Монах

Само собой, все вонючие стоки города сливались именно в реку — этот мир ещё не задумывался о том, чтобы беречь природу — её же так много — возле города в лесах бродили олени и захаживали медведи, в реке водилась форель, которую ещё не убили сточные воды, в лесу по веткам тяжело сидели тетерева, мясо которых подавали в местных трактирах. В общем — это был ещё девственный мир, загадить который человечеству пока не удалось.

Выход в реку, после блуждания в тоннелях, открылся неожиданно — проход начал сужаться, и пахнуло холодным свежим воздухом.

Андрей, почти касаясь спиной потолка и держа голову над вонючим потоком, несущимся по трубе, согнувшись тащился к выходу, думая только одно — как хорошо, что не было ливней, иначе труба была бы заполнена до основания.

Отверстие тоннеля выходило из берегового обрыва на высоте двухэтажного дома, и вонючая струя с грохотом падала в тихий затон реки, пенясь и взбивая пузыри.

Андрей вылетел из канализации вместе с отбросами города и с головой погрузился в воды реки, перемешанные со сточными водами.

Ему ужасно хотелось выблевать, грязные воды реки попали в нос, в глаза, в уши, но Андрей терпел и сильными гребками двигался вниз по течению, выбирая место, где можно выйти на берег, не привлекая внимания.

Такое место нашлось метрах в пятистах ниже по течению, где река образовывала широкую галечную отмель, делая изгиб от первоначального направления — на юг.

Монах выбрался на берег, благоухая всеми запахами, которые могли быть в городской канализации и от которых, наверное, и у крысы началась бы рвота.

Видимо он был устойчивее крысы — что доказывала вся его жизнь, а потому перемог себя и даже сумел притерпеться к своему амбрэ, стараясь не думать о том, сколько болезнетворных бактерий впитал его организм во время путешествия по подземелью. Река слегка смыла нечистоты, но одежда была безнадёжно испорчена.

Впрочем, они с Фёдором ожидали что-то подобное и запасные комплекты одежды были уложены в купеческой повозке.

Вокруг было темно, шумели сосны под ночным холодным ветерком, и монаху, промокшему до нитки, было холодно — через пять минут после того как он выбрался и зашагал по ночной дороге, у него начали клацать челюсти и тело сотрясла крупная дрожь.

'Эдак и заболеть можно!' — запоздало подумал он и припустил бегом по дороге, убивая этим двух зайцев — скорее добраться до сухой одежды и огня, а также согреться быстрым бегом.

Скоро это ему удалось, и зубы наконец-то перестали клацать.

Так Андрей бежал километра три, внимательно присматриваясь к стене леса вокруг — не пропустить бы дорожку-сворот в сторону, к старой лесопилке, где его должен ожидать Фёдор. До поворота было километра четыре, а потом по старой дорожке ещё с километр в сторону — так ему объяснял Гнатьев.

Незаметный сворот в сторону был настолько замаскирован кустами, что Андрей чуть не проскочил его — вернее, проскочил, но, потом, когда в его мозгу щёлкнуло — 'Это же был он, поворот!' — вернулся назад и пошёл уже медленнее, внимательно присматриваясь к окрестностям.

Он осторожно приблизился к мерцающему впереди огню костра, краем глаза заметил слева мелькнувшую тень и негромко сказал:

— Фёдор, ты топочешь как стадо коров. Вылезай из-за дерева, я тебя видел.

— Зато ты воняешь так, что тебя за сто метров учуешь. Скидывай тут свои вонючие шмотки, потом пошли к костру, мыть тебя будем и одевать. Не тащи эти вонючие тряпки с собой, даже стоять рядом невозможно — так в нос шибает!

— А ты не мог ход сделать не в яму с дерьмом? Нет бы вывести его сразу в речку!

— Я что ли копал? Не хватало ещё мне, как кроту, норы копать! Это ещё до моего деда прокопано было, а кем — хрен его знает. Не теряй времени, раздевайся, и пошли мыться и сушиться.

Через полчаса Андрей сидел на раскладном деревянном стуле и прихлёбывал горячий настой из глиняной кружки. Дрожь его отпускала, зубы не клацали, а тело охватывала приятная истома от тепла костра.

— Ну что, согрелся? Давай тогда поговорим. Что планируешь делать? Куда идти? В принципе, деньги у нас теперь есть — может отсидимся где-нибудь? — Фёдор пошевелил палкой угли костра, дрова треснули, выбросили красный уголёк и пламя занялось ярче, отбрасывая блики на лица двух друзей.

— Что делать? Я же тебе сказал — мне надо в Анкарру, там есть некая девушка Антана — мне нужно ей помочь, я обещал её отцу. Потом — посмотрим что делать дальше. Лучше расскажи мне — как добраться до этой чёртовой Анкарры.

— Я не хочу тебя отговаривать, но задача непростая — представь для себя — вот мы, в Славии — Фёдор начертил возле костра точку — а вот Анкарра. Между нами пять тысяч вёрст. Путь лежит через столицу Славии. Ты представляешь, сколько нам нужно проехать? Давай прикинем — по сорок вёрст в день, это надо...надо...около четырёх месяцев! Смысл-то есть туда тащиться?

— Смысл всегда есть. И во всём. Повторяю — я пообещал умирающему человеку, что выполню его волю, и я её выполню. Конечно, я не собираюсь геройствовать по дороге — будем останавливаться на постоялых дворах, нормально питаться — денег у нас полно, чего экономить? Расскажи, что предстоит по дороге — какие тракты, какие трудности, всё, что знаешь.

— Трудности? Да те, что обычно — дожди, разбойники, несвежая еда в трактирах, бесчинство жадных стражников при въезде в города, размытые дождями дороги и ледяной ветер на горных перевалах — весь набор путешественника. Хммм...забавно — я засиделся в своей халупе, даже интересно посмотреть — а что там, дальше? В конце концов — все мы умираем, почему не сейчас?

— Тьфу! Язык твой поганый! Не каркай, Фёдор — не собираюсь я ещё умирать. Мне столько надо сделать... давай-ка, наметь дорогу и расскажи, какая обстановка вокруг неё, к чему готовиться. Я имею в виду рельеф, постоялые дворы и города, ну и политическую обстановку — чего там ждать, вокруг дороги, войн нет ли.

— В общем так — всё, что я знаю: тракт идёт три тысячи вёрст по территории Славии, через столицу — Гаранак. Потом уже начинается Балрон — Анкарра его столица. Эти два государства очень не любят друг друга и сейчас находятся в состоянии перемирия — после двадцатилетней войны. Она закончилась десять лет назад, с тех пор отношения ничуть не улучшились. Исчадий там нет — им запрещено посещать Балрон под страхом смерти, но у них своих 'исчадий' хватает, так что говорить, что это человеколюбивое государство — не стоит. Подозреваю, что там полно агентов исчадий, которые ведут разрушительную работу, подрывая государство изнутри — если не смогли уничтожить в открытом конфликте. Ты уже знаешь, что исчадья очень сильны, обладают магическими способностями, но и они не бессмертны, так что — в Балрон они открыто не суются.

— А как же их можно вычислить? Как балронцы определяют, что это исчадья?

— Есть какие-то амулеты для этого, так что отслеживают на-раз. Ну дак вот: в Балроне время от времени вспыхивают междуусобицы — местные лорды делят власть, делят землю — там есть ещё что делить, в отличие от Славии, где всё принадлежит исчадьям, все люди, вся земля — а чего тогда воевать, если всё и так принадлежит им? Это, можно сказать, положительный момент от правления исчадий. Ну, это я так, для сравнения... Правит в Балроне император, система правления, как и в Славии, примерно та же, только исчадий нет за спиной императора. Но есть другие — жадные лорды, завистливая знать — всё, как обычно. Беженцев из Славии тоже не принимают — это было условие перемирия, заключённого десять лет назад. Ну, тут понятно — не хотят исчадья, чтобы их люди свалили из этой грёбаной страны. Если купцом, или по другому делу — пожалуйста, а вот с узлами, мешками и детишками — нет, иди назад, на жертвенный камень. (Фёдор выматерился и сплюнул в пламя костра). Так что — нам надо будет с тобой закупиться — какого-нибудь товара положить, вроде как мы едем торговать Балрон.

— А есть мысли, что купить? Надо бы чего-нибудь небольшого по объёму, но ценного — ну не тащить же огромный воз, в самом деле...

— Мы с тобой вот как сделаем: в Гаранаке заедем в квартал ремесленников, и закупим там льняной ткани — она очень хорошо идёт в Балроне, кроме того — там есть один оружейник, куёт отличные клинки — в основном кинжалы и ножи, его изделия славятся во всём цивилизованном мире — закупим партию клинков, столько, сколько у него будет. Дорогие, правда, но на них можно вдвойне навариться, гарантия. Что ещё? — Фёдор задумался — хммм....да ну посмотрим ещё по месту. Надо будет продать часть сокровищ, что ты прихватил — деньги понадобятся на закупки и всё остальное — путешествовать-то тоже надо на что-то, есть-пить нам и лошадям... Нам ооочень далеко тащиться, не ты не передумаешь... Давай-ка ложиться спать, завтра в дорогу. Может чего-нибудь перекусишь?

— Нет, спасибо...спать, да...сегодняшний заплыв в дерьме у меня все силы выпил...

— Иди, ложись в фургоне, там постелено. Одеяла сзади лежат, а я тут пристроюсь — люблю, понимаешь, в огонь смотреть...есть в этом что-то завораживающее, магическое.

Фёдор встал с чурбачка и улёгся поудобнее на одеяло у костра, глядя в пляшущие языки пламени. Блики от огня пробегали по его лицу, морщинистому от прожитых лет и жизненных проблем, и Андрей подумал: 'Куда нас приведёт эта дорога? Куда я вообще иду? Где остановлюсь? Нет мне покоя, как перекати-поле меня несёт и несёт по миру, даже не по миру — по мирам. Вот и мужика за собой тащу — зачем? Ему и так досталось в своей жизни, а со мной, так и вообще можно влипнуть в неприятности' Он пожал плечами — будь что будет, и отправился в фургон отсыпаться.

Утром его разбудил скрип фургона и стук копыт по земле — Фёдор уже запрягал лошадей, матерился на конягу, раздувающего брюхо, чтобы подпруга потом его не сжимала — Андрей потянулся и высунулся наружу — солнце уже поднялось над кронами деревьев и вовсю сияло над миром, заливая его оранжевым сочным цветом. Почему-то на душе у монаха было хорошо и спокойно — впереди дальняя, очень дальняя дорога, а он радовался как ребёнок предстоящему путешествию. Усмехнувшись, подумал: 'В душе каждого взрослого мужика живёт пацан, мечтающий о дальних странах, вот и я не исключение...что там впереди, какие чудеса?'

Он выбрался из фургона, Фёдор поприветствовал его радостным мычанием и матом, вперемешку с криком:

— Стой, стой падлюга! Да не тебе я, этому отродью с четырьмя копытами! Убью, гадина, не надувай брюхо, скотина безрогая!

Андрей ухмыльнулся и отправился в кусты...

Скоро они сидели рядом на передней скамье фургона, смотрели на колышащиеся зады лошадей, тянущих их передвижной дом и рассуждали за жизнь, за свои дела, за всё, что могут обсуждать два мужика на пятом десятке лет, видавшие виды и прошедшие через огонь и воду.

— Вот у тебя почему нет бабы, Андрей? Вот как ты обходишься без бабы? Почему твоя вера требует, чтобы ты обходился без бабы, это же странно, согласись?

— Ничего это вера не требует — вяло защищался Андрей — просто я был монахом, в монастыре, принял обет безбрачия, вот и всё!

— А почему это ваши обеты требуют такого безобразия? Ты можешь заболеть без бабы, в курсе?

— Да ну тебя, чего ты пристал как репей? А ты-то сам чего — неженатый, и бабы я у тебя не вижу!

— Если не видишь, это не значит, что её нет!

— Невидимая, что ли? Типа — призрак?

— Тьфу на тебя! — я время от времени похаживал к одной молодке, да! Хорошая вдовушка, сладкая! А ты, знаю, ни к кому не похаживал, как больной какой-то! Ты вообще здоров?

— Я те щас кааак...тресну по башке, вот тогда будешь глупые вопросы задавать! — рассердился Андрей — ну что тебя пробило на эту тему-то? Приснилось, что ли чего?

— Ага, приснилось — с удовольствием согласился Фёдор — вроде как вокруг меня танцуют пятеро полуобнажённых танцовщиц, и при этом раздеваются, раздеваются, раздеваются...и падают в мои объятья! Падай, Андрей! Падай! — Фёдор сбил со скамьи ничего не понимающего монаха, и тут же в стенку фургона, там, где ни сидели, вонзились три стрелы, дрожа своими оперёнными древками.

— Похоже грабители, вот чёрт, повезло нам, как утопленникам! — вполголоса сказал Фёдор, попробовав, как вынимается из ножен сабля — и ведь почти у самого города! Довели народ, уже в леса уходят на промысел. Ну что, готов к бою? Тогда пошли!

Они приподняли брезент с задка фургона и ужом выскочили наружу, затаившись у колёс повозки.

Снизу было видно, что возле лошадей стоит группа людей, человек шесть, с мечами в руках.

Луков у них не было видно, так что Андрей предположил, что или лучники в кустах сидят, или же они отстрелялись и оставили луки на месте — что вряд ли.

— Давай туда! — понимающе кивнул Фёдор и они рванули в лес по широкой дуге огибая то место, где предположительно сидели лучники. Впрочем — не вполне предположительно — Фёдор же как-то сумел их увидеть!

Зайдя с тылу, друзья медленно продвигались на голоса — слышно было, как разбойники активно обсуждали исчезновение возчиков, нырнувших в фургон и обвиняли друг друга в нерасторопности — под ногами тихо шелестели нападавшие иглы, но не хрустела ни одна веточка...

Фёдор в лесу преобразился — от пьяницы-стражника не осталось и следа, это был хищный зверь, тигр, неслышно перемещавшийся в своих лесных владениях.

Андрей заходил немного правее, тоже неслышно, как тень...

Выглянув из-за сосны, он увидел двух лучников — мужчин лет тридцати, сидящих на деревьях, на высоте метров шести-семи и внимательно следящих за происходящим на дороге.

Похоже что на счастье путников Фёдор успел заметить лучника в прогале между деревьями, это и спасло им жизнь.

Лучники не обращали внимания на то, что происходило у них под ногами, так что друзья спокойно достали из-за пояса кинжалы, переглянулись, и Андрей показал на себя и выставил вперёд два пальца — это означало, что он снимет двух, то есть Фёдору оставался один.

Фёдор кивнул головой, они приготовились, и Гнатьев начал отсчёт, загибая пальцы на растопыренной пятерне.

Когда последний палец был поджат, они одновременно, с силой метнули свои кинжалы в лучников, а Андрей, через долю секунды, метнул ещё и свою саблю.

Лучники молча, без звука, упали с деревьев под ноги бойцам.

Фёдор и Андрей переглянулись, согласно кивнули головой, и взяв в руки луки убитых, колчаны со стрелами — полезли наверх, на деревья.

Колчаны были заполнены наполовину, но и этого хватило бы, чтобы нашпиговать проезжающих купцов стрелами, как подушки для иголок.

Сверху было великолепно видно, как разбойники шарятся в фургоне, пытаясь найти хозяев и что-нибудь ценное, роются в их вещах, перетрясают одеяла и мешки.

Андрей поймал взгляд Фёдора, сидящего на другом дереве в пяти метрах о него, кивнул головой, наложил стрелу на тетиву, изготовился, выбрав цель — щёлк! Хлопнула спущенная тетива, и два разбойника упали, дёргаясь у колёс повозки. Щёлк! — через секунду упали ещё двое, а двое оставшихся в живых высунулись из фургона, пытаясь понять, что случилось и откуда стреляют.

Разбойники попытались выпрыгнуть из повозки, но очередные меткие стрелы пробили им головы и бандиты повисли на облучке, заливая дорожную пыль капающей из ран кровью.