Холодная Зона

Ли вздохнула от полноты чувств. У выхода в служебку чуть не столкнулась с Гулей. Темные глаза операторши ярко блестели.

— Ты как, проблему с каскадом решила? — спросила первым делом Ли. Подруги пошли к раздевалке.

— Я передала ремонтникам. Такое уже было. Пришлось заменять полностью оборудование на седьмом, — озабоченно сообщила Гульнар, — даже не знаю, что они в этот раз решат.

— Но ты так передала, что они поняли? А то прошлый раз пока они прониклись, две смены однотипный брак пер!

— Не волнуйся, — усмехнулась Гуля, — уж я им передала так передала.

Девочки вошли в раздевалку. Сбросили блестящие антипылевые комбинезоны. Гуля умылась и стала закалывать растрепавшиеся черные волосы. Копна у нее была роскошная, так что Гуля охотно носила длинные прически. Ли просто надела форму хаки, затянула ремень на поясе.

— А ты чего в зеленке? У нас же семинар сейчас, — заметила Гуля.

— Да, но когда я должна была переодеваться? После обеда я еще пересдавала стрельбу, а у Ломика, знаешь, попробуй явись в школьном.

— Да, он у нас, блин, военная косточка, — согласилась Гуля, — разберется как следует и накажет кого попало. Пошли?

Ли мимоходом глянула в зеркало, подтянула узел юнкомовского шнурка, пригладила встопорщенный светлый клок на макушке. Вышла вслед за Гулей. Гульнар была смуглянка с глазами-маслинами, васильково-синяя свободная блуза ей очень шла (как и большинству, впрочем), рядом с ней Ли — светленькая, с нежной белой кожей, сероглазая, сейчас одетая в хаки — смотрелась контрастом. 'Мы обе ничего', с гордостью подумала Ли. Гордость эта относилась не столько к их виду, сколько к тому, что они вот только что работали вместе; и от них обеих зависело качество продукции, подведет одна — придется больше напрягаться другой. Но подруга ведь не подведет, на нее можно положиться. И на всех — ну почти на всех, не считая, может, новичков — можно положиться. И это здорово! Такое вот чувство единства, ответственности друг перед другом и за общий результат было знакомо девчонкам с самого раннего возраста.

Собственно учеба занимала в коммуне мало времени в сравнении с обычной школой. Хотя объем обязательных учебных программ был даже больше. Фактически заниматься приходилось три или четыре учебных часа в день (не считая, разумеется, военки раз в неделю и спортивных тренировок три-четыре раза). И почти все занятия, кроме практических (как, например, вождение транспортных средств, салверология, уход за младенцами, техническая грамотность, прикладная психология) — проводились индивидуально, за монитором. Куратор лишь контролировал прохождение программы и регулярно принимал зачеты. Программы были разработаны Новосибирским Педцентром и уже с успехом применялись во всей Евразии.

Они были ясными, компактными, рассчитаны на различные типы восприятия и интеллекта. Таким образом три часа по сорок пять минут использовались без малейших потерь и сверхэффективно.

В обычной школе — а они мало изменились по сравнению с довоенными временами, хотя теперь и в школах внедрялась новосибирская программа — очень много времени уходит неизвестно на что. Попытки успокоить класс, беседы о дисциплине. Подтягивание отстающих. Разборки и выяснения отношений. Просмотр ненужных фильмов, дискуссии, опросы (один отвечает, остальные мучаются проблемой, как пережить безделье). Фактически учебное время — когда дети усваивают знания, повторяют их или делают упражнения — занимает хорошо если процентов двадцать от всей школьной 'работы'. К этому добавляется разница в темпах усвоения и работы, в результате чего 'быстрые' ученики теряют время, а 'медленные' вообще не успевают усвоить учебный материал.

В коммуне все ненужные занятия были безжалостно выброшены, и каждый усваивал знания и навыки в собственном темпе. Учились не в классе, а у личного терминала, в одиночку. Оценки были индивидуальными и нужны лишь для сравнения собственных достижений; чаще использовались простые зачеты.

Но кроме обязательной для каждого программы, в школе было множество клубов, групп, секций по интересам. Ли даже не знала точно, обязательно ли участие в таком проекте. Но она не знала ни одного человека, который в них не участвовал бы.

Сама она в детстве, посоветовавшись с к уратором, позанималась последовательно ботаникой (ей нравилась работа на фабрике, интересно было и собирать гербарии), гистологией (микроскоп, препараты — это же так здорово!), потом выяснилось, что она здорово обгоняет других по математике и физике. Лийя какое-то время занималась в матсекции. И наконец, когда ей было одиннадцать, девочка окончательно 'приземлилась' в астрофизической группе. Интересно, что в астрофизику Лийя пришла не как многие — через романтическое увлечение звездным небом и фантастикой — а увлекшись разбором гравитационных уравнений Эйншейна.

Восторг и страсть к звездному небу пришли потом.

Астросекция тоже изредка проводила популярные лекции для желающих, как и выступала на школьных и интеркоммунальных научных конференциях. А теперь девочки направлялись на открытую популярную лекцию, организованную Историческим Клубом. Время начала было поставлено так, чтобы на показ как раз успела третья смена из цеха.

Дожевывая взятые в фойе козинаки на палочке, девушки протолкались сквозь ряды и уселись в середине зала, у прохода. Огромный вогнутый экран впереди тихо мерцал, выступающие историки внизу на его фоне казались крошечными.

Лекция долго не начиналась что-то. Комм слегка завибрировал на руке. Лийя провела по сенсору и улыбнулась.

Бинх редко писал ей что-нибудь. Он уже год как закончил школу, и Ли думала сначала, что старший товарищ забыл ее. Ну кто она такая? Малявка, подопечная. У него и в отряде были хорошие друзья, хотя своей девушки не было. Но потом Бинх начал писать. Он не звонил, не разговаривал с ней — лишь посылал короткие сообщения один или два раза в месяц. 'Привет, Лучик, — писал он, — как жизнь?' Ли поднесла комм к лицу и еле слышно надиктовала ответ. 'Привет, Бинх, все прекрасно, вот отработала смену, сижу на лекции у историков. Давно не слышно от тебя ничего. Как ты там? Когда приедешь в гости?' Выпускники коммуны частенько заезжали домой, проведать, школа для большинства стала куда ближе родной семьи, если эта семья вообще была. Может быть, Бинх приедет на побывку. Ли подумала, написать ли о жизни подробнее, но додумать эту мысль не успела, так как лекция уже началась. Она нажала кнопку 'сохранить' и стала слушать.

Стоявший внизу парень — кажется, из двенадцатого отряда, начал говорить первым.

— Здравствуйте, товарищи!

Он сделал паузу и обвел глазами ряды, медленно затихающие — слушать и проявлять внимание к говорящему ребят учили целенаправленно, с первых классов.

— Меня зовут Марат Чернецов, я, как и все остальные здесь, мои товарищи, занимаюсь периодом конца ХХ-начала ХХI века. Лекция сегодня будет необычная. Она посвящена теме разрушения Первого Союза и первых двух периодов реакции. На мой взгляд, это время было особенно интересным в постсоветских республиках, в частности, в России; интересно оно было не с точки зрения событий — их происходило сравнительно немного, локальные войны, обычные капиталистические кризисы, разрушение советского наследия. Интересно оно было с ментальной точки зрения — что творилось в головах этих людей, переживших крушение Союза. Поэтому мы решили, что лекцию будет читать не кто-нибудь из нас, а... человек из прошлого. И вот мы пригласили ее! Мы решили, что это будет девушка. И сознательно мы выбрали девушку не пролетарского происхождения, ведь тогда мнение пролетариата вообще ничего не значило, никто и не спрашивал о нем, а сам пролетариат не мог выразить свою позицию из-за крайне низкого уровня классового сознания. Мы, конечно, ее подготовили... Это было не так-то легко! Проектом занимались семь человек вплотную в течение полугода, и еще помогали многие. Но зато теперь мы можем дать вам не просто общее представление об эпохе — это мы все и так изучали по программе. Наша лекция поможет вам понять, как чувствовал и что думал средний городской житель той эпохи, оболваненный пропагандой, конечно.

Но все-таки необходимо предисловие! Заранее прошу извинения у старших, но на фильме присутствуют также младшеклассники, которые еще не изучали эпоху. Для них мы подготовили небольшую вводную лекцию.

Место Марата заняла беленькая девочка лет пятнадцати, Ира Лансберг из третьего отряда, ее негромкий голос через локальные акустические системы заполнил зал.

Гуля недовольно поморщилась.

— Могли бы и в общагу зайти, — буркнула она, — для малышей лекция.

Ли кивнула. Но она как раз не имела ничего против вводной лекции — расслабленно сидеть в эргономическом мягком кресле, внимать интересной композиции, любовно составленной кем-то; а то, что речь пойдет о всем известном — еще лучше, не надо напрягаться.

Вводная лекция представляла собой учебный фильм. Ира комментировала его, ее увеличенное лицо отражалось на экране, но основное содержание представляла трехмерная анимация и плоские документальные съемки.

Ли начала было задремывать в кресле, напряженная работа утомила ее, но фильм неожиданно оказался интересным. Хотя речь и шла о всем известных вещах.

Только недавно она сама сдавала зачет 'Причины уничтожения Первого Союза'. Так сложилось, что Союз Советских Социалистических Республик стали называть Первым. Хотя теперь никаких республик нет, а есть Всемирный Союз Трудовых Коммун. О причинах уничтожения (ревизионизм руководства, соглашательская политика, введение капиталистических элементов в экономику, из-за этого рост мелкобуржуазного сознания и что-то там еще) в фильме много не говорилось. Ира лишь рассказала, что в 90-е годы прошлого века СССР распался, вслед за ним распалась вся мировая система социализма.

В 90-е годы в бывших республиках СССР погибло и умерло много народу — от нищеты, криминала, от вспыхнувших войн и национализма. Но те, кто выжил и устроился, не думали об этом и не замечали этого. Им казалось, что так и должно быть. Уровень жизни большинства в итоге выровнялся, в особенности в начале ХХI века, когда в России построили мощное империалистическое государство.

Рабочие, конечно, стихийно продолжали бороться против эксплуатации. Но классовое сознание было на нулевом уровне. Каждый мечтал обогатиться лично, никто не собирался бороться за общие интересы. Коммунистические партии были коммунистическими лишь по названию или же были слишком маленькими и незаметными.

До самой мировой войны никакого серьезного движения не возникло. Казалось, революций больше не будет. Да что там, многие считали, что и войн больше не будет — так, мелкие локальные конфликты.

На экране вспыхивали кадры, а Катя рассказывала вкратце о тех диких и фантастических теориях, которыми в то время пичкала народ буржуазия. Национализм: от мягкого (выпячивание собственной национальности и требования ограничить в чем-то другие) до фашистски-нетерпимого, как, например, во время 'бандеровского конфликта' на Украине, где дошло до массовых убийств, и в конце концов, гражданской войны и бомбардировки собственных городов; 'Общий европейский дом', где добрые немцы 'кормят' ленивых греков и испанцев; такое же якобы 'кормление' нищих, голодающих, жертв войны и беззастенчивого ограбления в Африке и на Ближнем Востоке (в глубине экрана сытые солдаты с катера метко стреляли по утлым лодчонкам голодных беженцев, рвущихся в Европу). Духовность — церковь феодального типа постепенно заменялась на более современную модернистскую, широко распространились псевдовосточные учения с йогой и тантрой. Индивидуализм, благотворительность, но главное — потребительство.

В России в то время распространялась своя национальная идеология, в Китае — своя. Скажем, россиянам внушали усиленную гордость за свою историю (не погнушались даже использовать для этого победы и достижения Первого Союза, только замалчивая его социалистическую сущность) и убеждали, что они — особенные, не такие, как все, высокодуховные и должны нести в мир эту высокодуховную миссию. На экране маршировало войско в красных рубахах — проправительственная организация 'Суть времени'.

Но и в России главным было — потребительство. Бытие мощно определяло сознание. До тех пор, пока европеец или россиянин мог сытно питаться, ездить на морские курорты и покупать гаджеты, мысль об устройстве общества в принципе не посещала его. Те же, кто не принадлежал к рабочей аристократии, мечтали в нее пробиться. То же касалось нищих и огромного пролетариата слаборазвитых стран — все эти люди не умели еще бороться за свои права, многие из них попросту мечтали когда-нибудь попасть в счастливые сытые страны. А если кто-то и пытался — эти попытки жестоко подавляли. Буржуазия научилась контролировать угнетенный класс.

Казалось, так будет вечно. Но экономические законы неумолимы: норма прибыли все падала. Чтобы увеличивать прибыль и продавать продукцию, нужно было участвовать в конкуренции за рынки сбыта и за дешевое сырье, за влияние в мире. Об этом никогда не говорили народу, но это прекрасно понимали экономисты и капиталисты, сами никогда не читавшие Маркса или, тем более, Ленина.

Локальные войны не прекращались никогда. Целая череда: Югославия, Афганистан, Ирак, Ливия, Сирия, Украина, снова Сирия, Венесуэла, Белоруссия, Никарагуа, Северная Корея (и это был единственный случай, когда НАТО обломало когти полностью). Но другие, благополучные народы предпочитали не замечать этих войн. Все это было 'где-то там'. Большой войны не будет, уверяли себя все.

Большая война вначале тоже казалась лишь чередой очередных мелких конфликтов... Но потом армии вторглись на территорию Российской Федерации и одновременно Ирана, а на европейские города полетели ракеты с ядерными боеголовками.

На этот раз беда не миновала и Америку — китайские и российские подводные лодки легко могли достать ее территорию.

Индия схватилась с Китаем, Пакистан сыграл неожиданно серьезную роль, начав первым ядерные бомбардировки.

Через несколько лет ничего не осталось от прежних государств, от границ, от многих городов и памятников истории и культуры, большей частью была уничтожена промышленность. Однако, как обычно, война оказалась и двигателем прогресса. Возникли не только водородная бомба с 'чистым' запалом и методы приборно-фармакологического воздействия на мозг. Впервые был достроен и запущен гибридный реактор — уран-плутониевый с замкнутым циклом и с термоядерной частью, дающей нейтроны для деления урана. Впервые на полную мощь запущено дешевое аэропонное производство пищи, на основе генетически измененных культур, что позволила полностью отказаться от традиционного сельского хозяйства. Это было особенно важно для тех стран, где большая часть территории подверглась радиоактивному заражению, либо была уничтожена значительная часть плодородных почв.

Да, открытия были сделаны — но вокруг лежало море ужасающей нищеты, безвластия, ужаса, смерти, экологической катастрофы.

Формально война закончилась победой Пекинской коалиции, фактически — ничьей. Подписание капитуляции в Вашингтоне ничего не изменило. Жизнь на планете стала почти невозможной. Там, где промышленность еще сохранилась, условия эксплуатации людей вернулись к уровню 19-го века. Правительства ни на что не влияли.