Венец Эпикоридов (1-14)

Она пошла вдоль храма Яргоса. Его фасад украшали статуи величайших императоров Румна — Ридгар Великий, Максимин Железный, Антонин Твёрдый, Гордиан Сирингийский, Констанций Лев. После смерти деда, прославленного Виттелия Солнце, Генриетта была уверена, что отец поставит в этот ряд его статую. Но Кнорп не поставил статую своего отца.

Кнорп как-то сказал, что лучше бы Виттелий был изверг, кровожадный тиран, падкий до порочных наслаждений. Тогда бы в империи было спокойнее.

Она не поняла слова отца сразу, после — поняла. Их всегда сравнивали, деда и отца, и сравнение было не в пользу Кнорпа. Только раз на пиру один льстец принялся восхвалять Кнорпа в пику Виттелию. Её отец счел лесть за тонкую насмешку, и царедворцу залили горло свинцом.

После Кнорпа на колесничный трон взошел ее братец Бренердин, но и он не поставил у замкового храма Яргоса статую деда. Утонченному Бренердину, видите ли, было больно, что Виттелий до основания разрушил Суниссу, прекрасный элланский город со знаменитыми нефритовыми фонтанами (нефрит был доставлен в Румн и пошел на отделку храма Бокаты Пряхи). Бренердин и слушать не хотел о том, за что была наказана Сунисса, а ведь мятежные граждане Суниссы, ни много ни мало, перебили румейский гарнизон.

Почему же она сама не поставила статую великому деду? Когда-то она поклялась себе, что поставит, при первой возможности. Эта возможность появилась три с половиной года назад, когда она стала императрицей. Но статуи деда у замкового храма Яргоса нет, да и не будет.

Зачем дед, опытный и мудрый правитель, выдал ее за пустышку Уриена? Юность ушла, как вода в песок, любовное вожделение угасло, и остался ничтожество муж. С годами она всё больше убеждалась, как ошибся прославленный Виттелий. Когда же Уриен стал императором, он за считанные месяцы наворотил такого, что оставалось лишь беситься и рвать на себе волосы.

Нет, никогда она не поставит статую премудрому деду.

Она обогнула Львиную башню, широкую и приземистую, в которой отводились места гостям из знати. Слева находился маленький дворец Двух Агриппин, стены выложены плиткой из резной слоновой кости. Триста лет назад император Аргиппа, которому была предсказана смерть от руки внука, запер в этом отдельном дворце двух своих дочерей. Жило поверье, будто темными ночами, если прислушаться, у окон маленького дворца можно услышать любовные стоны принцесс, грешащих с тюремщиками.

Она пересекла дворик Поющего Дракона, прошла две арки, миновала три поста преторианцев. Солдаты, нёсшие службу, подтягивались и брали на караул.

Она прошла Хризолитовую арку, подарок олифийского правителя. Лоллия Мандрила и Элжора Борса не отставали от нее ни на шаг, что было чрезвычайно неудобно. Старуха Мандрила, матрона весом под двести футов, уже дважды наступила ей на пятку.

Очередные караульные ударили копьями о каменные плиты.

Хрустальная башня возвышалась над ней, вход охраняли два мраморных дракона с вытянутыми зубастыми мордами, сидевшие на задних лапах как коты.

Мраморные, бронзовые, порфировые, ониксовые и обсидиановые драконы попадались в замке на каждом шагу. Существовала старинная замковая легенда, будто один из этих драконов — живой, помещенный в искусственную шелуху. Нужно особым образом постучать по нему, чтобы его разбудить. Когда-то, в исчезнувшем детстве, они с Бренердином носились по замку и стучали, стучали по драконам, — по крыльям, лапам, чешуйчатым брюхам и носам, надеясь найти тот самый секретный набор перестуков. Однажды Бренердин соврал ей, что нашел, нащупал код, что медный, с прозеленью, дракон у Антониева бастиона шевельнулся. Она чуть не убила брата тогда.

На ходу она дотронулась до драконьих рожек и вошла в Хрустальную башню. Подумала, понадобится Каллист. Почему его нет в числе сопровождающих? Желтолицый абассинец, императорский вольноотпущенник, исполнял обязанности ее секретаря.

Она послала Арсу за пройдохой секретарём, заодно разогнала фрейлин, — не до них. Оставила при себе только Марка Кальпурния. Молочные Сёстры остались сами собой. Ей долго пришлось бы изъясняться, попытайся она спровадить их.

Внутри Хрустальной башни не было караулов, только кое-где у дверей сидели за шитьём служанки. Бездельницы стрекотали без умолку, а то и весело смеялись, не ожидая ее появления. Нечестивицы веселились, а ведь ещё не остыла земля под погребальным костром ее мужа... Она устала отвешивать оплеухи. Хорошо, что Молочные Сёстры начали помогать. Одна веселушка хохотала, зажмурив масляные глазки. Жаль, что алебастровая статуя Матери Бокаты разбилась о макушку девчонки с первого удара.

В зале Сильвии Несравненной даже в солнечный полдень стоял полумрак, светильники горели круглыми сутками. В окна Хрустальной башни был вставлен чистейший горный хрусталь, но в этой зале, по приказанию императрицы Сильвии, прозрачный хрусталь заменили на дымчатый, с сиреневым оттенком. В молодости — писаная красавица, Сильвия ненавидела свои морщины. Ещё больше она ненавидела только девичьи румяные щёчки.

Четыреста лет как умерла императрица Сильвия. Служанки клялись, что в дымчатом хрустале окон иногда появляется отражение красавицы с рогатой причёской, какие триста лет как вышли из моды. Генриетта била наотмашь по болтливым губам. Что за чепуха, она не верила в призраки.

Молочные Сестры привычно встали у дверей. Скоро они устанут, приставят к дверному проему кресла и усядутся как хавроньи, надёжно перегораживая проход.

Генриетта опустилась на скамью из черного дерева, с мраморными ножками. Она ненавидела спинки в стульях и креслах. Спинки расслабляют, изнеживают, а сейчас ей не до покоя и неги.

Она взглянула на Марка Кальпурния. Тяжелое чрево, сильные руки, напоминающие обезьяньи, гладко выбритый подбородок. Глаза под толстыми желтоватыми веками казались сонными, но это был обман зрения.

Иногда ей казалось, что толстячок неравнодушен к ней как к женщине...

Скрыв улыбку, она жестом приказала Марку Кальпурнию приблизиться.

На поясе у Кальпурния висел короткий кинжал в простых кожаных ножнах, а на животе, свешиваясь с короткой шеи, — серебряная цепь с крупными звеньями, такие цепи носили румейские и иолийские купцы. Согласно обычаю, сторговавшись, купчина приговаривал: "Моё слово крепко, как моя цепь". Марк Кальпурний, поставщик императорского двора, заведовал строительными подрядами, поставлял провизию на дворцовую кухню и в казармы. Вся внутренняя отделка дворца, гобелены и гардины, — всё, что покупалось за последние десять лет, было его, включая пыточный инструмент в Антониевом бастионе.

— Марк, — сказала Генриетта, — ты подумал, о чём я просила тебя?

А спрашивала она о самом обычном деле: где бы занять денег.

— Тисовые Торговцы могут предоставить вашему величеству пятьдесят золотых талантов. Я говорил с Эбеновым братством, они займут тридцать пять тысяч золотых сестерций сроком на один год. Оружейные торговцы дадут двадцать тысяч "колесничих". "Рыбари и Мореходы" — двенадцать тысяч золотых. "Слуги Лозы" — шесть тысяч золотых...

— Не утомляй мелочёвкой. Сколько получается всего?

— Двести двадцать шесть золотых талантов и полтора миллиона сестерций серебром.

Цифра не вдохновила. Ей требовалось втрое больше, и это только на ближайшее время. Она ещё не расплатилась с преторианцами, подавившими Соломенный бунт. Она пообещала по сотне золотых каждому солдату. А ведь каждому знаменосцу надо дать вдвое больше, центурионам — втрое, а трибунам когорт — впятеро. Иначе — новый бунт, на этот раз — солдатский, и у нее уже не будет противоядия. Как она погорячилась... Преданность претория можно было купить гораздо дешевле. Вот только кто бы подсказал ей это, когда всё висело на волоске?..

Чтобы расплатиться с преторианцами, ей нужно полмиллиона "колесничих", или пятьсот талантов золотом. Доходов императорской казны едва хватало на текущие выплаты легионам и преторию. Управитель дворца каждый день плакался, жаловался на дерзость кредиторов. Князь Эмилиан Регул, чья провинция граничила с землёй, захваченной новийцами, слал письмо за письмом, — просил денег, денег... Ему поручалось набрать два легиона, но его провинция, Дакрия Ближняя, была разорена войной. Она не отвечала Регулу...

— Мне нужно пятьсот талантов, — сухо сказала Генриетта. — Пятьсот, ты слышишь?

Марк Кальпурний развел руками.

— Ваше величество, я — ваш преданный слуга, но мои подвалы пусты, поверьте... Два года назад я занял покойному ридгару, вашему супругу, двадцать тысяч "колесничих", сроком на один год. Долг не возвращён. Полгода назад я занял вашему величеству пятнадцать золотых талантов с отдачей через три месяца. Я разорён, совершенно разорён!

— Хватит хныкать. Сама знаю, второй раз тебя не проведешь. Не нервничай, когда-нибудь я обязательно расплачусь с тобой. — Она помолчала, продолжила внушительно: — А теперь вот что скажи, Кальпурний. Так ты дашь мне взаймы пятьсот талантов золотом?

Она немного поиграла с купчиком. Он то бледнел, то заливался краской. И с чего она взяла, что он когда-то поглядывал на неё с вожделением? Старейшина Тисовых Торговцев, как всегда, с вожделением ласкал только свою мошну.

Она решила переменить тему.

— Теперь вот что, мой преданный Кальпурний... У меня есть император, но нет императорской короны.

И это был не первый их разговор.

Как только она не изворачивалась, что не предпринимала, лишь бы вернуть драконий венец!

На переговорах с новийцами она прямо спросила о драконьем венце, она предложила плату, пять тысяч золотых талантов. Встретив отказ, стала набавлять, дошла до сотни тысяч. Во всём мире не нашлось бы столько золота...

Новийские старейшины не стали уличать ее во лжи. Они только качали головами. В довесок, она предложила половину Ближней Дакрии. Про Дальнюю Дакрию уже не приходилось заикаться. В ответ новийцы кратко сказали, что цена драконьего золота им известна.

Они даже не начинали торг.

По возвращению в столицу Генриетта, едва разделавшись с Соломенным бунтом, кинулась искать воров, способных выкрасть драконий венец. От Кальпурния, имевшего везде свои связи, ей было известно, что новийцы поместили драконий венец в свой первый храм в Эттинее, срубленный на скорую руку из сосны.

Об ее нуждах полетела молва. Отовсюду в Зубчатый Замок стали стекаться авантюристы разных мастей. Были и субъекты, знавшие толк в колдовстве, ещё те показывали фокусы. Двум она отрубила головы, молодчики неприкрыто хотели ее надуть. После этого публика пошла поприличнее.

Вскоре она очень близко познакомилась с воровскими приличиями.

С Золотого Берега прибыли знаменитые Незаметные Братья, Кальпурний устроил встречу. С нее попросили сто золотых талантов авансом. Она задержала выплаты легионам — она заплатила ворам... По совету Кальпурния, она проследила за наёмниками. Когда Незаметные Братья, вместо того, чтобы отправиться на север, погрузились на корабль, отплывавший на юг, она задержала их прямо в порту. Незаметные Братья были подвешены к столбам за ноги, с перерезанным горлом, а золото вернулось в императорскую казну.

Другие, не менее известные хитники, сирингийские Охотники Лисы, задумали ещё премудрее. На тайной встрече в Сабуре наглецы попытались взять ее в заложницы. Может, у них и получилось бы, не вмешайся придворный колдун.

— Государыня, венец до сих пор у новийцев в храме, — сказал Кальпурний. — Храм — в военном лагере. Силой венец не взять.

— Врё-ёшь. Взять! Джефрис завоюет его в битве, точно так же, как его получили новийцы.

Она впилась взглядом в лицо купца. Не приведи боги, если бы заметила усмешку. Но нет, какая усмешка. Кальпурний не сдуру разбогател, он отлично владел каждой частицей своего фасада.

— Но до битвы ещё нужно дожить, а коронация совсем скоро, — сказала Генриетта. — Я говорила тебе, назначено на Большие Реналии. В этот день Джефрис должен надеть на голову что-нибудь наряднее солдатского шлема и потяжелее, чем венок из луговых цветов.

Молочные Сестры зашевелились. В дверях показалась Арса, за ней — Каллист. К сожалению, верные слуги императрицы не догадались остановиться и представиться за десять шагов от входа. Как только они переступили порог, Мандрила пнула Арсу слоновьей ногой, вон из залы, а Борса схватила худосочного Каллиста за горло.

Окрик Генриетты образумил рьяных стражей.

Арса, отлетевшая на пять шагов, долго скакала как обезьянка, щеря зубы и махая кинжалом в воздухе. Всё никак не могла успокоиться. Вольноотпущенник Каллист повёл себя солиднее, сел на край сандаловой скамеечки, щупая примятое горло.

— Сколько будет стоить слиток драконьего золота? — спросила Генриетта у Марка Кальпурния.

— Не слышал, чтобы кто-то продавал драконье золото. Такого продавца нет ни в Эттинее, ни на Золотом Берегу, ни в Сирингии. Разве на островах... Нет, и это вряд ли.

— А мизийцы? Или варвары за Длинным морем?

Купец покачал головой.

Она ожидала такой ответ.

— Значит, новый венец мы сделаем из драгоценных камней. И золото тоже потребуется, пусть и не драконье. — Она повернулась к камеристке. — Арса, подай ларец.

Карлица принесла и поставила на стол ларец чёрного дерева, безо всяких украшательств. Откинула крышку. Генриетта подала знак, и Арса стала извлекать одну вещицу за другой.

Это было так называемое "сокровище Астраков". Генриетта взяла его из Забральной башни. Ещё во времена Порфировой империи император Максимин Железный привез этот ларец из мизийской Ларисы, разграбив казнохранилище царя Астрака. Скуповатый Астрак постоянно задерживал выплату имперской дани.

Карлица раскладывала на столе мужские драгоценности: тяжелая цепь из прямоугольных золотых пластинок, пара золотых наручей, три наплечных браслета. Последней Арса вынула корону, которой венчались на царство цари Лариссы, — тонкий золотой обруч с рельефными изображениями охоты, в центре — крупный шлифованный рубин, золотая оправа камня в форме солнца с волнистыми лучами. Помимо рубина, корона была украшена пятью желтыми алмазами грубой обработки, помещёнными в кольца из огненных опалов. Наручи, браслеты и царская цепь также были богато инкрустированы драгоценными каменьями.

Кальпурний перебрал "сокровище Астраков", предмет за предметом. Особенно его заинтересовал один браслет. Он показал его Генриетте:

— Вот этот единственный камень стоит дороже всего остального. Это — красный алмаз, если меня не обманывают глаза.

— Из этой кучи безделушек можно ли собрать одну приличную корону? Такую, которую любой назвал бы императорской? — спросила Генриетта.

— Я — не золотых дел мастер, государыня. Но если собрать все лучшие камни в одном изделии, получится редкостная вещица.

— Кого из мастеров ты посоветуешь? Только не надо ни мизийцев, ни авилонян. Измельчат, испакостят. Блеску у них много, а за душу не берёт.

— У меня есть один знакомый афарянин.

— О! Когда я слышу "афарянин", я вспоминаю братца Бренердина. Вот уж кто был афарянин, так афарянин! Нельзя ли обойтись без афарян?