Совсем не Золушка! Росинта.

Часть третья. Росинта. Просто жизнь.

Жизнь бывает сурова, как северный край,

В ней болезни, несчастья и войны...

В миг опасности зубы покрепче сжимай,

И встречай это время достойно.

Можешь плакать — но только потом, втихаря,

Слёзы тоже смывают печали,

А в моменты опасности, плащ, говорят,

Сохранит, что в любви создавали.

Ты из веры спряди непрерывную нить,

А из нити сотки плащ надежды,

Он поможет тяжелый момент пережить,

И остаться собою, как прежде.

Не кляни, не рыдай, не пускай в сердце страх,

Завернись в плащ надежды по шею,

Верь, судьба человека в любимых руках,

И люби, отвлекаться не смея...

Этот плащ заслонит от шального огня,

От ножа, от опасностей разных,

Верь за всех: за друзей, за родных, за меня,

И пусть будет Надежда заразной.

Зарази силой веры весь мир, всех вокруг,

И люби, и надейся безмерно,

И вернется из ада кругов милый друг,

Сохраненный незыблемой верой!

Татьяна Резникова

Глава первая, прибытие.

Прием в честь Ласурской делегации ожидался двором Его Величества короля Йорли с большим оживлением, чуть ли не с ажиотажем. Предстояло вручение верительных грамот вновь назначенным Первым послом. Говорили, что с новым послом прибыл также военный атташе, приглашенный в качестве инструктора в какой-то специальный полк, набиранный сплошь из одних головорезов. Совсем шепотом многозначительно добавляли, что этот офицер — и не человек вовсе.

Дабы подчеркнуть близость Гаракена и Ласурии, как в политическом плане, так и в силу близких родственных связей, церемониал сопровождался всеми атрибутами торжественности — за послом был направлена личная карета Его Величества в сопровождении почетного эскорта, у дворца посла и его сопровождающих встречал самый почетный из всех возможных караул. Собственно на церемонии кроме королевской семьи по протоколу присутствовали лишь Главный министр да Военный министр, а остальная свита и свет с нетерпением ожидали начала приема и бала.

Церемониймейстер трижды стукнул жезлом и перечислил все титулы Его Гаракенского Величества, Ее Величества, Его Высочества наследного принца и на позволительную йоту менее величественно — Первого посла Ласурии Лавра рю Диаманта. Скучающий в ожидании высокопоставленных особ, Розового Гаракенского и другой музыки, кроме гимнов двух стран, исполняемых военным оркестром в соседней зале, двор склонился в положенных поклонах. Господина посла, высокого крепкого мужчину без возраста, с ястребиным носом и тяжелым взглядом из-под густых бровей, сопровождала пара. Молодой офицер в черном с золотом мундире, с Орденом Доблести — высшей наградой Ласурского королевства, и красивая рыжеволосая женщина, при одном только взгляде на наряд и драгоценности которой толпа начала жадно подсчитывать состояние ее мужа. О замужнем положении свидетельствовало кольцо на пальце — со второго взгляда, и поведение ее спутника — с первого.

Лавина шепотков и разговоров пронеслась, стихла и тут же понеслась с новой силой. Во всех смыслах приближенные к трону царедворцы рассмотрели острые уши и звериные зрачки.

Его Величество снисходительно допускал излишнее любопытство подданных, все-таки оборотней при его дворе еще не водилось. Но взгляд без улыбки предупреждал о каре за малейшее проявление неуважения. Пока лакеи подносили приветственные бокалы с игристым легким вином и после тостов 'За здоровье Его Величества короля Редъярда!', произнесенного монархом и 'За здоровье Его Величества короля Йорли!', выпитого рю Диамантом, приглашенные уяснили единственно верное правило поведения и готовы были обрушить на гостей все доступное радушие и гостеприимство. А после того, как король пригласил на танец рыжеволосую и открыл бал, а королева Орхидана после совершенно не двусмысленной улыбки получила приглашение от ласурского офицера и они вышли в круг второй парой, радушие и гостеприимство грозило приобрести масштабы катастрофы.

Как скоро стало известно, офицера звали Арден Фаррел Туманный Дон, а его супругу — Росинта. Каждый мужчина в зале бил копытом и взбивал волосы на груди, желая привлечь ее внимание или хотя бы на танец пригласить. Однако при одном взгляде на ослепительную улыбку ее мужа как-то терял ретивость и несколько линял. Дамы, в свою очередь, стреляли глазами с такой интенсивностью, что кроме намеченной цели, рикошетом поражали окружающих на две сажени вокруг Фаррела.

Наследник доказал храбрость и оправдал звание главного ловеласа Гаракена — репутацию надо поддерживать — и пригласил гостью даже не взирая на мужа. Именно невзирая, поскольку смотреть в глаза Туманного Дона было несколько выше его тонкой натуры, опять же несмотря на родственные связи и давнишнее знакомство с 'милой Росинтой'.

Следующим ее пригласил герцог Ориш и она приятнейшим образом провела время, слушая его остроты. Потом ее пригласил какой-то записной красавец. Ну, он сам, не без оснований, впрочем, записал себя в красавцы и сердцееды, считал себя обязанным волочиться за любой красивой дамой, попавшейся ему на глаза и положивший жизнь на соперничество с принцем Харли за количество покоренных крепостей. Впрочем, какие крепости? Так, одиночные пикеты.

— Позвольте узнать, прекрасная госпожа, вы действительно оборотень?! — шумно дыша ей в ухо для пущей эротичности, спросил кавалер после первых па.

— Нет, я — фарга, — отвечала Росинта, отодвигаясь подальше от жаждущего ее тела. — Мой муж — оборотень.

— Я не могу сдержаться и не выразить все свои чувства, прекрасная Росинта! — опять придвигаясь, атаковал граф она-забыла-как-его-зовут. — Я влюблен! Я готов бросить к вашим ногам... все!

— Вы так смелы граф. И безрассудны! — восхитилась она. — Боюсь, я не могу ответить на ваши чувства!

— Если вы боитесь мужа, то не стоит, моя крошка, — интимно. — Я дрался на дуэли восемь раз! — гордо.

— Нет, могу вас заверить, что до дуэли дело может и не дойти. Нет, конечно, муж вас непременной убьет. Но должна вам признаться, что не склонна обременять его такими мелочами. Будучи лейтенантом Королевской гвардии Его Величества Редьярда, я вполне могу убить вас сама.

Многие в зале отдали бы половину состояния, чтобы узнать, о чем таком разговаривали эти двое. После последней ее фразы, произнесенной с очаровательной улыбкой, граф сделался похожим на удода и далее танцевал молча и с грацией ржавого рыцарского доспеха.

Арден отдал свой долг почтения Гаракенской короне дважды, после королевы пригласив Ее Высочество Камилл, жену принца Харли.

К сожалению, госпожу Фаррел больше никто не пригласил, и ему пришлось весь вечер самому развлекать супругу.

Глава вторая, две ночи и утро.

Брак, тем более счастливый, дело чрезвычайно серьезное. Именно поэтому некоторые вещи пережить без смеха невозможно. Возьмем, к примеру, общую постель и совместный сон супругов Фаррел. Росинта с детства спала на животе, согнув левую ногу и выставляя коленку как в танцевальном па. Еще она либо сбрасывала подушки и клала голову на скрещенные руки, опять же выставив острые локти, либо обнимала подушку обеими руками и опять топорщилась на кровати, как морская звезда на дне Вишенрогского залива. Арден привык спать на спине, положив одну руку под голову, а вторую спокойно опустив вдоль тела. Он и на бок-то поворачивался за ночь пару раз и тихо. Рыся-звезда крутилась, как маховик в самодвижущемся экипаже. Первый раз она его уронила с постели еще в Узаморе, но тогда они сочли это случайностью, да и вообще они тогда спали чрезвычайно мало...

В первую ночь после вселения в приготовленный для них во дворе Ласурского посольства флигель они все же решили поспасть пару часов перед королевским приемом. Поцеловались перед сном, как положено хорошим супругам, потом еще раз... Волевым решением дружно сказали 'Все, спим!' обнялись и действительно заснули. Однако очень скоро Росинта сползла с Ардена, приняла привычную позу, пребольно пнув его коленкой, а следом завозилась, нащупывая подушку, наткнулась, конечно, на ту, на которой лежал Арден, сграбастала ее и утащила, обнимая и бодаясь локтями. Кроткий муж тихонько перегнулся через любимую, забрал простаивающую на другой половине подушку, отодвинулся на безопасное расстояние и уснул. Дальше Росинта возилась и шебуршила, пока не вылезла из-под одеяла, а когда голая ... спина возразила, нащупала край спорного одеяла и, подтащив, укуталась. Арден, хоть и мог спать на снегу, в человеческом облике ничего против одеяла не имел, поэтому вернул собственность на место. Некоторое время чета Фаррел, не просыпаясь, делила имущество. Оборотень всяко сильнее фарги, тем более сонной и беззащитной. Одеяло досталось мужу. Росинта, не меняя позы, все также звездой, поползла в тепло. С другой стороны из-под одеяла на пол выпал Арден, точь-в-точь, как птенец, выпихнутый наглым кукушонком из родного гнезда. Упал он мягко, по-кошачьи, а потому ничем не потревожил сладкий женин сон. Арден поднялся сам, поднял подушку, так же пострадавшую от захвата территорий, обошел кровать и лег с другой стороны, честно забрав себе свою законную половину одеяла. Перед тем как заснуть, супруг, как и положено кадровому офицеру, принял меры безопасности от посягательств и обнял жену вместе с одеялом -зафиксировал, так сказать.

Утром Рысена, конечно, ничего не помнила, а рассказ Ардена объявила наглой клеветой. Опять пострадала его подушка, которой она поколотила мужа. Они уже подрались и мирились, когда им попытался помешать стук в дверь и голос горничной.

Ночью после бала новых происшествий не случилось. Просто потому, что вернулись они под утро и остаток ночи решили потратить с гораздо большей пользой, чем сон. Потом наскоро поплескались в огромной утопленной в полу ванной, оделись, она позвонила горничной, а он пошел добывать завтрак, несказанно удивив повара.

— Господин капитан, я еще ничего не готовил, — растерянно пробормотал мастер Оливер. — Я думал, все спят после приема. Одну минуту, я соберу что-нибудь вам с супругой.

'Что-нибудь' оказалось пышным омлетом, холодным мясом с солеными оливками и вкуснейшим морсом с крошечными пирожными 'для доброй госпожи'.

Нагруженный Арден вернулся как раз, когда Жужелка закончила прическу, забрав волосы в строгий пучок, оплетенный косичкой.

— Вот, госпожа, — любуясь работой и явно гордясь собой, сказала горничная. — И строго, и красиво. Пусть вы и офицер, но вы же женщина. Ну, то есть фарга.

— Спасибо, Жужелка, можешь идти. О, Арден! А как тебе? Не слишком? Может, мне все-таки стоит укоротить?

— Ни за что!

За завтраком она съела все оливки, а на все шутливые расспросы и намеки отвечала 'Нет, нет и нет!', 'У меня контракт', 'И вообще, детей будем заводить только дома!', и, почему-то 'У нас нет алоэ!'. После оливок доев пирожные, она щедро положила себе еще омлета и мяса, ворча, что если поспать не дают, так хоть поесть, на что муж ответил, что она прирожденный солдат и утверждая, что опытные гвардейцы едят, когда есть, а не когда хочется.

Она хохотала и уворачивалась от поцелуев, потому что опять пришла Жужелка, доложить, что лошади оседланы. В утренней тишине двое верхом выехали из посольских ворот и рысью понеслись в сторону гвардейских казарм.

Глава третья, про славный полк, в котором сплошь одни головорезы.

Как и везде в Тикрее, в Гаракене оборотней не любили и боялись. Люди всегда боятся того, чего не понимают. Король Йорли был достаточно умным человеком, что бы не только оценить перемены, произошедшие в Ласурии за последние два десятилетия, но и воспользоваться готовым рецептом. В гвардии короны появился свой Черный полк. Тренировать его элиту и пригласили ласурских инструкторов.

Теперь тридцать оборотней самого зверского вида, построившись в две шеренги, якобы слушали командира полка, полковника Пруса. Рядом терпеливо ожидали окончания пространной речи оборотень и фарга в полевой форме. Тоже черной.

— Благодарю, полковник, — ответил Арден на завершающее пожелание успехов. — Перейдем к делу. Для начала я хочу видеть, на что вы вообще способны. Лейтенат Фаррел! — Росинта шагнула вперед. — Начинайте.

— Ты! — Росинта кивнула щеголявшему самой наглой и самоуверенной ухмылкой высокому и широкому самцу. — Каким оружием владеешь? Хотя судя по виду, ты любого и так порвешь.

— А то! — оборотень приосанился. — Проверять будешь?

Вместо ответа она напала, внезапно и резко. Он дернулся, она ушла в сторону, оказалась у него за спиной, ударила под колено. Падающий оборотень был захвачен удушающим захватом за шею и совершенно не бережно уронен на утоптанный плац. Фарга, свеженькая и совершенно не запыхавшаяся, уже стояла и нацеливала палец на следующего.

Еще после четверых добровольно униженных и оскорбленных действиями капитан Фаррел прервал развлечение. Извалянные фаргой, под смешки товарищей, огрызаясь, встали в строй.

— Уверен, вы поняли, что моей целью было не унизить вас. Как видите, недостаток силы, веса и свирепости можно компенсировать за счет подготовки. Кроме того, надеюсь, что рассеял сомнения, достойно ли оборотням учиться у фарги.

До обеда подчиненные еще успели оценить умения командиров во владении всеми видами оружия.

Наблюдавшие с галерки за развлечением оборотней командиры обменивались впечатлениями примерно в таком ключе: 'Ласурская корона может быть спокойна, ее армия отразит любую угрозу. Короне угрожает только ее собственная армия'.

— Вы правы, господа, — ответил подчиненным до того молчавший полковник. — Но и не правы. Я знаком с командиром Черного полка, полковником Лихаем Торхашем Красное Лихо и лейтенантом Веславом Гроденом из Черных Ловцов, несколькими другими офицерами из оборотней. Торхаш — кровник Его Высочества Аркея, а Гроден, как, кстати, и лейтенант Фаррел — приемные дети принца и его супруги, принцессы Бруни. Авторитет наследника в войсках, в том числе и среди оборотней, неизмеримо высок. Что касается будущей королевы, то...

Милейшим образом сплетничающих офицеров прервал адъютант банальным 'кушать подано'.

За обедом не искушенные в обычаях другой расы сотрапезники разглядывали фаргу и метали комплименты. К счастью для Гаракенского королевства, капитан Фаррел был не только цивилизован, но и удивительно спокоен для оборотня. Будь на его месте шурин, до раненых и убитых дело бы, может, и не дошло, но драка была бы славная. А какой бы был скандал!

Воспитанная в королевской семье Росинта виртуозно владела искусством не слышать и не видеть того, чего не хочешь, равно как и талантом поддерживать любой разговор. Расходясь после обеда не солоно хлебавши, в смысле произвести впечатление на сотрапезницу, офицеры проходили мимо внимательного взгляда оборотня и поневоле демонстрировали кроме выправки и дружелюбие. Их почему-то спокойствие капитана Фаррела к концу обеда, наоборот, заставило волноваться.

В солдатской столовой все разговоры тоже крутились вокруг ласурских гостей. Лейтенант Фаррел хоть и была признана красивой горячей ... фаргой, по умолчанию была вне опасности. В отличие от людей, оборотни чуяли истинную пару. Но вот навалять этой наглой сучке желал каждый, муж там у нее или не муж. Да и самого мужа попробовать на зуб хотелось, аж челюсть сводило. Капитан, застоявшись, вызвал из строя сразу двоих. К вечеру семью Фаррел ненавидело все подразделение.

На следующий день избранные узнали слово 'конкур'. Отцы-командиры дружно икнули, и вспомнили их отнюдь не незлым тихим словом. Вот кто бы не злился, если тебя три раза лошадь сбросила, один раз ты перелетел барьер впереди коня (умный конь вообще прыгать не стал), или ты со всей своей животной ловкостью и дикой грацией бултыхаешься в наполненную водой канаву. А ненавистные Фаррелы слаженно демонстрируют преодоление четырехметровых канав, брусьев, стенок из бревен, по отдельности и вместе. И опять — с таким, Аркаеш побери! видом, будто сидят в тьфу! будуаре.

Еще через день начали бегать кроссы. Тигры, львы, и прочие барсы пошли было гоголем. Но! Выяснилось, что бегать надо в сапогах и мундирах. Лейтенант Фаррел тряхнула рыжей головой и показала пример. Капитан Фаррел бежал последним и подогревал боевой дух.

Глава четвертая, о свет, ты мрак!

Чета Фаррел были самыми занятыми людьми во всем Гаракене. С раннего утра и до вечера служба, вечером — прием или ужин. Вся высокая аристократия словно с ума сошла, наперебой засыпая их приглашениями. Мода на Фаррелов набирала обороты. Молодожены с бОльшим бы удовольствием потренировали сон под одним одеялом, а то новобрачная, хоть и обвиняла мужа в клевете, до того боялась опять выпихнуть мужа с супружеского ложа, что доотодвигалась до того, что сама упала. Но господин Первый посол еще во время знакомства, рассказывая за ужином тонкие дипломатические анекдоты, мягко предупредил:

— Было бы крайне недальновидно пренебрегать обществом. Любой новый человек вызывает интерес, а уж вы! Прошу прощения за высокопарность, но по вам будут судить не только о ласурском высшем свете и королевской семье, но и о целом народе.

Фаррелы прониклись и твердо взялись соответствовать.

Росинта уезжала из расположения на час-полтора раньше — мытье, прическа и платье требовали времени. Арден еще проводил спарринги или просто общался в мужской компании. Потом мчался домой, переодевался и сопровождал жену к очередной герцогине или графине. Росинта ежедневно тысячу раз пламенно благодарила маму, герцогиню рю Воронн и принцессу Оридану. Мама научила всегда быть собой и держать лицо, герцогиня — манерам и хитросплетениям высшего общества, Оридана рассказала о гаракенском дворянстве так подробно, что Росинта чувствовала себя чуть ли не близкой родственницей всех мало-мальски влиятельных семей.

Отдельное спасибо следовало сказать мастеру Артазелю, сотворившему для нее полсотни шедевров, королевскому ювелиру, создавшему три бесподобных полных парюры, из 15 предметов каждая, включая диадему, ожерелье, брошь, кольца, браслеты, шпильки, фермуары, застежки и прочую очень дорогую дребедень; и, главное, щедрости королевской казны, которая оплатила всю эту роскошь. Расходы провели по дипломатическому ведомству. Рассказывали, кстати, что Первый министр Ложвин Свин, выходя от Его Величества Редьярда с кипой подписанных королем счетов, по дороге к казначею посетил мэтра Жужина. Только полдюжины пиявок, успокоительные капли и пассы мэтра спасли господина Свина от апоплексического удара. Еще говорили, что герцогиня рю Филонель, которой все, разумеется, донесли, устроила королю скандал с битьем посуды, истерикой и обмороком. Мастер Йоллопукки потирал руки, ожидая повторения заказа, но был жестоко разочарован. Что уж говорить о бедняжке герцогине!

Итак, они приезжали. Хозяева и гости в очередной раз потрясались изяществом наряда и стоимостью драгоценностей, а также красотой и грацией их обладательницы. Местным светским львицам было бы чуточку легче, если бы Росинта при всем богатстве и красоте была если уж не плохо воспитанной, но хотя бы надменной гордячкой с отталкивающими манерами. К их большому сожалению, она была веселой и милой. 'Ну хоть бы муж у нее был толстый старый урод!' — стенали по ночам завистницы. Но и муж был молодой красавец. Тогда стали мечтать, что бы молодой красавец оказался волокитой и подхватил бы знамя из рук стареющего принца Харли. Опять разочарование!

Если уж говорить о разочарованиях и зависти, то и мужчины не прошли мимо этих пороков. Оборотень прекрасно танцевал, умел расположить к себе любого собеседника, и ему, Аркаеш побери, всегда везло в картах. Короче говоря, оборотней искренне полюбили, если не считать того, что их от всей души ненавидели.

Говоря о гаракенском обществе, отдельно стоит упомянуть Его Высочество принца Харли. С какой ностальгией вспоминал он свадьбу сестры, ожидая ласурскую делегации! Приятнее этих воспоминаний были только о визите принца Колея и Ориданы на юбилей короля Йорли. Пока принцессы под предводительством Ее Величества потрошили кошельки мужей и от души осуждали мужские пороки, мужья делали все возможное, чтобы оправдать свою дурную репутацию. Принц Харли сполна отплатил за прошлое гостеприимство. Колей до тонкостей изучил отличия питейных заведений дружественной державы от родных и разнообразил свое развратное меню. Харли с полной готовностью предложил и Ардену пойти по стопам родственника и уже предвкушал совместные попойки и веселые гулянки, однако получил вежливый, но твердый отказ. Репутация Туманного Дона в глазах наследника пошла пятнами.

Когда, по мнению господина рю Диаманта, приглашением можно было (или стоило) пренебречь, Арден и Росинта оставались дома. Ужинали вдвоем у себя — или в гостиной, или в уютной беседке. Болтали, а чаще молчали, потому что и так уставали разговаривать 'на работе', то бишь производя впечатление и налаживая связи между Гаракеном и Ласурией.

После, а то и во время ужина, совершенствовались в поцелуях. После ласк тянуло в сон, но им так не хотелось разлучаться, что они будили друг друга, щекоча и хватая за разные места. Засыпали обнявшись, еженощно экспериментируя над тем, как не только заснуть вместе, но и проснуться рядом. Ей все больше нравилось прятать нос ему между лопаток, а ему — класть голову на разные части жены вместо подушки.

Утром экономили воду и залезали в ванную вместе. Мастер Оливер, питавший к паре нежные чувства, ежедневно баловал их то мясом с кровью, то отбивными с собачьей травой, не забывая о блинчиках и пирожках. По дороге в конюшню Росинта стучала в окно кухни — оставить в благодарность повару парочку воздушных поцелуев.

Глава пятая, все повторяется.

Топот копыт, принесенный ветром от Каменных ворот, оторвал Адэйра и Лавену от рыбалки и разделки рыбы. Она ловила на перекате и бросала на берег, а он здесь же потрошил больших серебристых рыбин. Крупную янтарную икру — в большое деревянное ведро, рыбу, еще слабо бьющуюся, хлопающую хвостом — на траву, в тень, потроха от кромки воды уже растаскивала рыбешка и мелкая лесная живность.

— Лавена, иди вперед, встреть, кого там принесло.

Рыжий бок мелькнул мимо. Адэйр не торопясь собрал улов, отмыл нож и руки и повез тяжелую тележку в усадьбу.

Во дворе у коновязи был привязан чужой породистый жеребец. Оборотень принюхался, пробормотал: 'А он-то тут каким боком?!' и пошел к дому. По-молодому взбежал по ступенькам, вошел.

На диване, старинном и массивном, с украшенной прекрасной резьбой спинкой, сидела Лавена и с удивлением и неверием заглядывала в корзинку. Рядом ухмылялся Веслав Гроден из Черных Ловцов.

-Добрых улыбок и теплых объятий, Веслав. Какими судьбами? — подходя ближе, поздоровался хозяин.

— Сестра наказала доставить. Сказала, больше никому доверить не может, — радостно оскалился молодой оборотень.

— Да что там? — шагнув к жене, рыкнул Туманный Дон.

— Как ты хотел. Дети прислали котячью корзинку, — непередаваемым тоном ответствовала супруга. — Воспитывать будем.

Адэйр наклонился. В корзине сидели два полосатых пушистых котенка самого свирепого и сердитого вида.

Месяц назад. Гаракен.

Последние несколько дней Росинте и Ардену нестерпимо хотелось сбежать из пыльного, душного и людного города хотя бы на несколько часов. Как и Вишенрог, Гаракенская столица была выстроена на морском берегу, но гаракенская бухта была больше. Морская вода здесь была куда чище и прозрачней, шторма сюда не доходили, даже волнение было редко. На многие мили тянулись галечные пляжи; сосны, кипарисы, самшиты росли у самой воды.

Они чинно выехали верхом — он в простой рубахе и брюках, она в легком брючном костюме и кокетливой шляпке. По городу гарцевали, раскланиваясь со знакомыми и просто зеваками, выехали за городские ворота и пустили лошадей рысью, в сторону моря, забираясь подальше от любого жилья.

Покрепче привязали лошадей, что бы не удрали с испугу, с дрожью нетерпения разделись, аккуратно развесив одежду, обернулись и понеслись. Карабкались на вершины, прыгали как белки-летяги, играли. Набегавшись, пошли наплаваться. Арден приглашающе обернулся первым, дождался жену, любовался своей русалкой в мерцающих бликах. Тут кстати вспомнилось, что в море у них как-то еще не случилось. Оба выказали обоюдное желание и очевидное стремление. Потом она наслаждалась гармонией, оплетя его руками и ногами, уткнувшись в загорелое плечо, а он сжимал свою драгоценность, медленно бредя к берегу.

— Отпусти, Росинка, — шептал в розовое ухо.

— Неа, — протянула, прикусывая кожу на шее. — Не хочууу...

— А есть хочешь? — искусил он.

— Есть хочу, — покладисто согласилась она, отлипая. Уселась на камне, запустила руки в мокрые волосы, распуская, потянулась.

— Росинка, — тихим напряженным голосом позвал Арден. — Иди сюда!

Она вскочила, пробежала несколько шагов по скользкой гальке, мягкой лесной траве. Арден стоял у притороченной к седлу торбы, оглянулся, знаком показал 'Тише!'. Она прислушалась. В торбе кто-то завозился, слабо пискнул. Оборотень запустил внутрь руку, потом вторую и достал... двух худых грязных котят. Воришки злобно мурчали, дыбились и угрожали мягкими коготочками.

— Держи, Росинка. Я осмотрюсь, — Арден сунул добычу жене, обернулся и рванул по следу.

Пока она, прицепив котят на сосну, что бы потом не искать, торопливо вытиралась и одевалась, расстилала покрывало на полянке и разбирала припасы, выискивая, что будет по зубам найденышам, смелые котята громко орали, то ли боясь, то ли пугая.

Арден появился, когда она кормила детей облизанным ими же в торбе мясом — кусать у них не получалось, покрошив мелко-мелко. Они жадно ели, стоя на трясущихся лапах.

— Представляешь, никак напиться не могли, — она подняла на него мокрые глаза. — Что?

— Волчья яма. Совсем рядом... Мать погибла дня два-три назад. Следов самца не нашел. Ни хижины, ни логова рядом. Не понимаю, как она сюда попала? Болела, шла в город? Или пробиралась к клану?

Наевшиеся котята тем временем подползли, приткнулись к Рысиной ноге, сонно засопели.

— Смешные какие. Красивые манулы вырастут, — Арден погладил костяшками полосатые спинки и растопыренные уши. — Не плачь, Росинка!

— Мама всегда нам говорила: 'Если вы богаты и знамениты, сделайте так, чтобы люди вам это простили'. Я все забыла, Арден! Я забыла, что оборотней, бывает, убивают, они гибнут, что дети остаются сиротами! Я привыкла, что в Ласурии созданы приюты, детей отдают в приемные семьи, что... нет уже той ненависти между людьми и нашим народом... — Она рыдала, вцепившись в мужа, он беспомощно гладил ее по волосам, вздрагивающей спине. — Арден, они считают нас дрессированными пуделями, гвардейцы! Они...

— Не плачь, родная, — Арден обнял ее крепче. — Что толку в слезах? Будем делать, что можем.

Между ними стало жарко и щекотно — дети заползли и угнездились.

Глава шестая, деятельная.

Прислуга в посольстве была под стать дипкорпусу, по крайней мере, появлению жильцов флигеля с детьми в торбе не удивились. Нашли плетеную колыбельку, матрасик и пеленки, притащили на выбор блюдечко с молоком и рожок. Но это попозже. Для начала Жужелка взгромоздила на трехногую табуретку неглубокий ушат, налила теплой воды и, взглядом спросив у хозяйки разрешения, щедро плеснула туда дорогого розового мыла. Котята, может, потому, что были мужеского пола и не желали благоухать как девчонки, может, потому, что боялись, что утопят, мыться никак не желали и лезли по рукам Рысены и Жужелки, как матросы по канатам в океанский шторм. Девушки дружно смеялись, осторожно отцепляли коготки и продолжали тереть и мыть. Как оказалось, это еще не самое страшное. Хуже мытья — это когда тебя трут полотенцем, а потом еще и расчесывают щеткой с тебя размером, особенно хвост и рядом! Фррр!

Отмытые сытые котята бродили по коврам и паркетам и возмущенно мяукали.

— Госпожа, а что это они? — спросила с любопытством Жужелка у Росинты, выходившей из ванной в одном полотенце.

— Жужелка, они на горшок хотят! Неси на травку, быстро, быстро!

Горничная ойкнула и бегом понесла детей 'на травку'.

После разговора с господином послом сосредоточенная Росинта надела рабочую одежду — платье мастера Артазеля и королевские жадеиты — и отправилась у герцогу Оришу.

— Вы очень похожи на свою мать, дорогая, — после долгого молчания уронил Фигли. — Но и от отца много взяли. Поверьте старику, вам невозможно сопротивляться. По крайней мере, я не способен. Я поговорю с сестрой и Ее Высочеством Камилл.

На следующий день в казармы прибыл гонец и передал очень вежливое, но не терпящее возражений приглашение немедленно явиться в королевский дворец. Росинта, разумеется, тотчас же отправилась.

Арден, убедившись, что лейтенант Фаррел отбыла, обернулся к гвардейцам.

— Сегодня занятия пройдут в полевых условиях. За мной!

Пустынный берег как нельзя лучше подходил для схватки. За минуту до этого Туманный Дон обратился к выстроившимся полукругом оборотням:

— Братья!

Его перебил высокий здоровяк лет под тридцать, выплюнувший со злобой и ненавистью:

— Братья?! Братья?! Что ты знаешь о Диком братстве? Ты, домашний котик!

Арден усмехнулся и начал расстегивать мундир. Круг людей замкнулся, а внутри сцепились не на жизнь, а на смерть, огромный тигр с яркими полосами и палевая рысь, заметно короче и ниже соперника. В липкой тишине гулом звучали тяжелое дыхание и рык, из-под мощных лап фонтанами взлетала галька. Напряжение душило, азарт схватки будил инстинкты. Несколько оборотней обернулись, готовые ввязаться в драку, но большинство сохранило разум. Клыки и когти рвали плоть, кровь окрасила шкуры. Соперники были не равны, исход схватки был предрешен...

— Я говорил в первый день и повторяю — сила и злость не помогут. Ваше превосходство в росте — тоже. Твои слабые стороны, Торд, в том, что ты принял в расчет только мой размер и вес и не знал, чем опасны рыси в схватке, — Арден закончил одеваться. — Первое, что делает рысь в настоящем бою — лишает противника глаз, а ослепив — просто распарывает брюхо.

— Теперь, командир, у него знания на шкуре написаны — не смоешь, — бинтуя очередную часть подранного Торда, зубоскалил Гест. Торд сердито дернулся, вырываясь, тяжело поднялся, подобрал одежду.

— Братья, — спокойно и негромко повторил Арден. — Поговорим?

Росинта приняла еще более изящную позу и поднесла к губам тонкую чашечку. Она была приглашена на завтрак к Ее Величеству и Ее Высочеству. Завтракали дамы в Гаракене примерно тогда, когда в Ласурии принцесса Бруни готовилась обедать — до рассвета здесь не вставали.

— Я что-то слышала о приютах для оборотней, которые патронирует ваша матушка, — обратилась к Росинте королева. — Но мы здесь, — королева обвела взглядом свою гостиную, — как-то об этом не задумывались.

— Я могла бы заняться этим, наверное, — неуверенно сказала принцесса Камилл. — Но я не умею... И потом, где взять средства?

— Ваше Высочество, я сделала кое-какие наброски, — Росинта отставила чашку и достала из расшитого речным жемчугом ридикюля внушительную пачку. — Что касается средств, то вот что я хотела вам предложить...

Через три дня был оглашен указ Его Величества Йорли об учреждении приюта и лечебницы под попечением принцессы Камилл, в которые принимались и оборотни. Был так же объявлен сбор средств. Королева, супруга наследника и госпожа Фаррел предоставили казначею попечительского совета герцогу Оришу свои драгоценности для продажи с аукциона, все средства от которого и пойдут на устройство этих заведений. Аристократки были обуреваемы и раздираемы бурей чувств. С одной стороны, все вынуждены были соревноваться в щедрости, выставляя на аукцион украшения, с другой — заранее готовили мужей и любовников к необходимости хорошенько потратиться. Иметь у себя королевское ожерелье или редкий камень из драгоценностей фарги хотели все. Впрочем, судьба Росинтиных голубых гранатов была решена заранее. Все слова принца Харли, чей кошелек рыдал заранее, что негоже будущей королеве щеголять в ношеных украшениях, были разбиты в пух и прах за одну очень жаркую ночь. Видимо, принца убедил довод, что именно он, как будущий государь, должен показать поданным пример щедрости, выложив столько же, сколько все остальные вместе взятые.

Глава седьмая, о вреде сюрпризов.

— Под лопаткой глубоко задел, — Рыся, хмурясь и морщась от сочувствия, мазала мужа пахучей мазью. — И на бедре тоже. Надо было сразу перевязать. Ты, вроде, у меня не выпендрежник?

— Ничего, присохло, — отмахнулся Арден. — Как дети? И что там с твоими величествами? Получилось?

— Дети спят, едят и не оборачиваются, — вздохнула Росинта, отмывая руки в тазике. — Мне мама рассказывала, что я первый раз обернулась, когда под лошадь попала. А Ее Величество и Ее Высочество все одобрили! А про клан? Никто не знает?

— Знаешь, Росинка, я каждый раз слушаю про твои приключения и завидую. Правда-правда. По сравнению с твоим, у меня было на редкость скучное детство! Вот ты мне скажи, откуда взялась эта лошадь?! В королевском дворце?

— Это потому, что ты у меня серьезный и степенный, настоящий вожак, — укладываясь рядом, похвалила фарга. — А под лошадь я на улице попала, я тогда первый раз из дома сбежала. Так что там с манульим кланом?

— Уверен, есть другой способ для котят обернуться, безлошадный, — благоразумно не вдаваясь в количество побегов, успокоил сам себя Арден. — Про манулов никто из полка ничего не знает, но будут искать. Долго еще мне на животе лежать?

— Пока мазь не впитается. А что? Тебе разве неудобно? — провокационно скользя пальчиком по его плечу и дальше, до бедра, поинтересовалась голая лекарица.

Ни через неделю, ни позже о котячьей родне ничего не узналось. Безымянные дети совершенно не были похожи на Рыську в детстве. По шторам не лазали и побегов не замышляли. Однако дважды пропадали — один раз прятались в комоде, а второй залезли в Арденов ботфорт — причем оба в один. Росинта, добывая детей из попрятушек, радовалась, что не все потеряно и свою долю шалостей на полосатые хвосты они обязательно найдут.

Почему дети доселе были безымянными? Ну, сначала Росинта, изо всех сил старавшаяся не привязываться к малышам, говорила, что скоро их найдет клан и им дадут родовые имена. Потом, когда стало ясно, что никакие родственники их не заберут, но и у себя оставить они их смогут, Рысена начала больше переживать о том, дадут ли им увезти детей в Ласурию.

С какой тревогой шла она с прошением в королевский дворец! Но выслушавший просьбу король Йорли только снисходительно улыбнулся и милостиво повелел. Примчавшаяся с себе во флигель Росинта зацеловала котят куда придется и разрыдалась одновременно от счастья и расстройства. Однако теперь назвать детей совсем не было смысла — пусть уж их нарекут по обычаю семьи Фаррел . Нужен же какой-никакой подхалимаж к родителям!

Так вместе с дипломатической почтой отправились в долгое путешествие домой круглые и пушистые. Как справедливо заметил Арден, хоть и манулы, зато цвет клановый.

Ответное письмо из Узамора не заставило себя ждать. Писем вообще принесли целую пачку. Росинта торопливо перебрала: от мамы, от Мель, от Нили — и сломала печать на том, что было от Лавены Фаррел. С возрастающим нетерпением она читала выведенные округлым четким почерком свекрови строки:

'Дорогие дети! Все у нас идет по-старому. В семье все здоровы. Мужчины на несколько дней ездили в княжество, по делам. Поговаривают, что герцог рю Воронн не здоров, во всяком случае, на людях он уже давно не показывается. Говорят также, что он готовится передать дела сыну. Графа рю Воронн с супругой и матерью ожидают днями. Я помню его по твоему дню рождения, Рысюша, и по вашей свадьбе, и, признаться, он придется здесь ко двору куда лучше нынешнего наместника.

О, у нас жеБрандабеременная! Третий раз одно и тоже — ест и спит! Не знаю ни одной фарги, на которую 'интересное положение' так бы влияло. Элва смотрит на нее и завидует. Думаю, они с Аллином не замедлят.

Рыбы в этом году такое изобилие, что насолили и накоптили и себе, и новой родне в Вишенроге. Как раз с оказией отправили.

Ваш сюрприз, дорогие дети, обрадовал нас с отцом, что и не передать. Только зачем надо было обременять Веслава дальней дорогой ради Гаракенских сладостей и бархата?'

Тут Росинта подпрыгнула с воплем:

— Какие, к Хаосу, сладости и бархат?! Где мои дети?! — и опять схватилась за письмо.

'Все вам кланяются. Будьте здоровы, мои родные, крепко обнимаю вас и целую. Мама'.

Рыся пробежала пальцами, до конца разворачивая свиток, и прочитала приписку:

'Мальчиков назвали Аден и Аки. И мы с Адэйром вам заранее говорим, что малышей воспитаем сами, и вы их у нас не заберете, даже не думайте'.

Глава восьмая, в которой героиня читает письма.

Дочитав письмо от Фаррелов и перечитав для верности — вдруг ей этот ужас померещился? — Росинта села и как следует поплакала. Нет ничего лучше, чем правильно поплакать. Надо задернуть шторы (если день) или задуть свечи (если ночь), сесть с ногами на постель или лучше даже лечь, обнять подушку — обязательно! — и думать о чем-нибудь грустном. Бедные брошенные котята — что может быть лучше, даже если котят нашли и усыновили! Рысена некоторое, довольно долгое, время, самозабвенно рыдала, тем не менее, однако, стараясь не слишком сильно тереть глаза и нос. Умом она понимала, что ее пятилетний контракт только начался, что детей им пока заводить никак нельзя, что, отправляя детей Лавене и Адэйру, она знала, что они там и останутся, и глупо думать, что они с Арденом забрали бы их. И сердце со всей ответственностью заявляло, что старшие оборотни будут приемышам родителями уж не хуже, чем были бы они с Арденом. Но все равно плакалось и плакалось. И муж, как на грех, запропастился, а ведь что лучше — закончить рыдать под воздействием нежных уговоров и ласковых утешений. Пришлось еще немножко пошмыгать, сходить умыться и сесть у открытого окна со связкой остальных писем.

Бруни прислала длинное подробное письмо. Росинта читала и отчаянно скучала по маме, папе, братьям и сестричке. Еще мама мягко расспрашивала по ее, Рысину, семейную жизнь и службу; и надавала кучу полезных советов в ответ на сообщение о благотворительной затее. Дочь запоздало подумала, что надо было попросить Вителью сотворить им с мамой по волшебному зеркальцу.

Мель писала: 'Доброго дня и теплых объятий, Рысена! Вы только уехали, а я уже по тебе скучаю. Так хочется посидеть с тобой 'У Матушки Бруни' и поболтать. Веришь, с ума схожу. Весь день только детей и вижу. Задрали меня волки! Кайд и Тэйт вовсю уже бегают и болтают. Фелан и Вигвар тоже бегают и болтают. Все время, когда не дерутся. Помнишь декоративную решетку вокруг нашего сада? Неделю назад няни — одна приболела, вторая накануне к родне отпросилась. Пошла сама с ними гулять. Вроде играют на травке, я на секунду в дом зашла за шалью. Выхожу — Фил болтается верхом на ограде, слезть не может, Виг застрял между прутьями, голова снаружи, попа внутри, зато мелкие уже на улице и обернуться успели, радостно прыгают и хвостами машут. Мечусь вдоль изгороди, то ли сверху снимать, то ли из прутьев вызволять, того гляди мелкие удерут! Кричу Матушку Нанну, та прибежала, приманила малых леденцами на палочке. Я пока одного сверху стаскиваю, второй верещит, ногами дрыгает, младшие его за эти ноги зубами хватают, он пятками молотит, задел Кайда по носу. Короче все плачут, я злюсь. Излупила по задницам, рассовала по углам. Папа пришел, так представляешь, они ему еще и жалуются на меня! Весь, правда, на меня посмотрел и сразу пообещал нанять рабочих забор поставить сплошной и вровень с домом. И на детей прицыкнул, и еще потом утешал, долго, хих! Все уговаривает меня на беленькую дочку, не сейчас, конечно, года через три, но я что-то опасаюсь. Вдруг опять парочка волчат народится? Видара переводят служить в Вишенрог, письмо прислал, что едет не один. Ой, Рыся, они проснулись и уже чего-то, похоже, разбили. Веслав шлет тебе и Ардену поклон, а детки вас целуют'.

Росинта хихикнула и заметила себе послать Армель что-нибудь красивое в утешение.

Письма от Нили всегда были обширными и длинными, потому что из всей семьи Бушан он единственный любил писать письма, а потому за всех и отдувался.

'Добрых улыбок и теплых объятий, Рысена! Мы с Лином только прибыли в гарнизон после отпуска. В Козеполье все по-старому. Отец расширил дело, Тибо и Госс теперь полноправные мастера, Тибо до того наловчился, что к нему приезжают из самой столицы, особенно после того, как он выковал меч для господина Арка. К Тойе с Белиндой вовсю сватаются, а они, дурочки, все по нашим парням сохнут, особенно Белинда по Тибо, а он твердит 'Не хорошо это, она мне как сестра', а сам последний раз сватов увидал и так горн раскочегарил, что чуть кузню не поджог. У Госса подружка есть в клане, только они это скрывают, а оборотни прознали как-то и уже два раза его ловили и били. Ну как били. Он все же кузнец, хоть и человек, сила-то ого-го. Потом мы с Лином как раз приехали, сходили, объяснили, что к чему. Если сами не поругаются, то может, и поженятся. И Лин с Филис. Они бы еще этим летом поженились, только сама знаешь, куда нам в первый же год на службу с семейством. Но медовый месяц у них вроде уже был, не иначе, больно у Лина морда довольная была, как они из леса вернулись. У Жульки с Кесо скоро приплод будет. Все гадают, что у волка с соболицей народится, даже ставки делают — у них в клане никого кроме волков, сколько себя помнят, в женах-мужьях не бывало. Я три золотых на волков поставил — а на кого еще, вон на Черных Ловцов посмотреть только, и не прогадаешь. Ты не пропадай там, в чужой стороне, Рыська! Скорей бы вы вернулись, что хорошего в том Гаракене. Да, передай Ардену, его в гарнизоне до сих пор помнят, и даже легенды уже складывают. В первый день мне рассказывали, что он один десять крейцев зарубил, а на второй — что пятнадцать. Через неделю, глядишь, дойдет до сотни'.

Росинта прошла в кабинет, поудобнее уселась, и все еще улыбаясь, принялась сочинять ответы.

Глава девятая, идет охота.

Росинта еще с вечера немного поспорила с Арденом. Она было привычно приготовилась выйти в мундире, но муж, как всегда, разумно рассудил, что форма есть форма, даже если она на красивой молодой женщине, и лучше бы ей быть в платье. Разумеется, среди ее обширного гардероба нашлось и на такой случай. В данном случае требовалось удобное, не стесняющее движений, и что б не цеплялось за все подряд. Хорошо хоть верхом сегодня можно было не ездить, все равно экипажи брать.

На улице осень вовсю обживалась, стелила пухлыми перинами облака, сеяла дождь, припасала морозцы. В стихийных трущобах за городским рынком кисли под изморосью соломенные крыши. Еще до рассвета черный полк окружил квартал и облава началась.

Первых детей вытаскивали из куч тряпья, из ящиков, кто-то спал совсем на голой земле. Шум и крики, визг, рычание погнали остальных на крыши и в щели между домами, темные переулки и тупики. Но взрослые были сильнее и опытнее. Одного за другим ловили щенят, котят и даже двух худых облезлых медвежат, черных с белыми острыми мордочками. Были и ребятишки, в смысле люди, не оборотни. Кто-то ожесточенно царапался и кусался, кто-то плакал. Маленькая девочка надсадно кашляла, мальчишка чуть постарше загородил ее, потом в отчаянии обернулся крупным коричневым щенком, зарычал, пошел на обидчиков. Торд схватил его за тощий загривок, поднял, заставляя глядеть в глаза, рыкнул. Щенок одновременно заскулил и оскалился, засовывая свой страх глубже в глотку.

— Укуси еще меня, храбрец, — прохрипел оборотень, засовывая мальца под мышку и подбирая с пола девочку.

Детей сносили к рыночным воротам и сдавали Росинте и другим фаргам. Те принимали маленькие трясущиеся и вырывающиеся тельца, гладили, сколько могли успокаивали, совали в руки (или в зубы, уж что у кого есть) что-нибудь вкусное и сажали в одну из карет с наглухо закрытыми окнами и прочным запором. Пленники, быстренько сжевав взятку (не пропадать же добру) немедленно принимались стучать и царапать, кто вякая, кто завывая.

Арден командовал четко и резко, был как будто везде и все видел. Квартал прочесали уже дважды, но он пошел сам, сначала на четырех ногах, потом на двух. Заглядывал в углы и щели, принюхивался, легко вскочил на крышу заброшенной хибары и вытащил из-за трубы упирающегося всеми лапами тигренка, большого и нескладного, явно подростка.

— Торд, прими, — командир опустил парнишку вниз. Тот напоследок извернулся и клацнул зубами, метя в руку. Арден оказался проворнее на долю секунды, отдернул ладонь.

— Все на месте, выдвигаемся, — коротко скомандовал Фаррел.

— Командир, — перекрикивая шум от запертых в каретах арестантов, обратилась лейтенант. — Их там слишком много, они боятся. Перебьются все. Мы с самыми маленькими поедем, а постарше пусть гвардейцы на руках несут.

— Хорошо, — кивнул Арден. — Разбирайте по одному.

Навстречу странной воинской шеренге и веренице экипажей потянулись повозки торговцев, оглядывались редкие прохожие. У старинного приземистого особняка на окраине, почти у самых городских ворот, процессия остановилась.

— Командир, а может, мы останемся? Поможем... — сгружая медвежонка, прогудел Гест. — Вон их сколько ... разбегается. Разве фарги одни справятся.

— Росинта, командуй, — снимая мундир и закатывая рукава белоснежной сорочки, повернулся к жене Арден.

— Моем, кормим и уговариваем, — распорядилась Рыся. — Воду несите.

— А может, сначала поговорить, объяснить? — робко спросила Талита, пытаясь стащить лохмотья с извивающегося ужом ребенка.

— Как же, оборотням быстро объяснишь, — раздевая все еще кашляющую слабенькую малышку, проворчала Росинта.

Гремя сапогами по камню пола, гвардейцы носили воду туда-обратно, принимали у румяных фарг, тоже мокрых и распаренных, отмытых мазуриков, помогали надеть новенькие с иголочки рубашки и штаны, кому по росту, кому навырост.

Угрюмый парнишка лет двенадцати стоял у стены, глядя исподлобья.

— Что же ты? Идем, — позвала Рыся.

— Не пойду. Что я, маленький? — буркнул пацан.

— Сам вымоешься, — отодвигая ширму, кивнула на лохань фарга.

За длинными столами под взглядами взрослых орудовали ложками бывшие бродяги.

Усталая Росинта вернулась домой затемно.

— Госпожа, ну что там? Как? — встревоженная Жужелка встретила хозяйку на пороге.

— Семнадцать оборотней, одиннадцать фарг, шесть мальчишек и две девочки. Самой младшей четыре, старшему двенадцать. Лечить надо, откармливать, — раздеваясь, рассказывала Рыся.

— А не сбегут, в первую же ночь? — в Жужелке откуда не возьмись, вылезла подозрительность.

— Не сбегут,— зевнула Росинта. — Арден караулы расставил и сам пока остался.

— Ай! — взвизгнула горничная. — Госпожа, у вас блохи! Сидят!

— Хорошо, не клещи, — философски подытожила Рыся, залезая в воду.

Глава десятая, о казенном доме.

С середины лета Росинта торопилась, мягко подталкивая Ее Высочество Камилл все дальше и дальше в благотворительность. Аукцион, ставший отличным развлечением для богатых, дал средства для покупки дома, одежды и запасов на первое время. Дом требовал несложного ремонта, но Рыся денег на мастеров пожалела. На вечернем построении она коротко и просто попросила помочь. К этому времени оборотни стали понимать и принимать эту пару. Чужаки привезли в Гаракен странную и чудную картинку мира. Поэтому гвардейцы сочли естественным делом в свободное время чинить полы и стены, чистить камины и расставлять мебель. И даже драить полы и окна с тем же рвением, как в казарме. Закрытый мир этой расы бродил слухами и разговорами, и Росинта совершенно не удивилась, когда однажды увидела, что у ворот казармы ее ждут фарги. Они пришли наниматься в приют. Кто-то искал крова и пищи, кто-то замену одиночеству. Дом больше не пустовал.

— ... я сам видел, как их тащили! Оборотни в черном! И запихивали в черные кареты! — говорил ломкий мальчишеский голос.

— На живодерню?! Ты все врешь! Ну, скажи, скажи что врешь! — спрашивал другой детский голос, девчоночий. В голосе дрожали слезы. — Тем более оборотни!

— Облава! Бегите, бегите! — донесшийся издалека крик придушенно оборвался.

Мальчишка и девчонка перекинулись, и в темноту нырнули два волчонка. Ночь, притворявшаяся доброй тетушкой, обманула, не спрятала. Чужие руки сжали как капканы, и волчий вой проклял предавшую тьму.

В любом городе, как в доме, есть парадные комнаты, куда приглашают гостей — площади и светлые улицы с богатыми домами. Есть хозяйские комнаты — тихие спальные кварталы, мануфактуры, где гостям делать нечего. Есть парадный вход — городские ворота и нарядный чистый причал. Есть кухня и кладовка — рыночная площадь, черная лестница — грузовые причалы и склады. А есть места, которых хозяева сами стыдятся.

Как заднем дворе неряшливо брошены старые вещи, пахнет не убранными вовремя отходами, так копятся вокруг рынка заброшенные наспех сколоченные сараюшки, в которых когда-то что-то хранилось. На задворках порта за богатыми каменными складами, крытыми черепицей, давно брошены деревянные амбары, старые лодки. Бывшие цеха и ветхие лачуги в мастеровых кварталах. Там тоже живут. Бродяги и воры, несчастные, лишившиеся крова. И дети.

Дети живут там, где проще найти еду и легче спрятаться. От всех. Благополучных горожан и отребья. Первая облава прошла в рыночных трущобах. Следующая через сутки накрыла порт. Огромная территория, множество нор и лазеек. Поэтому вместе с гвардейцами Ардена в оцепление встало все черное войско.

Новую добычу опять до ночи отмывали, кормили и утешали. Вчерашняя с превосходством старожилов показывала дом, носила из кухни утварь и еду. Под нее взрослые опять рассказывали, что в приюте будут кормить и лечить, что зиму лучше ждать в тепле. Дети осторожно слушали, наедались впрок, подозрительно смотрели на прочные решетки на окнах. И на решетки на каминах, где их установили по личному указанию лейтенанта Фаррел. И на караул у дверей.

Рассудив, что утро вечера мудренее и даже на живодерню лучше идти, выспавшись в тепле на сытый живот, дети потихоньку расползлись спать.

После развода Торд подошел к Ардену.

— Господин капитан! Просьба у меня. Парнишку мы вчера взяли, Завиром звать.

— Твоего клана?

— Нет, не нашего. Только все равно... Ему тринадцать уже, он здесь всех старше. Чего ему тут делать? Все одно сбежит, не удержишь. Похлопочите его в полк определить. Пусть с нами растет, толку больше будет.

— А он согласен?

— Я прямо-то не спрашивал, но он весь день около нас трется, и глаза, командир, такие...

— Сходи за ним, поговорю.

Мальчишка ушел от Ардена и Торда, поминутно оглядываясь, хоть и согласился вроде, что спать все равно где, а завтра утром со сменой караула и его заберут в казарму.

На новом месте все спят по-разному. В этом конкретном доме все спали как убитые. Сытость и безопасность сморили, даже оборотни вопреки инстинктам не прислушивались во сне. Может, потому, что караул на дверях восприняли как защиту, а не как стражу. Даже Завира, боявшегося проспать, сморило.

Фарги сидели в отмытой заново кухне, ужинали, тянули горячий морс и негромко советовались. Стукнула дверь, впуская Ардена. Сел, благодарно кивнул, принимая тарелку густого варева и кружку.

— Облав пока больше не будет, но патрули — ежедневно. Квартальная стража предупреждена, задержанных будут сами доставлять. Я велел всех. Не сортировать же!

— Я завтра иду с докладом к Ее Высочеству и герцогу Оришу. Отчитаюсь по средствам, попрошу утвердить смету на полгода. Думаю пригласить их сюда. Так ... нагляднее. И еще. Нам нужен управляющий, или управляющая.

— Росинта, ты права, конечно, но сегодня уже заполночь. Забирай ее, Арден, да и мы укладываться будем, — поднимаясь и собирая посуду, отозвалась Пранвера.

До Посольского квартала было далековато, ночь поздней, и Фаррелы, не сговариваясь, понеслись по городу быстрыми размытыми тенями. Обернулись у ворот, разбудили привратника и дошли до флигеля.

— Пошли отмываться, милый. Да, одежду надо за дверью оставить. Жужелка вчера на мне блох углядела, и все рассказывала о клещах, и что у ее кошки лишай был. Я уж начала бояться, что она нас дустом...

Арден расхохотался и потянул с плеч куртку.

Глава одиннадцатая, интригующая.

— Росинка, вставай, родная! Утро, — целуя жену в теплые плечи, звал Арден. Давно уже звал. Рысена, не просыпаясь, уползала глубже в одеяла и подушки. — Росинка, поднимайся... — губы заскользили вниз по позвоночнику.

— Арден, я спать хочу, — забубнила Рыся, ёжась от предвкушения. — И еще кое-что...

— Росинка, ни спать, ни кое-чего не получится, — весело отвечал оборотень, коварно щипая ее за круглую попу и предусмотрительно отскакивая.

— Ах ты..! — праведно гневаясь и пуляя в него подушкой, взвилась Рыся.

— О, проснулась! — обрадовался от двери совершенно готовый к выходу муж. — Ванна тебя ждет, я за завтраком!

Росинта вздохнула, сползла с кровати и поплелась мыться. По дороге ее поймало зеркало. Рыся оглядела взъерошенную рыжую красотку и укоризненно покачала головой.

— Безобразие! Лицо опухшее, на голове совы топтались, да еще, — она подошла ближе, разглядывая. — Да еще засос! Стыдно, Росинта!

Росинта счастливо вздохнула. Стыдится что-то не получалось.

Утром на построении капитан представил нового гвардейца. Завир Ларкин, гордый и смущенный, стоя перед строем, теребил край неуставной рубахи.

— Сегодня пойдешь в швальню, форму тебе подгонят. На довольствие тебя поставили. Торд Кендрим!

— Я, господин капитан!

— Принимай воспитанника. Да, купите парню сапоги, деньги возьмешь у скарбника. Ларкин, встань в строй.

Топая пятками, что, видимо, было печатаньем шага, мальчишка встал рядом с Тордом.

— Мы с вами пропустили два дня тренировок. Что ж, сегодня будем наверстывать. Фаррел, командуй.

К вечеру, доведя подчиненных до состояния 'без задних ног', Фаррелы с теми же намерениями отправились на ужин к герцогу Оришу.

Счастливо не ведущее об этом королевское семейство готовилось откушать и выпить в приятной обстановке. Повар герцога славился искусством на все королевство, а винному подвалу Ориша завидовал сам король.

Сегодня подавали травяное вино и ягненка, целиком запеченного в осетре, а на десерт круглые воздушные пирожные с кремом, за рецепт которых и повару, и герцогу предлагали золотом. Оба гордо отказались.

Сперва Росинта чинно угощалась, мило улыбалась, к месту шутила и вообще была душенькой и паинькой. Усыпив, таким образом, бдительность, фарга атаковала. Талант говорить долго, убедительно и без пауз Рыся обнаружила в себе еще в детстве, а со временем отточила. Гаракенская династия внимала как загипнотизированная и только кивала в нужных местах.

— Оборотни — неотъемлемая часть народа, не так ли, Ваше Величество? И для процветания державы важна лояльность этой расы. А еще лучше безусловная преданность, вы согласны, Ваше Высочество? Новые подданные — это новые налоги в казну и сильная армия. Ваше Величество, ваша идея предоставлять государственных наемников из числа оборотней для охраны торговых караванов, просто гениальна и обогатит государство как за счет платы, вносимой торговцами, так и за счет увеличения торгового оборота! — Тут Его Величество подавился вином и обменялся с шурином алчными взглядами. — А честь, которую вы оказали Черному полку, Ваше Высочество! Как, разве я что-то путаю? Мне сказали, что вы приняли на себя командование. Да-да, я так и думала, не может быть никакой ошибки. А внимание, которое Ее Величество и Ее Высочество оказывают приюту! Ваш завтрашний визит там ожидают с волнением и восторгом. Разумеется, я прошу разрешения присоединиться к вам. Как вам будет угодно, Ваше Величество, в полдень так в полдень. Благодарю вас, ваша светлость, за ваши заботы по оплате счетов. Взяла на себя смелость подготовить проект сметы. Вот он, дорогой герцог. Ах, Ваше Высочество! Я ведь еще не имею счастья быть матерью, как вы. Вашему материнскому сердцу куда понятнее и ближе все беды и горести этих несчастных сироток. Не сомневаюсь, что дети ни на день не останутся без вашей заботы и участия. Конечно, там нужен кто-то, на кого вы можете переложить ежедневные мелочи. Фарга Кэса Мекои — прекрасная кандидатура! — просит о возможности попробовать свои силы под вашей опекой. О, вы правы, безусловно правы! Ведь дети вырастут, и будут не только подчиняться королевской власти, но и любить своего короля. И обожать прекрасную королеву!

Арден сидел и развлекался, сохраняя на лице лишь вежливое внимание. Когда Росинта окончила спич и глотнула вина, собеседники отмерли и зашевелились. Дальше беседа потекла все в тех же берегах, причем Рыся успешно делала вид, что руль держит вовсе не она.

Распрощавшись с хозяином и его королевской родней, чета Фаррелов уселась в карету и покатила к дому.

— Арден, как ты думаешь, я их убедила? — озабоченно спросила Рыся, залезая к мужу под мышку. — Будет Камилл всерьез заниматься приютом?

— Росинка, ты чудо! Захоти ты завтра — весь полк будет сеном обедать, да еще.. — Арден не договорил и фыркнул, живо представив полковника Пруса с клоком сена на тарелке.

Глава двенадцатая, с авторским размышлизмом.

Хорошо авторам, у которых роман заканчивается традиционно. Свадьба и все такое. Ну, как максимум рождение ребенка, а лучше двойни — обязательно мальчика и девочки. И все. Они жили долго и счастливо и умерли в один день. А как быть, если хочешь узнать, есть ли жизнь после свадьбы? Причем по условиям задачи никаких разлучниц и ведьм-свекровей категорически не предусмотрено. И теща у зятя — прекрасная женщина. Идеальная, можно сказать. Поскольку будущая королева и к зятю не то, что жить — гостить не приедет по определению. Еще модно в романах выводить колдунов-похитителей и драконов, которым жертвуют девственниц. С этим в наше время вообще сложно. В смысле, в жизни совершеннолетние девственницы встречаются не чаще драконов. Впрочем, романисты, а особенно романистки, ничтоже сумняшеся, плодят и тех и других, как дрозофил. Тут конкретный автор опять мимо кассы, поскольку единственный дракон в ареале, предположительно, занят, и не кем-нибудь, а самой богиней, и вообще, мужчина солидный и ему такими глупостями заниматься некогда — работы полно, на государственной службе не забалуешь. Придется героям как-то самим выкручиваться. Тут опять дилемма.

Если герой штампует подвиги, а героиня вяжет носки, или крестиком вышивает в промышленных масштабах, то встречаются они за ужином, торопливо едят, потому что ни газет, ни телевизора, ни интернета не изобрели; быстренько поели и в спальню. Тут все, слава Пресветлой, все в порядке, но потом ей бы поговорить — за день-то наскучит одной, так мало, что ему техника макраме не интересна, а она со злодеем не знакома, так ему с утра опять в две смены подвиги совершать, да еще напарник отгул взял, в соседней книжке главгерою помочь, так что 'люблю, люблю, но давай спать, а?'. Возьмем другой вариант. Женщина категорически отказывается шить, вязать, вышивать и прочее текстильное творчество, а напротив, желает помогать любимому бороться со злом. Тут можно впасть в другую крайность. Приходят такие красивые, оба накачанные, синхронно бросают в угол мечи-доспехи, аналогично, ужинают и в спальню, а насчет поговорить опять не задалось. За день про рабочие (то есть военные) проблемы до того наговорились, что все — и словарный запас, и речевой аппарат функционировать отказываются. Хорошо, хоть инстинкт размножения из последних сил держится, не сбоит. И вообще, новое мировое зло автору каждый раз выдумывать — само по себе Зло.

А теперь, когда автор, на свой предвзятый взгляд, подробно и доходчиво разъяснил производственные сложности, пора, собственно, что-то рассказать про героев. С корректировкой на вышеперечисленное.

К концу года, который Арден и Росинта с большой пользой для страны и, не побоюсь сказать, народа, и не без удовольствия для себя провели в Гаракене, тридцать гвардейцев, перевоспитанных ими из кошаков в волкодавы, обмыли капральские лычки и со слезой выстроились для прощания с инструкторами. Остальные, непричастные, тоже, конечно, выстроились и прямо горевали, что им такого счастья не досталось. Однако на построение вместе с полковником Прустом и Фаррелами явился высокий оборотень со снежно-белыми волосами и такими же зубами, которые он сушил на гаракенском ветру. Знали бы гвардейцы, что через пару недель совершенно по-другому будут воспринимать простую фразу полковника 'Вот вам песец!'...

Вместе с оборотнями отплыл на родину и граф рю Диамант. Вызов пришел совершенно неожиданно, господину Лавру пришлось спешно передавать дела преемнику, из-за чего отъезд отложили почти на две седмицы. Эти дни Росинта и Арден могли бы провести в столице, как неприкаянные, поскольку дела в полку и приюте давно и прочно передали. Однако Его Величество Йорли в знак благодарности и особого расположения предоставил им собственную резиденцию. Маленький непарадный замок на юге Гаракена. Белые ослепительные пляжи, прозрачная вода, много солнца, любви и поцелуев. Идиллия, одним словом...

Неспешное плавание на роскошном корабле, ветер, звездное небо во весь мир, компания умного, тонкого, ироничного дипломата. Легкий флер тайны, интригующая поспешность отъезда, о которой не спросишь, хоть и очень хочется.

Суматоха встречи, Веслав и Армель на причале, семейный ужин, в конце которого принц Аркей будничным голосом говорит: 'Дети, мне жаль, но у вас отпуск только две недели', пара дней, выкроенных им и Бруни для семьи, проведенных всей оравой, включая самых маленьких, в Козеполье, портал в Узамор, сумасшедшие счастливые полторы недели в клане, возвращение в Вишенрог.

Совещание очень узким кругом посвященных у Его Величества. Речь короля, слова, перекатывающиеся как камни.

Посол в Крей-Лималле, преемник герцога рю Воронн, оказался болен неизлечимой болезнью. Сребролюбием. Время, проведенное им на должности, довело болезнь до смертельной стадии. Предательство вскрылось благодаря нелепой случайности. Отозванный в Ласурию посол умер сразу после пересечения границы. По свидетельству архимагистра, был отравлен, хотя дело пытались представить как несчастный случай. Ущерб, причиненный им государству, еще предстояло оценить. И минимизировать, насколько возможно. В Крей назначили нового посла, графа Лавра рю Диаманта. Арден Фаррел официально ехал в качестве начальника охраны посольства. Неофициально — разведка и контрразведка. Росинте Фаррел предложили остаться служить в Вишенроге. Выслушав, лейтенант решительно отказалась и через день отправилась с посольством.

Глава тринадцатая, воспоминания о лете.

Всю долгую дорогу до Крей-Тон на посольском корабле молодежь штудировала толстые талмуды — историю Крей-Лималля, свод законов, обычаи и прочую очень нужную ерунду, которую служащие по дипломатическому ведомству зубрят годами, а в них господин Лавр задался целью впихнуть за месяц. Счастье еще, что языки вероятного противника им в университете преподавали, и у обоих были к ним способности.

Домострою был отведен целый том. К ночи, дочитав через зевоту последнюю страницу, Росинта решила, что университетская методика, которая практиковала закрепление теории на практике непосредственно после усвоения нового материала, должна себя оправдать и в этом случае. Муж был вежливо выставлен на палубу до 'Пока не позову!' и тщательно караулил дверь, что бы не прозевать сигнал. Дверь медленно приоткрылась и из нее высунулась округлая женская ручка, призывно звякая золотыми браслетами. Арден шагнул в каюту, как в сады Пресветлой.

Его желание не нужно было подогревать в принципе, но фарга, навешавшая на обнаженное тело украшения в соответствии с буйной женской фантазией совершенно не приняла это во внимание. Да еще и плавно колыхала бедрами и качала руками в так некой мелодии. Розовые пятки отбивали ритм по темному полу, драгоценные капли камней звенели и мерцали. Арден за уставные сорок секунд исполнил танец семи покрывал и утащил хохочущую жену в постель. Сквозь звуки поцелуев и ритм тел время от времени на ковер опадали ожерелья и браслеты.

Эта сумасшедшая ночь, пряная и острая, проведенная в тесном пространстве, отличалась от свободы Узаморских ночей. Там их ложе было постелено от горизонта до горизонта, там не нужно было сдерживать крик, и можно пить простор, как дивное вино. Они уходили с закатом и возвращались на рассвете, или в полдень, иногда даже с добычей, а чаще голодные, потому что жаль было отрываться друг от друга ради погони. Лавена встречала накрытым столом, Адэйр баней и свежим пивом со льда. Аден и Аки встречали в прямом смысле — выходили навстречу и пикировали откуда-нибудь — с ветки или высокого камня, растопырив уши и лапы и распушив полосатые хвосты. Поскольку дети за год наели-таки неплохие тельца и отрастили когти, падали они сверху отнюдь не невесомыми пушинками, а царапучими бомбочками. Приземлившись на плечо или спину, радостно тыкались мокрым носом в ухо или куда-нибудь, но обязательно щекотно, больно царапаясь, сползали 'на ручки' и требовали обниматься и гладить. У самого дома спрыгивали и взбегали на крыльцо двумя пушистыми шариками. Есть они предпочитали в манульем обличье — кто же котов заставит лапы мыть перед едой?! Мальчишками они успешно изображали водобоязнь, с которой родители ежедневно боролись, отмывая чумазых отпрысков от очередных проказ.

— Я с четырьмя старшими так не уставала, как с этими двумя, — жаловалась Лавена в первый же вечер, обнимая сидящих у нее на коленях малышей и целуя светлые прядки. — Старею, что ли?

— Причем тут старость? — отмахнулся старший Фаррел. — С конька крыши я их снимал два раза. В дымоходе они застревали. В пиве тонули. Один раз в коптильню залезли, хорошо, вовремя заметил!

— Шалуны несносные! — поддакнула Лавена сиропным голосом.

Новоявленные дядюшки играли с рысьими племянниками и совершенно не замечали отличий от остальной семьи, за исключением длины хвостов. Племянники, в свою очередь, такому украшению завидовали, а те, что постарше и использовали против носителей. Сами подумайте, кого легче поймать за хвост — рысь или манула? Вот то-то же!

Стараниями Адена и Аки младшее рысиное поколение познакомилось со злым барсуком (непосредственно в родном доме барсука), двумя дикобразами, одним медведем, который загодя искал себе берлогу, и, по счастью, вовремя узнал, что лучше тут спать не ложиться, а то ввалятся к тебе посредине зимы, спляшут у тебя на голове, или еще чего похуже.

Еще дети взяли привычку ходить друг к другу с ночевкой. Орда вваливалась в усадьбу, стучала ложками, съедала запасы быстрее, чем термиты молодое дерево, неслась играть, сея по дороге разрушения как торнадо среднего размера. Ложились спать живописными кучками, возились, смеялись, поминутно бегали то попить, то пописать, гремели на кухне ларями и хлопали дверцами, пока сердитые родители не выходили пометать в братьев, детей и племянников громы и молнии, после чего детей моментально настигал глубокий здоровый сон. Утром прайд завтракал и откочевывал в очередные гости. Самое главное у принимающей стороны — пересчитать личный состав по головам и убедиться, что он, состав, весь в наличии и цел, или почти цел. С наступлением осени Айкен и Марита вместе со старшими детьми клана должны были переехать в столицу княжества. Детям пора было учиться.

Под эти воспоминания Росинта и Арден смотрели, как на горизонте растут шпили Крей-Тон.

Глава четырнадцатая, дальние дали.

Белые ослепительные пляжи, прозрачная вода... Все похоже и все не так. Высокие башни в кружеве резьбы, узкие улочки, пестрота площадей, гортанный говор, обрывки песен под протяжные скрипучие звуки забавных инструментов. Красивый город, и люди, как везде. Бывает так на юге — сквозь аромат цветов, фруктов, морского бриза чуть тянет запахом прелости и гнили. Почему-то именно об этом думала Росинта, глядя из-за занавесок кареты на ослепительно красивых полуобнаженных женщин в широких ошейниках, несущих паланкины.

— И это нас называют животными! — она повернулась к мужу. — Арден, как они могут?! Они же люди!

— Росинка, — забирая ее руку и целуя ее в висок, отозвался Арден. — Ты ведь читала их Семейный кодекс, знакома с их обычаями. Для мужа жены — обычное движимое имущество. А сейчас так смотришь...

— Одно дело читать! — Рыся стукнула свободным кулачком по сиденью. — А другое видеть!

— Родная моя, нам надо научиться сдерживаться. Герцогиня Вителья ведь отговаривала тебя, предупреждала, что будет тяжело, что...

— Знаю, знаю! — сердясь, отвечала фарга. — Я буду самой покорной и послушной женой, мой господин. — Он согласно закивал, скрывая улыбку. — Если надо, я даже буду ходить в таких же тряпочках! Но ошейник — ни за что! И даже не вздумай взять еще жен!

— Зачем мне другие, Росинка? — изумился Арден.

— Откуда я знаю, может, для конспирации? — вытирая слезы ладошкой, выдала Рыся.

В этот раз Первого посла Ласурии принимали без фанфар. Капитан Фаррел вместе с двумя телохранителями остался у двери, Росинта, понятно, ни в каком качестве на церемонии быть не могла. Асурх принял верительные грамоты, не глядя передал Первому советнику ан Третоку, и едва кивнул рю Диаманту. Искупая сухость приема крейского владыки, Первый советник, непрерывно улыбаясь, разразился длинной витиеватой речью.

— Скажите, господин посол, — не дослушав своего сановника, обратился асурх к ласурскому посланнику. — Чем вызвано появление в нашем дворце оборотней?

— По традиции, владыка, посольство иностранного государства осуществляет приданный ему конвой. Эти гвардейцы здесь — дань обычаю, согласно которому у посла есть и личная охрана. Его Величество король Редьярд отказал мне честь, отрядив с посольством роту Черного полка. В нем, как вам известно, служат только оборотни.

— Мы слышали, что часто собаки могут растерзать хозяина, если у него нет под рукой кнута или плети. Вы не боитесь засыпать, граф? Эй, оборотень! Подойди!

Арден не шелохнулся.

— Я сказал, подойди! — процедил асурх.

— Не гневайтесь, государь. Мои собаки, как вы изволили заметить, слушаются только хозяина. К тому же, собаки нападают только на плохого владельца, если их не кормят, например, или жестоко обращаются.

Асурх взмахнул рукой, давая знак, что аудиенция окончена. Рю Диамант слегка поклонился, отступил на несколько шагов, повернулся и вышел. За ним шли одетые в парадную форму Арден Фаррел и пара оборотней. Почетный караул в черных мундирах отдал честь, карета посла тронулась, за ней верхом двинулась охрана.

В своем кабинете рю Диамант бросил на диван тяжелый от орденов камзол, сел, кивнув Ардену на соседний стул, и позвонил принести вина и ледяного морса.

— Они были едва вежливы. Плохой знак, — постукивая пальцами по инкрустированному драгоценным деревом столу, проговорил господин Лавр. — А ты молодец. Сдержался, хоть и провоцировали.

— Нарочито и грубо провоцировали. Видимо, что б наверняка, — потягивая морс, усмехнулся Фаррел. — Я так понимаю, обстановка еще хуже, чем вы предполагали?

— Сложнее, намного. Пожалуй, мое первоначальное намерение взять в состав дипмиссии Санни рю Кароль, с тем, что бы его приняли в семье ан Денец, как племянника Софины, и в обществе, было ошибочным и правильно отвергнутым Его Высочеством. Столь очевидная связь с посольством Ласурии этого семейства навлекло бы на них еще большие беды. После побега Вительи ан Денец от господина Первого советника и получения ею нашего гражданства семья и так в опале.

— А визит Росинты к Софине еще больше не повредит?

— Особого выбора у нас все равно нет, Арден. А начинать с чего-то надо и срочно. Только Пресветлая знает, сколько у нас времени. И ни в коем случае не отпускай ее одну.

Росинта ехала в вычурной легкой карете, похожей на изящное изделие золотых дел мастера. Собираясь в гости, она выбрала открытое, но приличное по ласурским меркам платье, и самые дорогие украшения. В этой стране больше, чем в любой другой, драгоценные камни были визитной карточкой. И если в Ласурии или Гаракене дамами соблюдалось правило 13 украшений, в Крей-Лиммале число '13' было применительно, только если измерять драгоценности в фунтах. Обвешанная сапфирами Рыся сверкала на солнце как витрина богатого ювелира.

Экипаж остановился у дома Таркана Арина ан Денец, Нили спрыгнул с запяток, постучал в дверь и протянул открывшему слуге узкий конверт.

— От Росинты Фаррел госпоже Софине Доли ан Денец.

Глава пятнадцатая, гаремная.

— Госпожа, к вам фарга. Назвалась Росинтой Фаррел, — с поклоном протягивая конверт, доложил слуга.

Софина пробежала глазами коротенькую записку.

— Пригласи, — кивнула. — И позови господина.

Самсан Данир ан Треток наливался гневом и потом, несмотря на мерно опускающиеся опахала и шербет. Яффа, Первая-Жена-на-Ложе и Джола, Вторая-Жена-на-Ложе, овевали своего мужа и господина опахалами из страусиных перьев, Микил — Третья-Жена-на-Ложе, подчевала его лимонным шербетом со льда. Необъятный Первый советник раздраженно пыхтел, отталкивая ее руки. В ярость его привело сообщение — только что от дома Таркана ан Денец отбыла процессия. Дело было не в том, что Таркан с сыновьями отправился на охоту. И даже не в том, что охотиться они собрались с этими ласурскими собаками, или кто они там. Любое упоминание об этой семье вызывало такую реакцию.

— Оставьте меня. Живо! Живо! — жены тут же бросили супружеские обязанности, торопливо поклонились и скрылись на женской половине. — Арастун! — смуглый мужчина, ожидавший у дверей, торопливо подошел, склонился в глубоком поклоне. — Что говорит этот сын шакала, которому ты платишь?

— Господин, Лазам, слуга Таркана, о котором я тебе говорил... Прости меня, господин! Лазам пропал, после нашей последней встречи его больше никто не видел...

— Идэн-на-хой! — задыхаясь, Первый советник швырнул в собеседника чашу с шербетом. Пораженный в голову Арастун счел себя свободным и, пятясь, ушел, вряд ли в указанном направлении, орошая ковер нежно-желтыми каплями.

Тем временем на женской половине жены, как водится в полигамной семье, ссорились. Если вы думаете, что делили они внимание мужа, то вы, конечно же, правы.

— Ты уже две седмицы не была на ложе господина! То ты объявляешь, что 'кажется, понесла' и отказываешь ему, потому что 'должна беречь чрево', а когда тебе зовут повитуху, то у одной руки холодные, у другой дурной глаз, у третьей ты подозреваешь заразную болезнь, а когда приходит четвертая, то внезапно оказывается, что ты 'вот только что' обнаружила, что у тебя женские дни! Мы с Яффой за тебя отдаваться должны, да?!

— Он воняет! Воняет, воняет, воняет! И потеет все время! Он липкий! Ладно бы потел от усердия! Он еще до начала уже потный и липкий!

— Думай, что говоришь, негодная! На тебе потеет Первый советник нашего великого асурха! Второе лицо государства! Это великая честь!

— Лучше с погонщиком, чем... — мотнула Микил головой так, что толстая коса перелетела с одного плеча на другое.

— Все женщины — собственность своих мужей, но есть разница — быть глиняным горшком в хижине пастуха или серебряной чашей в доме сановника, — рассудительно поддакнула Джоле Яффа.

— Если пастух молодой и красивый, то лучше! А еще лучше — быть его единственным горшком. Он тогда его ценит больше серебряной чаши, — выпалила бунтарка Микил, отсаживаясь от старших жен в угол и отворачиваясь.

— Не плачь, — подползла к ней по ковру столь же вспыльчивая, как и отходчивая, Джола. — Привыкнешь. Мы же привыкли...

— Я не плачу! Не плачу! — падая в шелковые подушки и заливаясь слезами, возразила упрямица.

— Послушайте лучше, — усаживаясь поудобнее, заговорщицким тоном начала Джола. — Вы же знаете, наш повар ко мне не равнодушен... Не перебивайте! — цыкнула на ехидные смешки и реплики. — Так вот, Насир был вчера на рынке. Все только и говорят, что в столице появились оборотни!

— Оборотни! О боги! — ахнула Яффа. — Они же ужасные — волосатые и с клыками! Страшные и свирепые!

— Не знаю насчет свирепости, но точно не ужасные! Все как один — молодые красавцы. Смуглые, мускулистые, с гладкой кожей и длинными волосами. Отличить можно только по глазам и по ушам. Еще говорят, — тут она заговорила так тихо, что Яффа обняла ее за плечи, а Микил, которой было совершенно не интересно, залезла чуть ли не к ней на коленки. — Еще говорят, что их можно узнать по тому самому... Это самое у них такоооое! — Джола развела руки как рыбак, рассказывающий, что поймал самую большую рыбу в океане.

— Такое как ты показываешь, в брюки не поместится, — шмыгая, хмуро сказала младшая. — А как они оказались в Крей-Тон?

— Они охраняют Ласурского посла, — отсмеявшись и обнимая подруг, продолжила Джола. — А еще среди них есть женщина!

— Оборотница?!

— Их называют 'фарга'. Она рыжая и кудрявая, а больше про нее ничего не знают.

— Как бы я хотела на них посмотреть, — вздохнула Микил. — Только как?

— Я знаю, знаю! — завопила Джола с таким воодушевлением, что противная лимонная сладость заколыхалась в своем кувшине.

Глава шестнадцатая, поиски и чем они закончились.

Просьба, с которой Фаррелы обратились к ан Денец, была простой и ни к чему особо семейство не обязывающей. По крайней мере, на первый взгляд Крей-Лималлю ничего не угрожало от того, что оборотни попросили местных показать примерные места кочевки кланов. В это время года кочевники переселялись на побережье, ловить рыбу, а некоторые еще и добывать жемчуг. На кого уж собирался охотиться в дюнах согласно легенде Таркан с компанией, так и осталось загадкой. Понадобился полдневный переход, прежде чем креец приказал спешиться и разбить лагерь. Из шатра, поставленного для гостей, через короткое время вышли два огромных зверя. Люди, замерев, смотрели на двух рысей — та, что побольше, помассивнее, с палевой шкурой в черных пятнах, повернула голову к другой, ярко-рыжей, с кокетливыми кисточками на ушах и что-то коротко рыкнула, прежде чем обойти напрягшихся людей по дуге. Рыжая фыркнула, совершенно точно насмешливо, и помчалась следом. На следы они наткнулись в нескольких милях на восток.

В простой полотняной палатке жила маленькая семья — высокий худой оборотень с короткими жесткими волосами, фарга с заплетенными от висков песочными косами, в пестрой длиной юбке и легкой блузке с широкими рукавами, девочка лет пяти со множеством смешных косичек и совершенно голый толстенький малыш, едва научившийся ходить. Рыси загодя обернулись и хозяев окликнули издалека.

Сидя на вытертом ковре и пробуя нехитрую еду, молчали, как и хозяева. Дети в стороне грызли лепешки, девочка смотрела на чужаков, как любопытная ящерка. Фарга налила в узкие высокие стаканчики что-то вкусное и прохладное, выдала детям по диковинному яркому плоду и села рядом с мужем. Ее звали Ракна, его Шандар.

— Я слышал о Стране-за-Горами. Что вы ищите так далеко от дома? — несмотря на выказанное радушие, Шандар был насторожен, как взведенный арбалет.

Арден помолчал. Потом начал, глядя сквозь откинутый полог на полоску моря.

— Ты знаешь о войне между твоей страной и нашей?

— Это не моя война и не моя страна. А какое тебе дело до войны между людьми, брат?

— В Ласурии мы подданные короля, как и люди. Мы платим налоги, служим в армии. Я капитан, моя жена — лейтенант королевской гвардии. Многие из наших воевали в той войне.

— Фарга — офицер?! — не сдержалась Ракна, впервые за встречу вступив в разговор. Голос у нее был низкий и мелодичный. — У вас и фарги служат?!

— Если захотят, — ответила тоже молчавшая до того Росинта. — Я училась в Военном университете, вместе с мужчинами и оборотнями.

Разговор свернул в сторону и пошел бодрее, как подгулявший каменщик к трактиру. Раз начавшую говорить Рысю было не остановить. Чумазые дети уселись на колени к матери и тоже слушали, а маленькая фарга даже тайком проводила пальчиком по непривычным на женщине брюкам и удивительным сапогам из тонкой блестящей кожи. Рыся говорила и говорила, отпивая по глоточку, глаза горели, она улыбалась, вспоминая семью и друзей, и удивительную семью Бушан, и...

Спохватилась, уловив усмешку Шакнара и выразительный взгляд Ракны, брошенный на мужа, смущенно замолчала.

Шакнар кивнул жене, и она унесла детей на улицу. Слышно было, как она укладывает их в гамак, напевая. Голос летел над берегом, как морская пена.

— Все идет к новой войне, Шакнар. Королю Ласурии не нужна война. Еще меньше она нужна нашим народам. Я здесь для того, чтобы сделать все, чтобы война не случилась. И Дикое Братство сможет сыграть свою роль.

— Арден, я слушал твою фаргу, и, боюсь, обидел ее насмешкой. Я смеялся не над тобой, сестра, над собой. Здесь, в Крее, Дикое Братство загнали в щель, как крысу! Нас гонят из городов, на нас нападают, мы вынуждены прятать детей и жен! Даже леса здесь принадлежат асурху и их охраняют лесничие. Нас считают животными, хотя нет, нет! Животными они считают своих жен, а мы ..! — глухое горькое ругательство — рык. — Будь осторожен, брат. Береги ее. Попадется фанатикам — забьют камнями.

— Вот именно! — невпопад воскликнула Рыся, вскакивая. — Они ездят на женщинах, как на кобылах! Они надевают на них ошейники! Это невозможно терпеть! С этим надо что-то делать!

— Нет, брат, Росинту не забьют камнями. Ее сожгут, как ведьму, — философски заметил Шанар.

— А я скажу — хватит терпеть! Хватит бояться! — подходя и кладя Рысене руку на плечо, внесла свою лепту Ракна. — Бояться — недостойно фарги. Я мать, я жена. Я буду защищать свою семью!

— Вот! Думайте! — скомандовала рыжая фарга. — Или вы сделаете, что сможете, или мы — что захотим!

Справедливости ради отметим, что выбора, на самом деле, у оборотней не было.

Глава семнадцатая, о тяжелой женской доле и женском любопытстве.

Сегодня жены первого советника, по обыкновению, поднялись рано. Поплавали каждая в своей мраморной ванне, причесались, отполировали бархоткой ногти и ошейники, приладили напульсники и наколенники. Повздыхали, посоветовались, надели еще налокотники и нащиколотники, или как их там... Хорошо бы еще поясницу завязать, да кто ж позволит... Муж сегодня отправлялся в присутствие, разбирать доносы и отказывать просителям. Потом еще доклад асурху, и возможно, ужин во дворце, если высочайший соблаговолит. Жены должны были его туда доставить и забрать обратно. А пока 'обратно' не настало, покорно ждать своего господина. Для таких случаев во дворце была предусмотрена гостевая конюш..., то есть отстойник, тьфу ты! гостевые покои! Но в этот раз в качестве поощрения за хорошее поведение жены выхлопотали себе бонус.

Женщины вышли во дворик и с тоской вздохнули на паланкин. Обычный паланкин имел ножки как у скамейки или невысокого табурета, чтобы мужу было удобно влезать и вылезать. Жены поднимали его, как цирковые силачи толкают гири — на грудь и над головой. В случае с Первым советником, весившим больше своего жеребца Дракона... Да, у господина была лошадь, например, ездить на охоту, когда господин захочет. Конь же не виноват, что хозяин не хочет? Так вот, в случае с Первым советником поднять паланкин с ним от уровня пола было невозможно даже Дракону, не то, что женам. Поэтому у этих конкретных носилок ноги были на высоте плеч носильщиц. Подошла, подставила плечико, крякнула и понесла. Три жены сволОчь ан Третока не могли, даже если бы пожертвовали не здоровьем, жизнью. И своей, и ан Третока. Уроните-ка такое тело с высоты! Забрызгает все, что не задавит. К тому же, господин берег свое имущество. Поэтому его портшез кроме жен носили еще пять служанок. Служанки тоже должны были быть симпатичные и стройные, а не размером с забойщика на бойне, поэтому менялись часто, предпочитая после пары забегов с паланкином уволиться и найти другую работу или хотя бы господина полегче. Женам деваться было некуда — как говориться, 'ты — не голосуешь!'.

У дворца асурха жены остановились и подождали, пока откроют ворота. Вообще, Первый советник должен заходить через парадный вход, но аттракцион 'Самсан Данир ан Треток вылезает из портшеза' дворцовой площади не показывали. Этой чести удостаивался внутренний дворик. Во дворе к паланкину приставили раскладную лесенку с обитыми бархатом ступеньками, приехавшую на крыше. Из портшеза высунулся один башмак, второй, показался собственно организм. Организм потел, пыхтел и отдувался. Жены и служанки подхватили тело под локти и коленки и бережно опустили на пеструю плитку. Одернув халат и придав лицу значительность, Первый советник подобающе и толщине, и сану не торопясь продефилировал во дворец, милостиво отпустив женщин отдышаться и освежиться. Лошадям в таком состоянии воды бы не дали, но женам предложили по глоточку шербета. Поплескав на разгоряченные лица водой из фонтанчика, дамы, не теряя времени, отправились использовать вознаграждение.

Термы были гордостью и украшением Крей-Тон. Особенно Каракаллы, отделанные мрамором и богато украшенные мозаикой, скульптурами и тематическими бронзовыми панно. Термы, как и все столичные здания, были поделены на мужскую и женскую половину. Посещение терм женщинами и богатыми, и бедными было делом обычным. Для мужей даже считалось хорошим вложением оплатить для любимых жен курс массажа, обертываний и минеральных ванн. Туда-то и направились омолаживаться до подросткового состояния юные жены господина Самсана.

Дамы намеревались использовать термы, кроме прямого назначения, еще и в косвенных целях. Путем правильного применения женского ума, коварства, изворотливости, предприимчивости и красоты (путь был длинный и извилистый, поэтому мы опустим дорожную карту) был выработан и, главное, реализован план. Нет, не так. План. В соответствии с этим планом, распорядитель Каракалловых терм пригласил именно в этот день господина ласурского посла насладиться парильнями и бассейнами. Составить, так сказать, собственное мнение о достопримечательностях страны пребывания. Явка охраны подразумевалась автоматически, а вот госпожу фаргу жены господина Сабира Тарая ан Вагифа пригласили особо.

Явившиеся к условленному времени жены Первого советника были встречены младшей, Нарминой, и проведены узкими коридорчиками и неприметными переходами на мужскую половину. Бедный господин ан Вагиф не знал, что от комнаты уборщиков отходит такое ответвленьице, навроде аппендицита. В стенах этого закутка, первоначально предполагавшего хранение инвентаря, были проделаны отверстия, с обратной стороны удачно замаскированные. Одна стена выходила в палестру, вторая в лаконику. Таким образом дамы, допущенные к тайне, могли любоваться мужчинами, разминавшимися физическими упражнениями и наслаждавшимися сухим горячим воздухом.

Билеты на оборотней в термах были проданы заблаговременно. Эксклюзив, как мы знаем, достался женам ан Треток. А почему бы не использовать служебное положение мужа, спрошу я вас?

Пачкая полы и стены обильным слюноотделением, дамы, отпихивая друг друга, смотрели на мускулы и стати. И прочие достоинства. Оборотни дразнили дам, эффектно тренируя броски и захваты в зале, а потом демонстрируя пластику движений и грацию покоя в парилке. Когда самцы попрыгали в бассейн, вид их тел, покрытых каплями влаги, окончательно сломил бедных женщин.

— Видит око, да зуб неймет, — вздохнула Яффа, отрывая остальных от дыр в стене и увлекая тушить телесный жар в холодной воде женских купален.

Глава восемнадцатая, сегодня в бане женский день.

Росинта немало удивилась этому приглашению. На прием, обед и ужин, даже на завтрак ее приглашали и часто. Но в баню? Это был совершенно новый опыт, и она должна была его испытать немедленно. Поделившись с мужем новостью и узнав, что и он без опыта не останется, собралась и отправилась. Вообще каждый выход за ворота посольства был настоящим испытанием. Стоило ей показаться на улице, как она тут же привлекала всеобщее внимание. Такое же, как если бы она вышла на Рыночную площадь Вишенрога голой. Тут такой эффект она производила именно из-за того, что была одета. В легкие прозрачные платья и юбки, кофточки. Сквозь прозрачность просвечивало не тело, а батист нижней сорочки. По сравнению с таким вопиющим пренебрежением к местной моде то, что она была фаргой, уже как-то никого и не шокировало.

Выйдя у входа из кареты, Рыся с восторгом поозиралась, глядя на колонны, портики и башенки, пока к ней не подбежала красивая черноволосая девушка с глазами цвета карамели, поклонилась с улыбкой и затараторила:

— Госпожа, добро пожаловать! Я Шенай, Первая-Жена-на-Ложе господина ан Вагифа. Прошу, проходите.

В круглой комнате с широкими скамьями девушки разделись, сбросили обувь и прошли в большой зал без окон, зато и без крыши. Вдоль стен сидели женщины, раздетые по-уличному и наигрывали то быстрые, то медленно-тягучие мелодии. Под них, позвякивая серьгами и браслетами, танцевали обнаженные красотки.

— Здесь можно подвигаться, размяться. Мужчины занимаются борьбой и фехтуют, а мы танцуем, — сделала приглашающий жест хозяйка. — Вон та блондинка — моя подруга Дардана, Вторая-Жена-на-Ложе нашего господина. Есть еще младшая, Нармина, она встречает наших гостий.

— Я танцевать не умею. То есть, как вы не умею. У нас в Ласурии девушки танцуют с мужчинами, парами, — с интересом глядя на плавные движения танцующих, посетовала Рыся. — Я бы лучше ножи покидала, или, может... Хотя вам, наверно, не интересно будет...

— Что? Что не интересно? — подзывая Дардану, заинтересованно вцепилась в Рысю Шенай. — И ты, правда, умеешь метать кинжалы?!

Подбежавшая вторая жена детскими восторженными глазами оглядела фаргу. Все трое моментально сговорилась, была призвана расторопная служанка, которая, выслушав хозяйку, кивнула и убежала, тараща глаза. Очень скоро она вернулась с еще одной девушкой. Одна несла толстую и широкую разделочную доску, вторая — набор кухонных ножей. И то, и другое было выпрошено у повара господина ан Вагифа под обещание рассказать про чужестранку 'все-все'.

Нармина с женами Первого советника явились как раз когда Росинта, выставив вперед одну ногу для устойчивости, с десяти шагов вгоняла в доску здоровенный тесак для рубки мяса. Еще ножей пять-шесть торчали из доски, увязнув в древесине на добрый дюйм. Вокруг ахали и восторгались зрительницы, даже музыкантши отложили свои рубабы и дайры.

Взметнув рыжими волосами, как полотном, фарга протанцевала к мишени, вытащила ножи и вернулась на исходную. Она бросала то из-за спины, то от бедра, то с завязанными глазами. Наконец, Росинта вспомнила, что она вообще-то в гостях.

— Ой, простите, — смущенно пряча руки с тесаком за спину, проговорила она. — Мне так неудобно.

— О, госпожа! — поднимаясь с пола у противоположной от ристалища стены, где они наслаждались зрелищем, защебетали крейки. — Вы такая ловкая!

— И сильная!

— И красивая!

— Вы тоже красивые! — искренне отозвалась Рыся. — И так танцуете! У меня так никогда не получится.

— О, это легко! Ты двигаешься очень плавно и у тебя есть чувство ритма. Это в танцах главное, — уверила ее Яффа. — Хочешь, мы тебя научим? Будешь танцевать для своего господина.

— Ум... — Росинта вовремя проглотила готовое вырваться ' У меня нет господина!' — Да, пожалуйста!

Женщины моментально раскатились по залу — музыкантши взяли инструменты, танцовщицы встали вокруг фарги в круг.

— Там-та-да-тамм-тамм! Там-та-да-тамм-тамм! — Отбивая ритм, закачали бедрами, подняли руки. Фарга послушно завиляла и заплескала вместе со всеми.

Поминутно оглядываясь, служанки унесли покоцанную доску и затупленные ножи владельцу, умоляюще проверещали 'Потом, потом!' и быстро-быстро убежали обратно, боясь пропустить что-нибудь интересное. Когда они вернулись, Росинта не без успеха солировала под хлопки и выкрики остальных.

Перед тем, как окунуться через некоторое время в прохладную воду, Рыся позволила худенькой молодой девушке в набедренной повязке заколоть длинные волосы длинными деревянными шпильками.

— Что бы не намочить раньше времени и что бы не липли к телу в парильне. Да и на массаже будут мешать, — пояснила она, ловко забирая кудри в подобие вороньего гнезда на макушке.

Женщины тайком поглядывали на фаргу. До этого из-за рыжего водопада им удалось разглядеть только руки да ноги. Все остальное тоже было вполне женским. И красивым, думали, ревниво оглядывая себя.

— Госпожа Росинта, прошу в теплую парную, — пригласила Шенай. — Потом перейдем в горячие парильни, и дальше — в бассейны и массажные.

— Прошу, называйте меня по имени, — попросила Рыся, послушно укладываясь на покрытую полотном скамью. — У нас на севере тоже есть бани, только там все по-другому устроено.

— Что бы там не говорили мужчины, в бане сближает вовсе не совместная попойка, — провозгласила Микил. — А приятная беседа.

— Да, да, — дружно согласились женщины, сдвигая чаши с чем-то рубиново-пурпурным.

Домой румяная Росинта явилась поздно и легла спать не раздеваясь. Качая головой и уговаривая ее не засыпать сию же секунду, Арден снял с нее одежду, велел принести на ночной столик большой кувшин апельсиновой воды со льдом, и улегся рядом, с нежной насмешкой целуя непутевую макушку.

Ан Третока по дороге домой укачало.

Глава девятнадцатая, официальная.

В честь дня рождения своего монарха Ласурское посольство устраивало прием со всей пышностью и блеском. На прием, само собой, званы были только мужчины. Жены должны были прибыть на него по определению. Никто же не зовет в гости сапоги отдельно от хозяина? Тем не менее, хоть этот вопрос и не задавали, подразумевалось, что кто-то должен принять женщин на женской половине. Поскольку Первый посол был вдов, следовало что-то придумать. В итоге было объявлено, что хозяйкой выступит графиня Рокош, родственница Его Величества Редьярда, гостящая сейчас с мужем у господина рю Диаманта.

Во дворце асурха скурили не один кальян, обдумывая, кто должен преподнести положенный подарок. Подумывали отправить Второго советника, или даже Третьего, но слишком уж открыто выказывать Ласурии пренебрежение не стоило. Самсан Данир ан Треток должен был явиться последним, после начала приема, вручить чистокровного скакуна и, не замедлив, отбыть восвояси. План показался двору асурха сомнительным. Во-первых, вручить лошадь в самом посольстве не получится. Во-вторых, это тогда господину Первому советнику надо будет выходить на улицу? И говорить дозволенные речи, стоя у входной двери Ласурского посольства, как попрошайка? Конь как подарок был отвергнут. Что тогда? Только седло с драгоценной сбруей? Могут неправильно понять, и выйдет дипломатический скандал. Саблю? Опять незадача — вдруг ласурцы поймут как 'готовься к войне?'. Еще несколько вариантов было признано неподходящими. Остановились на шахматах. Доска была из светлого и темного нефрита, фигурки из белого и желтого золота, глаза, детали одежды и оружия фигур — из сапфиров, рубинов и изумрудов. Следует сказать, что все сооружение весило около ста фунтов, и было вопиюще дорогим и кричаще красивым. К счастью, подарок ехал отдельно от дарителя.

Как уже было сказано, три жены Первого советника явились, когда все остальные уже представились, познакомились, уселись на пестрые ковры и мягкие подушки и вовсю ели, пили и сплетничали. Приглашенные музыкантши и танцовщицы на специальном помосте услаждали слух и взор.

От низкого столика на почетном месте рядом с помостом поднялась знакомая рыжеволосая фигурка, подошла, совершенно дружески поздоровалась и пригласила присесть. Оттуда уже улыбались жены господина ан Вагифа.

— Росинта, а где хозяйка? — осторожно и вежливо оглядываясь, тихо спросили гостьи. — Нам же надо сначала к ней? К графине Рокош!

— Девочки, — собственноручно наливая всем Розового Гаракенского провозгласила Рыся. — Я и есть Росинта Фаррел, Туманная Донья Блуждающая, графиня Рокош. Приемная внучка короля Редьярда. Титул и поместье были пожалованы при моем удочерении Их Высочествами принцессой Бруни и принцем Аркеем. — Тут она вежливо постучала между лопаток поперхнувшейся Микил.

— Ты еще и принцесса? — вытягивая шею, как гусыня, наклонилась к Рысе Джола. — Вайвэй!

На нее зашикали.

— Какое слово интересное, — подвигая к ней поближе блюдо с засахаренными фруктами и мягкой карамелью, восхитилась Росинта. — А что оно значит?

— Вайвэй? Это когда тебя ударили неожиданно чем-то тяжелым, — с удовольствием закусывая хороший глоток вина, сообщила Яффа.

— Не верь ей! — Микил чувствительно пихнула локтем Первую-Жену-на-Ложе. — Ты сейчас наговоришь, госпожа принцесса где-нибудь повторит и ей будет неловко. Это слово означает, что тебя ударили по голове чем-то тяжелым, отнесли в темный угол и там хорошенечко от... от...

— Что ж ты не договариваешь, смелая такая? — ехидно уточнила Джола.

— Общий смысл я поняла, — рассмеялась фарга. — И не называй меня 'госпожой принцессой', Микил! Шенай, ты рассказывала про ваши свадьбы. Очень интересно!

— Было бы что интересного! — буркнула Микил, кладя руку на горло. — Лучше расскажи про свою страну, и про оборотней. Ты первая из твоего народа, кого мы видим так близко.

— Правда, Росинта, расскажи! — попросила тоже молодая и любопытная Нармина. — А кто ты, когда превращаешься? Ну, в зверя?

— Я рысь, — отламывая крылышко от только что поданной жареной дикой утки, объяснила Рыся.

— Рысь?! А большая? — утаскивая ножку, уточнила Микил.

— Ну.... — протянула Рысена, расправляясь с уткой. — Не маленькая точно. Хотя Арден еще больше, конечно.

— Как мне хочется тебя увидеть! — нежно прижимая к груди недоеденную ногу, — призналась Микил. Яффа отстранила ее руку и, как маленькой, вытерла пятно платком.

— Да я-то не против. Только где и когда?

Крейские дамы дружно переглянулись, хором ответили:

— В термах! — и рассмеялись. Видя, что на них оглядываются любопытствующие, с намеком подставили узорчатые тонкостенные стаканы, выпили и принялись с азартом есть под смешные истории из жизни графини Рокош.

Через седмицу в бассейн Каракалловых терм плюхнулась рыжая кошка с кисточками на ушах, улыбнулась широкой рысьей улыбкой и плеснула когтистой лапой на замерших креек. Ожившие жены завизжали и бросились следом. Вам доводилось когда-нибудь спасать котенка от любви маленьких девочек? Тогда вы меня понимаете.

Глава двадцатая, дворцовые тайны.

У сиятельного асурха было семнадцать сыновей и ни одной дочери. У Первого советника, к сожалению, тоже. Очень неплохо было бы породниться с правящим домом. Собственно, вся знать асурхата мечтала правильно пристроить дочек и племянниц. Да что там, некоторые и жен бы отдали в надежные руки ради такой родни. Никто не брал. С вторичным рынком жен в Крей-Лиммале вообще было плоховато — спроса почти нет. Ласурскому посольству в этом плане предложить вообще было нечего.

Второй по перечню, но не по значимости, был вопрос престолонаследия. Трон в Крее передавался не по старшинству, а, так сказать, по заслугам. Степень их и значимость определялись родителем произвольно. Конечно же, между женами и детьми, кроме любви и семейного согласия, махровым цветом цвели также склоки и интриги. Что касается бедных придворных и вообще несчастных богатых, то им не позавидуешь. Заранее же не известно, кого асурх в наследники выдвинет. Понятно, надо всем угождать одинаково. А потом новоявленный асурх на трон сядет и вопросит:

— Что же ты меня совсем не почитаешь, раб пантеонов?

Ты стоишь, мямлишь:

— Почитаю! Почитаю, о, величайший!

А он тебе:

— Ага, как братьев моих, надгробный камень им пухом?

И сказать тебе нечего.

С другой стороны, сочтешь кого неперспективным, сэкономишь на подарках, глянь — на братьев мор какой напал. Или того хуже, опала. Этот, обойденный — на трон присел, а ты на кол. Вот и суетится народ, чтит и чествует.

Господин Первый посол Ласурии против течения не плыл, подарки дарил. Но для осуществления основной своей цели выбрал старшего из младших братьев.

Принцу Кирину было двадцать лет. Имя 'как солнце' ему дала мать, Третья-Жена-на-Ложе великого асурха, которую он очень любил и на которую был похож. Высокий стройный юноша с темными глазами и такими же кудрями, спокойный и немногословный, среди своих воинов носил прозвище 'Молчаливая смерть'. В Крей-Тон считалось тайной, что он же сочинил множество любовных песен, авторство которых скромно приписал себе народ. Все они были написаны для его единственной жены, принцессы Сариты. Брак, замышлявшийся как династический (отцом Сариты был Первый Советник старого асурха — деда принца Кирина), случился счастливым.

Поженившиеся дети — принцу было шестнадцать, его невесте двенадцать, в брачных покоях увиделись второй раз в жизни. На постели сидела золотоволосая девочка. Короткие — до плеч — волосы крупными локонами, подведенные сурьмой серые глаза, вполне женская грудь, чуть прикрытая тафтой, обнаженные бедра, опоясанные широким поясом с самоцветами с двумя полосками прозрачной ткани. И Ожерелье признания, выбранное его отцом, изящное, больше похожее на простое жемчужное колье. Но все равно ошейник... Надели его полгода назад, в день их помолвки. Собственно, от них на помолвке требовалось лишь присутствие. Отцы обсудили государственные дела и виды на урожай, договорились съездить на охоту, один отдал Ожерелье, второй защелкнул его на тонкой девчоночьей шее.

Кирин подошел, сел рядом. Не то, что он не знал, что делать с новобрачной — во дворце взрослели рано, но тронуть эту малышку, похожую на фею?

Стянул с плеч праздничный кафтан, вышитый золотом, с рубиновыми цветами лотоса, укутал жену.

— Есть хочешь? — подтянул поближе стол, традиционно накрытый для новобрачных, снял золоченые крышки. — Тут, правда, все сладкое... О, плов! — попробовал. — Тоже сладкий! — разочарованно.

— Это по обычаю, что бы жизнь была такой же сладкой, как сахар, — подсела ближе. — А попить нету? Я пить хочу, — пожаловалась.

Они поужинали, вполне дружески болтая, как хорошие, помыли руки в серебряной чаше, потянулись к полотенцу. Он успел быстрее, вытерся, протянул ей вышитый свадебными птицами плат. Она машинально взяла, о чем-то вспомнила и захихикала.

— Ты что? Что смеешься? — подозрительно спросил начавший что-то подозревать принц.

— Так кто кому полотенце подаст, тот будет в доме хозяин, — она широко улыбалась.

— Кто подаст хозяин или кому подадут? — уточнил.

— Сам-то как думаешь? — тщательно вытерла каждый пальчик, расправляя символ своей власти и любуясь на него, ответила новобрачная.

— Ты хочешь сказать, что... — грозно навис и сделал попытку отобрать спорный атрибут. Она увернулась и отскочила.

Подслушивавшая под дверью служанка утром доложила асурху, что все прошло хорошо. Сначала невеста, как порядочная девушка, бегала от него по всей спальне. Потом он ее поймал, отнес в постель, она опять сопротивлялась и даже кричала 'не надо, не надо!'. Потом все, как положено — вздохи, стоны. В доказательство служанка притащила украденную с ложа новобрачных простыню с говорящим пятном. Асурх выслушал и предоставил молодежь друг другу.

Пока служанка доносила на них отцу, Кирин вызвал в свои покои мага и снял с Сариты Ожерелье признания.

С тех пор они все ночи проводили вместе, но детей у них не было. На приказ отца позвать целителя и проверить жену на бесплодие, Кирин ответил, что жена по его слову будет принимать средства от зачатия до совершеннолетия.

Никто, кроме них двоих, не знал про бой подушками и наказание щекоткой, принятое бдительной служанкой за исполнение супружеского долга. И про шрам на сгибе локтя на его левой руке.

Настоящую первую ночь они подарили друг другу через три с половиной года после свадьбы.

Глава двадцать первая, как пройти в библиотеку.

Росинта познакомилась с принцессой Саритой совершенно случайно. Да-да.

Она маялась скукой, обходя по кругу комнаты гостевого крыла. Даже в окошко не на что было посмотреть. Одной стороной гостевое крыло выходило в сад, другой — во внутренний двор. Арден ушел с самого утра, он, в отличие от нее, был всегда занят. В термах они с девчонками встречались не чаще раза в неделю. В гости в Крей-Лималле ходить было не принято. То есть у женщин не принято. Встречались только когда мужья друг друга приглашали. В гости к женщине можно было пойти, только если это какая-нибудь замшелая родственница по мужниной линии. Ну, и к родителям. Считалось, что все время хорошей жены занимает забота о собственной красоте, муже, детях и доме. Именно в таком порядке. И потом, что значит 'собственная красота'? Это ценность, которая принадлежит мужу, поэтому о ней надо заботиться с особой тщательностью.

Старый слуга, живший в посольстве еще со времен герцога рю Воронн, позвал:

— Госпожа, вас просит господин рю Диамант.

В кабинете Лавр встал ей навстречу, подхватил руку, поцеловал.

— Моя дорогая Росинта! У меня для вас отличная новость. Зная, как вы скучаете здесь, в Крей-Тон, без родных и друзей, как оторваны от привычного образа жизни, я испросил для вас у господина Первого советника разрешение посещать библиотеку асура Гамбара. Ей уже три века и она названа по имени своего основателя. Асурх был величайший ученый современности. С тех пор каждый правитель, даже не будучи сам образованнейшим и начитаннейшим, считает своим долгом пополнить ее собрание. Думаю, вам стоит туда пойти прямо сейчас, не откладывая.

Росинта от души поблагодарила и пошла вниз. Пока закладывали лошадей, поболтала с Нили. Они с Гайтаном были ее личными телохранителями. Большинство из тех, кто прибыл с Арденом в Крей-Тон, были либо его сослуживцами, либо Рысиными однокурсниками. Фаррелы были не в том положении, что бы допустить возможность предательства.

Знаменитая библиотека располагалась в старой части столицы. От дворца асурха ее отделял закрытый для посещений парк, ровесник и дворца, и библиотеки. Рыся уже видела ее издалека, и еще тогда восхитилась. Теперь же, любуясь на голубой купол и стены, украшенные майоликой всех оттенков синего, сплетающихся в причудливый орнамент, замерла.

— Рыська, что сидишь, — с невозмутимым лицом шугнул ее Нили, стоя у открытой двери. — Иди уже! Тут каретам надолго останавливаться нельзя. И у стены не стой! — зашипел в спину. — Что ты как дурочка базарная!

Мысленно поклявшись отомстить, Росинта в достоинством прошла в высокие двери.

— Госпожа! — смиренно поклонился вышедший навстречу пожилой смотритель. — Вы здесь впервые. Позвольте, я провожу вас на женскую половину.

— Опять на женскую, — тихо возмутилась Рыся, однако мужчина услышал.

— Меня зовут Ленар Озан, госпожа, Книги доступны всем, но женщины и мужчины сидят не вместе. Прошу, пойдемте, — он указал на лестницу слева от входа.

Поднимаясь, Росинта с любопытством взглянула вниз. В огромном зале между мраморных колонн на диванах и подушках сидели и читали мужчины, молодые и старые. Вдоль всех стен шел один длинный диван и стояли столы для напитков. Видимо, там читающие отдыхали от впитывания мудрости.

— А где книги? — спросила Рыся у спины смотрителя.

— Кроме двух залов все остальное в этом дворце — хранилище. Я покажу вам женскую половину, а потом проведу в хранилище.

На втором этаже обстановка была почти такой же, только подушек и столов было еще больше. Большие подушки на полу, маленькие — на диванах. Да еще роспись на потолках. Впрочем, может, она была и на первом, но сравнить Росинте было не с чем.

Озан оглянулся. Посетительница, задрав голову, рассматривала чудесные картины. Яркость красок, тонкость прописанных до мелочей деталей. Рыся отмерла наконец.

— Так красиво! Что здесь изображено?

— Это сцены из жизни асурха-основателя и его жены, Нурлан, — раздался звонкий нежный голос. Росинта повернулась к говорившей. В подушках, опершись на диван спиной, сидела молодая девушка. Толстая книга лежала перед ней на специальной подставке.

— Простите, принцесса Сарита, мы вам помешали, — показав рукой Росинте, что следует удалиться, поклонился смотритель.

Росинта не успела сделать и шага, как девушка ее окликнула.

— Вы мне вовсе не помешали. Напротив, я рада буду с вами познакомиться. Ленар, убери книгу и принеси нам чего-нибудь. Присаживайтесь, госпожа.

Рыся опустилась на подушки.

— Вы — графиня Росинта Рокош. Весь Крей-Тон только о вас и говорит. Я сама уж хотела напроситься в термы к женам ан Вагифа, как остальные, да кто меня туда пустит!

Росинта тем временем почти открыто рассматривала собеседницу, впрочем, как и та ее. Сложное плетение украшенные жемчужными нитями волос, унизанные кольцами тонкие пальцы. Одета в простой белый хитон с жемчужными же застежками на плечах. На шее — несколько длинных нитей особо крупного жемчуга. Шевельнулась, усаживаясь удобнее, и ткань обтянула круглый, как арбуз, животик.

— Счастлива познакомиться с вами, ваше высочество! Да, я Росинта Фаррел.

Тем временем вернувшийся служитель принес запотевший кувшин и тарелку со сладостями. Росинта на нее неодобрительно покосилась.

— Не любите сладкое? — улыбнулась принцесса, протягивая гостье украшенный чеканкой серебряный стаканчик.

— Боюсь показаться невежливой, ваше высочество, но после месяца в Крей-Тон — не люблю. У меня от него уже не только руки слипаются...

— Вы говорите, как мой муж после свадьбы. Молодым за столом есть не полагается, а в спальню ставят только сладкое. Мы были такие голодные! Клянусь, это был последний раз, когда он ел пахлаву и лукум.

Обе рассмеялись, как девчонки. Росинта открыла было рот, что бы что— то спросить, но не успела. Первый раз в жизни она встретила человека, способного заговорить даже ее!

Глава двадцать вторая, многообещающая.

'Чего только не плетут на белом свете: сети, корзины, кружева, паутину. Косы, в конце концов. Первый посол граф рю Диамант плетет интриги, еще замысловатей, чем прическа принцессы Сариты.'

Так или примерно так думала Росинта, качаясь на качелях в посольском саду. Как иначе объяснить их встречу с Саритой и их разговор.

— Я мало разбираюсь в живописи, тем более крейской, — начала Росинта, когда смогла вставить слово, опять глядя на потолок. — Но эти росписи прекрасны. Лица совсем живые, одежда изображена до мельчайших деталей. Какие подсолнухи на этой... как правильно? рубашке?

— Это называется шальвар камиз. Видите — эти широкие штаны и есть шальвары. А ярко-желтая сорочка сверху — камиз.

Росинта пригляделась — оказывается, шальвары были не просто желто-зеленые . Они были сплошь в мелких цветах и листьях. Этот же узор, но крупнее, повторялся на рукавах и вдоль горловины. Голову прикрывал прозрачный шарф все в тех же подсолнухах.

— Но... она же одета! И ожерелье на ней — просто украшение, — ляпнула Рыся прежде, чем успела подумать. — Простите, ваше высочество! Я...

— Не нужно извиняться, госпожа. Лучше... будьте добры, принесите обратно ту книгу, что я читала, — Сарита пошевелилась, меняя позу. Потом подумала, поднялась и села на диван. Росинта тем временем принесла подставку с толстым фолиантом, к слову, очень тяжелым.

— Садитесь рядом, — пригласила принцесса, что-то покрутила внизу и потянула. Колено у подставки выпрямилось, и она стала как раз такой высоты, чтобы удобно было смотреть. — До вашего прихода я как раз читала древние летописи. Хроники той эпохи. Обычно их украшали виньетками и гравюрами. Но эти, согласно преданию, подарок Гамбара и Нурлан своему сыну и наследнику, Вазанту. К сожалению, он умер, не оставив сыновей, и род этот прервался... Так вот, в этих летописях много рисунков и сделаны они тем же художником, что расписывал дворец и библиотеку, — девушка бережно переворачивала страницы. — Смотрите, вот сцена охоты, вот — знакомство с Нурлан и свадьба асурха. Это — асурх вершит справедливый суд. Здесь — народ встречает войско после победы. И везде женщины в красивых платьях и костюмах. Обязательно прикажу сделать себе такое после родов, — показала она на изображение женщины с длинной косой в платье чуть ниже колен с чудесной вышивкой по подолу и груди. Из-под платья виднелись обтягивающие ноги штаны. — Водить женщин раздетыми и в ошейниках придумали совсем недавно, не более двух веков.

— О, вот еще, глядите, — Сарита торопливо шуршала чуть потускневшими листами. — Видите, видите — вот! — она ткнула тонким пальцем, украшенным сапфировым кольцом, в изображение какого-то древнего военачальника, судя по оружию и орденам на строгом без украшений длинном кафтане. — Здесь полководец Иша в человеческом обличье. А здесь — он же с головой льва. Считается, что так живописец хотел показать его доблесть. Но мы думаем, что Иша был оборотнем!

Росинта тоже посмотрела на Ишу.

— Я думаю, вы правы, ваше высочество, — очень серьезно сказала она. — Вот эта веревка с кисточкой на брюках генерала — хвост!

Сарита вскрикнула и со всем исследовательским пылом уткнулась в рисунок.

— Точно, хвост! — она торжествующе уставилась на Рысю. — Что они теперь скажут, эти ученые мужи! — погрустнела вдруг. — Ничего не скажут... Знаете, госпожа Росинта, мой муж не раз мне говорил, что наши народы могли бы многому научиться друг у друга. А..! — взмахнула рукой. — Что там оборотни, когда у нас женщины на положении тяглового скота!

Принцесса вдруг резко оборвала сама себя, испытующе взглянула на гостью.

— Не смейте жалеть нас! Жалость унизительна! — сказала строго и резко. Вдруг ойкнула, погладила живот. — Толкается, — объяснила. — Совсем нельзя волноваться. Тоже расстраивается и бьет меня!

В другой ситуации Росинта обязательно бы спросила — кого ждете, мальчика или девочку? Но тут спрашивать показалось неуместным. Мало ли!

— Ваша соотечественница, Вителья Таркан ан Денец, замужем за герцогом рю Воронном, близким другом моего отца. Теперь он наместник в Узаморе, мы жили в Гаракене, теперь здесь. Словом, видимся нечасто. А в детстве я любила ходить к ним в гости. Я ей всегда восхищалась. Как говорят, она очень сильная волшебница, почти как наш архимагистр. И очень красивая женщина! Причем совершенно не меняется с возрастом. Ей и сейчас как будто двадцать. И все женщины, с которыми я познакомилась здесь, в Крей-Тон, совершенно не заслуживаю жалости! Моя мама мне говорила 'Делай, что должен!'. А еще — 'У тебя всегда есть выбор!'. И еще она говорила, что всегда так поступает, и эти принципы ни разу ее не подвели. А так же, по словам моей матушки, нельзя, что бы желудок скулил, как потерявшийся щенок!

Поскольку в животе принцессы действительно слышалось недовольное бурчание, Сарита не стала спорить.

— Жаль, мы не можем пообедать вместе, госпожа Росинта. Я не могу вас пригласить к себе, и к вам пойти невозможно.

— Простите мою смелость, Ваше Высочество, но что, если нам встретиться за городом? Не вдвоем нам, конечно. Мой муж, я уверена...

— Да, да! — перебила Сарита, подзывая служанку. — Приходите завтра сюда. Ленару можно доверять, я оставлю ему для вас записку.

После заката в воздухе, наконец-то, посвежело. Южная ночь облила город, как из ведра. Рыська вздохнула — где мужа до сих пор носит? — слезла с качелей и пошла к себе. Из спальни слышалось тихое дыхание — Арден спал, бросив мокрое полотенце на пол.

От обиды глаза у Рыськи моментально налились слезами.

— Спит! Спит!!! Жены нету, а он спит!

Минуту она раздумывала, не разбудить ли его и узнать, есть ли у него совесть? Потом гордо фыркнула, умылась и легла в соседней спальне. Что ж, теперь-то он узнает, зачем в действительности в доме женская половина!

Глава двадцать третья, нормальные герои всегда идут в обход.

Любимые руки. Горячие губы. Ласки. Что может быть лучше, что бы проснуться чудесным утром? Рыся мурлыкнула в подушку, повернулась в его руках. Он откинулся на спину, выравнивая дыхание, она легла на него сверху, потерлась, как положено кошке, еще и лизнула гладкую соленую кожу. Арден подтянул ее поближе, обнял крепче. Она опять лизнула, укусила и поцеловала. С чувством хорошо сделанного дела улеглась и огляделась.

— Любимый, а что мы здесь делаем? — искренне изумилась, увидев зеленые тисненые обои вместо привычного голубого с серебром шелка собственной спальни.

— Я вчера встречался с кланом Долгих Полесников, они кочуют чуть не у нашей границы. Вернулся грязный, вымылся, хотел одеться и идти тебя искать. И вроде помню — спать не собирался. Глаза открываю — ночь, ты здесь легла...

— А... а... а я пришла, ты спишь. Я же понимаю, устал. Боялась разбудить, — тоненьким голосочком соврала Рыся.

— Ты моя хорошая! — похвалил муж. Уточнять, какое отношение к такой заботе имеет подпертая стулом дверная ручка, он не стал. Она подумала, и тоже не спросила, как он открыл-то?

За завтраком она ему рассказала про принцессу, он ей — про переговоры.

— Ты опять сегодня поздно? — поправляя ему манжеты, спросила со вздохом.

— Поздно, родная, — обнимая и целуя ушко и шею, тоже вздохнул. Она поежилась и хихикнула — в ухо целоваться было щекотно.

— Ладно, буду скучать... Поучиться, что ли, ткать? Или циновки плести?

При всех преимуществах, которую давало принцу Кирину его положение, и всей свободе, что он давал жене, поехать куда-либо, кроме как в паломничество, было им сейчас невозможно. Маленький храм покровительницы матерей на горячих источниках подходил и по прямому назначению, и для встречи с чужеземцами.

Среди каменистой равнины тремя куполами возвышались скалы, дышащие водой и паром. Собственно храмом было углубление в скале, даже не пещера. Туда женщины приносили свои дары — чаще всего цветы, изредка монеты, иногда — золото. Любая из женщин могла взять найденное, и считалось, что ее одарили боги. Но если деньги или золото брал мужчина — кара была страшна и неминуема. Впрочем, класть дары мужчинам не возбранялось. Сарита положила два кошелька — от себя и от мужа. Вокруг скал разливалось озеро, совсем рядом — огненно-горячее, дальше — мягкое и теплое, как материнская утроба. В эту воду окунались мечтающие зачать и беременные. Сюда приезжали рожать и омыть новорожденных. В стороне от этого людного места обрывался вниз озерный водосток. Внизу под водопадом Сарита и назначила встречу чужеземцам.

Принц Кирин был заинтригован и насторожен. Оборотни, однако, оказались вполне цивилизованными. Даже про политику не говорили! Зато свободно и остроумно об обычаях Ласурии, о Диком Братстве (с купюрами, естественно), о красотах Крей-Лималля, о его великой истории (спасибо графу рю Диамант!). Принц все ждал, когда же? Попросят протекции? Предложат тайные переговоры с королем Редьярдом? Гости, не чинясь, съели все предложенное хозяевами, пока на разложенном костре жарилась добытая ими по дороге дичь.

Сидящее на подкорке у каждого крейского принца подозрение об опасности отравления самоликвидировалось от одного запаха жарящегося на угольях мяса. Впрочем, и себе, и жене принц отрезал по куску своим кинжалом, и солонкой тоже воспользовался своей. Росинта против крейской соли ничего не имела, но еще достала из седельной сумки мешочек с чем-то загадочно пахнущим, посыпала на свой кусок, подала мужу.

— Что это? — спросила принцесса, невежливо заглядывая в чужие тарелки.

— Не поверите, ваше высочество. Собачья трава! — весело отвечала Рыся, протягивая ей кисет.

Принцесса взяла, принюхалась не хуже оборотня и вдруг сунула внутрь палец, зацепила и лизнула, не успел принц и 'хусним' сказать!

— О, — маньячески залезая носом внутрь мешочка, простонала Сарита. — О! Вот о чем я мечтала всю беременность, оказывается! Отдай! — мужу очень сердито.

— Сарита! Как ты можешь?! А вдруг это вредно для тебя или ребенка? — в свою очередь сердито отвечал тот, нюхая и пробуя на зуб эту 'собачью траву'.

— Ничего не вредно! — выцарапывая мешочек обратно, убежденно возразила Сарита. — Оборотни всякую отраву лучше людей чуют. Да и не будут они травить нас. Что им за выгода? Скорее уж меня жены твоего отца или братьев отравят. И тебя тоже!

— Сарита! — в голосе принца не было гнева, скорее, мягкий упрек за выметенный за порог сор.

Срочно надо было что-то сказать, чтобы разрядить обстановку, но даже Росинте ничего не приходило в голову.

К концу лета Ардену при посредничестве Шанара удалось склонить большинство крейских кланов к выйти из тени и встретиться с принцем Кирином. Остальные выжидали, но скорее из осторожности.

Примерно в это же время принц взял в свою свиту сыновей Таркана Арин ан Денец, а с ними еще нескольких достойных молодых людей, чьи отцы владели шахтами и цехами.

Осенью в войсках пошли разговоры, что сераскиром вместо старшего сына асурха, Турана, которого воины,не смотря на воинское искусство и жестокость, не любили за не уступающую жестокости скупость, должен стать принц Кирин.

Рауф Тарлан ан Сархан, тесть принца Кирина, на Празднике Урожая в своем велаяте, поднял тост за здоровье великого асурха и его наследника, принца Кирина. Эмиры и беи, обнажив кривые мечи, кричали 'Хойя!'

Большая Игра началась.

Глава двадцать четвертая, забудьте слово 'смерть'.

'В Крей-Лималль раскрыт заговор против асурха и наследника престола. Заговорщики казнены сегодня на рассвете'. Из секретного донесения Первого посла рю Диаманта.

Накануне.

По ставшей ежедневной привычке Росинта после завтрака отправилась в библиотеку. У принцессы две недели назад родился сын, и они с тех пока что не виделись, хотя и обменивались письмами через Ленара Озана. Так что в библиотеку она ходила читать. Собрание асурха действительно потрясало. Особо хранители сберегали самые древние записи, исполненные на папирусе. Было даже несколько клинописных табличек. Никто уже не мог понять смысл написанного, но, как говорил старый смотритель, быть может, потомки найдут способ понять древнюю мудрость.

Озан встретил ее у входа, протянул записку:

— Велено передать, как только увижу, госпожа.

Росинта развернула листок. 'Госпожа Росинта, прошу вас встретиться со мной у перекрестка по дороге к Благословению матерей сегодня на закате. Принцесса Сарита.'

Рыся поблагодарила и, недоумевая, вернулась в карету.

— Получается, выезжать надо прямо сейчас, — переодеваясь в брюки и подбитый мехом камзол, говорила она Ардену, встретившему ее дома. — Или снять его? Сейчас жарко, к вечеру, да еще в пустыне — похолодает. Нет, одену, — как будто муж спорил.

Муж в кои-то веки случился дома, потому что с утра сопровождал графа рю Диамант во дворец. Однако аудиенции у Первого советника Лаурский посол не дождался, как было объявлено, по причине нездоровья ан Третока.

Поехали верхом. До заката оставалось часа два...

Принцесса Сарита поправила на сыне чепчик. Широкая оборка завернулась, закрыла малышу глазки и лезла в нос. Сын сосал энергично, время от времени серьезно вздыхая. Поездка на горячие источники почему-то заняла больше времени, чем она предполагала. И вообще, у Сариты с вечера сосало под ложечкой. С той самой минуты, как ее навестила Первая-Жена-на-Ложе принца Турана, Басира, и предложила с утра отправиться в храм на горячих источниках. Пора, мол, искупать новорожденного и принести обильные дары за рождение первенца, иначе недолго и богов прогневать. Тем более, принц Туран завтра устраивает войсковой смотр и приглашает брата. А они, женщины, прекрасно съездят. Что там, четыре часа по хорошей дороге! Возьмем шатер, остановимся, отдохнем. Чем больше Басира разливалась соловьем, тем тревожней становилось Сарите. Но даже посоветовавшись с мужем, не нашли причин для отказа. И вот теперь, как не спорила она, зачем-то остановились недалеко от перекрестка, хотя до города каких-то два часа езды и огромное алое солнце уже касается краем горизонта, разбили шатер, оставили ее одну... Наевшийся Сардар сосал все медленнее, она отняла у него грудь, привалила столбиком к плечу, дождалась, пока он сыто икнул, гладя его по теплой спинке. Сариту вдруг потрясла тишина. Ни конского всхрапывания и ржания, ни людского гомона, ни шума шагов.

— Лала! Лала! — служанка не отзывалась. Сарита поднялась, закутала ребенка поплотнее, и откинула полог. Закатное солнце освещало одинокий шатер и пустоту вокруг. Ни людей, ни повозки. Принцесса до боли сжала в руке ткань, заставила себя успокоиться. Вернулась в шатер, подняла большую пеструю шаль, что ткали из тончайшей шерсти, подвесила ребенка на шею, как веками делали крейские женщины, что бы освободить руки, проверила кинжал в прикрепленных на поясе позолоченных ножнах и стала ждать. Она и сама не знала, чего ждет, но чувствовала, что опасность приближается. Через несколько бесконечных минут она услышала конский топот и глухое собачье рычание. Со стороны города приближались два всадника. Она узнала фаргу ее мужа. Оглянулась и беззвучно закричала. На нее летели огромные волкодавы, песчаной масти звери, способные перекусить бедро взрослого мужчины. Псы двигались стремительно и молча, и она в долю секунды угадала страшную судьбу, которую ей уготовили!

Оборотни, давно почуявшие опасность, во весь опор гнали коней. Сарита побежала им навстречу, как может бежать мать, спасающая ребенка. Она не видела, как это произошло, но мимо уже стремительно неслась огромная рысь. За спиной послышался хрип первой убитой собаки. Росинта спрыгнула с лошади, закинула в седло Сариту, развернула жеребца и с силой ударила по крупу. Вцепившись в поводья пошедшей в галоп лошади, Сарита на миг оглянулась. Рыси дрались страшно. Несколько собак с вырванными глотками и распоротыми животами валялись вокруг, фарга одним ударом лапы переломила напавшему псу хребет. Оборотень дрался сразу с двумя. Но вожак, матерый страшный зверь, чуял ускользающую добычу и понесся следом. Сарита услышала за спиной глухой рык, согнулась, всем телом защищая ребенка и ждала, что вот сейчас, сейчас волкодав собьет ее с седла и вцепится в шею! Звук удара. Она повернулась. Пес уже поднялся в прыжке и вдруг покатился, перехваченный прыжком огромной кошки. Женщина с трудом остановила разгоряченного коня, повернула назад. Ярко-рыжая рысь с кисточками на ушах зализывала рану на палево-пятнистой шкуре второй огромной кошки. Сарита мешком свалилась с коня, прижала к лицу сына и заплакала.

Они вернулись в Крей-Тон глубокой ночью, после драки с настигшей их погоней, вернувшейся подчистить следы. Счастье, что принц Кирин со своим отрядом встретил их вскоре после заката. Ехали медленно, потому что торопиться было уже некуда, а Сарита от потрясения едва держалась у мужа в седле. Сын их по-прежнему крепко спал в теплой шали. Фаррелы ехавшие бок о бок с принцем, знали теперь все.

После смотра, пригласив брата на обед в свои покои, принц Туран отравил вино. Но яд должен был не убить, а лишь парализовать Кирина. К счастью, принц Кирин сумел разгадать замысел брата, и только показал вид, что пьет, а потом, изображая оцепенение, слушал, что его жену и сына в закатный час растерзают на дороге ласурские оборотни, с которыми принц и его жена так неразумно завели дружбу. Кстати, и повод наконец-то начать войну с проклятым Редьярдом!

— Сам Кирин от горя бросится на меч,— говорил с усмешкой Туран, царапая его острием грудь брата. — А наш отец, великий асурх, не сможет пережить трагическую судьбу любимого наследника и его новорожденного сына. Его разобьет паралич. Сейчас, да, сейчас! Моя мать, Первая-Жена-на-Ложе, отравит ненавистного мужа, и трон достанется мне, Турану!

— Больше всего мне хотелось убить его там же, тот час же! — шептал Кирин Сарите. — Но я не убийца! Не убийца! Турана я только ранил. Отец, к сожалению, успел принять отраву, но благодаря противоядию и магии, яд лишил его только ног.

Все, оказавшиеся замешенными в заговоре, были взяты под стражу. Палачи работали быстро и на совесть, заговорщики говорили правду и только правду. Казнь совершили утром. К дворцу были стянуты войска, площадь запружена народом. Когда трупы убрали (казнили отсечением головы только мужчин, женщины были милосердно утоплены зашитыми в мешок), на балкон вышел Первый советник Рауф Тарлан ан Сархан и объявил Высочайший Эдикт. Наследником великого асурха и регентом до выздоровления отца был объявлен принц Кирин.

Принц с семьей был встречен войском и народом с ликованием.

Бывший Первый советник Самсан Данир ан Треток недрогнувшей рукой принял тот же яд, что дал принцу Турану для асурха, но для него такая смерть была милосердием. Он хотел, что бы чашу с ним разделили жены, но не смог заставить их пить. Яффа с покорностью поднесла бокал к губам, но Микил вырвала у нее напиток и выплеснула отраву в мерзкое лицо.

Глава двадцать пятая, о разном.

Росинта шла по морскому берегу. Огромная луна играла с океаном, лунная дорожка гнала волны на берег и они путались у фарги под ногами как слепые котята. Вдалеке горел костер, освещая танцующие женские тела, звенела странная завораживающая мелодия. Незаметно она оказалась у огня, закружилась, запрокидывая голову в лунное небо и смеясь. Высокий черноволосый оборотень с соблазнительной хищной улыбкой оказался у нее за спиной, обнял, шепча:

— Какая соблазнительная самочка... Идем, я буду любить тебя до утра...

— Ты что, дикий?— изумилась Рыся, поворачиваясь. — Метки не видишь?

— Я не дикий! Я свободный! Мы, свободные оборотни, за свободную любовь!

— Я тебе дам 'свободную любовь'! — взъярилась фарга, со всей силы заряжая нахалу в глаз и добавляя коленкой.

— Ааааа! — раздалось у нее над ухом.

Росинта подскочила и открыла глаза.

— Что? Где? — бормотала она спросонья. Рядом согнувшийся пополам Арден шипел от боли.

— Росинка, ты что дерешься?! — удивился муж, отдышавшись и все еще прикрывая глаз и прочие пострадавшие места.

— Мне ... сон приснился. Страшный! — смущенно ответила жена, подползая ближе с очевидными намерениями оказать первую помощь. — Очень болит?

— Сил нет терпеть, — пожаловался пациент, укладываясь поудобнее для проведения осмотра и реабилитационных мер.

Утром Арден сиял свежим синяком и улыбкой. Росинта сокрушенно вздыхала:

— Хорошо хоть на оборотнях быстро заживает, да можно на вчерашнее происшествие списать...

Утро, кстати, у них наступило в полдень. Они переваривали плотный завтрак, валяясь на травке в посольском саду, когда слуга доложил, что из дворца асурха прибыл посланник. Принц Кирин просил графа и графиню Рокош прибыть для аудиенции. Арден ответил, что они будут в течение часа, а Росинта, вздохнув, пошла навешивать на себя золото и бриллианты.

Дворцовая площадь еще бурлила народом, да и усиленный караул во дворце не сняли. Хранитель Престола, как именовали теперь принца Кирина, принял их в парадных покоях, смежных с Тронным залом. Они с Саритой сидели за накрытым столом, а маленький наследник лежал рядом в смешной люльке на кривых ногах. При появлении Фаррелов принцы встали.

— Господин Арден, госпожа Росинта! Наш долг ничем не оплатить. Но прошу вас, примите хотя бы эту малость, — Кирин повернулся, Фаррелы тоже. У стены стоял объемистый сундук в два локтя во все стороны. Сундук был доверху полон золотыми слитками, пересыпанными драгоценными камнями.

— Ваше высочество, я не могу принять плату за спасение жизни вашей супруги и сына. Это был бы позор, которого не смыть и десяти коленам.

— Окажи мне честь, брат, — принц полоснул кинжалом по ладони и протянул руку оборотню. Кровь смешалась, мужчины обнялись.

Рыся стояла и думала, что первый раз видит, как рождаются кровники. Сарита тронула ее за локоть.

— Росинта, возьми на память обо мне и Сардаре, — сняла с шеи и протянула фарге витую цепочку необычного плетения. На цепочке качался чудной красоты камень цвета огненно-оранжевого пламени.

— Ты как будто прощаешься со мной, Сарита, — сжимая руку подруги, прошептала Рыся.

— Не сейчас, но когда-нибудь, так и будет, — улыбнулась принцесса. — Прошу вас, садитесь. Я не ела со вчерашнего дня, только молоко пила, для Сардара. А я его терпеть не могу!

Когда все уселись вокруг круглого стола на низких ножках, которые, в смысле низкие ножки, к слову сказать, Рыся тоже ненавидела от всей души, хозяйка с лукавой улыбкой подняла серебряную крышку с блюда. На оборотней пахнуло мясом с собачьей травой.

Зима, здесь совсем не похожая на зиму, вопреки опасениям Рыси, оказалась не такой уж скучной. В основном из-за того, что ей пришлось заниматься наследством Самсана Данира ан Третока. Нет, не домами, именьями, стадами, табунами и, тем более, не золотом. Она занималась его женами. В Крей-Лималле себе не принадлежали даже вдовы. Если сын был совершеннолетним, то он как глава рода решал судьбу матери, если малолетним — то он оставался со старшим братом, а его мать возвращалась к своему отцу или его наследнику. Если она была молода и красива, ее могли выдать замуж второй раз, если нет — жила до смерти на женской половине.

Яффа оставалась в доме мужа, а Джолу и Микил должны были вернуть. В последний вечер, когда девчонки собрались поплакать вместе последний раз, в темную спальню свекрови зашла Резерта.

— К вам гостья, госпожа Росинта. Муж сказал, что она может приходить, когда захочет, если вам угодно, конечно.

— Проси, проси! Да прикажи принести свечей и чего-нибудь попить, — Яффа торопливо вытерла щеки.

Поскольку впустую тужить Росинта сама не могла, то и другим не давала. Подумав немного, пока грызла соленый сухарик, подпрыгнула на подушке и завопила:

— Так надо вас замуж срочно выдать! Почем нынче калым за вдову?

Глава двадцать шестая, брачная.

— Любимый, я есть хочу! — трясла Рыся мужа за плечо. Муж спал, что не удивительно. Часы-павлин в гостиной Фаррелов только что прозвонили два часа пополуночи. Тем не менее, он с готовностью проснулся.

— Росинка, что бы ты съела? — зевая как можно незаметнее и натягивая штаны, спросил заботливый супруг.

— Зайца хочу! Сырого и с горячей кровью, — хищно облизываясь, высказалась фарга. Муж, конечно, мог бы кротко сказать 'Где я тебе найду зайца в два часа ночи?', но, во-первых, он очень любил жену, а, во-вторых он был даже не умен, а мудр. Росинка ведь и сама знала про отсутствие в посольстве заячьего садка. Поэтому он промолчал, поцеловал Рысю и ушел.

Вернулся он довольно скоро. Изнывающая от голода жена тихо спала, оттопырив простыню красивой попой. Арден беззвучно прикрыл дверь и осторожно, не дай Арристо разбудить, лег рядом, поспать, пока дают. А все потому, что два месяца назад, вернувшись из дворца, Росинта долго смотрела на отблески свечи, пляшущие в неправильной огранке камня, потом достала из туалетного столика мешочек, открыла окно и решительно высыпала содержимое в крейскую ночь.

В устройство судьбы вдов покойного ан Третока стараниями Росинты были последовательно вовлечены Арден, принцесса Сарита, принц Кирин, Первый советник Рауф Тарлан ан Сархан и даже Второй секретарь Ласурского посольства, холостяк семидесяти двух лет, которому Рыся на полном серьезе предложила жениться на 'очаровательной даме приятной наружности чуть за сорок'. Мол, возьмите в дом бедняжку, что вам стоит? Она и приглядит за вами, в случае чего, дорогой Тасскил, и ест немного. Нежная, покладистая, на руках вас носить будет. И вообще, лучше крейских жен в природе не бывает. Короче, госпожа графиня была так убедительна, что Тасскилу пришлось искать спасения у рю Диаманта.

Принцесса Сарита, заочно близко знакомая с женщинами, недаром любимым местом считала библиотеку. Ею был составлен каталог подходящих женихов, с указанием года издания, то есть рождения, рождения, примерного содержания имущества, положительных качеств и недостатков. Список был передан принцу Кирину для согласования и уточнения и доставил тому несколько веселых минут. Рукой принца пара кандидатур была вычеркнута, правда, супруга тут же потребовала возместить недостаток новыми претендентами, что и было исполнено. Этот наиважнейший документ был досконально изучен невестами на явке в термах. Заслуживающие доверия эксперты, жены ан Вагифа, внесли значительные рекомендации, из списка вымарали неугодных, и окончательный вариант принцесса передала отцу с простыми словами:

— Дорогой отец, вы ведь так и не сделали мне подарок по случаю Сардара. Так вот, я хочу, что бы вы устроили брак этих женщин с этими мужчинами. Или с одним из них, если он согласится взять их обеих.

Первый советник, голова которого была занята сменой чиновников, налогами и прочими государственными делами, посмел поначалу отказать дочери и даже грубо назвал ее хлопоты 'ерундой'. И вообще послал ее... на женскую половину. Лучше бы сразу согласился! Не было бы женских слез, Сардар не орал бы, укоряя дедушку в 'жестокосердии, из-за которого у мамы молоко невкусное!'. Ведь все равно взял несчастный листок, поминая весь пантеон в целом и почленно, и споспешествовал счастливому союзу Яффы и Джолы с Илимом Дарданом ан Ндеримом, давно просившим у асурха разрешения на разработку нового рудника, нестарым еще вдовцом, единственная жена которого умерла в родах, оставив сиротами малолетнюю дочь и новорожденного. Кстати, в графе 'недостатки' против его имени числилось только 'хром на левую ногу по причине обвала в шахте в юные годы'.

На Ардена была возложена забота о младшей, Микил. Ей-то как раз не грозило прожить остаток жизни приживалкой. Ее отец легко нашел бы мужа для двадцатипятилетней дочери, черноволосой красавицы с косами до колен, молочной кожей и фигурой, не тронутой материнством. Она сама не хотела выходить замуж. Замуж за крейца. Вот если бы нашелся ласурец, который захотел бы взять ее в жены и увезти с собой! Она согласна быть и второй женой! До того благосклонно внимавшая этим речам Росинта нахмурилась и твердо сказала, что никаких вторых браков в Ласурии нет и быть не может. Ласурские женщины такие, что и в одиночку мужа доведут до райской жизни.

Ардену дано было задание выявить в рядах гвардейцев подходящего жениха, а лучше двух-трех, провести среди них разъяснительную работу и убедить обрести счастье. Арден робко возразил, что это сводничество, и так долго слушал, как он не прав, что сдался и сбежал. Через два дня Рыся потребовала промежуточный отчет о проделанной работе, признала его полностью неудовлетворительным и взяла дело в свои руки.

Она не поленилась лично поговорить с половиной гвардейцев. Другая половина была ею отсеяна как а) несозревшая для брака, б) уже с кем-то помолвленная или имевшая постоянную подружку. Отобранной половине она просто показала потенциальную невесту в ее естественном виде. Не подумайте дурного! Микил просто была одета как типичная крейка, то бишь почти раздета.

Заинтересовались все, жениться согласились четверо. Гордая Росинка предъявила невесте кандидатов на собственном балконе. Ну, они с Микил ели на балконе фруктовое мороженое, а кандидаты тренировали на плацу приемы рукопашного боя, естественно, в одних штанах. Микил, бедная, чуть не разорвалась, пока определилась.

Ее отцу были посланы дары и предложение заключить брак с подданным Ласурии, лейтенантом Фитором Луаном. Дары были отвергнуты, после чего невеста со спокойной совестью похищена (оборотни умеют отлично лазать по стенам и отбиваться от сторожевых собак и охраны). Н сэкономленные деньги пара немедленно наняла каюту на корабле, следующем в Гаракен, поскольку это был единственный корабль, снявшийся с якоря в то же утро. Обратившийся жалобой непосредственно к Хранителю престола безутешный отец был принят ласково, ободрен заверениями в принятии неотложных мер и отправлен восвояси. Во дворец даже был вызван Первый посол Ласурии, который заверил принца Кирина, что никто из ласурских гвардейцев расположение не покидал и ни в коей мере не причастен к этому вопиющему преступлению. Граф рю Диамант готов был присягнуть. Чем он рисковал, в конце концов? К моменту побега Фитор Луан был отчислен из рядов согласно его рапорта.

И неважно, что через некоторое время, достаточное для путешествия из Крей-Лималля в Гаракен, а оттуда в Ласурию, а так же на следование дипломатической почты из Вишенрога в Крей-Тон, капитаном Арденом Фаррелом было получено письмо полковника Лихая Торхаша, в котором указывалось, что 'сей рапорт не может быть удовлетворен ввиду неисполнения оным лейтенантом требования об обязательной службе в течение двадцати лет, как имеющего обязательства перед короной'.

Глава двадцать седьмая, слезливая.

Росинта в жизни своей столько не плакала, сколько последние недели беременности. Поводов ей не требовалось. Или наоборот, все только и делали, что давали повод? Сарита похвасталась, что Сардар уже умеет садиться, держась кулачками за мамины пальцы, вертится с боку на бок и даже пробует ползать, смешно сопя — Росинта прослезилась. В гостях на женской половине дома Илима Дардана ан Ндерима, глядя, как Яффа заплетает множество косичек малышке Мирари, а Джола кормит из рожка толстенького Зилари, Рыся залилась слезами. На улице злой лавочник пнул бродячую собаку, стащившую бараний бок — Рыся рыдала.

Луна над Крей-Тон часто была свидетельницей Рысиного горя. Ей особенно вкусно плакалось в саду. Она бродила там по дорожкам и жаловалась луне на несправедливость мира. Причем она никак не могла понять, в чем мир провинился, и это обстоятельство вызывало новые и новые потоки слез. Слуги ходили на цыпочках, муж читал мысли и исполнял самомалейшие желания, она плакала еще горше, жалея его, и причитая:

— Я делаю твою жизнь невыносиииииииииииимой!

Арден обнимал и сочувствовал. Росинка приходила в себя, говорила:

— Пресветлая, я веду себя как дура! — и немедленно начинала плакать от досады на себя.

Иногда, для разнообразия, она плакала матери, и переговорное зеркало походило на залитое осенним дождем окно. Лавена получала письма, закапанные слезами, отчего нельзя было прочитать и половины.

Арден спросил совета у Ракны, поскольку счел, что, наверное, есть отличие у беременных женщин и беременных фарг. Ракна сама ничего не могла сказать успокоительного, но свела оборотня с одной старой фаргой. Фераха, совершенно седая и сморщенная, казалась ровесницей драконов. Жила она в такой же древней и такой же крепкой лачуге, сплошь завешанной пучками трав, таинственными масками, связками амулетов и подозрительных костей. Выслушав Ардена, она пошуршала в необъятном плетеном ларе и выдала ему небольшой запечатанный кувшин с витыми ручками.

— Больше десяти капель за раз не давай, лучше всего в молоке. Пьет она молоко-то?

— Редко. Только с соленой рыбой если. И забыл спросить еще. Мясо с кизиловым вареньем ей есть не вредно?

Старуха сморщилась и заскрипела. Смеется, догадался Арден.

Дома он застал Росинку, плачущую от одиночества. При виде мужа она до того обрадовалась, что снова зарыдала. Пока она плакала, Арден вышел приказать наполнить ванну и принести ужин. В соседней комнате он сломал сургучную печать и понюхал. От кувшина пахло мятой, полынью и ландышами.

— Кись-кись-кись! — позвал оборотень, капая из кувшинчика в миску с молоком. Подобранная вчера Росинкой ободранная уличная кошка, все еще вонявшая помойкой, несмотря на неоднократное мытье в хозяйской ванной, подошла, подозрительно принюхалась и с удовольствием вылакала все до донышка.

Сила кошачьей благодарности была ошеломляющей. Оставив сиротку мурлыкать в одиночестве, Арден перешел к опытам на людях, то есть на оборотнях. Всего десяток капель привел обычно спокойного оборотня в состояние безмятежности и умиротворения.

Тем временем Рыся тоже немного успокоилась и заинтересовалась содержимым кувшинчика. Пребывавший в нирване Арден пропустил момент, когда Росинта налила себе стопочку. Слезы как рукой сняло. Ардена отпустило после ужина, а Рыся улыбалась даже во сне. Муж подумал-подумал и решил лечение прекратить. Впрочем, оно больше и не потребовалось. Слезы как отрезало, да и улыбаться странной улыбкой Росинка перестала к обеду следующего дня. От греха Арден вылил зелье под забор, о чем скоро пожалел, и не только он. Напившиеся кошки, сбежавшиеся со всего квартала, всю ночь орали песни.

Еще через две недели лекарь принцессы Сариты, с аппетитом поужинав, собирался ложиться спать, а вместо этого собрал свой сундучок и отправился принимать роды. Об этом его загодя попросила сама принцесса, да он и не думал отказываться. Принять роды у фарги — это же новый опыт! Да еще, как говорится, и почетно, и денежно. Явившись в покои графини Рокош, лекарь выставил будущего отца за дверь, принял у Яффы отчет, пока мыл руки и шагнул к постели, на которой лежала Росинка. Озабоченная Джола вытирала ей мокрый лоб.

— Э, голубушка, да вы, я смотрю, торопитесь, — заглянув под простыню, то ли похвалил, то ли упрекнул старик.

За дверью Арден ждал, когда понадобится его помощь, готовый помчаться куда угодно и сделать самое невообразимое. Он все прислушивался, но не слышал ни крика, ни стонов, зато странный шум, похожий на морской прибой, становился все громче, да в ушах застучало. От победного 'Уа!', разнесшегося на весь дворец, он вздрогнул и приступил было штурмовать дверь, но Яффа решительно оттерла его от отвоеванной щелки, сказав только:

— Сейчас, сейчас! Все хорошо!

Подошедший рю Диамант понимающе похлопал его по плечу. Дверь распахнулась.

— Росинка! — Арден подскочил к кровати, оглядел жену, почему-то ожидая увидеть только что не смертельные раны. Но она только улыбалась радостно и смущенно.

— Все хорошо, родной, — повторила она, приживая к щеке его ладонь. — Только...

— У вас дочка, господин Арден, — сказала рядом Яффа. — Очень красивая и довольно большая. Фунтов десять! — и она положила ему в руки голый розовый комочек с золотисто-рыжим пушком на макушке.

Глава двадцать восьмая, о и женской доле.

Молодая красивая женщина, сидя на низкой и широкой постели, покрытой покрывалом с изображением сверкающей жар-птицы, сосредоточенно кормила голенькую малышку. Та энергично сосала, в такт шлепая ладошкой по маминой груди и крутила лапкой с сахарными ноготками.

— Озорница, поешь спокойно, — ворковала над дочкой мамочка, целуя маленькую ручку. Ладошка немедленно вырвалась и шлепнула маму по губам.

Тут женщина отвлеклась на шум. Кто-то пытался открыть дверь в спальню, толкая створку. Та наконец поддалась, в щелку протиснулась рыженькая девочка, тоже голенькая, прошлепала по ковру и полезла на кровать.

— Мама, нашля! — победно обнимая маму за шею и прыгая, обрадовалась рыжуля. — Мама, титю!

— Ула, тише, тише, родная! — третья попытка оторвать цепкие пальчики удалась. — Ула, сядь рядышком.

Послушная Ула села и стала тянуть сестру за ногу, приговаривая:

— Уди! Уди! Моя мама!

Сестра возмутилась, но маму, конечно, не отдала.

— Малих! Малих! — возопила счастливая мама двух любящих дочек. На крик прибежала няня, молодая стройная брюнетка.

— Простите меня, госпожа! Маленькая принцесса опрокинула на себя сок, я только сняла с нее платьице и отвернулась взять другое... — говоря все это, няня пыталась оторвать ручки Улы от ножек Иви. — Пойдем, Ула! Сегодня праздник, Рилан испек пирог, твой любимый, с персиками.

Ула орала громко и заразительно, так что сестра, хоть за ней и осталась победа, тоже заревела, из сочувствия.

— Это бесполезно, Малих, — махнула рукой Росинта, высвобождая из корсажа вторую грудь и прикладывая к ней младшенькую. — Давай ее сюда.

Ула была усажена на свободную коленку и вознаграждена. Бедный обиженный ребенок, сверкая крупными слезами, всхлипывая, сосал отвоеванную титю, держа обеими руками, и победоносно лягал сестренку.

Малих тем временем принесла на большом подносе пирог и графин с морсом. Морс был настоящий, ласурский. Жаль только, что клюква и брусника в Крее не водились. Зато были кизил и барбарис. Правда, на кизиловый морс, а особенно кизиловое варенье Фаррелы теперь реагировали, скажем так, нервно.

Уле исполнилось полгода и, как сегодня, родители праздновали маленькую дату. Рыся, отвлекавшаяся на дочку, еще не доела отбивную, когда Ардену подали десерт — крошечные пустотелые булочки и розочки цветного стекла с разным вареньем: янтарным абрикосовым, темно-пурпурным вишневым, рубиновым кизиловым, прозрачным и тягучим виноградным.

— Давай мне ее, Росинка, поешь как следует, — забирая дочку, велел Арден. — Ну-ка, давай, попробуй, как тебе, моя сладкая? — ворковал папочка, давая доче пососать измазанный вареньем палец. — А это? Нравится? — продолжая дегустацию, Арден потянулся пальцем к следующей розетке. Палец нащупал пустоту. Кизиловое варенье перинкой лежало на отбивной, даже розетка была подчищена куском лепешки. Рыся ела с тем же выражением лица, что бывало у оборотней на охоте при виде крови.

-Росинка, это то, что я подумал? — несколько растерянно сказал муж.

Росинта, не слыша, проглотила последний кусок, посидела, смакуя послевкусие, и переспросила:

— Что? Что ты спросил, любимый? — оглядела свою тарелку, измазанную вареньем, подняла на него синие изумленные глаза. — Я что, опять беременная?!

Иви родилась ровно через год после Улы, день в день, даже приблизительно в тоже время — за час до рассвета. Обе были похожи, как две капли воды, друг на друга и на отца, только волосы мамины, но вместо Рысиного буйного пламени, кудряшки малышек были светлой, золотистой рыжины. Росинта еще утверждала, что пальчики на ногах у девочек совсем как у нее. Больше, как ни старалась, мама сходства в детях с собой не находила. Тогда же у них в доме появилась Малих, молодая фарга. Ее привел Нили, коротко представив как свою невесту. Она, кстати, была барханной кошкой. Причем кошкой, как положено — песочно-желтой с черными полосками, а фаргой — черноволосой и желтоглазой. Как говорил сам Нили, в женщине важна загадка.

— Малих, возьми маленькую, — попросила Росинта, выныривая из воспоминаний. — Осторожно, она уснула. — А ты уже брось притворяться, шалунья. Ты вовсе даже не ешь, так, место застолбила, да? — пересадила дочку на покрывало, стянула корсаж. — Будешь пирог, лапуля?

— На учки! — скомандовала лапуля, забираясь на маму, как положено рыси.

К вечернему купанию, к счастью, подоспел папа, иначе опять бы не обошлось без скандала. Дети, накупанные и накормленные в порядке старшинства, спали в колыбельках под присмотром няни. Кстати, Нили особо оговорил, что два дня, вернее, две ночи в неделю, Малих принадлежала только ему. Завтра, кстати, была бы очередь родителей, если бы...

Если бы они не покидали Крей-Тон, в котором прожили без малого три года. Покидали, правда, не насовсем. Арден, теперь военный атташе, получил трехмесячный отпуск. Росинта, между прочим, до сих пор считалась состоящей на военной службе, поскольку король счел ее дружбу с крейскими дамами государственно-важным делом.

Глава двадцать девятая, в гостях хорошо, а дома лучше.

Росинта немного стеснялась показываться в Узаморе. Арден еще перед рождением Улы уверенно ожидал сына, ссылаясь на семейный опыт. В смысле, у трех поколений Фаррелов рождались только мальчики. Но когда родилась одна дочка, а следом другая, Арден ничуть не расстроился, напротив, Рыся чувствовала, что детей он не просто любит, а обожает. Однако вопрос о третьем ребенке покуда не поднимался, хотя бы потому, что Гродены, например, доказали: если что произошло один раз, может и не повториться, а что произошло дважды — третьего не миновать. Вот и присылала в письмах Армель отпечатки шести лапок.

В Крей-Тон уже отцвели сады и рыжее солнце решило, что пора запускать лето. А в Узаморе только-только сошел снег и выглянули посмотреть на беременные почки первоцветы и пролески. Вскрывались реки, серые льдины лезли на берег погреться. После яркости и пестроты юга глаз отдыхал на спокойном изумруде хвои, холодном сапфире озер. Запахи, запахи которыми невозможно надышаться! Талого снега, прелой листвы. Прозрачный воздух и все кругом хрустально-хрупкое. Росинта больше всего любила это время года, даже когда жила в Вишенроге. Но узаморская весна манила, звала, соблазняла.

— Не спится? — муж подошел, прижался сзади, большой, теплый. Так и стояли на скале, ждали солнце.

Вчера они открыли зеркало прямо во двор родительского дома, к обильному и вкусному столу. Многочисленный соскучившийся клан разделился на сдержанно-радостную мужскую треть, шумно-радостную женскую, и на детскую ликующе-вопяще-прыгающую треть с хвостиком. Затисканные и зацелованные Ула и Иви переходили из рук в руки, как полковое знамя во время присяги, попискивая и покрякивая, пока не дошли до Лавены и Адэйра. Даже в руках бабушки и дедушки нисколько не прониклись авторитетом, особенно старшенькая. И за нос ухватила деда, и в глазу пальчиком поковырялась. Младшая, улыбаясь двумя зубами, на всякий случай еще погрозила кулаком. Довольный вожак поцеловал внучек в круглые щеки — как знак качества поставил.

— Молодец, дочка, — похвалил Росинту. — Подарки-то тебе за внучек лежат, дожидаются.

Подбежавшие Аден и Аки ревниво затеребили отца за рукав, требуя посмотреть, что это за девчонки такие, за которых подарки дают.

— Вот эта, потолще которая, красивая! — определил Аки, тыча пальцем в Иви. Ула, то ли обидевшись, что не она самая красивая, то ли возмутившись, что в сестру родную невежливо тычут, от души стукнула по наглецу кулаком, но промахнулась и попала по Адену. Степенный близняшка задумчиво посмотрел на драчунью, перевел взгляд на ту, что 'потолще', оценил:

— Да они обе рыжие же!

После завтрака Арден принес в гостиную две загадочные конструкции, упаковал туда дочек и предложил жене прогуляться. Огромные рыси комично трясли переноски, прыгая по камням, дети болтались и орали.

Оборотень двигался вверх вдоль русла реки. Рыся болтала корзинкой следом, и довольно раздраженно думала, что ручка у переноски мало того, что неудобная, так еще воняет чем-то, и вообще, надо что-то другое придумать, что бы детей таскать, а то недолго по дороге и завтрак растерять — детям от качки, а родителям от тошноты.

Тропа полого шла в гору и наконец уперлась в скалу, с которой падал не слишком большой, но очень красивый водопад. Вода падала не одним потоком, а струилась лентами, падая в круглое озерцо. Арден обогнул уступ, несколькими прыжками достиг вершины и скрылся. Росинту он встретил уже в человеческой ипостаси. Как раз вовремя, что бы подхватить падающую корзинку, потому что женщины удивляются одинаково, даже если они рыси.

Рыся обернулась и от души ахнула. На вершине из огромных кедров величаво выступал красавец-дом. С севера и северо-запада вокруг к нему примыкали всяческие хозяйственные постройки, соединенные с домом крытыми галереями, а на восток и юг дом смотрел большими окнами двух этажей. Высокое крыльцо, внизу переходящее в веранду, а вверху — в балкон, делило дом пополам. Круглое чердачное окно, окна, двери, балясины веранды и балкона украшала тонкая резьба.

— Нравится? — заранее зная ответ, спросил Арден. Рыся только часто-часто закивала, не в силах сказать хоть слово. — Пошли, — он вынул заскучавших дочек из поносок, положил Иви на плечо, а Улу посадил на согнутую руку.

Половину первого этажа занимала кухня, улыбающаяся изразцовой печью, с полками, столами, буфетами, сияющая полом из светлого гладкого камня. Вторая половина — столовая, она же гостиная, с дубовым столом и дубовыми же стульями с мягкими подушками на сиденье для удобства, с лежанками вдоль теплого печного бока, с подоконниками, под которыми прятались шкафчики и полки, с двумя диванами, массивными и крепкими, как крепостные бастионы. И витая лесенка на второй этаж, а там — слева спальня, большую часть которой занимала супружеская кровать под пологом, а остальную — камин и ковер из шкур, мягких и шелковистых, один вид которых двигал мысль в определенном направлении. Справа — еще две спальни, в каждой по две кровати с бортиками, обитыми теплой тканью. При виде простаивающих спальных мест супруги оглянулись на белый ковер.

Теплый чердак превратили в гардеробную, рукодельную и вообще мамину комнату, как сказала Рыся, куда можно сбежать и поваляться на оттоманке, пока не найдут и не вернут к семье и мужу.

— Самое главное, все шкафы, полки и полочки пустые, — осознала жена. — Представляешь, какие у меня хлопоты будут?

Покормленные дети обживали девочковую детскую, родители обновляли ковер.

— Арден, а почему раньше нас родители не отселили? — изучая узоры на потолке, лениво поинтересовалась Рыся. — Из-за того, что мы теперь детные и взрослые?

— Нет, Росинка. Из-за Аки и Адена. В родительском доме остается младший сын. Им теперь хлопот! Дом же на одну семью, а младших двое.

Росинка посочувствовала, но вяло. Ее занимал свой дом и свои заботы.

Глава тридцатая, знакомые все лица.

— ... первый раз обустраивать свой собственный дом — это очень волнительно, правда, — задушевно поведала Рыся подруге, сваливая в карету разного размера свертки и пакеты и отпыхиваясь. — И теперь я понимаю, почему Арден предложил сперва отправиться в Узамор!

— Мгм, — многозначительно ответила Армель, освобождаясь от поклажи. — Ох, и устала же я! Рыська, я раньше не знала, что ты такая тряпичница! Осталась хоть одна лавка в Вишенроге, в которой мы не были?

— Не ворчи, — весело угомонила ее Рыся, отправляя кучера во дворец — все равно места там не осталось, даже на крыше был приторочено нечто громоздкое — то ли туалетный столик, то ли комод. — Пойдем лучше обедать!

Госпожа рю Дюмемнон осталась совершенно такой же, какой Рыська ее помнила в те времена, когда Армель поступила в трактир подавальщицей. Мастер Пиппо недавно отошел от дел и жил на полном пансионе у одной очень милой вдовы лет на двадцать его моложе. Она звала его 'мой милый мастер Пип', чем очень раздражала Ваниллу и Персиану. Новый повар, высокий и широкий, как посудный шкаф, был абсолютно лыс, хотя и не стар, имел крючковатый нос и пухлую нижнюю губу. Это, а также блестящие черные глаза и кольцо в ухе, по мнению господина рю Дюмемнона, обличало в нем волокиту и сластолюбца. Дрюня был очень озабочен угрозой целомудрию жены, но мудро молчал. Впрочем, может быть, его останавливала не просто мудрость, а мудрая осторожность? В кулаке мастера Болларда помещался полупудовый кочан капусты, а своим тесаком он легко шинковал на отбивные кабаньи и оленьи окорока.

Так вот, госпожа Ванилла встретила двух подружек сдобными объятиями и лобызаньями.

— Кисуля ты моя рыжая! Красота ненаглядная! — она повертела Рысю, с удовольствием оглядывая со всех сторон. — Доброго дня, Армель, — улыбаясь постоянной посетительнице. — Вы, никак, одни? И то дело, не все же с детьми да мужьями надрываться! Идемте, идемте, мои карамельки, сейчас я вас буду обкармливать, — подхватив юбки, дамы вслед за хозяйкой поскакали по лестнице.

Что-что, а слово свое госпожа рю Дюмемнон всегда держала. Обкормленные и напоенные дамы отвалились от стола, чувствуя себя сытыми пиявками.

— Рыся, давай возьмем портшез, — лениво предложила совершенно осоловевшая Мель.

— Никаких портшезов! — отрезала Росинта. — Я против! Я против угнетения человека... ик! человеком!

На углу Дворцовой улицы фарги расстались, договорившись увидеться за завтраком у Гроденов.

'Странно чувствуешь себя, вернувшись взрослой в родной дом. Все знакомо, все узнаваемо. И все другое. Так в детстве с любимыми туфельками — по-прежнему, удобные и красивые, только ты из них выросла. Хотя разве можно вырасти из целого королевского дворца?' — так думала Росинта, бесцельно блуждая по длинным переходам, коридорам, залам, как в детстве. Парадный обед у Его Величества был в день приезда, как и представление Улы и Иви. По случаю знакомства правнучки получили по погремушке, конечно же, чудовищно дорогой и баснословно красивой. От Аркея и Бруни, к слову, внучки получили по изящному браслетику из ромашек. Ромашки поблескивали оранжевыми гиацинтовыми глазками.

У мамы в кабинете горели лампы. Рыся кивнула караульным гвардейцам, послушала от двери, как скрипит перо, шелестят бумаги, тихие голоса Ее Высочества и господина Хризопраза. Помедлила — и не вошла почему-то. Уже повернулась было уходить, когда дверь отворилась и Бруни, которую секунду назад что-то необъяснимое толкнуло отложить документ, подняться и выйти, окликнула:

— Рыся, доченька, ты что же не заходишь?

Рыся в результате так и не зашла. Вместо этого они с мамой пошли купать и кормить девчонок, а потом засиделись до такого поздна, что семья, не дождавшись, поужинала и разошлась спать. Правда, Аркей, за двадцать лет супружеской жизни категорически отвыкший спать в одиночестве, и теперь не изменил привычке и вместо спальни ушел в кабинет. Арден, у которого во дворце не было ни кабинета, ни дел, впрочем, тоже спать не лег, а пошел с тестем, где и обнаружил в себе задатки хорошего секретаря.

— Да, внушительно, — глядя на ворота и забор особняка Темных Ловцов, уважительно сказал Арден. — На городской острог похоже.

На стук дверного молотка в виде волчьей головы уже спешил привратник, он же дворник и садовник, сухой корявый старик. Правду сказать, вся прислуга в доме была тонкая и звонкая, особенно няньки. Одна Матушка Нанна из последних сил поддерживала фигуру. Хотя судя по завтраку, семья не голодала.

В честь гостей Веслав взял выходной. Старшие близнецы, Фелан и Вигвар, только что переведенные курсанты второго курса, по случаю каникул жили дома. На время учебного года добрый папенька водворил детей в казарму. Теперь они и средние, Кайд и Тэйт, сотрясали брусья турника, лазали по веревкам, бегали по бревнам. Сложный лабиринт в саду призван был откачивать у детей лишнюю энергию, но справлялся плохо. Вечером замертво падали все взрослые, а дети еще успевали на сон грядущий покататься по перилам, подраться подушками, подбросить друг другу в постель то жаб, то кузнечиков и сделать еще массу нужных и важных дел. Даже младшие, годовалые Лирой и Скай, которые пока больше ползали, чем бегали, очень боялись хоть что-нибудь пропустить и везде успевали — уронить, опрокинуть, рассыпать, испачкаться, послюнявить. Сразу после завтрака помогать родственникам ринулась еще и Ула. Иви, оставшись в одиночестве, в расстройстве сосала кулак и дрыгала ногами, пока не уснула. Пока взятые в плен Веслав и Арден давали младшему поколению мастер-класс, а младенцы гоняли нянек почем попадя, подружки дорвались поболтать о своем, девичьем.

— Боюсь, брошу кормить, и вся красота пропадет, — озабоченно говорила Рыся, закончив кормить дочку и разглядывая груди. — Будут вместо красоты уши спаниеля...

— Ерунда, — отмахнулась Мель, гордо оглядывая декольте, из которого вырывались сливочные волны и даже в некотором смысле цунами. — Я вот шестерых выкормила, и все только на пользу!

Глава тридцать первая, подружки.

— Росинка, нас пригласили в гости. Вчера видел в полку Фитора Луана, — укладываясь спать, вспомнил Арден. — Только, может, девчонок с няней оставим?

— Как ты можешь, Арден?! — излишне пылко возразила Рыся. — Они же наши дети, да еще такие крохотные! Они должны быть с мамой постоянно! — Арден открыл рот, что бы согласиться, судя по выражению лица. — Впрочем, я думаю, на несколько часов мы можем их доверить няне, -передумала Росинта. — Должно же быть у нас личное время? Вот сейчас, например? Иви только к утру кормить...

Дом, в котором теперь жила Микил, и сравнить нельзя было с особняком Самсана Данира ан Третока. Простой каменный дом в два этажа, похожий на соседей слева и справа. За кварталом Белокостных, начиная от набережной Русалок, отстроили новый квартал, прозванный в народе кварталом Клыкастых. Селились там, в основном, офицеры и те гвардейцы Черного полка, которым было разрешено жить не в казарме ввиду семейного положения. Правда, одним дом Фитора отличался — под окнами, вдоль тротуара, возле крыльца — на каждом свободном клочке цвели цветы, необычные для Вишенрога. Их Микил присылали с родины. За домом еще была устроена оплетенная плющом беседка и качели, какие ставят в Крей-Тон. Больше никаких воспоминаний о Крее Микил не хотела. Обстановка дома, угощение, прическа и гардероб хозяйки, даже разговоры — все было подчеркнуто ласурское. После обеда оборотни удалились смотреть коллекцию оружия, а Рысю Микил с таинственным видом поманила на второй этаж. В самой теплой и тихой комнате, заваленной игрушками, в колыбельках спали два малыша, по виду годовалый и месяцев девяти.

— Вот, Росинта, познакомься! Сыночки, — гордо представила Микил, щупая пеленки. — Ты же мне сразу говорила, что детей ждать нечего. А какая семья без детей? Мы как обустроились, обжились, я думать стала. Говорю своему левику: 'Может, я тебе изменю разик? Это ж для дела!' А у него клыки и когти как вырастут! Ладно, говорю, ладно! А ты? Он говорит: 'Что я?' Предложи что-нибудь, а то только и можешь, что критиковать! Взял меня за руку и повел. Приходим в больницу королевы Рейвин, он с порога — подкидыши есть? Ни тебе 'добрых улыбок', ни 'теплых объятий'! Служительница, чинная такая, опешила и говорит: 'Есть, как не быть'. Фитор ей — несите. Выносят нам — один ничего, сытенький и головку держит, а второй! Дня два от силы, синенький, худой, голова большая. Берите, говорят, того, который побольше, второй может, и не жилец даже. Куда там! Я в него вцепилась, Фитору кричу — бери второго! Так бежали, как гнались за нами! А кто бы отнял? Кормилицу нашли — из наших, соседка то есть. Своего котенка кормила, и нашего, полгода где-то. Теперь-то он как братец, козье пьет. Выправился.

Стукнула дверь, пропуская оборотней, и Микил зашикала, для порядка, чтобы не шумели.

— Госпожа, к вам молодая фарга, — доложила Катарина. Рыся была очень занята — учила пить молоко из блюдечка крохотного щенка, подарок Его Величества. Правнук Стремительного носил имя Молниеносный, коротко — Моня. Следом за Катариной в гостиную вошла Филис.

— Филис! — Рыся накинулась на подружку с объятиями и поцелуями, однако встречена была довольно холодно.

— Рыська, как ты могла?! — вместо 'здрасьте' вопросила лисичка. — Как ты могла его там оставить?!

Росинта виновато вздохнула, вручила Моню и блюдечко Катарине, повернулась к подруге:

— Филичка, так отпуск только Ардену дали. И то только потому, что мы в Крее неизвестно на сколько останемся, а Лин с Нили год дослужат и сменятся.

— Год! — заламывая руки, как актриса на ярмарке, повторила Филис. — Год! У тебя двое детей, у Жульки — трое, Белл родила, Тойя беременна, одна я — как пустая бутылка!

Вернувшаяся с подносом Катарина, вернее, содержимое подноса, и покаянное обещание Рыськи взять Филис с собой — а там-то уж Лин от детей не отвертится! — немного примирили фаргу с действительностью. Однако хвастаться дочками Рыся решила повременить.

За свиными ребрышками были поданы знаменитые вафли, конечно, не такие вкусные, как пекла Ее Высочество, но тоже ничего. После третьей Филис отмякла.

— Я тебе подарки привезла от наших. Самим-то вам не получится в Козеполье наведаться? Ну, мы так и думали. Жалко. Соскучились все. Посмотрела бы, как живем. Вокруг кузни уж целый хутор. Тибо с Беллой с родителями живут, одну спальню им переделали, во второй пока я, потом опять детская будет. Госс со своей Иллкой тоже в клан не захотел, отстроились. И Тойя с Нэхором. Сколько к ней сватались — губы гнула. А тут отец на ярмарку наладился, ну и мы с ним — свое продать, чужое купить. Ходим по рядам, прицениваемся. Стоит мужчина, благородной такой наружности, седой, волосы до плеч кудрями. С ним парень, сразу видно — сын. Один-в-один, только не седой, а черный. Торгуют они серьгами, кольцами, и вообще женским разным. Ну, мы с девчонками зацепились глазом. Старик нам и говорит, примерьте, мол, молодки. Я себе серьги приглядела, маме колты, ты же знаешь, она носит по-старинному. Белл выбирает и себе, и Жульке, Иллку тоже не откинешь. А Тойя смотрит на одно кольцо, глаз не сводит. И простое, без камня вовсе, но красоты такой! Это, говорит, хочу, и на палец — примерить. Парень-то улыбается и говорит: 'Не продажное кольцо, невесты это моей'. Ну, мы возмущаться, как так? Тойя смотрит на него и спрашивает: 'Кто твоя невеста? Я у нее куплю'. А он облапил ее и нагло так: 'Ты моя невеста! Жениться отец велит, так я на кольцо и загадал — кому первой понравится, да подойдет, на той и женюсь!' Она кольцо с пальца тянет — никак! Раскраснелась вся, народ уж смотрит. Убежала. Мы за покупки рассчитались, а за кольцо хозяин не взял. Я за ним, сказал, сам приеду. Два раза приезжал, а на третий остался...

Рыська романтично вздыхала, и незаметно неромантично съела еще тарелку ребрышек. Хорошо еще, без кизилового варенья.

Глава тридцать вторая, родня.

Две самые несчастные фигуры хоть в жизни, хоть в литературе — свекровь и теща. Формально, теща стоит на первом месте — хотя бы по числу упоминаний. 'Притча во языцех' и 'В каждой бочке затычка' — это про нее. Но если смотреть, так сказать, в корень, отношения тещи и зятя — это вполне мирное сосуществование, с легким флером неприязни, что, по большему счету, с обеих сторон больше дань традиции. Хотя есть смельчаки, под пиво даже могущие заявить, что 'Теща — мировая баба!', хотя чаще, конечно 'Лучше б я женился на сироте!', да и то из ложно понятого чувства долга. Что касается свекровей и снох, то тут, в силу принадлежности к одному полу, диапазон отношений лежит между 'лучшие подруги' и 'сдохни'. Но это крайности. Обычно стрелка колеблется возле 'вооруженный нейтралитет'.

А все почему? Или мамочка пестует 'комышек золотой' и все никак достойный ларчик ему не найдет, да следит, не обидит ли кто сыноньку дорогого? Хорошо ли мальчик кушает? Что за жена, мужа до осьми пудов откормить не может! А откормит ежели — так опять причина: 'Нет у ребенка, видать, другой-то радости, поесть разве только!' И вообще, какая тут тебе жена, тут твоя мама! Или жена молодая, замуж выйдет, как диван купит. Я же, говорит, только его выбирала, какие у мебели могут быть родственники? Разве только столяр денег на новую обивку даст, и то лучше пусть сам не заходит, а переводом пришлет.

В семье Росинты и Ардена Фаррел было бы весьма опрометчиво ругать тещу, даже если бы у зятя был повод. Что касается свекрови, то Рыся видела ее так редко, что у нее пока что не нашлось и одной причины думать про Лавену дурно, и они общались очень дружелюбно. Даже решение старших Фаррелов построить им дом в Узаморе, на землях клана, при том, что Арден никогда не говорил, что собирается там поселиться, было принято молодыми с искренней благодарностью.

Остальные невестки, видящие свекровь чуть ли не ежедневно, относились к ней куда теплее. Никакой фантастики — Лавена пребывала в убежденности, что муж и жена — половинки целого, а как можно любить одну половину яблока иначе, чем другую? Кто-то мне возразит, что яблочный бок бывает и с червоточинкой. Но Лавена в своих невестках решительно не находила изъяна. Если бы ей было свойственно болтать с кем-либо о семейных делах, слушатель изнемог бы под тяжестью их изобильных достоинств минут через пять.

Пора уже, кажется, вообще поговорить о Фаррелах. Степенных и спокойных в семье было четверо: сам Адэйр, Айкен, Арден и, как ни удивительно, Аден. Остальные, кроме хвоста, имели в попе еще и шило. Аки — два. Свое и Адена. Самое качественное шило, не считая Рыси, разумеется, было у Аллина. У него даже в рысьей ипостаси вид был разухабистый, одно лихо заломленное ухо чего стоило!

Будучи молодым и холостым, Аллин влипал во все переделки и влезал во все заварушки. Мордобой он любил не меньше, чем молодых красоток. Мне неловко это говорить, но очень часто он приставал к какой-нибудь сочной молодке не столько ради романтического свидания на сеновале, сколько в надежде, что на сеновал с девицей придет кузнец и будет повод хорошенечко подраться. Он и женился так! Ездил по поручению отца в столицу, на обратном пути встретил клан Тисовых Кошек, остался ночевать, и не дожидаясь рассвета уехал, зачем-то выкрав из дома главы клана младшую дочь. Виделись они до этого всего минуту. Она всего лишь, по обычаю, поднесла гостю кружку взвара и кусок пирога. Поднесла и поднесла. Гость ел и нахваливал хозяйку. А почему бы не похвалить? Явно же неона бухнула в его взвар полную солонку? Или две? На зубах поскрипывало даже... Он доел и допил, лег спать, недолго, правда — все больше к колодцу бегал. А потом оседлал тихонько хозяйскую гнедую кобылу, завернул Элву в одеяло с головой, и увез. Вместо седмицы они добирались в Узамор дней пятнадцать. Он все от нее прятался и путал следы. В результате девица добралась до Туманных Донов на полдня раньше, и отрекомендовалась невестой. Кобыла и одеяло были презентованы как приданое. Лавена и Адэйр, лицезрея на своем пороге босую девицу в богато вышитой ночной сорочке вроде и не удивились даже. Ну, невеста и невеста, бывает. На лицо красивая, сорочка на всех местах натянута, как корка на арбуз — значит, детей легко носить будет и кормить есть чем. Кобылу в стойло, одеяло в дом, невесту — в баню и за стол, кормить. Прибыл Аллен, а новая сноха уж посуду с маменькой на кухне моет, в матушкиной же юбке. Отец ласково встретил сына у крыльца затрещиной, маменька за ухо оттаскала. За то самое. Само собой, свататься поехали. Ни утра не ждали, ни сыночка не спросили... Трое детей уже, а все как прежде, все на хвост приключений ищет. То есть теперь на два, конечно. И дети в него. Или в мать?

Насчет детей, кстати. Росинта всех мужниных племянников знала, разумеется, по именам. Но путала и стеснялась. Еще бы! Они все были почти ровесники и похожи на отцов, а те — друг на друга. И она, и Марита, и Элва с Брандой — никак в своих детях не отразились. Когда на тебя несется рысий прайд , вообще никого не отличишь, все одинаковые, как мыши. Только манулов и различишь. От рысей в смысле.

Айкен женился скучно. Встретились, влюбились, свадьба, война, разлука... А вот Асмет! Об этой истории стоит рассказать отдельно...

Глава тридцать третья, сказочная.

Малыш Асмет очень любил слушать сказки, но, несмотря на это, всегда возмущался. Вот, к примеру, сказка про Красную Шапочку и Серого Волка. Надо же было так переврать! Во-первых, Волк был, конечно же, оборотнем и никакую бабушку не мог съесть по определению, хотя бы потому, что старушки невкусные. Во-вторых, Красная Шапочка была фаргой, а Волк не страдал каннибализмом. Короче, они встретились, полюбили друг друга и жили долго и счастливо. Их сын, Серый Волк — младший, был, как известно, другом и соратником Ивана-царевича, участвовал в экспедиции по поиску молодильных яблок и в эвакуации Елены Прекрасной из обветшавшего замка Кащея Бессмертного. Такой был беспечный субъект, знаете ли. Все надеялся, что скоро умрет и совершенно запустил жилищный вопрос.

Или возьмем сказку про Волка и семерых козлят. Какой поклеп! Какая клевета! Семеро козлов, старшему аж к сороковнику, жили на содержании у бедной матушки и вели, мягко сказать, асоциальный образ жизни. Бедная женщина выбивалась из сил. Ее сосед, почтенный мясник, как вы догадались, оборотень, взял на себя труд образумить великовозрастных лоботрясов. Те, отказавшись, поначалу, вразумляться, с криками 'За козла ответишь' пытались напасть на господина Волка и нанести, как пишут в полицейских протоколах, повреждения различной степени тяжести. Получив по рогам, эти наглые рожи не постыдились рассказывать на всех углах, что 'хулиганы зрения лишают', но несколько повторных сеансов пробудили в них совесть, а переезд маменьки к соседу — голод. Исправились, открыли лавку, еще и торговали сбитнем на разнос.

Но это не главное. Больше всего Асмету хотелось влюбиться и жениться, как в сказке. Встретить заколдованную принцессу, или спасти красавицу, запертую в башне, или увидеть у ручья фею... В юности даже как-то жабу поцеловал. Пригрезилось, что ли? А ему все больше фарги попадались, никакой романтики. В поисках чудес и приключений Асмет облазил не только Узамор, Ласурию, Весеречье и Драгобужье, но даже проник непостижимым образом в легендарный Лималль, но нашел только глюкозимую кордыбанку и порадовал эльфиек, в кои-то веки дорвавшихся до свеженького. Впрочем, он и без кордыбанки бы... Не найдя любви и там, юный оборотень решил в ней совершенно разочароваться и даже подумывал разочароваться в жизни. Но тут-то все и произошло, тут-то все и случилось.

Бранда родилась неподалеку от знаменитого Гнилого Лабиринта. Отец ее служил при нем егерем — ловил беглых каторжан. Ну как ловил. Поймал бы, если бы сбежали. Тонкая душевная натура пятнадцатилетней Бранды тяготилась каторжной атмосферой. Ей, бедной, казалось, что она сама — пленница. Кругом на многие мили одни только патрули да пикеты, гномы роют в горах свои сокровища... И никому нет дела, что каждое утро на заре расчесывает золотые кудри красавица фарга, текут по скале золотые пряди... Или купается красавица в озере, плещет воду на тонкий стан и высокие груди, оглаживает крутые бедра — и надежды никакой нету, что кто-нибудь подсмотрит. Эх..! Тоска! От тоски девица не могла проглотить и крошки. Съест, бывало, бараний бок, пирог, с мясом опять же, перепелов запеченных, ветчинки, оглядит стол и губки задрожат — нет аппетиту и все тут!

Асмет в поисках романтики как раз и забрел в их края. Провалился в болото по самое брюхо — а все потому, что пребывал в мечтаниях и не углядел, как поблескивает среди моховых кочек тусклая тяжелая вода. Хорошо хоть сообразил, подтянулся кое-как к топляку, оперся грудью, по волоску, по шерстинке вытащил себя на поваленный ствол, по нему на дрожащих лапах доплелся до твердого берега. Тут она его и нашла, Бранда. Пошла за клюквой, а он лежит, тиной воняет. Сделала волокушу, дотащила до дома. Там уж мать напоила его кровью с молоком, а отец помог отмыться.

Ночью оба не спали. Бранда от радости, что нашла, наконец, свое счастье, а счастье — от стыда. Это ж надо так опозориться! Нет бы ее спасти, дракона там убить, сразиться с целым воинством! Нет, предстать перед Златовлаской в таком жалком, таком позорном виде! Короче, только природный такт и отцовское воспитание не позволили ему уйти от Звездных Скитальцев. И совсем, совсем немножко — картины купания и расчесывания.

Бранда, в свою очередь, очень хотела быть спасенной со всеми вытекающими. Как она сожалела, что вместо обдумывания фасона свадебного платья не посвятила ночь разработке Грандиозного Плана! По счастью, как мы знаем, гость остался, залечивать полученную по неосторожности рану. В ногу у него вступило, что ли. Он не уточнял, а хозяева были деликатны. Бранда, находящаяся в шаге от счастливого замужества, потратила день не без пользы и ложилась спать с улыбкой.

На следующее утро, после обязательных процедур, проводимых с особой тщательностью, в надежде на зрителя, который, разумеется, не обманул ее ожиданий, Бранда шла по росистой траве, осторожно и кокетливо стряхивая с ромашек звонкие капли. Вдруг девушка в страхе закричала — болотная гадюка мелькнула желтой шкуркой возле босой ноги. Асмет ринулся и в одно мгновение когтем отсек змеюке голову. Бранда, дождавшись, пока он обернется, упала в обморок, тщательно целясь, и попала как раз ему в руки. Тут она немедленно ожила, поерзала, устраиваясь поудобнее, и открыла огромные голубые глазищи.

— О, мой герой! Ты спас меня! — проворковала она, подставляя спасителю губы для поцелуя, а потом смущенно отворачиваясь, отчего поцелуй срикошетил на красивую шею. Так герой и красавица нашли друг друга. Жалко только невинно погибшего ужика, перед смертью еще и покрашенного охрой.

Бранда до сих пор была натурой мечтательной и романтической. Правда, муж, дети и дом оставляли мало времени для предания мечтам, зато уж забеременев, она отдавалась им целиком. Да, она мечтала, а вовсе не спала и ела, как думали окружающие. Именно в таком порядке — мечтала, ела и спала. Жаль, остальные не видели, какие замечательные цветные сны ей снились!

Глава тридцать четвертая, мужчины и женщины.

— Нет, я очень люблю детей! — горячо уверял Веслав Гроден Ардена. Оборотни пили пиво в предбаннике новой Фарреловой усадьбы после парной. — Со старшими, конечно, интереснее. Считай, взрослые. Я в их возрасте один жил. Я уж и средненьких охотиться учу. И малявки забавные. Придешь домой, повиснут на ботфортах, лепечут что-то. Но всему же надо меру знать! Мы же молодые еще! Я хочу жену, а не мать моих детей. Даже сюда всем кланом прибыли. Как я ей говорил — побудем вдвоем, оставим детей на нянек, что с ними сделается за неделю? Ни в какую — детям, видите ли, нужен свежий воздух! Я ей говорю — кто его в Вишенроге-то испачкал? Надулась... Хорошо хоть здесь младших госпожа Лавена себе забрала, и об остальных велела не беспокоиться. Говорит, никуда им тут деться.

— Правда, — улыбнулся Арден, наливая себе и шурину еще по кружке. — Места тут спокойные.

Оборотни еще выпили. Под янтарную рыбу, чуть подсоленую и подкопченую, пилось замечательно.

— Вкуснее, чем у вас в Узаморе, рыбы нет, — похвалил гость, выбирая кусок потолще.

— Ммм, — подтвердил Арден, дожевывая.

— Насчет детей, Весь, я тоже, — высказал солидарность Туманный Дон. — Два года Росинку по расписанию вижу. Улой была беременна, ничего, кроме плакать, не хотела. Потом одна родилась, вторая следом. То кормить, то купать, то газики, то зубы. То 'Арден, таким маленьким деткам лучше постоянно быть с мамой'.

Веслав отсалютовал товарищу по несчастью кружкой и опять взялся за рыбу.

В кухне, ставшей гораздо уютнее после обогащения Рысей многих столичных торговцев, фарги тоже пили, только не пиво, потому что Росинта, кормящая мать, не потребляла, а Мель ее поддерживала в воздержании из солидарности. Девушки пили узаморский взвар и ели Лавенины слоеные пирожки с сыром, рыбные рулетики и теплые булочки с маслом и икрой.

— Все-таки самцы, хоть мужчины, хоть оборотни, не умеют любить детей, — обвиняла Армель, откусывая половину пирожка. — Вот Веслав, — тут его жена понизила голос. — Он ведь нас из Вишенрога никуда не отпускает. Конечно, охотимся, изредка бываем в Козеполье, или вот в Узамор согласился. Он нас защитит и всем обеспечит, и с детьми он занимается. Но они у него не на первом месте, понимаешь? У него служба, какие-то таинственные дела с полковником Торхашем или Дикраем Денешем. Ну а дома когда бывает, то уж тут ему, — выделила она голосом, — все внимание должно быть. А я же не могу! У меня дети!

Росинта с энтузиазмом закивала головой, отчего кудряшки немножко попрыгали. Под столом завякал Моня. Он там прятался со вчерашнего дня, когда два волчонка и две рысенки едва не оторвали бедному щену уши, лапы и хвост.

— Хотя Веся тоже понять можно, — со вздохом призналась Мель, слизывая с булки икру и масло. — Вот, к примеру, в начале весны. Его дома не было целых две недели, я уж сама на стенку готова была лезть, — Рыся понятливо вздохнула. — Приехал, значит, дети все к нему липнут. Кто про учебу рассказывает, кто как чижика съел, мелкие весь мундир обслюнявили. Ладно, загнали всех спать, сами пошли в ванную здороваться. Потом вода остыла, ну, что осталась еще, перебрались в спальню. Не сразу, конечно, по дороге еще стол встретился, и кресло у нас такое удобное... Короче, добрались до постели, я руки-ноги расцепила, плюхнулась на спину, а из-под одеяла визг, рев! Кайд и Тэйт, забрались, оказывается, нас напугать, и уснули. Полночи успокаивали, укладывали, потом младших принесли кормить; только-только сами прилегли, старшие проснулись. Заботливые — завтрак родителям в постель подали.

— А я, Мель, боюсь. Как бы третьего не родить. Как меня все уверяли, что пока кормлю, точно не понесу! Враки все! Потом шаманка одна, Ракна, сказала, что траву эту, ну, что ты мне дала, тоже пить нельзя кормящим. А мы же не можем с Арденом, что бы совсем никак! Так вот как-то потихоньку... — смущенно пробормотала Рыся, раскрасневшись.

— Рыся, это как 'потихоньку'? — затеребила заинтересованная Мель. — Я дольше тебя замужем, а про 'потихоньку' не знаю!

Эта тайна покамест осталась достоянием семьи Фаррел, потому что из бани пришли мужья, проснулась Иви и фарги пошли купаться. Моню тоже выманили, и Мель сграбастала собакина, поцеловала мокрый черный нос. Оборотням был дан наказ караулить в предбаннике и они с тоской слушали женский смех, пока дверь не отворилась и из клубов пара им высунули одному дочку, второму собачку.

Ужин был в лучших Узаморских традициях. Запеченные целиком поросята, пироги на четыре угла — с дичиной, птицей, рыба на углях. Скромно поужинав, разошлись спать. Арден с Рысей остались дома, видно, совершенствовать свое 'потихоньку', пока Иви и Моня, сытые и разморенные, спали в обнимку на кроватке в 'девичьей' детской.

Временно бездетные Гродены умчались искать полянку с травкой помягче, наказав, что бы не искали. И завтра не искали, и послезавтра. И намедни — тоже. Мель перед уходом самолично заварила отвар и кожаную фляжку повесила на шею. Похоже, беленькая дочка Черным Ловцам пока не светила.

Глава тридцать пятая, которая должна была быть эротической.

У Росинты была Большая Тайна. О ней никто не знал, кроме мужа. С матерью таким не поделишься — не поймет, с подругами-фаргами — стыдно. Все дело, наверное, было в том, что она росла среди людей, но... Но она не могла заниматься любовью в истинной ипостаси. Несколько раз, правда, случалось, особенно весной, когда инстинкты брали верх над воспитанием. Кровь ударяла в голову, лапы дрожали от напряжения и азарта, она неслась вперед, ловя звук его шагов, его запах, его дыхание, он настигал, ее тело ждало его, подавалось, содрогалось от острого слепящего наслаждения, глушившего стыд. Потом стыд встряхивался и начинал клевать бедную Рысю. И сердце, и разум ругали глупый стыд, но он и не думал сдаваться. Только-только фарга расслабится, поддастся мохнатой мужниной лапе, замурчит под шершавым языком, поежится от удовольствия от ласкового укуса острыми клыками, как раз! Стыд шипит со дна души ехидным голосом: 'Фууу! Ты ведешь себя, как животное!' И вроде понимаешь, что ж такого — вести себя как животное, если ты наполовину зверь, а удовольствие уже сделало тебе ручкой, заодно лягнув Ардена в самое сердце. Возможно, если бы у них было побольше практики, стыд бы самоликвидировался, но они жили на чужбине почти всю свою супружескую жизнь, а в чужих местах особо не разбегаешься и уж точно не расслабишься. А уж как дети (простите меня, дети!) мешают родительскому досугу! Но Росинта была не тот человек и не та фарга, что бы пустить свою стыдливую проблему на самотек.

После отбытия Гроденов в столицу, Росинта выждала день, что бы не быть неделикатной, и раздала дочек: старшую Лавене, а младшую Марите, которая как раз кормила младшенького, толстячка Квинтина. Вернувшись к ничего не подозревавшему Ардену, решительно разделась, объявила изумленному мужу:

— У нас неделя! И пока я не стану нормальной фаргой, мы с тобой домой не вернемся! — и обернулась. То ли от угрозы, то ли от предвкушения удовольствия, Арден за секунду побросал по углам ботфорты, штаны и рубашку и тотчас был к ее услугам.

Супруги боролись со стыдом на берегу круглого лесного озера, по берегам густо заросшего огненными купавами, причем с такой отдачей, таким энтузиазмом, что цветочки тряслись и вздрагивали. Освежившись, решили загнать стыд в горы. Кстати вспомнилась одна уютная вершинка, на которой стыд не смел и высунуться. Они проверили. Точно, стыд не забрался даже до половины горы. Они душили стыд с таким остервенением, что забыли, что, собственно, стало первопричиной этого марафона. Вернулись домой на шестое утро и весь день и всю ночь проверяли, не разучились ли заниматься любовью по-человечески. А то мало ли? Одно найдешь, другое потеряешь.

Тем временем Иви напрочь отказалась брать в рот какую-то непонятную грудь, да еще кем-то пользованную. Она с чувством выплюнула сосок и гордо заорала на весь дом. Квинтин, не разбираясь, в чем дело, из принципа заорал еще громче. Его, правда, быстро удалось заткнуть, как бы грубо это не звучало. От истошного крика Иви Айкена и Мариту спасла Элва. И коза, которую Элва заставила мужа привести из ближайшей деревни. Всю дорогу, пока Аллин рысью мчался туда и обратно (коза от страха обогнала даже оборотня), Элва унесла племянницу домой и трясла как яблоню осенью.

Прискакавшая коза, отмахавшая не одну милю, как вы понимаете, не горела желанием 'вот прям счас' доиться. Она хотела травки, прохладной водички и релаксации. Коза релаксировала, Иви орала. Элва, отмотавшая все руки, сунула скандалистку родному дяде и ушла на кухню, накормить детей. Проголодавшиеся дети, молниеносно подъедая ужин, еще успевали комментировать.

— А что она так орет?

— А она долго орать будет?

— Интересно, а она еще громче может?

— Мама, а я когда маленький был, я так не плакал! Правда, мам?

— Мама, добавки!

Наевшись, дети перешли в зрительный зал, то есть уселись вдоль стенки и следили, как папа, качая и подкидывая, с несчастным выражением лица уговаривает вредного ребенка:

— Иви, деточка, не надо плакать! Не плачь, моя душечка, не плачь, моя рысеночка! Ну, Иви, моя букашечка, моя ромашечка, моя какашеч... — дети захихикали, папа вышел из транса и откашлялся.

Прибежала мама, уговорившая козу на стакан молока. Иви с полчаса оплевывала из рожка родственников, утомилась собственным шумом, изволила откушать и испачкать пеленки. Кроме пеленок, пострадала Элвина юбка и почти целиком Аллин, привыкший к фонтанчикам, и вовремя не устранивший протечку снизу.

Ночью, которую умные дети провели, нет, вовсе не у бабушки и деда, где их, возможно, ждала засада по имени Ула, а у Асмета и Бранды. Их собственные родители достойно несли караульную службу подле Иви, и так удачно, что когда пришло время прощаться, они почти подружились.

Вернувшиеся из отпуска в Крей-Тон Фаррелы с опаской ждали наступления кизилового синдрома. Росинта каждый день измеряла объем груди и талии, Арден ежедневно надеялся, что с сыном они немного подождут, и ежедневно же корил себя за недостойные отца мысли. Еще они еженощно не оказывали себе в больших и маленьких супружеских радостях, справедливо рассудив, что если что — то уже не повредит, а если пронесло — так, может, и в этот раз проскочит?

В день рождения девочек у них совершенно точно было только двое детей и ей опять можно было пить чудесную настойку.

Глава тридцать шестая, торжественная.

Его Величество король Редьярд с годами подсох. Фигура его, до сих пор матерая, теперь не казалась грузной. Его Великолепное Шутейшество Дрюня грустно говаривал, что и груз лет, и седину, и брюшко, за короля носит он. Насчет брюшка ничего не скажу, а вот супружеской спиной и особо мужниными ляжками госпожа рю Дюмемнон с возрастом начала гордиться. Сама она по-прежнему была шикарна, как каравелла.

Их Высочества принц Аркей и принц Колей, привычно стоявшие за правым и левым плечом отца с возрастом все больше походили один на мать, другой на отца, и странным образом — друг на друга. Колей, всю юность и половину зрелости тщившийся всем и во всем отличаться от старшего брата, последние несколько лет прожигал жизнь не со скоростью лесного верхового пожара, когда ветер несет пламя стеной и огонь этот внушает наблюдающим трепет и восторг, а... Как бы это объяснить? Так горят торфяные болота. Тлеют где-то глубоко под землей, вырываясь едким дымом.

Высокое семейство принимало парад в честь трехсотпятидесятилетия Военного университета. Кроме короля и наследников, на марширующих курсантов и выпускников с трибуны смотрели высшие офицерские чины и приглашенное в качестве почетных гостей руководство Морского университета. После прохождения пеших строев был смотр кавалерии и демонстрация строевых приемов с оружием. Под звуки Ласурского гимна король спустился с трибуны и принял приглашение ректора промочить горло, то есть поднять бокал вина.

Тем же самым, только куда как свободней и веселее, занимались в ожидании вечернего приема и грандиозного бала выпускники. Все трактиры, кабаки, траттории, рюмочные и ресторации загодя были готовы к наплыву специфической публики. Меню и напитки были соответствующие, поэтому начиная со вчерашнего дня, квартальные патрули несли дежурство в усиленном режиме.

Трактир 'У старого друга' был закрыт на спецобслуживание. Там черным-черно было от мундиров, пахло приятно для чутких носов и никаких тебе горчицы и чеснока близко от кухни! Девчонки-подавальщицы, розовые от смущения, бегали взад-вперед, скромно поглядывая на публику. Публика, по крайней мере, свободная половина, вовсе не скромно смотрела на молоденьких и хорошеньких девушек. Однако госпожа Ванилла, возвышаясь за стойкой, как жрица целомудрия, на корню пресекала все попытки углубить знакомство.

— Какие самцы! — подтягивая шнуровку на корсаже, отчего груди, которым некуда было деваться, до предела высунулись на улицу и подтыкая юбку, якобы, чтобы не мешала бегать с тяжелыми подносами, хищно просмаковала Флори, игнорируя грозный взгляд хозяйки. — Нет, такой шанс упускать нельзя!

Тут она могла быть спокойна. Холостая половина оборотней решительно настроена была не упускаться. Дверь распахнулась, пропуская еще одну компанию. Хозяйка, обернувшись на звук, устремилась к вошедшим.

— Весь, я вам кабинет оставила, Брунькин персональный. То есть, Ее Высочества личный. Накрыто там уже. А это кто? Неужто Рахен? Ты где запропал, бродяжник? С выпускного тебя не видала, эк вы тогда разгулялись, и морд, и посуды побили изрядно!

— А мне уж и не будет 'добрых улыбок и теплых объятий', добрейшая и дороднейшая госпожа Ванилла? — подлез сбоку черноволосый худощавый мужчина, галантно лобызая госпоже ручку.

— Карс, лопни на мне юбка! И ты здесь! — ласково прихватывая Карса за шкирку, обрадовалась Ванилька. — Я тебя, подлеца, еще за ту крысу прибить хотела! Это надо же такое удумать, учудить и вытворить! Утром трактир прибирать стали, а под вашим столом крыса дохлая, здоровее кошки!

— На память хотел взять, о кадетской юности, да потерял. Не сохранился ли у вас скелет этой крысы, драгоценная госпожа Ванилла?

Огромный зал Военного университета не смог бы вместить несколько поколений выпускников и приглашенных. Торжества высочайшим повелением решено было провести в королевском дворце. Перед началом Редьярд сказал речь, и после этой небольшой заминки грянул праздник. В свете магических светильников искрилось вино, блестели глаза и драгоценности дам, сияли эполеты, сапоги и ордена.

Три выпускницы Военного университета, встретившись за месяц до знаменательного события, сломали все головы и сгрызли все ногти, пытаясь решить простой вопрос — что надеть? Мундир или платье? Хотелось одновременно подчеркнуть принадлежность к офицерскому званию и собственную женственность. Штаны или юбка? Эполеты или фермуар?

Мастер Артазель, к которому Росинта пошла заказать платье (а как же? Даже если придется идти в форме, платье от мастера Артазеля еще никому не помешало!), предложил изящный во всех смыслах вариант. Он сшил женскую парадную форму и исходатайствовал у Его Величества разрешение официального ее ношения выпускницами. Появление в ней ее обладательниц произвело фурор в обществе. Белый цвет, узкая юбка в пол, высокий разрез, при движении расходившийся причудливыми складками, облегающий мундир с золотым шитьем и эполетами, с квадратным вырезом, и самый шик, самый верх всего — золотое же колье, стилизованное под символы королевского дома. Специальным королевским указом ношение такового дозволялось только выпускницам Военного университета. Впоследствии летописцы и историографы королевства, объясняя наплыв девушек в Военный университет, именно введение таковой формы называют первопричиной.

Сквозь череду представлений и вереницу танцев, гул светских речей и искренний смех, Редьярд с удовольствием и долей ревности смотрел, как почести воздают королю, а уважение и истинную преданность выказывают Аркею.

Глава тридцать седьмая, война на пороге.

Аркей читал короткую шифровку рю Диаманта гораздо дольше, чем требовалось, что бы понять несколько строк.

— Лисс! — Кройстон, неизменно дежуривший у двери, тут же вошел, ожидая приказаний. — Оповести всех, что немедленно созывается Королевский совет. К отцу я пойду сам.

Суть вестей была такова. Кочевники Дикоземья последний год все чаще и чаще беспокоили приграничье Гаракена. Войну ждали и к ней готовились. Готовились в Гаракене. Вести пришли из Крей-Тон. Кочевники на гребных ладьях пересекли пролив и подобно полчищам саранчи обрушились на Крей. Богатые прибрежные селения разграблялись, горели дома, уничтожались посевы. Столице опасность угрожала не только с суши, но и с моря. Часть судов вошла в гавань. Дикари забрасывали крейские корабли сосудами с черной жидкостью, от чего те вспыхивали мгновенно. Зрелище пылающих как костры судов, мечущиеся в попытках спастись люди, вселяли ужас и панику. Крейская армия, отлично обученная, имеющая боевой опыт позиционной войны, оказалась мало дееспособной в условиях коротких стычек, бесконечных погонь за мелкими маневренными отрядами после стремительных ночных налетов, жалящих и разящих.

— Если Крей-Тон падет, судьба Крей-Лиммаля предрешена, — спокойно констатировал Аркей, заканчивая доклад на совете. — Считаю, что нам стоит обсудить, должна ли Ласурия предложить свою помощь. Граф рю Диамант сообщает, что принц Кирин готов принять любую помощь на любых условиях.

— Помощь асурхату? Для чего? Мы даже не союзники? — протянул рю Вилль, трогая радужник в ухе.

— Где гарантия, что кочевники не придут сюда? Почему они не напали на Гаракен? Какова их истинная цель? — Аркей как будто говорил сам с собой. — Если войны не избежать, пусть это будет война по ту сторону границы.

— Вступать в войну Ласурия не будет. Крей огромен, его армия измотает врага. До нашей границы кочевники не дойдут. Синие горы — лучший замок на нашей двери, — Редьярд был не только уверен, он был даже снисходителен.

— Ваше Величество, сейчас, принимая решение, мы можем допустить ошибку, исправить которую будет почти невозможно, — Аркей говорил мягко и настойчиво.

— Я сказал — нет! — рявкнул король, поворачиваясь к сыну. — Совет завершен. Все свободны.

Аркей, не смотря на грозный тон и огненный взгляд отца, остался. Как не странно, Колей остался тоже. Еще более странным было само присутствие младшего принца на Совете. Вот уж истинно, к войне.

— Что? Что?! — прикладываясь к грудастой эльфийке без посредничества стакана, взъярился король. — Говори уже, раз остался!

— Отец, выслушай меня и постарайся размышлять здраво, — начал старший.

— Я покамест в твердом уме! — окончательно выходя из себя и захлопывая дверь, заорал венценосец. — Мальчишка! Выгоню!

— Отец, и все же. Выслушай.

Портал открылся в ставший родным двор лесной усадьбы Фаррелов. Росинта шагнула на траву, подталкивая в спину дочек. С крыльца сбежала легким шагом совершенно не изменившаяся за эти годы Лавена, обняла внучек, протянула руки и забрала у матери Анрэя.

— Росинта, дети! Случилось что? — спросила встревоженно, замечая вдруг и бледность невестки, и непривычную серьезность девочек.

— Война, мама! — горько выговорила Рыся. — Война!

Невозмутимая Лавена все-таки усадила всех за стол, налила взвара, подала теплых пирогов.

— Лавена, я вернусь в Крей-Тон, к Ардену. Дети останутся с вами. Надеюсь, пока...

— Для чего, Росинта? — свекровь взялась тонкими пальцами за Рысин подборок, заставляя смотреть в глаза. — Ты — фарга! Твое место здесь, с детьми. Беречь детей — вот что ты должна!

— Ты не понимаешь. Как же ты не понимаешь! — Рыся вскочила, уронила тяжелый массивный стул. Задремавший было на руках у Лавены малыш вздрогнул, завозился. — Король уже отказал Крее в помощи. Это значит, что они остались одни и война скоро будет здесь. Здесь, Лавена! Посольство эвакуируют. Арден остался в Крее, драться за кровника. Я буду с ним. Прости...

Поцеловала детей, поклонилась Лавене, пошла к двери, прямая, напряженная.

— Росинта, постой! — Лавена бережно уложила внука на диван, догнала сноху, повернула. — Иди спокойно, дочка. За детей не беспокойтесь. Себя берегите, главное.

Фарги обнялись, Лавена взяла лицо Рыси в ладони, поцеловала в рыжий пробор. Постояла у закрывшегося портала, шепча извечную материнскую молитву. Вздохнула глубоко, надела улыбку и пошла к внукам.

Глава тридцать восьмая, в осаде.

В тот же день, когда Росинта отдала детей свекрови и вернулась в осажденный Крей-Тон, во дворце асурха принц Киран впервые в жизни ссорился с женой. Сарита не только сама отказалась уйти порталом в отдаленную неприступную крепость Маалух в Синих горах, но и отправлять туда детей.

— Я твой муж и государь! Я тебе приказываю! Спасай наследника, — одетый в полный доспех принц окованной перчаткой указывал на дымку портала, возле которой мялся дворцовый маг. Служанки с узлами и воины сопровождения смотрели в пол.

— Ты мой муж и мой господин, — Сарита склонилась в низком поклоне. — Ты защитишь меня, наших детей и наш народ. Мы не побежим, — она подошла, заглянула ему в глаза. — Прикажи открыть ворота и пустить сюда женщин и детей. Здесь безопаснее.

Принц развернулся и молча пошел к выходу, она кинулась за ним, цепляясь за руку.

— Не уходи так, муж мой! Кирин! — она беззвучно плакала, пальцы скользили по холодному металлу.

— Не плачь, мое сердце, — принц обнял ее, нежно поцеловал глаза, щеки. — Я не сержусь.

Хмуро шагая по длинным коридорам к воротам, принц коротко отдавал распоряжения. Начальник личной стражи принцессы получил приказ в случае малейшей опасности силой увести ее и детей. Многочисленный покои, комнаты, залы слуги торопливо освобождали от лишнего, готовили одеяла и кое-какой скарб.

К закрытым воротам дворца стекался народ. Женщины плакали, орали младенцы, молча жались к матерям дети постарше. Немногочисленные мужчины что-то выкрикивали. Ропот и шум нарастал, толпа заводила сама себя.

— Где принц Кирин? Где Хранитель престола?

— Они бросили нас! Сбежали!

— Кто нас защитит? Спасите наших детей!

— Трусы, трусы! Принц с семьей сбежал! Их нет в столице!

Тяжелые ворота высотой в двадцать пять локтей начали отворяться. Народ ненадолго затих, ожидая. При виде большого вооруженного отряда, строившегося перед воротами, негодование толпы хлынуло, как кипящая вода из переполненного котла. Принц шагнул вперед, поднял руку, заставляя замолчать. Площадь замолкла, готовая взорваться в любую минуту.

— Женщины и дети сейчас пойдут во дворец, — толпа колыхнулась, раздались испуганные крики. — Спокойно! Вы причините вред себе скорее, чем сюда придут кочевники! Во дворце есть вода и запасы еды на случай долгой осады, — люди снова закричали, перекрикивая друг друга, опять подались к воротам. — Мы примем всех! Всех детей и женщин, стариков. Мужчинам старше шестнадцати здесь делать нечего. Наше дело воевать! Всех, кто попытается сбежать от воинского долга, скрыться, городская стража будет казнить на месте.

— Откуда я знаю, что здесь безопасно для моих детей, — распихивая соседей локтями, заорал какой-то толстяк в дорогом халате. — Ты уведешь воинов на стены, а кто останется здесь? Твоя-то семья небось давно далеко!

— Мы напрасно тратим время нашего государя, — раздался звучный и звонкий голос над площадью. — Принц Кирин оставил во дворце своих детей и зовет сюда ваших. Разделите с нами кров и хлеб, — Сарита стояла на балконе, держа за руки сыновей. — И нашу судьбу, — еще неслышно прошептала она с горькой надеждой.

Дворец напоминал шумный и бестолковый муравейник. Сарита оставила детей с няньками и пошла налаживать жизнь. Теребила, заставляла подняться, заняться делами.

— Вы забыли? Детей надо кормить, мужьям носить еду и воду. Приготовьте бинты, кто умеет — варите мази и отвары. Будут раненые и много. Кем мы будем для наших мужчин — обузой или опорой? — говорила она женщинам, обходя свой не похожий на себя дом. — Надо приготовить место для раненых, — повернулась она к Хранителю дворца.

— Это уже делается, госпожа. И еще. Стража докладывает, что вас хотела видеть Софина Доли ан Денец.

— Пойдем, я встречу ее в малой приемной. Это будет быстрее, чем мне возвращаться в свои покои.

Софина, выдержавшая ожесточенный напор мужа, желавшего отослать ее в Ласурию, пришла к принцессе вот зачем.

— Госпожа, с разрешения мужа, я отдаю наш дом под госпиталь. Я сведуща в лечении ран. Мои служанки мне помогут. Скажите Его Высочеству, что мы можем принимать раненых уже сегодня.

— Я благодарю вас от всего сердца, госпожа. Когда война, дай боги, закончится, асурхат не забудет ваших заслуг.

— Моя госпожа, я желаю только одного. Дождаться моих сыновей и мужа живыми и здоровыми, — Софина поклонилась.

Принцесса склонила голову, прощаясь. Сколько женщин в Крее молилось теперь об одном!

В великой библиотеке старый смотритель Ленар Озан, оставшись один, закрыл окна ставнями, долго носил в хранилище и прятал, укрывал, как мог, самые ценные и древние свитки и книги, приготовил воду и мокрую ткань сбивать огонь. Поднялся на кровлю, сел возле слухового окна, глядя на пустую площадь, безлюдные улицы.

— Все проходит, пройдет и это, — шептал он в молчащие небеса. Была ли это молитва? Или обещание?

Город ждал.

Глава тридцать девятая, в осаде. Продолжение.

Принц обходил стены, проверял бастионы и форты и укреплял боевой дух. Его воины, глядя с высоты на людское море, грозившее захлестнуть, опрокинуть окружавшие город рвы и стены, смотрели на главнокомандующего мрачно. Но принц был спокоен и уверен, командовал негромко и властно. Кирин долго стоял на башне, защищавшей ворота и для того выступавшей над стеной, наблюдая за противником и глядя на свой город. Городские стены, сложенные из светлого камня, заходящее солнце залило алым. Сотни лет это был просто закат, но сегодня многим казалось, что сами боги пророчат городу его судьбу.

— Что думаешь, Арден? Ждем штурма?

— Судя по всему, они не торопятся, мой принц, хотя долгая осада невыгодна не только нам, но и им. Их преимущество — короткие набеги. Что, если их военачальник решил не штурмовать город, а блокировать? Лишить подвоза продовольствия по суше и по морю?

— Ты говоришь верно. Дороги перекрыты, их галеры не дают не только войти в порт торговым судам, но и топят рыбачьи лодки. Тактика их понятна. При всем богатстве Крей-Тон, рано или поздно нам придется выйти за стены и пробивать дороги, а значит — гоняться за ними, как за счастьем. Расчет на то, что эти короткие стычки, в конце концов, измотают и истощат наши силы. Их галеры окружают наши корабли как муравьи гусеницу, берут на абордаж и топят только потому, что на одного нашего моряка при штурме приходится не меньше пяти штурмующих.

— Основная опасность, государь — их отряды, высаживающиеся с моря. Уже дважды они пытались зажечь склады. Мы вынуждены снять часть людей со стен и направить на охрану побережья, — доложил Первый советник.

Принц кивнул, отпуская Первого советника и офицеров. Рядом с ним остался только Фаррел.

— Нужна разведка, Ваше Высочество. Оценить численность, вооружение, запасы. Походить в их стане, послушать, что говорят воины. Хорошо бы и пленного захватить.

— Согласен, Арден. Найди подходящего человека. Или оборотня.

— Пойду сам, Кирин.

— Арден, ты начальник моей личной стражи. Я не даю разрешения.

— Росинта заменит меня здесь. Кирин, я должен пойти сам. Кроме того, у меня больше шансов вернуться, чем...

— Чем у кого?

— ... чем не вернуться.

— Ладно, раз решил — иди. Я так понимаю, об этом знаем только мы двое?

— Еще жена. Ей скажу.

Рыся выслушала Ардена спокойно. Мало того, что не кричала, даже спокойно не возразила, не просила передумать. Заместитель не может обращаться к командиру с дурацкими неуставными просьбами. Вместо этого она отлучилась на час, рысью сбегав во дворец к принцессе Сарите, потом поколдовала в отведенной им комнатке и позвала туда мужа.

— Раздевайся давай, — деловито велела она оборотню, держа в руках довольно большую плошку с загадочной жижей и довольно большую малярную кисть. — Совсем раздевайся!

— Я тебя в человеческом облике покрашу, а то в зверином на тебя бочку басмы надо, а мы с Саритой и так все дворцовые запасы выгребли, — грунтуя мужа, сообщила она. Муж ежился от щекотки и посмеивался, пока дело не дошло до особо чувствительных мест. Тут оба на минутку задумались, не будет ли у него случайно аллергии и не лучше ли оставить этот участок, так сказать, в первозданном виде. Без смеха на недокрашенного оборотня смотреть было невозможно, поэтому Рыся особо тщательно приступила к последним деталям. Оба смеялись от души, а Рыська даже до слез.

Южная ночь покрывалом упала на город. Черный зверь, абсолютно неразличимый в темноте, неслышно поднялся на стену, прошел вдоль бойниц и спрыгнул с барбакана.

К рассвету Арден не вернулся.

Глава сороковая, все пошло не так.

Оборотень прошел сквозь вражеский лагерь как нож свозь масло. Хотя нет — как сталь режет шелковый платок. Это сравнение куда уместнее, когда речь идет о юге. За годы, прожитые в Крей-Тон, северянин юг так и не полюбил. Но прелесть южного взморья с его яркими красками, южные запахи, тягучие, обволакивающие, будоражащие, никого не оставили бы равнодушным, а Арден был вовсе не солдафоном. Сегодня же даже чужака коробило от того, что эту красоту осквернили. Чужие злые запахи отравили воздух. Пахло кострами, лошадьми, грязными вонючими телами. Оборотню привычно и даже приятно обонять кровь и смерть, но этот смрад заставлял зло скалиться, пока он, затаясь, слушал разговоры у костров или в палатках. Изредка в шуме лагеря слышался женский плач и крики, и его дергало от ярости, не имеющей покуда выхода.

Он дошел почти до ханского шатра в самом центре становища, залег в темноте, подальше от огня, по наитию ожидая чего-то, когда полог откинулся, и высокий массивный человек, кликнув сотника, пошел по лагерю. Арден, двинулся за ним на пружинящих лапах, припадая к земле. Предводитель обходил лагерь с той же целью, что лазутчик. Слушал, оценивал обстановку и настроение. Орда — как собачья свора. Будет подчиняться, пока чует хозяина. Нет — кинется и загрызет слабака, как подранка. Здесь палатки стояли теснее, народу было гуще. Арден отстал, выжидая. Хан с охраной миновал, наконец, толпу, выходя на периметр и намереваясь, видимо, проверить посты. Оборотень шел за ним по широкой дуге. Здесь чувствовался ветер, и легче было идти по следу. Надо было решиться и атаковать сейчас, другого случая могло и не быть. Арден принял решение, сжался пружиной, готовясь напасть. Порыв налетел, ударил в нос, заставляя мгновенно изменить решение. Он был не один. За этой жизнью он охотился не один, и другой охотник уже прыгнул.

Две тени-убийцы смертью метались в полной тишине. Люди падали с разорванным горлом, не успевая не только крикнуть — захрипеть. Хан единственный успел обнажить оружие, отпрыгнул в сторону, метнул кинжал. Он еще успел обрадоваться тому, что лезвие нашло и ужалило уязвимую плоть. Так и умер с торжествующей улыбкой. Но отделенная от тела голова уже не улыбалась, а скалилась. Арден припал к земле, хрипло дыша, вернулся в человеческий облик, метнулся в темноту. На утоптанной земле, поймав грудью кинжал, без движения лежал Веслав Гроден.

Еще ночью часовые на стенах заметили поднятую в лагере тревогу. Принц Кирин и стоящая за его плечом лейтенант Фаррел молча стояли, вслушиваясь и всматриваясь. Росинта не ушла и с рассветом, продолжая наблюдать. Хотелось прыгнуть со стены и бежать по остывающим следам, биться рядом с любимым, или мстить. Не прыгнула. Рычала на остальных оборотней, шляющихся к ней по очереди с предложениями типа: 'Давай метнусь, разузнаю, что там как'.

На закате вспыхнул под городом погребальный костер. Под догорающие угли вышел вперед новый вождь, вскинул руку, указывая на осажденный город. Жуткий низкий рев потряс небеса. За запертыми дверьми, закрытыми ставнями страх расползался до холодной кожи, до мурашек, сворачиваясь в груди у женщин обжигающе холодными тяжелыми змеями.

Командиру ночной портовой стражи доложили о подозрительном шуме. К плавучему доку кто-то плыл. Чуть слышные всплески затихли, и на причал выбрался совершенно голый мужчина. Встряхнулся, посмотрел в темноту.

— Гасыр, если ты меня пристрелишь, принц тебе не простит. Такие разведданные пропадут!

— ... ханом объявил себя родственник прежнего вождя. Это все изменило. Власть его шатка. Для упрочения положения ему нужна победа, крупная добыча. Но неудача при штурме — большой риск. Войско просто распадется на неуправляемые отряды, — Арден совершенно несвойственным ему жестом стукнул кулаком в раскрытую ладонь. — Возьми мы вчера его в плен! Все было бы по-другому!

— В нашем народе говорят: 'Не жалей о непролившейся туче. Только боги знают, пролился бы из нее дождь или низверглись камни', — принц от души стукнул кровника между лопаток. — Что ж, остается только ждать.

— Нет, мой государь! Это еще не все новости. Джелеби и лукум я приготовил напоследок.

Сутки назад.

Арден выдернул кинжал, с силой прижал ладонь к ране.

— Веслав! — позвал в самое ухо. — Слышишь меня? Надо уходить. Если не сможешь идти сам — обернись, иначе не дотащу.

Волк дернул ухом, поднялся на ноги. Лапы дрожали, будто оборотень поднимал спиной могильную плиту. Развернулся, побежал вперед, припадая к земле, сея в пыль рубиновые капли. Рысь бежала следом, слыша за спиной крики, однако погони не было. Через полмили Весь остановился и обернулся.

— В лесу рядом с северной бухтой лагерь, — прохрипел, залезая на зятя верхом и зажимая рукой рану. — И не тряси, не дрова везешь!

Глава сорок первая, накануне.

Король Редьярд был упрям, но неглуп, а принц Аркей, не уступая ему в уме, как известно, упрямством отца превосходил. План, предложенный Его Высочеством, был поначалу осмеян и выруган, потом выслушан еще раз и только обруган. На третий раз король выслушал молча. Принц Колей, внезапно и необъяснимо заинтересовался политикой до такой степени, что просидел в кабинете с отцом и братом целых пять часов, при том, не прикоснувшись к бутылке и не заснув. Правда, и в разговор не вмешивался. И только когда кроль принял решение и во дворец порталом пришел рю Вилль, Колей высказался. Так сказать, ошарашил.

Этого, конечно, Ардену никто не рассказал. Он узнал другое. Король отправил в Крей-Лималль Черный полк и выдал благородным пиратам рю Вилля патент на охоту на корабли и галеры кочевников Дикоземья. Оборотни перешли границу в тот же день, когда эскадра вышла в море. Ласурцы передвигались тайно и только в звериной ипостаси, обходя поселения людей. Страна и без того бурлила слухами, люди всего боялись, опасность видели там, где ее не было, а где была — преувеличивали до размеров катастрофы. Гарнизоны и крупные города поддерживали связь через порталы и зеркала, но до остальных сведения доходили искаженные и отрывочные. Вести, приходившие с юга и юго-запада, были противоречивыми. Кто говорил, что столица уже пала, другие — что принц Кирин собирает войска. Короче, огласка была ни к чему.

Оборотни обосновались в обособленной бухте к северу от Крей-Тон и в ожидании прибытия морского конвоя проводили разведку и искали способ связаться с осажденными. Арден, напав на хана кочевников, воспользовавшись случаем, нарушил тщательно продуманный план по его пленению. Все время, пока Веся перевязывали, он ругательски ругал за это зятя.

Конечно, не стоило думать, что теперь гарнизон Крей-тон при поддержке ласурских оборотней прямо завтра выйдет на Последнюю Битву, о которой потом сложат эпос. Хотя когда с флагмана на берег первым сошел Его Высочество принц Колей весь в белом и с алым плюмажем на шлеме, сразу стало понятно — не за горами триумф!

Колей был бабником и кутилой, но он не был трусом. Он был мальчишкой, когда началась ласурско-крейская война, и как каждому мальчишке, ему хотелось подвигов. К сожалению, принцы не сбегают на войну, набившись в попутчики и оруженосцы к странствующим рыцарям. В этот раз сказал отцу, что едет. Редьярд удивился, но запрещать не стал.

Всю дорогу они с герцогом пили ласуровку, играли в карты и тренировали воинское искусство, кидая ножи в доску с изображенной голой красоткой. Попасть, понятное дело, надо было между ног. С целкостью и у того, и у другого что-то не задавалось. Красотка только нагло и даже вызывающе улыбалась.

Ночные вылазки оборотней, резавших спящих кочевников, как волки — стадо, охота пиратов за их галерами, диверсии летучих отрядов принца Кирана, нападающих на их обозы, до предела раздражило и озлобило осаждающих. Разведка донесла, что кочевники готовы к штурму.

В ту же ночь счастливая случайность спасла столицу от большой опасности. Хотя какая же случайность? Это был трезвый расчет. Ночью Крей-Тон патрулировали только оборотни. Нили уловил движение, почуял приторный запах пота. Так пах страх — кто-то был напряжен, смертельно боялся чего-то. Нили обернулся, распушил полосатый хвост и прыгнул. Человек, на которого из темноты кинулась черная маска на звериной морде, сдавленно вскрикнул и попытался сбежать. Несчастный не знал, что страшнее енота в гневе зверя нет. Подоспевшая стража отняла у оборотня помятого задержанного. При обыске у него был обнаружен подозрительного вида и запаха порошок. Пока стражники волокли диверсанта к коменданту гарнизона, Нили прошел по горячим в прямом смысле следам до портовых складов. В глухом закоулке, в тесноте и мешанине беспорядочных строений, в заброшенном и неказистом строении, запертом не по статусу на большой навесной замок, оборотень нашел еще несколько мешочков. И здесь бывал еще кто-то. Енот, отчаянно чихая и брякая мешками по ляжкам, направился новой дорогой.

Заговорщиков допрашивали недолго и жестко. Когда все закончилось, принц с горечью сказал тестю:

— Скажи мне, господин мой Рауф! Нам верой и правдой служат чужеземцы. Не люди даже — оборотни. Вчерашние враги! Они защищают Крей, потому, быть может, что бы защитить Ласурию. А могли бы дождаться разорения Крей-Лималля, встретить врага на своей границе, ударить на нас с севера, наконец. 'Враг моего врага — мой друг!' и 'Разделяй и властвуй' сказано задолго до нас. Но защищают! И посмотри на этих негодяев, подлецов! Ради чего они решили обречь на смерть детей и женщин? Сколько золота нужно человеку, что бы забыть то, что он сделал?!

В час волка, когда ночь темнее всего, к стенам города двинулась орда. Тащили лестницы, катили окованные тараны и стенобитные орудия, катапульты. И ночи не стало. Зажглись тысячи факелов, катапульты обрушили на стены глиняные сосуды, наполненные горючей черной жидкостью. Следом стрелы несли огонь, он разливался на камни, укрепления, людей, его пламя нельзя было залить водой. По лестницам лезли и лезли захватчики, тучи стрел неслись, как самум в пустыне несет песок, сметая барханы. Битва началась.

Глава сорок вторая, битва.

Осажденный раненый город огрызался, как разъяренный оборотень. Принц Кирин звал на стены мужчин, но в домах остались только совсем маленькие дети с матерями и немногочисленные женщины, ухаживающие за ранеными. Дети постарше, старики, женщины, за спинами воинов жгли костры под огромными котлами со смолой или водой, собирали камни, заброшенные вражескими катапультами, часто испачканные кровью, заряжали метательные орудия. Засыпали песком или накрывали кошмой 'зажигалки' кочевников, тушили пожары, выносили со стен и перевязывали раненых. Воинам перед штурмом раздали куски ткани с отверстием посередине. Накидки были тяжелые, пропитанные странной смесью белого и карминового порошка. Придворный алхимик важно называл их 'аспест' и 'шамут'. Эти накидки чудесным образом не горели. У тех, у кого защиты не было, одежда от огня тлела и вспыхивала, и тогда к ним кидались мальчишки, сбивали пламя, заливали раны целебным облепиховым маслом, быстро заматывали кусками чистой ткани. Во внутреннем дворе несколько женщин врачевали неопасные раны — зашивали, обезболивали. Здесь распоряжалась принцесса Сарита — в простом платье, с закрытым лицом. Ее личная стража частью охраняла детей и дворец, частью — сражалась. Мужу она говорить запретила. Раненые, кто мог, возвращался на стены. Остальных отвозили на повозках к архимагу, в городские лекарни, во дворец, в дом Софины ан Денец.

Под стенами высились трупы, разбитые орудия, сломанные лестницы. Рвы полны были не воды — крови. Разбиты барбакан и дозорная башня, горящие бастионы. К небу поднимался дым, а с ним — молитвы. Верховный жрец, стоя на крыше донжона, воздев руки, молил, требовал от богов силы — сражающимся, покоя — убитым. Не знаю, слышал ли его пантеон, но враги изнемогали от ярости, слыша этот голос. Эта вера как свежая кровь вливалась в защитников, и они молились вместе с ним. Женские, детские, иногда — сильные и хриплые мужские голоса возносились над битвой.

Как ни самоотверженно, не отступая ни на полшага, сопротивлялись крейцы, число врагов, казалось, не уменьшалось. Как будто вместо одной отрубленной головы вырастало две, вместо одного поверженного врага вставало трое. Ожесточенность брала верх над страхом, безумная храбрость заставляла биться замирающие от отчаяния сердца.

— Стоять! Не отступать! — несся над городом голос принца Кирина. Он был уже без шлема, разбитого чьим-то мечом, в измятых покореженных доспехах.

— Пора, мой принц! — задыхаясь, прохрипел Первый советник. — Они вот-вот ворвутся во внутренний двор!

Принц обернулся, давая сигнал, и над городом взлетел огненный знак. Перекрывая шум битвы, раздался чудовищной мощи рев, и осажденные увидели, как в тыл кочевникам ударила новая сила, конница и пехота.

— За короля! — во всю мощь глоток ревел Черный полк.

— За Крей! — перекрывая ласурцев, гремело крейской ополчение.

— Оборотни! Оборотни идут! — ликовал город. Вид подкрепления, подошедшей помощи вдохнул в крейцев немыслимое воодушевление. Взметнулись мечи, поднялись щиты.

— Вперед! Сбросим их в море! — принц Кирин поднял меч.

Кочевникам нечего было терять. К чему теперь были награбленные золото и драгоценные камни, чистокровные скакуны и красивые полонянки! К чему сама жизнь, если родина лежит за бурным океаном, а армада, покрывшая, казалось, весь океан парусами, рассеяна, сметена.

— Воины! Храбрецы! — кричал новый хан, молодой, смелый, сильный, кричал со всей силой отчаяния и разочарования. — Нам некуда возвращаться! Нам незачем возвращаться! Умрем, раз не смогли победить! И умирая, заберем с собой десять врагов!

— Смерть! Смерть! Два войска столкнулись с ужасающей силой. Оборотни и люди дрались страшно, не чувствуя боли, ран, не щадя ни своей, ни чужой крови. В бой шли все. Веслав рубился рядом с Рахеном, мундир на его груди промок от крови. Карс вскрикнул и зашатался, зажимая бок, тяжело осел под ноги друзьям. Его подхватили, унесли чьи-то руки, на его место шагнул другой, что бы напирать, ломить, сминать. Принц Колей, высокий, красивый, с легкой насмешливой улыбкой разил, жалил, наступал, шел первым, атаковал безрассудно. Храбрец, храбрец! Что он хотел доказать? Кому? Себе, быть может?

Кочевников отшвырнули от стен, и они дрались спиной к спине, окруженные врагами. Бежать было некуда. Смерть, упивающаяся болью и страданиями, ликовала.

Арден вел в бой собранное по городам и весям Крея войско. Большинство его составляли крейские оборотни, оставившие свои кочевья и селения, но были и люди. Гарнизоны крейских городов остались охранять каждый свою крепость, не веря, что удастся сохранить ни Крей-Тон, ни целостность страны. Под знамена принца Кирина встали самые преданные и все, кто хотел верить. И те, кто бился сейчас на этом фланге, как будто стыдился, и дрался за себя и за тех, кто отсиживался за надежными стенами в центре страны, на севере и востоке.

Росинта сражалась рядом с мужем, наравне с оборотнями. Арден как будто затылком видел, много раз отводя от Рыси смерть, принимая на себя удар за ударом. И она защищала его спину, подставляя свой меч, свою руку против чужой руки. Они кружились в завораживающем танце, в такт им плясали клинки. Если боги смотрели сейчас с высоты, то и они смотрели с восторгом и упоением.

Сила сломила силу. Кочевники дрогнули. Их хан, не в силах пережить позор, отбросил щит и с обнаженной грудью бросился на крейские мечи. Смерть холодной скользкой рукой взяла его горло, но эту руку отвел принц Кирин, встав на его пути.

— Храбрые воины! Всем, кто сложит оружие, я обещаю жизнь! Жизнь! Клянусь!

Сдались не все. Кто-то из кочевников не захотел сдаться на милость победителя, кто-то из крейцев не смог простить сожженного дома, поруганной жены и дочери, разя всех без разбора, даже тех, кто пал на колени, отбросив оружие.

Тем, кто сдался, герцог рю Вилль предложил выкупить их собственные корабли по сходной цене. Нет, не из добычи, что была награблена в Крее и вернулась туда же. Посланников хана пираты проводили до Дикоземья и любезно подождали на траверзе, пока на флагман не доставили выкуп.

В Дикоземье вернулся только каждый третий. На курганах в Крей-Лималле, под которыми схоронили оставшихся, почему-то долго не росла трава...

Глава сорок третья, по которой можно узнать профессиональную принадлежность автора.

Крей простился со своими погибшими. Павшим воздали почести, их оплакали, подвиги записали в летописи. Потомки наверняка потом будут говорить, что описанное 'художественный вымысел', 'преувеличение'... Или даже 'к чему такие жертвы?' Ну да не про них сейчас речь. Покуда принц Кирин взялся за живых. Увечным, сиротам и вдовам из казны было назначено содержание. Отстроены дома, выплачена компенсация за потерянное имущество. Воздал и градо— и военачальникам тыловых городов. Двух или трех, уличенных в сношениях с врагом, повесили на городских воротах в назидание преемникам. Остальных отстранили, некоторых с высылкой и лишением имущества. Асурх, до сих пор формально остававшийся правителем, в присутствии народа, армии и духовенства, отрекся от престола, назвав преемником принца Кирина. Тот принял корону и жезл как должное. Сарита, стоя в храме на боковой галерее вместе с другими женщинами, гордилась и тихонько тревожно вздыхала.

Молодой асурх с почтением поцеловал руку отца и матери, принес положенные жертвы и вышел к народу. Вокруг высокого помоста на Главной площади выстроился героический Крейский гарнизон, ополчение и, в качестве почетных гостей, охрана ласурского посла и Черный полк ласурской гвардии.

Церемония принесения присяги была торжественной, но короткой. Народ жаждал приступить к ликованию, поглядывая в сторону питейных и съестных заведений — асурх проставлялся, разумеется. Но Кирин поднял руку, призывая к молчанию.

— Народ мой! Прежде я хочу, что бы вы отдали уважение героям — живым и мертвым. Всем, кто сражался за Крей!

Площадь взорвалась криками 'Слава!' 'Слава героям!'. Крейские воины отвечали, мерно ударяя мечами о щиты.

— За доблесть, что проявил в войне народ оборотней, дарую моим подданным право селиться в городах и селениях по их желанию беспрепятственно, вступать в цеха и гильдии наравне с людьми и гномами. Жалую им также часть лесов и других земель из числа принадлежащих асурху.

Оборотни ответили дружным 'Да здравствует асурх Кирин!', народ поддержал, сначала недружно, неуверенно, потом громче.

— От себя и своих подданных благодарю Его Величество короля Ласурии Редьярда и его гвардию. Обещаю и клянусь, что отныне никогда не будет между нами усобицы. Любой спор, буде таковой возникнет, решать будем переговорами и миром. Что касается Черного полка. Знаю, что вы не примите золото ни у кого, кроме того, кому присягали. Прошу вас принять мой подарок — именное драгоценное оружие и знаменитых крейских скакунов.

Ласурские оборотни степенно и с достоинством крикнули троекратное 'ура'. Крейцы, чувствуя себя детьми на ярмарке, ждали еще чего-то, чего-то такого!

— Сарита, подойди! — позвал Кирин негромко. Жена, возбужденная, раскрасневшаяся, влюбленная в него еще сильнее за этот сумасшедший день, сдержанно и спокойно подошла, поклонилась и стала рядом. Муж взял ее за руку. Толпа, не дыша, затихла.

— Больше, чем войску и союзникам, Крей обязан победой своим женщинам. Наравне с мужчинами вы несли все тяготы войны. Да будете вы вознаграждены за стойкость и доброту. Слушай, народ Крея! Отныне и во все веки женщины получают равные с мужчинами права. Приобретать, продавать и наследовать недвижимое имущество. Основывать ремесла. Торговать. Воспитывать детей наравне с отцом. Требовать развода, если доказано будет жестокое обращение мужа с ней или детьми, измена, ущемление дарованных ей законом прав. При заключении брака муж и жена будут заключать брачный договор, с равными правами супругов.

— Ето как? — выкрикнул кто-то в толпе высоким фальцетом. Голос у вопрошавшего мужика что-то сорвался, как у дебютирующего петуха.

— Как? — переспросил развеселившийся самодержец. — Ежели муж желает, что бы жена его носила Ожерелье Признания, супруга праве требовать от него того же. Муж может взять вторую и последующих жен с добровольного письменного согласия всех предыдущих, подписанного в присутствии благонадежных свидетелей, числом не менее двух. Что касается позорного обычая носить мужей ...

Гвалт и шум на площади поднялся невообразимый. Осмелевшие женщины, распихивая разъяренных мужей и отцов, пробрались к самому трону.

— Точно ли так будет, мой государь? — задыхаясь от волнения и слез, прижимая к груди сжатые добела руки, спросила самая смелая.

Принц кивнул Первому советнику. Рауф Тарлан ан Сархан подал асурху на подпись новое Семейное Уложение. Под зубовный скрежет и крики радости и восторга Кирин поставил подпись несмываемыми чернилами и приложил Государственную Печать.

— За неуважение к закону, чинение самомалейших препятствий к его исполнению, и прочая, и прочая, виновный подлежит: на первый раз внушению через дюжину ударов по пяткам. На второй раз — внушению через битье розгами, публично на площади, для вразумления сомневающихся. На третий раз — заключением в Гнилой Лабиринт сроком согласно тяжести деяния по усмотрению судьи, — противным сутяжным голосом проскрипел Верховный кадий, стуча церемониальным посохом и забирая у асурха увесистый окованный медью закон.

К вечеру крейские женщины устроили ритуальное сожжение паланкинов там же, на Главной площади.

Стража из солидарности укрыла с десяток мужиков, за которыми, потрясая кожаными ошейниками с шипами, бегали озабоченные справедливостью жены.

Кадии временно прекратили прием жалоб и прошений о разводе.

Одну почтенную матрону, очень почтенную, фунтов на триста пятьдесят, избившую скалкой мужа, забрали в холодную. А вы разве не знали? Права никогда одни не приходят. Обязательно следом обязанности тянутся и ответственность лезет!

Глава сорок четвертая, Пепел и розы.

После дневного перехода Черный полк остановился на ночевку у озера, называвшегося 'Чашка с блюдцем'. Лучшего названия придумать было нельзя из-за идеально круглой формы и совершенно гладкой полосы каменного берега, шириной несколько локтей. Здесь не росли трава и деревья. Вода в озере была необыкновенно чистой и прозрачной; ни растений, ни насекомых, ни рыб в нем не водилась. Озеро было настолько глубоким, что никто никогда не мог донырнуть до дна, даже рассмотреть дно не удавалось. Легенды, которые любили рассказывать местные, гласили, что в начале времен над Тикреем пролетала заблудившаяся звезда. Засмотрелась на Синие горы, зацепилась за вершину самой высокой, и упала к ее подножию, оставив после себя огромный кратер. Пресветлая так огорчилась, что звезда погасла, что заплакала. Оттого-то так светла и сладка вода в озере — пьешь, пьешь, и никак не напьешься. А еще говорили, что в звездные ночи звезда под водой тихонько мерцает, но для того, что бы увидеть это, надо подняться высоко-высоко, так высоко, как парили когда-то драконы.

Не романтичные оборотни лениво плескались и плавали взапуски в озере после длинной дороги и охоты, пока на кострах жарились молодые косули и горные барашки. Есть оборотни предпочитали людьми — так в них меньше помещалось. А то такая орава оборотней вполне могла проесть здоровую дыру в природных ресурсах за один присест.

Гибкий и жесткий как хищная лиана оборотень заговорщицки подмигнул другу, поплыл, пересекая озеро наискосок, потом нырнул и довольно много проплыл под водой. В стороне от всех виднелись над водой две светлых головы. Головы мирно переговаривались и пересмеивались о чем-то своем, да так увлеченно! Что сделал диверсант, заинтересованно наблюдавшая публика не видела, но последствия не обманули ожидания. Над озером разнесся сочный женский визг, и из воды появился ржущий во все горло Рахен Вирон из Серых Разбойников. С возмущенными криками: ' Котяра помоечный!', ' Кошак бесхвостый!' фарги накинулись на наглеца и почти утопили, но он мужественно вырвался и бросился наутек. Фарги настигли улепетывающего оборотня, когда он почти доплыл до остальных и мстительно притопили, пока тот, булькая, не заорал: 'Сдаюсь!', после чего уплыли, гордо отсвечивая в воде перламутровыми попами.

Дашери Денеш и Тахира Виден, дочери Охотника Мглы Дикрая Денеша и его подруги Таришы Виден, лицом и фигурой были вылитая мать — высокие скулы, пухлые губы, и не смотря на юность, стати. Удивительно, но будучи близняшками, они перевоплощались одна в белоснежного барса, а вторая в такую же белоснежную тигрицу. Что касается характеров, то тут лучше рассказать, так сказать, на примерах.

До десяти лет девочки жили с матерью под Вишенрогом. Отец как бы тоже жил с ними. Пару-тройку месяцев в году, от силы. Все остальное время он занимался какими-то очень тайными и очень важными государственными делами. Когда отец в очередной раз появлялся на пороге, они с мамой немедленно исчезали, оставляя дочек на Виньо. Потом появлялись, очень счастливые, папа доставал из походного мешка какую-нибудь чудесную игрушку, целый день баловал их и развлекал, а потом опять исчезал.

Как уже было сказано, в десять лет их жизнь очень изменилась. Сестры решили стать офицерами, военными целительницами. Именно в таком порядке. Папы, как всегда, не было дома, мама сказала, что, учебу Высшей целительской школе оплатит, только поступать туда пока рановато. Что касается Военного университета, то 'эта блажь у вас скоро пройдет, а не пройдет, так я из вас ее выбью!'. Юные фарги поверили. Рука у мамы была набита об их же попы. Поэтому ее они этими разговорами больше не беспокоили. Они пошли к папиной сестре. Тёте Вителье.

— Тётя Вита! Мы хотим поступить в Военный университет, — объявила Дашери, беря очередное баблио с расписного блюда. — Только нам нужно оплатить учебу, а мама денег не дает.

— Можно, конечно, сказать, что мы сиротки из Весеречья, дом наш сгорел, родных и документов не осталось, — деловито разъяснила Тахира. — Но тогда нам придется двадцать лет служить по контракту, а это не вписывается в наш План. Если ты дашь нам денег на университет, мы сможем по окончании шестого курса записаться в Высшую целительскую школу, туда как раз с шестнадцати лет принимают. Обучение там мама оплатит, она обещала.

— Не хочу вас обидеть, мои кошечки, — осторожно сказала Вителья, отставляя чашку, — Но я вижу изъян в вашем плане. Офицеры в университете частью оборотни. В вас сразу узнают дочерей Дикрая Денеша, а не безвестных сироток.

— Да, это было бы очень унизительно для мамы и папы. Ты же не позволишь, что бы мы так поступили? Опозорили семью? — уставилась на тетю желтыми глазищами Дашери.

— Девочки, — немножко даже растерялась Вита. — Ваша мама — моя подруга. Я не могу помочь вам сделать то, что она запрещает!

— Тетя Вита! — торжественно начала Тахира, озаряя ту небесным взором. — Родители всю жизнь ставили нам в пример тебя. Ты сделала невозможное, изменила свою судьбу, стала свободной женщиной, великой волшебницей! Мама поймет! Потом, позже!

— И папа, мы уверены, обязательно бы нас поддержал, — убежденно продолжила Дашира. — То есть поддержит! Ну, когда вернется домой.

'Величайшая волшебница' чувствовала себя коброй, которой играют на волшебной дудке, и даже потрясла головой, надеясь, что из ушей высыпятся все эти вкрадчивые речи.

Они, разумеется, закончили и Военный университет, и Высшую целительскую школу с отличием. И там и там слыли умницами и красавицами, неприступными, как ледяные торосы. Это вежливая версия. Злюки и заучки — так было бы вернее. Отучившись, заключили контракт, предоставив принцу Аркею... Вы догадались? Правильно. План! План организации первого в Ласурии, да что там! В Тикрее! передвижного гошпиталя. Во время только что закончившейся крейской компании нещадно резали и шили, и людей и оборотней, сведя потери к минимуму.

Накупавшись, фарги вылезли на берег сушить и расчесывать русалочьи белые косы.

— Стыдно целительницам укорять своего раненого увечьем, — скорбно сказал у них за спиной неслышно подошедший Рахен.

Фарги обернулись на сероволосого зеленоглазого оборотня.

— Пепел, чем ты недоволен? — мурлыкнула Дашери. — Наоборот, теперь, когда хвост не скрывает твоих достоинств, все фарги твои будут!

— Ну, погоди, белобрысая! — неизвестно чем пригрозил Рахен. — Посмотрим, посмотрим еще!

— Видели, видели уже, — фыркнули кошки.

Глава сорок пятая, Дикое братство.

— Ты видел когда-нибудь, как ткут ковры или полотна? Лежат себе нитки — красные, зеленые, синие, желтые — в мотках. Мастерица берет их, часть натягивает на основу, часть — на уток, и начинает переплетать. И — вот чудо! — из разных ниток получается единая ткань, единый ковер. Убери одну нить — полотно не будет целым. А если взять все нитки одинаковые — ковер не будет таким чудесным и красивым. Так и наши подданные, сынок, люди, оборотни — постепенно станут одним народом. А наша страна благодаря этому — прекрасной и цветущей.

Эту сказку дети просили Бруни рассказывать каждый день, вместе с историями про Рыську, случившимися до того времени, как они стали их непосредственными участниками. Слушали с сияющими глазами и задавали вопросы.

— Мама, мамочка, а оборотни — это оранжевые нитки, да? И красные! Как Лихай Торхаш!

— И как наша Рыся!

— Мама, а челнок — это наш папа, да? Он всех сплетает?

— Нет, я думаю, папа и, конечно же, Его Величество — все-таки ткачи. А челнок, челнок — это... Давно когда-то Лихай Торхаш сказал мне: 'Такие, как мы — можем и хотим служить стране, которую считаем своей, как и люди'. Наша страна, Ласурия, — со спокойной гордостью продолжила Бруни. — Наша Родина, наша любовь к ней — вот челнок, что нас объединяет.

— Мама, я тоже буду переплетать!

— И я! И я!

— Вы что не спите, паучиное семейство? — входя, нахмурил брови Аркей. — Все плетете и плетете?

Народ, помнящий богов так, как будто они были склочными соседями. Народ, когда-то великий, потом рассеянный, как пыль по ветру. Умнее, сильнее, быстрее, чем люди. Оборотни. Дикое братство. Закрытый мир. Столько веков — взаимная ненависть, смерть, кровь. Кровь, пролитая врагом и отданная кровнику. В какой день качнулись весы? В какой день мир незримо начал меняться, сдвинулись цветные стеклышки в калейдоскопе?

Из Гаракена пришла весть — Его Величество король Йорли назначил Завира Ларкина из Рыжих Смельчаков своим Чрезвычайным и Полномочным представителем по делам оборотней. Гильдия нукеров процветала. Ни один караван не выходил в путь, не заключив с Гильдией контракт. Пираты, завидя на мачте гильдейский вымпел, редко рисковали напасть на торговое судно. Престижность принадлежности к Гильдии была второй после службы в Королевской гвардии. Ее Величество Орхидана и Ее Высочество Камилл присутствовали на открытии первой школы и больницы для фарг и детей оборотней.

В Крей-Тон оборотней стали видеть на базарах. Открылись лавки, в которых оборотни продавали редкие пряности, ценных зверей и птиц, морской жемчуг, которых никто не мог добыть. Фарги брали заказы на вышивку жемчугом и камнями по драгоценному кружеву. Такое свадебное покрывало стоило безумно дорого. Крейские женихи из знатных домов начинали искать мастериц раньше, чем невест. Преподнести такое украшение считалось исключительной роскошью. Еще оказалось, лучше женских лекарей в Крее не найти. Очередь к повивальным бабкам из фарг занимали сразу после кружевниц.

В Ласурии черные мундиры носили столько же гвардейцев, сколько гордились красными и синими. Здесь решили не строить отдельные школы и лечебницы для оборотней. Всех принимали в общие. Негласной политикой принца Аркея было не афишируемое равенство прав между людьми и оборотнями. При распределении должностей учитывались только личные качества претендентов. Народ приучали к мысли, что в хвостах, клыках и шерсти нет ничего особенно. Примерно как в родинках. До всеобщей любви между племенами было, наверно, далеко. Но терпимость и взаимное уважение понемногу прорастали через терн.

Вишенрог. Офицерские казармы Черного полка.

— Когда-то давно в Тикрее существовало рабство. Люди этого почти не помнят. В рабство обращали пленных воинов, жителей захваченных земель. Людей продавали, как скот, меняли на ткани и оружие... Один милосердный правитель решил покончить с рабством. Освободил всех. Большинство с признательностью и благодарностью простилось с унизительным положением, вернулось на родину. Но кто-то, сжигаемый жаждой мести — остался. Но месть выплеснулась не только на виновных. Нападали на женщин, детей, жгли дома и амбары, склады.

— И ты знаешь почему, Лихай, — утвердительно уточнил Аркей.

— Потому что некоторые принимают доброту за слабость, а снисходительность за вседозволенность, — поигрывая серебряным кубком, язвительно просветил оборотень. — Оборотни, не только они, конечно, но они особенно, уважают только силу.

— Получается, мы опять возвращаемся к насилию, Лихай.

Оборотень узнал в интонации непререкаемую мягкую силу, заставляющую людей повиноваться, ту, что он увидел в Аркее еще тогда, в день их знакомства.

— Да, Арк, но насилию только по закону. Дай виновным почувствовать силу справедливого суда.

— Лихай Торхаш, я не знаю никого честнее и справедливее тебя. А потому назначаю тебя Председателем Судебной коллегии по делам оборотней.

Пока полковник от возмущения изображал ошпаренного глухонемого, принц хлопнул его по плечу и ушел на плац, окликая на ходу:

— Весь, пошли, разомнемся!

Глава сорок шестая, династия.

Редьярд все горячил и горячил коня, хотя тот давно уже шел галопом. В Ласурии доживала последние дни глубокая осень. Тяжелое свинцовое небо грудью легло на неприглядную землю, заглядывая в неглубокие темные лужи. Это время года король не любил. Вернее, в молодости он вовсе не задумывался о смене времен года, в зрелости думал о смене сезонов, только планируя военные походы или приурочивая расходы ко времени сбора податей. В старости у него появился не то чтобы досуг, или желание, но как-то само собой замечалось, что день становится короче, луга и поля пустеют, а в прозрачных лесах сереют скелетами голые деревья. Даже корабельные сосны угрюмо качали головой, как уставший подвыпивший старик. И Ред гнал коня дальше, туда, где синел древний еловый бор, не замечая холодного октябрьского ветра. Грудь горела, и он рванул подбитый мехом камзол, и опять пришпорил жеребца. Тот захрипел, вздернул голову, противясь, но снова покорился, прибавил ходу.

Король не знал, зачем бешено скачет туда, к ельнику. Что-то гнало его, как свора гонит волка. Конь пролетел еще немного и остановился, бока ходили ходуном, с морды падала пена. Ред наклонился, покаянно похлопал жеребца по мокрой шее. Выпрямился и не поверил глазам. На опушке, в нескольких локтях от него, стояла и смотрела на него лань. Ред тронул коня, и тот сделал несколько шагов навстречу. Огромные фиолетовые глаза смотрели спокойно, только чуть дрогнули мягкие уши, дернулся черный бархатный нос. Потом лань повернулась, легко прыгнула и исчезла, неслышно качнув еловой веткой.

— Эстель... — беззвучно шепнул Редьярд. — Эстель...

Хлестнул коня, прорываясь сквозь живую стену, отчаянно крича на ходу:

— Эстель! Эстель!

Тяжелые ветки били в лицо, острый сук стилетом ударил в бок коня. Жеребец встал на дыбы, шарахнулся, ломая молодые деревца. В груди у Редьярда затлел, разгораясь, уголь. На миг он ослабил поводья и конь, рванувшись, сбросил его и, словно испугавшись, ускакал. Хорошо приложившийся о землю Ред, помянув Аркаешевы тестикулы и прочие причиндалы, кряхтя, сел и отдышался. Странный порыв прошел, или его выбило ударом при падении.

— Как там? В березовой роще веселиться, в сосновом бору — Пресветлой молиться, а в еловом — удавиться? — буркнул Редьярд, слушая мертвую тишину. Здесь, верно, было темно и летним полднем, сейчас же огромные ели обступили его, как тюремные стены и между верхушками серел кусочек неба. — Как в колодце... Бл*дская скотина!

Чувствуя, как холод пробирается сквозь штаны к пояснице, король встал, наконец, оглянулся, определяя, в какую сторону двигаться, но далеко уйти не успел. Земля под корнями ельего патриарха зашевелилась и громадный старый секач заступил человеку дорогу.

— Что, зверюга? — осторожно нащупывая на поясе ножны, заговорил Редьярд. — Давай разойдемся спокойно. Ты здесь хозяин, понимаю. Я вот вообще король Ласурии, но я тебе уступлю. Уйду спокойно. Видишь? Ухожу, — говорил он, отступая.

Под сапог подвернулся то ли обломок толстой ветки, то ли камень, нога подвернулась, и Ред, пытаясь удержаться, взмахнул руками. Вепрь оценил движение как угрозу и бросился на человека.

После того, как начальнику стражи Невьянского замка доложили, что перед воротами стоит конь короля без всадника, немедленно были организованы поиски. По следу пустили собак, в киселе сумерек слышался лай, крики людей, мелькали огни. Прежде, чем ускакать, Бейли, подумав, вызвал по зеркалу полковника Форша рю Фринна.

Его высочество принца Колея, конечно же, во дворце не оказалось, а принц Аркей, выслушав, немедленно открыл портал в Невьянский замок, приказал оседлать коня и помчался следом за отрядом.

Короля как раз нашли, когда Аркей подъехал. Плясали огни факелов, возбужденно переговаривались стражники. Принц спешился, люди расступились. На изрытой истоптанной поляне в луже крови остывал секач-великан. В горле у него торчал королевский охотничий нож. Опираясь о тушу и откинув голову, сидел Редьярд с бледным лицом, хотя ран не теле видно не было.

— Отец! — Аркей опустился возле короля на колени, легонько тряхнул за плечо. — Отец! — Арк поднял голову Редьярда. Король-победитель с улыбкой смотрел в вечность.

Сын осторожно опустил руку, поднялся. Долго стоял молча, сглатывая горький комок.

За его спиной преклоняли колени и обнажали оружие мужчины, приветствуя королей.

После коронации и приема усталый Арк ушел в отцовский кабинет. Сел за массивный стол, долго сидел, вспоминая... Много чего вспоминая... Сунул руку под столешницу, нажал. Невидимый механизм сработал, выдвинув из столовых недр узкий ящичек. Аркей достал оттуда ключ, подошел к стене, отодвинул, отсчитав, пятую от угла и седьмую от окна панель, скрывающую вмурованный в стену сейф, открыл, достал тяжелый конверт с королевской сургучной печатью.

'Сын. Аркей. Все, что я хотел тебе сказать, я уже сказал. Кроме одного. Нет, двух вещей. Я всегда любил и гордился тобой, Аркей — это главное. И другое. Я рад, что твоим другом, твоей правой рукой стал Ягорай. Потому что он — твоя кровь. Твой младший брат, мой сын...'

Аркей крепко потер лицо ладонями, поднял листок.

' ... только тебе решать, говорить ли Яго и Кольке о вашем родстве. Ты счастливый человек, сынок. Всех твоих детей родила любимая женщина. Поэтому не суди меня. Прощай. Твой отец'.

В ночной тишине к королевскому склепу подошла женщина в темной одежде. Подняла руку, чуть шевельнула пальцами и запертая на замок дверь бесшумно открылась. Женщина уверенно шагнула внутрь, остановилась у мраморного надгробия.

Кладбищенский сторож, вышедший на обход, прислушался. Над кладбищем плыл женский плач, горький, тоскливый, жуткий. Сторож, смелый крепкий старик, бывший солдат, с трудом нащупал за спиной ручку двери, вернулся в сторожку, чувствуя, как от ужаса шевельнулись волосы на голове, заперся, зажег все свечи, что мог найти, и просидел без сна до самого рассвета.

Глава сорок седьмая, вместо эпилога.

Молоденькая фарга в брючках и расшитом камзоле нетерпеливо притопывала каблуком, ожидая, пока причалит корабль под гаракенским флагом. Летний ветерок лениво трогал вымпел Гильдии нукеров — на лазоревом фоне стоящий красный лев, держащий в передней лапе королевский штандарт. Наконец, завершив положенные маневры, корвет замер. С борта сбросили трап, и на ласурскую землю, чуть пошатываясь после перехода, сошли двое, по виду ровесники — черноволосый парень с тонкими чертами лица и светловолосый оборотень, на руке которого был надет наруч с таким же львом, как на штандарте. Фарга с облегчением отклеилась от парапета.

— Принц Йохан. Добро пожаловать в Вишенрог, — подойдя, поприветствовала она. — Я Ула Фаррел, Туманная Донья.

— Без титула, пожалуйста, — приглушив голос, попросил юноша. — Доброго дня тебе, Ула. Познакомься. Дитрич, мой друг.

Ула мельком взглянула, кивнула, изо всех сил сдерживая румянец. Матросы между тем все носили и носили по прогибающемуся трапу багаж.

— Я хотела предложить вам прогуляться по городу, — оглядывая груду сундуков, протянула Ула. — Вы не против? А вещи можно совершенно спокойно отправить с извозчиком.

— Отлично, — протягивая матросам несколько монет и подзывая ломового, согласился Йохан. — Доставьте в дом полковника Фаррела.

— Покажешь, где у вас тут можно вкусно поесть? — неслышно подходя, спросил оборотень, наклоняясь к самому ее уху. Ухо вместе с хозяйкой возмущенно дернулось.

— Покажу, но есть сегодня мы там не будем. Мама ждет нас на ужин, — Ула достала из кармашка изящные часы на цепочке, — через час с четвертью.

— О! — принц удержал ее руку, рассматривая диковинную вещицу. — О! До нас пока такое не дошло. Где можно купить такую красоту?

— Их изготавливает почтенный Йожевиж Агатский, Синих гор мастер по заказу. Очередь к нему очень большая, но я составлю тебе протекцию!

— От души благодарю, Ула.

Компания шла мимо Трюма, потом вдоль квартала Белокостных до трактира 'У старого друга'. Недавно ресторация обзавелась открытой верандой, увитой плющом и обставленной множеством кадок с цветущими растениями. Новшество пользовалось бешеной популярностью, вызывавшей зубовный скрежет у конкурентов. Вот и сейчас импровизированные кабинки, отделенные друг от друга зеленью, были полны. Слышались тихая музыка, смех, разговоры. Ула узнала сидящую ближе к улице компанию, помахала рукой. Их окликнули, призывно замахали.

— Подойдем, поздороваемся, — пригласила Ула. Молодежь подошла к помосту. — Знакомьтесь, это Йохан и Дитрич, они из Гаракена, будут учиться у нас в Военном университете по обмену. — А это полковник Веслав Гроден из Черных ловцов и его жена, Армель. Подполковник Рахен Вирон из Серых Разбойников. Его супруга, мастер Дашери Денеш. Грой Вирош из Солнечных бродяг, его жена мастер Тахира Вирен, — Три оборотня оценивающе оглядели прибывших. Фарги, ослепительно красивые блондинки, ласково улыбнулись. Оборотень и его друг довольно сдержанно поклонились. Молодежь двинулась дальше.

— Мастера Дашери и Тахира читают на пятом и шестом курсах спецкурс по целительству, а практику мы будем проходить у мастера Виньовиньи Агатской, — оповестила гостей Ула.

— А оборотни тоже преподают? — поинтересовался Йохан, глядя на молчаливого друга.

— Полковник — куратор четвертого курса, а подполковник Вирон — третьего.

— Мы на пятом, так? Кто у нас руководитель курса?

Ула не успела ответить, потому что уже они уже повернули к трехэтажному особняку, облицованному янтарным песчаником.

Хозяйка, красивая фарга с убранными в сложную прическу рыжими волосами, в изысканном платье, в котором наметанный глаз сразу определил произведение искусства, встретила их спокойно и просто, как встречают любимых племянников. После отменного ужина объевшиеся парни поднялись на третий этаж, где им отведены были две отдельные спальни и общая гостиная.

— Отлично! — развалившись на диване и разглядывая комнату, подвел итог заселения младший отпрыск Гаракенского королевского дома.

Тем временем Ула в своей комнате по зеркалу рассказывала новости сестре. Иви слушала рассеянно, кивая не к месту.

— Сестренка, ты что? — Ула перестала делать вид, что ничего не замечает. — Ты ему сказала, да?

Иви всхлипнула.

— Да... Позвала Сардара проводить меня до Благословения матерей. И все сказала. Что он наследник престола, должен жениться и продолжить род. Что я не могу остаться, быть третьей. Да он сам все знал, Ула!

Сестры помолчали.

— Когда ты возвращаешься, Иви?

— Я проведу здесь все лето, как мама и договаривалась с тетей Саритой. Теперь, когда между нами нет больше недомолвок, мы с Сардаром можем... — Иви подняла голову, посмотрела на сестренку. — Теперь мы можем прожить эти недели так, как нам хочется.

— У вас что, уже все было?! — радостно-изумленно шепотом вскричала младшая. — И как?! Это, правда, так восхитительно?

— Было, было, — вытирая слезы, улыбнулась Иви. — И да, ПРАВДА!

В первый учебный день при построении на плацу, гаракенцы с изумлением смотрели на своего командира. Подполковник Росинта Фаррел, в парадном мундире, с высшими орденами Ласурии и Крей-Лималля, с Почетным знаком Гаракена, стояла впереди своего курса, слушая вместе со всеми приветствие ректора Военного университета, командора Лихая Торхаша Красное Лихо. Также, как слушал полковник Арден Фаррел, чей курс в этом году был выпускным.

Время течет как вода, пролетает, как океанский шторм. Меняется незаметно, как барханы, и стремительно, как налетает самум.

После окончания Военного университета Ула Фаррел вышла замуж за Дитрича Горста из Рассветного Ветра. Он увез ее на родину, в Гаракен. Оба сделали блестящую карьеру, чему немало способствовала память о ее отце и матери. Многие из тех, кто вырос в приютах или служил под их началом, назвали детей нездешними именами 'Росинта' и 'Арден'. Служба не помешала Уле родить пятерых детей. Единственную дочку звали Бруни.

Иви жила на родине, много путешествовала. Обожала племянников и племянниц многочисленного семейства Фаррел, но ни свою пару, ни детей так и не обрела.

Тридцатилетний принц Сардар женился на красивой доброй девушке, достойной наследника асурхата. После семи лет счастливого брака принцесса Богна умерла от странной быстротечной лихорадки. Истаяла днями через несколько месяцев после третьих родов. Проведенное расследование показало, что в болезни и смерти принцессы есть виновные. Другая семья метила в родню асурху. Месть не принесла Сардару ни удовлетворения, ни успокоения.

Асурх Кирин дал высочайшее разрешение на новый брак. Сардар и Иви прожили долгую жизнь. До самой смерти фарга Иви Фаррел, Туманная Донья Блуждающая, носила титул Матери-Оберегательницы. Ее правнук сын, асурх Гамбар, похоронил ее в прекрасном мавзолее. Это было самое красивое и светлое место во всем Крей-Тон, окруженное вечноцветущим садом. Влюбленные приходили, чтобы прикоснуться к мраморному надгробию с изображением бегущей рыси — на счастье.

Говорят, примета никогда не обманывала.