Хеймскрингла(черновик)

... — Чао, бамбино!— и шаг вперед, рев моторов и свист двигателей.

— Чао, бамбино!— напряженные лица солдат в пятнистой форме.

— Чао, бамбино! — Яркий свет и солнце прыгает зайчиком по стенам и куполу космодрома.

Желтые лучи заливают помещение, плывут вдоль силовых опор.

— Чао, бамбино!— лязг и грохот бронетехники.

День сменяется вечером. Тускнеет солнце и темнеет свет. Лишь персонал на авиэтках и карах снует во всех направлениях.

— Чао, бамбино!— и девушка в красном, красивая девушка, поднимается по эскалатору.

Солдаты исчезают в трюмах кораблей и только угасающий день и девушка в красном...

Хьюк вспомнил это сейчас, стоя, с профессорами на маленьком пятачке, на космодроме, на далекой, далекой планете. Память услужливо отразила воспоминание — первое столкновение с рептилоидами . Никто еще ничего не знал, никто не видел этих существ, даже не были уверены, рептилоиды ли они. Но корабль-разведчик пропал на подходе к форпосту и люди погибли, успев сообщить о нападении. А Хьюк еще только учился на 2 курсе университета и в выходной приехал посмотреть на космопорт.

— Девушка кого-то провожала,— вслух сказал он. — Девушка в ...

— ... красном,— закончил за него, стоящий рядом Хиз Брудо. — И небо серое, — произнес Хиз, — и шпили катеров торчат вверх посреди голой земли. И тоскливо, будто покидаешь родину. А, впрочем... У каждого из нас была своя девушка в красном, — и, немного ссутулившись, Хиз отошел в сторону. — У каждого, — тихо добавил он.

На поясе у Мадо запульсировал сигнал вызова, посылая пятнышки света на мокнущий гранит. Мадо подняла трубку.

— Алло, борт номер 32-1 просит взлет.

— Кто на первом катере? — быстро спросила начальник лагеря Трехугольника.

— Рудах и химики,— ответил чиновник.

— Борт 32-1, взлет разрешаю, — сказала в трубку Мадо.

Катер на дальнем краю поля приподнялся и встал на воздушную подушку.

Работники Бабаха сыпанули во все стороны, подальше от катера и, отбежав метров на 20, стали к нему спиной. На какую-то долю секунды пронзительный свист затопил весь космодром и, почти сразу, угас. Махина катера взмыла в свинцовое небо и, прорвав тучи, скрылась в бездонной высоте.

— Первый пошел,— с завистью отметил Хиз Брудо, — сейчас Треда с остатками химиков на очереди.

Вскоре стартовали еще 2 орбитальных катера.

— Ну, все, коллеги,— сказала Мадо,— пора и нам на места.

— Тогда разрешите откланяться,— сказал Хиз Брудо.

— До встречи на звездолете,— добавил Куниклада.

И профессора направились к своим подопечным, загружавшимся в катера.

После ухода Хиза и Куниклады, с Мадо остались Бабах и Лувэн, которые — один со своими геологами, второй с остатками погрузочной команды — летели на последнем корабле, вместе с Мадо.

— Борт 4, на взлет,— скомандовала Мадо в трубку связи.

— Ну, вот и все,— с ноткой грусти произнесла бывший начальник лагеря, убрав трубку.— Мы остались одни. Еще 3 часа назад это голое поле было космодромом. Здесь стояли орбитальные катера, суетилась куча людей, а теперь.., вот. На все огромное поле 3 человека и один корабль. Видите, даже дождь решил, что нечего тратить силы на нас и прекратился. Вон, уже и солнце проглядывает сквозь тучи. Вроде домой улетаю, — пожаловалась и Бабаху и Лувэну Мадо,— а, кажется, наоборот, дом покидаю.

— Не плачь, Мадо,— улыбнулся, возможно, в первый раз так открыто за все свое пребывание на планете, бывший главный администратор и служащий замка Хах, Бабах. — Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Лувэн ухватился за свою огненную бороду.

— Давай, — просто сказала Мадо.

— Когда-то, давно, когда еще ни тебя, ни меня не было, жил на свете маленький мальчик. Был он любопытен, иногда упрям и в меру вреден, но когда он улыбался, казалось, ему можно все простить, любую поломанную игрушку, любую мамину любимую тарелку. А когда он плакал — а бывало и такое — казалось, у него такое горе, такое горе... А потом шли годы, дни накладывались на дни и мальчик рос. Он стал угловатым, более взрослым и уже улыбка у него выглядела иначе и плакать он почти перестал и на свои прежние детские забавы теперь смотрел свысока, но, по прежнему, от того , маленького улыбчивого мальчугана сохранился в нем восторженный взгляд на мир, на вещи, которые его окружали и детская наивная радость от общения с этим миром, со взрослыми в этом мире, с большими кораблями, плывущими возле его островов, с пассажирскими ракетами, уходящими утром на рассвете в голубые небеса, с папой и мамой, такими большими и высокими раньше, но почему-то, с каждым годом становившимися все меньше и меньше. И этот, детски-наивный свой взгляд на мир, юноша, теперь уже совсем не малыш, пытался выразить в фигурках, которые он лепил, показать в картинах, которые он рисовал. Но, как-то так вышло, что юноша уехал в другой город, в большой мир и стал там большим человеком. Без всякой оглядки на свой прошлый мир, на свои детские увлечения и на былые радости этого мира. Большой человек в большом мире. Ни шатко, ни валко текла его большая жизнь, меняясь вместе с большим миром. У бывшего мальчика появился свой мальчуган. И, вот, однажды, этот уже взрослый дядя попал в далекую-далекую экспедицию на далекую-далекую планету. Там, на этой далекой планете стали происходить удивительные вещи. И, вроде, планета была никчемная и земля голая на ней и ветры шумели сумасшедшие, а чем-то напомнила она ему старое, забытое прошлое. Острова, где он родился, море сине-зеленое... Напомнила детство,— и Бабах посмотрел на Мадо.— К сожалению,— добавил он, — на этом сказка кончается.

— А дальше,— спросила начальник лагеря.

— А дальше.., я всю жизнь делал что-то не то. Кто-то другой лепил, строил дома, делал проекты больших внеземных колоний, мастерил, писал книги, а я, а я поднимался по скучной служебной лестнице. Зачем я живу, Мадо? А, ведь, я рисовал, Мадо, хорошо рисовал.

— Хорошая сказка,— сказал Лувэн,— но моя, наверное, лучше. Я, хотя бы, делаю то, что мне нравиться.

— Значит, у тебя сказка со счастливым концом,— отозвался Трехугольник.— Тебе повезло.

На площадке перед последним катером уже никого и ничего не осталось. Ни единая живая душа не бродила вокруг корабля, не единая босая или обросшая голова не мелькала рядом с лифтом, ни одной коробки с чьими-то причиндалами не лежало рядом. Борт 32-5 одиноко стоял посередке большой, гранитной площадки — 2 дня угробила предыдущая экспедиция на доведение до ума этого странного, созданного самой природой космодрома. Горнорудным компаниям такое даже и не снилось, их грузовики садились где придется.

Солнце уже гуляло по опустелому космодрому, совершая променад по его каменному основанию, рисуя, в оставшихся после дождя лужах, сбившиеся с пути тяжелые, серые тучи. Тучи стремились в сторону моря, где до сих пор еще громоздились их мрачные собратья

Лувэн неожиданно полез за пазуху и, откуда-то, из недр своего комбинезона, извлек тот самый крошку-мобильник.

— Похоже, нас зовут,— сказал он, поднося мобильник к уху.— Да, да, идем.— И геолог опустил_руку. — Идемте. господа, нас просят на корабль.

На высоте термосферы, приблизительно от 600 км. и выше, планета, на мониторах ракеты, все больше стала округляться, превращаясь в гигантский, слегка вытянутый к полюсам, шар. Начали искажаться очертания отдельных морей и горных цепей. Мощная оптика орбитальных катеров высвечивала все более сужающиеся водные акватории и вытягивающиеся в линию хребты гор.

Вырвавшись за пределы планетарного тяготения, пройдя условную границу ее атмосферы, катера стремительно неслись к громадине межзвездного корабля., дрейфующего где-то на орбите планеты.

Первым стартовавший борт 32-1 уже казался микроскопической точкой на экранах идущих следом катеров.

— Ого,— сказала Мадо, входя в пассажирский салон катера.— Почти пусто.

Время взлета и первичного ускорения начальник лагеря провела в рубке пилотов — уговорила их нарушить ради нее инструкцию. Там, на самом верхнем ярусе ракеты, благодаря прозрачным стенам и колпаку, казалось, что рубка само по себе плывет в безбрежном воздушном океане, проходя один за другим атмосферные слои.

Выставленные кругами кресла пассажирского отсека, рассчитанные на несколько десятков человек, занимало от силы человек 10. В самом первом, идущем вдоль стены, ряду молча резались толи в карты, толи еще черт знает во что техники Бабаха, они же члены эвакуационной команды Лувэна. Листал компьютерную книжку один из механиков. Второй, вставив в уши музыкальные клипсы, с увлечением гонял на карманом компьютере животину-монстрика, производное от какой-то компьютерной игрушки.

— Лепота,— в сердцах сказала Мадо и уселась в кресло рядом с Бабахом, в третьем ряду, позади Лувэна и его людей В центре отсека, на круговом столбе-экране скользило заполняющее весь экран, во много раз увеличенное изображение оставленной планеты.

— К северу от базы, похоже, ураган намечается, — сказал Лувен, наблюдая за проплывающей на экране картинкой планеты. — Видишь, сполохи опять пошли?— указывая на экран, сказал геолог, повернувшись к Мадо .— Это, где-то, километров за 300 от нас, — по инерции, употребив слово "нас" по отношению к покинутой базе, произнес Лувен.

— А здесь, неплохо, — сказала, осматриваясь Мадо. — Сюда бы еще стюардесс,— добавила она, располагаясь поудобнее в кресле. — Вкусненькое что бы принесли.

— Окстись, Мадо,— произнес чиновник.— Какие стюардессы? Это же не пассажирский звездолет.

— Вот, дьявол, я и забыла,— сказала Мадо.— Совсем забыла. И, все-таки,— Мадо улыбнулась и потянулась всем телом в кресле, — все равно хорошо. Всего несколько часов и мы на орбите.

— Надеюсь, профессор Рудах встретит своих обидчиков и поможет им понять, как они чудовищно были не правы со своими прогнозами погоды, — усмехнулся Бабах, утопая в своем сидении.

— Кстати, Бабах,— обернулся к чиновнику Лувэн, сидевший впереди Мадо и Трехугольника,— а где твоя знаменитая шкатулка?

В салоне звучала негромкая приятная музыка, кто-то из техников догадался включить динамики — катер уже находился в зоне досягаемости станции звездолета.

— Ты не поверишь, — сказал Бабах,— чуть не забыл на базе.

— Ну, да, и в самом деле. — не поверила Мадо.— Разве такую забудешь.

— Господа,— на минуту музыка в динамиках прервалась,— просим всех пристегнуть ремни безопасности и приготовиться к торможению. Через полчаса начнется стыковка с кораблем-носителем,— И музыка опять возобновилась.

— Так скоро,— хмыкнул Бабах, застегивая ремень,— даже не ожидал.

— Не пропустит твою шкатулку таможня,— вернулся к разговору о шкатулке Лувэн, в оставшиеся до стыковки минуты он не знал чем заняться.

В салоне снова прервалась музыка и на секунду почернел экран визора. Мигнули светоносители салона, на какой -то миг стало тяжело дышать.

— Началось,— выдохнула Мадо.

— Пропустит, — не обращая внимания на начавшееся торможение, сказал чиновник.— Это подарок, реликвия.

— Конечно, реликвия,— поддел администратора геолог. — Из редкоземельных элементов.

— Какая разница из каких элементов?— возмутился Бабах.— Механик мне ее выточил на память из первого камешка, поднятого на планете.

— Знатный был камешек,— подначил чиновника Лувэн,— на целое состояние тянет.

— Поймал, поймал!— вдруг завопил механик, тот, который гонял на компьютере некую зверушку. Торжествующе держа перед собой в вытянутой руке компьютер, он радостно тыкал пальцем второй руки в маленький экран, показывая всем, что поймал. Его сосед, второй механик, аж подскочил от крика, а затем, не отрывая глаз от книги, молча отодвинулся в сторону. Тихо шебуршившиеся в своем углу техники с недовольством глянули на крикуна. От резкого крика механика один из них выронил карты и теперь все видели, что он жульничает.

— Фрэнни, — удивленно оборотился Бабах к всполошившему всех механику,— ты, наконец-то, поймал вошь, мучавшую тебя весь месяц?

Горлопан-механик, крепкий молодой парень с маленькими усиками , радостно кивнул, а потом, сообразил, о чем его спрашивают. Парень покраснел.

— Ничего, ничего,— поощрил его Лувэн.— Можешь не стесняться, сынок. И не такое бывало. В условиях экспедиции вырастить и укротить такую дикую зверюгу большой талант требуется.

Механика спас толчок, возвестивший о стыковке или, точнее, о посадке катера на внутреннюю палубу звездолета. Все были так заняты своими делами — техники разбором игры, то есть кто у них больший шулер, сосед-механик книгой, а Мадо, Лувэн и Бабах посадкой, что о опростоволосившемся механике просто забыли. Рима и Клу, как обычно, дремали с открытыми глазами, поэтому момент посадки пропустили.

Музыка сирены взрыкнула, заглушая все звуки в пассажирском салоне и замолкла. В тревожном вое сирены погасли последние нотки звучащей мелодии. В пассажирском салоне наступила тишины. Экран визора тоже заполнила чернота.

— Господа,— зазвучал приятный баритон в динамиках салона,— вы можете расстегнуть ремни безопасности, но, пожалуйста, подождите еще несколько минут и не вставайте.

— Поздравляю, — сказал Бабах, — мы на звездолете.

Техники перестали выяснять -кто кого надул и самый авторитетный, Круах, забрал у всех карты и сложил их в карман, естественно, свой. Механик, любитель компьютерных игр, скромно сопел в своем кресле и вид у него был отсутствующий — типа, я здесь совершенно ни при чем, проездом. Книголюб отложил книжку-компьютер и молча ждал, когда им разрешат покинуть катер.

— Господа пассажиры,— опять загудел голос пилота катера,— прошу прощения за задержку. Вы можете покинуть катер и перейти на звездолет. Пожалуйста, не забывайте личные вещи.

— Так, — скомандовала Мадо, — сейчас начнется столпотворение. Хватаем вещички и быстренько за мной,— и первая, схватив сумочку заторопилась к выходу на нижний ярус.

На пандусе внутреннего космодрома, посадочной площадке для орбитальных катеров, встроенной в звездолет, пассажиров встречали члены экипажа звездолета. Вернее, не на самом пандусе, а на выходе с него.

— Боже, царя храни!— сурово взревели динамики корабля, едва только первый прилетевший, молодая девушка, коснулась ногой посадочной площадки звездолета. С криком:— Чтоб вы все провалились! — девушка хлопнулась в обморок.

— Боже мой, я так и знала,— воскликнула Мадо. выходя из лифта орбитального катера,— что какую-нибудь свинью министерство нам, обязательно, подложит.

— А я все время думал, чего нам не хватает, — хмуро заметил Трехугольник, спускавшийся в лифте вместе с Мадо, — и теперь понял, капитана-монархиста.

— Ой-е-ей, какие люди!— неожиданно взревел он, растопырив пальцы, и, широко раскинув руки, двинулся, рассекая поток людей, выходящий из катеров, к выходу с мини-космодрома. — А я уже надеялся, только в гробу, в блеклых тапочках, Лузаля видеть!

Один из членов экипажа, встречающий гостей, стоящий спиной к пассажиро-потоку, узколицый смуглый крепыш с темно-русой стрижкой и нашивками офицера на форменной рубашке без рукавов, засуетился и, не поворачиваясь, попытался спрятаться за спинами своих товарищей. Поняв, что это ему не удастся, крепыш обернулся и, судорожно оскалив зубы, старательно помахал Трехугольнику.