Пасмурно. Кажется, что уже вечер, от этого не по себе. Но день. До захода далеко.
"Привет!" — стук по клавишам.
"Привет!" — строчки в ответ.
"Как тебя зовут?"
Раньше так было нельзя. Раньше знакомились лицом к лицу. Хорошо это или плохо? Не знаю.
Я давно уже не определяю ничего однозначно. Общество меняется. То, что раньше было невозможным, недопустимым, сейчас — в порядке вещей.
Наверное, знакомство в чате все-таки хорошо. Беседа ни к чему не обязывает. Если же возникнет желание встретиться, то договориться можно без проблем.
Раньше так было нельзя.
Последнее время я стал слишком зациклен на прошлом. На том, что было, и чего нельзя вернуть. На людях, которые уже умерли. На событиях, которые прошли мимо учебников истории. На местах, изменившихся до неузнаваемости.
Отодвигаюсь на стуле от клавиатуры, вглядываюсь в сизые тучи. Все-таки скоро закат.
Встаю со стула, иду к двери в другую комнату.
Хорошая дверь, тяжелая. Плотно прилегает, без зазоров. И комната хорошая, без окон. Маленькая, но для ожидания большая не нужна.
Все привычно. Все отработано. Не первый раз приходится пережидать закат.
Момент соприкосновения солнца с горизонтом ощущается сразу. Воздух становится свинцовым, темнота наливается красным. Мироздание пытается исторгнуть из себя чужеродное, больное, лишнее.
Меня.
Не дышу. Простые действия, присущие живым, сейчас излишни.
Я знаю, что солнце ползет за горизонт. Медленно, сопротивляясь, желая дождаться, когда его жертва все-таки подставит себя пламенеющим лучам, веря в свою неизменную победу.
Не в этот раз.
Отпускает меня, как и всегда, внезапно. На всякий случай выжидаю еще пару минут, затем выхожу.
Кидаю взгляд на календарь напротив...
"Восход — 7:40"
...и на часы.
"20:29"
11 часов относительной свободы. И относительной безопасности.
"Извини, отходил", — ничего не значащая строчка.
"ОК", — такой же ответ.
Объяснения, оставляющие свободу воображению. Можно придумать что угодно.
И все будет правдой. И ничего.
"Скоро ужинать пойду", — правда. Но что представляет себе мой невидимый собеседник? Макароны с котлетами? Тарелку наваристого борща? Или холостяцкие пельмени из ближайшего супермаркета?
Не имеет значения, потому что ничего из этого не будет правдой.
Еще немного пустой болтовни. Один, два, три часа — какая разница?
"Пока!"
"Пока!"
Сколько их было на протяжении моего бытия? Много или мало?
* * *
Говорят, мы не способны на чувства, потому что у нас нет души. Вполне может быть, что и нет. А насчет чувств и эмоций... За многие сотни лет многое переоценивается. Многое становится банальным.
Первая влюбленность — это пожар. Вторая — огонь. Третья — пламя. А бывает ли восемьсот шестьдесят четвертая влюбленность?
Действия отыграны до мелочей. Эмоции прочитаны. Как давно изученный танец.
Сумерки, робкая улыбка. Сейчас кивнуть. А вот на этом слове — нахмуриться. Нет, не сильно, ровно настолько, чтобы было заметно.
"Раз-два-три, раз-два-три..."
Цветок. Не дорогой, наверное, вот этот. Как будто случайно купленный у торговки.
"Шаг, поворот, еще шаг..."
Поцелуй. Еще не время, поэтому легко в щеку. Да, вот чуть выше ямочки.
"Ведем, ведем! Раз-два-три..."
Все привычно, все отработано.
Скучно.
Подхожу к шкафу. Черные брюки, черная рубашка. Высокие сапоги того же цвета, плащ.
Гляжусь в зеркало. Безголовый манекен машет мне рукавом, приседает, эффектно взмахивает плащом. Улыбаюсь, но по ту сторону стекла ничего не меняется.
Свое лицо я вижу только на рисованных портретах.
Выключаю свет и выхожу на балкон.
* * *
Моя квартира расположена на последнем этаже. Вытягиваюсь и неслышно поднимаюсь в воздух, мелькнув темной тенью.
Потому и надеваю — черное.
Люди никогда не смотрят в небо ночью. Но даже если и посмотрят, вряд ли увидят. Охота обещает быть удачной.
Пьяненький мужичок, покачиваясь, бредет в полутемном дворе. Неслышно снижаюсь, делаю круг почти у него над головой. Нет, не пойдет. Не люблю привкус алкоголя.
Молодая девушка выгуливает крупную собаку. Собака не помеха. Стоит мне приблизиться, как она убежит.
Меня боятся все животные, кроме кошек и лошадей. Почему так, не знаю. Коты, кошки же чувствуют себя рядом со мной уверенно и, можно сказать, нагло.
Кошек я люблю, и, вопреки стереотипам, белых. А вот лошадей не люблю. Совсем.
Снижаюсь настолько низко, что чувствую ее запах даже сквозь шлейф духов.
— Бони, Бони!
Собака уже далеко. Вижу, как мчится прочь.
Я вижу даже в кромешной тьме.
Слабый луч фонарика шарит по земле, по кустам, подавая тщетную надежду, что Бони где-то рядом.
Увы.
Встаю на землю у нее за спиной. Почти вплотную.
Мое лицо претерпевает изменения. Челюсти выдвигаются, зубы заостряются. Ощущаю, как пульсирует ядовитая железа.
Опасность она ощущает в самый последний момент. Пытается резко обернуться, но я быстрее. Прижимаю ее к себе и привычно надкусываю шею.
Лучше, конечно, предплечье, но оно скрыто плотным рукавом пальто. Прогрызаться сквозь толстую ткань еще то удовольствие.
Тело в моих руках дергается, вздыхает и обмякает. Яд проникает из зубов в ее кровь, обездвиживая.
Паралич продлится недолго, но мне этого хватит. Обхватываю ее под мышками и поднимаюсь в воздух.
Далеко искать место не надо — темная крыша шестнадцатиэтажки в моем распоряжении.
Бережно укладываю ее на ровную поверхность. Она не шевелится, лишь глаза выдают присутствие жизни.
Она боится.
Аккуратно высвобождаю ее руку из плена пальто, закатываю тонкий шелковый рукав блузки, провожу пальцами по гладкой коже. В темноте она словно светится.
Голод сводит челюсти, но стараюсь не торопиться. Припадаю к локтевому сгибу, прокусываю нежную плоть. Рот заполняется теплой пьянящей жидкостью.
Голливудские "ужастики" про вампиров я ненавижу. Полуголые артисты с бездарно вылепленными пластиковыми клыками размазывают по себе томатный кетчуп, призванный изображать кровь, при этом томно закатывая глаза.
Когда вы едите суп, вы тоже растираете по лицу куски вареной картошки или вермишели?
Я ем аккуратно, стараясь не проронить ни капли драгоценной влаги, вовремя выпуская в кровь новую порцию парализующего яда, не давая ей пошевелиться.
Я ем, не отрывая взгляда от ее глаз, которые постепенно обезличиваются, заполняясь потусторонней пустотой.
Наконец она вздыхает последний раз. Взгляд мутнеет, а в меня втекает то, что было ее жизнью.
Отпускаю ее запястье. Голод слегка успокаивается, но не проходит совсем.
Но больше нельзя.
Беру тело на руки. Оно кажется тяжелее, хоть на самом деле стало на несколько килограммов легче.
Поднимаюсь в ночное небо и направляюсь к подлеску на окраине города.
Домой возвращаюсь так же, как и уходил — через балкон.
Кошка моего отсутствия не замечает. Свернувшись теплым клубком на диване, сладко дремлет.
Прохожу на кухню, насыпаю ей в миску корм.
Уже не спит, уже бежит, заслышав знакомые звуки. Провожу по мягкой спинке рукой, улавливая вибрирующее мурчанье.
Кошки вечны.
* * *
Открываю браузер, вбиваю в строку знакомый адрес. "Личные сообщения", есть новые.
"Хочеш стать вомпиром?"
Криво улыбаюсь. Очередной малолетний идиот, насмотревшийся "кина", прогуливающий уроки русского языка.
Отвечать не буду.
Щелкаю следующее письмо. А вот это интересно.
"Видел ваш ролик в сети, заинтересовался. Готов заплатить за доказательства".
Стоит внимания хотя бы потому, что сумел найти автора ролика, то есть меня, на просторах Всемирной Паутины.
Ну, мы тоже не лыком шиты.
Щелкаю два раза по иконке на "Рабочем столе", запуская "Нюхача". Хорошая программа, отыщет кого угодно в любой точке мира.
Оп-па. Отправитель-то рядом — в этом же городе, хоть и в другой части.
Открываю базу данных провайдера, гляжу точный адрес.
Забавно.
Еще пара нажатий мышкой.
"Федоров Иван Петрович, директор ООО "Нептун-Б", сорок восемь лет, вдовец, две взрослых дочери-близнеца..."
"Нептун-Б" знаю. Гонят конфискат в столицу. Ваня вполне обеспечен, заплатить сможет. Поиграем.
"После предоставленных доказательств вы должны перевести сто двадцать тысяч рублей на указанный счет".
Анонимный счет в одном из столичных банков.
Две недели проходят, как обычно. Охочусь, общаюсь в чате, выполняю мелкие работы на сайте фрилансеров. У меня есть постоянные заказчики, хоть мои услуги и стоят дорого. Но, как говорят люди, "качество превыше всего".
С абсолютной памятью, ускоренной реакцией и без потребности в сне я являюсь лучшим работником.
Полученными деньгами оплачиваю коммунальные услуги, закупаю кошачий корм. Мне обычная еда не нужна. В кухню я захожу редко, разве что кошке еды положить.
Вампиром быть выгодно.
Другую работу беру нечасто. И полученные с нее деньги я трачу на другое. Например, на покупку документов раз в пятнадцать-двадцать лет.
"Ой, как вы хорошо сохранились!"
Через тридцать лет вместо комплиментов достаются подозрения.
Кошка взбирается на колени, перешагивает на стол, отпихивая меня от компьютера, и укладывается вдоль клавиатуры. Яркий зеленый глаз слегка приоткрыт, ухо скошено.
Презрение и важность. Важность и презрение.
Кошки вечны.
Тыкаю пультом в сторону телевизора.
"Второго апреля в 22:30 ушла из дома и не вернулась Кислицына Виктория, 22 года..."
"Десятого апреля ушел в школу и не вернулся Искоркин Витя, 17 лет..."
"Семнадцатого апреля пропала Пуго Анна, 41 год..."
Клац, клац.
Телевизор снова смотрит на меня пустым серым экраном.
Не люблю "Вести". А охоту стоит перенести в соседний город. Пара часов на "дорогу", то есть полет, — не большая уступка надвигающейся общественной панике. Только дебил не заметит разницу в неделю между жертвами.
Чаще нельзя.
Реже — не могу.
* * *
Распаковываю столичную "симку", вставляю ее в новенькую "Ноклу", купленную "по дешевке" в соседнем Китае. Естественно, никаких таможен и прочей ерунды. Пограничникам и в голову не придет, что есть те, кому госграницы "до лампочки".
Снова тыкаю мышкой в компьютере.
Отлично. Теперь будет казаться, что с телефона идет роуминг в Москву. А на телефон моему собеседнику будут звонить... скажем, из Новосибирска.
В одну из ночей навещаю "спящего красавца". Живя на восемнадцатом этаже в элитной "свечке" в центре города, Ванечка не боится спать с незапертым балконом. Мне это удобно.
Втягиваю в себя запах. Добыча.
Накатывает приступ голода.
Не сейчас.
Аккуратно надкусываю предплечье, расслабленно лежащее поверх одеяла. На этот раз в моем яде не содержится антикоагулянта, только парализатор.
От укуса "объект" просыпается, пытается пошевелиться.
Паника расползается в воздухе удушливой вонью. Зрачки расширяются, дыхание сбивается.
— Не бойтесь, Иван Петрович, — мой голос спокоен. — Мы договаривались с Вами насчет доказательств.
Глаза суетливо косят куда-то в сторону. Какой-нибудь пистолет, как пить дать. Только не дотянется Ванечка. Мой яд надежнее любых веревок.
Подхватываю обмякшее тело, дотаскиваю до балкона и переваливаюсь вместе с ним за ограждение.
Хорошо, что могу не дышать. К панике добавляются вовсе неприглядные "ароматы".
Но он в сознании и жив. Мой яд не даст ему умереть от сердечного приступа или "упасть" в обморок. Да и вообще ему теперь не страшны сердечные заболевания. Вот такой я лечебный. Если не питаюсь, конечно.
Поднимаемся над городом, над освещенным центром. Вдали — темные окраины.
— Не бойтесь, — повторяю снова. — Не упадете.
Не упадет, конечно. Пока я рядом. Пока гравитационный вектор перенаправлен в заданном объеме. А как иначе летать? Плащом махать или реактивный принцип использовать? Как вы себе это представляете? Не смешно, вообще-то.
Делаем широкий круг над центром города. Понимаю, что яд заканчивает свое действие, и возвращаюсь в покинутую квартиру.
— Хотите увидеть еще что-то?
Судорожный вдох.
— Н-н-нет, спасибо! — сам удивлен, что может говорить.
Киваю.
— Тогда ожидаю оплаты в течение недели. Думаю, вы осознаете, что обманывать в данной ситуации не стоит, — позволяю лицу измениться.
Ухожу, не попрощавшись.
Через неделю проверяю карту в одном из близлежащих городов. Сумма переведена до копейки.
* * *
"Привет, как дела?" — стандартная реплика в чате.
"Все хорошо", — такой же стандартный ответ.
"А есть фото?"
Клац, клац.
"Вампиром быть круто!"
"Я хочу жить вечно!"
"Не надо покупать булочки!"
Тьфу.
Они не знают. Не ведают проклятия.
Вечная борьба с голодом. И скука. Скука смертная.
Раз в неделю. Стабильно, без отпусков — охота. Чаще нельзя. Реже — тоже. Те, кто охотится чаще — теряет разум. Мы пьем не кровь, мы пьем жизнь. Никаких пластиковых пакетиков с красной жижей. Не поможет. Кровь — носитель жизни. Какая жизнь в том, что вне тела?
Есть редко — больно. Очень больно. Хотя — и не так опасно, как есть часто. Только боль ведь тоже сводит с ума. Не сразу.
Когда-то я прожил без еды больше года. Думал, уйду в Тень.
Пятьдесят девять недель. Пятьдесят девять раз пропустить охоту.
...Холодные стены. Решетка, покрытая толстым слоем серебра. Запах.
— Эй, ваше сиятельство, поймали-то упыря.
— Хорошо, Микаэль.
Шаги.
Отрываю голову от каменного пола. Запах заглушает все. Голод становится невыносимым. Пытаюсь удержать изменения, но голод сильнее. Лицо то вытягивается, то снова становится человеческим.
— Вот ты какой, вампир.
— Что тебе нужно? — мой голос звучит глухо и неразборчиво — мешают изменения.
— Ничего. Я хочу посмотреть, долго ли ты протянешь без крови, нежить.
Голод кидает вперед. Раздается шипение, идет дым. Отскакиваю в бессилии. Ожоги от серебра заживают очень долго.
Презрительный смех.
От голода мутит сознание...
...Шаги.
— Сдох-то, упырь, говорю!
— Да с чего бы!
— Да так, вот смотри, усох весь, как хворост! С той осени, чай, не заходили. Как их покойное сятельство кровососа закрыли тут, так и оставили, а их нынешнее сятельство о нем не ведает-то...
Тычок в бок. Слышу, как ломается ребро.
— Точно усох!
Ничего не могу. Даже обычные органы чувств не работают — слышу чем-то другим.
Скрип. Снова шаги. Еда.
Издаю зов.
