Новатерра-2. Часть 1. Целитель

— Пошёл обратный отсчёт! Пятьдесят девять секунд... пятьдесят семь... продувка... протяжка... тридцать две секунды... промежуточная опора отошла... ключ на старт!.. зажигание... есть контакт!.. четыре... три... две... одна... поехали!

— Поехали...

Величественный седовласый старец задумчиво глядел сквозь мутное стекло на то, как стрелы первых лучиков чужой звезды пронзают лёгкий утренний туман, а заодно и облачко белесых испарений над любимой плошкой. Простой. Невзрачной. Глиняной. Истёртой высохшими пальцами хозяина и мерным перекатом Времени.

— Сколько же ей лет? Так... так... ага! Её оставил пьяный нищеброд. А брёл куда? Так... так... На Сечь! Да, время пролетело, и пора бы поменять, стара уж плошечка. Правда, не так чтобы чрезмерно... Поехали, выходит, детки! И верным путём поехали. Да вот успеете ли к сроку? Кому то ведомо? Что ж, помогай вам, как вы говорите, Бог... И я, со своей стороны, с радостью помогу! Хоть и не слишком точно понимаю, что такое 'радость'...

Старец о Радости как высшей человеческой эмоции знал столько, что... Невероятно много знал — воспринимал из Абсолюта, слышал, видел, мыслил и переосмысливал. Но какова Она на самом деле?

— Ох-ох-ох-о, кто знает?! Только люди. Счастливцы!.. 'Счастливцы' — интересно, каково это? И что такое 'интересно'?.. Ну-ну, езжайте, доброго пути вам!..

— Поехали... — вздохнула за спиной супруга Алина, секунду поразмыслила и улыбнулась. — 'Поехали', сказал Юрий Гагарин, чем положил начало массовой эмиграции евреев в землю обетованную... Ну, раз поехали, то ни пуха нам, ни пера! Точнее, ни гвоздя нам, ни жезла.

— А раз летим, то ни грозы, ни 'Стингера', — поправил гетман.

Генеральная старшина — Серёга, Костик, Карапет и Док — сразу же по погрузке и посадке принялась за покер. Вернее, за Лепилу, он же дедушка Кучинский, а также Доктор Смерть и Менгеле. Спустя каких-то полчаса азартный старче, промотав командировочные, попросил у казначея экспедиции Серёги аванс в счёт сентябрьского жалования... Светило медицины и фармакологии Нина Юрьевна Андреец, умаслив Дэна ветчиной, пристроила коротко стриженую голову ему на круп. Ньюфаундленд не возражал — сам не дурак вздремнуть, был только по-собачьи рад костлявой, значит, невесомой 'уважительной причине'. Алина и Алёнка вдвоём расположились на откидном сидении борттехника в пилотской, и места им вполне хватало, так как девчонка постоянно вскакивала к блистерам, визжала от восторга, расталкивала Никоненко, 'па' и 'ма'.

— Коровы! Машина! Па, смотри..!

— Мама, смотри, коровы! — горько усмехнулась Алина. — Мама, смотри, машина! Папа, смотри, блондинка!

А 'папа' незаметно пригрозил ей пальцем. За тон. Однако в глубине души был несказанно рад — супруга медленно, но верно начинала приходить в себя. Он опасался много худшего — повтора первых месяцев после Чумы, когда ему казалось, что рассудок милой незнакомки уже не выберется из пучины мрака... Мужайся, мать, тогда твоя потеря стала состоявшейся, а ныне только ожидаема, пусть даже с запредельной вероятностью. Прорвёмся, мать! Живи надёждой. Женщины, мужайтесь, мужчины... женитесь, видимо? Какая прелесть!

Внезапно из динамика внутренней бортовой связи донёсся дребезжащий голос Богачёва:

— Прошу комэска в грузопассажирский отсек! Проблемы на борту.

Лётчик встревоженно напрягся, однако гетман только подмигнул ему.

— С курса, видимо, сбились. Вместо ЗАО 'Кристалл' идём на Ордена святого Менделеева Тошнотворовский самогоно-перегонный комбинат.

По правде говоря, насчёт 'проблемы' бдительный Серёга не преувеличил ни грош, ни на полушку, — почуяв, что друзья раскладывают снедь на ящиках с боеприпасами, мгновенно подскочила Нина Юрьевна. Вместе с подушкой-Дэниелом. Хотя и без него фармакологиня, пусть и являла своим тощим станом зримый результат хронической диеты в нацистском лагере для заключенных-женщин Равенсбрюке, несла в себе смертельную угрозу чахлым продовольственным ресурсам экспедиции. За несколько минут она опередила прочих пассажиров на бедро индейки и взяла тайм-аут — окуталась клубами дыма смрадной папиросы.

— Совесть бы поимела, Нина Юрьевна, — упрекнул её гетман, сам курящий, как паровой локомотив. — Устроила тут газовую камеру с утра пораньше.

— Зато лошадей в лёгких не заведётся, — парировала та и резко хлопнула Дока Шаталина по широкой военно-медицинской груди, где, как было известно каждому в станице, всегда припрятана 'бронеаптечка' с исключительно целебным спиртом. — 'Чайку', бугор?

Гетман думал было возмутиться — закон похода не дозволял подобных вольностей, тем более, как он уже сказал, с утра пораньше, — однако по душе скребли не просто кошки, но как минимум барсы, и он махнул рукой.

— По единой. И наблюдательниц за действиями экипажа позовите, пусть позавтракают... — хмыкнул, с большим сомнением взглянув на Сибирскую Язву, — ...тем, что ещё осталось.

— Борттехники, на выход! — пробасил Богачёв. — Вражеский снаряд перебил змеевик.

В отсеке тут же появилась Алина.

— Не пугайте лётчика, у него, похоже, с самогоноварением нелады. Как и с вашим, Сергей Валентинович, искромётным юмором.

— Старый, можно твою супругу пару раз зарезать? — плотоядно улыбнулся 'юморист'. — Ты кого 'искромётным' обругала, хамка одесская?!

— Когда вражеский снаряд попадает в фюзеляж самогонного аппарата, из него, согласно чуждой нам буржуазной теории электролитической диссоциации, обязательно должны вылететь искры, — вступился за честь объекта своего тайного (для австралопитеков и неандертальцев) обожания дозорный Костя Елизаров и чуть подвинулся на ящике с патронами. — Присаживайся, Линочка!

— Спасибо, Костик, ты настоящий джентльмен, — Алина села рядом с ним. Гетман подумал: даже очень сильно рядом...

Гигант зарделся. Но, как оказалось, рано. Сам нарвался! Будто его кто за язык тянул...

— А где твой помощник, ну, ...ица? — спросил он.

— А помощник 'ица', Костенька, — язвительно заметила Алина, — знаешь, кто/что такое? Второе ицо... Лицо, не подумай дурного! Что же касается младшего члена экипажа, то он... она развлекает единственного среди нас действительного члена, — сделала паузу и, глумливо улыбнувшись, уточнила. — Члена экипажа. Серёженька, если тебе, как ты выражаешься, не в падлу, сделай им по бутерброду.

— Ага, как 'искромётным' ругать да на камбузе припахивать, так Серёженьку, — проворчал тот. — А как под бочок пристроиться, так к джентльмену разному...

— За 'разного' ответишь! — грозно покивал дозорный.

— Базара нет! Выйдем?

— Павел Иванович, парашюты у нас есть? — глупо сморозил гетман в микрофон переговорного устройства.

Из-за двери тут же показалось перепуганное личико Алёнки.

— Мы падаем, па?!

— Малыш, — он привлёк юную красавицу к себе, усадил на колени и показал из-за её спины язык супруге, — милый мой малыш, вот уже скоро два месяца я падаю ежедневно по много раз. Как только вижу тебя, прелестное создание... А парашютом мы хотели стол застелить, а то Док Николаевич патроны водкой зальёт.

— Там патроны?! Не взорвутся? — снова насторожилась Алёнка.

— Они вообще не взрываются, моя хорошая.

— А зачем тогда мы их везём?

— Продадим кому-нибудь, — пожал плечами гетман. — Деньги будут, кушать ведь в дороге надо, верно?

— А как эти 'кто-нибудь' будут стрелять?

— Зачем им стрелять? Вдруг ещё в нас прицелятся... Их дело покупать, а стрелять совсем не обязательно.

— Мы 'духам' под Дачу-Борзой варёные патроны продавали, даже не застрелишься при случае, — усмехнулся Док, нацелясь 'по второй'.

— Николаич, — прикрикнул гетман, — по единой договаривались!

— Во-первых, никакого договора не было, только гетманский произвол. Во-вторых, у меня только одна и есть, — он высоко подбросил плоскую, но всё-таки весьма объёмистую тару. — А в-третьих, на месте всё равно бухать придётся, чай, к самогонщику летим, не к Мишке Горбачёву.

— И контрабандисту... — задумчиво прибавил гетман. — Да вот примет ли?

— Гость в дом — Бог в дом! — развёл руки по-кавказски Данилян.

— Твои бы слова, брат-джан, да Богу в уши...

— Так позвони Ему! — заржала Нинка Андреец.

— Номера не помню, а блокнотик дома, в смокинге оставил... нет, на рояле! Или под канделябром, у камина? — гетман закусил губу. — Болтаем, мать нашу! Нашли, олухи, Кому в дороге дули показывать!

И про себя добавил: '...дороге в Никуда'...

— Святотатство, да, па? — чуть слышно прошептала набожная Алёнка.

— Да, малыш, нечто в этом роде. Надеюсь, Он не обижается...

— Конечно же, не обижается, — махнул пергаментной рукой величественный седовласый старец, — попросту не умеет, даже если бы и захотел. Даже хочет он не настолько ярко, как любой из вас... Иди своим путём, сынок, не беспокойся, тебя примут. Возможно, даже тот, кого ты менее всего рассчитываешь повстречать. Только помочь бедной малышке даже он не в силах... Иди! Если собьёшься — подскажу. Ты был Хранителем, теперь же время стать тебе Целителем, сынок!..

— ...Он не обиделся. Подскажет, если не поможет... — задумчиво пробормотал гетман и неизвестно почему вдруг твёрдо заявил. — Нас примут!

— А если нет? — насупился Серёга.

Алёнка возвратилась к лётчику с кофе и бутербродом, и гетман, пользуясь её отсутствием, глухо проговорил:

— А если нет, то примем сами. Действенные меры, — и выразительно похлопал себя по... пониже спины. По ствольной части кобуры.

— На пистолет намекаете, вашество? — иронично улыбнулась Алина.

Конечно, намекал на пистолет, вернее, мощный пистолетный комплекс СПС 'Гюрза'. Намекал на испытанные во всех без исключения войнах за последние полвека автоматы АКМС и АКС-74 с подствольными гранатомётами. На снайперскую винтовку дальнего боя СВДС и штурмовую 'Вал', что валит супостата без огня и звука выстрела на ближних расстояниях. На древний станковый гранатомёт АГС-17 'Пламя' — кошмар афганских ещё моджахедов. На безотказный пулемёт 'Печенег' в руках у столь же безотказного дозорного. На реактивные гранатомёты 'Муха' и огнемёты 'Шмель', когда-то вдоволь полетавшие в 'горячих точках' бывшего Союза ССР. Но более всего надеялся на тех, кто понимающе глядел сейчас в его окаменевшее лицо, — на Дока, Костика, Серёгу, Карапета, дедушку Кучинского, на рядовых бойцов, за которыми сегодня полетит ещё станичный авиатор Никоненко, на Нинку-Язву, на Алину, на саму Алёнку, на себя... А много более — на Господа. О, Господи, дай Ты, чтобы рассказ Беслана о чудодейственном источнике в горах Кавказа оказался правдой! Что же касается прозрачного намёка на судьбу контрабандиста...

— Что за намёки, мать, с ума сошла?! Намекаю на задний карман, там заначка евроденег... Ой! Я ничего не говорил!

— А никто ничего и не слышал, — алчно потёрла ладони супруга.

Как бы то ни было, все пассажиры гетмана прекрасно поняли. Они слишком давно и хорошо знали друг друга. Им было по двенадцать лет от роду в ужасной второй жизни, и каждый крок пути по этой дюжине годов эпохи Новатерры они прошли плечом к плечу. Вот и сейчас, пусть далеко не каждый был осведомлён, зачем идёт к дьяволу на рога, они всё-таки шли, и Александр был уверен — до конца пойдут. Вопрос лишь в том, чей именно конец наступит раньше остальных...

Ответ на него был получен буквально через полчаса — конец... полёта. Умелый лётчик осторожно посадил машину метрах в пятистах от прибрежного хутора-однодворки, с трёх сторон окружённого водами медлительного узкого Оскола. Да, по такой канаве разве на байдарках можно сплавиться, — подумал гетман. Обширный полуостров отделялся от 'большой земли' рвом метра в три-четыре, явно искусственным творением. Перекидной мосток из брёвен под дощатым настилом вёл к внушительным, окованным стальными полосами воротам столь же мощного, на совесть рубленого частокола. Поверх него вилась 'колючка', да как бы не под током, — изумился гетман, приметив чашки изоляторов. Не хило! На века. И на хорошую локальную войну. Наверное, не слишком-то спокойно на Осколе... Над частоколом возвышались монолит огромных белокаменных хором и легкомысленные, под весёлой яркой черепицей, с завитушками и флюгерами, крыши множества хозяйственных и бытовых построек, будто затеявшие хоровод среди могучих тополей, шумливых клёнов, яблонь, вишен и ракит, похожих на плетущих косы девушек-крестьянок. Гетман приметил даже голубую ель. Какой там хуторок?! Усадьба! Явно не сельскохозяйственного профиля...

Категорически отдав команду авиатору не останавливать винтов, а спутникам — не покидать борта, он в гордом одиночестве направился к подворью. Без автомата. С одной только 'Гюрзой'. При этом поясную кобуру её из-за спины переместил на бок — пусть думают, что это элемент национального костюма! Наряды ведь бывают разными. Наряды 'пред апарте', наряды 'от кутюр', наряды 'аль-джихад'... Однако не успел воинственный полковник захватить плацдарм для наступления перед мостом, как створки, тихо, даже в чём-то виновато скрипнув, растворились, и за ворота важно выступил хозяин. Барин!

— Если не ошибаюсь, гетман Новороссии Твердохлеб... э-э, Александр Александрович? — красивым баритоном столь же важно, как и выступил, спросил его седеющий высокий барин лет пятидесяти с обрамлённым бакенбардами лицом стареющего жизнелюба и эпикурейца, весьма и даже очень импозантный в бардовом атласном халате поверх белоснежной рубашки и блестящих чёрных брюк над лаковыми штиблетами с мягким парусиновым подъёмом.

— Не ошибаетесь, — опешил гость.

И было от чего прийти в недоумение: 'междугородка' не работала уже двенадцать лет. Вкупе с другими средствами, равно как и методами, приёма-передачи информации на расстояние. Купчина Золотницкий голубя отправил своему дружку? Дымами просигналил? Ударил в боевой тамтам? Или отщёлкал заскорузлым пальцем 'Алекс' — 'Юстасу', таясь от гитлеровских пеленгаторов в лесу Прифронтовом и уверяя местную радистку Кэт (Бабу Ягу), что 'мамочка!' кричать она, рожая лешего, будет по-карачаево-черкесски?.. А впрочем, кто ещё способен рассекать на вертолёте после губительной Чумы? Наверное, немногие. Даже из гетманов отнюдь не каждый...

— Не ошибаетесь, — собравшись, повторил он. — И очень надеюсь, что, в свою очередь, имею удовольствие и честь лицезреть господина Пономаренко Фёдора Ивановича, лучшего друга моего товарища и компаньона Афанасия Золотницкого.

— Истинно так, ваше превосходительство, истинно так, — пророкотал хозяин-барин, расплывшись в столь же истинно благожелательной улыбке. — Друг моего друга — мой друг. Прошу!

— Одну секунду, тут Афоня вам... ну, насчёт нас... — замялся гетман, потянувшись за рекомендательным письмом.

— А вот это совершенно излишне, — удержал его контрабандист. — Разве же я не узнаю гетмана Новороссии?! Афоня столько о вас рассказывал... Прошу-прошу! И семью зовите, нечего в железяке париться!

Гетман думал было удивиться проницательности Фёдора Ивановича на предмет семьи. Но передумал. После того, как мельком поглядел на вертолёт, точнее, на его дверной проём. Откуда высунулись три мордахи. Чёрная, чёрная и золотая. Семейство Твердохлеб в полном составе. Пришельцы-ва́рвары. Варва́ры любопытные!