Квантунская рапсодия - 2

Ловко действуя под видом мелких торговцев, они сообщали маршалу Ояме все, что творилось в Ляояне, правда, с определенным опозданием. Кроме сведений чисто военного характера касающихся численности войск противника и его расположение, японцы пытались добыть информацию о настроении русского главнокомандующего, переживавшего не лучший момент в своей жизни.

Постоянные неудачи в войне с японцами и неуверенность в своих действиях, самым скверным образом сказалось на генерале Куропаткине. Из статного, серьезного офицера царской свиты, который мог справиться с любым порученным ему делом, ставшего по милости царя военным министром, Алексей Николаевич превратился в задерганного, сильно уставшего и поседевшего человека. Полностью ушедший с головой в штабную работу, он был занят составлением огромного числа различных приказов, инструкций, указаний и разъяснений командующим отрядов и их помощников.

Погрузившись в этот непрерывный бумажный водоворот, Куропаткин стремился держать под полным контролем действие своих войск, однако хорошо изложенное на бумаге очень часто не совпадало с действительностью. И чем больше он этим процессом занимался, тем явственнее понимал свою неспособность удержать процесс командования в своих руках. Что-то постоянно шло не так, как должно было идти и стремление Куропаткина быстро исправить это, порождало новый ворох бумаг, правильных по своей сути, но совершенно бесполезных на деле.

Осознание собственного бессилия переломить этот процесс, неспособность управления совершенной иной и такой непривычной ему армией сильно угнетало генерал-адъютанта. Страх того, что руководимые им войска не смогут не то, что победить противника, но даже остановить его, сильно угнетало командующего. Именно поэтому, он все чаще и чаще называл Ляоян могилой, и не было рядом с ним человека способного заглянуть в душу Куропаткину, приободрить его и, разогнав руками черные думы над его головой, придать уверенности в собственных силах.

Впрочем, один человек, беседы с которым приносили определенное облегчение командующему, в Ляояне все же был. Это был художник Верещагин, перебравшийся из Порт-Артура в ставку к Куропаткину. Душа баталиста чувствовала себя запертой в стенах осажденной крепости, и просторы Маньчжурии подходили ему как ничто другое.

Верещагин хорошо знал Куропаткина, по туркестанской и балканской кампании, находясь в походной свите генерала Скобелева. На правах старого знакомого он иногда наносил визиты главнокомандующему, и чем ближе становилось сражение с врагом, тем откровеннее становились их разговоры.

Проявляя присущий ему такт, художник, чей мундир украшал георгиевский крест IV степени, дающийся только за личное мужество, большей частью слушал Куропаткина. Выказывая ему свое понимание и сочувствие, и при этом ни словом, ни делом не осуждая командующего.

Нисколько не сомневаясь в честности и порядочности Верещагина, расстелив на столе карту ляоянских позиций, придавив её непослушные углы литыми подстаканниками, генерал вводил художника в курс дела.

— За четыре месяца мы смогли создать три пояса обороны, — говорил Куропаткин, увлеченно водя по карте тупым концом красного карандаша. — Первый находится в 30 километрах к юго-востоку от города в районе Айсадзина, Ляндясана и Анпиня. Общая протяженность наших укреплений составляет около семидесяти пяти километров, что не позволит противнику совершить фланговый обход, как он делал это ранее.

— Да, у японцев не хватит сил держать такой фронт и одновременно попытаться обойти нас с флангов — согласился Верещагин с любовью рассматривая расстеленную перед ним карту. Подобный интерес был вызван совсем не стремлением приобщиться к штабным тайнам командующего. В подавляющем большинстве они были известны баталисту от говорливых офицеров штаба. Художника очень интересовала сама карта, так как являлась большим дефицитом в Маньчжурской армии. Те карты, что находились в распоряжении офицеров полков и корпусов были британскими или немецкими и редким исключением российскими.

Об этих проблемах Верещагин два раза говорил Куропаткину, но воз был и ныне там. Карты окрестностей Ляояна было мало, и решать эту проблему никто не торопился.

— Зачем они, честно говоря, нужны? Под Ляояном офицерам можно обходиться и без карты, ведь все прекрасно видно на расстоянии вытянутой руки друг от друга — на полном серьезе уверял художника бывший министр.

— А в чумизе и гаоляне заблудиться не боитесь? — холодно уточнял баталист и от его вопроса генерал покрылся красными пятнами. Заросли гаоляна на подступах к городу были очень густы, достигали высотой трех метров и взрослый человек мог свободно в них заблудиться, потеряв ориентацию.

— Как-нибудь с божьей помощью не заблудимся — произнес Куропаткин, но уверенности в его голосе было, ни на грош.

— Вторая линия нашей обороны состоит из Мастунского, Цофантунского и Кавлицунского участков общей протяженностью в 35 километров. Как видно, через нашу оборону проходят две дороги, по которым и будет наступать противник.

Первая из них — это старая китайская дорога, прозванная "дорогой Мандаринов". По ней можно наступать. Однако плохое состояние дорожного полотна, а также примыкающие к ней с востока горные склоны, серьезно затрудняют любые наступательные действия на этом направлении.

Более предпочтительно для наступления японцев нам видеться направление Южно-Китайской железной дороги пересекающей нашу оборону в её западной части. Рядом с ней проходит дорога с хорошим покрытием. Также местность в этом районе исключительно равнинная, что позволяет проводить быстрые маневры по переброске войск, но и здесь имеются свои минусы. С обеих сторон от дороги находятся топкие крестьянские поля и густые заросли гаоляна, через которые нужно пробиваться.

Голос рассказчика приобрел некоторые академические нотки просветителя, и генерал сам стал верить, что дело обстоит именно так, как он рассказывает.

— Что касается третьей, главной линии нашей обороны, то она обходит город с трех сторон и расположена в пяти километрах. В отличие от первых двух линий, что по своей сути являются опорными пунктами обороны, то эта линия сплошная. Она состоит из трех непрерывных линий окопов и траншей, а также важных узлов обороны в виде 8 фортов и 8 редутов. Кроме этого мы укрепили городские стены Ляояна. Защита конечно не очень надежная, но её надо взять — многозначительно произнес Куропаткин, чем вызвал улыбку у Верещагина.

— Вижу, что вы действительно сделали все, чтобы Ляоян стал могилой. Могилой замыслов и надежд маршала Оямы — попытался приободрить собеседника Верещагин.

— Все в руках божьих — смиренно молвил генерал, глубоко в душе боясь прихода противника.

— Генерал Скобелев говорил, что все в руках командира, который должен сделать все, чтобы одержать победу над врагом — напомнил баталист, чем только усилии грусть командующего.

— К сожалению, сейчас не та война дорогой Василий Васильевич. В грядущем сражении под Ляояном сойдется такое количество людей, которого не было ни в битве при Гавгамелах, ни при Заме — горестно воскликнул Куропаткин, желая подчеркнуть сложность управления предстоящей битвой, но Верещагин пропустил его слова мимо ушей.

— По-моему командующий Южной группой генерал Зарубаев и командующий Восточной группой генерал Бильдерлинг грамотные и опытные войны, способные не только остановить врага, но и разгромить его.

— Так-то оно так, но в грядущем сражении любое ошибочное действие может привести к непоправимым последствиям и всякое решение командиров должно быть согласованно со штабом.

— Не ошибается тот, кто ничего не делает. Каждый командир может допустить оплошность, и каждый командир может её исправить — вновь обратился к наследию генерала Скобелева художник, но ссылка на "белого генерала" пришлась не по вкусу Куропаткину, видевшего свою главную задачу в контроле выполнения отданных им приказов.

— Лучше будет, если перед этим он доложит в штаб и получит одобрение своих действий, или не одобрение.

— Но на это уйдет время, а ситуация может измениться и тогда будет поздно докладывать в штаб и принимать решения.

— Докладывать в штаб никогда не поздно, — наставительно произнес Куропаткин, как бы просвещая художника. — Ведь в штаб стекается информация с других участков борьбы, которая может быть решающей в принятии того или иного решения.

— Вспомните взятие Ташкента, ваше высокопревосходительство. Тогда победу во многом удалось одержать благодаря тому, что штурмовавшие его батальоны действовали самостоятельно в уличных боях, — напомнил генералу Верещагин. — Все их общения со штабом заключалось либо в победных реляциях, либо в просьбах о немедленной помощи.

— Тогда была другая война, Василий Васильевич — укорил собеседника Куропаткин, приводившего, по его мнению, откровенно неудачные примеры.

— Война действительно была иная, но тактика осталась прежней — не согласился с генералом художник и разговор о войне прекратился. Каждый остался при своем мнении.

В отличие от Куропаткина, приведший к стенам Ляояна свои армии японский командующий маршал Ояма не испытывал трудности в управлении войсками и был полностью уверен в себе. Его главной проблемой являлось время. Армия генерала Ноги застряла на подступах к Артуру и без дополнительной помощи быстро взять его не могла. Отошедший к Ляояну Куропаткин каждый день получал подкрепления из России, а прорвавшаяся во Владивосток русская эскадра создавала серьезную угрозу транспортным путям снабжения японских армий.

В сложившихся условиях, Ояме было необходимо как можно быстрее дать противнику генеральное сражение под Ляояном и попытаться развязать квантунский узел. По этой причине, не дожидаясь окончания сезона дождей, маршал решил атаковать оборону противника, наступая по старой дороге "Мандаринов" по обе стороны от которой находились просовые поля.

Разрыв между силами 4-й и 2-й армия наступавшими на юге и 1-й идущей с востока составлял свыше 40 километров, что делало фланговый обход русских позиций невозможным. Рискни Оку начать "растаскивать" свои войска по флангам у противника появлялась благоприятная возможность расколоть фронт и разгромить японцев по частям.

Ничуть не лучшим вариантом была попытка удара по центру русских позиций, используя для этого ударный кулак, численно превосходивший противостоявшие ему силы на этом участке фронта. Перевес в живой силе не гарантировал японцам быстрый и полный прорыв русской обороны, но зато в том, что Куропаткин ударит по ослабевшим флангам, можно было не сомневаться.

Единственным разумным выходом из создавшегося положения было одновременное наступление на фланги армии Куропаткина. И сделать это Ояме предстояло, не имея численного превосходства над противником, засевшего в глухую оборону.

Сопровождавшие армию Оямы англичане только охали и вздыхали, обсуждая трудности, с которыми в предстоящем сражении столкнется маршал. В их понимании стоящая перед японским главнокомандующим задача была трудная и выполнимая исключительно большой кровью, но с их оценкой не был согласен генерал Куроки. Славный выходец клана Сацума не проводил калькуляцию сил и возможностей в отличие от своих заокеанских советчиков. Перед ним была поставлена задача, которую предстояло выполнить доблестным потомкам богине Аматерасу, либо геройски пасть во славу императора.

Боевой дух своего командира полностью разделяли солдаты и офицеры 1-й армии. Несмотря на то, что они только совершили тяжелый переход по горам, не имея даже намека на дорогу. С трудом выдирая ноги из чавкающей грязи, таща на себе в страшной духоте орудия и снаряды к ним, они были полны твердости и решимости, идти в бой. Задать трусливому противнику, что укрылся за линией окопов и колючей проволоки новую взбучку и под руководством своего любимого командира одержать очередную победу.

Одним словом в армии Куроки царил подлинный самурайский дух, вперемешку с желанием быть первыми в грядущем сражении в отношении других японских армий. Что поделать, прагматичный цинизм в рядах военных был, есть и будет всегда.

Утром 11 августа Куроки первым начал наступление на позиции Восточного отряда со стороны гор, что было полной неожиданностью для Куропаткина, ожидавшего главного удара против Южного отряда. Умело создавая непрерывными видимость наступления вдоль всего фронта, генерал Куроки готовился нанести свой главный удар в районе перевала Хунгша, чьи склоны считались труднопреодолимыми.

Постоянно поступавшие в штаб генерала Куроки сведения от разведки рисовали радующую его сердцу картину. Склоны перевала обороняли малые силы противника, не подозревавшие ничего о планах самураев.

Создавалась явная аналогия со сражением на реке Альме времен Крымской войны. Тогда, французы атаковали русские позиции, в неприступном казалось месте, и одержали победу благодаря малочисленности её защитников.

В ночь на 13 августа японские войска напали русских защищавших вершину горы Козарея, и одержал успех. Неожиданная атака японцев застигла врасплох защитников перевала Хунгша и заставила их отступить. Только на северном склоне горы русские солдаты смогли отбить наступление самураев. Стремясь сломить сопротивление врага, Куроки бросил на подавление сопротивления врага новые силы, но атака и на этот раз была отбита.

Чем сильнее был нажим со стороны японцев, тем яростнее становилось сопротивление русских. Они стояли насмерть, тая с каждой новой атакой противника, но не позволили ему захватить стратегически важные склоны Козареи.

Командующий X корпусом генерал-лейтенант Случевский быстро понял, что захват перевала Хунгаш открывал японцам путь в самое сердце русской обороны и настойчиво просил генерала Бильдерлинга помочь ему резервами, но тот не хотел его слушать. Ловко обманутый умелой иллюзией ложных атак, он упрямо ждал начала главного наступления врага в совершенно другом месте.

Только к вечеру Случевскому удалось убедить его в серьезности намерений японцев в районе Козареи. Для спасения положения необходимо было подкрепление, с помощью которого можно было выбить противника с перевала и восстановить оборону. За рекой Тан, позади соединений корпуса стояли 8 батальонов при 44 орудиях, но бросить в бой их можно было только с разрешения Куропаткина.

Его также подобно Бильдерлингу пришлось долго уговаривать и убеждать в опасности сложившегося положения в районе горных позиций русской обороны. Поглощенный отражением наступления на юге 2-й и 4-й армий Оку и Нодзу, он считал действия Куроки отвлекающим маневром. Свыше 100 тысяч снарядов выпустили враги по русским позициям в этот день и нигде японцы не смогли продвинуться вперед ни на шаг.

Долгое раздумье высокого начальства обернулось прорывом оборонительных позиций X корпуса. К десяти часам вечера Куроки сломил сопротивление защитников Хунгша и занял перевал. Только тогда, Куропаткин отдал приказ генералу Янжулу идти на помощь Случевскому и совместными действиями отбить у противника потерянные позиции на горе Козарея.

Получив порядком, запоздалый приказ Случевский и Янжул стали готовиться к ночному штурму и уже заняли наступательные позиции, когда из штаба главнокомандующего пришел новый приказ. Напуганный тем, что штурм перевала может обескровить и так ослабленные за время боев силы корпуса, при численном превосходстве со стороны противника, генерал Куропаткин приказал отступить.