и сдать его братьям с рук на руки.
— Уверен, что там у бандитов соглядатая нет?
— А что делать?
— Он же умер.
Роберт озадачено посмотрел на Гарета. Не далее как сегодня утром тот излазил все ок-рестные кусты и полянки в поисках дикого чеснока. Старый слуга искренне полагал, что похлебка из зайчатины с чесноком поможет выздоравливающему куда лучше, нежели постные травки Соля.
— Чего уставился? — непочтительно осведомился Гарет у Роберта. — Я же не зарезать его предлагаю.
— Говори толком!
— Послушник наш, аккурат с меня ростом и в плечах такой же.
Действительно, сильно исхудавший Теобальт сравнялся с Гаретом комплекцией.
— Рубашка, гамбизон запасные у меня найдутся. Кольчуга легкая тоже есть. А вот на-счет штанов не взыщи. Штаны у меня одни.
Ха, штаны! То — не проблема. Найдутся. Сапоги у послушника, кстати, были свои. Опытный воѓин, собираясь за ворота обители, отказался надевать приличестѓвующие монаху сандалии и отспорил у отца келаря свои старые сапоги, служившие ему всю дорогу верой и правдой.
Оставалось узнать мнение самого Теобальта.
Проведенные в яме дни и лихорадка не прошли для него бесследно, но больной несо-мненно поправлялся. Когда к нему подошел Роберт, Теобалът подбирал корочкой остатки похлебки со дна котелка. Выбрав все, аккуратно доел кусочек хлеѓба и отставил в сторону чистую посудину. На Роберта глянули темные, глубоко заѓпавшие глаза, в которых светилось понимание:
— Уходить мне надо. Я среди вас, как белая девка среди сарацин.
— В обитель?
— А куда еще?
— Нe подумал, вдруг и там у разбойников есть глаза и уши?
— Думай, не думай — деваться все равно некуда.
— Мы тут с Гаретом прикинули: его доспех тебе как раз в пору будет. Рубашку, штаны найдем.
— А морды запасной у вас нет?
— Своя сгодится. Ты не рябой, не кривой. Примет особых не имеешь. Вот только голо-ву и бороду придется обрить.
— Кто ж я буду после этого?
— Вассальный рыцарь.
Теобальт задумался. Потрясения, пережитые им за короткое время, заслонили собой безѓрадостный год. Совсем скоро возвращение в обитель станет реальностью. И что? Опять за стены? В покое и мире есть постѓную пищу по пятницам, слушать брюзжание отца настояте-ля, да исступленно молиться, дожидаясь озарения?
Роберт не торопил.
Подошло время перевязки. Дени помог Теобальту стащить через голову рясу. Накануне Роберт отдал Солю глиняный пузырек с черным восточным бальзамом, велев помазать вос-паленную рану калечного. Часть лекарства он уже использовал в Критьене, но осталось еще довольно.
Сегодня повязка Теобальта почти не промокла. Только кое-где проступили темные пятна. Соль осторожно разбинтовал грудь послушника. Широкий рубец покрывала черная блестящая корка. Теобальт скосив глаза, пошевелился, подвигал рукой. Корка не треснула, не закровила.
— Я еще не видел, чтобы за одну ночь — ни красноты, ни гноя. Интересно, как его де-лают? — Соль покачивал в руке глиняный пузырек.
— Египетским врачам сие тоже не известно. Они сами его покупают на востоке. Этот бальзам привозят из горной страны и продают на меру золота.
— Ого! — Соль прикинул на ладони вес пузырька.
Дени тем временем, закрепив конец бинта, помог Теобальту надеть тунику. Наступила очередь рясы. Послушник встряхнул ее, разгладил складку, отколупнул ногтем приставшую лепешку грязи, аккуратно свернул и опустил поверх горящих дров в огонь. Над поляной по-тянуло полосу густого, белого дыма. Костер быстро прогрыз в ткани дыру. Запахло паленой шерстью. Но пролетел ветерок, и тяжелый дух развеялся. Огонь доел ткань. Только белесые хлопья напоминали теперь о несбывшемся.
— Вот и ладно, — первым опомнился Гapeт. Егo голос сейчас больше походил на вор-котню, нежели на обычное карканье. — Давай-ка, вассальный рыцарь, гамбизон примерь, о! и штаны. А завтра кольчугу наденешь. Хоть и легонькая, а все — броня.
— Погоди его одевать, — остановил Роберт, — Сначала обѓреем.
Теобальт инстинктивно схватился за, ни разу в жизни не бритую, бороду. Но рука бес-сильно упала. Чего уж теперь-то?
Вечером у костра сидел совершенно другой человек: гладко выбритые щеки, запавшие небольшие глаза, крупный с горбинкой нос. Борода, безжалостно соскобленная Гаретом, скрывала плотно сжатые узкие губы и выдающийся, квадратный подбородок. Голову, вопре-ки первоначальному намерению, брить не стали. Тонзура заросла. Темные с крупной просе-дью жесткие волосы просто подстригли. Под лохмами открылся квадратный лоб, обрамлен-ный сейчас короткими завитками.
— Где-то я это лицо уже видел, — тихо пробормотал Соль. Но Теобальт, услышав, от-кликнулся:
— Вроде раньше не встречались. У меня на людей память хорошая.
— Я не о том. Прости. Не тебя именно, но похожее лицо... Вспомнил! В Риме.
— Нет, — встрял Хаген, — не похож Теобалът на итальѓянца, скорее — на тевтона. Только у них лица как топором деланы, а у нас вон какой красавец получился.
— Причем тут итальянцы! В Риме на Капитолии есть галерея... скульптурные портре-ты — цари, герои. Там я его и видел. Даже подпись на пьедестале помню: Марк Луций.
— Не иначе прабабка твоя от римлянина понесла, — вставил ехидный Лерн.
Теобальт не знал обижаться или смеяться. Веселый треп у костра потихоньку разгонял горечь принятого решения. Для того и затевали.
— Между прочим, имя вполне подходящее, — продолжал Соль. На Теобальта ему от-кликаться нельзя. Рано или поздно по округе пойдут слухи: пропал, мол, послушник такой-то. А он — вот он, к заезжим рыцарям прибился.
— Кто ж его теперь узнает?
— В лицо — никто. А имя всплывет.
— Как, говоришь, того римлянина звали? — переспросил Роббер.
— Марк.
— Значит и наш будет Марк.
За ужином новоиспеченный рыцарь Марк отмяк. Плотно сжатые губы нет-нет да кри-вила улыбка.
— Расскажи-ка, что у тебя с тонзурой получилось, — пристал к нему неделикатный Га-рет.
Марк не сразу, но поведал, как, придя в монастырь с порога начал настаивать на по-стриге.
— Поговорил со мной настоятель, отец Адальберон, на приношения мои глянул с пре-зрением. Одна серебряная марка и горстка денариев — не велико богатство. Определили ме-ня в посѓлушники. Отец келарь потом ворчал: несет, мол, всякую голытьбу... Обидно конеч-но, но я молчу. С отцом причетником поговорю, он все о просветлении толкует, и — к настоятелю. А тот — не достоин пока, иди вон на стены камни таскай, огород прополи, храм поѓбели, кусты шиповника посади... и чтоб к утру зацвели. И все с молитвой. А латынь? Ой, латынь! Деваться некуда: работаю и молюсь, молюсь и работаю. Год так прошел. А когда отец Адальберон в очередной раз меня от пострига завернул, поглядел я на его тонзуру, что думаю, если просветление в человека через это чистое место входит?
Соль поперхнулся от неожиданности.
— Бec попутал, — продолжал Теобальт-Марк. — Дай, думаю, и себе такую проскребу, все дело быстрее пойдет. Когда обнаружилось мое самоуправство, отец Адальберон грозился за порог погнать, но смилостивился, только епитимью наложил.
— Хороша милость — безоружного человека на верную смерть послать! — возмутился Лерн.
— Стоп, стоп, — встрял Роберт. — Главное не сказал, славный рыцарь: чем дело с про-светлением ѓкончилось?
— Да — ничем. Только плешь на сквозняке мерзла, — смуѓщенно пробормотал бывший послушник.
Сентябрь уходил морозными утренниками. Роса на рассѓвете схватывалась в тонкие сверкающие на солнце кристаллы. Скрупулезно ведущий календарь Соль, накануне сообщил Роберту, что начался октябрь. В подтверждение его слов вдалеке протрубил олень, призывая соперника на поединок. Последняя, тонкая паутинка запуталась в ветвях и поникла. Скоро с севера неспешно наползут низкие белесые тучи. Заморосит мелкий холодный дождь, вслед за которым посыплются колючие снежинки, загоняя запоздалого путника под кров, где весело трещит в камине огонь, разгоняя тоску и зимѓние страхи, где неспешно переговариваются, сидя у огня мужчиѓны, а женские пальцы под шорох веретена прядут бесконечную нить жизни.
Дени стоял перед обнаженным по пояс Робертом. Обряженный в длинную кольчугу и великоватый, сползающий на глаза шлем, мальчишка трясущимися руками прижимал к себе настоящий, короткий фальчион и легкий щит Лерна.
— Нападай! Нападай, кому говорю, — покрикивал на него Роберт. Мальчик только мелко отступал, постепенно опуская оруѓжие.
Лицо Роберта вдруг неузнаваемо изменилось: вместо привычного спокойного, чуть хмурого выражения, на нем появилась гримаса злобы. Одним прыжком рыцарь оказался ря-дом с Дени.
— Я тебя сейчас на куски изрублю!
Должно быть от неожиданности, вместо того чтобы дать стречка, Дени глухо закрылся щитом и выбросил вперед руку с оружием. Только в последний момент он осознал всю неот-вратимость своего поступка. Вот сейчас холодная сталь войдет в тело графа, и его господин и кумир упадет замертво, сраженный неблагодарным пажом. Вихрем пронеслось — вонзить меч обратным ходом себе в грудь. Но осуществиться она никак не могла. Вместо незащи-щенного человеческого тела клинок встретился с таким же клинком. Меч выскользнул из вывернутой кисти мальчика, и звякнул далеко в стороне. Дени опустил щит, глядя полными слез глазами на господина.
