Эрвин фон Эльке

Краткий сон бригадного генерала продлился лишь до рассвета. Наскоро переодевшись и побрившись, он поспешил к своим солдатам, даже не удосужившись позавтракать, на чем бургомистр Кляйнеегерсдорфа категорически настаивал.

Сей достойный муж, также как и фон Лёве, этой ночью не сомкнул глаз ни на одно мгновение, однако если майор был занят обустройством и кормежкой строевых пехотинцев, то герр Копфштюк озаботился солдатами, временно или же уже навсегда выбывшими из строя.

В первую очередь по его указанию были подняты из постели и доставлены в ратушу все немногочисленные врачи Кляйнеегерсдорфа, поскольку и Кальмари, и его коллега из мушкетерского полка, и все их помощники с ассистентами были измотаны выше всяческого предела. Городскому полицейскому начальнику. по совету бургомистра, даже пришлось пригрозить посадить их под арест, ежели они не отправятся отдыхать добровольно. Примерно о том же было заявлено и местным эскулапам, не горевшим желанием нестись среди ночи в импровизированный госпиталь, где стонущие солдаты временно заменили городских чиновников.

Второй важной задачей, которой занялся неугомонный Копфштюк, была организация похорон тех из раненых, кто не дожил до города, или отправился на встречу с Создателем уже здесь, и вот тут у бургомистра возникла нерешаемая, казалось, проблема, поскольку в городке была лишь одна единственная лютеранская кирха, в то время как среди усопших были и католики, и кальвинисты, и цвинглианцы.

Пастор Клюге, человек еще достаточно молодой и мало где за пределами города бывавший, поднятый посреди ночи вместе с докторами, отпеть покойных, в принципе, был и не против, но без разрешения аурумштадского пробста совершать такой обряд в отношении приверженцев другой конфессии откровенно опасался. Не против он был оказать пасторское утешение и тем из солдат, кто оставался жив, опять же, отказываясь причащать и исповедовать без санкции не-лютеран. Если с последним, скрепя сердце, бургомистр и мог еще согласиться (тем паче, что ушлый катахет Рюбе умудрился уговорить всех, находящихся на смертном одре солдат креститься по лютеранскому обычаю, а также шепнуть о том герру Копфштюку), то оставлять без христианского погребения покойных он был никак не согласен — и как человек верующий, и как чиновник, понимающий, что это никак не пойдет на пользу его карьере.

На счастье бургомистра, полицмейстер еще не успел утащить из госпиталя доктора Кальмари, какового за почти сорок лет жизни успело изрядно помотать по свету, в связи с чем и многие традиции разных народов были ему известны. Услыхав беседу Клюге и Копфштюка. постепенно выходящего из себя, добрый доктор Абеле возвел очи горе и сокрушенно вздохнул.

— О, Мадонна! — произнес он. — Ну было б тут из-за чего спорить. Поступите также, как поступают в Египте и Литве.

— Простите? — не понял бургомистр. — Это нам, и уподобиться ортодоксам?

— А почему и нет? — пожал плечами Кальмари. — У них тоже запрещено совершать литургию по усопшим иноверцам, раскольникам и сектантам.

— Вот видите, герр Копфштюк! — перешел в контратаку пастор. — Я же говорил, что никак мне не можно их отпевать!

— Вместо этого священник читает Sanctus Deus. — совершенно спокойно добавил бригадный врач, и, не прощаясь, ушел.

— Э-э-э-э... Я, сказать по чести, в латыни не разбираюсь, да и вовсе к языкам не способен. — бургомистр был совершенно честен, хотя и не любил вспоминать это обстоятельство, доставившее ему в бытность его гимназистом кучу неприятностей. — А в нашей Церкви эта молитва есть?

— Разумеется. — произнес пастор. — Это "Святый Боже".

— Так что ж вы мне тут нервы треплете, отче? — вспылил Копфштюк. — Нешто лютеране менее человеколюбивы, чем ортодоксы?!!

Благополучно решив и эту проблему, бургомистр, в глубине души все же до сей ночи не веривший, что войска неприятеля могут добраться и до его маленького уютного городка, занялся сбором ополчения, поскольку из обмолвок фон Лёве и Кнаубе понял, что дело швах, и на счету уже каждый способный держать мушкет боец.

Собственно, ополчения города в Аллюстрии не выставляли с седых времен, ныне именуемыми эпохой средних веков. Государственного созыва ополчения гроссгерцог тоже не объявлял, намереваясь воспользоваться силами исключительно регулярной армии из обученных солдат, справедливо полагая, что бюргеры и крестьяне, даже если и дать им оружие с формой, будут ему совершенно бесполезны, и, даже если доберутся до поля боя, то разбегутся после первого или второго залпа неприятеля.

С другой стороны, право городов собирать свои отряды и содержать их за свой же кошт никто так и не отменял, так что многие бургомистры Бранденбурга заранее озаботились о том, чтобы такие вот вспомогательные войска могли появиться у них под началом в любой момент. Кто-то, как градоначальник Берлина-на-Хафеле (некогда соревновавшегося с Бранденбургом за право называться столицей герцогства) безуспешно, а иные, как тот же герр Копфштюк. и вполне плодотворно.

Будучи не только бургомистром Кляйнеегерсдорфа, но и председателем местного Дворянского собрания, он нашел изящный выход, который позволял ему выставить полторы-две сотни бойцов. Ну, или по крайней мере, он сам их таковыми считал.

Решение виделось ему не только изящным, но также и простым, однако более всего важным он почитал то обстоятельство, что оно не было обременительным для казны Кляйнеегерсдорфа. Ополченцами должны были стать лакеи местного дворянства, каковое должно было их вооружить (у многих окрестных землевладельцев, если не у всех, по стенам висело преизрядное количество охотничьих ружей), а поскольку все будущие защитники города и так обеспечивались ливреями своими хозяевами, то и вопрос с формой считался бургомистром вполне решенным — из старинных хроник ему было известно, что каждый цех или гильдия, выставлявшие городское ополчение в прошлые века, имели отличительные знаки, вплоть до цвета одежды. Так отчего должны были быть единообразно одеты эти новоявленные конруа?

Ну а принадлежность их к Кляйнеегерсдорфскому ополчению бургомистр брался обеспечить за счет одинаковых треуголок с кокардами, каковые и оплатил из своего кармана.

Стоит ли упоминать, что местное дворянство восприняло принадлежавшую герру Копфштюку идею как восстановление своих старинных вольностей, и поддержало ее "на ура"?

Мнением лакеев, разумеется, все поинтересоваться как-то не сподобились.

Таким образом фон Эльке, едва отмахнувшись от настойчивого бургомисторовского настояния отведать что Бог послал, получил сомнительное наслаждение наблюдать кое-как построенную напротив входа в особняк разномастно одетую и не менее разнообразно (вплоть до фитильных пищалей) вооруженную толпу лакеев, лица которых выражали ну просто неземное "желание" погибнуть во славу гроссгерцога. Зрелище это было настолько феерическое, что Эрвин на несколько мгновений ошарашено замер на месте, позволив бургомистру невозбранно отчитаться о созыве ополчения, и передаче его под командование некоему бригадному генералу с до боли знакомой фамилией.

— Гм... — откашлялся наконец фон Эльке. — И кто же командует этим сбр... сводным отрядом?

— С вашего позволения, герр генерал, командовать ополчением Собрание назначило меня.

— Вот как? Прекрасно. Чуть позже я выпишу вам патент на чин э-э-э капитана э-э-э-э ландсмилиции, герр Копфштюк. Но, простите. Здесь ведь только рядовые? А где же офицеры и унтера?

— Мы, Ваше Высокопревосходительство, рассчитывали на помощь армии в этом вопросе... — замялся градоначальник Кляйнеегерсдорфа.

— Голубчик мой, — генерал поглядел на бургомистра сверху вниз, что, благодаря заметной разнице в росте, было совсем не сложно, — а где ж я-то вам их возьму? Вы видали что от моих сил осталось?

— Увы, да. Но...

— А разорять фон Лёве и Кнаубе смысла никакого нет — кой толк в пехоте от кавалерийских офицеров? Вы, знаете что? Озаботьтесь покуда подбором командного состава, а господ ополченцев пока отдайте в подчинение бригаденинтенданту Зюссу. У него всегда есть потребность в лишних руках. Сколько надобно офицеров и унтеров Зюсс же вам и расскажет.

Покинув бургомистра, и бормоча себе под нос что-то про дом скорбных умом, Эрвин поспешил в ратушу, справиться о раненых, да всего ли хватает, а герр Копфштюк, поспешно сопроводив ополчение к Зюссу, огорошенному их появлением не более едва ли, чем фон Эльке, поторопился изловить фон Лёве, дабы тот повоздействовал на генерала, и тот таки отзавтракал.

Юстас, который и сам перекусить был уже вполне не прочь, клятвенно обещал просьбу бургомистра исполнить и отправился за Эрвином, которого нашел инспектирующим состояние войск. Состояние — что физическое, что моральное, — было, мягко говоря, неважнецким.

— Надо отступать. — негромко, так, чтобы не слышал личный состав, поделился с майором своими невеселыми мыслями фон Эльке. — Люди истощены и подавлены, вряд ли они сейчас намного боеспособнее местного ополчения.

— Боеспособнее кого? — не понял фон Лёве, и, выслушав краткое и нецензурное объяснение бригадного генерала, в задумчивости потеребил ус.

— Это было бы смешно, если б не было столь печально. — вздохнул он, наконец. — Хотя общий ход мыслей Копфштюка мне н`гавится.

— А вот теперь представь, Юстас, как мы будем выглядеть в его глазах. Да и глазах всех местных, когда продолжим марш.

— Не лучшим об`газом. — согласился майор. — Но и п`готивостоять фон `Гейну мы не можем, будь даже твои солдаты свежими. Нас слишком мало. Ладно, пойдем хоть позвт`гакаем напоследок, и п`годолжим `гети`гаду.

— Да уж, поесть перед маршем стоит. — ответил Эрвин. — Погоди, а это что за гусар несется во весь опор?

Юстас обернулся в сторону, указанную его старым другом, и пригляделся. Прямо по дороге к окраине города, где и происходила эта беседа, действительно спешил гусар в форме "Серых соколов".

— Цигенбок. — определил фон Лёве наконец. — Он нынче в пикете, видать что-то обнаружил.

— Могу представить что, вернее кого. — генерал скрипнул зубами и сжал кулаки.

— Нет, не можешь. — невозмутимо ответил Юстас. — Поспешает, но не несется во весь опо`г, значит не о в`гагах доклад будет.

— Захуэр и фон Штоц? Они, наверняка они — больше некому!

— Ско`гее всего. — ухмыльнулся майор. — Может, не все так уж и скве`гно.

Прибывший вскоре лейбгвардии-юнкер действительно подтвердил догадку старших офицеров. К городу приближались остатки Эзельбургского мушкетерского полка и егеря бригады фон Эльке.

— Будут в городе часа через полтора. — импульсивно докладывал Цигенбок. — В целом, потери у них не слишком тяжелые. все больше ранеными. Единственное что, люди измотаны, а раненых приходится нести на носилках. Им бы подводы и помощь.

— Ха! Вот и ополчению применение нашлось! — Эрвин громко хлопнул внешней стороной правой кисти по левой ладони. — Юнкер, голубчик, скачите к ратуше, там на площади наш обоз. Передайте герру Зюссу мой приказ — послать повозки и людей из сегодняшнего пополнения на помощь.

— Яволь! — козырнул гусар.

— Ну что? — проводив взглядом удаляющегося Цигенбока спросил Юстас. — Теперь-то отведаем, что там бу`ггомис`гу Бог послал? А то мой желудок недвусмысленно намекает, что уже надобно бы.

— А и почему бы нет? — улыбнулся Эрвин, и отдав распоряжение солдатам завтракать и отдыхать до дальнейших распоряжений, последовал вместе с майором до резиденции Копфштюка.

К моменту их возвращения о подходящих с усадьбы Айс-Шнее солдатах бургомистр был уже извещен, но мысли его занимали два совершенно иных обстоятельства.

Первым было то, что аккурат за пару минут до появления генерала прибыл гонец от Эдвина Гогенштаузена с пакетом для фон Эльке, и этот пакет надлежало немедленно вручить адресату. Это, в свою очередь, могло привести к тому, что завтрак, куда были приглашены все старшие офицеры, просто не состоится, поскольку Его Высокопревосходительство решит немедленно погрузиться в дела, наплевав на личные обстоятельства (такие как пустой желудок), и устроит заседание штаба, а это, в свою очередь, помешает второму обстоятельству.

Это "второе обстоятельство" само делилось на две части, одно из которых звалось Тельмой и было в возрасте семнадцати лет, второе — Ангелой, и было на год младше. И обе они, как нетрудно догадаться, приходились Копфштюку дочерьми.

Поскольку и кавалеристы, и фон Эльке прибыли достаточно поздно, представлены девицы на выданье никому еще не были. Притом что супруга бургомистра, поднявшись до свету, навела уже справки и как минимум троих, достаточно респектабельных с ее точки зрения, женихов выделила. Самым многообещающим холостяком, разумеется, являлся сам Эрвин. Майор лейб-гвардии, также не связанный узами Гименея, не многим уступал ему, однако фрау Копфштюк вполне благосклонно бы приняла ухаживания и со стороны майора Радека. В конце-концов, близкий друг близкого родича самого гроссгерцога — это тоже вовсе не так уж и плохо. В чинах, определенно, не задержится и будет если и не генералом, то, полковником-то уж точно. Опять же, вовсе не стар — всего-то навсего тридцать лет. Хватать надо!

Сам бургомистр радужных надежд своей благоверной не разделял. Детей своих он, конечно, любил, однако, как человек трезвомыслящий, отдавал себе отчет, что дочери его такими уж невозможными раскрасавицами не являются. Да, весьма недурны собой, образование он им дал тоже лучшее из возможных в этих глухих краях... А, впрочем, чем черт не шутит? Любовь, она зачастую приходит моментально и внезапно, там, где никто этого и предположить не мог. Ведь полюбил же он свою будущую жену с первого взгляда, хотя это была и невыгодная вовсе партия, настоял на браке перед отцом, и вот, извольте — прожили душа в душу двадцать лет, нажили троих детей. Так отчего и его дочерям повезти не может?

Помучившись немного выбором, герр Копфштюк принял соломоново решение — отдать пакет до начала трапезы, но уже после того, как все гости усядутся за стол. Генералу тогда будет, вероятно, неудобно все бросить, дочери будут представлены, матримониальный зуд благоверной слегка подутихнет, и все сложиться наилучшим образом для всех. Опять же, наверняка господа офицеры будут обсуждать за столом полученные от эрцгерцога известия, а они интересовали бургомистра не в меньшей степени, нежели генерала. Не с утилитарной, правда, как у фон Эльке, целью, а так — из природного любопытства и желания приобщиться к жизни высокопоставленных лиц государства. О таком завтраке внукам можно будет рассказывать!

Вероятно, из градоначальника Кляйнеегерсдорфа вышел бы превосходный политик или придворный интриган, поскольку получилось все именно так, как он и задумывал. Едва принаряженные Тельма и Ангела (а равно и их младший брат, тринадцатилетний Кристиан) были представлены обществу, и сам бургомистр вручил "вот только-только, сей момент" полученный пакет, завтрак все же начался.