Альтернативная реальность

— Что за письмо? Почему не всплыло при допросах?

— Не знаю. Я предупреждал..., да видать Василий Леонтьевич не сберег.

— Мм-да...Сохрани он это письмецо... все могло пойти по-другому.

— Да кто его знает! Закон Гофмана-Мебиуса еще не опровергли.

— Чей закон?

— Не обращайте внимания, Дмитрий Александрович. Это я так... Лучше расскажите про совет в Бешинковичах.

— Александр Данилович докладывал государю план предстоящей кампании...

— Небось, с вашей подачи, любезный подполковник?

— Ей Богу, вы переоцениваете мою скромную особу... хотя... Так вот. Главные силы все время перед неприятелем, но в бой не вступают — отходят, опустошая местность. Слава Богу — погулять есть где. Кавалерия в тылу шведов. Теребит их сзади, берет обозы, бьет малые отряды.

— А разрывать войска государь не боится. Да и придется кавалерии идти по дважды опустошенной территории.

За лишнюю проницательность Шеин наградил меня подозрительным взглядом.

— А вы часом-таки в Бешинковичах не были? А то слово в слово повторили фельдмаршала Шереметьева.

— Так вы же за мной приглядывали, как я водку пил да в карты ваши червонцы проигрывал.

— Да знаю, знаю. В общем, так, забирай вещички, слуг и чтобы к вечеру был у меня при штабе. Кстати, водочки попьешь теперь уже за здоровье полковника Дмитрия Александровича Шеина. Данилыч вчера привез указ государя. Или слабо, нечистая сила с крестом на шее?

* * *

Нет, совсем не зря спутники Марса назвали Фобос и Демос. — Страх и ужас идут за богом войны по пятам. Кто видел лучевые язвы марсианских рудников, безволосые головы, беззубые рты и незрячие глаза, не забудет никогда. Это и есть страх и ужас моей реальности. Кошмар моей просвещенной эпохи. Беспощаден кровавый бог и здесь в зазеркалье. Щедрой рукой рассыпает вокруг себя смерть и муки, холод и голод, разрушения и запустение целых провинций. Воюют короли и гетманы, а гибнут крестьяне, бабы да детишки. Простой люд расплачивается за высокие цели великих государей. Кто деньгами, кто здоровьем, а кто и собственной жизнью. Это в штабах — карты, стратегии, отвлекающие удары. А на полях баталий — боль, кровь и смерть...

Даже находясь при Александре Даниловиче, под надежным крылом полковника Шеина я видел сотни раненых и больных, нищих голодных беженцев, похоронные команды за работой.

Начало кампании было для русских неудачным. В первых числах июля под Головчином шведы внезапно атаковали дивизию генерала Никиты Ивановича Репнина и, перебив немало солдат, захватили десять пушек. Как не старались Меньшиков и Шереметьев приуменьшить поражение, но Петр быстро во всем разобрался и велел провести показательный суд, назначив именно их председателями. Никита Иванович за час стал рядовым, а мог и вовсе лишиться жизни.

Так как это случилось с Кочубеем и Искрой, которым четырнадцатого июля в гетманском лагере под Белой Церковью отрубили головы.

Петр не знал пощады. Неугодивший ему в единый миг мог утратить все: годами нажитые привилегии, звания, имения и очутиться на пути в холодную Сибирь. А то и похуже...

Но суровая наука шла впрок. Уже следующая баталия осталась за русскими. Михаил Михайлович Голицын с шестью батальонами пехоты, переправившись ночью через реку Белая, перебил до трех тысяч шведов.

Но пока это были лишь разведки боем. Основные события еще впереди. Главное не допустить соединения шведской армии с обозом и пушками Левенгаупта вышедшего навстречу Карлу из Риги.

Я не раз говорил с Дмитрием Александровичем Шеиным обо всей важности пушек и обоза. Впрочем, его и убеждать-то было ни к чему. Гораздо труднее, оказалось, настроить Меньшикова на решительную беседу с государем. Петр долго отмалчивался, размышлял. Но все же, четырнадцатого сентября собрал совет по Левенгаупту, отозвав из армии фельдмаршала Бориса Петровича Шереметьева.

К вечеру я уже знал, что основные силы русских под командованием Шереметьева по-прежнему будут сопровождать армию повернувшего на Украину Карла. А десять тысяч, двумя колонами, под началом Петра и Меньшикова пойдут навстречу Левенгаупту и дадут бой.

— Так что собирайся, Андрий в поход! Ты, кажется, хотел, чтобы мы поколотили Карлу? — сказал Шеин. — Но давай, пока, начнем с его генерала. Не ты ли мне все уши прожужжал про его пушки и обоз. Но к твоему сведению, кроме них у рижского губернатора еще восемь тыщ солдат.

— А может и боле...

— — Заешь откуда?.. Или опять так... м...м... домыслы...

— Домыслы, Дмитрий Александрович.

— Ой, не темни, козачек! Не злоупотребляй моим доверием... не безгранично!

Войска у Левенгаупта оказалось шестнадцать тысяч. Ни Петр, ни Меньшиков встретиться с такой силой не ожидали. Уже первое столкновение, случившееся двадцать шестого сентября, показало, что баталия будет не из легких.

Через два дня у деревни Лесной, армии сошлись вновь. Бой начался в полдень с оружейной и артиллеристской дуэли.

Стоял сплошной грохот, а дым от сгоревшего пороха тучей поднимался вверх, закрывал осеннее солнце. Испуганно ржали кони, кричали раненые. Но Петр и Меньшиков, рискуя жизнью, оставались в зоне обстрела.

— Без Боура нам их не подюжеть! — прошипел Шеин. — Почему до сих пор нет? Ума не приложу.

— Надо слать гонцов! Торопить.

— Грамотный ты, козачек! Да и мы не лыком шиты. Думаешь, не слали? Да толку!

"Ну вот, похоже, и первая по-настоящему критическая точка" — подумал я. В моей реальности Боуер со своими драгунами застрял где-то в болоте, и к битве не успел. Вот так! Пора, Андре! Твой час пробил.

— Дмитрий Александрович! Отправьте меня.

— Приведешь?

— Постараюсь. За Лесной — болота, топь. Почему-то думаю — там увязли.

— Опять домыслы... или?

Выразительно глянув в его змеиные глаза, тихо, но веско ответил:

— Или!

— Ну что ж! Сейчас подготовлю пакет, и с Богом! Порадей за благо Отчизны, нечистая сила!

— Да что вы — все нечистая да нечистая! А может — посланник Божий, — огрызнулся я. — Ведь пути Господни — неисповедимы!

— Дай-то Бог! Да вот только плохо верится... почему-то... Прости, Господи!

Через полчаса приказ был готов. И я, забрав с собой Грыця и Данылу, поскакал в Лесную. Сам плутать в болотах я, конечно, не собирался. Но в селе кто-то же должен их хорошо знать.

Понемногу шум битвы затихал, оставался за спиной. А когда я увидел, словно вросшие в землю, глиняные халупки, даже послышалось чириканье одинокого воробья.

Однако людей в селе не было. Я даже растерялся. Но тут, возле одной из хат увидел сидящего на лавке деда. Его можно было бы принять за неудавшуюся скульптуру, если бы не дымившаяся трубка.

Спешившись, я подступил к нему поближе. Седые волосы и борода, нос картошкой (здесь еще не существующей), впалые щеки и худые руки. Зато живые, серые глаза. В домотканой холстине и лаптях, в старой козьей, шерстью наружу, безрукавке.

— Добрый день, отец!

Он немного подумал, прежде чем ответить. Оглядел меня с головы до ног.

— Кому добрый, а кому и нет, мил человек.

— А люди-то, где?

— Люди? Люди боятся — ушли в лес.

— Ну, а ты чего?

— А мне чего бояться? Смерти? Так давно старуха заждалась. Ну а хата, так та и сама вот-вот упадет...

— Извини, дед, что беспокою..., только дело у меня к тебе.

— Ясно. Ведь зря болтать бы не стал.

— Догадливый ты. Звать-то как?

Дед недовольно поморщился. Будто я зацепил больное место. Пришлось совсем чуть-чуть "помочь" телепатически. Время уж больно дорого.

— Архипом зовут.

— Послушай, Архип, ты за русских или за шведов?

— Шел бы ты, мил человек, своей дорогой — не морочил бы мне голову.

— А все же?..

— Да нам все едино... Ни Петр ни Карло жить тут не станут. Пошумят маленько и уйдут... Нужно только немного переждать.

— Так ты же православный! Крест на груди. Должен стоять за единоверцев. Придет Карло — придут костелы.

— А ты не больно стращай!. Бог-то, он — в душе. Мой храм всегда со мной. А единоверцы тоже разные бывают. Фуражиры петровские — не больно-то ласковы...

Похоже, его не убедить. Извини, Архип, хоть ты и прав, но выхода у меня нет: опять — телепатия.

— Послушай, дед. Где-то в ваших болотах увяз драгунский корпус. Без него шведа не побить. Помоги!

— Так бы и сказал! А то сразу норовишь в душу лезть. С какой стороны шли?

— По южной дороге.

— Так там и плутать-то вроде негде. Разве в Черную топь?..

— Далеко?

— Да верст пять-шесть будет.

— Верхом сможешь?

— Давненько не пробовал?

— Ну, давай, миленький! Выручай! Грыць, помоги деду, сам подождешь меня здесь.

Архип явно скромничал. Он вполне уверенно скакал верхом. Пусть не так быстро, как хотелось. Но тут уже телепатией не поможешь. Въехали в лес. И так не особо приметная дорожка, сразу рассыпалась на несколько незаметных чужому глазу тропинок. Петляя между деревьями, они устремились в чащу.

Скоро под копытами стала проступать черная вода.

Архип остановился.

— Дальше на конях не пройти. Ну-ка, пальни, мил человек. Коль на Черной топи солдатики твои, услышат — отзовутся.

Шум выстрела многократно отразился гулким эхом.

Почти сразу, где-то вдали ему ответили сразу десяток ружей.

— Кажись там! Дальше нужно пешком. А хлопец твой, пусть за конями присмотрит. Ну-ка, найди две длинные палки.

Я ступал вслед Архипу, ощупывая дно палкой. Пару раз, утратив опору, она проваливалась куда-то в бездну.

— Как же мы их оттуда выведем?

— Да погоди ты! Дай добраться... Там видно будет.

Я думал, что идти придется дальше. Но не прошло и получаса, как мы ступили на твердый грунт. Вскоре сухие деревья сменились зелеными, а они, в свою очередь, расступившись, открыли огромную поляну, на которой скопилась целая армия.

— Корпус Боура! — ахнул я. — С кем они тут воюют?...

Драгуны, увидев нас, закричали, замахали руками.

— Где генерал Боур? У меня приказ Меньшикова.

Вид у генерала был не особо бравым. Видать знал, чем грозит его просчет. Петр не помилует!

— Как же вас угораздило? — спросил я, отдавая пакет.

— Проводник — мерзавец. Завел и сбежал, говорил, что так будет ближе. Вернуться не могу, теперь там — сплошная топь.

— Ну, дед, на тебя вся надежда! — обратился я к Архипу. — Христом-Богом прошу — выручай.

— Коль пришел, то буду стараться. Пусть все спешатся и ведут лошадей за собой.

Пошел он, как показалось, через самое гиблое место. Даже у меня в душе поселилась тревога. Местами ноги проваливались по колено. Кони недовольно ржали, рвали узду. Того и гляди, грозили сойти с незримой тропы. Ну а тогда... тогда ныряли по грудь. И не было никакой возможности их вытащить. Тропа узка, опереться не на что... Их предсмертные крики холодили кровь, заставляли на голове шевелиться волосы.

Казалось, этому кошмару не будет конца. — Но вот под ногами уже зеленая твердь, и едва заметная тропинка.

— По ней выйдете на дорогу, а я приведу твоего хлопца и коней.

— Спасибо, дед, но я — с тобой.

— Не веришь, мил человек? Ежели хотел бы — все уже были бы на том свете. И ты, и твои драгуны. Не просто там пройти — замараешься. И без того уже... глянь на себя...

— Ничего — не сахарный отмоюсь.

— Ну, гляди, твоя воля. Коль говоришь не сохатый...

Хоть и был дед стар да слаб, но ходил по болоту не мне ровня. Как я ни старался, а разок все же плюхнулся в грязь.

Так и вышли к Даныле. Юноша, увидев меня, перекрестился.

— Николы б вас, панэ, нэ прызнав! Йий Богу! На чорта схожи!

Немного привести себя в божеский вид я смог только в деревне. Теперь особо спешить некуда. Шеститысячный корпус Боура уже подходил к полю боя.

Деду я отсыпал горсть червонцев. Архип даже не представлял, что он изменил реальность. Да и пространственно-временного коллапса не наблюдалось... пока...

Когда мы уезжали, он все так же сидел на лавке, пуская изо рта клубы едкого дыма.

Подошедшие драгуны переломили ход баталии под Лесной. Впервые в столь большом сражении со шведами Виктория улыбнулась русским.

Оставив восемь тысяч убитыми, все пушки и обоз, Левенгаупт с оставшимися солдатами под покровом ночи сбежал с поля битвы.

— Государь пожаловал тебе дворянство и земли под Киевом, — такими речами следующим утром приветствовал меня Шеин.

— Премного благодарен за работу, Дмитрий Александрович. — Честно говоря, не ожидал...

— Но, ты, не больно-то со своими насмешками и сарказмом! Может оно тебе и ни к чему... Только воля государя — закон. Вот, возьми бумаги... Да не дразни зря гусей. Там — две деревни...

Поклонившись, я принял патенты.

— Сегодня государь отбывает в Смоленск. А мы с Александром Даниловичем — на Украину. По пути сможешь глянуть на свои владения.., дворянин Андрий Найда... Кстати, как вас по батюшке велечать? Ей Богу, интересно...

* * *

Наверное, это была далеко не лучшая идея. Только теперь уже менять что-либо поздно — слишком далеко я зашел от дома. Тропинка, петляя между старыми, заброшенными могилами, уходила все выше. Туда, где за старым еврейским кладбищем цвела сиреневая роща. Вскоре позади остались облезлые оградки и поваленные кресты. Теперь виднелись лишь невысокие холмики. Под ними кто-то безымянный нашел свой последний приют. Навсегда исчез из памяти человечества, как и многие миллионы.., миллиарды прочих... Словно капля воды, канул в безбрежный океан. Печальный, но, к сожалению, неизбежный финал...

Но, мне ли грустить? Юный апрель не жалеет красок, запахов и звуков. Полными пригоршнями рассыпает их вокруг себя. Пронзительно голубое небо, умытое вешним дождем румяное солнце, сочная, набирающая силу, зелень, трели кудесников-соловьев и веселый гул проснувшихся трудяг-пчел — поют гимн молодости, весне и красоте.

Даже здесь, где, казалось, должны царить тишина и печаль — они безраздельно владеют миром.

Вот и долгожданная роща. Встречает дурманящим, кружащим голову араматом, слепит буйством голубого, белого и синего цвета.

Я знаю, что чуть дальше растет куст персидской сирени. Мне и нужно-то всего три веточки.

Три веточки для Альты. Согласитесь, странное имя. Такая же, немного не от мира сего и моя первая юношеская любовь. Хрупкая и ранимая, словно фиалка. С нежной кожей и большими голубыми глазами. Худенькая и стройная. Иногда она кажется мне похожей на сказочного эльфа. Особенно когда распущенны чуть вьющиеся золотистые волосы, из-под которых выглядывают розовые ушки. Когда сквозь тонкий ситец платья проступают острые лопатки, столь похожие на маленькие крылья.

Я так боюсь, что однажды она, взмахнув ими, от меня улетит.

Опустив веточки вниз, стараясь не размахать рукой, не спеша иду на свидание. Все равно буду раньше, и придется ждать час или полтора. Но разве это важно? Альта обязательно придет! Я знаю..., верю! Не могу по-другому.

Малолюдные аллеи парка...

Как хороши они весной! И не беда, что ветерок уж гонит тучки... Ведь за спиной я слышу ее шаги. Ее и только ее! Я отличил бы их среди сотен, нет, тысячи других! Что это? Волшебство? Магия любви?