Зря спящий проснулся

ДЕНЬ 57

— Мы поиграем в знакомую игру. — Андрей разложил по клетчатому пледу стопки с листами, скрепленными черными матовыми зажимами. — Я буду показывать тебе картинки, а ты отвечать — что на них видишь.

— Это же уже было.

— Когда-то давно, да.

— В самом начале.

— Да. Но на этот раз мы точно знаем, что изображено на картинке. Это не абстракции. Это фото.

Он краем глаза посмотрел на здание ФСКО — они находились к нему боком и на достаточном расстоянии. Камеры если и могли их заснять, то это ни к чему бы не привело. Андрей поднял пачку листов по правую руку и спросил:

— Что ты можешь сказать об этой женщине?

Максим равнодушно уставился на фото. Наклонил голову сначала в одну сторону, затем в другую, недоуменно выпятил нижнюю губу и пожал плечами.

— Она симпатичная, — сказал он. — Только вся в черном почему-то.

— Почему?

— Любит так одеваться. Либо у нее горе.

— Ага. А ты не знаешь, кто это? — Андрей внимательно следил за мимикой лица Спящего, но ничего, абсолютно ничего там не разглядел, как и тот ничего не улавливал в отпечатанной на принтере фотокарточке незнакомой ему женщины.

— Нет. Первый раз ее вижу.

— Хорошо. — Психолог опустил руки и взял новую пачку. — Это привычные тебе абстракции. Можешь абсолютно не напрягаясь говорить, что ты в них видишь.

Он довольно быстро пролистал картинки, не слушая ответы, небрежно сложил их в щетинящуюся острыми углами стопку и неожиданно, без всякого перехода, будто, обсуждал погоду на завтра, сказал:

— Это была твоя жена, Максим.

Спящий вздрогнул.

— Кто?

— Жена твоя. Хочешь еще раз взглянуть? Только, прошу, не дергайся и веди себя нормально, за нами следят, а я еще ничего не говорил начальству. Понял?

— Да. — Максим поспешно кивнул, глаза его бегали, руки мелко дрожали.

— Успокойся и посмотри еще раз. Не вырывай ее, просто смотри.

Андрей поднял фото и Спящий буквально впился в него. Когда прошла минута и пятнадцать секунд, психолог считал про себя, он спросил:

— Вспомнил?

— Нет.

В ответе сквозило такое безграничное горе, что психологу стало жалко Максима. Он откашлялся и сказал:

— Ее зовут Марина.

Что-то внезапно промелькнуло в глазах Спящего.

— Ма-ри-на, — прошептал он. — Ма-ри-на.

— Воронцова. Марина Воронцова. У меня была в школе одноклассница, кстати, тоже Маришкой звали.

Спящий закрыл рукой рот, закусив указательный палец, и затрясся. Андрей поспешно убрал фото и подвинулся ближе, взяв его за плечи.

— Эй, ты чего?

— Я вспомнил ее, — сипло сказал он. — Я вспомнил. Это моя жена. Маришка, Мариночка. Она... она... я называл ее Пультиком.

— Пультиком?

— Да, да. Потому что она всегда, когда мы смотрели телевизор, заведовала дистанционным пультом, никогда мне его не отдавала. И еще у нее есть зеленый шелковый халат. Она раз в три недели ходит в салон красоты прокрашивать корни волос. Ее мама, то есть моя теща, очень хорошо ко мне относится. Зятя нет. Но есть дача, большая, хорошая. И... господи, я хочу ее увидеть!

— Смотри, только не привлекай внимания, — Андрей подвинул к нему фото, но Максим к нему даже не потянулся.

— Я хочу увидеть ее вживую! Хочу к ней! Как ты ее нашел, объясни?!

— Самолет. Ты оказался прав на счет него. Ты пропал без вести во время авиакатастрофы.

— То есть как это — пропал без вести? Я же здесь.

— Для всех ты пропал без вести.

— А что с остальными? Ну, помнишь, та телка с розовой задницей, о которой я тебе рассказывал.

— Они погибли.

— Все?

— Исключительно.

— Не верю. Это невозможно.

— Ты себя слышишь? — Андрей усмехнулся. Он сейчас озвучивал то, чем сам же пытался убедить себя вчера вечером. — Ты чуть ли не мать-природа во плоти и говоришь о невозможности счастливого спасения? Которое, судя по всему, как-то связано с тем, кем ты сейчас являешься.

— Да? — Разум Максима явно блуждал где-то внутри себя, вылавливая все новые и новые факты из той маслянистой сточной канавы, в которую заливались воспоминания о жене и прошлом, что с ней связывало. — Хрен с ним, с самолетом. Мне, если честно, по барабану. Я хочу домой, к жене.

— Боюсь, что это невозможно, — мягко сказал Андрей.

— Почему?

— Тебя не выпустят отсюда ни под каким предлогом.

— Но ведь я не могу просидеть тут всю жизнь! — закричал Максим. — Всю жизнь! Они хотели, чтобы я вспомнил свое прошлое, и что теперь?! Теперь я начинаю вспоминать. Свой дом, свою жену, свою зубную щетку — у меня фиолетовая, у нее розовая — и, что самое страшное, я вспомнил их.

— Кого?

— Чувства. Я вспомнил, что люблю свою жену.

Андрей тяжело вздохнул.

— Я понимаю. Моя жена сейчас тоже далеко.

— Но ты увидишь ее.

— Да. Осталось еще тридцать дней.

— Я хочу чтобы ты знал.

— Что именно?

— Что у меня нет ни тридцати дней, ни тридцати лет, судя по всему. — Спящий криво улыбнулся. — Понимаешь? Или нет? Она сейчас там...

— Где там? Ты помнишь, где жил? В каком городе?

— Нет и это не важно. Я помню и знаю другое. Она думает, что я умер. Что меня больше нет. Возможно, что ей очень плохо.

Андрею некстати пришла на ум мимика жестов Марины Воронцовой.

— Вы поссорились перед катастрофой, — сказал он.

— С кем?

— С женой. Ты летел, чтобы помириться.

— Твою мать. — Теперь все лицо Спящего скрылось за ладонями. Когда он их отнял, глаза его были полны слез, но он держался. — Стало быть, я сижу тут, с какой-то ссорой за душой, а она с этой же ссорой, но в виде тяжеленного склизкого камня, и знать не знает обо мне никаких вестей. Отлично. Чем не идея для хэппи-энда.

— Про склизкий — ты это здорово заметил. Мне кажется, что она не слишком расстроена этой трагедией, Максим.

— О чем ты мелешь? — У Спящего широко раскрылись глаза и он растерянно поглядел на психолога. — Тебе кажется? Откуда ты это вообще взял, тупица? Она же мне в любви клялась. Где-то... сейчас вспомню, погоди... где-то... на море, да. На море. Клялась мне в вечной любви. И я ей тоже!

— Я могу и ошибаться, но я хорошо знаю людей. Видимо, что-то сломалось между вами в последнее время, что она так отреагировала. Эта фотография с видео, где она давала интервью, посмотри на ее прикид, на ее мимику.

— К чему ты ведешь? Что у нас все плохо и мне не надо с ней видеться?! — взорвался Максим. — А я, такой дебил, взял тебе и поверил?! Да вы же все тут заодно. Вы, вся ваша шайка.

Он вскочил на ноги.

— Вам нужен я, вернее — мои способности — и плевать вы хотели на чувства! Тебя ведь подослали отговорить меня, правильно?

— Нет. — Андрей успокаивающе поднял вперед руки с раскрытыми ладонями. — Если бы ты внимательно слушал, то запомнил, что наш разговор до поры, до времени, был секретом. Был. Но твое поведение, безусловно, не останется без внимания. И мне придется рассказать верхушке о твоей жене.

— А они сейчас типа не знают? — язвительно спросил Максим.

— Нет. На полном серьезе — нет. Я хотел распорядиться этой информацией так, как сам пожелаю нужным. И если ты, альфа-самец, сядешь, а не будешь нависать надо мной, тем самым, демонстрируя угрозу и превосходство, я попытаюсь объяснить — почему.

— Ладно. — Максим чуть ли не рухнул на плед, осторожно вытянул нижний лист с фото и склонился над ним. Сквозь тонкую футболку проступили лопатки, а солнечный свет, пролившийся на его макушку, сверкнул по белой коже, проступающей через немного редкие волосы. В деталях природный бог не был столь уж прекрасным, хотя такого и нельзя было сказать о его чертах лица.

— Сначала я вообще думал, что это не твоя жена и вышла ошибка, — начал Андрей. — Но ты подтвердил ее личность. У тебя появились новые воспоминания, и это хорошо. Плохо другое — твоя эмоциональная привязанность. Знаешь, я действительно был бы рад, если бы ты вспомнил вашу с ней ссору. Потому что я объективно понимаю невозможность встречи. А если бы ты вспомнил обиду или еще что-то, то и не стал бы так сильно переживать.

— Но я не помню.

— Это-то и плохо. Поэтому тебе придется официально отказаться от жены.

— Что? — Максим вскинул голову. — Ты бредишь?

— Нет, я рассуждаю логически. Семья и семейная жизнь в твоем случае — это невозможное, далекое, как созвездие Альфа Центавры. Руководство никогда не разрешит контактов с кем бы то ни было вне периметра.

— Почему?

— Потому что ты — не совсем обычный человек. И если ты настоишь, то они привезут твою жену сюда, в лучшем случае. Она станет еще одним невольным пленником ФСКО.

— Службы контроля за объектом...

— Да. Но это в лучшем случае. В худшем — у твоей жены есть куча близких родственных и дружественных связей, которые нужно учитывать. Похищать ее средь бела дня? Бред полнейший, представь, что будет чувствовать ее мать и что будет чувствовать Марина, зная, как о ней переживают. Сейчас же идеальная ситуация. Лучше даже придумать нельзя. И ты хочешь ее испоганить?

— Не хочу. — Спящий стал задумчив. Он водил пальцем по размытым контурам лица, закрывал на долгие мгновения глаза, словно воссоздавал в своем сознании ощущения и запахи, снова открывал веки и продолжал гладить фото. — Я лишь хочу увидеть ее.

— Я же объяснил тебе!

— Я все понял. Логика никогда не отменяет желание. Что ты скажешь на планерке?

Андрей вскинул бровь, удивившись осведомленности Максима.

— Что нашел твою жену, что ты вспомнил часть прошлого. И что ты не хочешь ее видеть, то есть им не нужно предпринимать никаких дополнительных усилий.

— А как ты думаешь, случись что, они смогут навредить ей?

— Не уверен, — соврал Андрей, потому что был твердо уверен в обратном — смогут, да еще как. Небольшая, но концептуальная, беседа с начальником охранки Свистовым была тому подтверждением. Если он не боялся угрожать одному из самых приближенных к объекту работников, то что говорить о, собственно, безопасности самого объекта, как духовной, так и физической.

— Если ты не будешь настаивать на свидании, то им в ней нет никакого интереса, — закончил он свою насквозь лживую мысль.

— Тогда передай, как ты придумал — что мы поссорились и я на нее зол. Что она причинила мне боль и все такое, но это уже в прошлом.

— Договорились.

— Но я смогу попросить тебя об одолжении?

— Каком?

— Проведать ее во время своего отпуска.

Андрей отпрянул от Максима.

— Нет, даже не думай!

— Я тебя очень сильно прошу. — Спящий выбросил руку вперед и железной, болезненной хваткой вцепился в предплечье психолога. — Не заставляй меня ломать договоренности и компромиссы.

— К чему это? — стиснув зубы, спросил Андрей. — Чего ты хочешь добиться?

— Ничего. Ты просто расскажешь, как ей живется, вот и все. Мне необходимо знать, что с ней все в порядке. Если я не вспомню еще чего-то нового, что изменит мое мнение, сделаешь, как я прошу?

— Да. Постараюсь.

— Постарайся. Я тебе верю. — Он отпустил руку, и Андрей с облегчением потер ее, разгоняя четыре красных следа.

— Еще какие-то пожелания, господин хороший?

— Нет. Это был верх того, что я могу желать отсюда и здесь.

— Как бы мне не хотелось тебя переубеждать, но ты прав.

— Еще бы. Можно я оставлю это себе? — он указал на фотографию.

— Да, конечно, — Андрей кивнул без раздумий. — Теперь можно. У меня еще есть копии, для отчета сойдет что угодно. Ты только особо ей не свети в палате. Вдруг, отнимут, черт их разберет. Иногда переклинивает и даже мои рекомендации не помогают.

— Спасибо. Знаешь, — Спящий светло и широко улыбнулся, — у меня складывается ощущение, что ты порою идешь против сильного течения ради меня. Это так?

— Возможно.

— Это так, — с уверенностью сказал он. — Если бы прозвучал иной ответ, то я бы усомнился. Но ты честен.

— Откуда тебе знать. Ты заведуешь земной корой и облаками, — Андрей поднялся и неспешно раскатал закатанные рукава рубашки. — А вот я — заведую душами. Я даже учился на это целых пять лет в институте.

— Это еще один плюс в твою копилку, доктор. Был бы я бабой — отдался тебе не раздумывая.

ДЕНЬ 69

— Привет. — Горданов поставил оранжевый, заполненный до краев, поднос на столик, напротив Андрей, и указал на стул. — Можно присоединиться?

— Здравствуйте, Илья Юрьевич. Конечно. — Психолог отодвинул свою еду в сторону, освобождая немного места, но, как ему показалось, полковник еще до официального приглашения начал опускать грузный зад на хлипкий с виду стул. Это было в его правилах.

— Как дела идут?

— Потихоньку.

— Как Максим?

— Нормально. — Андрей, улыбнувшись, замер с поднесенным ко рту куском бифштекса. — А чего это вы интересуетесь?

— Да так.

Горданов деловито поставил перед собой большую тарелку с борщом, открыл пластиковую миниатюрную упаковку со сметаной, выбрал ее всю ложкой, размешал, отломил кусок хлеба и принялся хлебать. Именно хлебать — шумно и смачно, ловко подхватывая чуть ли не на лету падающие жирные капли.

Андрей, немного понаблюдав, пожал плечами, и продолжил ужинать. Он, в отличие от полковника, не привык наедаться на ночь, пусть сейчас и было семь часов вечера. Но борщ с кусками мяса, жареная картошка, три котлеты, салат, пять кусков хлеба, сладкая булка и два стакана чая... Это было выше его физических сил, а не каких-то моральных установок.

В первом отсеке столовой находились только они вдвоем, за прозрачной же перегородкой второго уровня кипела жизнь. Наверное, в этом заключался здравый смысл, потому что служащие ФСКО, не допущенные до объекта, имели вполне определенную, тягомотную, рутинную работу, после которой хотелось расслабиться. Хотелось поговорить с кем-то, вкусно покушать, погулять. И часы, отмеряющие время перерывов и конца рабочего дня, для них являлись ровно тем же, чем и для миллионов офисных работников по всей стране.

Какие бы не собирались в одном месте индивидуальности, режим вскорости их ломал, прививая ранее противные и тошнотворные традиции, вроде "святой пятницы", "кофейного обеда" или "в курилке все знают обо всем".

Андрей отпил немного апельсинового сока и поймал на себе тяжелый взгляд Горданова.

— Что? — спросил он.

Полковник вдумчиво пожевал, сглотнул и, нахмурившись, сказал:

— Я верю в Бога.

— Поздравляю.

— А ты?

— Не особо.

— Понятно. Но если бы ты мог предположить, то кто, по-твоему, Максим?

— Человек с уникальными сверхспособностями.

— Типа, типа как супермен, да? У меня дочь постоянно смотрит этот мультфильм, где какой-то красный парень стреляет веревками и лазает по стенам домов.

— Это Человек-паук.

— Ага, он. — Горданов наклонил тарелку, собрал остатки борща в ложку и шумно выдохнул, отвернувшись и поглаживая себя по животу. — Но мне кажется, что Максим не супермен, потому что их не существует.

— Согласен.

— Мне кажется, что он и есть... — полковник замялся, по-прежнему глядя куда-то в сторону, стараясь не сталкиваться с психологом взглядом. — Он и есть Бог.