Прекрасно! Пусть подтвердят свои слова делом!
Я только успела поменять колготки, стереть помаду и выпить чашку чая, как в дверь затрезвонили. Пришлось открывать.
Рокин стоял на пороге, элегантный, как вислоухий шотландский кот. Серый костюм в полосочку и безудержно дорогой галстук делали его похожим на какого-нибудь сэра и пэра.
На этом фоне я просто не смотрелась. Ну да. Волосы едва приглажены, о прическе тут и речи не шло — лишь бы дыбом не стояли, лицо усталое, костюм словно стадо коров жевало, а на одной из туфелек обнаружилась здоровущая царапина. Замазывать ее времени не было. И желания — тоже. Зато было желание дожевать этот кусок колбасы, вернуться — и отрезать себе следующий.
Рокин внимательно оглядел меня — и покачал головой.
— Юля... вы неправы...
— идите вы... налево, — окрысилась я. — Я и трех часов сегодня не спала, поэтому либо я еду так, либо вы идете со своей лекцией...
Рокин решил не дожидаться развернутого адреса. ИПФовец подхватил меня под локоть, цапнул с вешалки сумочку — и потащил к машине. Дверь удостоилась прощального пинка ногой — и захлопнулась без звука. М-да.
Читала я, что в приличном обществе двери ногами не открывают. А что там сказано о закрывании дверей?
* * *
В машине Рокин-таки наехал на меня.
— Юля, вы в этом костюме спали, что ли?
— Пять баллов и первый приз за догадливость! Спала. И сейчас спала бы! А вода у вас есть?
Колбаса была сырокопченой. И сильно перченой. Так что есть ее надо было до чая, а не после. Блин! А осталась бы я дома — пила бы сейчас бульон и жевала диетическую курицу. Хочу домой!
Рокин протянул мне бутылочку 'святого источника'.
Я выхлебала ее в два глотка — и только тогда соизволила обратить внимание на остальных обитателей машины.
Кроме нас двоих там был шофер — молчаливый парень лет двадцати пяти. И благообразный седенький господин с таким праведным лицом, что мое подсознание взвыло сиреной. Даже в кино такие 'классические обедневшие дворяне' оказываются иногда последними сволочами. А уж в жизни...
— как вы себя чувствуете, Юлия Евгеньевна? — ласково пропел благообразный, разворачиваясь с переднего сиденья — и впиваясь в мое лицо ледяными глазами. — Я вижу у вас серьезное энергетическое истощение?
Глазки у него оказались блекло-зелеными, холодными и очень... отрешенными. Вот как у здоровущего варана, который греется на камне. То ли удерет, то ли за палец цапнет. И вместе с кистью руки отгрызет. Но ты ему в любом случае отвратителен — и твоя жизнь ему глубоко безразлична.
Это продолжалось всего пару секунд, в течение которых он буквально сканировал меня, а потом благообразное лицо расплылось в улыбке — и безразличие словно стерли мокрой тряпкой, как мел с доски. Но было уже поздно. Я подобралась — и приготовилась дорого продавать свою шкурку.
— Ничего. На вас моих сил еще хватит, — прошипела я, отодвигаясь от Рокина. Уколов мне еще не хватало. Опять траванут какой-нибудь гадостью...
— Я и не сомневаюсь, Юлия Евгеньевна. Меня зовут... можете называть меня отец Павел.
— Хорошо. Батько Павел, а чего вам от меня понадобилось?
Вроде бы невинный вопрос. Если задавая его — не соскользнуть на альтернативное зрение, которое позволяет видеть ауры.
Какая же у него противная аура. Смесь коричневого, зеленого, желтого... причем все это — достаточно грязных оттенков. И черные пятна. Противные черные пятна по ауре. Большая примесь буро-красного, этакого цвета засохшей крови, тоже красоты не добавляла. Я-асно. Очередной чиновник от религии. Кто бы таких отсеивал? Или хотя бы отстреливал?
— Лично мне — ничего. Просто Константин подвозил меня на лекцию уважаемого пастора Михаэля, и по дороге пришлось заехать за вами. Вот мы и встретились.
Не видела бы его ауру — в жизни бы не подумала, что врет. Но — видела. Поэтому тварищ (тварищ — от слова 'тварь') вызвал у меня еще один острый приступ шпиономании.
— У вас что — своей машины нет?
— Дочь моя, мне не нужно ничего сверх самого необходимого.
Он повернул руку, тусклый вечерний свет выхватил на миг ухоженную кисть с отполированными ногтями, блеснули дорогие часы...
— Ага. А маникюр, педикюр и 'Ролекс' входят сюда? Не смешите крокодила, у него живот болит. Из вас бессеребренник, как из меня — одалиска. При гриме может и сойти, но стоит открыть рот и начать двигаться — разоблачат вмиг.
— Это все исключительно пожертвования прихожан, дочь моя...
— ага, особенно педикюр...
— Не вижу ничего плохого в такой мелочи. Если Бог сотворил человека по своему подобию — грех держать полученное в грязи и небрежении.
Обалдеть! Под эту гребенку что угодно сравнять можно! Хоть педикюр, хоть мини-юбки! Но — без меня.
— Это конечно так, — поддакнула я. — А можно задать один важный вопрос? Как раз в тему. О том, что нам бог дал.
— Разумеется, Юля. Мы будем рады ответить, — важно кивнул поп.
Ладно. Сейчас порадуешься!
— Вот конкретно у вас — целибат?
— Да. Но какое это имеет...
Договорить я ему не дала.
— Скажите, а как церковь относится к ЭКО? Я к тому, что генофонд же пропадает! Почему бы вам не ввести хотя бы обязанность сдавать генетический материал? И вам удовольствие без греха и женщинам здоровых детей от некурящих и непьющих мужиков. Если бог вам дал гены, так что ж их держать в небрежении и неупотреблении?
М-да. И что я такого сказала? Даже водитель обернулся и поглядел на меня так, словно я... крокодила из лифчика достала. Машина вильнула, чуть не уплющив чей-то жигуленок.
— На дорогу гляди кретин!!! — заорала я.
Крик встряхнул церковников. И Рокин с попом заговорили разом:
— Все разновидности внетелесного — или, как ты говоришь, 'экстракорпорального' оплодотворения, включающие заготовление, консервацию и намеренное разрушение 'избыточных эмбрионов', представляется нравственно недопустимым с православной точки зрения! — это Рокин.
— Если муж или жена неспособны к зачатию ребенка, а хирургические и терапевтические методы лечения бесплодия не помогают, им следует со смирением принять свое бесчадие, как особое жизненное призвание! В таких случаях возможно усыновление ребенка по обоюдному согласию супругов и с благословения их пастыря! — это папаша Павел.
— А как вы относитесь к тому, что вообще-то в некоторых церквях благословляют людей на ЭКО?
— Это аморально и недопустимо, — отрезал поп.
Вот и ладненько. Зато меня не агитируют перейти в ИПФ. Добавим горошку в ложку?
— Это — не аргумент. Вы бы договорились — и шли стройными рядами сдавать сперму. Между прочим, даже в Библии сказано — плодитесь и размножайтесь. Я уж молчу про Песнь Песней — вот где откровенная камасутра!
— Юля, если Бог не дает детей, значит, для этого есть серьезные причины.
— Например?
— Когда Господь видит, что возможный в семье ребенок будет очень болен или будет глубоким инвалидом, Он попускает, чтобы этот младенец не родился. Известны случаи, когда матери под угрозой потери ребенка горячо молились Богу, и Господь открывал им через святых, что их молитва неугодна, потому что этот ребенок родится злодеем, убийцей, святотатцем. Если же матери не отступали, желая во что бы то ни стало удовлетворить свой материнский эгоизм, Господь попускал рождение таких детей, которые потом становились позором и осквернением своей семьи. Возьмем хотя бы случай с декабристом Пестелем, которого мать вымолила, когда он в пятилетнем возрасте умирал от дифтерии. Господь затем показал ей, что сын выздоровеет, но закончит свою жизнь на виселице. Так впоследствии все и произошло. Мать потом каялась, но было уже поздно, Господь уже ответил на ее молитвы. Поэтому очень важна молитва 'Господи, не как я хочу, но как Ты хочешь'.
— Молитва, сю-сю, ля-ля... А что с остальными декабристами? А с террористами? Если уж Бог попустил рождение Гитлера, он вполне мог бы попустить и рождение еще парочки подонков. В конце концов, ИХ дети могут вырасти лучше, чем родители.
— Юля, ничего в мире не происходит без воли Божьей. И Он посылает нам испытания. Надо смириться и терпеть. Терпеть и молиться. И мы будем награждены за это.
— Да? Скажите об этом маме декабриста Пестеля.
— приехали, — объявил шофер.
Я поспешно выпрыгнула из машины. Чтоб я еще раз так попала!? Не дождетесь!
Отец Павел тоже вылез и теперь глядел на меня ледяными глазами.
— Юля, вы не возражаете, если мы потом еще с вами подискутируем?
— На фига?
Замысел Рокина был мне ясен. Заехать за мной, имея в машине такую вот пропагандистскую силу, а по дороге дать нам пообщаться — авось и проникнусь светлым духом религии. Ага, от такого попа можно проникнуться только любовью к деньгам и власти. Но не высказывать же ему это в лицо? И лишний раз напоминать ИПФ, что 'Я вас всех насквозь вижу....' тоже не хотелось. Вот и пришлось ругаться на первую попавшуюся тему. А почему ЭКО?
У меня одна знакомая хотела его сделать. Пришла в церковь за благословением — дело такое, серьезное. Надо же заручиться поддержкой со всех сторон. Или хотя бы услышать, что ЭКО — это хорошо. И поп ее обругал по первое число. Почти тем же аргументами. И не готова она еще, и все в руке божьей, и ребенок может вырасти черт-те кем, и молиться надо, и вообще — ЭКО — это вмешательство третьего лица в семейные отношения, а это — недопустимо! Она потом маме час жаловалась. А мы ее вместе отпаивали пустырником и утешали. ЭКО она все равно сделала и теперь воспитывала очаровательных двойняшек. Но в церковь больше — ни ногой.
— Я полагаю, что мы не поняли друг друга до конца, — зеленоватые гляделки блеснули болотными огоньками.
— ДО КОНЦА мы поняли друг друга с отцом Алексеем. Вот с ним все было идеально ясно, — не осталась в долгу я. — Желаете такого же ПОЛНОГО прояснения?
Поп отлично выдержал удар.
— ТАКОГО просветления, дочь моя, все мы удостоимся рано или поздно.
— вот и не торопите момент. Мы на лекцию не опоздаем? Рядовой Иванов, я не терплю опоздунов...
— Наш разговор еще не закончен, я надеюсь?
— Надежда умирает последней. И часто — вместе со своим носителем, — парировала я. — Рокин, вы меня проводите?
Константин Сергеевич глубоко вздохнул — и предложил мне руку.
— Идемте, Юля.
Кинотеатр 'Родная земля' был популярен в нашем городе. Как одно из лучших мест для гей-тусовок. Но сейчас в нем не было стройных парнишек с выщипанными бровями и мускулистых культуристов. Зато была прорва народа в рясах. Я и не думала, что в нашем городе их — столько. Или это — семинар по области?
Все может быть.
А вот стоящие на входе обломы (2 шт.) святош не напоминали. Они напоминали Терминатора. Или Держиморду. Гора мышц, не отягощенная интеллектом. Зато и сомнений у них никаких не возникнет. Хоть сюда королева английская явись при всех регалиях — и у нее документы проверят.
У меня бы тоже... попытались, но Рокин достал из кармана удостоверение, небрежно взмахнул им в воздухе — и произнес:
— Это со мной.
Ровно через три минуты, в семь вечера прозвенел звонок.
И святоши заспешили в зрительный зал. Но сейчас зал бы ясно освещен. Я устроилась поближе к выходу, подальше от сцены. Мало ли что.
Рокин уселся рядом со мной и приготовился слушать.
Я тоже. Но — увы. На сцену, к кафедре вышел человек, которого так и хотелось обозвать 'испанский падре' — и принялся активно грузить аудиторию. Я надеялась на что-нибудь интересное, а темой лекции стал все тот же экзорцизм. Только если в прошлый раз нам рассказывали, что это такое и как это важно, то сейчас нам конкретно диктовали молитвы, которыми можно подействовать на нервы любому черту.
Текст на латыни был и остался для меня непонятным. Я просто не могла и не желала ни разбираться, ни запоминать все эти 'omnis immundus spiritus', 'omnis legio diabolica' и 'Sanctus Dominus Deus'. Потом все пошло на русском, но мне и это уже было по фиг. Я поняла, как ПРАВИЛЬНО изгонять демонов.
Надо просто встать перед ним и зачитывать все это дело. Можно даже без всякой силы, просто — с бумажки. К концу второго часа бедный адский дух все что угодно пообещает — лишь бы удрать. Или — если он сильный, вырвется и от экзорциста останется только мокрая клякса на полу.
Во всяком случае, я уже зевала так, что опасалась вывиха челюсти. И уж конечно ничего не записывала. В руках соседей по ряду виднелись — у кого тетради, у кого диктофоны. А меня — плющило, тащило и колбасило.
Блин! Почему я не взяла с собой беруши!?
Наконец объявили перерыв. Я тут же вскочила с жутко неудобного кресла — и потянулась во весь рост. Баааааалдеж....
Потом прогнулась назад, сделала мостик... Хотела еще и колесо, но решила все-таки ограничиться этой мелочью. И так у соседей глаза на уши полезли.
— Эх вы, а еще в святые рветесь, — надавила я голосом, в упор глядя на особо наглого. А что? Он девушек не видел? Или конкретно — девушек с задравшейся юбкой? Так пусть порнографию посмотрит, а не на мои кости глаза выкладывает.
— Они не рвутся, — раздался над ухом тихий голос. Я резко обернулась — и батько Павел закончил свою речь, — Иногда жизнь нас не спрашивает...
— А что — были случаи, когда жизнь уточняла ваше мнение перед очередной пакостью? — поинтересовалась я.
Наглеть — так наглеть. Но поп изобразил на лице кроткую улыбку.
— Юля, перерыв будет длиться минут двадцать. Вы не уделите мне время для разговора?
Я пожала плечами.
— Где говорить будем?
— Здесь на втором этаже есть небольшой бар. Сейчас там никого нету. Предлагаю посидеть именно там.
— Никого нету?
— Я имел в виду — из посторонних.
Я кивнула. Отец Павел подхватил меня под руку, и мы элегантно проследовали к лестнице.
Вот все время удивляюсь — как им удается красиво ходить в этих рясах? Я по жизни — как одену длинную юбку, так два раза на нее наступлю, в трех местах измажусь, а уж сколько гвоздей я зацеплю по дороге... Да все мои будут.
На втором этаже было тихо и спокойно. Мы уселись за небольшой столик.
— Выпьете что-нибудь?
— Нет. Мне еще на вашей лекции сидеть, а памперсов вы явно не припасли...
Отец Павел поморщился.
— Юля я сделал вам что-то плохое?
— А хотите?
— Нет. Живая, здоровая и добровольно на нашей стороне — вы мне полезнее.
Упс. Это игра в откровенность? Ладно. Добром за добро.
— В вашей организации мне слишком тяжело придется. У вас же половина дела — религия.
— А что мы есть — без Бога?
— а что вы вообще — есть?
— Мы — слуги Его.
— Или рабы?
— И судьбы наши в руке Божьей...
— Вот видите — я решила не затевать теологический спор. Все равно проиграю. — Вы в первую очередь — верите. И согласно этому строите всю свою жизнь. А я так не умею. Не дано.
— К Богу приходят разными путями. Можно и не верить так, как мы, но все же...
— Бороться и искать, найти и перепрятать, отдать свою жизнь на то, чтобы очистить землю от всякой мрази — и подохнуть с чувством недовыполненного долга, так?
