Я тебе верю!

-А по мне, так этот в самый раз, — отвечал машинист.

-Фего жь форошего-то, ёфтать? Отдыфу только полтора дня. А у меня и скотина, и работы до дому до фуя.

-Завидую я тебе.

-Нашел фему завидовать. Я, вон, в отпуск пошел, а, думаешь, фоть день отдыфал? С утра до вефера, как на каторге. На работу отдыфать пришел, ёфтать.

-Завидую, что кому-то нужен.

-А ты фто — не нужен? Двое детей у тебя...

-Им деньги мои нужны, а не я. Вот и вкалываю из выходного, чтоб денег побольше приносить, а самому дома поменьше быть. Дочка техникум закончила, а работать не работает. Я, говорит, по специальности хочу. А где ей тут найдешь по специальности?

-А фто за специальность-то?

-Да турбизнес.

-Ну, это даже не в Тверь, это в Москву ей надо.

-Вот и пусть катится, раз бизнесменшей стать захотелось. Все они сейчас на этом повернуты. Так не едет — ей здесь лучше на моих харчах.

-А сын?

-А про этого гаденыша даже и говорить не хочу. Нет у меня сына, раз он сказал мне, что я ему не отец.

-А фто? Прямо так и сказал?

-Ну. Ты, говорит, мне ничего не дал, как отец.

-Ну, знаешь, мне бы мой так сказал...

-Так я его выгнал. Не знаю, где живет. С какой-то бабой, говорят, сошелся. Этот хоть прокормить себя может. Компьютеры налаживает.

На некоторое время они умолкли. Тепловоз продолжал катить среди леса.

-Ну вот, до болот доехали, — сказал машинист.

-Снизь скорость, здесь уширение может быть. За путями не следит никто, ёфтать, а фють фто — фуй потом докажешь. Слышь, я фто думаю-то, — понизил голос помощник, — А фто с этими возиться-то? Тормозни, да в канаву их скинем. Никто и не узнает, болото мигом засосет.

'А ведь убьют, — хладнокровно подумал Толик, как и тогда, когда его первый раз избивали мальчишки, — Утопят в болоте и поедут дальше, как ни в чем ни бывало, болтая о своих делах...'

Ему вспомнился зашедший за самогоном мужик, дважды убийца, и его наивные глаза. Пришел на память рассказ о москвичах, зарезанных в драке и зарытых в снегу прямо возле дороги.

'Убьют... Это здесь стало почти уже нормой'.

-Доставим, как положено, — твердо ответил машинист, — Пусть разбираются. Может, они не одни здесь, откуда ты знаешь?

Они опять замолчали. Тепловоз мерно потряхивало, а у Толика уже начинало сводить шею оттого, что он держал почти все время голову на весу, чтобы не дышать запахами, исходящими от грязного пола.

Наконец, зашипел в тормозах сжатый воздух, и тепловоз начал замедлят ход.

-Два желтых, на боковую едем, — послышался голос помощника.

-Сейчас остановимся, сходи в линейное, надо этих сдать, — отозвался машинист.

-Может, еще и медаль нам дадут, ёфтать.

Помощник издал какой-то булькающий в горле звук наподобие смеха.

Тепловоз остановился, заскрипев колодками. Помощник поднялся, и перешагнув через лежащих на полу связанных ребят, вышел. Машинист взял в руки потрепанную книжку в обложке из металлических пластин и начал что-то сосредоточенно писать, старательно выводя буквы.

Скоро послышался шум, дверь кабины открылась, и вошел помощник:

-Вот они, голубчики...

Следом протиснулся плотный молодой парень в форменной рубашке с погонами младшего сержанта. Глядя на него, можно было подумать, что ему тесно в обмундировании, и его тело стремится оттуда вылезти, как из скорлупы: верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, а не по годам толстый живот свисал над затянутым ремнем с кобурой. Лицо у парня было простое и открытое, а нагловатые серые глаза выражали улыбку превосходства сильного над слабым.

-Бандеровцы, говоришь? — спросил полицейский и рассмеялся мелким смехом.

-А что? — поднял голову от книжки машинист, — Взрывали же чеченцы дома в Москве?

-Развяжите их, — не переставая смеяться, приказал сержант.

Машинист с помощником принялись распутывать узлы на веревках.

-Что при них было? — спросил сержант, когда ребята, морщась от боли, поднялись с пола.

-Вон, рюкзак, фто на этом, и все, — угодливо ответил помощник, — Мы нифево не трогали, карманов не проверяли.

Сержант профессиональными движениями с головы до ног прощупал одежду обоих. Потом он взял Гену за левую, а Толика за правую руки, и ребята не успели моргнуть глазом, как оказались пристегнутыми друг к другу наручниками.

-Сделаете лишний шаг, надену вторые, — пообещал сержант и резко толкнул Толика в спину по направлению к двери:

-Пошли, ипонать...

Толик смолчал. Он уже знал, чем может быть чревато любое сказанное слово.

Они кое-как, стараясь не причинить друг другу боли наручниками, спустились по узкой лесенке с тепловоза и пошли по направлению к зданию вокзала. Здесь он был относительно большой и выходил задним фасадом на низкий перрон, покрытый потрескавшимся от времени асфальтом. Судя по всему, тут уже ходили пассажирские поезда.

От вокзала их отделяли три железнодорожные колеи, и они побрели, перешагивая через рельсы. На шаг позади шел сержант, волоча за собой левой рукой их рюкзак. Один раз Гена споткнулся, больно дернув Толика наручниками.

-Под ноги гляди, ипонать, — лениво проговорил сержант, и так же лениво, но сильно ударил Гену под зад носком ботинка.

Толик побледнел, но смолчал. Опять смолчал...

Войдя в вокзал, они прошли через зал с обшарпанными стенами, возле которых стояли облупившиеся деревянные диваны, и вошли в дверь с табличкой: 'Линейный отдел милиции'.

'Тут все еще милиция', — подумалось Толику.

Сержант провел их в тесную комнату с маленьким зарешеченным окошком под самым потолком, отделявшуюся от коридора, помимо двери, металлической решеткой на петлях, и отомкнул наручники.

-Садись — приказал он Толику, кивая на деревянную скамью вдоль всей стены, а Гену толчком вывел в коридор и вышел следом, захлопнув решетку и закрыв дверь.

Толик остался один. Время тянулось неимоверно долго. Толик жаждал услышать опять тишину, но ее здесь не было. Она была, но другая, постоянно нарушаемая то отдаленными голосами, то гудком локомотива, то шагами по коридору, то еще какими-то звуками, от которых хотелось скрыться, уйти, убежать в объятия той, настоящей тишины.

Толик растянулся во весь рост на лавке и с наслаждением вытянул затекшие ноги. Он не хотел ни о чем думать. Ему со всей очевидностью стало ясно, что для того, чтобы спокойно ходить по улицам, мало обладать оружием в виде приемов самбо. Бывают ситуации, что они бессильны.

Толик не помнил, сколько он так пролежал, когда послышался лязг замка решетки, и в помещение, морщась от боли, вошел, держащийся правой рукой за локоть левой, Гена в сопровождении того же сержанта.

Они не успели даже переброситься словом, поскольку сержант тут же скомандовал Толику:

-На выход, ипонать...

Немного пройдя по коридору, сержант завел его в комнату, где стоял старый деревянный письменный стол и два стула.

-Из карманов все, — лениво приказал сержант, расставив ноги и постукивая о раскрытую ладонь левой руки резиновой дубинкой.

Толик выложил на угол стола свой паспорт, старенькую потрескавшуюся Nokia и ключи от квартиры.

-Доставай то, что надо, — сказал сержант, задержав дубинку в воздухе в вертикальном положении.

-Что? — спокойно спросил Толик.

-Сам знаешь.

Толик вытащил из другого кармана пачку сложенных купюр, которую ему дал Гена еще в Москве, и к которой он так и не притронулся.

-Все? — спросил сержант, бегло еще раз ощупав его одежду, — Здесь что?

Толик вытащил из внутреннего кармана куртки свои, оставшиеся там, мелкие деньги и проездную карточку.

Ясные серые глаза сержанта загорелись радостным огоньком. Он сложил и засунул деньги в карман, сгреб со стола все остальное и легонько толкнул Толика концом дубинки.

-Пошел, ипонать...

Он опять завел его в помещение, где сидел Гена.

-Все обчистили, суки, — с горечью проговорил тот, когда дверь закрылась, а Толик сел рядом.

-У меня тоже, — едва успел ответить Толик, как дверь распахнулась вновь, и послышался голос сержанта:

-На выход оба.

На этот раз он привел их в другую комнату. Она была относительно просторной и здесь уже стояло три стола — один у противоположной стены, в середине которой висел потрет президента, другой — у двери, а третий у окна. За первым столом сидел мужик лет сорока в форме лейтенанта полиции и что-то сосредоточенно писал. Перед ним лежали их паспорта и изъятые у Толика ключи с телефоном и карточкой.

Указав взглядом на стоящие с наружной стороны стола, два стула, сержант уселся у окна и начал тыкать пальцем в клавиатуру установленного там компьютера, постоянно переводя взгляд с нее на монитор. При этом каждый раз в его глазах мелькало удовлетворение, как от разгаданной загадки, и было невозможно догадаться, печатает он что-либо, или играет.

-Кто такие? — сухо спросил лейтенант, не переставая писать.

Ребята молчали. Лейтенант отложил ручку и взял их паспорта.

-Один из Москвы, другой местный, — сказал он, перелистывая их и цепким взглядом сравнивая облики с фотографиями, — Как оказались вместе? Куда ехали и с какой целью?

-Ко мне домой, — сказал Гена.

-Твой дом в сотне километров отсюда. Как вы оказались здесь?

-Случайно. Мы сели не на тот поезд и проехали.

-Где вы садились?

-В Торжке.

Сидящий за компьютером сержант тихонько засмеялся своим мелким смешком.

-Садились в Торжке, а приехали со стороны Великих Лук? На каком поезде?

-На грузовом, — вмешался Толик, твердо посмотрев в глаза лейтенанта.

-Где работаете или учитесь? — спросил лейтенант.

-Нигде, — так же твердо ответил Толик.

-Бродяжничаем... — заключил тот.

Он опять некоторое время что-то писал, а потом откинулся на спинку стула и заговорил, попеременно переводя с одного на другого взгляд умных и строгих глаз:

-За бродяжничество задерживать вас мы не имеем права, поскольку, согласно действующему законодательству, совершеннолетние граждане Российской федерации имеют право беспрепятственного перемещения в ее пределах, а вот за хулиганство на железнодорожном транспорте, поставившее под угрозу безопасность движения, придется ответить.

-Как? — опешил Гена, — Когда мы хулиганили?

-Проезд в не предназначенных для этого местах, — начал перечислять лейтенант, перебирая находящиеся в руках бумаги, — Проникновение в кабину машинистов и препятствие выполнению ими функциональных обязанностей. Нанесение побоев и оскорблений...

-Это мы наносили им побои?! — не выдержал Толик, — Мы оскорбляли?!

-Потише, — предостерег со своего места сержант с ленивой угрозой в голосе, не отрываясь от компьютера, — Ты не у себя в Москве.

-Фашистом называл помощника? — вперил в Толика гневно-укоризненный взгляд лейтенант, — Он тебе в отцы годится. Потомственный железнодорожник, внук ветерана, передовик, глава семьи. А ты его — фашистом? Вот его показания...

Ребята сидели, глядя в пол. Они не знали, что ответить. В таком положении оба оказались первый раз в жизни и были подавлены происходящим.

-Ну, и оказание сопротивления при задержании, — продолжил лейтенант, — Нанесение оскорблений сотруднику полиции при исполнении служебного долга, с использованием унижающих его достоинство выражений и нецензурной брани...

-Кому? Этому, что ли?— вскинулся отошедший от шока Гена, кивнув на сидящего у окна сержанта, — Когда это я его оскорблял? Это он меня дубинкой саданул так, что я до сих пор руки поднять не могу.

-А у тебя свидетель есть? — поинтересовался лейтенант.

Гена запнулся и побледнел, но тут же нашелся:

-А у него есть, что я его оскорблял?

-Есть.

-Кто это?

-Я, — спокойно произнес лейтенант, смотря ему в глаза и даже не моргнув при этом.

Гена опустил голову.

Толик сидел молча, упершись взглядом в край стола. Им неожиданно овладела полная апатия. Он понял, что существует еще более сильное и страшное оружие, перед которым любое другое — ничто. Власть. Власть над людьми. Пусть даже самая ничтожная, не выходящая за пределы этого кабинета, но власть. И обладающий этим оружием, сможет сделать с ним, пока он здесь, все, что угодно. Для этого не надо владеть приемами самбо. Здесь приемы были другими, а он оказался перед ними абсолютно бессилен. И эта мысль настолько овладела Толиком, что ему стало все безразличным. Ему захотелось только одного — тишины. Той самой тишины, что ласкала и убаюкивала его.

-Так что, — подытожил лейтенант, складывая все бумаги вместе, — в совокупности лет на семь потянет. Ну, на пять, если судья попадется добрый.

Лейтенант выдержал паузу и заговорил опять, продолжая буравить их по очереди пристальным взглядом:

-Хотя... есть и другой вариант. Я ведь могу все эти бумаги порвать.

Он поднял над столом исписанные листки.

-Через несколько минут пойдет дрезина в сторону московского хода, — продолжал лейтенант, — Могу вас на нее посадить, и к вечеру окажетесь там. Только с одним условием...

Он опять сделал паузу и впервые за все время немного повысил голос:

-Вас здесь не было. Вас никто не задерживал и вообще не видел в глаза. И самое главное — чтобы больше на моей территории вы не появлялись до конца своей жизни.

В кабинете возникла тишина, нарушаемая лишь клацаньем по клавиатуре сидящего у окна сержанта.

-Деньги отдайте, — тихо сказал Гена, — и Айфон.

Он уже не настаивал. Он только лишь просил.

-Деньги? — как бы не расслышав, слегка поморщился лейтенант, — Какие деньги?

-Да вы что? — покраснев, широко открыл на него глаза Гена, — Там же больше ста тысяч было. Хоть половину отдайте. Хоть Айфон...

Лейтенант повернул голову в сторону сержанта:

-Пойди-ка, приготовь камеру. Тут заявление, что при них крупная сумма денег была, поступило. А придет завтра Прозоров, пусть начинает с ними плотно работать. Сводку ему подготовь, что там у нас по части нераскрытых ограблений за последний месяц. И паспорт этого пробей, местный ли он на самом деле? Мне не нравятся его пробелы по части географии своей родины.

-Пробъем.

Лицо сержанта растянулось в насмешливо-нагловатой улыбке.

-Не надо, — не отрывая взгляда от стола, тихо проговорил Толик, — Во сколько дрезина?

-Вот это другой разговор, — удовлетворенно сказал лейтенант, поднимая бумаги, — Рву?

Не дождавшись ответа, он порвал всю пачку пополам и бросил в стоящую у стола корзину.

-Что при них было? — опять повернул он голову в сторону сержанта.

Тот поднялся из-за стола, кивнув на лежащий на полу возле двери рюкзак, и на Nokia с ключами и проездной карточкой на столе.

-Только вот здесь оба распишитесь разборчиво, на всякий случай, — положил он перед ребятами вытащенный из принтера лист бумаги, над созданием которого, очевидно, все это время трудился, — А то — не долго и по новой все написать.

-Забирайте, — лейтенант придвинул на край стола паспорта, телефон, ключи и карточку, бросив при этом сержанту, — Проводи их.

Они вышли в сопровождении сержанта на перрон, и перейдя его, опять пошли по путям. На самом дальнем стояла готовящаяся к отправлению путейская дрезина. Подойдя и поднявшись на ее платформу, они увидели в кабине, помимо двоих железнодорожников в грязных оранжевых жилетах, четверых пассажиров — мужика и трех женщин, сидевших на лавке у задней стенки. В ногах у них стояли чем-то набитые большие сумки.