На то они и люди

Китаяночка, видимо почувствовав какое у меня назревает решение, украдкой бросила на меня взгляд, полный укора, и подошла к корчащемуся от боли Рустику.

Все понимали, что если мы не бросим Рустика, наше путешествие по болотам может затянуться и закончиться печально. Но молчали. Ждали, что я первый это скажу. И дождались.

Лю, осмотрев Рустика, подошла ко мне:

— Он не сможет идти. Похоже на перелом, но точно сказать трудно.

— Как надолго он вышел из строя?

— Здесь все зависит от физиологии и лечения, — издалека начала она.

— По делу, Лю, конкретнее.

— От десяти до двадцати дней. И то после этого ему лучше особо не прыгать и не бегать, во избежание рецидива.

Я призадумался. Даже пять дней торчать на одном месте — хуже не придумаешь. И тогда я решил с глазу на глаз переговорить с Рустиком.

Он сидел на одной из камер и морщился от боли.

— Рустик,— позвал я.

Он открыл глаза.

— Знаю, Гром. Я остаюсь здесь.

— Прости, что так вышло, Рустик.

— В этом нет твоей вины. Ты командир, у тебя боевая задача, а нести себя на руках я не позволю никому. Оставьте мне еды на две недели и боеприпасы. Когда смогу передвигаться, отправлюсь за вами следом. Может быть, еще и нагоню, — Рустик натянуто улыбнулся.

— Пусть так и будет. Сегодня мы заночуем здесь, с тобой. А с рассветом уйдем.

— Хорошо. Если не свидимся, знай, ты лучший командир, из тех, что я встречал.

Мы пожали руки. Команда начала готовиться к ночи. Развели костер, девчонки занялись приготовлением пищи.

Ко мне за весь вечер никто не подходил. Ребята понимали, что я принял очень жестокое решение. Подлое даже. Но меня не обвиняли, нет. Они прекрасно понимали, что иначе нельзя. Что кто-то должен был взять на себя этот грех. Мы уйдем с утра вшестером, в три пары, и за весь долгий путь никто из них не напомнит мне о сегодняшнем вечере. Потому что я сделал это ради них самих, ради себя, ради всех нас. Ради всех людей.

Подлость подлости рознь. Бывает подлость ради подлости. А в этом, конкретном случае, подлость принесет пользу, по крайней мере, убережет других от опасности. В таких случаях подлость хоть немного, но оправдана. Но как бы я не утешал свою совесть, подлость — на то она и подлость, что так называется.

Уже ночью я случайно подслушал разговор Мифа и Черепа, стоявших на часах, когда остальные спали:

— Может, лучше было бы сразу его пристрелить? Пока спит? — это Миф.

— Чтобы не мучался? — спросил Череп.

— Угу. Ему здесь все равно не выжить. На болоте кость не заживет, начнет гнить нога, будет в тысячу раз хуже, — в словах Мифа было много правды. Той самой, злой и горькой.

— И кто это сделает? Ты? — правильный вопрос задал Череп. Ох, правильный.

— Я — нет,— в голосе Мифа почувствовался страх и отвращение.— Я не смогу. Нет.

— А кто тогда?

— Гром. Он сможет. Он сильный.

Я захотел встать со своего места и дать ему как следует пинка под зад. Но не встал. Миф, как ни обидно это звучит для меня, чертовски прав. Я бы действительно смог. Не потому, что я сильный там или слабый. Просто я уверен, что смог бы, будь это необходимым.

Я повернулся на другой бок и уснул. Почти сразу. И в эту ночь я не увидел снов. И это было хорошо. Как же сильно в последнее время я полюбил такие ночи!

* * *

Рустик делал вид, что еще спит. Я знал это. К чему лишние прощания, глупые сопли. Решение принято, нелегкое решение и не нужно теперь усугублять итак непростую ситуацию.

Шли молча. Я с девчонками впереди, остальные сзади, каждый напротив напарника на расстоянии вытянутой веревки. Проваливались

Днем на болоте становится жарко, а ночью резко холодало. Резкие перепады температуры вызывали жуткую головную боль и ломоту в костях. Мышцы ныли постоянно. Бесконечно принимать обезболивающие было бы глупо — от таблеток тупела голова и начинался бред.

По моим расчетам к концу четвертого дня на болоте мы преодолели уже две третьих пути. Чуть впереди должно быть сухое место. Мы на тренировках называли его "плато".

"Дойти туда и лечь на землю. Дойти и ходить по твердой земле" — повторял я себе уже сотый раз.

Чтобы следить за тем, что шест горизонтален поверхности уже не было и речи. Держать оружие наготове — ни к чему. Мы до сих пор никого не встретили.

Я шел, спотыкаясь о собственные ноги. Болтало из стороны в сторону как пьяного. Вот выпить спиртного было бы сейчас очень кстати. Выпить и поспать на кровати. Одному. Чтобы никто не мешал. Чтобы рядом никого. Л секунд поднялся осмотрелся : Череп пропал. Провалился. Надо идти и вытаскивать.

Он даже не зовет на помощь, нет сил. Просто ждет. Вытаскиваю его, помогаю отряхнуться от грязи. Путь продолжается.

Остальные в это время тоже останавливаются, тупо смотрят в нашу сторону, ждут, когда мы догоним, подравняемся. И так продолжается бесконечно. Шаг за шагом.

Одна радость: насекомые нас не тревожат.

Гузель смотрит на меня: уставшая, изможденная, грязная. Но? несмотря на все это, красивая.

Зачем ей надо было? Жила бы себе там наверху пищевой лестницы нашего социума, крутила богатыми и влиятельными. Не понимаю я ее. Месть за брата? Ну, если только она сама себе мстит.

Как бы там ни было, Татарочка — прирожденный боец и я рад, что она в нашей команде.

Лю и Муха начали меняться очередностью: кто впереди. Зачем это им, я не спрашивал. Пусть делают что хотят. Не маленькие. Миф держится молодцом. Один только он. Даже стыдно как-то.

Скоро уже на горизонте появится плато. И мне с каждым шагом перестает нравится, что дойдем мы туда уставшие и измочаленные. А вдруг нас там ждут? Этот, как его... Уже не помню.

Ладно, не важно. Но все же стоит перестраховаться. Я остановился. Череп продолжал идти, пока не наскочил на меня. Все последовали моему примеру. Только Мухе пришлось уговаривать Лю остановиться. Китаяночка включила так называемый "автопилот" и ни в какую не хотела слушать.

— Заночуем здесь, скоро плато, а что там и кто — мы не знаем, — объяснил я.

Ребята покорно согласились. Спорить не было сил ни у кого. Миф, самый бодрый из всех, остался на часах. Я попросил его разбудить кого-нибудь, когда он устанет. Лучше меня. Остальные были совсем плохи.

Я иду по болоту. Один. Слышу: что-то скрипит слева. Поворачиваю голову — Машенька на инвалидном кресле. Удивляюсь. Молчу. Кто-то зовет с другой стороны. Ритка с продырявленной головой. Из глаз текут ручейки крови. Она тянет ко мне руки, шепчет: "Помоги".

Впереди возникает Кляча и спокойно так, говорит и говорит, не переставая. О каком-то долге перед Отечеством, о возможности для всех людей. Пафосно так, неприятно. Как с трибуны перед народом. Рустик, хромая, подходит, замахивается, но не бьет. Зло смотрит, плюет в лицо, шипит: "Падла!" и уходит. Ченг протягивает свою тетрадь: Передай моим родителям. Здесь мои рецепты, хорошие". Кто-то хватает за штанину. Череп опять провалился, тянет руку. Молчит. Бабушка Машеньки: "Сволочь ты Санька. Обрюхатил мою внучку и сбежал, гаденыш". Мама плачет, держит в руках объемистую хозяйственную сумку. "Апельсины с оранжереи" — догадываюсь я. Хорошая у меня мама. Отец седой весь, как дядя Федя. Молчит. Но я знаю, о чем он думает: "Молокосос, взвалил на свои плечи ношу, так неси". Слышу голос Клячи: "Только ты Гром. Кроме тебя никто не сможет". Машенька начинает кидать футбольный мяч в Ритку, та уворачивается, сдувает с лица челку, достает снайперку и начинает целиться в Машу. "Нет!" — кричу я и бросаюсь на перехват.

Валера разбудил меня:

— Ты кричал во сне. С тобой все в порядке? — у него было испуганное лицо. Глаза красные, уставшие.

— Кошмар приснился. Ложись, отдыхай. Я посижу. Кстати, сколько мы уже тут?

— Семь часов,— он потупил взор.

— Дурак ты, Миф. Чего раньше не разбудил?

— Да я и спать не хочу.

— Хочешь, не хочешь — надо.

* * *

Наутро все проснулись бодрыми и отдохнувшими. Гузель даже улыбнулась, когда я сделал ей незначительный комплимент. После завтрака наша красавица даже немного покапризничала: воды нет, а ей срочно необходимо в ванную. Это естественно была шутка с ее стороны. В этот момент она показалась вполне удачной и уместной. И мы с более приподнятым настроением пошлепали в сторону Плато.

Я как обычно размышлял о несовершенстве мироздания, когда меня снова дернуло сзади. "Череп провалился" — решил я и обернулся. Да нет же. Ч Черепом все в порядке. Он просто сидел на корячках и внимательно изучал что-то на вонючей, топкой поверхности болота.

— Что с тобой Игорь? — спросил я. Череп только позвал меня к себе приглашающим жестом. Пришлось подойти.

— Ну что там опять? — я нетерпеливо повторил вопрос.

— Гляди, видишь синее пятно?

— Ну и?

— Что это?

— Понятия не имею. Может зверюга какая-нибудь помочилась. Мало ли, — ответил я.

— Дело в том, что я точно такое же пятно видел вчера. Абсолютно идентичное.

— Ну и что. Я же говорю — зверюга какая-то.

— Нет, вряд ли. Они похожи как две капли воды. Словно мы уже наворачиваем второй круг и проходим по одному и тому же месту, — возразил Череп.

— У тебя дежа вю, дружище. Говорили же, что надо посещать психолога, — улыбнулся я.

— Гром, я не шучу. Все это напоминает...

— Что напоминает? — я резко перебил его на полуслове.

— В играх раньше такое было: рисуют небольшой кусок текстуры и накладывают само на себя.

— Хочешь сказать, что это некачественный рендеринг? — заулыбался Гром.

— Угу.

— Брось, Череп, у тебя паранойя. Очнись и перестань задаваться идиотскими вопросами.

— Да ты сам подумай, Саня! Все же сходится!

— Ни хрена не сходится. Ни хрена! Пошли, Череп, надо идти, — я повернулся и пошел догонять остальных. Череп плелся сзади вместе со своими подозрениями.

Все у него сходится, а то! Его послушаешь если, то мы вроде миккимаусов в стране диснейлендии. Задать бы ему трепку, чтобы меньше думал и больше смотрел по сторонам. Скоро Плато и надо быть настороже. Совсем раскис Череп. Не ожидал я от него, хотя ничего удивительного. Вся тройка погибла — вот вам и причина. Винит себя, ищет оправдание. Только зря. Нет его вины в смерти Ченга и Малышки. Нету...

Ночью, когда Миф разбудил меня мы какое-то время сидели вдвоем, разговаривали. Хороший парень Валерка, в разведку с ним можно пойти. Никогда не бросит и не подведет. Грешен я, признаю, что пользовался его желанием всегда быть впереди. Безжалостно отправлял вперед как неумелого "зайца", хотя Миф один из лучших в моей команде. Череп как танк, ему лишь бы напролом. Муха безынициативен. Кареглазая излишне щепетильная. Меркурий временами бывает несерьезным. Феникс больше предрасположен к закрытому бою, да и не любит он стрелять. Большой "БУМ" его страсть, а Миф тот человек. Он может почуять засаду или схрон врага на интуитивном уровне.

Но сколько я его знаю, ни разу не замечал излишней заинтересованности противоположным полом. Даже с Катькой почти вся наша команда хоть какое-то время, но встречалась. В кино там или на дискотеку сходить. Только не Миф.

Поэтому, когда Валерка завел разговор о прекрасной половине человечества, я немного удивился.

— Скажи мне, Гром, как у тебя так легко все выходит с девчонками. Извини, конечно, но ты с виду такой же, как и все. Вон Меркурий, и симпатичный и веселый, а к тебе они все равно толпой прут, — с легкой завистью и грустью сказал тогда Миф.

— Да ты преувеличиваешь, Валерка. Я, вообще, иногда веду себя как идиот, особенно с ними, — отозвался я.

— Наговаривай на себя больше. Когда мы на Базе собрались, все девчонки только и ждали твоего позволения. Но ты их всех умыл, когда показал Машу. Ха! Смешно было смотреть на их кислые рожи.

— Да тебе показалось. Или они просто хотели попасть в команду.

— Так это же наоборот повредило бы. Неужели ты взял бы с собой ту, которую любишь. Не-е-ет. Они в первую очередь интересовались тобой, а уж затем всем остальным, — продолжал настаивать Миф.

— Ну, тогда не знаю. А к чему ты весь разговор закрутил? Ведь неспроста же?

— Угу, неспроста. Даже не знаю, как мне быть, — вздохнул Миф.

— Ясно. Влюбился, да? — улыбнулся я.

— Угу. И понятно в кого, — еще раз вздохнул Миф.

— В Гузельку?

— Эхх...

— Красивая она, согласен, — я вытянул из пачки сигарету.

— Дело даже не в ее красоте, — сказал Миф. — Смотрю на нее и радуюсь, слушаю ее голос — и душа начинает петь. Я научился ее понимать, как никто другой. Думаешь, наверное, что она взбалмошная, капризная Барби? Ошибаешься. Ей просто приходится вести себя подобным образом. Имидж. Привычка. Ведь она привыкла уже, что ее любят за длинные ноги и красивую мордашку. Вот и ведет себя, как положено таким. А на самом деле, Гузель очень добрая, нежная, чувственная девушка. Она хочет настоящей любви, а не дорогих подарков. Но откуда она может знать, что следующий парень любит ее сердцем, а не просто хочет затащить на койку. Ниоткуда. Красота — ее проклятие.

— С чего ты это взял, — я удивился красноречию друга.

— Мы же в одной тройке. Хотя теперь уже в паре. Она считают меня только за хорошего друга и делиться со мной самыми сокровенными мыслями. Мы с ней много общаемся. Я узнаю ее все ближе и ближе и с каждым днем тону в безответном чувстве как в этом вот болоте, — он указал рукой на бескрайнюю топь. — А признаться не могу. Боюсь, что не поймет и будет смеяться. Скажи, Гром, что мне делать? Ведь сам знаешь, где мы и в любой момент может наступить конец.

Я надолго задумался. Что я мог ему посоветовать? У меня самого-то опыта ненамного больше чем у Валерки. Единственный универсальный выход из любой ситуации — это правда.

— Скажи ей все. Всю правду. А там видно будет.

Мы еще немного посидели, поболтали. Уже собираясь ко сну, он мне сказал вдруг:

— Знаешь, Гром, мне кажется, что она любит тебя.

— С какой это радости? — я улыбнулся. Вечно эти влюбленные ищут соперников и страдают от необоснованной ревности. В таких случаях, любовь, из прекрасного чувства, приносящего радость и упоение жизнью, превращается в мучительную пытку.

— В ту ночь, когда вы были с... Риткой. Она очень злилась...

* * *

Чем ближе к Плато мы подбирались, тем отчетливее начали проявляться следы присутствия монстров. Не было сомнений, что вскоре нам предстоит бой. Я помнил о второй встрече с таинственным созданием. Он называл нашего следующего разумного соперника: Кербермеш-Плуто. Указал на слабое место. Я пока не стал ничего говорить ребятам, чтобы заранее не волновать.

Судя по приборам, до плато оставалось около двух километров, когда мы впервые за последние дни открыли огонь на поражение. Стая из семи лезвиехвостых ящеров сократилась до одной особи, которая, попискивая и поскуливая от боли, пыталась отползти в сторону. Муха не оставил ей даже шанса, точным одиночным выстрелом из автомата в голову, разнеся на куски череп.