Между тем Юлия Панкратова продолжала:
— В акватории Чёрного моря с полуночи не подаёт признаков жизни американская подводная лодка SSBN731 "Алабама" класса "Огайо", имеющая на борту штатный арсенал минно-торпедного и ракетного вооружения, в том числе с ядерными боеголовками. Субмарина словно исчезла в параллельном мире. Замолчали даже аварийно-спасательные системы, вывести которые из строя, по заверению разработчиков, возможно лишь теоретически. Командование ВМС США выражает глубокую озабоченность...
Командованию ВМС США впору выражать не озабоченность, а соболезнование родным и близким подводников, потому что дядька Черномор, чересчур чувствительный к нуждам и чаяниям пролетариев Солнечной системы, давно пообещал субмарину-другую своим закадычным друзьям-марсианам — тем каналы нечем оборонять от инсургентов под знамёнами Алексея Толстого (смотри роман "Аэлита"). Так что лодочка уплыла! В канализацию бунтующей планеты Марс...
— Не осталось в стороне и Баренцево море, — белозубо улыбаясь, сообщила Панкратова. — Около пополуночи внезапно был охвачен пламенем от носа до кормы многоцелевой атомный авианосец "Честер Уильям Нимитц". Офицер метеорологической службы Майкл Юрьефф, один из немногих моряков, кого удалось эвакуировать на корабль сопровождения, сообщил, что, будучи вахтенным, видел, как на палубу с ясного, в звёздах, неба вдруг ударила молния. При этом системы внешнего контроля никаких признаков грозы не зафиксировали, а сам очевидец, во-первых, известен склонностью к мистике, во-вторых же, потомок эмигрантов из России. По мнению специалистов, наиболее вероятной причиной пожара могли стать разлив и случайное возгорание авиационного горючего.
Никита вновь лишь молча ухмыльнулся. Русский морячок-то прав на сто процентов. Видел он молнию, да не одну! Ибо с какого ещё перепугу старому Перду... ну, этому, как его... Перуну экономить электричество, коль скоро у него под "крышей" РАО "ЕЭС России"?!
— Как думаешь, Кузьмич, что происходит? — чуть слышно спросила Аннушка.
— Думаю, ничего страшного, — улыбнулся он в ответ. — Во всяком случае, для нас.
Однако наигранная беспечность консультанта по вопросам безопасности вовсе не вызвала у неё всплеска оптимизма. Наоборот, она зримо напряглась, сторожко оглядела кабинет, уделив особое внимание плакату собственного исполнения "Болтун — находка для шпиона! И для оператора мобильной связи...", после чего окончательно севшим голосом задала сакраментальный вопрос:
— Это уже война?
Никита не раздумывал.
— Нет, Сергеевна. Пока — нет. Это последнее предостережение перед началом священной войны!
Мог бы раскрыть государственную тайну: таков наш асимметричный ответ на алчность и коварство Запада, на кровавый экспорт Демократии, на беззастенчивое мессианство "золотого миллиарда" — самозваной элиты человечества.
Мог бы уточнить: сакральная гвардия нанесла превентивный удар.
Мог бы перевести: превентивный (от латинского praevenio) — суть упредительный, предупреждающий.
Мог бы в этой связи посоветовать звёздно-полосатым варягам и пристяжи их: внемлите предупреждению!
Мог бы добавить: а то всех загоним в Навий мир! В железа?! В остроги да под батоги! На каторгу! На ударные стройки русского феодализма!
Мог бы при этом обнадёжить: зато в сакральной благодати не предвидится Потопа и дефицита энергоносителей, а неосвоенных пространств — под расселение прекраснодушных демократов — прямо-таки до известной матери.
Мог бы гарантировать: ну, а здесь, в миру Яви, коль скоро продолжите бряцать оружием, мы вам ещё не такое устроим!
Мог бы повторить для тугодумов: заокеанские варяги, go home! Пока в натуре, блин, не началось...
— Перед началом священной войны... — повторила за ним Анна. — Сколько, по-твоему, до неё осталось?
— По-моему, Сергеевна, ты уже запарила своей войной, — честно признался Никита. — Жизнь продолжается. Отсюда резюме: сгоняй за пирожками! В самый раз успеешь. До того, как всё это начнётся...
— Что именно начнётся, Кузьмич?
— Массовое истощение наших с тобою организмов. А ведь нам ещё обеспечивать продолжение жизни на Земле!
— Это ты — в каком же смысле?!
— О смысле жизни и деталях того непотребства, что сейчас пришло в твою светлую голову, поговорим под кефир и пирожки с капустой...
Расплескалась синева, расплескалась,
По петлицам разлилась, по погонам...
Я хочу, чтоб наша жизнь продолжалась
По гвардейским, по десантным законам!
Часть 2. Непредсказуемое прошлое Руси
Чипсы — величайшее изобретение человечества! Рычаг, конечно, тоже не в числе последних. Но лишь представьте себя у киоска: "Девушка, будьте добры бутылку пива и пакетик рычагов с укропом!"...
The show must go on!
Официант — повару: "Приколись, Михалыч, они в натуре это едят!"
Уважаемый Читатель, доводилось ли Вам задумываться над проблематикой греховности? Наверняка — да, коль скоро каждому из нас, даже закоренелым атеистам, в той или иной мере присуща христианская (магометанская, буддистская, иудейская, сайентоложья и прочая) мораль.
Случалось размышлять по поводу грехов и Никите Буривому. Возможно, даже много чаще, чем большинству россиян третьего тысячелетия. Только, ради всего святого, не посчитайте отставного майора, ныне менеджера по персоналу, греховодником! Равно как и носителем предвечных этических ценностей. Виной тому милейшая Анна Сергеевна, с которой Никита Кузьмич не без удовольствия делил служебный кабинет. Лукавая подруга грешила нецелевым использованием оргтехники, вследствие чего детали интерьера пестрели распечатками неоднозначных объявлений, цитат и портретов. К примеру, мрачной физиономией Маркса Карла Генриховича, экономиста. Светлым ликом Жуковой Анны Сергеевны, старшего экономиста... Её стараниями дверца холодильника ежедневно пугала коллегу постером формата А4 с перечнем семи смертных грехов — гордыни, зависти, обжорства, похоти, гнева, алчности, уныния, — причём "обжорство" было выделено красным цветом. Мало того, на днях, блуждая по хитросплетениям Всемирной Паутины, Аннушка набрела на перевод интервью епископа Джанфранко Джиротти в римско-католическом таблоиде "L'Osservatore Romano" и пополнила список семью нынешними социальными грехами:
— нарушением биоэтики (контролем рождаемости и т.п.),
— исследованиями, сомнительными с точки зрения морали, то бишь связанными со стволовыми клетками, генной инженерией и прочая, прочая, прочая,
— загрязнением окружающей среды,
— усугублением имущественной разницы между людьми,
— излишним богатством,
— злоупотреблением наркотиками,
— доведением до бедности.
Честно говоря, стволовые клетки Никита Буривой считал жульничеством врачей (не медиков, не лекарей, а именно врачей — от слова "врать"), ибо сколь ни заглядывал в стволы всех систем и калибров через дульные срезы, никаких клеток доселе там не обнаружил. Рождаемости в меру сил, наоборот, способствовал. Окружающую среду не загрязнял принципиально, так как, если помните, полтора месяца назад причислил себя к воинствующему крылу Партии зелёных. Наркотиками злоупотребил единожды: схлопотав пулю на боевой операции, вогнал себе в мякоть дозу промедола — сурового анальгетика, в простонародье известного как "триметил-4-пропионилокси-4-фенилпиперидина гидрохлорид". Излишне богатым мог считаться разве что в дремучем захолустье, где народ ухитряется не просто жить на пенсию, но и чего-то там откладывать в чулок. По стандартам же Санкт-Петербурга относился к людям среднего достатка. При этом до бедности никого ещё не довёл. Разницу между богатыми и нищенством не усугублял. Не завидовал, не обжирался, не впадал в уныние, даже не гневался без веских на то причин. Что же до похоти... Зависит от того, что конкретно считать похотью, а что — влечением к любимой женщине. Итак, казалось бы, безгрешный ангел во плоти...
Но то-то и оно, что лишь "казалось бы"! Грешен Никита был гордыней. Каждый раз, собираясь в кафе "У Домового" с любимой женщиной Гюльнарой, он, будучи обуян пресловутой гордыней, заблаговременно предупреждал администратора об историческом своём визите и буквально впадал в экстаз сродни эффекту семяизвержения, когда мэтр с поклоном встречал их как самых дорогих гостей. Барин приехавши! Народцу изломаться в реверансах!
Не стал исключением и этот до остервенения приятный сентябрьский вечер. Пик "бабьего лета" — лучший сезон в Санкт-Петербурге.
— Здравствуйте, Гюльнара Ренатовна! Здравствуйте, Никита Кузьмич! — громогласно приветствовал их пожилой официант, которому завсегдатай оставлял сверх счёта куда больше, чем принято в питерском полусвете. — Милости просим!
Вот он, вожделенный миг! Как бы ни ухмылялась Гюльнара, высокий гость прямо-таки пылал самодовольством, следуя к забронированному столику под удивлённо-завистливыми взглядами десятка пар глаз обычных посетителей. Чернь! Быдло! Винтики! Простолюдины! Плебс! Ох, как же хорошо!!!
В тон нескромному самолюбованию Никиты музыкальный центр тянул а капелла голосом Николая Расторгуева:
Выйдет барин, бывало, в поля,
Подглядит он, как девки поют.
Подойдёт к мужикам апосля,
Сядут рядышком вместе и пьют.
Знамо дело, был барин хорош:
И румян, и пригож сам собой.
И зерном наливалася рожь...
А у нового-то рожа — во!
Официант угодливо склонился над столиком.
— Чудесный вечер, господа, не правда ли?! У нас сегодня замечательная осетринка. Или прикажете как обычно?
— Как обычно, — чуть поразмыслив с видом ценителя, кивнул Никита. — Не возражаешь, дорогая?
Гюльнара еле сдерживала смех.
— Отнюдь, дорогой. Зачем что-то менять в столь чудесный вечер?! Пусть всё будет так, как обычно.
Обычно им подавали греческий салат "хориатики" из свежих огурцов, помидор, маслин, сладкого перца и сыра "фета", сдобренных оливковым маслом, а на горячее — цыплёнка, запечённого с черносливом и курагой. Именно этим блюдом по праву славилось среди гурманов кафе "У Домового", в советском прошлом столовка "Домовая кухня". Надо отдать учредителям должное, кухня здесь со времени демократических реформ была на высочайшем уровне, да и совковый прежде интерьер полуподвала год от года становился всё более манерным, вычурным, можно сказать, претенциозным.
— Так и поступим, — согласным жестом утвердил меню барин в первом поколении Никита свет Кузьмич. — Да, вот что ещё, братец: присовокупи лафитничек хорошей водки. Я сегодня без авто и, стало быть, могу себе позволить...
— Сей момент сделаем! Закусывать будете..?
— Закушу, пожалуй, расстегайчиком. И озаботься, любезный, касаемо гарнира под мясное блюдо, а то мы голодны не на шутку.
— Сделаем-с в лучшем виде! Осмелюсь предложить картошечку "по-деревенски".
— По-деревенски... — с тоской в глазах усмехнулся Никита, к слову вспомнив, как полтора месяца назад они с аппетитом уплетали в навьем мире древнерусскую картошку. — Что ж, братец, спроворь её, родимую, по деревенской рецептуре.
Когда же плешивый "братец" удалился в закрома, пробормотал под нос:
— Чёртово яблоко...
— Вот как?! — сыронизировала подруга. — С чего бы такой негатив?
Из-под завала бананов и винограда во фруктовой вазе она извлекла довольно позитивный плод — во всяком случае, мясистый, явно сочный, сладкий даже с виду.
— Вполне приличный золотой ранет.
— Ранет, говоришь? Может, он и есть, я в ботанике и прочей астрономии не силён. Наверняка даже приличный, тут тебе виднее, моя прелесть... Но я, к твоему сведению, имел в виду картошку. Со времён Петра I Алексеевича Романова, по прозвищу Великий, наши предки обзывали её чёртовыми яблоками. Даже в просвещённом девятнадцатом веке многие, по их собственному мнению, продвинутые россияне считали Пушкина, известного любителя картошечки, чудаком. Мягко говоря, чудаком...
— Очень познавательно! — чарующе улыбнулась лукавая гурия. — Мой повелитель знает всё на свете! Такой умный...
И повелитель воспарил на крылышках вышеозначенной гордыни, потому пропустил мимо ушей окончание комплимента:
— ...аж противно!
Касаемо своего интеллектуального потенциала Никита Буривой не обольщался, однако тщательно скрывал сомнения от посторонних, резонно полагая, что отсутствие скромности не добавит его душе смертных грехов, так как является составной частью уже существующей гордыни. В гордыне же на память процитировал покойного Леонида Филатова:
Что касается ума,
Он светлёхонек весьма —
Слава Богу, отличаем
Незабудку от дерьма!
После чего, секунду поразмыслив недюжинным своим умищем, окончательно расставил все мыслимые точки над "ё":
— Между прочим, цветик мой гранатовый (Гюльнара — перс. цветок граната), ум есть показатель мыслительных способностей конкретного индивида, а знание всего на свете — свидетельство его памяти, опыта и образованности, потому вольная подмена одного из понятий другим не считается корректной...
Добрая стопка "Царской" под расстегай со стерлядью подстегнула отвлечённое мышление индивида Никитушки, однако напрочь затуманила тот непреложный факт, что банальные истины эти адресованы не выпускнице ПТУ и дыма кольцами из всех отверстий, а именно Гюльнаре — дипломированному психологу с опытом практической работы.
— ...Истинный гигант мысли, подвизающийся в области технических наук, может не подозревать о том, кто такой, допустим, Парацельс. Считать учёного глупцом? Отнюдь! Зато потомственный олигофрен, тупо заворачивая селёдку в страницы энциклопедии, теоретически способен на всю жизнь запомнить "имя-отчество" человека, скрывавшегося под этим псевдонимом: Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм. И...
И говорить бы ему, и говорить, и говорить, но Гюльнара, давясь смехом и салатом, прервала проникновенный спич:
— И лишь один человек на свете органично соединяет в себе величайший Ум и всеобъемлющее Знание — мой повелитель!
Она подняла рюмку с мартини.
— Prosit, Никита Кузьмич!
— Prosit, Гюльнара Ренатовна! — по-немецки же пожелал ей здоровья Никита, усугубив — сиречь удвоив — дозу водки в организме.
— Кстати, как повелитель в состоянии алкогольной интоксикации думает ехать домой? Или — ох-ох-ох! — останется у меня?
Сокрушённый вздох подруги он всерьёз не принял. До предела близкие отношения, коим начало было положено в ночь на второе августа текущего невесёлого года, ничуть не угасли, скорее уж — наоборот. Семья давно возвратилась из ссылки, однако жена Арина вот уже неделю благополучно пребывала в первопрестольной по делам своей фирмы, а сын, Добрыня Никитич, по будням видел гуляку папу только в сновидениях — раньше его приезда ложился, позже вставал. Да и джип свой Никита поутру загнал в автосервис на плановое техобслуживание. Не ехать же, чёрт возьми, поздней электричкой! Дело тут вовсе не в имидже, корона с головы, чай, не упала бы. Дело в том, что упасть могла как раз голова. Голова разбитного туриста или дачника. Многие из славной когорты означенных личностей, минуя границу Питера и области, полагают, что попали в резервацию, и ведут себя отвратнее бледнолицых братьев в стойбище, когда индейские мужчины бродят отдалёнными тропами войны...
