Совсем не Золушка! Росинта.

— Точно ли так будет, мой государь? — задыхаясь от волнения и слез, прижимая к груди сжатые добела руки, спросила самая смелая.

Принц кивнул Первому советнику. Рауф Тарлан ан Сархан подал асурху на подпись новое Семейное Уложение. Под зубовный скрежет и крики радости и восторга Кирин поставил подпись несмываемыми чернилами и приложил Государственную Печать.

— За неуважение к закону, чинение самомалейших препятствий к его исполнению, и прочая, и прочая, виновный подлежит: на первый раз внушению через дюжину ударов по пяткам. На второй раз — внушению через битье розгами, публично на площади, для вразумления сомневающихся. На третий раз — заключением в Гнилой Лабиринт сроком согласно тяжести деяния по усмотрению судьи, — противным сутяжным голосом проскрипел Верховный кадий, стуча церемониальным посохом и забирая у асурха увесистый окованный медью закон.

К вечеру крейские женщины устроили ритуальное сожжение паланкинов там же, на Главной площади.

Стража из солидарности укрыла с десяток мужиков, за которыми, потрясая кожаными ошейниками с шипами, бегали озабоченные справедливостью жены.

Кадии временно прекратили прием жалоб и прошений о разводе.

Одну почтенную матрону, очень почтенную, фунтов на триста пятьдесят, избившую скалкой мужа, забрали в холодную. А вы разве не знали? Права никогда одни не приходят. Обязательно следом обязанности тянутся и ответственность лезет!

Глава сорок четвертая, Пепел и розы.

После дневного перехода Черный полк остановился на ночевку у озера, называвшегося 'Чашка с блюдцем'. Лучшего названия придумать было нельзя из-за идеально круглой формы и совершенно гладкой полосы каменного берега, шириной несколько локтей. Здесь не росли трава и деревья. Вода в озере была необыкновенно чистой и прозрачной; ни растений, ни насекомых, ни рыб в нем не водилась. Озеро было настолько глубоким, что никто никогда не мог донырнуть до дна, даже рассмотреть дно не удавалось. Легенды, которые любили рассказывать местные, гласили, что в начале времен над Тикреем пролетала заблудившаяся звезда. Засмотрелась на Синие горы, зацепилась за вершину самой высокой, и упала к ее подножию, оставив после себя огромный кратер. Пресветлая так огорчилась, что звезда погасла, что заплакала. Оттого-то так светла и сладка вода в озере — пьешь, пьешь, и никак не напьешься. А еще говорили, что в звездные ночи звезда под водой тихонько мерцает, но для того, что бы увидеть это, надо подняться высоко-высоко, так высоко, как парили когда-то драконы.

Не романтичные оборотни лениво плескались и плавали взапуски в озере после длинной дороги и охоты, пока на кострах жарились молодые косули и горные барашки. Есть оборотни предпочитали людьми — так в них меньше помещалось. А то такая орава оборотней вполне могла проесть здоровую дыру в природных ресурсах за один присест.

Гибкий и жесткий как хищная лиана оборотень заговорщицки подмигнул другу, поплыл, пересекая озеро наискосок, потом нырнул и довольно много проплыл под водой. В стороне от всех виднелись над водой две светлых головы. Головы мирно переговаривались и пересмеивались о чем-то своем, да так увлеченно! Что сделал диверсант, заинтересованно наблюдавшая публика не видела, но последствия не обманули ожидания. Над озером разнесся сочный женский визг, и из воды появился ржущий во все горло Рахен Вирон из Серых Разбойников. С возмущенными криками: ' Котяра помоечный!', ' Кошак бесхвостый!' фарги накинулись на наглеца и почти утопили, но он мужественно вырвался и бросился наутек. Фарги настигли улепетывающего оборотня, когда он почти доплыл до остальных и мстительно притопили, пока тот, булькая, не заорал: 'Сдаюсь!', после чего уплыли, гордо отсвечивая в воде перламутровыми попами.

Дашери Денеш и Тахира Виден, дочери Охотника Мглы Дикрая Денеша и его подруги Таришы Виден, лицом и фигурой были вылитая мать — высокие скулы, пухлые губы, и не смотря на юность, стати. Удивительно, но будучи близняшками, они перевоплощались одна в белоснежного барса, а вторая в такую же белоснежную тигрицу. Что касается характеров, то тут лучше рассказать, так сказать, на примерах.

До десяти лет девочки жили с матерью под Вишенрогом. Отец как бы тоже жил с ними. Пару-тройку месяцев в году, от силы. Все остальное время он занимался какими-то очень тайными и очень важными государственными делами. Когда отец в очередной раз появлялся на пороге, они с мамой немедленно исчезали, оставляя дочек на Виньо. Потом появлялись, очень счастливые, папа доставал из походного мешка какую-нибудь чудесную игрушку, целый день баловал их и развлекал, а потом опять исчезал.

Как уже было сказано, в десять лет их жизнь очень изменилась. Сестры решили стать офицерами, военными целительницами. Именно в таком порядке. Папы, как всегда, не было дома, мама сказала, что, учебу Высшей целительской школе оплатит, только поступать туда пока рановато. Что касается Военного университета, то 'эта блажь у вас скоро пройдет, а не пройдет, так я из вас ее выбью!'. Юные фарги поверили. Рука у мамы была набита об их же попы. Поэтому ее они этими разговорами больше не беспокоили. Они пошли к папиной сестре. Тёте Вителье.

— Тётя Вита! Мы хотим поступить в Военный университет, — объявила Дашери, беря очередное баблио с расписного блюда. — Только нам нужно оплатить учебу, а мама денег не дает.

— Можно, конечно, сказать, что мы сиротки из Весеречья, дом наш сгорел, родных и документов не осталось, — деловито разъяснила Тахира. — Но тогда нам придется двадцать лет служить по контракту, а это не вписывается в наш План. Если ты дашь нам денег на университет, мы сможем по окончании шестого курса записаться в Высшую целительскую школу, туда как раз с шестнадцати лет принимают. Обучение там мама оплатит, она обещала.

— Не хочу вас обидеть, мои кошечки, — осторожно сказала Вителья, отставляя чашку, — Но я вижу изъян в вашем плане. Офицеры в университете частью оборотни. В вас сразу узнают дочерей Дикрая Денеша, а не безвестных сироток.

— Да, это было бы очень унизительно для мамы и папы. Ты же не позволишь, что бы мы так поступили? Опозорили семью? — уставилась на тетю желтыми глазищами Дашери.

— Девочки, — немножко даже растерялась Вита. — Ваша мама — моя подруга. Я не могу помочь вам сделать то, что она запрещает!

— Тетя Вита! — торжественно начала Тахира, озаряя ту небесным взором. — Родители всю жизнь ставили нам в пример тебя. Ты сделала невозможное, изменила свою судьбу, стала свободной женщиной, великой волшебницей! Мама поймет! Потом, позже!

— И папа, мы уверены, обязательно бы нас поддержал, — убежденно продолжила Дашира. — То есть поддержит! Ну, когда вернется домой.

'Величайшая волшебница' чувствовала себя коброй, которой играют на волшебной дудке, и даже потрясла головой, надеясь, что из ушей высыпятся все эти вкрадчивые речи.

Они, разумеется, закончили и Военный университет, и Высшую целительскую школу с отличием. И там и там слыли умницами и красавицами, неприступными, как ледяные торосы. Это вежливая версия. Злюки и заучки — так было бы вернее. Отучившись, заключили контракт, предоставив принцу Аркею... Вы догадались? Правильно. План! План организации первого в Ласурии, да что там! В Тикрее! передвижного гошпиталя. Во время только что закончившейся крейской компании нещадно резали и шили, и людей и оборотней, сведя потери к минимуму.

Накупавшись, фарги вылезли на берег сушить и расчесывать русалочьи белые косы.

— Стыдно целительницам укорять своего раненого увечьем, — скорбно сказал у них за спиной неслышно подошедший Рахен.

Фарги обернулись на сероволосого зеленоглазого оборотня.

— Пепел, чем ты недоволен? — мурлыкнула Дашери. — Наоборот, теперь, когда хвост не скрывает твоих достоинств, все фарги твои будут!

— Ну, погоди, белобрысая! — неизвестно чем пригрозил Рахен. — Посмотрим, посмотрим еще!

— Видели, видели уже, — фыркнули кошки.

Глава сорок пятая, Дикое братство.

— Ты видел когда-нибудь, как ткут ковры или полотна? Лежат себе нитки — красные, зеленые, синие, желтые — в мотках. Мастерица берет их, часть натягивает на основу, часть — на уток, и начинает переплетать. И — вот чудо! — из разных ниток получается единая ткань, единый ковер. Убери одну нить — полотно не будет целым. А если взять все нитки одинаковые — ковер не будет таким чудесным и красивым. Так и наши подданные, сынок, люди, оборотни — постепенно станут одним народом. А наша страна благодаря этому — прекрасной и цветущей.

Эту сказку дети просили Бруни рассказывать каждый день, вместе с историями про Рыську, случившимися до того времени, как они стали их непосредственными участниками. Слушали с сияющими глазами и задавали вопросы.

— Мама, мамочка, а оборотни — это оранжевые нитки, да? И красные! Как Лихай Торхаш!

— И как наша Рыся!

— Мама, а челнок — это наш папа, да? Он всех сплетает?

— Нет, я думаю, папа и, конечно же, Его Величество — все-таки ткачи. А челнок, челнок — это... Давно когда-то Лихай Торхаш сказал мне: 'Такие, как мы — можем и хотим служить стране, которую считаем своей, как и люди'. Наша страна, Ласурия, — со спокойной гордостью продолжила Бруни. — Наша Родина, наша любовь к ней — вот челнок, что нас объединяет.

— Мама, я тоже буду переплетать!

— И я! И я!

— Вы что не спите, паучиное семейство? — входя, нахмурил брови Аркей. — Все плетете и плетете?

Народ, помнящий богов так, как будто они были склочными соседями. Народ, когда-то великий, потом рассеянный, как пыль по ветру. Умнее, сильнее, быстрее, чем люди. Оборотни. Дикое братство. Закрытый мир. Столько веков — взаимная ненависть, смерть, кровь. Кровь, пролитая врагом и отданная кровнику. В какой день качнулись весы? В какой день мир незримо начал меняться, сдвинулись цветные стеклышки в калейдоскопе?

Из Гаракена пришла весть — Его Величество король Йорли назначил Завира Ларкина из Рыжих Смельчаков своим Чрезвычайным и Полномочным представителем по делам оборотней. Гильдия нукеров процветала. Ни один караван не выходил в путь, не заключив с Гильдией контракт. Пираты, завидя на мачте гильдейский вымпел, редко рисковали напасть на торговое судно. Престижность принадлежности к Гильдии была второй после службы в Королевской гвардии. Ее Величество Орхидана и Ее Высочество Камилл присутствовали на открытии первой школы и больницы для фарг и детей оборотней.

В Крей-Тон оборотней стали видеть на базарах. Открылись лавки, в которых оборотни продавали редкие пряности, ценных зверей и птиц, морской жемчуг, которых никто не мог добыть. Фарги брали заказы на вышивку жемчугом и камнями по драгоценному кружеву. Такое свадебное покрывало стоило безумно дорого. Крейские женихи из знатных домов начинали искать мастериц раньше, чем невест. Преподнести такое украшение считалось исключительной роскошью. Еще оказалось, лучше женских лекарей в Крее не найти. Очередь к повивальным бабкам из фарг занимали сразу после кружевниц.

В Ласурии черные мундиры носили столько же гвардейцев, сколько гордились красными и синими. Здесь решили не строить отдельные школы и лечебницы для оборотней. Всех принимали в общие. Негласной политикой принца Аркея было не афишируемое равенство прав между людьми и оборотнями. При распределении должностей учитывались только личные качества претендентов. Народ приучали к мысли, что в хвостах, клыках и шерсти нет ничего особенно. Примерно как в родинках. До всеобщей любви между племенами было, наверно, далеко. Но терпимость и взаимное уважение понемногу прорастали через терн.

Вишенрог. Офицерские казармы Черного полка.

— Когда-то давно в Тикрее существовало рабство. Люди этого почти не помнят. В рабство обращали пленных воинов, жителей захваченных земель. Людей продавали, как скот, меняли на ткани и оружие... Один милосердный правитель решил покончить с рабством. Освободил всех. Большинство с признательностью и благодарностью простилось с унизительным положением, вернулось на родину. Но кто-то, сжигаемый жаждой мести — остался. Но месть выплеснулась не только на виновных. Нападали на женщин, детей, жгли дома и амбары, склады.

— И ты знаешь почему, Лихай, — утвердительно уточнил Аркей.

— Потому что некоторые принимают доброту за слабость, а снисходительность за вседозволенность, — поигрывая серебряным кубком, язвительно просветил оборотень. — Оборотни, не только они, конечно, но они особенно, уважают только силу.

— Получается, мы опять возвращаемся к насилию, Лихай.

Оборотень узнал в интонации непререкаемую мягкую силу, заставляющую людей повиноваться, ту, что он увидел в Аркее еще тогда, в день их знакомства.

— Да, Арк, но насилию только по закону. Дай виновным почувствовать силу справедливого суда.

— Лихай Торхаш, я не знаю никого честнее и справедливее тебя. А потому назначаю тебя Председателем Судебной коллегии по делам оборотней.

Пока полковник от возмущения изображал ошпаренного глухонемого, принц хлопнул его по плечу и ушел на плац, окликая на ходу:

— Весь, пошли, разомнемся!

Глава сорок шестая, династия.

Редьярд все горячил и горячил коня, хотя тот давно уже шел галопом. В Ласурии доживала последние дни глубокая осень. Тяжелое свинцовое небо грудью легло на неприглядную землю, заглядывая в неглубокие темные лужи. Это время года король не любил. Вернее, в молодости он вовсе не задумывался о смене времен года, в зрелости думал о смене сезонов, только планируя военные походы или приурочивая расходы ко времени сбора податей. В старости у него появился не то чтобы досуг, или желание, но как-то само собой замечалось, что день становится короче, луга и поля пустеют, а в прозрачных лесах сереют скелетами голые деревья. Даже корабельные сосны угрюмо качали головой, как уставший подвыпивший старик. И Ред гнал коня дальше, туда, где синел древний еловый бор, не замечая холодного октябрьского ветра. Грудь горела, и он рванул подбитый мехом камзол, и опять пришпорил жеребца. Тот захрипел, вздернул голову, противясь, но снова покорился, прибавил ходу.

Король не знал, зачем бешено скачет туда, к ельнику. Что-то гнало его, как свора гонит волка. Конь пролетел еще немного и остановился, бока ходили ходуном, с морды падала пена. Ред наклонился, покаянно похлопал жеребца по мокрой шее. Выпрямился и не поверил глазам. На опушке, в нескольких локтях от него, стояла и смотрела на него лань. Ред тронул коня, и тот сделал несколько шагов навстречу. Огромные фиолетовые глаза смотрели спокойно, только чуть дрогнули мягкие уши, дернулся черный бархатный нос. Потом лань повернулась, легко прыгнула и исчезла, неслышно качнув еловой веткой.

— Эстель... — беззвучно шепнул Редьярд. — Эстель...

Хлестнул коня, прорываясь сквозь живую стену, отчаянно крича на ходу:

— Эстель! Эстель!

Тяжелые ветки били в лицо, острый сук стилетом ударил в бок коня. Жеребец встал на дыбы, шарахнулся, ломая молодые деревца. В груди у Редьярда затлел, разгораясь, уголь. На миг он ослабил поводья и конь, рванувшись, сбросил его и, словно испугавшись, ускакал. Хорошо приложившийся о землю Ред, помянув Аркаешевы тестикулы и прочие причиндалы, кряхтя, сел и отдышался. Странный порыв прошел, или его выбило ударом при падении.