Заклёпки и бабочки

Подумав, адмирал разделил флотилию. Оставшиеся невредимыми корабли получили приказ разбиться на два отряда, пройти вдоль вражеского побережья к восходу и на полночь в поисках удобных для высадки мест, попутно нанося на карту расположение неприятельских позиций. Дойдя до льдов или обнаружив неохраняемое место — вернуться для доклада. Повреждённым же судам указано усердно чиниться. Две седмицы простояли островитяне вблизи борейских берегов, ожидая возвращения разведчиков. Дождались. Но доклад Сфока не обрадовал — от льдов на полуночном берегу до рифов на восходе всё побережье было утыкано железными стволами. По крайней мере, всюду, куда бы моряки не пытались пристать, их встречал гром и клубы дыма с берега.

Убедив себя в невозможности выполнения королевского указа, адмирал Сфок приказал возвращаться.

На самом деле у борейцев было ещё не столь много пушек, чтобы прикрыть ими всё побережье целиком. Они просто повторили приём, впервые применённый Глесом, когда он с поставленными на телеги камнемётами сопровождал флот островитян по берегу. Всей разницы, что в этот раз упряжки перевозили не камнемёты с булыжниками, а орудия и заряды к ним.

Получив от непокорной Бореи очередную оплеуху, король Герг, как говорилось в сохранившейся с того времени летописи "впал в гнев великий". Другие источники поправляют и дополняют летописца: гнев не столько затмил разум Гергу, сколько заставил полностью сосредоточиться на одной единственной цели — завоевании Бореи. Король Туманных островов повелел разослать во все стороны лазутчиков, чтобы выяснить происхождение нового оружия и способов противостоять ему. Со временем его агенты добрались и до Франы, купцам которой было всё равно с кем торговать. Они с одинаковой радостью брали как борейскую пушнину, так и островное золото. Три пушки были тайком вывезены на Туманные острова. Не сразу, но после долгих опытов островитяне научились лить пушки, добывать селитру и изготавливать порох. В итоге флот Герга получил пушечное вооружение, но годным оно оказалось лишь для морских сражений.

Не особо надеясь на успех, король послал флотилию к Борее по большей части для испытания нового оружия в настоящем бою. Результаты похода получились... двойственными. На подходе к Борейскому морю островитянам повстречалась франский флот. Точнее, отряд кораблей из десятка вымпелов. Вот и схлестнулись по старой памяти. В результате боя четыре франских корабля сбежало, три ушли на дно, один сгорел, а два судна удалось захватить во время абордажа. Потери туманников были меньше — на одном корабле начался пожар, приведший к взрыву бочек с порохом, другой поймал в упор полный бортовой залп, проломивший несколько поясов обшивки в районе ватерлинии и теперь тонул. А третий хоть и держался на воде, но представлял из себя весьма печальное зрелище. Как сказал один матрос, "видел я рухнувший дом, построенный на дрянном фундаменте — очень похоже. Столь же бесформенная куча древесины".

Увидев собственными глазами мощь нового оружия, моряки и солдаты десанта воспряли было духом. Но весь их боевой задор иссяк после первой же попытки вступить с борейцами в перестрелку.

Оказалось очень сложным с раскачивающейся палубы точно навести орудие, чтобы попасть в обороняющихся, к тому же укрывшихся за каменной стеной. А вот с устойчивой скальной позиции стрелять было гораздо легче, да и целиться можно не так тщательно, ведь корпус корабля представлял собой гораздо более крупную мишень, чем узкая крепостная амбразура. К тому же борейские пушки сами по себе были больше, стреляли дальше и ядра метали не с кулак, а с полголовы. И стояли они выше. Если островитяне палили от уровня воды, то борейцы с верхушек скал. Вот и получалось, что корабль начинал ловить вражеские снаряды, ещё не успев приблизиться на дистанцию, достаточную для начала собственной стрельбы.

Выслушав доклад адмирала, король не впал в гнев, как с ним это бывало раньше. Вялым движением руки отпустив неудачливого флотоводца, начинающий дряхлеть Герг IV погрузился в раздумья. Ему требовалось найти средство, способное доставить его солдат на берег, не подвергая их обстрелу береговых батарей. И он нашел его. Вернее епископ подсказал. Во время ежевечерней душеспасительной беседы, в качестве примера человеческой гордыни, святой отец поведал о привезённом из Латии для церковного суда "дерзновенном муже". Дескать, еретик тот сшил огромный мешок, наполнил его дымом и смрадом, и на том мешке поднялся выше церковной колокольни. За что и приговорён к милосердной, без пролития крови, смерти. Дрова для очистительного костра уже возят. Хоть королевское тело и поразила старческая немощь, ум его был по-прежнему остёр. Его Величество сначала упросил иерархов отложить казнь для личной беседы с еретиком, а потом и вовсе забрал того под свою руку.

Последние пятнадцать вёсен правления Герга IV в летописях отмечены скудно, и о деяниях сего достойного мужа (а был он истинно достойный правитель, ибо сделал он для своей страны немало, хоть и являлся злейшим врагом Бореи) можно судить исключительно по косвенным фактам. Растущие подобно грибам после дождя мануфактуры, литейные цеха, канатокрутильные фабрики. Перестраивались и расширялись верфи, закладывались под сушку и хранение строевого леса крытые навесами склады, вырубка деловой древесины стала впятеро больше от прошлого. А ещё уголь, который жгли по всей стране. Особо стоит отметить королевский указ о государственной монополии на торговлю шелком. В частных архивах сохранилось немало писем той эпохи, в которых модницы сетуют на отсутствие для пошива нарядов в лавках иной материи кроме шерсти и привозного льна. То есть шелк на острова ввозился, но в розничную торговлю не попадал, целиком уходя на какие-то иные, скрытые секретом державные нужды. Но всё тайное рано или поздно становится явным, раскрылась и шелковая загадка.

По королевскому велению мастер Фьер воссоздал своё творение, на сей раз под неусыпным надзором святых отцов. Чтобы не оставить врагу рода человеческого ни единой лазейки, церковь пустила в ход весь свой арсенал: молитвы, окропление святой водой каждой штуки полотна, каждого прутика для плетения корзины, каждой нити для шитья. Даже дрова для пробного полёта — и те три дня пролежали перед аналоем под сводами главного собора!

И вот настал воистину День Надежд, ибо надеялись все. Мастер Фьер надеялся, что успех испытаний снимет с него обвинение в ереси и избавит от казни — отложенной, но не отменённой. Король надеялся, что данное средство оправдает затраченные на него время и средства, и, самое главное, позволит выиграть затянувшуюся войну с Борей. Святые отцы надеялись на успех потому, что хотели в дальнейшем использовать полёты для убеждения иноверцев. Ведь спустившийся с небес проповедник произведёт гораздо более сильное впечатление, нежели приехавший на осле.

И вот узкий круг посвящённых собрался в небольшой пустынной бухте, подступы к которой с внешних сторон надёжно охранялись королевскими войсками. В центре бухты на якорях стояло четыре одномачтовых судна, накрепко пришвартованные носом одного к корме другого. Лишенные всего рангоута и такелажа, удерживаемые одними вантами смотрели в небо голые мачты, к верхушкам которых цеплялись верёвки, растянувшие между судами сужающийся книзу мешок. Верхушка мешка безвольно провисла вовнутрь, по сторонам собрались неряшливые складки, словом, вид был довольно непригляден.

Но когда на плоту в центре образованного кораблями квадрата запылал жаркий костёр и горячий воздух стал наполнять мешок, то картина резко поменялась. Прямо на глазах мешок надувался, приобретая сферический верх и конусообразный низ. Изобретатель уже приготовился занять место в корзине и отдать команду рубить удерживающие мешок оттяжки, когда его остановил сам архиепископ.

— Этим мешком сложно управлять?

— Им нельзя управлять, Преосвященнейший Владыка, его ветер несёт по воле Божьей. Лишь в конце, у самой земли следует начать сбрасывать мешки с песком, дабы замедлить спуск и не расшибиться.

— Тогда вместо тебя полетит брат Адж и будет в небе читать молитвы.

Мастер Фьер не осмелился спорить с главой церкви. Он низко поклонился, помог побледневшему священнику взобраться в корзину и отдал команду рубить оттяжки. Одновременно ударили топоры и, влекомый неведомой силой, брат Адж вознёсся над корабельными мачтами.

Результатами довольны были все. Радовался мастьер Фьер, получивший королевский указ набирать швей и корзинщиков для пошива ещё сотни таких мешков. Рад был Герг IV, тут же повелевший адмиралтейству готовить планы нового похода на Борею, с учетом возможностей "летающих мешков". Рады были церковники, что мешки летают Божьим дозволением, а не дьявольскими кознями. Одному лишь брату Аджу было не до веселья. Одной рукой прижав к груди требник, а другой вцепившись в корзину, он весь полёт истово молился Всевышнему, совершенно позабыв про мешки с песком. И в результате расшибся, крепко приложившись о воду. Да вдобавок чуть не утонул, запутавшись ногами в сутане.

Очередное сражение у Закатных берегов оказалось самым тяжелым для Бореи, и самым кровавым для обеих сторон. Началось оно не совсем привычно. Когда на горизонте показалась тонкая ниточка скал, флот островитян сразу сбавил скорость и неторопливо двинулся на восток, с тем расчётом, чтобы достичь побережья уже в темноте. Так они и шли, пока на море не опустилась ночная мгла, после чего спустили паруса. Лёгкий западный ветерок продолжал ненавязчиво подталкивать суда к скалам. Поскольку применить становые якоря не позволяли большие глубины, с лёжащих в дрейфе кораблей были спущены плавучие. За три часа до рассвета на двадцати пяти судах закипела работа. Между очищенных от парусов и лишнего такелажа мачт были максимально высоко подняты и расправлены "летающие мешки", прозванные по имени изобретателя фьерами. Откинув до времени подвесные корзины в сторону, к открытым нижним горловинам мешков подвели торчащие из палуб жестяные трубы, по которым обжигающим потоком хлынул горячий воздух. Его закачивали установленные в глубине трюмов у самого днища большие меха и прогоняли через уголь в тщательно обложенных камнем жаровнях. Когда угли как следует разгорелись, в мехах надобность отпала, ибо тяга взвыла раненым зверем, засасывая воздух в трубы не хуже воронки бешенного смерча. Постепенно мешки надулись и приобрели форму гигантских капель, устремлённых толстыми концами в черноту звёздного неба. Подождав, пока воздух во фьерах получше прогреется, адмирал дал команду отпустить удерживающие концы. Неслышными тенями скользнули вверх серые капли мешков, унося в своих корзинах по четыре вооруженных солдата. Поднимаясь всё выше и выше, оны плыли в предрассветном сумраке, влекомые почти не ощутимым утренним ветерком, по силе сравнимым с лёгким бризом.

Сжимая побелевшими пальцами края плетеных корзин, солдаты вглядывались в темень, пытаясь понять, где они находятся: ещё над бездонной пучиной или уже над земной твердью. Прошедшие огонь и воду, не робеющие в яростных схватках, не боящиеся никого на свете, кроме своего капитана, здесь бывалые рубаки откровенно перетрусили. Им было очень жутко осознавать, что от падения вниз их корзину удерживает лишь температура быстро остывающего воздуха в мешке. Блеснувший первый солнечный луч осветил землю, вернув воздухоплавателям уверенность. Да, они ещё были над волнами, но совсем рядом с гранитным обрывом и, что самое важное, гораздо выше скал! Заметив, с какой скоростью приближается береговая черта и как медленно опускается корзина, они совсем воспряли духом, а их уверенность в благополучном исходе полёта окончательно окрепла. Бесшабашное веселье ударило им в головы, захотелось петь, орать, осыпать грязной бранью задиравших внизу головы борейцев, но они сдержались. Сдержались, помня о строгом приказе не раскрывать себя раньше времени. Пролетев над позициями обороняющихся, островитяне не упустили возможность хорошенько их рассмотреть, отметив для себя, что с тыла расчеты орудий не защищены ничем.

Выпущенные одновременно, фьеры летели рядом, напоминая стороннему наблюдателю перевёрнутую острым концом кверху гроздь винограда. Так они и снизились над леском, лишь только один оторвался в сторону от прочих, поднявшись гораздо выше. Когда самые низколетящие фьеры начали цеплять корзинами ветви деревьев, их пассажиры потянули бечевки, открывающие клапан в верней части купола. Горячий воздух устремился в небо, а корзина к земле. Посадка первого мешка послужила сигналом для остальных. Высадка прошла почти удачно: из сотни островитян до земли целёхонькими добрались девяносто четыре. Двое напоролись на острые сучья, а экипаж самого верхнего мешка, не желая далеко отрываться от остальных, открыл клапан раньше времени, не дожидаясь снижения. В результате спуск перешел в стремительное падение, открыв счёт жертвам воздухоплаванья.

Прилетевшие из темноты фьеры борейцы заметили, но тревоги не подняли. Видя их первый раз в своей жизни, воины просто не смогли понять, чем им грозят плывущие по воздуху пузыри. Лишь один мальчишка вскочил на лошадь и направился вслед за улетевшей диковиной. Он стрелой пролетел через открытое место и углубился в лес, где буквально через пять минут наткнулся на валяющуюся под закутанным в шелк деревом плетёную из тонких прутьев корзину. Мальчонка слез с седла и принялся исследовать найденное, да так увлёкся, что не заметил подкравшегося к нему со спины рыжего бородача с серьгой в ухе. Сверкнуло кривое лезвие ножа, равнодушно оборвавшее такую юную жизнь. А бородач деловито вытер нож, огляделся и, вложив два пальца в рот, засвистал, подражая какой-то птице. Через несколько мгновений из-за деревьев послышался ответный свист, потом ещё один, ещё. Спустя час отряд лазутчиков отправился назад, к морю.

Первой их целью была батарея, расположенная на плоской макушке сопки, заметно возвышающейся над остальной местностью. Подобравшись поближе, островитяне коротко посовещались и, не откладывая дело в долгий ящик, приступили к активным действиям. Один из отряда, нескладный, тощий верзила, достал из заплечного мешка потайной фонарь, открыл боковую дверцу и поджег смоченный маслом фитиль. Убедившись, что тот разгорелся на совесть, он закрыл дверцу, дабы случайный порыв ветра не загасил трепещущее пламя. В это время трое других островитян освободились от лишней поклажи, проверили как выходит оружие из ножен, приняли у долговязого зажженный фонарь и скрылись в высокой траве.

Борейские пушечные позиции были обустроены просто и без изысков: толстая каменная стена с амбразурами, из которых в строну моря торчали стволы орудий. Рядом с пушками высились пирамиды каменных ядер, подобранных четко по калибру данного орудия, позади стояли жилые палатки расчетов, а в стороне, чуть на отшибе, под рогожным навесом хранились бочонки с порохом. Скользя змеёю в траве, трое островитян смогли незамеченными подползти к пороховому складу. Они пробуравили отверстие в одном из бочонков, вставили пропитанный селитрой фитиль и подожгли его от принесённого с собой потайного фонаря. А потом так же бесшумно удалились на безопасное расстояние.