Время Крылатых. Часть первая. Серый холм

Небольшой овальный зал был скупо освещён пламенем жарко натопленного камина. В нос ударил тяжёлый запах незнакомых трав, пригоревшей пыли, меха и мускуса. Ноги утонули в толстом шерстяном ковре, багровом, с чёрной ратпмарской вязью по краям. Шедшая позади Рашми легко подтолкнула его в спину и закрыла за собой ворота на засов.

— Долго бродишь, Фархад.

— Виноват, Яс.

У камина, на скамье сидел молодой лев. Крупный, с медной гривой, одетый в чёрные кожаные сакаши и чёрную кожаную хурку, отороченную серебристым лисьим мехом. На его коленях покоился боевой топор, на длинной, обмотанной кожаной тесьмой рукояти.

— Кто с тобой?

— Нильгау Рашми, дочь Икрама. Она с юга. Ирбис Рохом, воин деца Карраха, бунак — Голый Череп. Местный, с хребта Быхар. Больше этой ночью в башне никого не было, Яс.

Пока Яс испытующе пялился на нервно дёргающийся кончик хвоста стоящего перед ним гепарда, Рохом с любопытством осматривался.

Справа от камина, в полумраке, у стены сидели двое. Матёрый полярный волк, широкоплечий, лобастый, с тяжёлыми челюстями и недобрым взглядом. Его спутница — молодая волчица, выглядела более дружелюбной. Она с любопытством посмотрела на Рохома и Рашми, а затем принялась рассматривать сидящих как раз напротив четырёх молодых львиц, одетых в замшу и дорогие меха.

— Жёны Мигроса, — Рохом ощутил возле своей щеки дыхание Рашми, — старшая — Айб, та что в соболях. Рядом Этайн. Та, с кинжалом и в горностаевой хурке — Айфа. Последняя — Фанд, младшая...

— Тихо там! — Глаза Яса остро сверкнули в полумраке зала.

На Рашми пристально посмотрела, стоявшая за скамьёй львиц, высокая маралиха в волчьей хурке и с парой малых секир в руках.

— Несчастье посетило Рамир в эту ночь. — громко заявил Яс.

— Погоди. — вдруг строго оборвала его Айб. — Никакого несчастья не случилось.

Сбросив с плеч тяжёлую меховую накидку, под которой оказалась серая замшевая рубаха, львица поднялась со скамьи и подошла к камину.

— Никакого несчастья не случилось. — повторила львица. У неё был приятный низкий хрипловатый голос. — Вчера, после вечерней трапезы, устроенной в честь посланцев с севера, Ягморта и Куанги, король почувствовал себя плохо. Яс принял верное решение — не сообщать о случившемся никому и, да простят нас высокие гости, ненадолго задержать присутствующих... — Айб заметно нервничала.

Рохом не слушал львицу. Он наблюдал за волками.

Ягморт...

Младший брат нынешнего конунга Хортага, Хангара Чёрного. Тот самый Ягморт, чьё войско решило исход битвы при реке Калее в пользу Форна. Тот самый Ягморт, прозванный ещё в детстве Костогрызом за то, что в драке откусил руку своему сверстнику.

Волк внезапно повернул голову, поймал его взгляд, царапнул Рохома ответным взором блекло-жёлтых глаз. Равнодушно отвернулся, и нетерпеливо шаркнув по полу хвостом, расстегнул свою тяжёлую хурку из меха выдры.

— ... лишь после того как наш вудул осмотрит его величество...

— Я могу помочь.

— Что? — львица обвела глазами зал.

— Я могу помочь. — сидевшая рядом с Ягмортом волчица поднялась со скамьи. — Я Куанги, потомственный вудул из рода Аканга. Уверена, что моих знаний...

— Конечно. — сдержанно кивнула Айб. — Рашми?

— Да. — отстранив Рохома, нильгау подошла к львице.

Айб молча указала на массивную низкую дверь под глубокой сводчатой аркой за своей спиной. Волчица уже направилась туда.

— Я с ними! — лев было сорвался со своего места, но тяжёлая ладонь Айб легла на его плечо. Рашми, тем временем, обернулась и пристально посмотрела на Рохома.

'Подойди' — одними губами, приказала она ему. Тот не сразу понял, что хочет от него антилопа.

— Подойди, говорю! — сердито зашипела нильгау. Склонившись к уху барса, Рашми спросила:

— Пауков боишься?

— Что? — оторопел барс.

— Со слухом не лады?! — антилопа явно не шутила, — Поймай и принеси мне. Поживее, и лапы ему не оборви.

Рохом решил, что над ним смеются, но Рашми смотрела строго и барс растерянно кивнув, спешно покинул зал.

У дверей он наткнулся на стражника. И не на кого-нибудь, а на самого Гаржа. В руках у тигра был боевой топор, а поверх неизменной хурки из коричневой шкуры топи, была одета кольчуга.

— Я вернусь. — предупредил тигра Рохом, — Скоро...

Гарж лишь сурово кивнул.

В это время года поймать паука можно было только в одном месте. Натужно сопя, Рохом елозил в тесном кухонном чулане, за печью, цепляясь за расставленные корзины, роняя мётлы и ухваты. Одного паука он уже упустил и тот спрятался в пирамиде пустых горшков. Второй, размером с незрелую сливу, сидел в углу под потолком, и как казалось Рохому, издевался. Обеспокоенному вознёй в чулане кабану Крофу, барс рявкнул, что греметь барахлом ему приказал Фархад. Кроф осторожно прикрыл дверь и больше не заглядывал, а Рохом со злостью подумал, что не задумываясь отдал бы полжизни за возможность вновь оказаться на вольных ледяных просторах Ташигау.

Поймать паука оказалось легче, чем до него добраться. Бережно держа двумя пальцами хрупкую добычу, барс покинул чулан, и нос к носу столкнулся с Каррахом.

Рысь прижал его к стене, крепко ухватил за ворот и зарычал, не скупясь на слюну:

— С ночи ищу! Всему децу хвосты узлами завязал, даже кабарге! Пошел за мной!

— Не могу. — отстранился барс, — Я правда не могу.

Каррах покосился на паука.

— Девкам такое не дарят!

— Знаю. Могу идти, децар?

— Я больше не децар... — оттолкнув барса, Каррах исчез в сумраке галереи.

Гарж пропустил его в зал без лишних вопросов. Отдав добычу Рашми, которая в сопровождении волчицы ушла в королевские покои, Рохом устало опустился на корточки у порога. Яс и львицы о чём-то шёпотом совещались у камина. Фархад подсел к Ягморту, Маралиха с секирами, присела на опустевшую скамью и скучая, принялась рассматривать свои чёрные с белым ратпмарским орнаментом, чукаши. На Рохома никто не обращал внимания и это радовало. Встреча с Каррахом порядком потрепала барсу нервы.

Нильгау вернулась скоро. Паук неторопливо ползал по её ладони. Яс и львицы вопросительно посмотрели на Рашми, но антилопа лишь бросила на ходу:

— Король спит. С ним Куанги, она вернётся и всё расскажет. — проходя мимо Рохома, она тронула его плечо, — Пойдём...

— Зачем эта чушь с пауком? — спросил Рохом, когда они вернулись в покои нильгау.

Антилопа выпустила паука в угол комнаты недалеко от очага.

— Следи что бы не уполз. — на ходу бросила она и исчезла за дверью.

Рохом опустился на большую туго набитую сухой травой подушку и отхлебнул прямо из котелка холодный матар.

Время шло, паук ползал по стене, вызывая у Рохома желание запустить в него кружкой. За забитой тряпьём бойницей Рамир жил своей обычной жизнью. Было слышно, как кто-то метёт южный двор, как из подвала выкатили тяжёлую бочку. Рохом подбросил поленьев в очаг, повесил над огнём котелок с водой. Ожидая пока вода закипит, Рохом прошёлся по комнате, снял со стены палицу, подержал в руках и повесил на место. Затем его внимание привлёкло другое оружие. На сундуке лежала тяжёлая кожаная рукавица с торчащим из неё лезвием в локоть длиной. В который раз порадовавшись, что Рашми с ним не в ссоре, барс положил меч на сундук, наугад открыл деревянный короб, понюхал хранящиеся там сухие листья, чихнул и больше ничего не трогал.

Паук заполз в угол и успокоился.

Закипела вода. Барс бросил в котелок жменю смеси матаровых листьев с шиповником, с удовольствием растянулся на ковре и подумал, что у Рашми ему нравится. Куда спокойней и чище чем в деце... Память его норовила улизнуть к ночному приключению, скорее утомительному и болезненному, чем приятному, потому разгуляться ей Рохом не дал.

Лежать без дела, дожидаясь прихода нильгау, очень скоро надоело. Рохом встал, нервно прошёлся по комнате, посмотрел на паука, который с привычной сноровкой заплетал угол паутиной, вернулся на ковёр.

И тут в дверь постучали.

Барс замер. Постучали снова, затем на дверь налегли, да так, что она затрещала а по стене зашуршал песок. Подкравшись ближе, Рохом принюхался. Запах был ему незнаком. По двери нетерпеливо ударили ладонью. Торопливые шаги прошелестели по лестнице, и снова стало тихо.

— Никому не открываешь? Это верно.

Барс крутнулся на месте. Рашми стояла слева от очага и, скрестив на груди руки, смотрела на него.

— Откуда... ты...

Антилопа взяла котелок с матаром и две большие чаши, поставила перед Рохомом на ковёр.

— Паук цел?

Барс молча ткнул пальцем в угол.

— Тогда бери подушку и садись. Надо подождать...

Чего именно надо подождать, барс решил не спрашивать. Молча сел рядом и взял кружку.

— Так я услышу историю в которую тебя втянул медведь? — напомнила Рашми.

— На чужую мельницу забрались, а хозяин Гаржу нажаловался. — сдержанно ответил Рохом.

— Из-за этого он хотел вас в Котле запереть? Совсем у Гаржа голова прохудилась от пережитого. Ну ладно, медведь этот... А тебя чего понесло? Ты же не Хизаг и не Каррах. Сидел бы на этом своём сугробе, — антилопа кивнула в сторону хребта, — и лиргов ловил.

Барс долго угрюмо молчал.

— Ничего не держало, вот и ушёл.

— Вернёшься после службы?

— Вернусь. — уверенно кивнул Рохом и поднял глаза на Рашми, — А ты?

Нильгау покрутила носом, будто слепня прогнала.

— Не-а! Не хочется. Хотя меня там ждут. — Рашми улыбнулась, и Рохом решил, что шрам на губе делает улыбку нильгау хищной.

— Родня ждёт?

— Можно сказать, родня.

Нильгау тяжело вздохнула.

— Раз в пять лет, — продолжала антилопа, — жрец Дахмар выбирал спутницу Гайи. Ту, которая отправится в вечный Рхар, чтобы отдать на пять лет свои глаза слепой богине-кобре.

Рохом молча кивнул. В детстве он слыхал о жертвоприношениях на далёком Барнут. Жертве вырывали глаза и бросали в глубокий колодец со змеями.

— Этому Дахмару видимо свои глаза пришлось отдать? — предположил Рохом.

— И ещё пятерым жрецам Гайи. — Рашми протянула ему дымящуюся чашу.

— Угу... — Рохом в который раз посмотрел на ожерелье из двенадцати тигриных клыков на шее антилопы, — Насмотрится теперь всякого, кобра ваша...

Нильгау хихикнула и боднула барса своей тяжёлой головой в плечо.

Антилопа снова наполнила котелок, повесила его над огнём, подбросила в очаг пару поленьев и внезапно замерла. Вытянувшись во весь свой немалый рост, и даже привстав на цыпочки, Рашми осветила угол зажженной лучиной. Она смотрела на паука. Вернее, на сплетенную им паутину. Удивлённо фыркнув, нильгау бросила лучину в очаг и склонилась над сундуком. Рохом осторожно заглянул ей через плечо. Он успел разглядеть, что плоских чёрных шкатулок, вроде той, что достала Рашми, в сундуке было много. В шкатулке лежал хрупкий желтый как осенний лист, свиток. Нильгау бережно расправила его. Левая половина свитка была расписана мелкими угловатыми рунами. Руны были разбиты на группы, по три, по шесть, и более. Каждую группу рун объединяла ровная жирная черта снизу. В правой половине свитка была нарисована паутина. Круглая, треугольная, вытянутая в виде трубки...

Рисунок в который упёрся длинный с грубым ногтем, палец Рашми, мало походил на ту, что сплёл в углу паук. Нильгау принялась шёпотом разбирать руны, и у барса возникло чувство, что за происходящее здесь запросто можно угодить в подвал к Калеху.

Рашми замолкла, уставилась в стену, чутко повела ушами, будто прислушивалась к тому, что происходит где-то за пределами комнаты.

Молчание это барсу тоже не понравилось, и он осторожно кашлянул.

— Я и забыла про тебя... — вздрогнула нильгау, убирая свиток.

— Ты вудул?

— В храме Гайи мне даже вползновение доверяли.

Барс прогудел что-то уважительное, но расспрашивать не стал.

— Всё плохо? — участливо спросил он, показав на шкатулку со свитком.

— Кому как. — пожала плечами Рашми запирая сундук, — Вино Ткачей. Но вот какое?

— Вино? Опять гиены дрянь наварили?

— Может и гиены. Но точно не из Рамира. — нильгау вновь посмотрела в угол, на паутину, — Великим королям, королевский покой и королевские сны. Хорошо, если счастливые...

— Не понимаю.

— Лучше и не пытайся. Хотя я и сама не понимала, пока паук помог.

— Как?

— Я ему кровь, а он мне паутину. Много будешь знать, станешь короче на голову. Здесь это просто.

Нильгау хитро прищурилась, сунула руку под хурку, вытащила и протянула Рохому небольшой лёгкий свёрток.

— Прощай, Рохом Ворчливый. И не приходи больше.

Барс не помнил как спустился по винтовой лестнице. В себя он пришёл лишь когда в главном коридоре раздались чьи-то тяжёлые шаги. К лестнице шёл кто-то большой и явно не Гардж — тот крался тише сквозняка. Решив, что сегодняшнее утро совсем не для неожиданных встреч, барс одним прыжком преодолел два последних витка лестницы, в панике оглядел пустынный зал, нырнул в один из коридоров и притаился за аркой .

Лось Калех. Вот уж кого барс меньше всего хотел сейчас повстречать.

Палач принарядился. Его высокие сапоги блестели от воска. По полу волочился длинный серый плащ на заячьем меху. Засаленную красную рубаху, в которой все привыкли видеть Калеха, сменил белый салакаш из тонкой шерсти.

Тяжело ступая подкованными сапогами, Калех прошёлся по залу, почесал отвисшую губу, высморкался в край плаща и направился в сторону коридора, где притаился Рохом.

Барс похолодел.

К счастью, на лестнице снова загрохотали чьи-то шаги, и лось повернулся к нему спиной.

— Заждался, головорез? — насмешливый хрипловатый голос как оказалось, принадлежал той самой маралихе, которую Рохом заметил в зале. Секиры висели у неё на поясе. Улыбнувшись, она наградила Калеха таким тычком в грудь, что лось едва не растянулся на полу. Они обнялись, и Калех что-то грубовато заворковал ей на ухо. Та рассмеялась, хлопнула лося по спине.

— Не сейчас. Мне после полудня верхний зал охранять. Вечером приходи, злюка.

Лось и маралиха не спеша направились в тёмную галерею, что напротив лестницы.

Стало тихо.

Затем в конце галереи замерцало пламя.

— ... этих северян... — едва различил Рохом слова маралихи, — Рашми сразу про отраву подумала...

Барс нахмурился, напряг слух, но что там бубнил в ответ губошлёп лось так и не разобрал.

Проклиная своё любопытство, барс покинул укрытие, пересёк зал, прокрался в галерею.

— Каррах, дурень, недосмотрел, ему и отвечать. Он и пойдёт, наверное. Калех свети на дверь, а не на мой хвост!

Скрипнула дверь. Свет пропал.

Насупившись, барс пошёл за лосем и маралихой.

'Каррах'... 'Рашми'...

Он не был уверен, что следующим произнесённым именем, не станет его. И ему не нравилось, что его имя будет произнесено палачами.

Дверь он нашёл сразу. Её выдала узкая полоска дрожащего света фонаря. За дверью глухо кашлянул Калех. Затем кто-то двинул тяжёлый табурет. Вновь что-то неразборчиво пробубнил палач.

— Молчи и слушай. — резко оборвала его маралиха, — Обещал не говорить он видите ли! Храг этот тоже много чего тебе обещал...