Долг жизни. 2 часть. Пёсья верность

По телу Кицу прошла волна, и он встал на четыре лапы.

— Не трогай нити, — в мыслях зверя проскакивало рычание. Ведьма и без подсказки откуда-то знала, что оборвав нити — оборвёт детские жизни.

Аманта в зеркале ничего не могла посоветовать. Для неё существовал лишь один путь решения проблемы — убийство твари. Сообща решили дождаться птицу и положиться на инстинкты пса.

Кисятё не заставил себя долго ждать. То ли подошло время ужина, то ли вибрация нитей позвала. Кицу заметил первым, как один из мальчишек (его аура выглядела ярче остальных) вдруг улыбнулся. Он встал с кроватки, подошёл к окну и начал дёргать задвижки. Щедро покрытые белой краской головки шпингалетов никак не поддавались слабым детским рукам. Малыш хныкал и продолжал рвать на себя задвижку.

Ведьма никого не видела. Кицу тоже. Но она уловила импульс, потянувший металл вверх и распахнувший створки настежь. Весь этаж погрузился во мрак. С порывом ветра в комнату влетели тени. Кася видела их. Темнота комнаты казалась серой по сравнению с этими отростками. Восемь птичьих голов на гибких шеях тянулись к каждому ребёнку. Клювы открывались и закрывались, словно стайка птиц прилетела кормиться. Из сосредоточия мрака раздавались клёкот и хлопки крыльев. Красные нити пульсировали, качая энергию жизни от детей к головам птицы-демона. На одной шее висело простое украшение: серебристо-чёрный ромб с вертикальной полосой.

Кицу ничего не видел перед собой, несмотря на отличное ночное зрение. Ведьма пришла на помощь: её глаза стали его глазами. Бросившись в самую гущу тьмы, оборотень оглушительно залаял. От лая пса тварь забилась. Шеи опутывали оборотня, клювы терзали шкуру, но не могли её пробить. Казалось, металл ромба раскалился, подвеска засветилась белым. Демон попытался сорвать её с шеи, но зашипел и отдёрнул лапы. Семь голов вжались в комок мрака, тварь закуталась в крылья, как в плащ, спрятав клювы. Все, кроме одного. Раздался громкий хлопок и в разные стороны брызнули кляксы тьмы. Обрубок шлёпнулся на пол. Он извивался, пачкая тёмной субстанцией всё, чего касался, и Кася отступила, чтобы не задеть его ненароком.

Оборотень продолжал лаять. Кисятё сжимался, и сжимался, пятясь к окну. Струны, держащие детей, лопались одна за другой. Кицу сунул пасть в самую гущу черноты, желая схватить того, кто прятался в ней. Комок перьев, оказавшийся крупным вороном, напал неожиданно, он зашипел и ткнул оборотня в голову, целя в глаз. Промахнулся, но пёс отскочил назад, дав возможность твари вывернуться и выскочить в окно.

Кицу лаял в ночь. А Кася осматривала детей. Ребятишки забились под одеяла и тихонько подвывали от страха. После ласковых уговоров удалось собрать всех в одной комнате. На лицах малышей появились эмоции, что радовало ведьму.

Нитей, связывающих детей с демоном больше не было, но метки на лбах не исчезли.

— Надо изменить знак, — сказал Кицу, — стереть отметку Кисятё и нарисовать иероглиф "ину". Надо бы тушью, но врачи заметят и смоют.

Кася предложила попробовать нарисовать иероглиф на астральном теле. Оборотень показал, как знак должен выглядеть. Изобразить его мог бы любой человек, сносно владеющий пером, но как это сделать на тонком теле ребёнка и не навредить ему при этом. Вопрос.

Сестра согласилась проделать операцию за Касю. Ей даже показалось, что Аманта ожидала момента, когда сможет занять тело: слишком быстро откликнулась на зов и тут же оттеснила сознание Кассандры. Кася наблюдала "со стороны". Отмежевавшись от негативных переживаний, ведьма впитывала знания Аманты. Вот, колдунья пропустила через себя волну силы от макушки до пяток и обратно. Собрала её на кончиках пальцев. Выбрав одного (наиболее пострадавшего малыша) затёрла чужую метку и сразу же начертала знак, проведя пальцами над кожей ребёнка. Вверх и вниз. Галочка и горизонтальная черта. Шалаш с флагом на вершине.

Знак "ину" сиял ровным голубым светом. Оберег от кисятё. Кицу ворчал, что красный цвет подошёл бы лучше, но Кася не слушала друга. Её магические силы значительно убыли, и она забеспокоилась, хватит ли их на остальных ребят.

Никаких негативных последствий колдунья и сканировавшая состояние "подопытного" параллельно с ней Кася не обнаружили. Со следующим ребёнком процедура прошла быстрее, и энергии потратили меньше. Ведьма заметила, что, чем меньше пострадал ребёнок, тем меньше сил уходило на создание для него защиты.

Вот и всё. Аманта вернула контроль над телом сестре и Кася покачнулась — колдовство отняло почти все жизненные и магические силы. Сознание уплывало. Ведьма почти ничего не соображала. Но необходимо было успокоить ребятишек. Оборотень пришёл на помощь. Дети совсем не боялись пса, они гладили его и теребили шерсть. Кицу терпел, показывал чудеса дрессировки, которые вызывали смех и безостановочно вилял хвостом. Малыши начали зевать, они забрались на кровать к ведьме и прижались к ней. Кася рассказывала им сказки, пока не уснула.

Кицу подождал, когда дети последуют примеру его подруги и засопят. Тогда он перекинулся и осторожно перенёс их обратно в кроватки (нос подсказал, кого и куда следует положить). Оборотень беспокоился, оставляя Касю без присмотра, но в больнице везде стояли камеры. Только убедившись, что техника не зафиксировала их с ведьмой, а момент битвы и вовсе вывел записывающие устройства из строя, Кицу вернулся за Касей. До вылета оставалось совсем мало времени.

— Дрянь! Дрянь! — шумно жаловался небу ворон, волоча по снегу одно крыло, смятое при падении. — Скоро.Скоро, — он предрекал день, когда будет скакать по груде плоти, бывшей когда-то псом, выбирая кусочек повкуснее, как выдолбит клювом ненавистные глаза, из которых Хозяин заберёт жизнь, возвращая долг.

Амулет, отданный Господином, взорвался, оторвав одну из голов — осталось всего семь. Астральное тело корчилось от боли. Шеи извивались. Оставшиеся клювы трогали запёкшийся срез, словно так было легче смириться с потерей.

Глава 10. Доктор Смерть

Капли падали со свода пещеры в небольшое углубление, образовавшееся в породе за века монотонного труда талого снега и грунтовых вод. На плоском камне, раскинув крылья, лежал ворон. Придавив грудь и живот помощника одной рукой, Веррин удерживал птицу в неудобном положении. Ворон не двигался: полуоткрытый клюв смотрел строго вверх, из горла раздавались бульканье и клёкот, а веки подрагивали в такт перестуку воды. Демон повернул птичью голову из одной стороны в другую, проверяя, насколько хорошо гнётся шея. Корран вырвался из пальцев Хозяина, дёрнул одним крылом и забился. Белёсо мелькнули веки; клюв закрылся и атаковал демона несколько раз подряд, но пропорол лишь воздух; коготки воткнулись в кожу князя. Корран открыл глаза и тут же зажмурился, увидев кровь Хозяина. Повернувшись набок, ворон вытянул шею и, извиваясь всем телом, силился уползти в сторону. Досадливо вздохнув, демон вдавил шуструю птицу в камень. Порезы от когтей не затягивались из-за яда, составляющего основу крови кисятё и оставшегося на лапах птицы. Этот яд въедался быстро, почти намертво и крайне скверно смывался. Одна его капля вызывала чрезвычайно мощное проклятие, которое притягивало череду неудач и бедствий. До самой смерти невезучего существа.

— Смирно лежи, — без намёка на нежность велел Веррин. — Недолго осталось. Прими исходную форму.

— Нет. Нет, — ворон снова задёргался. — Будет больно.

— Будет, — согласился демон. Он достал из внутреннего кармана пальто тёмно-синий фиал и ловко двумя пальцами вытянул плотно притёртую пробку. Поднеся сосуд к глазам, повертел и поставил возле головы ворона: толстое стекло почти не пропускало свет внутрь и казалось не намного светлее угольных перьев. Корран зашипел:

— Не надо! Не надо!

На удерживающей птицу руке вздулись вены, набухли и из проколов на коже вынырнули змеиные головы. Гады с лоснящейся в тусклом свете чешуёй выползли из руки господина. Некоторое время они трогали язычками его кожу и воздух вокруг, затем, повинуясь воле демона, сползли на перья и ввинтились в тело ворона. Корран зашёлся криком, быстро перешедшим в хрипы. Стены и пол пещеры заметно завибрировали. С грохотом упали и раскрошились несколько сталактитов где-то в непроглядной темноте за спиной Веррина. Он не обернулся. Когда в каменной чаше перестала дрожать вода, демон смахнул пыль с пальто, тряхнул волосами и отпустил своего помощника — магические путы надёжно зафиксировали его, приклеив к каменному столу крылья, туловище и все семь оставшихся голов. Обрубок князь Эверрин лично пригвоздил двумя кинжалами, с точностью воткнув их под углом к каменной столешнице так, чтобы лезвия, пройдя сквозь перья, не поранили птицу. Семь голов косились на рукоятки и в семи парах глаз застыло одинаковое выражение. Кисятё боялся.

Веррин не торопясь вынул из ножен меч. Четырнадцать бусин засветились паникой. Демон рассматривал своего помощника, отмечая про себя, что тот изрядно растерял силы в схватке с оборотнем. Обычно крупное тело птицы-демона едва превышало размеры самого ворона — при магическом голодании кисятё всегда уменьшался в размерах. Отдавая должное природе тёмного существа, Веррин усмехнулся. От плохого питания у ворона даже кости укорачивались и теряли в объёме, что давало возможность пернатому перебиваться какое-то время на скудной кормёжке.

— Скоро представиться случай тебя откормить, — пообещал демон. — Расслабься, боль пройдёт.

Корран жалобно каркнул одновременно всеми глоткам и затих. Сверкнуло лезвие, отсекая корку засохшей плоти и крови кисятё. Густая жижа с запахом ржавчины и бензина толчками потекла в подставленный фиал. Магия демона не позволила ни одной капле пролиться мимо. Когда сосуд оказался наполненным доверху, Веррин принял демоническую форму и выдохнул тёмное пламя, точно попав в истекающий ядовитой кровью обрубок. Воздух наполнили смрадный дым и шипение. Трансформированным органам дыхания они не несли угрозы, как и покрытым пластинами костяной брони лапам демона. Он поднял ворона и обтёр от остатков крови, для верности уничтожив все следы яда огненными вспышками, пробежавшими по перьям. Новый залп огня обуглил каменный стол.

Корран ощущал собственную слабость. Он не смог бы сейчас выпить и одного ребёнка, даже понравиться человеческому детёнышу не хватило бы сил. Шею мучительно дёргало. От жуткой боли ворон почти потерял сознание. Лицо Хозяина расплывалось, а слова доносились, как будто издалека и смысл их ускользал от понимания.

Веррин упаковал потяжелевший флакон в кожаный чехол и спрятал в одном из своих безразмерных карманов пальто. Редкий ингредиент. Слишком ценный, чтобы его можно было у кого-нибудь купить. Князь тщательно очистил фамильный меч специально-зачарованной тканью — клок материи после означенной процедуры потемнел, съёжился и пришёл в негодность — пришлось избавиться от него, благо для этой цели годился обычный костёр. Вернув себе человеческую форму, демон прислушался к миру, выискивая жертву: слабую, чтобы ворон с ней справился, но, вместе с тем, достаточно сильную, чтобы её жизненной энергии хватило на подпитку кисятё.

Ольга рыдала на мосту, подставив лицо снегу. Зима гладила припухшее от страданий лицо, перемешивая влагу из глаз с пушистыми хлопьями. Девушка обнимала собственные плечи, вспоминая руки любимого и горькие слова, разрушившие иллюзию счастья.

— Я тебя не люблю. Уходи.

Ольга не замечала высокого мужчину за своей спиной. Демон легко проник в мысли девушки — в них не было ничего примечательного и необычного. И её нить судьбы обрывалась на этом месте, примерно через полчаса. Демон научился подправлять ход событий — за века жизни он сумел отыскать лазейки в проклятии. Нужно только подтолкнуть. Тогда энергия смерти частично перейдёт к убийце (сам Веррин лично прерывать жизнь не мог), а небольшая доля достанется ему. Он почти коснулся губами уха Ольги, шепнул беззвучно:

— Жизнь не имеет смысла без него.

— Жизнь не имеет смысла без него, — повторила Ольга и сделала один шаг к перилам моста.

— Меня никто больше не полюбит...Никто...Я одна. Я никому не нужна... Я не хочу жить.

Она повторяла за Веррином эти слова, не понимая, что озвучивает не свои мысли. С каждой фразой край приближался. Забравшись на перила, Ольга свесила ноги и, сгорбившись, застыла, глядя вниз. Демон посадил рядом с ней своего ворона. Он, пошатываясь от изнеможения, подобрался к руке девушке, слегка тронул её клювом и, дождавшись, когда она обратит на птицу внимание, поймал взгляд, полный отчаяния и тоски.

— Тоже никому не нужен? — спросила девушка нежданного свидетеля. Корран склонил голову набок. Ольга почесала его под клювом.

— Понимаешь, я думала, что наша любовь навсегда, — всхлипнула она и принялась рассказывать свою историю.

Связь с жертвой установилась моментально. Корран пил её эмоции и жизненную энергию, купаясь в чужом страдании. Насытившись эмоциями, ворон резко подскочил вверх и ударил крыльями Ольгу в лицо. Пришла пора насладиться чем-то более осязаемым, нежели эманации горя. Перья птицы оказались неожиданно жёсткими и острыми — резали кожу не хуже ножей. Девушка завизжала, закрыла голову руками. Не удержав равновесия, Ольга упала с чугунного ограждения моста. Ветер вымел снег надо льдом и удар, пришедшийся в грудь живот девушки, оказался слишком сильным, чтобы подарить ей шанс выжить. Она лежала под мостом, и казалась выброшенной кем-то сломанной игрушкой. Только спина у этой игрушки поднималась и опускалась от дыхания.

Две тени спикировали сверху. Ворон не решался, приблизиться к умирающей девушке первым. Ждал позволения.

— Иди, — разрешил Хозяин.

Боком, подпрыгивая и помогая себе крыльями, Корран подскочил к ней. Забрался на голову и клюнул, метя в глаз. Ольга застонала. Ноздри демона дрогнули, зрачки расширились. Присев на корточки рядом с жертвой, он взял её за руку и уставился в лицо.

— Помогите, — прошептала Ольга.

Ворон снова клюнул и снова не попал — девушка трясла головой, слабо, однако коротких движений хватало, чтобы сбить ворона.

— Пожалуйста, помогите. Позвоните в скорую.

— Я врач, милая, — демон повернул лицо девушки так, чтобы Коррану было удобнее примериться. Она дышала, как загнанная лань и точно также, обезумев от ужаса, смотрела на остриё клюва, как дичь на лезвие охотничьего ножа. Веррин улыбнулся уголками губ, вспоминая звуки охотничьего рога и азарт загона.

— Вы не врач, — из последних сил просипела Ольга, зажмуриваясь.

Веррин погладил её по голове, сдвинул шапку, освободил лицо и шею от волос, затем пальцами раздвинул веки, наклонился к уху.

— Смерть — лучший доктор.

Чавканье, хлюпанье, стоны и хрипы — звучали музыкой для ушей Кисятё. Он мог бы вечно слушать её, выводя новую мелодию, вместо смычка орудуя клювом и когтями.

Яблоки, райские яблоки виделись Коррану в грёзах. Что-то приятно тёплое стекало по клюву. Встряхнувшись, ворон освободил клюв и подлез под вжатую в снег щёку. Выковырять второй глаз никак не получалось. Правый достался легко, а к левому пришлось пробираться через порядком расковырянную глазницу.