Почти любовь, почти падение

— Итак, Екатерина Валерьевна, что вы мне скажете?

Катя рукой дёрнула, но Воропаев по-прежнему сжимал пальцами её запястье. Сильно сжимал, вырваться было невозможно, но боли не причинял.

— А что я должна сказать?

— Ну, например, расскажите мне, как вам удалось так ловко Андрюшу нашего на деньги развести. За какие такие ваши прелести он с вами семейным бизнесом расплатился?

— Ни за какие. — Катя снова рукой покрутила. — Александр Юрьевич, отпустите меня.

Вместо этого он её к стене притиснул. Правда, руку отпустил, но от этого только хуже стало, потому что Воропаев её за подбородок двумя пальцами схватил, и голову ей приподнял, разглядывал очень пристально, до волос, с некоторых пор вьющихся, дотронулся, очки хотел с Кати снять, но она не позволила, ударила его по руке.

— Отойдите от меня!

Он не отошёл, только повернулся и нажал на панели управления ещё одну кнопку. Лифт снова дёрнулся и встал между этажами, да и свет мигнул. Катя на Воропаева испуганно вытаращилась, сопротивляться начала, а он смотрел на неё, просто смотрел, ей даже показалось, что ему неприятно до неё дотрагиваться, но Александр, видимо, решил до истины докопаться.

— Я ведь знаю Жданова, — заговорил он, тихо и слова растягивая, отчего у Кати мурашки по спине побежали. — Он идиот, конечно, и бабник, скотина бездушная, но... Но, Катенька, Андрюша людям не верит, по крайней мере, безоглядно, по себе, наверное, судит. И уж дарить вам "Зималетто", за ваши красивые глаза, точно бы не стал. Так с какой стати? Объясните.

— А с какой стати? — выдавила Катя из себя, борясь со страхом.

— Вот не поверите, любопытство душит.

— Я не собираюсь... его удовлетворять, любопытство ваше. — Снова его руку от своего лица оттолкнула. — Не смейте меня трогать!

— Иначе что? Обвините меня в сексуальных домогательствах? Уж не на этом ли Жданов попался? — Воропаев рассмеялся, при этом смотрел Кате в глаза, и вдруг смеяться перестал. Качнул головой. — Правда что ли?

Катя принялась отчаянно сопротивляться, всё-таки оттолкнула от себя Воропаева, и, наверное, выглядела не на шутку разозлённой, потому что Александр даже спорить не стал, только наблюдал за ней с большим интересом. А Катя пальто запахнула, дрожащими пальцами принялась застёгивать пуговицы, и заговорила глухим от напряжения голосом:

— Всё, что мы сделали, было во благо "Зималетто". И я могу это доказать. Мне ничего не нужно, это не моя компания, я всё верну, до копейки, как только это будет возможно. Что ещё вы хотите знать?

— Он с вами спал?

Губы опять затряслись, воздух в себя втянула, поправила очки, и когда поняла, что слёзы сдержать удалось, медленно выдохнула, чувствуя облегчение.

— Это всё, что вас интересует, насколько понимаю?

— Ну, если уж он является женихом моей сестры... — Воропаев брови вздёрнул, но уже в следующую секунду фыркнул. — Мне любопытно, очень.

— Вы остановили лифт.

— Знаю. Вы мне ответите, и мы дальше поедем.

Катя к стене привалилась, и посмотрела на Александра устало и обречённо.

— Вам обязательно надо мной издеваться? Вам это удовольствие доставляет?

— Я же говорю, мне любопытно.

— Я не буду оправдываться, не дождётесь.

— Почему? Есть что скрывать?

— Потому что вы сами понимаете... этого быть не могло. Но вы очень хотите, чтобы я это сказала, да? — Прикусила нижнюю губу, когда та затряслась. — Он со мной не спал. Или я с ним. Мы не занимались сексом. Мы даже не целовались. Никогда, ни разу. И да, я в него влюбилась. Что ещё вы хотите услышать? — Она с трудом сглотнула, но глаз от лица Воропаева не отводила, понимая, что тот откровенно наслаждается её унижением.

Александр руки в карманы брюк сунул и Катю разглядывал. Потом его взгляд пустился ниже, Воропаев её всю с головы до ног осмотрел, затем взгляд вернулся к Катиному лицу. Что он там для себя решил, Катя, конечно же, знать не могла, но когда Александр нужную кнопку нажал и лифт поехал вниз, испытала неимоверное облегчение. Осталось всего несколько секунд, лифт спустится на первый этаж и можно будет сбежать.

— Катя, не хотите со мной пообедать?

Она резко повернула голову и на Александра посмотрела с ужасом.

— Нет, не хочу.

Он усмехнулся, правда, на неё уже не смотрел, упёрся взглядом в стену перед собой.

— А я думаю, хотите. Просто стесняетесь в этом признаться.

— Что вам нужно, Александр Юрьевич?

— Ну, как же. Я хочу знать всё, что касается "Зималетто". Меня интересует, должным ли образом вы о ней заботитесь, чувствуете ли ответственность в достаточной степени. Вы ведь чувствуете ответственность, Катя?

— Я никуда с вами не поеду, — чеканя слова, проговорила она. — А если вас интересуют дела компании, можете поговорить об этом с Пал Олегычем, завтра он будет знать всё.

— Так то завтра. — Воропаев голову повернул, на Катю посмотрел и улыбнулся якобы обворожительно. — А я хочу сегодня.

Единственное везение за весь этот ужасный день. Когда лифт остановился, и двери открылись, Катя увидела Юлиану. Та стояла, в ожидании лифта, заулыбалась, когда двери открылись, но почти тут же нахмурилась, встретив Катин перепуганный насмерть взгляд. Пушкарёва из лифта вышла, и Виноградова её сразу своей спиной загородила, встав у Александра на пути.

— Александр Юрьевич, как давно мы с вами не виделись!

— Да уж, меньше суток, с показа-то. Я соскучиться ещё не успел.

Юлиана осуждающе качнула головой.

— Всё-таки ты хам.

— Так я никогда и не спорил. — На Катю посмотрел, за спину Виноградовой заглядывая. — В чём дело? Наши планы поменялись?

— Какие планы? — насторожилась Юлиана.

— Никаких планов у нас не было, — решительно заявила Пушкарёва. — Я не буду с вами обедать.

Глаза Воропаева недобро сузились, но он очень постарался недовольство своё спрятать, перед Юлианой. И изобразил насмешливость.

— Женщины так непостоянны. Я всё время хожу с разбитым сердцем.

— Конечно, — фыркнула Юлиана, даже не задумавшись — стоит ему верить или нет. На каблуках развернулась, в один момент позабыв, что собиралась подняться в офис "Зималетто", Катю под руку подхватила, и они вместе направились к выходу. Пушкарёва только короткий взгляд за свою спину бросила, не веря, что ей удалось от Воропаева сбежать. Сердце до сих пор тяжело колотилось, как в кабине, когда он её в угол зажал, и ей пришлось все эти ужасные вещи говорить.

— Да уж, дела, — тихо проговорила Юлиана спустя час, когда услышала из Катиных уст всё, что сегодня произошло на совете директоров. — Андрею теперь точно не выкрутиться.

Катя пальцы сцепила и зажмурилась.

— Главное вытащить "Зималетто". Если Пал Олегыч пойдёт на поводу у своего гнева, он всё может испортить. Сейчас нельзя делать резких движений. Вот о чём надо думать. А Андрей... Он потом...

— Да что потом, Катя? — Юлиана из-за стола поднялась и заходила по своему кабинету. — Какой у него шанс остаться на посту президента? Никакого. После такого-то... Да Пал Олегыч его...

— Я попытаюсь с ним поговорить.

— С кем?

— С Пал Олегычем.

— И думаешь, он тебя послушает?

Катя совершенно по-детски шмыгнула носом.

— Но для Андрея это так важно, он не сможет без "Зималетто".

— Раньше надо было думать. Пал Олегыч и раньше не горел желанием его президентом видеть, а уж после такого... Даже не знаю, что будет.

— Ну, не уволит же он его!

Юлиана только плечами пожала.

— У них не настолько ровные отношения, как может поначалу показаться. Поэтому, как всё разрешится, никто знать не может. А уж если Кира узнает...

— Она ничего не узнает.

— А Воропаев? Он может рассказать.

— Это всё его догадки.

— Ему догадок хватит, Катя. Если выгоду свою почует.

Пушкарёва на кресле откинулась, и даже глаза закрыла ненадолго.

— Он захочет стать президентом? После такого?

— Почему нет? Амбиций у Сашки не меньше, чем у Андрея.

Катя глаза открыла и уставилась на голубой потолок.

— Но ведь... Без меня ничего сделать нельзя. Сейчас. Без моего мнения.

Юлиана остановилась рядом с ней.

— Нельзя, — подтвердила она. — Но пойдёшь ли ты против Пал Олегыча?

Катя сглотнула.

— Против Пал Олегыча — нет. А против Воропаева — да.

Виноградова на краешек стола присела, прямо перед Катей, и задумчиво на ту посмотрела.

— Мой тебе совет — не влезай. Это их дело, их семья. И защищать Андрея, после всего... Катя, зачем?

Она слёзы смахнула.

— Ну, не могу я на него злиться, и ненавидеть не могу.

— Тебя никто и не заставляет. Но не влезай... не в своё дело. Они сами разберутся.

Почему-то было очень обидно, словно её с законного места сгоняют. А ведь Юлиана права, это чужая семья, чужие люди, Катя даже не знает их толком.

— Лучше подумай о том, что Воропаеву от тебя нужно.

Пушкарёва слабо усмехнулась.

— "Зималетто" теперь принадлежит мне.

— Вот именно. Он на тебя надавит, ты и не заметишь, как выложишь ему всё.

— Я постараюсь с ним больше не встречаться. Наедине.

— А делать-то что будешь?

Катя только головой покачала и потеряно протянула:

— Не знаю. — Облизала губы. — Завтра поговорю с Пал Олегычем, посмотрим, что он мне скажет.

— А если... вся эта история вылезет наружу, у тебя будут неприятности?

— Будут. Очень большие будут... неприятности.

— А может тебе уехать? — вдруг предложила Виноградова, когда Катя уже собралась уходить. — На время. Пусть они разберутся, без тебя. Твоё присутствие только накаляет обстановку. Воропаев что-то замышляет, Андрей тоже...

— Куда я уеду? Да тем более сейчас?

Юлиана плечами пожала.

— Куда-нибудь, на время. Ну, хочешь, поехали со мной в Египет. Я там на шоу "Самая красивая" работаю. Отвлечёшься, обдумаешь всё спокойно. И мне поможешь.

Катя смотрела на неё обескуражено. Юлиана так легко находила выходы из сложных ситуаций, решения принимала, а Катя за ней не успевала, никак не успевала. Она ещё переживала неудачу, а Виноградова уже предлагала решение.

— Не могу я уехать, — Пушкарёва головой покачала. — Как же я уеду? И брошу всё.

Юлиана смотрела на неё с непонятной жалостью. Но поторопилась кивнуть.

— Конечно, Катюш. Но если решишь поехать, позвони мне. Я уезжаю послезавтра утром. Загранпаспорт у тебя есть?

— Есть, — кивнула Катя, и тут же воспротивилась: — Я не поеду, Юлиана. Это совершенно невозможно. Я нужна здесь... — "Андрею нужна", договорила она про себя.

И опять странная жалость, мелькнувшая во взгляде Виноградовой. Катя отвернулась, не сумев справиться с собой, а потом из кабинета вышла.

Сразу поехать домой не решилась. Позвонила Зорькину, выяснила, что тот дома, и отправилась к нему. И выложила всё почти с порога. Колька глаза вытаращил, задышал часто, как рыба, на берег выброшенная, и предпринял попытку схватиться за сердце, но был остановлен Катиным строгим взглядом.

— Не время, Коля, — шикнула она на него. В комнату друга вошла, на диван села и сидела так несколько минут, не желая разговаривать. У неё больше не было слов, мыслей, сил. Она не знала, что делать и к чему готовиться. Чем всё закончится? А если не справится, придётся рассказывать всё родителям, смотреть им в глаза, и тоже жалость видеть, а ещё разочарование.

Зорькин заставил её выпить чаю, а сам всё печенье съел, всухомятку, грыз и слушал Катю, которая ему всё в подробностях рассказывала. А когда она замолчала, крякнул, совсем как её отец, когда в неловкое положение попадал, и проговорил:

— Чёрт, вот мы с тобой вляпались, Пушкарёва.

Катя кивнула, соглашаясь. На самом деле вляпались.

Вечером, из дома, ещё Зорькину позвонила.

— Завтра вместе в "Зималетто" пойдём.

— Зачем это? — перепугался он.

— Так надо. Подготовь все документы по "НикаМоде", Пал Олегыч должен знать всё. Он должен понять, что это всё во благо "Зималетто" было сделано. И мы с тобой никакие выгоды не преследуем.

Коля вздохнул в трубку, совершенно несчастно.

— Конечно, мы не преследуем. Мы ведь альтруисты. Мы только всем вокруг помогаем, подставляя свои головы под удар.

— Коля, — взмолилась Пушкарёва. — Давай не сейчас, пожалуйста.

Катя телефон отключила, потом протянула руку, и светильник над головой выключила. Комната погрузилась во тьму, а за дверью послышались шаги. В комнату заглянул отец.

— Катерин, ты спать, что ли, собралась? Рано вроде.

Она осторожно втянула в себя воздух, с силами собралась и тогда уже ответила:

— Голова болит, папа. Я ложусь.

— Ну, смотри. Спокойной ночи.

— Спокойной, папа.

Отец дверь закрыл, а Катя на подушку упала. Натянула на себя одеяло. Вроде и не замёрзла, а всё равно дрожала. А когда телефон зазвонил, только в этот момент поняла, что до сих пор в руке его держит. Колебалась, прежде чем ответить, а когда глухой, до ужаса усталый голос Андрея услышала, губу закусила. Ничего сказать не могла.

— Ты успокоилась хоть немного?

— Нет. И ты не должен мне звонить.

— Да я вообще многого не должен. Кать, ты не надо так переживать, это же я виноват. Я тебя попросил...

— А я согласилась. Так что, виноваты оба.

— Ты плачешь, что ли?

— Нет.

— Ты плачешь, — расстроился он, когда услышал, как у неё голос дрогнул.

— Сейчас уже плачь не плачь, а ничего не изменишь.

— О чём с тобой отец говорил? Я запретил ему, а он всё равно...

Катя даже одеяло с себя скинула, потому что вдруг жар накатил, а всё от волнения.

— Ты ему запретил? Как ты ему мог запретить? Андрей, что ты сказал?

Он явственно замялся, чем Катю ещё сильнее напугал.

— Андрей.

— Ничего не сказал. Я ничего не сказал! — выдохнул он в трубку, зло, отчаянно, а Катя рот себе зажала, чтобы он не услышал сорвавшееся с её губ рыдание. Только когда комок, вставший в горле, сумела проглотить, поморщилась от неожиданно появившейся горечи во рту, и сказала:

— Это хорошо. Никто ничего не должен знать. Ты слышишь меня?

Он помолчал секунду или две. Потом вздохнул в трубку. Все вокруг сегодня вздыхали.

— Чёрт, это я виноват. Это я виноват, я дотянул, я... Ни о чём не думал.

— Ты думал, Андрюш. — Катя на спину перевернулась, и глаза рукой закрыла. — Ты думал о "Зималетто". С самого начала.

Жданов насторожился.

— Что ты имеешь в виду?

— Да ничего. — Рука опустилась, устало, а Катя в темноту уставилась. — Ничего. Завтра я приду... с Зорькиным. Пал Олегыч хочет всё знать, я введу его в курс дел.

— Да, надо... Кать, а я больше не президент.

Она на самом деле почувствовала удивление. Такого поворота событий можно было ждать, но так быстро... "Пал Олегыч и раньше не горел желанием его президентом видеть, а уж после такого...", всплыли в памяти слова Юлианы. Что же это происходит? Они столько месяцев строили, старались, поддерживали затухающий огонь, а рушится всё в один момент, как карточный домик. Всё напрасно. Все усилия, все жертвы... При мысли о жертвах, как-то особенно горько стало. Всё зря, Андрюш.