Чья-то заботливая рука коснулась осторожно моего лица. Её прикосновение понравилась мне, и я обрадовался очередному — сам пожелал прикоснуться к той, кто ухаживала за мной.
Тело пронзила боль. А я-то грешным делом решил: это всё сон. Но нет, я не спал, и новое приключение с последующим столкновением в рассветный час с лихим людом — не бред, а скорее сумасшествие.
В реалии меня вернул — кто бы мог подумать...
— Хорс-с-с... — просипел я, признав варвара. А также ту, кого про себя называл Нюшей — несказанно обрадовался Раде.
Это она вытирала моё лицо от крови — и тело.
Выходит, я жив — выжил, а мои братья... Они ушли... покинули меня... УМЕРЛИ...
Варвар стаскивал в одну кучу окровавлено-изгрызенные останки моих собратьев по несчастью, отмахиваясь копьём от падальщиков, время от времени трубил протяжно в рог.
А я-то понять не мог, что за странные и непонятные звуки раздавались тогда там во тьме, когда мои спутники уходили на свет один за другим, покинув меня во тьме.
И вот я лежу на руках у Рады — она рада возиться со мной, старается излечить тело. Но кто излечит душу? И душевная рана ещё нескоро заживёт у меня.
Знахарка улыбнулась мне искренне, просияв лицом, смутилась, выплюнув на руку ком пожёванной травы, и облепила им мои раны, вызывая нестерпимую боль — прижалась, вздрагивая и дрожа точно так же, как и я, словно забирала у меня мою боль — лечила.
И я не сомневался: вылечит — обязательно. Иначе бы Папаня не сказал мне то, что я услышал от него — узришь. Вот и зрел тех, у кого был в неоплатном долгу.
Потянуло палёным. Хорс жёг останки моих собратьев, но падальщики со стервятниками по-прежнему паслись и кружили подле нас.
— Га, — указал он нам с Нюшей на ладью.
Не сгорела, но обгорела изнутри, да и снаружи — правда, несильно, достаточно будет стесать то, что успели облизать занявшиеся языки пламени, и ни одну доску не придётся менять. А то и так можно оставить, если не обращать внимания на эстетическую составляющую ладьи.
И новый всплеск воды по иному борту.
С другого берега реки плыли челны. К нам, на борт ладьи, пожаловали охотники, те самые, кто отловили меня и Коня, но как выяснилось: остались на ином берегу, и следили за нами, не вмешиваясь в потасовку с лихим людом.
И я понимаю их, хотя не до конца. Не мстили же они нам? Или не хотели зачинать войну с лешаками и жихарями — те вернули им соплеменницу — были рады видеть Хорса с Радой, но не меня.
Хорс заявил им: то не им решать мою судьбу и даже не Яриле, а той, кто спасла меня. И ей не дозволялось возвращаться в родное селение к сородичам — окончательно сделала свой выбор — и не в их пользу, а в мою; знать дозволят поселиться где-то тут, в родных землях, но близко к селению не подпустят — и назад не примут.
Ну и на кой я сдался такой калека совсем ещё юной и молодой девке? Что она будет делать со мной? И дальше нянчится? Так уж лучше б сдох! И зачем только отреагировал на рог Хорса?.. Вот же где варвар! Так подставил меня, а и я — спутников! Не слезь тогда с крыши, успел бы выстрелить, а возможно и лихой люд попугать, если не пострелять. До ладьи было рукой подать — прыгнул и отчалил. А так, куда все отчалили, и без меня, куда мне в любом случае со временем заказана дорога.
И я остался тут один — в неоплатном долгу перед ними.
— Бросила б ты меня, Нюша... — удивил я Хорса, назвав Раду неизвестным ему именем.
Но она уже привыкла к тому, что я именно так её и величаю — приветливо улыбнулась мне.
Боже, да за одну её улыбку я готов хоть куда и хоть кому всё что угодно свернуть, а в первую очередь себе в очередной раз шею.
Повернул и вскрикнул от боли.
— Ша... — смутилась Нюша.
И такой мне букой нравилась ничуть не меньше, а может и много больше, чем когда улыбалась.
— Ну, извини, родная... — простонал я.
И снова шипение — мне от неё.
А ты, оказывается, злючка, Нюшечка! — скривил я уста в улыбке оскала.
Уж что, и как получилось, а был сейчас способен я — только на это, калека. И другим нескоро стану, если вообще изменюсь в лучшую сторону. В чём лично я очень сильно сомневаюсь. Зато Нюша на многое способна, например, растопить лёд моего сердца всякий раз при одной улыбке мне или смущении с последующим недовольным шипением — серчала всё больше на меня. И в этом больше виноват сам, нежели она.
Нет, надо держаться, ради неё, а не раскисать и сопли пускать. Мужик я или где?
Вот, где — и было интересно мне.
Вскоре варвары пересадили нас с ладьи в чёлн, и Хорс поплыл куда-то вместе с нами.
Ага, приток обнаружился сразу, за зарослями, и там, на не такой большой и широкой реке — островок. Варвар бросил нас на нём, не сказав ни слова о том: мол, ещё вернётся и проследит, чем мы тут занимаемся.
Нет, просто бросил — и живи, как знаешь, если сумеешь выжить — без огня, еды и...
Воды тут было, хоть утопись. Да мне добраться до неё без помощи Нюши никак. Так что могла не волноваться, что пойду топиться с горя. Прежде помучаюсь, нежели сдохну тут.
— Ты уж прости меня, Ню... — заставил я смутиться её. И к этому самому смущению дикарки как раз и подходил укороченный вариант прозвища придуманного мной ей сейчас.
Нюша улыбнулась, порадовав меня, а затем смутилась как всегда — ничуть не изменилась.
Бросила одного. Я надеялся: насовсем. Ага, размечтался, наивный.
Вернулась и с рыбёшкой в руках.
Вопрос на засыпку — как будет готовить её? Не сырой же станем употреблять?
Удивила в очередной раз, раздобыв огня, и запекла рыбёшку на углях — принялась кормить меня с руки.
Ну да, вспомнил я: мы в ответе за тех, кого приручили. И она меня — быстро. Я бы даже сказал: с первого взгляда. А разбойники послужили нам сводниками сродни амура. Даже стрелами истыкали — меня.
Раны не переставали ныть, и я. Вот Нюша и занялась мной в очередной раз, что-то жуя, мазала кашицей.
Что ещё для счастья надо? Идиллия — если не сказать больше: несбыточная мечта идиота. Нам оставалось справить "землянку", да обзавестись детворой. Но прежде самому встать крепко на ноги и...
Разбойники заплатят мне за смерть Коня, Папани, Доки, Акима, Багра и... водоплавающего. Нет, не так, у него было имя! За Володьку Скитальцева!
Скитальцем и стал я, благодаря всем им и той, кто ни на миг не покидала меня и хлопотала, стараясь вылечить и поднять на ноги.
* * *
— Сюда! Они здесь, Зырь! Зри их — пожри и обрати! — заметался бесплотный вблизи погоста.
Навь вывела его вперёд стража к жихарам.
— Чую поживу... — взвыл бесплотный, клича беду. — У-у-у...
Заслышав его глас, обычные твари разбегались.
— Теплокровные... — Зырь учуял их. — Свежая кровь...
— Угробь всех, — наказал Шиш*.
* шиш — злобный дух (в древности).
И навь по взору Зыря устремилась за частокол на погост, а сам страж, ломая стену из брёвен, принялся крушить землянки жихарей.
— Жратва-А-А...
Зачалась кровавая жатва.
Глава 8
"Мы в ответе за тех, кого приручили!"
Не помню, как уснул, но когда очнулся, Нюши рядом не было. Прислушался, и мне показалось: вроде тихо — я остался на острове один. Может это и к лучшему — для нас обоих. Любая девчонка возраста Нюши в моём мире давно бы свалила, заявив: ты не в моём вкусе, мальчик! И послав улыбку оскала, аки здешняя тварь, отстала. А здесь кто-то опять зашумел.
До слуха донёсся отдалённый всплеск воды, а за ним приближающиеся шаги. Я насторожился, и зря — только причинил себе боль, сморщился.
Нюша смутилась, бросив рыбёшку наземь, и прыгнула ко мне, припадая на колени — осмотрела раны.
Да я сам видел: они затянулись на мне, как на собаке.
— До свадьбы заживёт, — скривился я, стараясь изобразить некое жалкое подобие улыбки.
— Где болит? Какая из ран?
— Здесь, — ткнул я себе в грудь в стороне от раны. — Сердце!
Удивил. Нюша смутилась больше прежнего, заявив: оно у меня в полном порядке.
— Оно может и да, а вот я — неуверен.
Ей показалось: я усомнился в её способностях знахарки.
— Нет-нет, что ты, моя хорошая. И вижу: хлопочешь по хозяйству всё одна да одна, моя милая хозяюшка. А я не хочу быть обузой! Оставила б ты меня, а? Зачем я сдался тебе, Нюшечка?
Рада не сразу нашлась, что ответить на мои слова. И я понял — переборщил. Мне на неё молиться надо, как Папаня про себя, а я... эгоист!.. И это ещё мягко сказано!
— Ну прости, если обидел. Не хотел — и в мыслях ничего плохого не было! Нашло на меня что-то, а что — и сам не знаю, и говорю...
Я прикоснулся к Раде, хотел погладить, но она отскочила от меня, как пугливая зверушка, и подобрала рыбёшку. Хищный улов обнажил клыки, стараясь ими достать дикарку — клацнул. Это последнее, что сделала рыбина. Рада схватила её за хвост и...
Я зажмурился. Вот уж никогда не подумал бы, что она способна ударить рыбу головой о камень, да ещё с характерным хрустом черепных пластин — изваляла в грязи, не думая очищать от чешуи, и отправила запекаться на угли.
Мне лишь молча оставалось наблюдать за действиями спутницы — назвать её сожительницей, у меня не поворачивался язык, и не по тому, что я был воспитан. А и думать об этом с моей стороны в отношении неё было верхом наглости. Знахарка для меня ассоциировалась со святой — чистая душа, и думала о людях, не взирая на то, какой человек приходил к ней за помощью — всем оказывала её, в том числе и нам, страхолюдам.
Наконец, она палочкой выковыряла кусок запёкшейся не то глины, не то мокрого песка, вновь взялась за тот самый булыжник, о который разбила голову рыбины, и сейчас с тем же успехом принялась разбивать с неё земляную корку.
С ней вместе при откалывании и отваливалась чешуя.
Знахарка ловким движением руки разделила рыбёшку на две части, и одну сунула мне — на этот раз на широком листке растения подобного на лопух, словно намекала мне, кто я есть на самом деле.
Я потянулся к нему, как тогда к ней, пытаясь загладить свою вину, и понял: лучше бы она размозжила мне голову камнем, чтоб я не мучился, как рыбёшка — застонал, не в силах сдержаться от боли. И знахарке пришлось кормить меня с руки, как прежде, а затем ещё поить, поднеся в пригоршне воду с реки.
Я уткнулся лицом ей в руки с водой, и мне показалось: ничего вкуснее в жизни не пил. Вдруг затем заметил: поднося мне в очередной раз воды, она что-то шепчет — не иначе заклинания.
Ах ты, чародейка моя! Спасительница!
Мне хотелось поскорее встать на ноги и отплатить ей добром за добро, позабыв: после ран, нанесённых мне разбойниками, не выживают даже в моём мире. Соответственно должен до скончания века благодарить ту, кто залатала мне их, и продолжала ухаживать и лечить, меня калеку.
— Нюша, не молчи, давай поговорим.
— Тебе нельзя, Шаляй. Не трать понапрасну силы.
— Да мне, честное слово, нетрудно, — кашлянул я.
— Я пойду, — засобиралась Рада.
— Куда? Опять рыбу ловить? — интересно было мне узнать, как она это делает — не руками же?
Знахарка улыбнулась, растопив лёд моей души. Удалилась.
Нет, — решил я про себя, — так дело не пойдёт! Возьми себя в руки, Шаляй! И... Валяй!..
Скрежеща зубами и сжимая их едва ли не до треска эмали, я перевернулся кое-как на живот, пополз, если так можно выразиться. Наверное, раздавленная машиной черепаха на проезжей части быстрее передвигалась, чем я сейчас. Однако не сдавался, прополз метр. В моём случае уже подвиг.
Ага, как бы не так — выдохся.
Ползи дальше, червяк! Ну же, давай, слюнтяй! Или будешь валяться, пока девка носиться как угорелая подле тебя, ухаживая? Привыкнешь и превратишься в неподвижного увальня, обрастая жирами, точно гиппопотам!
Шевелись, толстокожий!
Ползти я больше не мог, сделал непродолжительную паузу, надеясь: после минутной передышки, затянувшейся намного дольше, сдюжу подняться на четвереньки и...
Скопытился, без сил зарываясь лицом в песок. Фыркал и плевался им.
Скороход, блин!..
На мою удачу, знахарка надолго ушла, покинув одного, что позволило мне предпринять очередную попытку, оказавшуюся сущей пыткой для меня, инвалида.
Не сдаваться, Шаляй! Валяй! Русские не сдаются... — прополз я повторно меньше метра, и на четвереньки больше не встал, так ещё и руку кажется, вывихнул. А мог и сломать, калека!
Я не услышал, как Нюша подкралась ко мне, застав в стороне от тлеющих углей — отругала и снова подтянула туда, откуда я полз.
Что ж ты наделала, моя хорошая!.. Зачем?..
И рыбины у неё я не заметил, зато свою куртку в дырах от стрел, и отстиранную от крови. Знахарка подоткнула её мне под голову, что-то там запела сродни "баю-баюшки баю", убаюкивая, словно малое дитя, заставив погрузиться в сон. Мне снились спутники. Я снова просил у них прощения за то моё упущение, когда они доверили мне свои жизни вместе с карабином Доки, а я подвёл их... под монастырь.
Возведёшь его, и считай: мы квиты, — улыбнулся по-отечески Папаня.
Непременно, — заверил я. — Если вновь смогу ходить сам — без посторонней помощи!
Видение исчезло, и вместо Папани подле себя я узрел знахарку: пучком душистой травы она смахивала с меня испарины пота, катившиеся градом крупных капель.
Похоже, я испугал её, крича сквозь сон. Вот и решила: мне снится кошмар, и я брежу.
— Ты уж не серчай на меня, моя милая, — постарался я отблагодарить её на словах — ничем иным пока не мог в силу собственного бессилья.
Знахарка улыбнулась, смущаясь раз от раза всё меньше, понемногу привыкала ко мне, ну и я к ней. А сразу приручила, вот и была теперь в ответе за меня, держа его перед родовитами.
И всё-таки Хорс некрасиво обошёлся с ней. Ладно, со мной, я ещё не такое заслужил, и ссылка на остров с его стороны мне — подарок судьбы, а вот Нюша — даже не знаю чей! Не иначе Небес — ангел во плоти!
Такой я и видел её, не замечая изъянов, на кои бы мне указала иная завистливая девчонка — на все её недостатки — причём сразу, не стесняясь, высказала бы всё в глаза. Но соперниц у неё по определению не было, и уж тем паче для меня. Поставь подле Нюшечки хоть Мисс Мира и мировую топ-модель в одном лице, даже не взглянул бы в её сторону, а и дальше б смотрел с умилением на мою милую, нежную и заботливую дикарку.
Если это любовь, а неземная до гроба, то большего и желать мне нечего, я согласен прожить остаток дней на этом самом островке с ней, не встречаясь больше ни с варварами, ни с дикарями, населявшими этот мир — готов был обзавестись подсобным хозяйством или заняться рыболовством.
Размечтался, мои потуги не увенчались успехом, я снова провалился во тьму, где меня поджидал Дока. Я уже предвидел, что он скажет мне, коря за то, что я с карабином в руках не сумел отбиться от дикарей — хотя бы сам, но... Нет, он не для этого потревожил меня, пытаясь о чём-то сказать, и я, как назло, не понимал его, и не слышал.
— Шаляй... Шаляй...
Я откликнулся на голос той, кто продолжала заботиться обо мне, не позволяя податься со спутниками из тьмы на свет, откуда они постоянно являлись за мной.
