— Святой крест, — выдохнул он. — Ребята, — он оглянулся назад, на фиолетовых, — вперед.
Фиолетовые монахи выступили вперед. Двое вытащили откуда-то из-под ряс увесистые булавы, третий — кистень, четвертый — нунчаки.
Кажется, это конец, сообщил я кресту.
Посмотрим, напряженно ответил крест. И добавил после едва уловимой паузы: Попробуй открыть в себе внутреннюю силу. Почувствуй ее и она пребудет с тобой... чего ты ржешь?
Я не ржу... я просто вспомнил ... неважно.
Это важно! Соберись!
Решетка прыгнула вверх и Степан отступил назад, явно не желая лезть в драку. Фиолетовый монах с нунчаками выступил вперед и встал в стойку, вроде бы совершенно не опасную, но как раз этим и опасную, потому что я никак не мог понять, откуда может последовать удар. А если даже я угадаю движение... всегда есть шанс прорваться на ближнюю дистанцию, где оружие не играет большой роли... если у этого типа не спрятан нож где-нибудь в потайном кармане рясы... а что тогда делать? Сдаваться? Этот фокус второй раз не пройдет, они уже знают, на что я способен. Тогда что? Сила? Попробуем ее почувствовать...
— Стоп! — крикнул владыка и монах с нунчаками послушно отступил. — Ты! Ты владеешь словом! Почему ты жив?
Я сделал глупое лицо и пожал плечами.
— Вам виднее, владыка, — сказал я.
Владыка сделал задумчивое лицо и стоял так несколько секунд.
Он атакует. Я накапливаю энергию, сообщил крест, чувствуешь?
Нет.
Владыка сложил руки в молитвенном жесте и что-то зашептал.
А теперь?
Нет.
В воздухе из ниоткуда сформировалась шаровая молния. Запахло озоном. Я что-то почувствовал и немедленно толкнул это что-то в сторону врага. Молния взорвалась с негромким хлопком, запах озона стал нестерпим, но больше ничего страшного не произошло.
— Почему ты не атакуешь? — спросил владыка.
Я ответил вопросом на вопрос:
— Разве у меня есть шансы?
Теперь настала очередь владыки пожимать плечами.
— Если ты поклянешься никому не причинять вред в этом здании, и не пытаться покинуть его, я позволю тебе выйти из этого коридора, — сказал он.
— Даже если меня будут пытать? — уточнил я.
— А ты, что, хочешь гарантий?
— Конечно.
Владыка состроил зверское лицо и уставился на брата Андрея, беззвучно шевеля губами и делая руками странные жесты. Брат Андрей перестал стонать и встал на ноги, тупо озираясь по сторонам. Его движения замедлились, лицо стало неподвижным, взгляд остановился, а потом я заметил, что его тело становится полупрозрачным.
За секунду до конца молитвы — бей! — предупредил меня крест.
Кого? Андрюшку?
А кого же еще? И ни в коем случае не пропусти удар! Приготовься... три... два... один...
Я совершил эффектный разворот на одной ноге и влепил второй ногой звонкую затрещину в голову того, что раньше было Андрюшкой. Голова лопнула, как мыльный пузырь. Владыка тяжело перевел дыхание.
— Ты уже дрался с призраками? — спросил он.
— Нет.
— Тогда откуда ты узнал, что... ну-ка, покажи мне свой крест!
Крест хихикнул и вложил в мое сознание забавный мыслеобраз.
— Сначала принеси клятву, — сказал я, — что не причинишь мне вреда и не будешь ограничивать мою свободу.
— Ты не оставляешь выбора, — вздохнул владыка.
Он что-то прошептал и резко взмахнул руками. Двое фиолетовых бойцов, вооруженных булавами, качнулись, взмыли в воздух и поплыли ко мне, как будто вокруг них чудесным образом установилась невесомость. Впрочем, почему "как будто"?
Стихия воздуха, констатировал крест, ну что ж, подобное лечится подобным.
И сообщил мне мое первое слово.
Я не делал никаких движений и не произносил никаких слов, все необходимое свершилось в моем мозгу или душе или как там оно называется. Что-то злое и безумное в мгновение ока сформировалось внутри меня и передалось по невидимому каналу одному из летящих монахов. Он взревел, взмахнул булавой и ринулся на своего собрата, тот увернулся, и жертва моего заклинания со всего размаху впечаталась головой в каменную стену и рухнула на пол. Что-то много сегодня черепно-мозговых травм.
— Я готов принести клятву, которую ты просишь, но только с ограниченным сроком действия, — заявил владыка, вытерев пот со лба, — только до полуночи.
— До завтрашней. В смысле, сутки и еще сколько-то времени.
— Хорошо. Я не буду ограничивать твою свободу и не буду причинять тебе вреда до тех пор, пока ты не причиняешь никому вреда и не покидаешь это здание, либо до следующей полуночи, смотря что наступит быстрее. Такая формулировка устраивает?
— Устраивает.
— Теперь твоя очередь.
— Я не буду никому причинять вреда в этом здании до тех пор, пока никто не причиняет вред мне и не ограничивает мою свободу, либо до завтрашней полуночи, смотря что наступит быстрее.
— Заканчивай.
— Сначала ты.
Владыка глубоко вздохнул и произнес:
— Если я нарушу свою последнюю клятву, пусть я умру на месте.
Я повторил его слова слово в слово.
— Вот и хорошо, — сказал владыка. Ближняя ко мне решетка взлетела в потолок. — Пойдем, нам нужно многое обсудить.
И мы пошли.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ХРАМ ИЗНУТРИ.
1.
Владыку звали Дмитрием, его чин назывался "архимандрит второго ранга" и примерно соответствовал епископу. Судя по всему, я сейчас разговаривал с одним из чинов местного КГБ. Кабинет, в котором мы расположились, скорее всего, принадлежал если не начальнику тюрьмы, то какому-то из его заместителей, уж очень роскошно он был обставлен.
Владыка Дмитрий распорядился, и роскошный лакированный стол красного дерева временно превратился из письменного в обеденный. Оказывается, я очень хочу есть, то ли сыграла роль использованная магия, то ли нервное потрясение, то ли я просто проголодался.
Тюремный ужин включал в себя четверть жареной курицы с картофельным пюре, большую краюху хлеба, пару луковиц и крепкий чай. Вряд ли такую пищу получают все заключенные, скорее, я угощаюсь от кухни тюремного начальства, особенно если учесть, что Дмитрию принесли то же самое.
Когда смазливая монашка лет восемнадцати в короткой рясе, едва прикрывающей коленки, унесла пустые подносы, владыка перекрестил пищу и немедленно приступил к ее поглощению. Никакой предобеденной молитвы не последовало.
Я ожидал, что трапеза будет проходить в молчании, но владыка, едва прожевав первый кусок, обратился ко мне:
— А ты молодец, парень. Как зовут-то тебя?
— Сергей.
— Ты молодец, Сергей, грамотно себя повел. И не только здесь. Знаешь, Сергей, я даже не буду тебя спрашивать, какое отношение ты имеешь к Аркашке Серпуховскому и к Подольским беспорядкам. Меня это не волнует. Да-да, не волнует. Управление охраны веры подобной ерундой не занимается, эти вещи мы оставляем разбойному приказу. Вот когда тебя эти ребята поймают, вот тогда ты и будешь отвечать по всей строгости, а меня твои подвиги не интересуют. Только не думай, что я тебя сразу сдам, нет, Сергей, слишком много чести этим козлам будет, если сам владыка Дмитрий преподнесет им чернокнижника на блюдечке. Пусть сами ловят. Ты ведь к митрополиту шел?
Я кивнул.
— Считай, что пришел. Нет, я не митрополит, а всего лишь начальник управления охраны веры. Но, если бы ты каким-то чудом добрался до митрополита и остался жив, твое дело все равно бы пришло ко мне. Так что считай, тебе повезло, ты просто добрался до цели быстрее, чем рассчитывал.
Я пожал плечами.
— Все это здорово, — сказал я, — только зачем было дубинкой по голове бить?
— Пока ты в сознании, слово на тебя не действует, вот и пришлось дубинкой. А что, шишку плохо залечили?
— А она разве была?
— Сам-то как думаешь? Если сознание потерял, то уж наверняка была. А раз ничего не заметил, значит, хорошо залечили. Так зачем ты к митрополиту шел?
— А куда мне еще идти? Не в разбойники же!
— Похвально. Пренебрегаешь грешным промыслом — это похвально. Сказано в писании — если получил талант, не зарывай его в землю. А что за талант у тебя, кстати?
— Да нету у меня никакого таланта. Крест вот нашел.
— Где?
— Бабка одна дала. Я ведь только два месяца назад демобилизовался, а до этого в Чечне был, зачищали мы один аул, там одна бабка была, русская. Она и дала.
— Зачем?
— Откуда я знаю? Она сказала, возьми, он спасет твою жизнь. И день назвала.
— Угадала?
— Хрен ее поймет. В тот день бой был, так меня оглушило в самом начале и весь бой я в канаве провалялся. А потом все подумали, что я трус, и на сверхсрочную не взяли. А потом, когда...
В общем, я кратко рассказал историю про свое перемещение в этот мир. Владыка внимательно слушал, кивал, поддакивал, изредка задавал наводящие вопросы. Почему-то он совершенно не заинтересовался описанием огнестрельного оружия XX века, я пытался было объяснить в двух словах, чем автомат отличается от пищали, но владыка прервал меня:
— Я все понял, автомат — это пищаль, которая стреляет много раз без перезарядки. Продолжай.
Я продолжил, я рассказал про первую встречу со стрельцами, про то, как убил монаха, и про то, что повлек за собой этот неосмотрительный, но неизбежный поступок. Только когда я закончил, я сообразил, что рассказал и то, что не хотел рассказывать.
— Чего-то подобного я и ожидал, — подытожил мой монолог владыка и спросил: — Крест посмотреть можно?
Я пожал плечами, запустил руку под рясу и вытащил крест наружу, не снимая его с шеи.
— Смотрите.
Владыка обошел вокруг стола, склонился над моим плечом и стал внимательно разглядывать крест, предварительно вытащив откуда-то из-под рясы пенсне в тонкой металлической оправе, и водрузив его на нос.
— Мифрил, — пробормотал он. — Даже не алюминий.
— Как это не алюминий? — не понял я.
— А вот так.
Владыка сжал крест тонкими, но сильными пальцами и попытался согнуть. Если бы это был алюминий, крест сложился бы пополам, но сейчас он даже не изогнулся.
— Мифрил, — констатировал владыка. — Как выглядела эта старуха?
Я заглянул в собственную память и с удивлением обнаружил, что совершенно не помню ни лица, ни голоса этой бабки, как будто эти воспоминания кто-то аккуратно вычистил из моей головы.
— Не помнишь? — спросил владыка, ничуть не удивившись странному выражению моего лица. — Я так и думал. Хотел бы я знать, кто она такая и чего хочет... Кстати, ты чего хочешь? Изменить мир к лучшему?
— Ну... — протянул я, — а вы, что, считаете, что ваш мир идеален?
— Нет, — честно признался владыка, — наш мир неидеален. Государь, прости господи, мудило, митрополит — мужик толковый, но сексуальный маньяк, на фронтах третий год позиционная война, силы уже на исходе, инфляция приближается к десяти процентам, немцы, по слухам, наслали на Францию чумную заразу, преступность растет, духовенство ворует, дворянство груши околачивает, крестьяне тупы и аморальны, рабочие спиваются, страна катится черт знает куда... я ничего не забыл?
— Духовенство еще и развратничает.
— А, так ты из моногамного мира? Тогда можешь добавить, что развратничает не только духовенство, развратничают все.
— Так что, — до меня наконец дошло, — я не первый? Бывали и до меня пришельцы из параллельных миров?
— Каждый год приходят один-два, но до меня добрался ты первый. Все предыдущие либо погибли в глупых схватках со стражей, либо исчезли неизвестно куда. Насколько я знаю, ты первый из пришельцев, кто сам пошел на сотрудничество с властью. Почему, кстати?
— Но это же очевидное решение! Одному против системы все равно ничего не светит, значит, надо сотрудничать. А сотрудничать надо не с рядовыми монахами, которые все равно ничего не поймут, а с верхушкой.
— Все правильно. Только пришельцы почему-то думают по-другому. В девяносто девятом один чудик ушел в лес, построил себе скит, жил там два года, терзал набегами местных крестьян, они думали, что к ним леший повадился. Потом набрела на него монастырская стража, хотели арестовать, да не тут-то было. Устроил он им волшебную схватку по полной программе, до сих пор на том месте в лесу проплешина, только деревья почему-то повалены вершинами внутрь. А крестьяне клянутся, что видели, как он потом в деревянном корыте на самое небо поднялся. В семьдесят втором другой отшельник, остроухий... как-то чудно его звали, не помню, на букву У, кажется... в общем, тоже в лесу поселился, колдовал что-то все время. И наколдовал такое, что никто и самую малость понять не может. Сам исчез бесследно, записи, что после него остались, на тарабарском языке написаны, букв там всего шестнадцать, а знаков препинания вообще нет. И чудеса всякие: свеча, что до сих пор горит, не сгорая, ящик золотой, в который, что ни положишь, все в золото обращается, колун мифриловый... это ж надо было придумать — колун и мифриловый! Ладно бы хоть топор был...
— Вроде топоры мифриловые у гномов из Средиземья, — вспомнил я знаменитый фильм.
— Оттуда тоже приходили, — оживился владыка, — в девятьсот первом, женщина одна с зелеными волосами, красивая, говорят, была, но бледная. Поселилась в деревне, оказалась хорошей травницей. Людей лечила, скотину, целебных трав целый огород вырастила. Убили ее.
— Кто?
— Тати лесные. Предводитель ихний слово знал, этим словом ее и усыпил. Потом вся ватага два дня над ней измывалась, а когда они ушли, она так и лежала во сне, пока не умерла. Только и остался от нее огород, полный трав неведомых, да сказки, что она детям рассказывала. Чудные сказки, жалко, что крестьяне ничего толком не запомнили. Еще один полурослик из Средиземья приходил, с кинжалом мифриловым с цветами загадочными, по лезвию высеченными. Только его сразу стрелой подбили, за зайца приняв. В общем, ты первый, кто еще при жизни попал в наше поле зрения.
— И что, у каждого пришельца крест был?
— Нет, креста ни у кого не было. Амулеты у некоторых были, взять, например, кинжал того недомерка, но крестов не было. А некоторые и сами колдовать умели, без амулетов.
— Но я не умею колдовать!
— Умеешь. Шторм души, например, ты сам вызвал.
— Какой шторм души?
— Когда на тебя два меча господних с булавами накинулись. Я, грешным делом, колебался, думал, может, и вправду обычный чернокнижник попался. И когда крест твой увидел, первым делом решил проверить. А крест у тебя воистину святой.
— Святой — это волшебный?
— Ну да. Святой, волшебный, магический — это одно и то же. Так все-таки, Сергей, зачем ты в наш мир явился?
— Откуда мне знать? Я же, когда к кресту обращался, не знал, что в другой мир перейду. Я только хотел шкуру свою спасти и все, ни о каких высоких материях я и не думал.
— И сейчас не думаешь?
— Не думаю.
— И правильно. Что ж, отдохни пока, соберись с мыслями, как надумаешь чего, так и поговорим. И не делай такое лицо, никто тебя в тюрьму сажать не собирается. Сейчас поедем в Донской, подберем тебе гостевую келью, поживешь пока там.
