— Выгрузишь его где-нибудь на улице, подальше отсюда, — говорю Андрею, укладывая тело на заднее сиденье "калдины". — Затем выловишь где угодно крупную собаку. Чем крупнее, тем лучше. Времени у тебя — до восхода. Привяжешь собаку в подвале к той же цепи. Поставишь ей воды в ведре, кинешь хлеба или чего-нибудь. А потом ты заберешь кошку и свалишь из этого дома куда подальше. Когда все закончится — позвоню.

Кивает так сильно, что кажется — голова вот-вот отвалится.

...— Кто это? — в голосе удивление.

— Еда, — поясняю Тому.

— Ух ты! Живой?

— Да.

— Совсем-совсем живой? А почему глаза закрыты?

— Спит.

— Ух ты! Вы так можете?

— Могу...

— А когда вы его выпьете?

— Не сейчас. Побудет тут дней пять. Твоя задача приносить ему хлеб и воду.

— Слушаюсь, хозяин!..

Наблюдаю, как за поворотом исчезают красные огни "калдины".

* * *

Работы много. Оптимизирую операционную систему, чтобы она использовала ресурсы компьютера наиболее рационально, подгоняя ее под "Франкенштейна". Пишу несколько вирусов, которые заставят зараженные компьютеры работать прокси-серверами — "перевалочными пунктами" для информации, которую я буду принимать и отдавать. Звенья цепочки, обеспечивающей мою анонимность.

Еще один вирус. Совершенно незаметный. Его задача состоит в том, чтобы найти информацию о моем собрате. Найти, скопировать и переслать мне. Любую информацию, которая будет хоть как-нибудь попадать под эту категорию.

И еще один. Собирает голоса полковников Феоктистовых для сравнения.

Я хочу знать, с кем я беседовал.

Результаты начинают приходить через полтора дня.

И они меня радуют всего лишь наполовину.

Про собрата — ничего. А вот полковника Феоктистова я нашел.

Удивительно, что он назвал свое настоящее имя.

Кто же прислал мне ту фразу? Собрат или враг?

* * *

"0:41".

Голод.

Шесть дней.

Голод.

При виде меня некрупная дворняга забивается в самый дальний угол, натягивая цепь и жалобно скуля.

Отвязываю псину, выношу за калитку.

Убегает прочь так быстро, словно за ней гонится тигр. Следом — мокрая дорожка.

Ты мне не нужна, лохматая.

Я пришел в себя после транса ночью и смог поохотиться.

Если бы я очнулся днем, тебе бы не поздоровилось.

Днем я не охочусь.

Твоя кровь позволила бы дотянуть до ночи и не наделать глупостей.

Днем — опасно охотиться.

Достаю телефон и набираю номер Андрея.

* * *

Слуга возвращается через полтора часа. Заводит машину в гараж, заносит кошку. Кошка впивается в рубашку когтями и громко мяукает.

Встречаю Андрея у входа, аккуратно отцепляю кошачьи лапы.

Избегает встречаться со мной взглядом. Тело напряжено.

Молчит.

Кошка убегает в кухню.

Иду за ней следом, насыпаю корм, наливаю воды.

— Приберись в подвале, — говорю слуге.

Покорно кивает.

Задумчиво смотрю ему вслед.

Он — не Том. Что волновало Тома, для него пустой звук. Что для Тома было ерундой, ему дается тяжело.

Тому было плевать на тех, кто становился моей едой. Андрей же вступился за незнакомого парня.

Том с восторгом воспринимал все, что я делал. Андрей же задвигает на задворки сознания то, что не может принять.

Он — не Том.

Появляется в кухне через полчаса.

— Ты голоден? — спрашиваю.

Молча качает головой.

На столе — горячие гренки и кофе с молоком.

Наливает из крана в стакан немного воды и залпом выпивает.

Наблюдаю с интересом.

— Я готов... — внезапно произносит.

— К чему? — удивленно спрашиваю.

— Принять наказание...

Смотрю на него секунд пятнадцать и киваю.

— Хорошо. Тогда спускайся обратно. Я скоро буду.

Обреченно кивает.

Идет в сторону подвала. Я же заглядываю в комнату ожидания и достаю из сумки кнут.

Веревка есть внизу.

Открываю дверь в подвал.

Вздрагивает, обернувшись на звук.

Спускаюсь по лестнице из четырех ступеней.

Приказываю снять рубашку.

Покорно расстегивает пуговицы.

На этот раз бью сильнее, и Андрей начинает кричать после первого же взмаха. Дергается, рефлекторно пытаясь уклониться от очередной вспышки боли, но безуспешно.

— Твоя боль, — четко произношу между ударами. — Или мой приказ. Твоя боль — или смерть того, кто обречен. Что же важнее для тебя, Андрей? Кто же в твоей жизни значимее для тебя — я или те, кого я пью? Что лучше — испытать боль или выполнить приказ?

Сознание теряет после одиннадцати ударов.

Спина в крови.

Привожу его в себя, влив немного яда.

Поднимает на меня затуманенный взгляд. Он еще там, где свистит кнут.

— Ты понял? — спрашиваю.

— Да...

Развязываю веревку. Падает.

Встать самостоятельно не в силах. Поднимаю на руки и уношу наверх.

Укладываю на кровать.

Аккуратно промываю следы от ударов теплой водой.

Шипит сквозь зубы, когда марлевый тампон касается ран.

— Потерпи, — говорю.

Закрывает глаза, пытаясь отрешиться от боли в исполосованной спине.

Вода темно-красная, почти непрозрачная.

Накладываю повязки.

Простыня успела слегка запачкаться.

Укрываю одеялом и выхожу, прикрыв за собой дверь.

Гренки с аппетитом съедает кошка.

* * *

На обед заказываю из ресторана картофельный суп-пюре, гречневую кашу с овощами и чай с молоком. Приношу обед в постель.

Андрей ест вяло, морщась от любого неловкого движения.

Равнодушно отставляет тарелки, съев меньше половины.

— Спасибо... я больше не хочу...

Смотрит в окно. Во взгляде — пустота.

Нехорошая пустота.

* * *

Сижу на кухне.

Мне надо в Москву.

Я не могу бросить слугу в таком состоянии.

Поднимаюсь к Андрею.

Смотрит в окно.

— Андрей, — зову.

Поворачивает голову в мою сторону.

— Да, господин?

Пустота.

Присаживаюсь на край кровати, касаюсь рукой лба слуги.

Вздрагивает, прикрывает глаза.

Вливаю в прикосновение каплю силы.

— Андрей?

Поднимает взгляд.

Пугаюсь.

Обреченность. Покорность. Безысходность.

Что же я наделал?

Еще капля силы...

Слуга резко дергается, как от удара током.

В глазах — затравленное выражение.

— Андрей?

Смотрит на меня так же, как та собака, когда я пытался подойти к ней.

— Я... больше не буду, господин... Я буду выполнять приказы... Я был неправ...

Что я с ним сделал?!!

— Андрей...

Прижимаю его голову к себе.

— Прости меня, малыш... Все хорошо... Я идиот... Я старый дурак, да...

Подхватываю слугу теплой волной силы, мягко убаюкиваю...

Андрей всхлипывает и начинает плакать.

Плачет, как ребенок. Навзрыд, захлебываясь рыданиями.

Вытираю ему слезы салфеткой, оставшейся после обеда.

— Прости... Прости, пожалуйста... Ты самый лучший...

Он — не Том.

Тому было десять. Ему — тридцать. Том — воспитанник эпохи Средневековья; Андрей — дитя двадцать первого века.

Тома я восхищал. Андрея — пугаю.

Тому было плевать на всех, кроме себя и меня. Андрею — нет.

Том легко ушел со мной от матери через три дня, забыв, что его беспокоила ее жизнь. Андрея держит только Маша.

Андрей — не Том.

А я дебил.

Рыдания стихают.

Смотрю на слугу.

Заснул, положив голову мне на плечо.

Аккуратно перекладываю на подушку.

* * *

Если бы я курил, то сейчас здесь можно было бы вешать топор.

Птенец просит о помощи...

И слуга с нервным срывом...

Почему я не индуистское божество, не могу разделиться на аватары?

* * *

Со второго этажа слышится возня.

Поднимаюсь наверх.

Андрей медленно идет в сторону туалета, опираясь о стенку. Оборачивается на мои шаги и теряет равновесие.

Подхватываю его под руки.

— Тс-с...

— Все хорошо... — слабо отвечает. — Я... туда.

Киваю.

— Я уже понял.

— Я... сам могу...

Сам ты можешь только свалиться по дороге к "фаянсовому другу".

— Дойти помогу, дальше сам, ладно? — предлагаю компромисс.

— Хорошо...

Обратно дойти сам не может. Приходится брать его на руки.

Опускаю на постель.

В глазах — боль.

Укрываю одеялом.

Пододвигаю стул, сажусь рядом.

— Андрей... прости меня, пожалуйста.

Медленно качает головой.

— Вам не за что просить прощения.

— Андрей...

— Нет, правда... Это моя вина. Я больше не буду... Никогда не буду вам перечить. Я... не имею права. Я... забылся. Я забыл, что вы мой хозяин.

— Андрей... послушай... Я был неправ. Я не имел права требовать от тебя такого...

— Почему?

От горечи в его голосе у меня сводит скулы.

— Потому что ты — человек.

— Я — ваш слуга...

— Одно не отменяет другого, Андрей. И моя вина в том, что я не принял это во внимание.

Улыбается.

В глазах — безумие.

— Я — ваш слуга.

Касаюсь его искрой силы.

Безумие исчезает.

Но я не могу постоянно это делать.

Неужели я его убил его душу?

— Андрей... послушай, — пытаюсь объяснить. — Я... я слишком стар. Я отвык от людей. Я забыл, что вы думаете и чувствуете по-другому. Я не должен был поручать тебе такое. Я должен был думать о тебе. Но не подумал. Это — моя вина. Андрей. Я виноват. Я не хотел тебе навредить. Я... я не знал, что тебе будет так тяжело. Я идиот, да...

Во время моего монолога Андрей не произносит ни звука, лишь перебирает пальцы.

— Я никогда больше не поручу тебе подобное, — говорю слуге.

Неверие сверкает в его взгляде яркой вспышкой.

— Андрей... Я обещаю.

Молчит.

— Я когда-нибудь нарушал свои обещания?

Качает головой.

— Нет...

* * *

На полдник приношу ему мягкие пирожки с творогом и черничный морс.

От полдника не отказывается.

Взгляд слегка оживший.

Это радует.

Наблюдаю, как он ест. Уношу пустую посуду.

* * *

Я действительно был неправ. Одно дело, когда слуга не выполняет приказы из-за собственной лени, невнимательности или забывчивости. И другое — когда приказ противоречит его собственным моральным устоям.

Устои не зря так называются.

Был бы он моим рабом — мне было бы плевать на все его душевные терзания.

Но он — мой слуга.

Он еще не готов пойти против тех ценностей, которые впитал с молоком матери.

Поэтому я обязан был проявить деликатность.

А повел себя, как идиот.

Меня сбили с толку мысли о птенце.

"Shae il'ame".

* * *

Проверяю, что нового сумел отыскать мой "Франкенштейн".

А он сумел отыскать достаточно много информации о семье полковника Феоктистова. Полковнику пятьдесят четыре года, вдовец. Двое детей — дочь и сын, трое внуков. Старшему внуку — тринадцать. Двум младшим внучкам четыре и два. Они меня не интересуют.

Морозов Александр Игоревич. Ученик седьмого класса московской общеобразовательной школы N705.

Забавно — моя московская квартира неподалеку.

С одной из школьных фотографий на меня глядит обычный мальчишка.

А вот и сам полковник.

Совершенно не похожи.

* * *

На ужин Андрей сам спускается в кухню. Медленно, аккуратно, но — сам.

Придвигаю ему тарелку с картофельной запеканкой и стакан с компотом.

Если бы не мой яд, он бы еще дня три не смог встать. Не говоря уже о возможности сепсиса и прочих осложнений.

— Мне нужно уехать, — говорю слуге.

— Надолго?

— Не знаю, — качаю головой. — Мне надо выяснить кое-что... Если все пройдет хорошо, то нет. Если плохо...

— Плохо? — Андрей удивлен. — Это как?

— Я получил сигнал о помощи. Сигнал, который мог передать птенец. Я обязан ему помочь. Но, по всей видимости, он в плену. Если я сумею его вызволить, то вернусь через пару недель. Если не смогу... Значит, либо погибну, либо попаду в плен сам. Тогда я вряд ли вернусь скоро... Возможно, никогда.

— Птенец? Это... ваш...? — не договаривает.

Киваю.

— Да. Тот, кого я обратил когда-то. Или не я, а кто-то из моих птенцов...

— Как бы внук, да? — приводит понятную ему аналогию.

— Вроде того. Как ты себя чувствуешь?

Поводит плечами.

— Нормально. Особо не болит.

— Сможешь побыть один?

— Вполне, — отвечает, глядя в тарелку.

Это хорошо.

* * *

Учебный год уже начался, но дни стоят теплые.

Наблюдаю, как по школьному стадиону бегают подростки, пиная старенький мячик, который на заре своей юности был футбольным. На землю беспорядочно свалены портфели и куртки.

Саши Морозова среди них нет.

Поправляю серую форму, подхожу к одному из мальчишек.

— Здравствуй. Меня зовут Максим Леонидович, я следователь Строгинского отделения. Ты знаешь Сашу Морозова?

Парнишка настораживается, но, когда понимает, что я не "по его душу", расслабляется.

— Конечно, знаю. Он из седьмого "А". У него дед из ФСБ. А что он натворил?

— Пока выясняем. А он способен "натворить"? — серьезно говорю.

Вытирает нос.

— Раньше-то мог, вполне. Сейчас вряд ли.

— А почему?

— В смысле — "почему"? — удивляется мальчишка. — Ну, на костылях много не пошалишь.

На костылях?

Что я упустил?

— Он же по весне в поход пошел, да со скалы грохнулся, — поясняет мне мой собеседник. — Все лето в больнице провел. Ему ногу отрезали. А вы разве не знали?

— Не знал, — признаюсь. — Кто бы мне сказал?

— Ну... вы же из милиции!

— Ага, — соглашаюсь. — Только моя работа в том, чтобы не мне докладывали, а, наоборот, я все про всех знал и сообщал начальнику. Вот сейчас узнал. Спасибо!

— Да пожалуйста, — пожимает плечами. — Я пойду?

— Конечно, — киваю.

Убегает.

Вечером просматриваю записи в различных больницах.

Саша Морозов ездил куда-то на Алтай. С отцом, большим любителем гор. И там соскользнул с небольшого обрыва.

Перелом четырех ребер и правой руки, обеих ног.

Больше всего пострадали ноги. Описание занимает несколько страниц.

Дед подсуетился, Сашу лечили в ведомственной больнице. Но правую ногу до колена пришлось отнять. Да и левая серьезно покалечена.

Закрываю ноутбук.

Завтра буду знакомиться с Сашей Морозовым.

* * *

Сашу узнаю сразу. Сидит на лавке в небольшом сквере. Рядом школьная сумка. В руках — два подростковых костыля.