Вопреки. Хроники Империи. Мир. (часть 1)

— Это он, — сказала она утвердительно.

Настоятель кивнул.

Дама спустилась во внешний двор.

— Этот пастушок и есть сын Королевы Вильгельмины?!

— Он.

— Возмутительно!

— О чем вы...?

— О чем? — дама в ярости чеканила слова, — Я желаю, что бы им немедленно занялись. Не собираюсь нарушать ваш устав, но настаиваю, что бы мальчика обучили всему необходимому, а не только Закону Божиему. Это — приказ! Я знаю, Церковь обладает огромным потенциалом. Так используйте его!

Христиан поднял голову от плит и замер с открытым ртом, ибо в глубине внешнего двора ему явилось волшебное видение. Сердце болезненно дернуло...

Рядом с аббатом стояли благородная дама, закутанная в темный плащ, отороченный роскошным мехом, и блестящий кавалер в черном берете с белоснежным пером и расшитой золотом заморской капитте. Рука его небрежно покоилась на витом эфесе рапиры, которая показалась мальчику просто огромной.

Аббат явно нервничал, а надменный тон дамы был слышен даже Христиану.

Жадный взгляд мальчика поглощал мельчайшие детали их богатых одеяний. А при виде ожидавшей их кареты, пусть и без герба, красавцев — лошадей, слуг, у него и вовсе перехватило дыхание...

Вот кавалер подает руку даме, и та скрывается в карете. А через некоторое время от чудесного зрелища остаются только брызги грязи, пока косу, разделяющую монастырь Св.Гервасия и материк, — еще не поглотил высокий прилив.

Христиан разочарованно вздыхает. Жаль, что лицо дамы скрывал капюшон, ведь она наверняка молода и прекрасна.

Твердая рука скручивает его ухо...

После сексты в келье отца-настоятеля прут брата Деметрия, раз за разом опускается на тощую спину и ягодицы мальчишки.

— Праздность — смертный грех.

— Зависть — смертный грех.

— Легче.

— Верблюду.

— Пройти.

— Сквозь игольное.

— Ухо...

Перечисляет брат Деметрий при каждом ударе.

Вцепившись зубами в запястье, Христиан с тоской вспоминает явленное сегодня волшебство. Вот бы они приехали за ним...

Только став старше, он понял, что кавалер никак не мог быть его отцом. Ведь тогда ему было чуть больше двадцати.

Но расставаться с придуманной сказкой было больно.

Откинувшись на спинку сидения, Лоренцо послал своей спутнице долгий взгляд.

— Почему бы вам самой не заняться мальчиком? Вы получили бы неоспоримое преимущество в будущем.

— О чем вы? — Альберта ответила ему усталой улыбкой, — привезти его в наше змеиное гнездо? Вам ли не знать, какие страсти окружают нас. И вам ли не знать, что вызовет его появление.

— Иногда вкладывая оружие в руки врагу, мы лишаем его силы.

— А что чувствует при этом оружие? Само его существование — джокер в колоде. Сделать его такой же приманкой, какой делал вас мой отец?

Лоренцо поморщился.

— Нет. Это оружие слишком хрупко. И слишком опасно. Пусть уж лучше полежит в сундуке.

— Тоже не самое лучшее решение.

— Почему нет? Духовная карьера не перечеркнет его жизни, но лишит возможности претендовать на престол.

Принц, соглашаясь, склонил голову.

* * *

Выздоровление Ее Величества затянулось почти до Рождества, хотя в приватных разговорах с доверенными лицами выражение 'празднование Рождества' приобретало несколько иное, не свойственное изначально значение. Королеве же становилось то лучше, то хуже...

Ближе к празднику и традиционному балу господин де Ливен пребывал уже в состоянии близком к каталепсии, не представляя, что именно делать и что от него теперь требуется.

Ошарашенный, оглоушенный, обеспамятевший, растерянный, не помнивший себя распорядитель был выцеплен вездесущим принцем Ренцио и получил самые ошеломительные распоряжения.

Вопреки традициям последних лет празднество должно было потрясать воображение. Со времен коронации не было торжества, на которое приглашались бы столько фамилий.

Перед маскарадом столица сходила с ума. Цены на ткани тоньше габардина и бязи подскочили в разы. Кружевницы, включая самых мелких статисток, закрепляющих края, делали себе состояния на ближайшие годы. Гильдия магов была завалена заказами...

Вот именно. Насколько эффектным завершением года явилось бы явление принца Лесиона Ренцио, провозгласившим независимость Артании прямо над трупом королевы!

Лесиону Ренцио был подготовлен и доступ, и безопасный выход из дворца...

В праздничный вечер Ее Величество по обыкновению не танцевало.

Хотя и отстукивала в такт каблучком под плотной юбкой модеста.

А буквально за считанные часы до полуночи, имела место незаметная рокировка с участием новых агентов, и гвардии. Ворвавшиеся в бальную залу личности в черной почти военной форме с грифонами на левых рукавах, хватали из перепуганной толпы целыми семьями...

Паника, крики, слезы... коллективное помешательство, бросающее под ноги невозмутимой королеве...

Королева выпрямляется, подбородок устремлен вверх.

И удаляется без малейшего слова или знака! Однако, распорядившись, что бы танцы продолжались...

Паника усугубляется! Каждый занят тем, что пытается вспомнить о своем родстве, встречах, малейших репликах с арестованными. В прошлый раз, когда имело место нечто подобное, Ее Величество ограничилось просто разгоном Парламента, но гвардейцы на бале!!!

А главное то, что никто не мог сказать, чем именно вызвана эта акция устрашения. Какие-то сплетни все же просачивались, и вывод был сделан быстро: королеву пытались отравить.

Конечно, среди присутствующих были и те, кто независимо от участия в заговорах настоящих и мнимых, были совсем не против торжественных похорон Королевы, уже успевшей лишить их многих привычных привилегий, существовавших веками, либо же значительной статьи дохода. Но по здравому размышлению приходилось признать, что самый своевольный монарх все же лучше, чем анархия и смута.

Счастливчики, отправившиеся домой в своих каретах, а не в эксклюзивном заказе принца в виде мрачных экипажей с замками на дверце и узеньким зарешеченным оконцем, все равно не чувствовали себя в безопасности. А вот для арестованных полным и сокрушающим сюрпризом стало появление Лоренцо Ренцио на допросах в совершенно неожиданном и непривычном амплуа.

Кто-то замыкался в молчании, кто-то выдавал все новые и новые подробности, — какой смысл отпираться, если и так все известно...

Лоренцо был исполнен почти фанатичной решимости, окончить процесс таким образом, что бы ни у кого более не возникло даже тени желания выступить против его драгоценной королевы. И он приступил к осуществлению своего намерения со всем пылом.

Однако и Его Высочество ждал не малый сюрприз, заключающийся в известии о присутствии на карнавале его двоюродного брата. Лесиону удалось ускользнуть, хотя уже под утро были арестованы те, кто помогал именно ему.

Похоже, работа у него не переведется! — принял к сведению Лоренцо, несколько беспокоясь о том, как воспримет королева Альберта его известие. То, о чем они лишь упомянули когда-то, — начинало неотвратимо сбываться: он будет вынужден противостоять Лесиону и Эрмелине, но противостоять так, что бы не повредить брату!

В то время, как Лоренцо был занят дознанием, Альберта исполняла свою партию.

Поскольку вот так запросто извлеченный из кармана наследник вызвал бы законное недоумение и недоверие, планировался целый церемонный спектакль по его установлению и провозглашению на престол. Нужды ставить засаду в монастыре Св. Гервасия не было, но и спускать с рук кому бы то ни было даже малейшее попустительство Альберта была не намерена.

— Наверняка, когда вы известили меня о срочной встрече, вы хотели не только исповедаться, — отец Урбан, вызванный за полночь во дворец, лишь улыбнулся своей обычной многозначительной улыбкой.

— Святой отец, мне нужен человек, священник, который отличатся терпением, преданностью и исполнительностью, — Королева говорила в своей обычной манере, четко разделяя слова.

— Могу я узнать зачем, понадобился вам служитель Божий с такими удивительными качествами?

— Я желаю сменить настоятеля монастыря.

— Какого-то определенного монастыря?

— Святой отец, — нахмурилась Королева, — вы прекрасно понимаете, о каком монастыре я веду речь.

— Могу я узнать, чем вызвана такая необходимость? — несколько прохладно поинтересовался отец-экзекутор.

Он полностью поддерживал Королеву, по мере сил помогая ей решать вопросы с Курией, но прямое вмешательство в дела церкви не могло ему нравиться.

— Аббат Вигу оказался невоздержан в письмах, — отрезала Королева.

— В таком случае у меня только одна кандидатура.

— Как скоро ваш человек сможет занять место?

— В течение декады, я думаю, он сможет приступить к своим обязанностям.

— Я даю вам месяц.

* * *

Из-за своей тучности, круглого розового личика ставленник приора, отец Марк Фарран мог показаться человеком добродушным.

Однако первое впечатление абсолютно не соответствовало истине. Отец-экзекутор, он имел еще большую власть, так как расследовал ересь церковную. Ангельский доктор прославился своим рвением и полной беспристрастностью. Неизвестно, что на самом деле думал он о своем назначении, но воспринял приказ епископа Урбана из Кантарена абсолютно невозмутимо. Их личная беседа длилась не более десяти минут, после чего новый настоятель Св Гервасия отбыл в обитель.

Обличенный доверием владыки светского и духовного отец Марк преисполнился решимости наставить заблудших братьев в вере.

Недопустимые вольности обнаружились сразу же по прибытии. Уличенные в несоблюдении Устава братья были подвергнуты строжайшему наказанию. Почти еретические вольности были выявлены и при матутинуме.

Собрав после сексты всех послушников отец Марк с прискорбием установил, что ни один из 17 отроков не разумеет грамоте. А старшие из них полны неподобающих мыслей и любострастия. Как в прочем и некоторые из братьев.

Сию возмутительную картину отец Фарран незамедлительно изложил в письме епископу, сопроводив искренним советом подвергнуть отца Вигу строжайшему взысканию.

— Праздность — смертный грех. Грамотность есть величайший дар Господа нашего. Сказано в Писании: '...И сотворил Господь человека по образу и подобию своему...'. Наделил нас, ничтожных, разумом — благодатью великой и великой печалью. Ибо разумом мы осознаем греховную нашу сущность. Но так же дал Господь нам разум, что бы им умножали мы славу и превозносили имя Его... Вы же по скудомыслию своему и лени пребываете в праздности, не желая утруждать себя даже малым.

Отец Фарран, прохаживаясь, наблюдал, как толстые пруты мелькают над спинами нерадивых учеников. Около Христиана остановился.

— Государыня наша, — продолжил он, устремив благостный взгляд в окно, — с младых лет имела к наукам рвение. В нежном возрасте пребывая, и в сем особо не нуждаясь. Однако вразумил ее Господь прилежанием и любознательностью. По заслугам и дары. Вы же негодны и пол подметать в Храме Божием...

ГАЛЕН (апрель 1422 г.)

'Трудно переоценить достоинства и заслуги метра Леграна. Это был человек умеющий, а главное решающийся — творить невозможное'.

Ия Неллер

* * *

— Мне пора, Мариэтта, — мужчина не грубо, но решительно высвободился из кольца обнимавших его рук, сел и стал одеваться.

Женщина тоже села, поджав стройные ножки, пышные кудри окутали рыжим облаком поникшие обнаженные плечи изумительно совершенной формы. Ей нравилось смотреть на него, нравилось его сильное поджарое тело фехтовальщика.

— Ты странный человек, Эмиль, — обреченно проговорила она, — Ты знаешь, как я делаю то, что ты от меня хочешь, и не брезгуешь сам со мной спать. Но никогда не остаешься до рассвета...

— У меня еще много дел.

— Иногда я думаю, что ты мне только снишься, и на самом деле тебя просто нет...

— Ты не довольна?

— Нет, Эмиль, я довольна... — Мариэтта не стала добавлять, что счастье и удовлетворение — разные вещи.

— Заведи себе любовника, — так же равнодушно предложил Эмиль.

— Еще одного? — женщина невесело рассмеялась, спросила без перехода, — Она красива?..

— Да, — он не удивился вопросу.

— Красивее меня?

— Нет, — честно признал Эмиль.

— Ты любишь ее, но спишь со мной. Ты очень странный человек, Эмиль.

Он взял плащ, расправил складки:

— Не забудь, Урфино Энченци приезжает завтра.

— Я помню.

— Не скучай, — ночной гость удалился, поцеловав на прощанье ухоженную тонкую ручку.

Какая честь для содержанки — мужчина целует руку. Мариэтта слушала, как затихают его шаги в сонном доме, хлопнула дверь в сад, когда привратник его выпустил. Холодно и тоскливо. Кто же ты такой, Эмиль? Уж точно не учитель фехтования, как пытался уверить в первую встречу...

Агент. Какая разница! Ей так хотелось хоть раз проснуться рядом с ним, слушать сонное дыхание, биение сильного сердца, поймать первый по пробуждении взгляд... У тебя такие глаза, Эмиль, ты сам не знаешь их мощи!.. Такие красивые, бархатные, насыщенного яркого цвета, а ресницы такие длинные, как у девушки... Эмиль...

Мариэтта усмехнулась сквозь слезы: сегодня ей так и не удалось поймать прямой взгляд его бархатных карих глаз.

С его места на галерее был прекрасно виден вход — предосторожность, ставшая за жизнь в изгнании привычкой. Он ждал.... И человек появился минута в минуту. Какое-то время они приглядывались друг к другу. Один — в простой темной рясе нищенствующего монаха с надвинутым на лоб капюшоном. Второй — благоухающий: на напомаженных волосах бархатный берет с пышными перьями, на плечо небрежно наброшен короткий плащ, белая пена кружев закрывает тонкую холеную кисть почти целиком, под черной маской, какие одевают дворцовые гуляки, отправляясь в город, щегольские усики... Типичный изящно-благополучный повеса...

Пришедший сел спиной к залу, щелкнул пальцами, потребовав лучшего вина. Человек в рясе пересел к нему.

— От тебя разит духами... кузен, — не сдержавшись, заметил он.

— А от тебя — кровью, — спокойно парировал тот, и добавил с сарказмом, — кузен.

— Рад видеть тебя...

— Давай обойдемся без пустых любезностей, — изгиб губ под маской стал злым, — Я прекрасно понимаю, зачем ты меня позвал сюда, Алессио.

Человек напротив непроизвольно вздрогнул.

— Хотя не понимаю, на что вы рассчитывали...

— Мы рассчитывали, что ты помнишь, кто ты есть, — Лесион по неволе перешел на такой же резкий тон.

— Можешь поверить, я помню это лучше, чем кто-либо из вас! И, тем не менее, я к вам не присоединюсь. Если ты пришел предложить мне выбор, — ты опоздал. Выбор давно сделан! А слово я держу!

— Слово Аверно?!

— Да хоть дьяволу!

Повисло молчание.

— Ты изменился.

— Мы оба изменились.

— Брат...

— Послушай, Алессио, не стоит пытаться вызвать у меня родственные чувства. Я лишен подобной сентиментальности.

Он поднес руку к лицу, и маска легла на стол, открывая благородно-породистое узкое лицо, усталое и больное. Почти одинаковые темно-карие глаза встретились.

— Ничего личного. Как и у тебя. У меня нет никаких обид, что меня оставили в руках Августа Аверно. Как для него, так и для вас я уже был полностью... хм-м... бесперспективен... В каком-то смысле это спасло мне жизнь, какой бы она не была... — на последних словах голос слегка дрогнул.