Лепила-2

— Ну-ну, — заинтересовался я,— и что сказал?

-Да ничего. Сказал, что не знает ничего, сестра, мол, пришла из леса раненая, ничего не сказала, он ее и завез в больницу на машине, а потом в милицию поехал. Мы туда сообщили — они говорят, что он, действительно, приезжал к ним, рассказал — они проверили, все вроде сходится.Действительно, в лесу ее подстрелили, не так далеко от того места где и пацана.

-Выходит, кто-то выстрелил в нее, и пистолет сразу бросил, а потом уже Никита с друзьями туда пришел, и на свою беду и друга, пистолетик "игрушечный" нашел.

-Ну да, наверное. Он возле нее постоял, зубами поскрипел — аж за два метра слышно было, поцеловал ее. "Доктор,— говорит,— она жить будет? Мы с ней погодки, одни со всех Прошков и остались только..."

-Прошки? — неожиданно подал с каталки голос Сидорович.— Прошки, ты сказал?

-Прошки? — одновременно спросил я, вспомнив рассказ Ермолаева об истории рода Мартовых.

-Да, а что , -удивленно спросил Серега.

-Прошки — это деревня, в районе моем, немцы там всех перестреляли, и деревню сожгли. — мрачно проговорил ветеран. Кусочки мозаики щелкнув, сложились у меня в голове, и опять-таки, почти одновременно, разве что я — с толикой сомнения, а Сидорович — зло-безапелляционно, мы сказали:

-Немец!

-Какой немец? — ничего не понимая, продолжал спрашивать Сергей.

-Хольцбергер, Клаус, герр который, на кладбище был, когда там наших хоронили, похоже, что его это пистолет. Где он мог в городе остановиться?

-Да он из Лесногорска еще в тот день, когда стрелял, наверняка драпанул, — вмешался приподнявшийся с каталки Сидорович.— Здесь его ищите, если он еще в свою Немеччину не смылся.

Возбуждение подействовало на старика благотворным образом— ритм сердца участился, и он перестал "моргать".

-Доктор, ты найди его, — возбужденно зашептал он. — Он, он это — знаю!

-Ладно, не волнуйтесь, сейчас побробуем разобраться, езжайте, все будет в порядке.— Дедушку повезли в кардиохирургию, а он все продолжал твердить:

-Сука...., ах же сука фашистская!

Я коротко обрисовал Сергею свои подозрения, присовокупив:

— Свяжись там с нашими ментами, пусть проверят, а я попробую здесь позвонить.

Сергей умчался в Лесногорск, я же прямо из приемного покоя позвонил в отделение милиции, набрав экстренные "02".

Доложив еще раз свои догадки, я по просьбе дежурного, оставил номер своего мобильника. Слушал он меня с интересом до тех пор, пока не услышал, что подозреваемый — гражданин иностранного государства, и вовсе даже не Сьерра-Леоне...

-Ну, мы попробуем с госбезопасностью связаться.

-Связывайтесь, только он и так здесь планировал только пару дней быть, а теперь — и подавно, — предупредил я собеседника в погонах.— Так что поторопитесь...

Закончив разговор, я поднялся в кардиохирургию.

— Ну, что, возьмем мы вашего деда на операцию, только не сегодня — завтра. По показаниям он подходит. Сейчас— вроде даже и стабилизировался. Что он там про фашиста все говорит? — с любопытством спросил меня зав кардиолхирургией.

-Да, так, эхо войны, — туманно ответил я.Надоело мне уже рассказывать всем одно и тоже, да и к тому же: откуда мне знать наверняка, что все так и было, как я себе представил? Может, и ни при чем герр Клаус вовсе.

До конца рабочего дня оставалося один час, я сидел в ординаторской реанимации, листая журнал "вестник интенсивной терапии", когда по отделению разнесся сигнал селекторной связи:

-Дежурного реаниматолога — срочно в приемный покой! Тяжелая ожоговая травма у двух человек.

По большому счету меня это не касалось — я всего лишь командировочный, могу и дальше усердно журнал читать, но что-то заставило меня подняться с дивана и спуститься на цокольный этаж, к двери выгрузки носилочных больных. Реаниматологов было даже целых два — спортивного вида женщина средних лет, и самолично Виталик, в качестве заведующего. О чем-то тихо преговариваясь, они стояли у стойки оформления пациентов. Рядом переминались с ноги на ногу пара медсестер с ящиками экстренных наборов в руках. Самих же больных пока в отделении не было.

-Что ждем? — спросил я у Виталика.

-Сообщили с машины. На вокзале какого-то иностранца подпалили. Ну, и тот, кто поджег, тоже обгорел.

Пока оно это говорил, у дверей с визгом остановилась машина , хлопнула дверца, и буквально через пару десятков секунд распахнулись двери и на каталке в холл вкатили пациента, распространяющего вокруг себя удушливый запах горелой синтетики и бензина . В две вены ему струей лился физиологический раствор. Лицо , прикрытое прозрачной пластиковой маской было плохо различимо, но вот седоватую шевелюру, хоть и изрядно подгоревшую, я узнал сразу. Здравствуйте, господин Клаус Хольцбергер. К нем сразу же подскочила наша сборная бригада.

— Ого! — прсвистнул Виталик.— процентов 50, не меньше! II, III, и, вроде даже, IV степень. Кто он вообще откуда?

— Не знаем, — пожал плечами рослый парень в куртке врача "Скорой помощи", с нашивкой "БИТ" на рукаве. Бригада интенсивной терапии, значит, потому и привезли больнрого с налаженной инфузией. Обыкновенные "скоряки" норовят побыстрее довезти, а уж капельницу поставить — для них слишком заморочно.— Нас на железнодорожный вокзал вызвали, сказали что сильный ожог, и что иностранец, мы его и не спрашивали ни о чем — погрузили и к вам.

— А чего к нам, больница " Скорой медецинской помощи ведь ближе?— недоверчиво спросила женщна -анестезиолог.

— Сказали, что у вас этот... "Клинитрон". По пути залили флакон Рингера, промедол ввели. Может, сейчас еще одного привезут — я отъезжал, вторая бригада им занималась. Но у того — полегче, вроде.

— И что, совсем ничего неизвестно?-недоверчиво спросил Виталик.

-Кое-что я могу сказать. — вмешался я.— Гражданин Германии Клаус Хольцбергер, возраст — около 90 лет,скорее всего. Да, по русски он не говорит, нам переводчик нужен.

— Откуда ты это знаешь — изумленно уставился на меня Виталик?

-Долгая история...

— Ладно, потом, надо его срочно в реанимацию брать, и на аппарат сажать. Русский, говоришь, не понимает? Хоть и на аппарате, наверное, не выживет. С такими ожогами и возрастом — не надо и индекс смертности высчитывать.

В это время немец, лежавший на каталке с закрытыми глазами и тяжело дышавший, приоткрыл глаза и глухо, хоть и с акцентом, сказал на русском языке:

— Не надо... на аппарат.... Я должен сделать заявление.

Мы с Виталиком стояли возле спецкровати, на которой лежал немец. Теплый воздух бурлил в особом песке, на котором больной парил, как на воздушной подушке. Хитрая штука, эта кровать "Клинитрон". Кислород шипел в носовых катетерах — мы заменили маску на них, чтобы Хольцбергеру было легче говорить. Двое людей в хороших костюмах сидели рядом. Один — держал включенный диктофон, второй — для верности еще и стенографировал, покрывая неразборчивыми знаками листы блокнота. Поскольку я был в курсе некоторых событий, произошедших в Лесногорске, меня пригласили в качестве этакого консультанта-свидетеля, предупредив предварительно, что дело это — государственной важности, лицо пострадавшее, сами понимаете — иностранец, лишнего болтать разумеется, не надо, в чем и желательно расписаться...вот здесь.... и здесь....и здесь. Также присутствовал главный врач больницы — здоровенный грузин Лагидзе, неизменный участник всех соревнований по гиревому спорту. Немец, несмотря на тяжелейшие ожоги и, по-видимому, сильную боль разговаривал совершенно спокойно:

-... Это было в 1943, мы тогда стояли здесь в городе. Нам сообщили, что возле деревни Прошки совершено нападение на немецких солдат. Патруль, двое убиты, одного нашли после — он был мой ровесник, тогда мне было двадцать. Я читал про вашего генерала Карбышева — якобы, наши солдаты его заморозили, облив водой. Я там не был, не знаю, но вот этого молодого парня — помню очень хорошо. Его не обливали водой — его просто оставили на морозе ночью, привязав к дереву возле дороги — голого. Поэтому был приказ совершить акцию возмездия — такой был приказ, и ваши жители о нем прекрасно знали. Им не нужно было помогать партизанам. Если они помогают бандитам — значит, они такие же бандиты. Да, мы растреливали их — я умираю, и не буду отрицать очевидного. Но это была война!— здесь он немного приподнялся на кровати и с вызовом глянул на нас.— Мы боролись за наши идеалы. Я вступил в вермахт после того, как моего брата убили англичане. Вы напали бы на нас, это признаете теперь даже вы сами, так что мы лишь защищались. Я верил Гитлеру! И теперь, когда я вижу на улицах моего родного Кельна, толпы женщин в парандже и бородатых мусульман на каждом углу, когда моих внуков забрасывают камнями их дети — я убеждаюсь, что он был прав! На войне— как на войне... Кстати, когда ваши войска были в Афганистане, а потом в Чечне — наши газеты много писали о "зверствах русских" — я всегда спорил с теми, кто говорил мне об этом. Они не были на войне, а я был...Там...живешь по-другому, важен твой товарищ, командир, приказ — а не мораль, совесть, или библейские заповеди. А эта женщина... я не хотел ее убивать, все ведь было так давно, а она бросилась на меня, схватила за.. лицо...ногтями, хрипела... Я выстрелил, не осознавая. Я вспомнил ...потом...мы жгли дома — такой был приказ...

-А что вы делали там, в лесу? — спросил немца тот, что был с диктофоном.

— Я искал могилу моего командира, Фридриха фон Баллера. Я был у него ординарцем. Это было уже после, в 44-м.Красная армия наступала, мы были уже в Лесногорске. Впереди была очень мощная наша линия обороны, а мы стояли там, на окраине города, во второй линии.Там рос этот старый лес, и наш дзот был как раз возле этих гранитных глыб. Очень удобно, там под валуном была какая то старая нора, и при артналете мы прятались под скалу и нас не могли взять никакие снаряды и бомбы. Наш Фридрих однажды не успел... мы похоронили его там, возле большого камня с двойной вершиной. Если бы это был 41-й, или если бы у нас было больше времени — его конечно, отправили бы домой, в фатерланд — он был из очень древнего и знатного рода... Но уже на следующий день на нас было очень сильное наступление, мы ушли,не обороняясь, даже не обозначив могилу — мы знали, что ей все равно не уцелеть, когда придут ваши — вы их ровняли с землей танками. Потом был бобруйский котел, почти все солдаты из нашего взвода остались там, я был ранен, потом был в плену. Я, между прочим, — он усмехнулся кривой улыбкой,— строил дома, здесь у вас, в городе. И, знаете, был рад увидеть, что они все еще стоят и там даже живут люди...

После войны меня искали родители Фридриха, они хотели знать, где погиб их сын. Тогда они хотели, чтобы я привез их сюда, — но тогда это было трудно, и я тоже... не хотел сюда ехать. Они умерли, но у него был маленький сын. Сейчас он — президент одной крупной компании. У нас сейчас...кризис.У меня тоже есть сын...и у него — очень большие проблемы, кредит, дело. Я и не вспомнил бы про Фридриха. Но мой внук, он очень любит археологию, он видел в вашей электронной газете статью — что здесь ведут раскопки, и снимок этого камня. Я много раз говорил с ним про войну, и он знал, что я воевал здесь. Он сказал мне: "Opa, das ist dein Lesnogorsk?" — и показал мне снимок. Я сразу узнал этот камень — я лучше помню, что было тогда, чем то, что было месяц назад. Тогда я позвонил Гансу фон Баллеру и спросил его: нужна ли ему могила отца? Я попросил решить его проблемы моего сына. Он согласился, но потребовал гарантии. Тогда я приехал сюда...

— А как вы провезли пистолет?

— Обыкновенно,— слабо пожал плечами немец, — положил в карман и привез. Я ехал на поезде, не на самолете. Зачем я вез его? Не знаю, я будто снова ехал на войну, в разведку — я несколько раз ходил в разведку, — с гордостью сказал он. — и даже брал ваших... как это? языков. У нас не было отдельных разведвзводов, все наши солдаты были и разведчиками. и пулеметчиками. У нас делают такие пистолеты, одна фирма, они разноцветные, их любят женщины, можно всегда сказать, что это — игрушка, для внука или подарок, сувенир, ya? Впрочем, меня никто и не проверял, так что я знаю теперь, как в Германию попадают наркотики.

-Вы нашли могилу своего командира?

— Нет. Там теперь — озеро. Останки Фридриха теперь — где то на ваших стройках, может быть, как раз в тех домах, что строил я. Когда я шел назад — то встретил эту женщину,она шла из леса, несла... pilcen,грибы. Вы по прежнему варвары,— жестко сказал Клаус, — едите, как ... дикари, готтентоты, все, что соберете под ногами. Она посмотрела на меня, потом как-то замычала, совершенно, как животное, я сказал: "я не понимаю" — по немецки, тогда она бросилась на меня. Так что моя поездка окончилась ничем. Кстати, можете передать тому бородатому археологу, чтобы он тоже не искал там, возле этого камня. Там ничего нет...

— Откуда вы знаете? — удивленно спросил я.

— Сейчас скажу...

Говорить немцу становилось все труднее, нарастала одышка, время от времени он начинал на какую-то секунду "проваливаться".

— Как вырубится — переведем на ИВЛ.— вполголоса проговорил Виталик.

-Я не хочу аппарата! — вскинулся немец.— В войну я слишком много видел ожогов, и знаю — это лишь отсрочка, вы будете меня ворочать, перевязывать — а итог будет ein. Это мое право, и если вы будете меня подключать — я обязательно буду жить до тех пор, чтобы пожаловаться нашему консулу, почему, кстати, он так долго едет?

— Мы вызвали, но на дорогу потребуется один-два часа, — успокаивающе сказал один из гэбешников.

-Почему-то я не верю вам, но ладно... Так вот, когда мы заняли позицию возле тех камней, мы начали копать, и нашли там несколько обломков, и таких...обколотых камней, ya? Фридрих, он был образованным человеком, у него в замке, говорил он, была большая коллекция редкостей. Его отец участвовал в археологических раскопках в Иране и Южной Америке — он там искал следы Атлантиды — и даже у вас на Севере — Гипербореи. Кстати, именно благодаря ему мой внук так любит археологию, я всегда приводил ему в пример моего командира... Фридрих сразу заинтересовался, он приказал копать очень внимательно. Он очень жалел, что времени мало, и нельзя провести полноценные раскопки. И тут — такие совпадения бывают только на войне — к нам привели одного вашего пленного. Его часть прорвалась на соседнем участке, но попала в окружение. Почти всех их уничтожили. Он был комиссар — я знаю, они уже назывались по-другому, но для нас они всегда были "комиссары"— и попросил сохранить ему жизнь. За это он обещал показать, по его словам, "клад, где много золота". Он говорил, что до войны здесь вел раскопки один ученый, и он точно знает, где должен лежать "клад". Мы спросили его, откуда он это знает, и он нам сказал, что лично слышал это от ученого, перед тем, как он умер. Мы не поняли, в чем там было дело, он объяснял как-то... путано, я тогда плохо говорил по-русски, и не все понимал , он кажется говорил, что "мы за ним приехали, но он умер"...или что-то вроде этого.В-общем, он повел нас за тот камень с рогами как у der Teufel, и показал нам место, где, как говорил ученый, "должен быть клад". Мы стали копать там, но никакого золота не нашли. Там были только камни — большая куча каменных изделий, ножи, наконечники стрел, топоры. И кости, очень-очень старые. На вашего пленного было ... печально.. смотреть: он скрипел зубами и громко ругался, как ругаются по-русски я знал уже тогда. Фридрих тогда долго смеялся. И еще он сказал, что хотел бы познакомиться с тем ученым. Я не понял, почему, но Фридрих сказал, что эта древняя могила могла бы стать источником нескольких книг и ученых степеней — как-то по-особому лежали в ней кости, и кажется, Фридрих сказал, что это нонсенс — негр так далеко на Севере. Еще он сказал, что это было бы замечательным подтверждением расовой теориии о том, что славяне — недочеловеки.