Хеймскрингла(черновик)

Моим читателям— вы все это уже читали. Это просто конкурсный вариант.

Городков Станислав Евгеньевич. E — mail: stangor@bk.ru Название: "Хеймскрингла"-Круг Земной— Круг Земной— Круг Земной— Круг Земной

Синопсис.

Произведение в форме романа.

Жанр — Предполагаемая история. Возможная история.

Время действия — Земля до начала времен, первые миллионы лет существования планеты. Главных героев в романе несколько— Мадо, Лувен, Хьюк Адимас. Все персонажи романа находятся на недавно открытой планете-Земле— с экспедицией Университета с Федерации старых планет. Проводя эксперименты и исследования на юной Земле главные герои подвергаются воздействию различных временных континиумов, оказываются в разных эпохах будущей истории Земли и не обязательно в реальных, но и в таких, которые у наших современников принято называть сказочными. Главные герои романа -Лувен, Мадо и Хьюк Адимас— каждый из них проходит свой путь, свою дорогу, пересекая потоки времени и пространства на недавно открытой планете. Геолога Лувена бросает из общества героев скандинавских мифов в бой в небе Испании в 1937 году, а затем во времена казни преданного Иудой философа Иешуа А-Ноцри. Генетик Хьюк бродит по легендам Древней Греции, начальник же экспедиции Мадо пытается выступить в роли координирующего центра, собрав вокруг себя членов экспедиции, связанных с различными необъяснимыми случаями, сконцетрировав все события, все описания событий, происходящих на планете с членами ее экспедиции. В конце концов, завершив исследования, герои романа покидают Землю, унося на себе печать ее будущей истории. На последних страницах романа главные герои, за исключением Мадо, исчезают — каждый по своему — из мира, в котором они живут и уходят в безвременье.

По замыслу автора предполагается несколько романов на тему — возможная история нашей планеты. Время действия — с "Большого взрыва" — момента образования нашей галактики. Первый роман — это предисловие к дальнейшим произведениям. Но в тоже время он самостоятельное произведение и может быть опубликован как таковое. Герои романа-предисловия похожи на наших современников, они такие же люди, как и мы с вами. Они смешливы, озабочены, во многом переживают подобные проблемы, но с одним "но"-они все чужие. Простые обыденные дела втягивают их в узловые события и явления, влияющие на весь Космос и в первую очередь на будущую историю планеты под названием Земля.

Всему родившемуся под небом

Земли...

ХЕЙМСКРИНГЛА

" Круг Земной — Круг Земной — Круг Земной — Круг Земной."

Пролог

Когда ночь сверяет свои часы с ритмом Вселенной, когда звезды на небе складываются в круг, когда крик новорожденного, вновь рожденного озаряет Землю, тогда на Земле наступает время сказок. Тогда, в хороводе мальчишек и девчонок пляшет Гамельнский Крысолов и старый-престарый, как сами датские острова, длинноногий тощий датчанин — Ганс Христиан Андерсен раздает подарки детям. Тогда Кай и Герда, Принц и Золушка, Кот в Сапогах и дракон Пыхалка разгуливают по улицам уснувших городов и деревень, больших мегаполисов и маленьких местечек. Тогда Снежная Королева, о-оо, представьте, сама королева, дает бал на самой большой, самой роскошной площади мира, на плошади Пуэрто дель Соль, что в Мадриде, на площади святого Петра, что в Риме, перед зданием ратуши в старом забытом Минске. Но, но перед тем как, перед тем... тс-с-с, по вдруг потемневшему, странному желтому небу скользнут облака удивительной формы, словно два огромных пушистых кота несутся куда-то вдаль и котята, шесть маленьких, смешных комочков следом... И вот тогда, на Землю, под руку с древним седым греком Морфеем сходит маленький белокурый скандинав Оле Лукойе и несет он с собой один и единственный сон — бесконечный, белоснежный, уходящий вдаль до самого горизонта сад, белая кипень яблонь и человек. Человек в худом, пропитанном грязью и пылью хитоне. Темные пряди волос, обнаженные плечи, загорелые до черноты смуглые руки — одной рукой, с тонкими длинными пальцами, человек обнимает дерево. Человек медленно оборачивается и пронзительно темные глаза находят вас: — Иешуа, я Иешуа...

Прелюдия

Из чужих звездных миров, расположенных за сотни световых лет, где-то там, по соседству с началом мироздания, в звездную систему, лежащую у края галактики, вторгся чужак. Он столкнулся с пограничными планетами, сразился с ними, разгромил в тяжелой нелегкой битве и изменил их орбиты. Двигаясь из холодной, вечной тьмы космоса, чужак неудержимо рвался вперед, к живому, теплому солнцу. Наконец, на своем пути, пришелец встретил соперника, достойного его размеров и силы. И разгорелась еще одна жестокая схватка..

Нервный центр существа-планеты боролся за свою жизнь. Бурные Ветра, сопровождавшие чужака, ударили планету в живот. Планета содрогнулась, ее тело вздулось, рот немо раскрылся от страшной боли. Оборотилась планета к космическим своим собратьям: — Помогите, братья! — но увы, их уже покорил чужак — и в это время чужак сам, огромный, свирепый, нанес удар планете, удар всей силой, всей многомиллионной массой. Вздохнула тяжко планета и лопнула. Её брюхо не выдержало удара. По всему периметру раскололась планета.

Забурлил, задрожал от схватки 2 гигантов ближний космос, эхо гибнущей планеты докатилось до него. А агония уже сводила с ума, выгибала, крючила планету. В гигантской ране, образовавшейся по экватору, вскипала раскаленная магма. Шипела, испаряясь едкой влагой, горная порода. Вздувались и опадали волдыри вулканов, обезображивая дырами всю рану. Потоки лавы, огненной лавы, взметнулись вверх, уходя выше, как можно выше, до самых небес. Жидкие газы ручьями потекли по ране, горя и дымясь на вскрытой до потрохов, кричащей земле. Кровь, кишки, твердые пласты — скелет планеты, ее кости — все, все нутро планеты вывалилось, выползло на поверхность, под душное, зловонное дыхание Ветров, спутников чужака. Огромная волна прошла по телу планеты. Планета вздрогнула в последний раз, еще раз и угасла, перестав сопротивляться, уступая неизбежному. Тугая жуткая рана, застывающая по краям, опоясала планету.

Тусклый свет плывущих вдали звезд отразил столкновение двух гигантов, их недолгое слияние и быструю разлуку, и унес с собой, к скоплениям больших галактик.

У впавшей в забытье планеты пришелец срезал часть ее тела, ее верхушку, а на свежую, оплывающую магмой-кровью рану сбросил маленькую, еще только формирующуюся планетку, крутившуюся у него под ногами. Утолив жажду мести, пришелец двинул противника в челюсть, в то место, что можно назвать челюстью, отодвинул в сторону со своего пути и довольный, поплыл дальше, туда, где еще так много ярких, теплых солнц и чужих, непокоренных миров.

— Ну, что же, начало неплохое. Можно сказать, недурно, весьма недурно.

— Скажи-ка, дядя, ведь недаром...

— Недаром, родственник, недаром. Давай -давай дальше. скрипи мозгой,

шевели извилиной. Ручками, ручками махай.

— Однако, грубиян. Ага, а ежели мы, а если, а вот так... так, эту вправо,

эту влево. Ядро, понимаешь, поместим здесь, добавим водицы-крупицы...

Все. Теперь твой ход, господин дядя.

— Ну-кось, ну-кось, посмотрим, посмотрим. И это у нас вышло...

Мир номер ноль

Глава 1

Над безграничным простором океана, далеко над восточным горизонтом, из розовой зари медленно поднимается золотой диск солнца. По темной поверхности воды, над бесконечными сонными глубинами, пролегают дорожки первых светлых лучиков. Легкие волны, гонимые ветерком, катятся на песчаный берег. Плеск волн, гул издалека — дыхание океана, дыхание бескрайних, бездонных масс воды...

Середина лета. Еще рано, еще прохладно.

— Красота-то какая, — восторженно произнес молодой парень. -Ты только посмотри, — толкнул он присевшую рядом, на холодный еще песок, девушку-девчонку, задумчиво уперевшую в щеки руки-кулачки.

Над океаном расплывается зарево встающего светила. Минута-другая и со стороны водного пространства звучит тягучая, гневная мелодия, мелодия наступающего дня. Хозяин планеты, океан, пробуждается...

Две маленькие фигурки на пустой песчаной полосе, уходящей вдаль. А перед полосой пена из волн, взбирающихся на берег. А за нею, туда, дальше, до самой линии горизонта, вода, бесконечная вода. И нет ничего, кроме неба, солнца, песка и этой воды. А по другую сторону, за спинами фигурок, стоящих на берегу, земля с россыпями камней и горбами холмов, лишенных жизни холмов. Бурая голая земля. И так до самого предела, обозначенного лишь облаками и пиками скал. Там, у предела, плоский мир суши искривляется идущими вверх колоннами гор. Там, недалеко от подножия этих гор, расположился лагерь, база экспедиции на планете Эриду. Полчаса полета на глейдере.

Среднего роста, белозубый, белобрысый и голубоглазый, с прической — светящийся хвостик на затылке, Хьюк Адимас, биолог, парень с обложки журнала, хотел сделать в своей жизни две вещи — поцеловать хотя бы раз, один, единственный, Руну Надс, главного биолога, биологиню экспедиции, жутко красивую брюнетку, жгучую брюнетку со светлыми, прозрачными глазами и попасть в экспедицию на далекую планету. Второго он добился, первое было недостижимо.

Девушка, Аника Луз, третий генетик в экспедиции, поднялась с земли, отряхнула ладошкой комбинезон и повернулась лицом к парню. Чуть выше парня, угловато-подростковая, с короткими светлыми, густыми волосами, с той же модной косичкой на затылке, узкими зелеными глазами и подчеркнутой независимостью во взгляде.

— Сказка, а не утро, — со вздохом, сказала девушка. — Но, жутковатая сказка и... — Аника замялась, подыскивая подходящее слово, — и...

— Пугающая, — подсказал парень, — вернее, зловещая.

— Именно. Как раз такой я представляю себе смерть, царство смерти. Хаос, стихия, пустыня воды и материки мертвой суши. Или почти мертвой, — быстро поправилась она.

— Ну, это не навсегда, — перебил Хьюк. — Нашими заботами...

На поясе у биолога, одетого не в стандартный комбинезон, а в обычные, хоть и яркие, брюки-экспедиционники и теплый джемпер чудного покроя и страшной расцветки — ночь и утро на планете совсем не баловали теплом души, а, главное, тела людей, заблудших в экспедиции. Везде давно забытая, обыкновеннейшая простуда, один за одним, косила славные ряды работников экспедиции, слезами и соплями заставляя их орошать свой трудовой путь, а заодно и помещение лазарета, где их пытался лечить экспедиционный врач. Естественно, работая посреди такого безобразия, врач экспедиции, злобный и пакостливый субъект и сам приобрел не меньший запас соплей, чем его подопечные.

Итак, на поясе у парня запиликал оду тунеядцам, космическим бомжам и проституткам мобильный телефон. Средство связи, намотанное на узкий ремень — хочешь на шею вешай, хочешь вместо носков употребляй — ему все равно, тебе пользоваться — одновременно с пиликаньем посылало во все стороны пятнышки голубых лучиков, россыпями ложащихся на землю, на Анику, на Адимаса. Биолог снял с пояса мобильник, вытащил из него мягкий стержень — основу всей конструкции, покатал между ладоней, выпрямил и уже прямой вогнал назад, в аморфную массу прибора. После чего вдавил пальцем появившуюся кнопку "Прием".

— Алло, это Руна Надс,— раздалось из мобильника. Против воли, рот биолога растянулся в улыбке.

— Хьюк, программа немного изменилась и требуется твое присутствие на совете.

— Конечно, конечно, — пробормотал Адимас, довольный тем, что сама начальница пригласила его на совет. — Конечно, буду. Через час буду.

Мобильник издал скрип, потом мат, потом пожелание доброй ночи всем страждущим и могущим и снова скрип продавленного клопами дивана. Затем, чей-то дрожащий от нетерпения голос путано перечислил все сверхчеловеческие достоинства главной биологини базы: бедра, грудь, шикарные ноги, движения хищницы и, несомненно, взгляд. Взгляд, в котором можно было утонуть, а по ходу дела утопить и еще кого-нибудь, чтобы не путался под ногами, но, но стоило ей отвести этот взгляд в сторону и хотелось пойти и повеситься, лишь бы снова обратила внимание.

Сей шедевр технической мысли, Хьюк сотворил однажды в приступе полного умопомешательства и утери последних крох надежды на взаимность со стороны Руны.

Наконец, из мобильника раздалось страстное мычание, выразительное чмоканье — надо полагать не в то место, на которое садятся — и резкий вскрик, свидетельствующий толи о выдирании чего-либо откуда-либо, толи наоборот, откуда-либо чего-либо.

— Черт побери,— произнесла Аника Луз, — в такие минуты невольно жалеешь, что кое-кто кое-чего не слышит. Хотя, конечно, хронические болезни психиатр не лечит. Впрочем,— спохватилась девушка,— это и, наверное, к лучшему. Ведь, звонила Руна? — спросила она.

— Слушай, а ты на ушах опыты не ставишь? — поинтересовался Адимас. — Уж больно много ты слышишь. И нос у тебя великоват.

— Да-а? Не может быть! — удивленно, но с восторгом произнесла Луз. — Неужто длинный?

— Длинный, длинный!— подтвердил ее сомнения биолог. — И лезет куда не надо.

— Ой, шо вы говорите? — выразила свое искреннее недоумение девушка. — Нос у меня маленький и хорошенький, — категорично заявила она и, вдруг, схватившись за сердце, запричитала: — Бедная я, бедная. А ну, отойди от меня, противный!— Подождав, пока Хьюк сделает пару шагов в сторону, девушка безаппеляционно сказала: — Видали мы таких, с ножницами наперевес.

— Но-но-но, — зачастил Хьюк,— какие ножницы, мадам. Попрошу без оскорблений! — И, тут же, добавил:— Но, поскольку, я человек разумный, то согласен на консенсус...

— На что? — переспросила Аника.

— На консенсус,— сказал Хьюк. — На ма-аленький такой консенсус, — и чуть-чуть приподнял руки, демонстрируя пустые ладони. — Нос у тебя маленький, а эти, как их... ухи.., ну, кому-то в жизни везет, а кому-то надо и генетическую опера... молчу-молчу, — мгновенно пообещал он, увидев, что Аника водит рукой по песку, в поисках чего-нибудь тяжелого.

Схожая манера поведения, а главное умение и стремление доказывать всем свою правоту, неважно, правы они — Хьюк и Аника — или нет; плюс отсутствие всяческого пиетета перед начальством и собственным папашей — Луз была от второй жены Кихи Латуро, известного профессора биологии, Хьюк от первой — делали брата и сестру незаменимой парочкой по части мелких гадостей для окружающих и неплохими партнерами друг для друга в серьезной работе. Тем паче, что работали они в одной команде. Хьюк являлся руководителем проекта, по которому группа Аники осуществляла создание новых геномов, цепочек наследственности.

Вверху, на высоте, уже чувствовался усилившийся ветер, пока еще слабенький внизу, на земле. Воздушный катер резал пространство, громоздя метр за метром позади себя. Небольшие холмы, с высоты глейдера даже не различались на общем фоне ландшафта. При подлете к лагерю, Луз, сидевшая за пультом 4-местного или 2-местного с багажом — катера чего-то подозрительно засуетилась, а потом заложила такой крутой вираж, пытаясь сесть, по возможности, на головы сразу нескольким доверчивым обитателям базы, что Хьюк только ахнул.

— Вторая попытка, — отметил Хьюк дебют сестрички в области высшего пилотажа. — Трехугольник, — в среде участников экспедиции, коих в лагере насчитывался не один шкодливый десяток, почиталось хорошим тоном называть некоторых обитателей этого самого лагеря не по имени-отчеству и прочим инициалам, а по исключительно богатым внешним и, несомненно, оригинальным внутренним данным. Для вечно озабоченных разными проблемами, как-то: куда сходить пописать, как подложить свинью ближнему или, хотя бы, в общий котел или чем отравить соседа — достал уже своим храпом — жителей базы было слишком нудно и мучительно вспоминать каждый раз, кто же такой Иван Каннибалович и какую должность он занимает на базе. Гораздо муторнее, чем однажды ночью все-таки решиться и удавить эту соседскую скотину, сопящую во сне. Куда проще прилепить этому Ивану Каннибаловичу кличку, например "Черепок" и всем сразу становилось ясно, на что способен этот тип. Тихо пришибить тебя в укромном месте, путем опускания кирпича на голову, естественно, с последующей расчлененкой и спусканием трупа в канализацию, или просто подвесить тебя за мужское достоинство — фу, дарагой, у тэбя, канэшна, такое имеется. — Трехугольник,— повторил биолог, — лишит тебя глейдера, а подумавши 2 (два) раза — шкраб, шкраб мысль в пустой голове — и чего-нибудь еще.

Трехугольник, нетленный администратор базы, ее главный бюрократ и чиновник-затейник, массивный, если смотреть сбоку, человек с циничным лицом, близко посаженными глазами разного цвета и редеющей шевелюрой — несмотря на все старания науки, босая голова Трехугольника, в миру почетного слуги, то бишь, чиновника, замка Хах, плевать хотела на все достижения этой самой науки, заодно обильно оплевывая и самих ученых, имевших неосторожность попасть к чиновнику на прием и продолжала упорно терять волосы, то отдельными кустиками, а то и целыми лесопосадками — так вот, Трехугольник, за годы своей непорочной служебной деятельности приобрел массу разнообразных привычек и одну из них — решать все вопросы скопом и сразу применял довольно часто. Требуется наказать виновного? Нет проблем! Посадить мерзавца на кол, чтобы не вякал! А медик потом зашьет, чего там останется. Или, наоборот, произведем обрезание, причем всему, что торчит, а не только тому, что положено.

Бросив глейдер на подземной стоянке, Луз, подземным же переходом направилась в корпус лабораторий, а Хьюка черт понес на поверхность, под вой ветра и стук капель начавшегося дождя. Там, наверху, он быстро осознал всю пагубность своего решения, получив под зад куском увесистой грязи и вынужден был быстро-быстро перебирать ногами, стараясь прорваться сквозь швыряющеюся водой стихию к зданию администрации. Само собой разумеется при этом, что административный центр, конечно же, находился на самой дальней от стоянки машин стороне лагеря. Естественно, пройти в администрацию можно было и подземным путем — учитывая местный колорит, то есть, не замутненные цивилизацией страсти природы, все строения на базе имели этажи под землей с подземными же подходами к ним — но, широко мыслящая натура Хьюка не могла пройти мимо своего счастья и не схлопотать пару литров воды на голову. Уже у самых дверей приземистого — в лагере все постройки были приземисты — слепленного из местного серого, с прожилками, гранита здания, Хьюка поймал острый, принесенный невесть откуда ветром, крутящийся камень. Так и держась одной рукой за разодранную щеку, подтекающую кровью, биолог ввалился в зал совета.

На экстренное заседание собрались все, так или иначе причастные к созданию глобального проекта биоразвития планеты. И все присутствующие, как один, были заняты тем, что ускоренно опускали на светочувствительные пленки окон и потолка защитные колпаки. За окнами резко потемневшее небо вспарывали сначала одна, болезненно-белая-белая, яркая-яркая вспышка, а потом и множество других молний. Откуда-то издалека прикатил гром, звуковая волна ударила в здание и покатила дальше. Дождь на какой-то миг ослаб, однако не прошло и минуты, как он опять сыпанул, густой-густой, с огромными каплями, с ветром, вколачивающим в окна и стены домов грязь, глину, камни, с дождем, то огненно-красным, то белесым, с молниями, дерущими в клочья небо.

— Чинуши проклятые, — бормотал кудрявый профессор химии, до упора выкручивая рукоятку незакрытого окна, — вас бы сюда, камешком по темечку.— Еще один профессор, Куниклада, биолог, руководитель проекта "Трилобит", старомодно поблескивая из-за линз светло-синими очами — академическая профессура еще носила по древней, освященной веками, традиции очки, проверял работу задвижек на потолке, обстреливая их из лазера. Треда, генетик, боров 3-метров с густыми бровями, соломенными волосами, соломенной бородой, крупным носом, ртом и прищуром ярко-желтых кошачьих глаз, осторожно поднимал и расставлял по местам опрокинутые в едином порыве — успеть закрыть окна — стулья. Треда был полностью солидарен с профессором химии и тоже почем зря крыл чиновников за их частое желание экономить на чем попало и где попало, в том числе и на электронике для экспедиции.

— Я, как бы, между прочим, тоже чиновник, — подал голос, стоящий у стены Трехугольник, — однако, вместе с вами ставлю колпаки на окна.

— Прошу прощения, господин замка Хах, я не хотел вас обидеть,— извинился перед главным администратором базы химик,— и...

— Вернее, хотел не вас обидеть, — громко перебил кудрявого химика Треда и, не давая химику опомниться, радостно добавил, — а всех остальных!

— ... и все же прошу не считать мои слова оскорблением,— докончил химик.

Трехугольник, возле закрытого окна, даже не пытался возмутиться, с Тредой это было бесполезно, а лишь деловито почесал пальцем с узким родонитом на фаланге, в области уха, там, где уже кончается шея, но еще не начинается щетина.

— Перестаньте, любезные, ссориться,— раздраженно бросила начальник базы Мадо Ружич, худощавая, высокая женщина с резко обозначенными чертами командирского лица. Русые волосы, перехваченные чуть ниже плеч тройным силовым рядом в виде золотой ленты, хвостом вертелись на ее спине, а ямочки на щеках вкупе с пышными волосами, делали мадам начальник, временами, просто неотразимой. Подбирая на полу бумаги, разлетевшиеся во время аврала по всей комнате, Мадо продолжила: — Что это секрет, что ли? Громадная доля средств идет на шахтеров и их поселки, кочующие по всей планете.

Начальник базы была не совсем права. На всех трех материках огромной планеты насчитывалось всего три полуавтоматические станции трех горнорудных компаний. Станции открытым способом разрабатывали, скорее даже собирали, лежащие прямо на поверхности редкоземельные элементы. И значительная часть расходов научно-экспериментальной деятельности на планете оплачивалась, как раз, доходами с этих шахт.

Пока присутствующие в конференц-зале помогали Мадо собирать бумаги, расставлять стулья и приводить в порядок документы, валяющиеся где попало — на полу, стульях, поднимаемых Тредой со товарищи, и на столе, в конференц-зал, раздраженно хлопая дверью, один за другим, оба в блестках воды, вскочили два ботаника — женщина, профессор Луидо Девина, в исходящей паром, грязно-голубой униформе и Высоколобый, он же профессор Хиз Брудо, изящный, красивый, но сейчас слегка потрепанный мужчина средних лет. Желтая куртка с капюшоном, наброшенная ботаником поверх стандартной униформы, дымилась от дождя. Прозванный Высоколобым, Хиз Брудо, действительно, имел некоторую склонность к физической высоколобости, но более был известен своей манерой речи. Впрочем, хорошо знавший Хиза профессор Кихи Латуро, отец Хьюка и Аники, предупреждал своих отпрысков еще дома: — С Хизом не связывайтесь. Это клоун — профессионал. Дураками выставит мгновенно. — Да и Куниклада, биолог, которого вместе с профессором Кихи Латуро слегка не выкинули из стен академии — скандал, касающийся второй ступени эволюции, тоже намекал Хьюку и Анике, что Брудо хоть и с прибабахами, но спорить с ним не следует. Доказать что-либо ему трудно, но, вот, созерцать свой пупок после этого будете еще долго.

— Опять синоптики врут,— пожаловалась Луидо Девина, как бы извиняясь, этим, за свой внешний вид, и скинула облегающий голову капюшон униформы, поправляя рукой сбившиеся пепельные локоны.

— Я же тебе говорил, не ставь ящики,— меланхолично пробубнил Хиз Брудо, снимая на пороге куртку и стряхивая с нее воду. В отличие от униформы и комбинезонов, не пропускающих влагу, куртка Хиза, если и защищала владельца от дождя, то только в рекламном проспекте, на деле же, она все время собиралась налить профессору за шиворот приличную порцию воды и, только, поджидала подходящий момент. Хиз Брудо и Луидо Девина, видимо, давно начали пререкаться по поводу каких-то ящиков, но продолжению их прекрасной дискуссии — и кто виноват?— неожиданно помешали. Дверь позади ботаников медленно приотворилась и в конференц-зал, толкнув Хиза, тихо вполз мокрый, вонючий второй химик, с головы до ног, причем лицо и руки особенно, обляпанный какой-то слизью.

— Ах-р-р-р, — внятно произнес химик.

Дальнейшее происходило одновременно.

— Ой, мамочки! — всплеснула руками Девина. Куниклада выронил лазер. Стопка бумаг скользнула из рук Руны Надс и опять поползла по полу. Профессора оцепенели.

— А-хр-р-р-р, — еще раз внятно повторил химик, делая над собой усилие.

— Чего, хр-р-р?— стоя с двумя стульями в руках, грубо спросил Треда у вонючего химика.

— Хр-р-ра! — ответил ему химик и, вдруг, взвыл: — У-у-у-у!— и пополз дальше от двери.

— Аккуратней, пожалуйста, — произнес Высоколобый, он же Хиз Брудо, брезгливо отодвигаясь в сторону.

— Ахр-у-у, кто? — с угрозой повторил химик и сделал попытку подняться с пола.

— Силы небесные, Радин! Кто, что случилось? — наконец-то, обрела дар речи, сидевшая на корточках, на полу, и подбиравшая бумаги, Мадо Ружич.

— Кто-кто, — злобно сказал химик, пробуя стереть с себя слизь и, неожиданно, по-новой возопил: — Ну, кто?

— Что кто? — переспросила, вставая с пола и держа в руках кипу документов, начальник базы и, уже обращаясь персонально к Хизу Брудо, добавила: — Хиз, перестань трясти куртку, капли летят прямо на стол.

— Должен заметить, уважаемый, — подал свой голос Трехугольник, философски наблюдавший за ботаником и водой, стекающей с куртки ботаника прямо на тонкие ноги Радина, — что для этого существует крыльцо.

— Я же тебе говорил, — не обращая внимания на чиновника, сказал Хиз Брудо Девине, — не загораживай проход.

— А кто их знал, — огрызнулась в ответ ботаничка, — с их прогнозами... За язык же метереологов не подвесишь.

— Кто ставил бочку с дерьмом у подземного перехода? — наконец, членораздельно озвучил свои претензии к миру и людям, Радин, размазывая по себе слизь и злясь, оттого, еще сильнее и потребовал: — И перестаньте воротить носы, я не виноват в случившемся.

Из последовавших затем не вполне связных, зато очень длинных, объяснений, стало ясно, что в подземном переходе, где-то в районе лаборатории ботаников, какой-то гад, не поленившись, выставил на переход бочку с дерьмом...

-... со сфагнумом, — едва слышно уточнила Девина.

... Она, бочка, рада стараться, тут же забродила, пустила пузыри и, недолго думая, взорвалась к какой — товой матери, обляпав всем своим содержимым идущего по переходу химика. Вероятно, при этом, бочка с дерьмом еще и позлорадствовала: — Ну, что, говнюк, попался? Счас сделаю из тебя засранца!

— Все-таки забродила,— в тишине, нарушаемой лишь втягиванием соплей химиком и заоконными страданиями паразита-ветра — ужо я до вас доберусь, ужо я вам кишки-то повыстужу — восторженно прошептала Девина.

Ошалев от такого "подарочка", химик рванул было, по горячке, разобраться с обидчиками, но кто-то шелудивый и с копытцами, поколупался грязными пальцами в его Книге Судеб и все сложилось иначе. Аккурат на полпути между дверями в лабораторию ботаников и магистралью подземного хода его настигла следующая, убойная по запаху волна. Второй раз осилить такое Радин не смог. Химик кинулся вон, наружу, к ближайшему выходу на поверхность. Пусть град, снег, камни на голову — все лучше, чем смерть на помойке.

Злоключения Радина сочувствия среди слушателей не вызвали, не располагала обстановка, да и сам Говнюк — так за глаза звали второго химика, особой радости у профессуры не вызывал. Был он молод, нагл, рыж, слишком суетлив, шумлив и с простым дубовым чувством юмора, хотя, впрочем, и талантлив. А, вообще, хоть раз увидев его сопливую и противную физиономию, сразу хотелось плюнуть в детски наивные глаза химика и исполнить свое самое сокровенное желание, то, которое всегда возникает у человека при виде такой рожи, а именно — пришибить гада!

Это, наверное, наследие далекого-далекого прошлого и сидит оно где-то глубоко в подсознании каждого человека, но поделать с этим ничего нельзя. Возможно, это связано с теми временами, когда первый безмозглый волосатый дикарь праздновал первого заваленного им мамонта, прыгая грязными ногами на его туше и вдруг, невесть откуда, являлся тип с большими ушами, наивными глазами, раззявленным ртом, с вываленным до пупа слюнявым языком и, под шум ничего не значащих слов, уволакивал большую и лучшую часть мамонта, оставляя охотника в дураках. Вроде бы и все правильно говорил лопоухий мерзавец, а мамонта нет, нет мамонта! И охотник пятками чувствовал, что его надули. Непонятно как, непонятно где, но надули!

После недолгих расспросов, Радина отправили мыться — вторую половину административного центра занимали личные покои Мадо Ружич, начальницы базы. Бытовые удобства, куда и отправили Радина, естественно, прилагались, а Трехугольник, он же главный администратор базы, тем временем позвонил дежурному и попросил принести со склада что-нибудь подходящее — хотя бы, веревку и мыло — для химика Радина.

Последним, кто явился на совет, оказался, никуда никогда не торопящийся и поэтому никуда никогда не опаздывающий полусонный Лувэн, геолог, упитанный крупный дядька с большими складками на животе и еще большей огненно-рыжей бородой. Эту бороду геолог в критические дни — он утверждал, что такие не только у женщин бывают — красил в радикально фиолетовый цвет. Впрочем, с вопросами о бороде и критических днях к Лувэну никто не приставал, у геолога и без того хватало странностей. Массивный, щедро обросший везде, где только можно, пышным рыжим волосом, с крупной головой, покрытой огненно-рыжей же шевелюрой, с медными густыми бровями, почти красными усами и уже поминавшейся монументальной бородищей, Лувэн производил неизгладимое впечатление самца гориллы, вышедшего на тропу войны. Или. как говаривал Трехугольник, а он знал, что говорил — с Лувэном лучше не связываться. Муж сей молодость свою начинал в банде уличных рокеров, а закончил ее главой торговых брокеров, а, может, и наемных киллеров, что, в принципе, как пояснял все тот же Трехугольник, одно и тоже. Отчасти, возможно, и поэтому разговоры о моде и разных иных пристрастиях Лувэна были на базе не популярны .

Скрип половинок дверей в углу конференц-зала, дверей из подземного перехода и сухой и причесанный, то есть с застрявшей в волосах связкой расчесок, Лувэн, в неизменно-черном комбинезоне и высоких геологических крагах уселся за стол. В отличие от тех, кто пришел последними и мокрыми, Лувэн шел подземным путем.

— Ну, будем считать, все собрались, — усаживаясь в центре стола, если, конечно, таковой существует за круглым столом, и двигая перед собой кипу бумаг, объявила начальник базы и улыбнулась: — Аврал, можно сказать, закончился.

— Во-во, — поддакнул со своего места, тоже усевшийся за стол, кудрявый химик, -загнать бы сюда всех этих недоумков от погоды со всеми их сраными прогнозами, посидели бы месячишко-другой на базе, получили бы пару раз камушком по головушке, смотришь и поумнели бы. Хотя, наверное, им это не грозит, поумнеть...

Кудрявый химик, после близкого знакомства с большим куском гранита, пытавшимся однажды во чтобы-то ни стало расплющить его, люто ненавидел всех, кто имел отношение к прогнозам погоды и страшно, до колик, желал собрать их всех вместе в одной большой, выгребной яме и придавить тем самым валуном, что едва не лишил химика жизни. Килограмм пятнадцать, не меньше, потерял профессор, соревнуясь в беге с огромным, полуторатонным камнем, сорванным ветром со скалы. А камень все быстрее и быстрее катился за профессором и неторопливо размышлял о бренности бытия на примере некоей жалкой ничтожной личности, со всех ног бегущей впереди него. "Догоню, обязательно раздавлю!"— философски думал камень. А погода в тот день стояла чудесная и прогнозы метереологов, болтавшихся на орбите и во всеуслышание обсуждавших подробности последнего скандала в 123 серии фильма "Безмозглые тоже плачють горючими слезами" — дона Кретинито и мадам Безмозглито, ни в коей мере не предвещали резкого похолодания, невероятного по силе ветра, града, дождя и всего остального, что произошло в тот день. Так что, профессор, доверчивая натура, бросив глейдер, пешком прогулялся к подножию горы.

— Коллеги, — громко произнесла начальник базы, выдерживая необходимую паузу. — Прошу садиться.

Задвигались, зашуршали пластиковые стулья, мелочевка, вызвавшая, в свое время, капитальный скандал между министерством науки и всяческих проблем и конторой освоения чужих колоний. Бритые до синевы, сизые чиновники из государственных офисов насмерть стояли на страже собственных интересов и напрочь отвергали идею платить за какие-то там стулья, на которых будут сидеть неизвестные им задницы. Лишь вмешательство генерального совета по внешним колониям, поддержанное прокуратурой, обещавшей покопаться в чьем-то грязном бельишке, уняло пеной вскипевшие страсти по Иофану, главному борцу за справедливость в собственном кармане. В конце концов, все мы люди, решила прокуратура и посадила Иофана и его коллегу Халдея. Обоих по статье — спекуляция в особо крупных размерах. Расходы на бытовую мелочь напарники проводили в графе строительство звездного корабля, а лишние деньги списывали себе, на лечение, разумеется — когда много воруешь, нервы шалят сильно. Таким образом, всю возню вокруг стульев прекратили сразу и полностью. И теперь, эти стулья, вздутые из пластика до цены целого звездолета, использовали, наконец, по назначению, рассаживаясь на них, на далекой планете, присутственными местами и ближе двигаясь к столу.

— Коллеги, — еще раз произнесла начальник базы. — Повестки дня не будет. Заседание экстренное и совет созван по особым причинам, но, для начала, я хотела бы.., хотела бы я.., -Хьюк, сядь на место, — чтобы все выслушали профессора Треду.

Генетик заерзал на своем месте.

— Уважаемые коллеги, — начал Треда, не вставая, — у меня, собственно, не доклад, а сообщение.— Генетик запнулся, а потом снова продолжил: — Сейчас мы, то бишь, я и возглавляемая мной группа, работая по вашим заказам, конструируем достаточно сложные, достаточно последовательные цепочки геномов. Однако,— Треда замялся,— я знаю, местные, так называемые "матрацы", служащие нам исходным материалом, вымирают и происходит это непонятно почему. Вы все, конечно же, слышали, — трехметровый генетик старался говорить очень осторожно, — утверждать, на что способен тот или иной генокод, не проведя ряд дорогостоящих и длительных экспериментов, невозможно...

— Издалека заходит,— буркнул, недовольно, Хиз Брудо.

— ...Так вот, — продолжал генетик, — некоторые экземпляры "матрацев" показывают абсолютно нелепую перестройку генов при воздействии на них реактивами класса "А".

— Вот тут, пожалуйста, поподробнее, — попросило сразу несколько голосов.

— Грубо говоря, коллеги, на этих "матрацах", — генетик остановился и просверлил взглядом зал,— зафиксирована попытка изменить геном. Чужая попытка!

На мгновение в комнате повисла тишина. Стало слышно даже дыхание присутствующих. Профессора хватали ртом воздух, пытаясь осмыслить сказанное. Первым уяснил суть произнесенного Трехугольник: — Зачем? — задал он сакраментальный вопрос. А через секунду дополнил : — И кто?

— Значит, встретились, — уперев локти в стол и сведя пальцы рук вместе, задумчиво произнесла Руна Надс, главный биолог базы, — и здешние места уже заняты... Нет, это мы уже проходили... — медленно сказала она, оборвав фразу на полуслове.

— На четырех планетах, — завершила за нее предложение Мадо Ружич. — Так, наша экспедиция работает около трех месяцев, обследование и временный лагерь еще три, итого шесть,— просчитала вслух Мадо. — Лувэн, вы или ваши коллеги из компаний... Вы же поддерживаете контакты?— уточнила начальник базы. Геолог кивнул -... находили чужие следы?

Сидящий за столом Лувэн отрицательно покачал массивной головой : — Если бы я или мои ребята или ребята "Рудэо", "Грега" или "Бута" что-нибудь нашли, я бы поставил тебя в известность, Мадо — не торопясь, произнес геолог.

— Так, — подытожила начальник базы и, развернувшись к Треде, быстро задала ему вопрос: — Компьютерную версию делали?

— Делали, — утвердительно ответил генетик. — Пробная версия дала разверстку на тридцать тысяч видов вперед, на отрезке, приблизительно, сорок миллионов лет и, где-то, примерно, две тысячи лет в прошлое на первое изменение.

— Ничего не понимаю. Вы это о чем, господа? — аж вспотел от непонимания Трехугольник, преподобный главный администратор базы и отчаянно глянул на присутствующих. Но присутствующие на Трехугольника не смотрели.

— Милорд, закройте хлебало, — примерно так, требуя не мешать, выразилась начальник базы и предупреждающе подняла руку, — вы так любезны...

— И это называется демократией, и это есть коллективное руководство?— пробурчал чиновник. — Горе мне, горе! Где остатки правды, где крохи справедливости? Где, я спрашиваю, где, кстати, мое сало, что вчера подавали на ужин? Сьели? А-а. Я так и знал! Конечно, я толстый — жалобно всплакнул Трехугольник и отодвинулся от стола, сложив свои пухлые руки на животе, — толстого всякий обидеть может.

— И все это, — не обращая внимания на страдания администратора, продолжал говорить Треда, — в условиях жесткого контроля и при наличии закрытого космоса. Но самое интересное — это рептилоиды!

— Стоп-стоп, — воскликнули на противоположной от Треды стороне стола, одновременно, Руна Надс и сидящий следом за Руной, рядом с Мадо, химик Куниклада. Активно заволновалась и Луидо или, как ее чаще называли, Лидо Девина, профессор ботаники. — На четвертой... вертой,— вдохновенно начали вместе Руна Надс и Лидо Девина, потом одновременно замолчали, переглянулись и продолжила уже одна Руна.

— На четвертой планете тоже есть следы рептилоидной колонии, но там что-то случилось.

— Что значит, что-то случилось, — возмутился, вернувшийся из душа и выдвигающий стул — иначе тесный круг устроившихся за столом не разомкнуть. Впрочем, можно плюнуть на условности и, опираясь на спины сидящих, лезть по их головам — выдвигающий стул, чтобы сесть Радин,— очень даже ясно, что случилось.

— Еще один знаток похеренных цивилизаций,— пробормотал, глядя в стол, Куниклада.

— Ну, что скажете, коллеги?— не принимая всерьез Радина, вопросила начальник базы.

— Я скажу,— бодро вылез вперед, словно все только и ждали этого, Трехугольник, чиновник, почетный, замка Хах.— Ей-богу, скажу. Вот, соберусь с силами и скажу. Все скажу. Столько терпел, а теперь скажу... Слушайте! Все слушайте! Сало верните!

Смех сыпанул по конференц-залу.

— О, великий Разум, конечно же, конечно же,— зачастила за столом Мадо Ружич, И сухо, без перехода, продолжила: — Мы все ценим где-то спящее, но всегда являющееся, когда не надо, чувство юмора нашего великого современника, дорогого, уважаемого всеми за отдельные места, почетного чиновника замка Хах, Бабаха. Однако, к сегодняшней теме это никакого отношения не имеет.

— Мадо, наша программа в общих чертах выполнена,— решил напомнить о делах пока самый безмолвный Хиз Брудо.— Еще 4 недели и смена "караула". Кто захочет остаться здесь со следующей вахтой?— И Высоколобый вопросительно замолчал.

— Возражения есть?— сразу за ботаником спросила Мадо Ружич.— Нет? Даже не верится. Значит, готовим запрос на Службу и, согласно предложению Хиза Брудо, пусть сами разбираются, так?

Над головами высокого совета шарахнуло так, что находящимся в комнате показалось, будто крыша сейчас и само здание разлетятся на мелкие кусочки и на хрупкие организмы присутствующих посыплются маленькие и большие увесистые предметы, типа:— "булыжник большой, полуторатонный". Сидящие за столами невольно ужались, ярко представив себе эту картину — падающие сверху валуны. Длинные ленты светоносителей — очень удобный писк моды — свисающие с потолка и обволакивающие помещение приятным голубоватым светом, дрогнули и закачались, противно шелестя.

— Природа, иди ее мать, извращается!— толи с неодобрением, толи восхищенно произнес чей-то голос.

— Коллеги, коллеги,— призывая всех вернуться к действительности, повысила голос начальник базы.— Мы должны почесаться!— твердо заявила она,— Могли бы, наверное, и помыться, но это к делу не относится. Мы приняли решение делать все по-большому, но, хотелось бы, иногда ходить и по-маленькому. Да и постоять кому-то на страже не мешало бы. Итак, общее состояние наших дел к делу не относится. — Мадо замолчала. — Господи, что я несу,— тихо прошептала, спустя минуту, начальник базы,.— Бабах — настоящее имя Трехугольника, Бабах, перестань гипнотизировать мена. В общем, общее положение наших дел знают все.

— Ой, шо вы на мене думайте,— подражая говору Лиги южных городов, ответил Треугольник.— Ваш юмор, мадам начальник, загонит нас в гроб.

— Я вас тоже люблю,— сказала Мадо чиновнику. Главный администратор довольно улыбнулся. Мадо продолжила:— Хьюк, что там у нас на сегодня? Разделка по-мясницки главного администратора? Филей из отдельных частей..? Проект готов? Твой проект?

Слегка опешившему молодому биологу показалось, что начальник базы сошла с ума, но он быстро сообразил что к чему и чуть приподнявшись, кивнул: — Моя работа это дополнительный вариант и рассматриваться должна только в таком качестве. В связи с этим компьютерную разработку "хордовых" — рабочее название идеи, ограничили небольшим участком времени, вернее, тем отрезком, который перекрывается основной программой, программой профессора Куниклады.

— Я хочу кое-что дополнить, — подала голос Руна Надс, главный биолог.— По моим расчетам, у этой версии великое будущее. Точнее, возможно, великое биологическое будущее, так как в основу работы Адимаса положен принцип эквивалентности нашему биологическому виду.

— Свихнуться можно,— страдальчески вздохнул Трехугольник.— Кто-нибудь может говорить проще?

— Может,— сказала Руна.— Проще, это значит, что наш далекий пра-пра-пра— и так далее предок был таким же.

— Каким таким же? — вскричал со своего места Трехугольник.

— Знаете, профессор,— сказал своему соседу, кудрявому профессору химии. Хиз Брудо, — я всегда подозревал биологов в том, что у них не все дома. Прогрессирующая шиза неизлечима.

— Кстати,— услышав последние слова ботаника, добавила главный биолог,— как координатор плана общей биологии хочу отметить, что свои "жгутиковые"...

— Водоросли, — поправил Хиз Брудо.

— ... ботаники тоже не с дерева содрали. То есть, как раз с дерева, с привычной им флоры сняли.

— Сдаюсь, сдаюсь, — поднял руки вверх ботаник.

— И, что важно, первичный "бульон" этой планеты похож на мир в котором мы появились. Физико-химические условия планеты мало отличаются от привычной для нас среды обитания. Здесь, только, пока не хватает кислорода, но в остальном это наш мир.

Руна запыхалась, произнося речь, и закончив ее, откинулась назад, на спинку стула, положив свои красивые, обтянутые черным комбинезоном руки на подлокотники.

— Разрешите, — попросила слово Лидо Девина, второй ботаник. И, сразу затараторила: — Мы-с с профессором Брудо подогнали местный, как выразилась Руна — "бульон" к определенному эволюционному скачку. Сейчас мы просто заложники ситуации и вынуждены пользоваться медицинскими препаратами, но содержание кислорода на планете неуклонно растет. По нашим данным, уровень, который позволит нам обходиться без таблеток будет достигнут, достигнут будет, — Девина сбилась, Трехугольник таращился ей прямо в рот, — естественно, я имею в виду геологическое время, — Девина зашарила рукой по карманам комбинезона, непроизвольно ища зеркало — в ближайшее время. Хотя, конечно, до нормального дыхания еще далеко. И, пожалуй...

— Позвольте, я уточню, — перебил Девину Хиз Брудо. — Извини, Лидо. В принципе, в тех условиях, в которых существует, на сей день, данная планета, чисто биологический метод насыщения воздуха кислородом может растянуться на неопределенно большой срок, скорее даже, космический срок. Здесь требуются установки искусственного нагнетания и удерживания кислорода, а это задача инженеров, а не биологов. Да и пойдет ли министерство на такие расходы? Учитывая очередь на освоение? Плюс еще рептилоиды. . . Кстати, они и планету выбрали скорее всего потому, что процент содержания кислорода соответствует их уровню дыхания. — Хиз остановился, чтобы налить себе водички из графина. Потом провел пальцем по лежащей перед ним, на столе карточке, где тотчас же крупно проявились слова:— Повторяй за мной:— У ме-ня все точ-ка. Спа-си-бо за вни... — и, поднеся стакан к губам, закончил: — У меня все. Спасибо за внимание. Прошу Лидо еще раз извинить меня...

— Так вот,— как ни в чем не бывало, продолжила ботаник, — подготовительная стадия нашей деятельности на этом этапе заканчивается. Дальнейшее развитие местной флоры очень и очень интересно и занимательно, но это уже задача не нашей экспедиции.

— Ну, что ж, весьма содержательно,— сказала Мадо Ружич.— Итак, по состоянию на сегодняшний день, практически, вся начальная стадия завершена. Остались отдельные недоработанные моменты. Например, вариант "Трилобиты" профессора Куниклады, основной вариант развития фауны еще требует корректировки, однако в свете последних находок профессора Треды проект временно замораживается, до решения Особой комиссии. Ближайшие несколько недель — только наблюдение. Что будет в следующие два периода на планете и будут ли они вообще, зависит от решения комиссии. Послезавтра, в административном корпусе, то бишь здесь, будут вывешены бланки с карточками предварительных заказов на третью вахту, кто желает может записаться.

— Что? — возопил, словно ему что-то ценное прищемили, Радин.— Пялиться на голую землю и бурые скалы еще смену? Да, чтоб мои дети так жили!

— Говнюк прав, — шепнул на ухо Куникладе Трехугольник, сидящий рядом.— Красоты здесь настолько обильны, что хочется повеситься, только, вот, и то не на чем. Единственное достоинство — пляжи. Мечта, блин, нудиста. Голо, пусто и не души.

— Не забывайте о нюансах, — также шепотом ответил ему биолог. — В любой момент на голову может свалиться камешек, размером с небольшую планету.

— Да-а, -согласился администратор, — есть такое счастье, а, вот, детей Радина, если они у него когда-нибудь будут, жалко.

Темная сфера шара в центре круглого стола, станция связи с тремя спутниками, околачивающимися на орбите планеты и расшаркивающимися, при встречах, ножками, простите, антеннами: — Добрый день, добрый день. Это не вас я вчера видел на удаленной орбите с дамой, с такими тоненькими, симпатичными антеннками и новеньким третьим модулем? Нет?— Этот пункт связи вдруг как-то неприлично икнул, похабно застонал и, наконец, гнусно зачавкал, словно стадо свиней рылось пятачками в отходах на ближайшей помойке и аппетитно завтракало.

— Убила бы, стервеца!— с ненавистью глядя на обтекаемый, наливающийся изнутри ярко-желтым цветом, сигналом вызова — шар, шар спутниковой связи, произнесла Мадо Ружич, начальник базы. При последней фразе начальницы длинноногий Радин как-то сразу поскучнел, потерял интерес к происходящему, начал проявлять признаки беспокойства и, наконец, осторожно поинтересовался у Хьюка, а не знает ли он, каковы теперь условия жизни на далеких планетах, вновь колонизуемых, и как там нынче платят. Дело в том, что долговязый Радин почитал себя не только выдающимся химиком, что, по большому счету, было правдой, но и великим техником, что, мягко говоря, реальности не соответствовало. Все часы на базе, все приборы, которые больше не поддавались восстановлению, ковырял перед этим Радин. Трехугольник, как лицо ответственное за лагерное имущество и немножко джентльмен, терпел-терпел, но и он уже вынес третье и последнее предупреждение химику, состоявшее в том, что, если тот, хотя бы еще раз, запустит свои поганые пальчики во внутренности любого механизма, то он, Трехугольник, сам, лично, без всякой посторонней помощи, обрежет ему эти самые никчемные пальчики по самое нехочу — но узел связи, однако, Радин успел поколупать.

В конце концов, химик забормотал: — Стоило скандал поднимать из-за пустяков. Подумаешь, реле криво стоит,— но тут его пнули ногой под столом и он заткнулся, обиженно сопя. Впрочем, Радину еще повезло, налицо был тот самый классический случай, когда все, кроме начальника — Мадо Ружич, знали кто виноват, но по как какой-то противоестественной — естественной, по отношению к Радину быть не могло — причине не выдавали Радина.

— База, спутник один на связи. Фронт активного ветра смещается на запад, в океан. . .

— Вот счастье-то,— желчно пробормотал Хиз Брудо.

-... На третьем спутнике принят сигнал бедствия. Шлюп с подчиненными Куниклады уносит от берега. Силовой щит сорван, генератор залило водой. Координаты -7-6-1-11, море Прото.

-Эт, занесло их,— пофигистически зевнул Куниклада.— И не утопли же еще, засранцы. Это мой помощник Триго с ассистентами там кренделя выделывает,— пояснил он. И флегматично добавил:— Сегодня последний день посева на мелководье Прото.

— Рано радуетесь, профессор, — также меланхолично, в тон профессору, ответила начальник базы. — Не дождетесь! Мы их спасем. В противном случае, со спутника уже орали бы благим матом. Скажите лучше, как далеко это от лагеря?

— Знаете, Мадо, — грустно вздохнул профессор,— мысли разные в голову лезут... Может, не надо их спасать? А? Океан, как братская могила, что может быть лучше..? — и Куниклада вопросительно посмотрел на Мадо, но, встретив стальной взгляд начальницы, тут же бойко продолжил: — А, вообще, там очень интересные экземпляры попадаются и мы пытаемся нащупать струю, позволившую бы нам ускорить процесс. Триго, он талантливый мальчик, этот сукин кот, прямо-таки пасьянс раскладывает из местной фауны, разновидности тех же "матрацев". Поверьте, очень и очень неплохо получаются. Мелководье Прото словно создано для экспериментов, а находится, примерно, в трех часах лету на "двойке".

— Коллеги, — опять повысила тон начальник базы. Нарастающий шумовой фон мешал вести заседание. Члены совета, услышав о чп, расслабились, расселись-развесились на спинках стульев, оползли на сидениях и в этом состоянии стали рожать мысль, как спасти утопающих на водах. В конце концов, гора произвела на свет мышь (махонькую такую, рыженькую), то есть, говно не тонет, решили все члены совета, ну, за некоторым исключением — по долгу службы, Мадо Ружич не могла присоединиться к общему мнению.

К сожалению, первый помощник Куниклады, Триго-Хрумп — так звучало его полное имя-фамилия, был редкостным мерзавцем, причем настолько, что даже Трехугольник им гордился: — Такая свинья среди нас — большая ценность,— говорил чиновник.— Он, Триго, переплюнул бы многих моих коллег.— В узком же кругу слушателей, Трехугольник говорил следующее:— Я постоянно испытываю жгучее желание утопить эту скотину в сортире и единственное, что удерживает меня от этого, так это то, что он, как и я родом с островов.

-Коллеги,— еще раз повторила Мадо Ружич,— спасением команды этого, как бы, э-э-э выразиться, сына чьей-то вдовы, займется Лувэн...

Геолог кивнул и вопросительно посмотрел на администратора. Трехугольник, нехотя, почти вслух скрипя душой, полез в карман комбинезона и, немного погодя, достал две пластиковые карточки с кодами "двойки" — спасательного варианта глейдера со сдвоенным генератором мощности. При этом его честное чиновничье лицо исказилось страшной гримасой боли — чувство долга вошло в противоречие с инстинктом бюрократа. Сама мысль о том, что он должен кому-то что-то отдать, не получив ничего взамен, пугала Трехугольника до ужаса. Душа администратора требовала одно, положение обязывало другое. Рука Трехугольника судорожно дергаясь пошла навстречу Лувэну, но едва пройдя половину пути, встряла. Из маленьких разноцветных бусин-глаз чиновника покатилась горючая слеза, а тонкие губы искривились эпилептической улыбкой, обнажившей с силой упертые друг в друга зубы. В конце концов, Трехугольник примирил душу и тело, зажав в пальцах одну карточку — и на ладонь Лувэна пал только один пластиковый лист. Один вместо двух.

— Ладно,— согласился геолог,— Бог тебя простит. Одной машины должно хватить.

-... Лувэн, командир отряда спасателей,— продолжала начальница лагеря,— а мы с вами...

— Я могу идти?— тихо осведомился геолог. Не останавливаясь, Мадо кинула взгляд на Лувэна и показала рукой на стопку электронных карточек, лежащих у нее на столе, рядом со стопкой мено-бумаги. Лувэн расценил движение Мадо, как приглашение зайти потом и заполнить какой-то бланк и в знак того, что понял, опять кивнул головою. Затем геолог бесшумно встал и не спеша, так же удалился, как и пришел, через подземный коридор. А за окном рвала и метала природа, жаждущая порвать все в клочья: — Хоть бы кто попался, — стонал ветер, злобно гоняя по лагерю, меж глыбоподобных строений булыжники, здоровенные, до полутоны весом.

— ...а мы с вами,— говорила дальше начальник базы,— согласно инструкции должны сделать отчет о положении дел на планете, дополненный, поелику возможно, сообщением профессора Треды о местной зародышевой фауне.

Шум в зале не стихал. Профессора, как расшалившиеся дети, продолжали обсуждать свои делишки, перемалывать косточки друг друга, перекидываясь словесами и не обращая внимания на Мадо.

— Черт подери,— не выдержала Ладо,— да подержите вы хоть пять минут рты закрытыми!

Одновременно с криком начальницы базы, над крышей административного центра еще раз так громыхнуло, что, казалось, закачался даже дом, вкопанный по уши в землю, на полтора метра в грунт. Впрочем, корпуса лаборатории и тому подобных строении, наоборот, на полтора метра только и торчали над землей, остальными метрами уходя вниз.

Разговоры в комнате стихли.

— Ну, наконец-то, — с облегчением вздохнула Мадо.— Дождалась. Ни я, так стихия постаралась. Надеюсь, теперь мы приступим к отчету?

— Сейчас опять долбанет, — одной фразой похоронив все надежды начальницы — ну кто же любит писать отчеты — произнесла Руна Надс, биолог, прислушиваясь к шуму за стенами здания и озвучивая мнение собравшихся.

-Коллеги, — еще раз сделала попытку призвать всех к порядку, то есть уговорить писать отчет, Мадо Ружич,— Займемся делом мы или нет? Есть предложения? Нет? Тогда, все-таки, пишем отчет и закругляемся.

Глава 2

... Яркая-яркая, алая-алая кровь жертвенного барана все лилась и лилась в бездонную чашу. И опять он пытался взять руку матери и опять его пальцы встречали лишь холод и пустоту. И уже таял, таял вдали ее образ, расплывались черты, размывалась тенью фигура. А навстречу шли другие. Они приближались, приближались, обретали лица и плоть и скользили дальше, растворяясь среди себе подобных. Вот Улисс узнал Эпикасту, проклятую богами и в проклятии отворившую врата Аида. Следом за ней вечно безмолвный, безумный Эдип. А там дальше и братья — Кастор с Полидевком, живыми вошедшие в воды бездонного Стикса. И гордый Агамемнон, славный Агамемнон... Улисс хотел задержать его, спросить, ведь живым ушел он с пепелища разрушенной Трои, но выскользнул царь ахейян, серой дымкой протек между пальцев. И вспомнил Улисс сына своего Телемаха. И хотелось ему узнать среди идущих жену свою Пенелопу. И сбылось чаянное. Вышла к нему женщина в пеплосе, держа за ладошку светленького мальчиша всего двух лет от роду. Улыбнулся малыш и протянул к Улиссу ручки, лопоча что-то по-своему и требуя, дабы взял его Улисс на руки. Но не понял Странник карапуза, язык теней не доступен живым. Секунда прошла, не более и стала исчезать женщина и смешно потопал за ней малыш, переваливаясь с ножки на ножку и держась за подол матери.

— Что же ты, Улисс?— спросил выступивший из тьмы Ахиллес.— Ведь это жена твоя Пенелопа, и маленький Телемах с ней.

— Как же так, — растерялся Странник, — вырос Телемах и взрослый должен быть. Обернулся он и только спину взрослого юноши увидел, ведущего под руку седую мать.

— Где же ты бродишь, Одиссей?— снова сказал Ахиллес. — Столько столетий с тех пор прошло, что забыл я, как выглядел ты, Многомудрый. Может, лучше, умер бы ты под стенами Трои, чем столько бродить по векам?

— Очнись, Хьюк, очнись. Какой Улисс, какой песчаный Пилос? Очнись, слышишь, очнись! — Чья-то рука больно била по щекам, дергала за отворот, пыталась расстегнуть куртку, надетую поверх комбинезона. Глаза не хотели смотреть на мир, разум понимать окружающее.

— Хьюк, слышишь, очнись, слышишь!— Взгляд бессмысленно плутал по рукам, его бьющим, по комбинезону, по светлой косичке, мечущейся перед глазами, что-то говорящему рту, светлым, постоянно меняющим свой цвет, с зеленого на серый, белесый, глазам... — Очнись, слышишь ты, очнись!

— Это Аника,— равнодушно подумал Хьюк, — я знаю ее..., но почему она бьет...— вдруг, маячившая перед взором картинка обрела смысл и, словно ужаленный, подскочил Хьюк.

Море, одно море вокруг. И ни берега и никого и ничего, одна вода. Сплошная вода. Ни волн, ни ряби. Со всех сторон прозрачная вода. И бледное солнце, подернутое дымкой солнце. А вокруг — бесконечное, уходящее за горизонт, водное пространство. Ни холодно, ни жарко. Ни лето, ни осень. Ничто.

Днище теплело под ногами, жесткое кресло, люди...

— Где я,— хотел спросить Хьюк у Аники или у этой зеленой зыби вокруг.

— Люди...— это помощники Лувэна. Где..? — Чужой, дикий мир заполнил сознание. Черный провал в горе, пещера с уходящими ввысь сводами, тьма и свет факела — Хьюк был уверен, этот предмет — факел — и тени, тени, тени. Гримаса исказила лицо Хьюка.

— Видишь, парень, как крутит. Ты думал, что ты залез в чужой мир, а оказалось все наоборот, — большие совиные глаза Лувэна пристально смотрели на биолога.

Хьюку почудилась какая-то боль во фразе геолога, недосказанность, тоска, скрытая в ней, но Лувэн уже отвернулся, занялся другим делом, наблюдая за светящейся точкой на экране монитора.

— Как ты себя чувствуешь, Хьюк? — настороженно глядя на брата, спросила Аника, цепляясь взглядом за малейшее изменение в лице биолога.

Хьюк опять перенес внимание на Анику и с удивлением обнаружил, что все еще держит сестру за руку.

— Тяжела ты, шапка Мономаха,— тихо пробормотал биолог, невесть откуда возникшие в голове слова. Хьюк не понимал смысла слов, но почему-то был уверен в их правильности.

— Что? Что ты сказал?— снова встревожилась Аника, уловив тень на лице брата, но Хьюк лишь покачал головой: — Не надо,— попросил он сестру и выпустил ее руку.

— Это здесь, — неожиданно произнес Лувэн, всматривающийся в экран.— Стоп, машина. Нашли. Глубина — пятнадцать метров.

Молчаливые, скуластый Рима и худощавый Клу, помощники Лувэна, стали натягивать на себя, поверх стандартной униформы, вынутое из боковых отсеков шлюпа геологическое снаряжение — громоздкие, тяжелые, но очень удобные скафандры. Среди народа, обитавшего на базе, ходили нехорошие слухи о том, что Лувэн довел до нищеты военное ведомство, добывая эти костюмы. Грабительский счет за кое-какие услуги, выставленный геологом мужикам в мундирах, помог военным очень быстро осознать всю пагубность привычки недооценивать гражданских лиц и моментально придти в выводу, что даже продажа налево всего имущества армии не поможет им рассчитаться со "специалистом". И, посему, по обоюдному согласию всех заинтересованных сторон и при полном их непротивлении, в дар экспедиции было передано несколько новых и модифицированных — без оружия — боевых скафандров для дальнего космоса. Конечно, слезы господ интендант-генералов — Рбуса, Шиза и Хрюкалы, наглядно помнящих о колонке с цифрами — счету за услуги, здорово ускорили сам процесс передачи костюмов из рук военных в дар Лувэну. Причем, к общему удовольствию и под бой барабанов и раскаты полкового оркестра. Хотя, конечно, бородатый геолог при этом был запечатлен на пленку, цифру, молекулу и прочие видеоносители, размножен и разослан во все службы армии с припиской:— Опасен. Обходить за сто километров! — Ну, а вообще, сам геолог сей факт не отрицал и не подтверждал.

Уже готовые к погружению Рима и Клу выглядели действительно внушительно. Даже Хьюк, вся родня которого по отцовской линии — дед, прадед и так далее дед Хьюка, традиция оборвалась лишь с отцом Хьюка и Аники профессором Кихи Латуро — были потомственными вояками, по достоинству оценил приобретение Лувэна. И неважно, что многие из бедолаг, имевшие глупость принять на службу родственников Хьюка, до сих пор жалели, что не пристрелили их сразу, а позволили им командовать войсками.

Всплеск воды за бортом и помощники Лувэна ушли на дно. Аника, хорошо разбирающаяся во всех летающих, плавающих, ныряющих и просто пассажирских глейдерах, шлюпах, у-сферах, предназначенных для глубин и ракетах "планета-орбита" и умеющая ими управлять, застыла за приборами шлюпа. Минуту-две после всплеска и помощники Лувэна достигли дна. Объект нашли быстро.

— Босс,— буквально через минуту, раздалось в динамиках шлюпа,— эта штука напоминает зонд.

— Поднять можно?— наклонившись к микрофону, закрепленному на панели шлюпа, поинтересовался Лувэн.

Шлюп, продолговатая, закругленная с обеих сторон, площадка из ратбеновской пластмассы с пухлыми валиками бортов и плоским днищем, площадка со встроенными в эти борта и толстое днище кучей приборов, управляемых с передней панели, покачивался на одном месте. Два экрана, маленький компьютерный на передней панели и большой обзорный сбоку от него, защитный силовой каркас и генератор воздушной тяги, установленный в центре площадки — вот и все, что представлял из себя шлюп. Кораблик мог многое, даже летать и плыть под водой, но немного и недолго, а потопить его, вообще, еще никому не удалось, ни один местный шторм не сумел это сделать. Но, вот, как показала практика, подпортить мог. Случай с командой Триго, ассистента Куниклады поставил крест на абсолютной безопасности шлюпа. Бедняг занесло так далеко в море, так далеко от прибрежный мелей, где они загорали и скрещивали бациллу с микробом, что они совсем рехнулись, утратили ориентацию во времени и пространстве и стали воочию наблюдать, как наглое, желто-зеленое прыгучее существо вздымало пенистую волну и зазывно пело им, зовя за собой в море. Один из помощников Триго-Хрумпа так и сделал, прыгнул в море, но его быстро выловили, зато сам Триго-Хрумп, все-таки выросший на островах, голову не совсем потерял и не подпустил к держащейся на последнем издохе силовой установке сошедших с ума соратников. Позже, уже на берегу, некоторые из пострадавших оклемались сами, а некоторым пришлось вправлять мозги уже на базе и медицинским путем.

— Вот и гости пожаловали,— тяжело вздохнул Лувэн и, повернув голову в сторону Аники Луз, спросил: — Как он, нормально?— и кивнул на Хьюка.

— Не надо меня списывать, — уловив движение Лувэна, вместо сестры ответил биолог и добавил ровным голосом: — Я не умер.

— Ну, и прекрасно, — спокойно произнес геолог и добавил: — Тогда звони в лагерь, красная шапочка, кнопка возле тебя, синяя — связь со спутником, красная — с базой. А ты сударыня,— и Лувэн широко улыбнулся Анике, — очень и очень аккуратно подведи захват к этой штуке, но не цепляй ее.

Аника нашарила рукой панель управления шлюпа и слегка сместила рычаги, заставив шлюп выпустить из пористого днища захват с силовыми подушечками на конце. Через маленькие зеркала видеоскопов, на том же закругленном конце захвата, навела механизм на предмет и, максимально увеличив изображение, вывела его на большой дисплей.

— Босс, — снова загудели динамики,— мы осмотрели ее осторожненько, кажется можно попробовать.

— Все, — приказал Лувэн Риму и Клу, — возвращайтесь на борт.

— Готово, — отрапортовала геологу Аника. Лувэн предостерегающе поднял руку, в такие моменты лучше было ему не мешать. Из моря, тараня поверхность воды, показались сероватые сферы, головы чудовищных морских монстров, а за ними и сами, закованные в тяжелые гидрокостюмы, фигуры.

— Быстро на мое место, — произнес Лувэн, поворачиваясь к Анике и одним рывком, сам переместился в кресло генетика, едва не вышибив ее с сидения. Аника мгновенно оказалась на месте геолога и ухватилась за рычаги управления.

— Открой им дверь, — бросил Лувэн, внимательно следя за изображением на экране.

Аника сделала проход в силовом щите, расширила его до размеров Рима и Клу, с учетом их нынешних габаритов, и повесила на отверстие прозрачную дезинфицирующую завесу. Хоть на планете ни хрена живого не было, но бациллы уже водились. Впрочем, местная среда не была ядовитой и дезинфекция просто мера предосторожности, предусмотренная нестандартной ситуацией. Спустя пару минут, через борт, в шлюп, ввалились помощники Лувэна. С блеклых скафандров еще стекала вязкая, тающая в воздухе антибактериальная пленка.

— Садитесь, — не глядя на помощников, сказал геолог.— Костюмы потом.— И, взявшись за рукоятки управления захватом, медленно повел их от себя, все время контролируя свои действия через экран. Захват вплотную подобрался к лежащему на дне предмету и геолог, опустив одну рукоять, пальцами передвинул, чуть-чуть, на одно маленькое деление, шкалу уплотнения силовых подушек, мягко охватывая чужеродный зонд.

И Хьюк и Аника и помощники Лувана, так и не снявшие гидрокостюмы, молили всех святых, дабы ничего не случилось, ибо по теории больших неприятностей именно в этот момент таковые и происходили.

Клу и Рима корпели в скафандрах, скинув только шлемы. Аника нежно гладила рычаги управления шлюпом, включив полную силовую защиту, в любой миг готовая рвануть куда подальше...

В шлюпе затаилась тишина.

— Все,— вытирая пот, обильно выступивший на лбу, произнес Лувэн и передал Анике управление всем катером. — Давай к берегу!

Аника подтянула предмет ближе к шлюпу и, медленно-медленно набирая скорость, плавно повела катер к востоку, к берегу.

Погода попробовала измениться. Стало жарко. Штиль, полное безветрие сменился легким бризом. Дымка тумана расползлась, расплылась в разные стороны, обнажив миру светлое, бездонное будущее и голубое небо. Горячие лучи солнца заиграли на пошедшей рябью воде. Море, бывшее гнусавым и блеклым еще минуту назад, внезапно превратилось в сказочное, сверкающее всеми красками фантастическое существо.

Подмяв под себя сотканную из капелек влаги воздушную подушку, рассыпая белую пену волн, пышную, вздувающуюся спереди и тающую уже далеко за кормой, катер летел к где-то там, на горизонте, виднеющейся полоске берега.

Лувэн держал под наблюдением охваченный силовыми подушечками и почти вплотную — позади катера и чуть вверх, на полметра над линией воды — подтянутый к шлюпу непонятный зонд, все время поддерживая связь с оставленным на далеком берегу глейдером.

— А-р-ун, А-эр-у-эн 53-тий, 1-2-6-1,— диктовал в вытянутую из борта, свисающую прямо на уровне губ, трубку связи с машиной, код, геолог,— готовя глейдер к встрече хозяев.

Минут через 40, уже взлетая на идущих к близкому берегу и оттого высоких волнах, шлюп доставил команду Лувэна на пустынный, весь уложенный золотым песком, тянущийся сплошной линией все дальше и дальше, пляж.

Оставляя полосы взрыхленного и осыпающегося песка, катер прополз по берегу, подальше от прибоя и остановился. Чуть слышно шуршал песок, чуть слышно плескала вода, накатываясь на пляж... Тихо загудели механизмы шлюпа, захват опустился вниз, параллельно уходящему вверх склону берега и, наконец, выдвинувшись на максимальную длину, оцепенел, повиснув над горячим песком. Взявшись за рычаги, Лувэн осторожно положил зажатый в силовом поле предмет на песок. Затем, следя за чужим объектом, отключил защиту шлюпа и, сверля взглядом экран, на котором во всех своих прелестях и красотах рисовался черненный куб, размером, с две человеческие головы и весом, судя по приборам, килограмм 300, сварливо спросил у снова замерших в напряжении Аники и Хьюка, Рима и Клу: — Вы будете сказать, что все уже кончилось?

На экране диковинный предмет ничем необычным себя не проявлял, не взрывался, не плавился, не пытался разлететься во все стороны и лежал там, где эти вечно суетящиеся люди положили его. При этом он даже не делал попыток взять и просто исчезнуть.

— Уф-ф, — облегченно фыркнула Аника, снимая занемевшие руки с рычагов управления и потягиваясь блаженно:— Вроде, пронесло.

Рима и Клу зашевелились, вытаскивая свои конечности из осточертевших — и Рима и Клу являлись приверженцами здорового образа жизни, то бишь, разгуливали везде, где только можно в натуральном или, проще говоря, голом виде — им костюмов. Хьюк совсем расслабился в кресле, насколько позволяло это кресло, и тихо поинтересовался:— Мне-то, что делать?

— Сейчас, парень,— ответил Лувэн,— сейчас опробуем данную хреновину. Есть у меня одно предчувствие..,— и добавил:— Аника, проверь объект на излучение еще раз.

— Уже,— с готовностью сказала генетик, щелкая кнопками приборов сбоку от места водителя шлюпа:— Радиоактивность не наблюдается. Гамма, бета и прочие всякие гадости отсутствуют.

Зажужжала и окрасилась красным лампочка связи с базой. Аника, продолжая диктовать показания датчиков на излучение, протянула руку и нажала кнопку микрофона.

— Ну, кто там еще собрался мне душу продать?— рассеянно спросил Лувэн, выпуская щуп в сторону предмета, лежащего на песке.

— Алло, — сказал из динамика Куниклада.— Я так понимаю, вы собираетесь раскурочить объект. Так вот, судя по спутниковой картинке, это контейнер, а не зонд.

— Примем к сведению,— отозвался Лувэн, крутя верньеры приборов. — Обеспечим защиту.

— Лувэн,— опять загудел динамик, на сей раз голосом начальницы базы, Мадо Ружич,— я твои методы знаю. Учти, будешь ямы, выгребные, чистить до конца дней своих.

— Понял, — хохотнул, весело скаля зубы, геолог.— Я всегда подозревал, в тебе доброго человека, Мадо

Длинный тонкий щуп приблизился к черненому кубу, как бы в раздумье остановился перед ним на секунду, затем узкое тонкое, квадратного сечения окончание щупа раскрылось лепестками и оросило куб струей мутной жидкости.

— Тэ-экс, так и запишем — кислотный раствор на обьект не действует,— задумчиво произнес, почесывая толстым пальцем бороду Лувэн. Затем внимательно осмотрел палец, даже лизнул его на всякий случай и с сожалением добавил:— Странно. Даже микроба не поймал..— И вздохнул:— Совсем пустая планета, ничего нет.— Затем еще раз вздохнул и пробормотал:— Поцарапать попробовать, что ли?

— Алло,— аж загрохотал динамик связи с базой, Лувэн всего перекосило:— Хьюк или Аника сделайте звук потише,— попросил он.

— Алло,— уже тише пробасил динамик.— Это Брудо. Есть мнение, что куб полностью однороден. Может быть, это какой-то полимер. Вероятно, сжатый на субмолекулярном или субатомном уровне.

— Лувэн, — заговорил сидевший без дела Хьюк,— такая технология у нас еще в зачаточном виде. Квелеровский центр ведет эту тему.

— Но, все же, испробуем грубое воздействие,— сосредоточенно буркнул геолог.

Щуп провернулся по своей оси..

.

Солнце клонилось к закату. Вытянутые фигуры людей, стоявшие полукругом, рядом с непонятной, бархатисто пузырчатой массой, длинной тенью ложились на береговую линию. Мелкие волны так же лениво катились на песок.

— Однако,— многозначительно произнес Куниклада и переступил с ноги на ногу.

— Оставим здесь или в море спихнем?— деловито поинтересовался долговязый Радин.

— А какая разница,— вяло промямлил Хьюк.— Все равно не пропадет.

Фиолетово-бородатый Лувэн щелкнул пальцем по своим часам — одновременно средству связи.

— Алло,— раздался из часов усиленный динамиком голос,— босс, образцы размещены.

— Идемте, коллеги,— услышав сообщение помощников Лувэна,— обратился Куниклада к присутствующим — нас ждут. — И Куниклада, прилетевший вместе с Радином на 2-местном глейдере, направился к стоявшему на песке, на воздушной опоре, летательному аппарату, куда помощники Лувэна, Рима и Клу, уже прилепили маленький, с 200 грамм, контейнер с искомым веществом и куда уже успел взгромоздиться нудный химик.

Оставшиеся двинулись к мощному грузовому глейдеру, на котором, сверху, Аника пристроила морской шлюп и в отсеке которого находились основные емкости с веществом странного куба, поднятого с морского дна. Остатки куба, бесформенной кучей, лежали на песке. Хьюк, последним забиравшийся в глейдер, еще успел заметить ушедшую вверх сигару катера Куниклады и Радина.

Лувэн, устроившись на своем любимом месте у обзорного экрана, неторопливо спросил у команды: — Все на месте? — и, выждав паузу, постучал по руке Аники, сидевшей на месте водителя: — Поехали!

Сестричка Хьюка щелкнула тумблерами и громадина грузового глейдера, с закрепленным на ней сверху шлюпом, вспыхнув на секунду багровым пламенем бортовых огней, оторвалась от земли и, быстро набрав высоту, растворилась в постепенно темнеющем небе.

На базе глейдер Лувэна встречали без духового оркестра. Еще на подлете к лагерю, геолог зафиксировал большое скопление народа на посадочной площадке. На стоянке, возле стоящего на площадке катера Куниклады и Радина, две противоборствующие команды молча перетягивали, каждая в свою сторону, тот самый небольшой контейнер с веществом "икс", привезенный в лагерь Куникладой и химиком Радином.

— Ну, слава богу, наконец-то, я, хоть раз, увидел этих ребят за работой,— сказал, сам себе, геолог.

— Аника, застопори машину,— приказал Лувэн девушке, согнувшейся над панелью управления глейдером,— полюбуемся на этих мерзавцев.

Грузовой глейдер завис в воздухе, метрах в 15-ти над землей, почти прямо над головами контейнероборцов. Лувэн в несколько раз увеличил изображение и стали видны даже лица, красные от возбуждения, находящихся внизу людей.

С одной стороны команду борцов за чужое добро возглавлял Триго-хрумп, бессменный ассистент — мерзавец профессора Куниклады. С другой стороны упирались ногами в посадочную твердь площадки приверженцы Радина, им же самим и возглавляемые.

— Ы-ы-ыи-их!— тянули к себе контейнер молодцы — четыре здоровенных мужичка и 2 инфантильные девицы — биолога Триго.

— Ох-хо-хо-хо!— вздыхали химики, наоборот, 4 крупных девицы и 2 худосочных паренька, но емкость с грузом не отпускали.

— Любо-дорого посмотреть,— умилялся Лувэн, следя за происходящим внизу через экран глейдера, — даже душа радуется.

Тем временем, на стоянке, у лифтов подземного ангара, появились новые действующие липа. К отдельным зевакам, тем самым, составлявшим почетную "роту караула" подземной стоянки — механику и дежурившему сегодня, по очереди, физику, а также нескольким любопытствующим, делающим ставки на ту или иную борющуюся сторону, прибавились сам профессор Куниклада, мадам Мадо Ружич — начальник базы, 3-метровый генетик Треда, Хиз Брудо с Лидо Девиной и администратор, главный, Трехугольник с какой-то висюлькой на ухе,— как выяснилось позже, ничто человеческое чиновникам не чуждо. Просто Трехугольника разобрало любопытство, как же эта штуковина, мобильный теле-видео— и прочее фон, действует. Остаток телефона теперь висел у него на ухе. И весь этот цвет лагерной науки сопровождала целая свора младших научных биологов, химиков, ботаников, генетиков и всяких других иждивенцев.

— Прекратить! — пронесся над площадкой звук командирского голоса.

Высокие противоборствующие партии застыли в недоумении, соображая кто это орет и к кому же из них, собственно, это относиться. Естественно, каждая из них догадывалась, что контейнер принадлежит не ей, но, кто его знает... и надеялась, что конкуренты окажутся все-таки кретинами и отдадут все им.

Зеваки, делавшие ставки на победителя, уловив некий скрежет металла в раскатах голоса отца-командира, то бишь, матери-комиссарши, вернее.., ну, в общем, такой-то матери голосе, на всякий случай испарились куда подальше. Дежурный по стоянке, физик Шаул, молоденький, круглолицый, только что с университетской скамьи выпертый -естественно за глупость (ладно, ладно, пошутил — только что от диплома) кинулся к Мадо с объяснениями:— Я им г,рю, оставьте, что вы делаете, а они на меня словами нехорошими. Я им опять.., а та химичка -и юный физик показал на здоровенную упитанную девицу, тоже, впрочем, недавно с университетской скамьи,— пообещала меня изнасиловать в извращенной форме и 3 раза.

Прибывшие с Мадо профессора, живенько проследив за пальцем молоденького физика , уставились на ту самую химичку, а затем Бабах, он же Трехугольник, не спеша, произнес:— А не могли бы вы, молодой человек, с этого места поподробней?

Вид у девицы действительно был такой, что, пожалуй, она сумела бы претворить в жизнь свои планы и сотворить с физиком то, что обещала и, возможно, не только 3 раза. Рослая, под стать бугаю Треде, с густыми каштановыми волосами, волной разлетевшимися по плечам, прямым и чуть вздернутым носом, большими светло— синими глазами, аккуратным, правильной формы ртом с надменно искривленными полными губами и подбородком с ямочкой, девица держала обе руки на горле одного из биологов, собираясь, видимо, его окончательно придушить и, надо полагать, лишь вмешательство начальницы базы, спасло жизнь этого обитателя лагеря, уже не чаявшего остаться в живых. Заметив, что весь наличный состав профессоров с воодушевлением смотрит на нее, молодая химичка отпустила шею несчастного биолога, таким образом потерявшего свой единственный шанс быть вписанным в анналы истории этой планеты, став первым трупом, закопанным здесь и приняла независимый вид, сунув руки в карман своего халата, надетого поверх униформы — химики прискакали сюда прямо из лаборатории в чем были, впрочем, биологи тоже. Халат, соответственно, плотно обтянул определенные части фигуры своей владелицы, сама же химичка; чувствуя на себе пристальные взгляды начальства, осклабилась гнусно и, досадуя — как не вовремя приперлись профессора, все-таки покраснела.

— Треда, это, конечно, совершенно случайно, не твоя родственница,— неожиданно спросила начальница базы у здоровенного огромного генетика и посмотрела на Треду, — Уж чем-то вы больно похожи?

Генетик стыдливо отвел глаза в сторону: — Ну, моя...

— Я так и знала,— в сердцах бросила начальница базы,— манеры у вас одни и те же.

— Везет же идиотам,— неизвестно кого имея в виду, цинично бросил Трехугольник. Но, заметив нахмуренные брови генетика, сразу пояснил:— Я не о вас говорю, милейший.

— Прекратить,— громко сказала Мадо Ружич.— Куниклада, вы заберете этот контейнер к себе, а вы,— Мадо повернулась к Радину, упреждая возмущение химика,— невезучий вы наш, получите свое в порядке очереди.

В толпе химиков послышался недовольный гул.

— И все! — На повышенных тонах добавила начальник базы, обрывая любые разговоры.— Всем заняться своими делами.

Биологи шустро подхватили, таким путем отвоеванную, емкость с веществом "икс" и быстро сиганули в подземный ход. Недовольные химики, обнаружив исчезновение и конкурентов и вещества, за которое боролись, пошумели-пошумели: -... ну, блин...их... да, тоже... еще догавкаются...— и пошли, угрюмо бурча, заниматься своими делами.

— Жаль,— все еще упираясь взглядом в экран, сказал Лувэн,— какие артисты были. Однако, концерт окончен, комедиантов разогнали.

Глейдер, управляемый Аникой, едва слышно вибрируя, стал медленно опускаться на стоянку. Сидя почти за самой Аникой, Хьюк спинным мозгом почувствовал, что сейчас произойдет.

— Не вздумай,— предупредил он ее.— Садиться на головы всего собравшегося начальства... это чревато.

Даже молчаливые помощники Лувэна, Рима и Клу, истуканами застрявшие в своих креслах, заулыбались, представив себе почтенных старцев с ухоженными профессорскими бородками и большими, прижатыми к груди потертыми портфелями с допотопными, громадными замками, прыскающих во все стороны, из-под днища снижающегося катера. Естественно, эта мифическая картинка ничего общего с реальностью не имела, но как грела сердце двух помощников Лувэна, как и все менеэсы — младшие научные сотрудники — втайне завидовавших всем профессорам. Ни конкретно профессору Куникладе, профессору Хиз Брудо, начальнице базы Мадо Ружич или, вообще, святое — самому профессору Лувэну, а тем, самым, абстрактным, прижимающим старые драные портфели и авоськи с вылетающими оттуда гнилыми томатами. Откинувшийся в кресле Лувэн коротко хмыкнул.

— Идея мне нравиться,— обнадежил Анику геолог,— но есть некоторые трудности Вдруг кто-то из них решит, со временем, стать порядочным человеком, бабушку через дорогу перевести, нищему подать...— геолог на секунду замялся, но никто не заметил этого, этой паузы и продолжил -... танки. Колонна танков из Саламанки.— Лувэн опять запнулся:-... милостыню подаст.— В рубке, каюте, помещении глейдера нехорошо зашевелилась тишина. Еще шоркала ногами Аника, еще ерзал на сидении Хьюк, но уже Клу застыл на своем месте и Рима сьежился в кресле. Геолог, сидя с открытыми глазами, смотрящими в одну точку глазами, снова начал говорить, прерывисто и хрипло:— Над Сеговией огонь... Сбили двух итальянцев... Идут на север... Орудия... пехота... машины. Хуан... много машин...— Лувэн замолчал. В глейдере уже давила на уши тишина. Вся команда взирала на геолога. Стих и шелест двигателя, глейдер давно стоял на площадке и водитель, Аника Луз, бросила свои кнопки и рукоятки, смотря на шефа.

— Лувэн,— осторожно дотронулась до плеча геолога Аника,— что такое Саламанка?

— Какая Саламанка,— произнес вслух Лувэн,— я не знаю, что такое...— Наконец, поняв, что в глейдере стоит полная тишина, геолог замолчал и обвел взглядом лица своей команды — бесстрастные, как древние маски, Рима и Клу, ничего не выражавшие, застывшие лица.., лишь одними глазами наблюдавшие за шефом. Аника, дочь скандального Кихи Латуро. Хьюк, ее брат, он слегка ссутулился, как будто неожиданная смена обстановки, от обычной рабочей суеты; смешков, разговоров, шорохов и шумов, движений рук, ног, тел вдрызг и вдруг сменившихся на колючую вязкую тишину, придавила ему плечи.

— Да, уж,— произнес Лувэн,— бывает... Ну, ладно,— через секунду подытожил он,— проехали.— И тут же, возвысив голос до патетики, сказал:— Нас ждут великие дела, ну и,— тоном пониже добавил геолог,— некоторые настырные люди.

В дверь катера уже действительно начали барабанить. Человеческая натура такова, что по-другому и не может, хоть ты ее колом по голове охаживай — каждый, ведь, из колотивших в дверь прекрасно понимал, а ни хрена сидящим внутри не слышно. И не могут они услышать ничего — звукоизоляция у глейдера полнейшая, а пробить или, там, хоть как-нибудь, заставить вибрировать усиленный ратбеновский пластик сумел бы только что парашютно-десантный полк прыгунов — неудачников, сиганувших вниз, с километровой высоты, в одних кирзовых сапогах и без парашютов и при этом умудрившийся не промазать мимо вышеозначенных дверей и не потерять сапог в воздухе — оно, конечно, трудновато, но жесткость будет не та. Но, так или иначе, в дверь начали поколачивать.

— Лувэн, у вас все в порядке?— громыхнул динамик внутри глейдера. Мадо Ружич, начальница лагеря, сочла паузу после посадки катера, слишком затянувшейся.

Дверь глейдера растворилась и в проеме показалась фигура Рима. Рима держал в руках два больших свинцово-серых контейнера.

— Профессор,— обратилась к Куникладе Мадо Ружич,— не возьмете ли вы на себя труд проследить за распределением груза согласно поданным заявкам?— Не дожидаясь ответа Куниклады, Мадо вручила биологу стопку заявок от заведующих лабораторий, то бишь, от руководителей отдельных проектов...

— Профессор — любимчик Мадо,— высказался, сразу, по этому поводу Трехугольник.

... — Конечно, конечно,— запоздало пробормотал Куниклада, уже держа в руках всученные ему Мадо заявки.

Из закромов на глейдере Лувэна Рима и Клу продолжали выволакивать контейнеры с подлежащим обследованию веществом и ставили их, по очереди, на площадку перед катером. Шесть одинаково овальных, с плоским днищем, тусклых контейнера. Помощники геолога — Рима и Клу — также и охраняли груз.

Хьюк и Аника, один за панелью управления шлюпа, закрепленным на глейдере, а Аника за тем же самым, но в самом глейдере, снимали шлюп с машины для транспортировки его на подземную стоянку. Разумеется, снять шлюп с глейдера можно было и одному, но вдвоем легче — радужная оболочка силового поля, удерживающая шлюп на глейдере исчезла, послышался свист вздуваемых воздушных подушек, шлюп покачнулся и, мгновением спустя, осветившись по периметру, оторвался от катера и поплыл над головами совкающихся по площадке, уже в полусумраке, сотрудников разных лабораторий.

Аника бросила пульт управления глейдера и, развернувшись, вместе со всем креслом к Лувену, доложила:— Шлюп снят, транспортирован в ангар и в данный момент находится на своей стоянке. Глейдер готов к дальнейшей работе или что пожелаете.

— Спасибо, Аника,— сказал Лувэн девушке.— Ты, действительно, хороший техник.

Аника опустила голову, чтобы не видно было вспыхнувших краской щек— подобная характеристика из уст Лувэна много значила. — И... и спасибо тебе за меня и за брата,— уже другим тоном, с ударением на каждом слоге, добавил геолог. — Стоп, а вот этого не надо,— произнес геолог, предчувствуя готовые сорваться с губ девушки слова — я знаю, что говорю. А теперь иди. Дальше я сам.

Начальник базы, Мадо Ружич, свалив возню с "икс"-грузом на плечи Куникладе, аккуратно ступая — иной раз женское брало верх над ученым и тем более начальственным и тогда мадам Ружич одевала вместо униформы юбку, опушенную книзу каким-то экзотическим волокном, блузу, расписанную диковинными узорами и шикарные туфли на каблуках — обошла ряды растянувшихся в очередь по всей посадочной площадке профессоров с их сотрудниками и подошла к открытым дверям глейдера, из которых так до сих пор еще не явился геолог.

— Лувэн, ты здесь?— спросила Мадо, не переступая порог.

— Здесь,— ответил изнутри геолог.

— Я могу войти?— поинтересовалась Мадо, удерживаясь у порога.

— Попробуй,— без особых эмоций, также ровно ответил голос изнутри.

Мадо шагнула в проем двери.

Лувэн криво, как-то, сидел в кресле, вцепившись пальцами рук в подлокотники.

— Лувэн,— попросила Мадо, оказавшись в глейдере и скользнув взглядом по обстановке катера — "Молодец, — подумала начальник лагеря,— никаких свисающих трубок, как у Куниклады или Хиза, забытых карманных компьютеров, валяющихся скафандров, все убрано на свои места"— помоги Куникладе, пожалуйста, с распределением груза, на мальчишку-дежурного надежды мало.

Геолог приподнялся в своем кресле, одновременно жестом приглащая Мадо приземлиться в другое, по соседству и негромко позвал:— Рима... — В открытом проеме дверей тут же показалась бритая голова Рима:— Шеф?

— Помогите профессору Куникладе.

Голова кивнула и исчезла.

Геолог плюхнулся назад в свое кресло и опять сел как-то криво.

— Что ты хотела, Мадо?— тяжело спросил Лувэн.

— Лувэн,— медленно начала красивая женщина в юбке, начальник базы Мадо Ружич, — ты слишком долго молчал после приземления. У тебя есть неучтенный фактор.

Геолог, не спеша, обвел взглядом помещение катера и перевел взгляд на начальницу базы. Светлые глаза Лувэна остановились на Мадо.

— Зачем ты пришла, Мадо?— произнес геолог. — Что ты хочешь, Мадо?

— Все, я все хочу, Лувен!

— Груз, найденный нами...

— Лувэн,— мягко сказала Мадо, — это меня не интересует, это ты расскажешь завтра, на совете. Я о другом.

В глейдере, в который раз, повисла тишина.

— Лувен, — продолжила Мадо,— я это не предполагаю, я это знаю. Ты столкнулся с неучтенным фактором.

— Мадо,— неторопливо произнес геолог.— Зачем тебе это? Тебе это не поможет...

— Нет, нет, не то,— прервала фиолетовобородого мужчину начальник базы. — Ты совсем не то хотел сказать.

В глейдере опять повисла пауза.

— Мадо,— сипя прошептал геолог,— зачем тебе чужая боль?

— Лувэн, Лувэн,— укоризненно опустила завесу слов на профессора начальник лагеря, -мне все надо, я начальник лагеря.

— После меня с этим столкнулся Хьюк,— немного переместившись в кресле, глухо заговорил геолог, -там, на месте падения объекта. Кругом сплошная вода, а его корячит. Человек не меняется, но глаза выдают. Оловянные они, миражи в них. Чужие миражи. А потом слова. Чужие слова. Странные и непонятные. Слова чужих народов, иных времен. Странные слова. И жгучая боль, душевная боль.— Геолог замолк, но тут же продолжил: — Мадо, я уже не знаю, какой мир реальный, тот, в котором я сейчас или тот, в котором я бываю. Может, ты знаешь ответ, Мадо?— неожиданно спросил Лувэн и пронзительно посмотрел на начальника базы. — Нет, конечно, не знаешь, — и геолог опустил глаза.— Человека, как будто мнут, какие-то силы выпускают из него воздух... Не понимаю как, — внезапно сделал вывод геолог, — но уверен, что я связан с этой планетой. Понимаешь, связан с планетой! И этот паренек Хьюк и еще, наверное, кто-то .— Лувэн замолчал.

— На меня накатило при посадке,— сглотнув так, что аж кадык задергался, заговорил дальше геолог.— Я оказался в каком-то месте, в воздухе, в хлипком аппарате, созданном для войны. Сверху на меня падал такой же воздушный аппарат, как и мой. Он горел и за ним тянулся черный шлейф дыма. Я был не один, позади, за моей спиной сидел еще человек. Стрелок-радист и не спрашивай меня, я не знаю, что это значит. Совсем молоденький, мальчишка, стрелок-радист. Хуаном его звали. В меня стреляли. Чужие, с крестами на боках, летающие машины преследовали меня. Кругом жерла пулеметов, бьющие огнем, трассы очередей — спроси лучше у Хьюка — уловив блеск очередного вопроса в глазах Мадо, сказал Лувэн,— он лучше сможет это объяснить — неприятный свист в кабине аппарата, где я сидел — их самолетами называли, эти аппараты, едкий дым горящей изоляции и острая боль в груди, там, где сердце. Потом туман, розовое, с красными подпалинами по бокам, облако и мерзкая темнота. И только бьющая в черепной коробке почти материальная мысль — ... надо сказать, надо обязательно сказать, надо... Я рвусь из мрака и вижу стремительно приближающуюся землю, я тяну на себя рычаги управления, а руки не слушаются. А потом аэродром, тяжелая, мокрая и почему-то холодная куртка, очень холодная куртка. Я пытаюсь обернуться и не могу и уже понимаю, что за спиной никого нет, живого никого нет. Мальчишка-радист давно мертв и к самолету бегут. Я раскрываю рот, роняю тяжелые, трудно дающиеся слова и... все. Я вижу, как тоненькая струйка крови течет у меня по куртке, на пол кабины.— Лувэн опять замолчал.

Начальник базы, Мадо Ружич, вцепившись руками в подлокотники кресла и чуть подавшись вперед, напряженно сидела с полуприкрытыми глазами, храня молчание и сосредоточенно слушая Лувэна. Глаза ее остановились, застыли на одном месте. Наконец, Мадо выпрямилась и откинулась на спинку кресла.

— Лувэн, сколько... — тихо начала Мадо.., звуковой фон — шум голосов, чирканье днищ контейнеров, шлепанье ног и языков, постоянно сопровождавший, благодаря открытым дверям, весь разговор Мадо и Лувэна, вдруг выплеснулся истошным воплем:— Я ть-те покажу "кузькину мать", козел! Да...сам...сам... и профессор мне твой не указ! — Мадо вздрогнула и поперхнулась,— сколько раз это было?

Геолог ответил сразу, словно все время ожидал этого вопроса.

— В первый раз, когда шел на глейдере через Кото к Аруканским горам. Кото это залив. Там, внизу, в воде, что-то мелькнуло забавное и я, чтобы рассмотреть, опустился ниже, почти до уровня воды. Покружил над этим местом, но ничего не увидел и двинул дальше, все также держась у края воды. Меня будто дернуло и я по какому-то наитию поставил машину на автопилот, хотя ходу там было от силы полчаса. И тут нашло. Очнулся я, как потом понял, буквально через пару секунд, но эти секунды стоили жизни, целой жизни в ином мире. Я дрался, кипел страстями, любил, до жути, страшно, отчаянно любил, страдал, строил дом..., в общем, я прожил целую жизнь там. За целую секунду целую жизнь. Это было дико, непонятно и оглушающе.

Второй раз я уже сам хотел этого, ждал, желал этого. А потом, вроде, как-то забылось. Одно, другое, то, се, работа. И снова я оказался над большой водой. К югу от базы, там ребята "Грэга" шурф брали, нас это тоже интересовало. Летели над морем Гуда. Какой-то блеск, отражение на воде и я "полетел". Ну, а третий здесь, на посадочной полосе.

— Ага,— сказала начальник базы,— значит, третий уже без воды. А скажи-ка мне, мил человек,— спросила, неожиданно, она у фиолетовобородого Лувэна,— что сам ты по этому поводу думаешь? Мысли же какие-то бродят в голове?

— А нет у меня никаких мыслей,— отрезал геолог,— представляешь, нет! Только вот... одна уверенность. Голая уверенность. Ты, вот, послушай — голая, пустая планета. Ни шиша на ней нет. Ветры скалы рушат, горы с землей ровняют.. Земля вперемешку с водой. И вулканы остывающие. И больше ни-че-го. Ни-че-го. А кажется, все время кажется, стоит повернуться и... Сады, цветы, парусники на волнах, люди...

— И это оттуда?— уже сама зная ответ, непонятно зачем спросила Мадо Ружич.— Паруса белые... люди. Красиво. А, впрочем... Контакт?

— Скажи, Лувэн,— обратилась она снова к геологу,— на кого ты еще думаешь — кто еще может быть, кроме тебя,— Мадо на секунду замолчала, подыскивая нужное слово, — подвержен этому?

— Не знаю, Мадо,— ответил геолог,— не знаю. Но, скорее всего, это не Рима и не Клу. Они постоянно со мной и я бы заметил, будь что неладно.

— Так, так,— подытожила начальник лагеря.— Подведем итоги. Изолировать тебя я не могу, ты и сам это понимаешь. Есть ли на базе еще такие как ты — тоже неизвестно. — Мадо остановилась. — Ну, ладно. Остановимся, пока, на этом.— Мадо встала с кресла.— Мне пора. А то,— и мадам начальник бросила взгляд наружу, через открытые двери глейдера,— а то на дворе уже ночь и наш, нетленной милостью, преподобный администратор, скорее всего, уже бог весть что несет обо мне по всему лагерю.— И Мадо снова выглянула наружу.

Там, на воздухе, уже в полном мраке, сверкали огоньки фонариков, откуда-то прорывалась музыка и слышались кое-где, отзвуки недавнего скандала — недовольное бурчание, усталое поругивание и журчание остатков "помоев", словесных, выливаемых друг на друга.

— Слышишь,— Мадо повернулась к геологу...

— Что именно?— спросил геолог.

-... клипсы музыкальные я у многих видела, но чтобы кто-то протащил сюда целиком всю игрушку, это для меня новость. А, впрочем,— медленно, с заламываньем рук над головой, с вызовом, с удовольствием потянулась Мадо, юбка и блузка потянулись вслед за хозяйкой, очертив ее фигуру,— хорошо сегодня как. Тихо, тепло, ни дождя, ни ветра, — и весело блеснув белыми зубами, сказала: — Единственный приличный вечер за последние две недели.

— Мадо,— остановил, собирающуюся уйти начальницу базы Лувэн,— Мадо, я раньше никогда не задумывался... Мадо, что со мной будет, что будет с Хьюком?

Мадо Ружич, так и не дойдя до дверей, обернулась.

— Честно? Не знаю! Я начинаю бояться этой планеты, Лувен,— очень серьезно произнесла начальник базы,— падающие из космоса контейнеры, вмешательство в геннокод.., это не планета, это берег, берег динозавров. — И совсем неожиданно, совсем по детски, озорно подмигнула Лувэну:— Но ты мне еще нужен, геолог. На вилах у черта. Вместе веселей будет.

Мадо ушла, Лувэн подошел к дверям. За бортом зияла непроглядная ночь. Он немного постоял, посматривая на звезды, такие большие, яркие отсюда, с этой планеты, кажущиеся здесь неимоверно близкими и позвал дежурного по стоянке.

Вид у молодого физика был взъерошенный и недовольный. Парень явно пытался где-то уснуть и геолог ему мешал, хотя инструкция, самолично составленная Трехугольником и после определенной внутренней борьбы одобренная начальником лагеря, строго-настрого требовала от дежурного всю ночь бдеть, ползать по объекту и не в коем случае, ни в коем, не смыкать осоловелых глазенок. Лувэн скептически глянул на парня, на его сонные очи, в которых уже плавали паразиты сновидений, правда, скрывать нечего, одни кошмары — огромный валун и верхом на нем давешняя химичка. Девица гоготала похабно и тыкала перстом невероятных размеров прямо физику в "фейс" и все норовила его, "фейс", подпортить. Мужик какой-то плешивый, черноусый, по собачьи яму рыл, во все стороны землю раскидывая и воровато оглядывался, а рядом контейнер стоял с надписью -"Народное добро" А мужик, время от времени, вскидывался и начинал орать:— Ня дам!!! Увесь парламент ператрахаю, а ня дам!

Лувэн собрался было сразу доверить судьбу глейдера дежурному, но еще раз посмотрел на его сновидения и передумал.

— Ты, часом, не больной? — подозрительно спросил он у физика.

— Нет, кажется, нет, — ответил опешивший от такого вопроса и, оттого, сразу проснувшийся юноша.

— Да-а, а ты уверен? — еще более подозрительно поинтересовался геолог.

— М, вроде, это, да — замямлил физик.

— Тебя как зовут?— спросил Лувен у физика..

— Шаул.

— Ты вот что, Шаул,— произнес Лувэн,— обязательно сходи к врачу, вот, прямо сейчас и сходи. Я пойду, а ты загонишь глейдер на подземную стоянку и сразу к врачу сходи. Хорошо?

— Хорошо, — сказал, ничего не понимающий, физик. — А зачем к врачу?

— Так надо, — проникновенно сказал геолог и обнял парня за плечи. -Ты еще молодой, ты еще можешь вылечиться. Так что, обязательно сходи, хорошо?

Дежурный, перестав окончательно, что-либо, соображать, молча кивнул головой.

Обретя уверенность в том, что он сделал благое дело и в этом помог обществу, избавив его от больного человека, Лувэн отпустил дежурного. Через несколько минут, закончив все дела, геолог покинул глейдер. А еще через пару минут, катер уже стоял на подземной стоянке.

После бурного окончания дня, ночь, как и положено, прошла тихо, хотя утро началось обычно. Ветер притащил с собой на базу небольшой паршивый камнепад из небольшого паршивого вулкана, взорвавшегося где-то, за тридевять земель, в каком-то небольшом паршивом месте, Всего несколько сот камней. Естественно, не запросто так, а чтобы поставить гузяк какому-нибудь недоделанному обитателю базы. Потом, конечно, пошел дождь. Походил-походил по лагерю, плюнул — как раз в высунувшего голову наружу Радина попал — и пошел дальше, к зацепившимся за острые пики скал плотным, густым облакам. Целый табор этих, на фоне светлого неба, не слишком больших, белых, с темным по краям, облаков собрался у торчащей вверх высокой скалы. Было похоже, что облака готовятся в дальний путь и местом сбора выбрали эту скалу именно за ее рост, за то, что на ее далеко вытянувшемся вверх пике с удобством можно было всем устроиться. Впрочем, чернеющая породой, скала сильно смахивала на дылду-переростка, на которого навалилось что-то сверху мягкое, вязкое и тяжелое, давит, зараза, и не дает голову поднять.

Дождавшись пришедшего ветра, облака снялись со скалы и, не с кем не попрощавшись, поплыли туда, куда собирались. Этот же ветер, прогнавший дождь из лагеря, вначале собирался прекратить и камнепад, но, в последний момент, видимо, передумал, возможно, тому виной и не вовремя выползшие из своих укрытий люди. Один их внешний вид вызывал у природной стихии такие приступы дикого хохота, такие приступы — такие маленькие, плюгавые и ходят на каких-то отростках — что ветер всенепременно старался пришибить кого-нибудь из них при каждом удобном случае — так произошло и на этот раз и, вместо того, чтобы прекратить камнепад, ветер тут же прикатил, в помощь мелким камням, еще пару тяжеленных валунов с ближайшей горы.

— Вот невезуха,— тоскливо пожаловался массивной стене в своей комнате профессор Треда. Профессор присматривался из окна спальни, через защитный колпак, к погоде снаружи. Часы показывали 7 утра по местному времени. Треде еще предстояло опустить свои волосатые ноги с кровати, на которой он сидел и почесать свою мощную мохнатую грудь, таращась в окно и считая камешки, пролетающие мимо. Ему еще предстояло одеться, зайти в пищеблок, то бишь столовую, увидеть там желтую физиономию лагерного врача, повадившегося к Треде садиться за стол — заскочить в лабораторию и в пол-девятого быть на совещании у Мадо. Все эти утренние манипуляции Треда не любил, да и, действительно, здесь было мало приятного — тащится с утра по подземным коридорам, вдыхать запахи разной степени вонючести — с вентиляцией что-то не то сделали и работала она теперь хреново, а единственный, кто брался ее починить, был Радин, — запахи, стекающиеся в коридоры со всех лабораторий и это вместо того, чтобы еще часок-другой поваляться в постели. Впрочем, все зависело от погоды — если на улице светило солнышко и на голову не сыпались булыжники, то профессор бодро вскакивал навстречу утренней прохладе, делал несколько акробатических па-де-де и быстро отправлялся по делам, то бишь совершать утренний "намаз", утренний ритуал, шагая по вымощенным гранитом дорожкам базы. При этом мощная профессорская грудь ритмично двигалась туда-сюда, впуская в себя воздух и выпуская его обратно, мягкие соломенные волосы "пилювали" на прическу и расползались по всей голове, а желтые кошачьи глаза довольно жмурились, радуясь светилу и хорошему дню. Но когда лил дождь и камни размером с кулак Треды молотили в дверь, генетику сразу начинало казаться, что лучшее начало трудового дня — это, вообще, не вставать с постели. Однако, дело есть дело, Треда еще немного посидел и начал одеваться.

Едва спустившись в подземный переход, генетик сразу же столкнулся с несущимся сломя голову Трехугольником. Ярко выделявшийся своим непревзойденным балахоном, бывшим чем-то средним между пижамой делового человека и саваном покойника, Трехугольник и не заметил бы Треду, не положи тот ему на плечо здоровенную лапу-руку. Ошалелые глазки чиновника поерзали туда-сюда, вверх-вниз и по сторонам и, в конце концов, сфокусировались на фигуре генетика.

— Ты-ыи кто?— поинтересовался Трехугольник, уткнувшись лицом в живот Треды.

— Треда,— ответил генетик.

— А я хто? — неожиданно спросил чиновник.

Генетик наклонил голову и заглянул в глаза Трехугольника. Вроде, не придуривается.

— Администратор Бабах.

— А-а,— вяло сказал администратор,— знаю, знаю,— и всплакнул:— Шлюп, глейдер, казенное имущество пропало,— затем бессвязно выкрикнул:— Трое в трансе, Лувэн исчез... .— Не докончив фразу, чиновник попытался вырваться.

— Что, что ты сказал?— удивленно переспросил генетик, однако Трехугольника не выпустил.

Чиновник снова сказал: — Лувэн исчез.— И, наконец, придя в себя, попросил:— Ручки-то поганые убери,— и брезгливо повел жирным плечиком.

Треда убрал руку.

— Пшли,— быстро скомандовал главный администратор,— по дороге расскажу.

Треда торопливо зашагал за Трехугольником.

— Радин с тремя недоумками,— затараторил чиновник,— заперся на ночь в лаборатории и до утра колупал найденное Лувэном вещество. Где-то, в районе полшестого, его сотрудники, причем все трое сразу, взяли и отключились полностью и понесли чистую ахинею. Что-то о загробном мире, о страшном суде и так далее — я не в курсе. Радин, весь в слезах и соплях, прибежал к Мадо, поднял ее с постели и пытался в одном неглиже тащить к себе в лабораторию. Мадо, умничка, привела его в чувство и заставила рассказать все по порядку. Затем разбудила меня и стала звонить Лувэну, отправив этого гения-полудурка Радина назад в лабораторию и приказав ему ни в коем случае не мешать впавшим в транс олухам нести ахинею, а буде они попытаются сбежать куда-либо, удерживать их на позициях любой ценой, до подхода главных сил, то есть, самой Мадо.

— И как это Радин, с испугу, не сунулся под камни,— пробормотал Треда, слушая Трехугольника.

— Обделаться-то он обделался,— не отвлекаясь от темы, по ходу дела, пояснил чиновник,— но не псих же он — самоубийца. Так вот,— продолжил Трехугольник,— Лувэн пропал. Я только что от него. Мобильник валяется, на столе кавардак — что совсем на него не похоже, кровать не расстелена. Словом, что-то непонятное. Вероятно,— поделился Трехугольник своими соображениями,— Лувэн эту ночь вообще не спал. Мадо сейчас допрашивает двух его мерзавцев — помощников. Они всю ночь где-то пропадали -утверждают, что были в гостях у дам, а под утро приперлись в лагерь, дежурный их заметил. Сделали запрос на спутники, пусть проверят окрестности базы. Хьюк тоже исчез. Последний раз его видели вчера вечером.

— Вот это да!— аж подскочил генетик.— И что, он тоже не спал ночью?

— Не знаю,— не сбавляя шаги, пожал плечами чиновник. — Я не проверял.

— О, блин,— внезапно чертыхнулся он, запутавшись в полах своего балахона и, чуть, не упав и, без всякого перехода, сообщил Треде:— Кажется, мы проскочили мимо поворота к Мадо.

Треда оглянулся. Ответвление от основного хода, действительно, осталось в нескольких метрах позади них.

Неожиданно внутри балахона администратора мигнул зеленый огонек и во все стороны сыпанул веер ядовито-зеленых лучей. Через секунду отчаянно заверещала какая-то животина, похоже, прятавшаяся у чиновника в балахоне.

Треда с недоумением уставился на Трехугольника.

— Не думал я, что ты способен держать домашнего любимца,— сказал он чиновнику.

— А я и не держу, — гневно блеснул очами администратор,— это мобильник. — И вытащил из-за пазухи нечто большое и ушастое. Нажав на кнопку с надписью "Прием", гордо пояснил:— Новенький. Сам программировал!

— А-а, сам программировал — протянул Треда, — понятно.

— Алло,— важно произнес Трехугольник, взирая на генетика.

— Бабах,— раздалось из телефона,— Бабах, Треду не видел? Треда исчез тоже!

Трехугольник, прикрыв рукой мобильник, глянул осторожно на профессора генетики.

— Бабах,— настоятельно потребовал голос начальницы лагеря,— я не слышу.

— Да, здесь я, здесь,— слыша, что это Мадо, произнес Треда.

— А может мне он тоже кажется, а на самом деле его нет,— забормотал себе под нос администратор базы, опасливо косясь на генетика.

Треда инстинктивно прислушался к страданиям чиновника...

— Не понял. — зловеще сказал генетик. — Что значит нет?

Администратор моментально нажал на ушастом кнопку "Отключение микрофона".

— Трехугольник, твою мать! Как это нет? А я кто? Мираж?— заорал генетик на Трехугольника.

— Да, здесь он, здесь,— злорадно сказал чиновник, опять включая микрофон — Слышишь, как надрывается,— и направил ушастика на Треду, нажав еще и кнопку "Видео". Изображение скандалящего генетика ушло к Мадо.

— Ну, хвала всевышнему,— успокоилась Мадо,— а то еще и Треда...

Ушастик в руке Трехугольника пискнул и — Треда успел зажать уши руками — радостно захрюкал, как молодой поросенок, давая этим знать об окончании разговора.

— Шуточки у тебя,— буркнул, недовольно, генетик,— тоже мне клоун в пижаме.

— Сам такой,— бойко ответил чиновник.— Это за телефон и, вообще, нечего отключать все на ночь.

— А, дьявол,— спохватился генетик,— и в самом деле,— и зашуршал по всем карманам униформы.— Куда ж я его дел,— бормотал растеряно Треда, ощупывая униформу в поисках отключенного на ночь и засунутого куда-то мобильника.

Пока Треда искал потерянный смысл, Трехугольник довел его до дверей апартаментов начальника базы.

Мадо Ружич сидела за столом на своем, привычном ей, начальственном месте. Мадам начальник что-то обдумывала, подперев одной рукой подбородок и пальцами другой барабаня по пластиковому столу. Шелковистый серый комбинезон, надетый наспех, ночью, под вопли сумасшедшего Радина, тем не менее прекрасно смотрелся на ней. Как истая леди, даже не имея на то времени, Мадо сумела привести себя в порядок, но глаза все равно выдавали ее. Невыспавшиеся, покрасневшие и слегка подпухшие.

Едва Треда и Трехугольник протиснулись в дверь, Мадо поднялась им навстречу.

— Ну, хоть вас дождалась. Так, голубчики...— начала она фразу, но тут же, с подозрением осмотрев обоих, с вопросом закончила ее -... или голубцы?

— Да, ты что, Мадо,— возмутился Трехугольник,— как можно такое.

— Можно и не такое еще,— произнесла начальник лагеря, — не все же вам издеваться над бедной женщиной. Бабах, останешься на связи,— сразу перешла она к делу.

Трехугольник вздохнул, с начальством не поспоришь.

-Треда, — Треда, после вопроса Мадо, все решал для себя — похож он на "голубого" или нет и потому пребывал в некоторой задумчивости,— Треда, пожалуйста, сходи к Руне Надс. Она тоже не откликается на вызовы. А я,— раздавала указания Мадо — к Радину, в лабораторию, посмотреть на его сумасшедших. И еще, вот, что,— сказала Мадо, — Бабах, тревогу я не поднимала, остальное ты в курсе. Мне звонить не надо. Если что, ориентируйся по обстоятельствам.

Не успела за Мадо и Тредой закрыться дверь, как в административное помещение, один за одним, ворвались Хиз Брудо, Лидо Девина, кудрявый химик и Куниклада.

— Бабах,— с порога начал Хиз Брудо,— с горечью в сердце наблюдаю, как мимо меня проноситься начальник лагеря. Бабах,— собрался было Хиз продолжить свои излияния, но его перебила Лидо Девина. — Что случилось, Бабах?— решительно поинтересовалась она у чиновника. — В чем дело? Куда это рванули Мадо и Треда? Даже объяснить ничего не пожелали, сослались полностью на тебя.

Трехугольник глянул в защищенное колпаком окно.

Камнепад прекратился, но небо было закрыто сплошной серой пеленой.

— Да, — оторвавшись от окна, произнес чиновник,— я объясню все ...

Профессора, памятуя о том, что в ногах правды нет, как нет ее и выше, стали активно устраиваться на стульях и двигаться ближе к столу. В дверях показались еще двое. Треда и бледная, как снег в местных горах, Руна Надс. Генетик поддержал Руну и помог ей сесть на стул.

— ... но попозже,— немного спустя, завершил свою фразу администратор, продолжая смотреть в окно.

Сфера спутниковой связи осветилась ярко-желтым цветом и Трехугольник, молниеносно протянув руку, отключил микрофон, тем самым лишив присутствующих прелести вкусить все звуки сортира, сопровождающие посетителей онного общественного заведения. Выждав минуту, Трехугольник снова включил громкость.

— База, база — гремел усиленный динамиком голос со спутника,— черт побери, вы слышите или нет, спутник 3 на связи. Спутник 2 обнаружил маячок Лувэна в море Гуда, к югу от базы, примерно, километрах в 8 от берега. Он на шлюпе, на вызовы не отвечает, связь блокирована.

— Тэ-э-экс,— протянул Высоколобый, постукивая ручкой по столу.— Это уже кое-что объясняет.

— Еще один сигнал фиксируется в горах, неподалеку от вас,— продолжил голос, — но он не совсем ясен.

— Это Хьюк, — тихо сказал Треда.

— Ага, — неизвестно для чего, опять произнес Хиз Брудо.

Все присутствующие немедленно полезли за карманными компьютерами. На электронных табло засветились карты местности и колеблющаяся точка на них, чуть севернее базы.

— Более точное расположение смотрите на карте,— запоздало добавил голос со спутника.

— Это в километрах 3 от нас,— произнес Рудах, тот самый кудрявый профессор химии.

— Да, да,— согласился Трехугольник, даже не пытаясь сам достать компьютер и посмотреть где это. Администратор наблюдал за Руной.

Полушарие спутниковой связи начало тускнеть, медленно угасая.

— Что-то с ней не так,— думал Трехугольник, крутя в башке одну большую, здоровенную мысль, гоняющую по кругу все остальные, более мелкие мысли.

А Мадо все не было.

Глава 3

Утро, в который раз не задалось. С ночи, когда Лувэн взял глейдер со щлюпом и проплыл мимо бойко дрыхнувшего Шаула, он медленно дрейфовал по морю. Спустив шлюп на воду и поставив силовую защиту, так, что брызги даже маленького дождя летели во все стороны от синеватого защитного поля, геолог отошел подальше от берега, застопорил генератор и пустил шлюп в свободное плавание, по воле волн. Единственное, что неприятно беспокоило Лувэну, это наползающая с севера на небо блекло-серая полоса, как раз с той стороны, где находилась база. Единение неба и моря, сплошная круговерть воды, способная возникнуть при сильном ветре, сопровождающимся льющим, как из ведра, дождем, надо думать, могли спровоцировать кое-что похуже рядового шторма. Например, смерч и тогда кто его знает, во что все это выльется. Пока что, обитатели лагеря и рабочие горнорудных компаний, изредка пользующиеся шлюпами, счастливо избегали таких катаклизмов природы.

Метереологические сводки, снятые, посредством компьютера шлюпа, со спутника, понятно, возможность смерча напрочь не отрицали...

Ночью Лувэн так и не дошел до своего домика. Он вышел из ангара, сделал пару шагов и... и покинул базу. Где он оказался, геолог не знал. Рядом и со всех сторон было море. Лувен стоял на черном скалистом клочке земли, низко над горизонтом висело ненормально большое солнце, а вокруг дымились сотни вулканов и геолог говорил с одним из них, говорил с вулканом. Вулкан был стар, хотя мир вокруг него был молод, очень молод. Вулкан рассказывал историю своей жизни, он говорил о временах, когда на планете безраздельно царствовали одни вулканы. Их были сотни, тысячи, сотни тысяч. Вулкан называл это своим миром, миром вулканов. В те времена небо вокруг него было другое, оно постоянно озарялось бесчисленными вспышками юных, только народившихся вулканов, огнями и извержениями лавы его соседей. Вулкан рассказывал о своем детстве, о своей юности. Он говорил о своих друзьях, о том, что, порой, даже маленький народец — саламандры, рожденные в огне саламандры, не выдерживали жара его соседей и по ночам бежали на вершины спящих его собратьев и там охлаждались. Задрав мордочки вверх, к плывущим в ночном небе звездам, саламандры застывали без движения, медленно-медленно исходя паром. Поколения вулканов жили на планете, чередовались друг за другом. Поколения вулканов сверкали, гудели, искрились, удовлетворяли жажду жизни, испытывали ее, насыщались ей.

А потом все кончилось. Время вулканов прошло и море стало заливать их. Вулканы стали гаснуть, планета, на которой они появились, чуть-чуть постарела. Их оставалось еще много, но с каждым столетием становилось все меньше и меньше. Их друзья саламандры уходили вглубь планеты, в подземные царства, где еще сохранялся первоначальный, первозданный жар ...

Очнулся Лувен на том же месте, в двух шагах от ангара, из которого он вышел. Везде, за всеми зданиями на базе, как и положено, переступала с ноги на ногу ровная, мягкая тишина. Он отсутствовал, как предполагал, как случалось раньше — максимум минуту, может 2, но увидев часы, понял — его не было полтора часа. Время начало течь иначе, оно стало удлиняться. Геолог испугался, может быть, первый раз в жизни. Чужой мир властно предъявил на него права. Страх, что в следующий раз его жизнь в ином мире может оказаться бесконечной, стал вполне реален. Что будет тогда с ним в этом мире? Его тело будет лежать в коме, спать летаргическим и вечным сном или просто-напросто исчезнет? Лувена не хотел этого, его пугала возможность стать обузой, беспомощной и бесполезной.

Привыкнув побеждать, "давить" оппонентов, навязывать им свою волю, геолог решил и теперь опередить судьбу — самому спровоцировать "иновременье" и найти место, где, случись что, никто не сможет ему помочь и никому уже, он сам, не успеет стать обузой. Таким идеальным местом было море. Ждать очередного приступа чужого времени не имело смысла. Предупреждать начальника базы о своих действиях тоже — единственное, что сделает Мадо, попытается его остановить.

Лувен бросился к домику, вскочил в него, даже не прикрыв двери, и быстро принялся сваливать все, что в комнате было, на стол, отбирая из кучи то, что могло пригодиться в море. Запихнув все в мешок, геолог рванулся в ангару. Его охватила горячка. Он желал встретиться с необычным. Немедленно. Один на один, без всяких свидетелей. И выход найти, выход из положения в которое попал, хотя бы для самого себя. Уже там, в небе Кастилии — и землю-то ту, над которой он летел в хрупком воздушном аппарате, звали удивительно "Кастилия",— ловя в прицел чужие самолеты и давя на гашетку пулемета, он осознал, что непонимает происходящее и боится себя. И после возвращения оттуда, геолог называл это именно возвращением, страх, что он, в какой-то момент, не сможет контролировать себя еще больше усилился. Лувэн даже о Трехугольнике боялся лишний раз подумать, подсознательно опасаясь, что и так, тот дает слишком много поводов для раздражения.

В море Лувен немного поостыл. Перестал суетиться и вернул былую расчетливость в движеньях. Но, все равно, хотел одного — открыть вход в чужую реальность, а там... там, попробовать найти то, ради чего стоит жить или, наоборот, стоит не...

И он его нашел, это решение. Нашел у края начинающегося шторма.

Лувэн попытался уйти от шторма, направив шлюп почти параллельно линии

(продолжение)

надвигающейся непогоды, к востоку. Слегка уклоняясь от уже близкого, гонимого на него ветром, вала бушующей воды, Лувэн старался достичь спокойного места, такого, где фронт активного ветра проходил бы стороной, смещаясь дальше в море. Пробовать прорваться через разверзшуюся стихию назад, к близкому берегу, было безумием, поэтому геолог намеревался обойти движущийся на него шторм по периметру. И уже стала видна чуть более светлая полоска на краешке неба и она, даже, уже чуток расширилась и здесь шлюп, перескочив очередную волну, начал бесконечное падение вниз. В следующее мгновение его захлестнуло, накрыло гигантской волной и синеватый контур защитного поля обозначился проскочившей искрой. Шлюп находился под водой. Вместо неба сине-зеленая вода, вместо земли сине-зеленая вода, сине-зеленая вода со всех сторон. Пузырьки воздуха, поднимались вверх, к поверхности. Прошло около десяти минут, прежде чем шлюп снова вынырнул на поверхность и сразу же оказался в области яркого света. Как-то сразу позади остался ливень, стеной бьющий со свинцово-серых небес, позади остались гонимые ветром гребни огромных волн, позади был свивающийся из воды столб. А впереди лежало серебро спокойного, гладкого моря и небо приятно голубело до далекого горизонта.

— Ну, наконец-то,— произнес Лувэн, обращаясь, скорее, сам к себе, чем к несуществующей команде. Стрелка барометра на шлюпе быстро ползла вверх. Берег с песчаной косой, такой же, как и севернее, там, где база, рос "на глазах". Только линия пляжа здесь ограничивалась близкими холмами, с явно высокими, обрывистыми склонами.

Геолог вывел шлюп на сырой песок, непогода краем прошла и тут и, остановив машину, попытался определиться, определить свои координаты с помощью бортового компьютера.

— М-да,— задумчиво, сказал Лувэн, глядя на цифирьки на экране монитора,— занесло меня. Захочешь, такое расстояние не одолеешь.

400 километров, если по прямой, отделяло геолога от базового лагеря. Столько пролететь шлюп, конечно, не мог, вернее, мог, но с очень большими проблемами.

— Эх,— вздохнул Лувэн,— где наша не пропадала.

Он еще раз щелкнул пальцами по клавиатуре компьютера и сделал запрос о местности, лежащей перед ним.

Территория в геологическом разрезе была малоинтересна и поэтому сведения о ней оставляли желать лучшего. Так, общий вид, план-карта округи, несколько фотографий со спутника и кое-какие подробности о почве и строении близлежащих недр. Судя по данным компьютера, сразу за узкой шеренгой холмов проходил глубокий, до 40 метров, провал, метра 3 шириной, за ним, дальше, тянулись опять холмы и большое, уходящее вширь, пятно ржавой равнины — земля, перемешанная с выходящими на поверхность железистыми рудами. То есть, пейзаж был уродлив и тосклив. А, вот, южнее, километрах в 2 ниже по берегу моря, уже было поразнообразней. Холмы перемежались с маленькими кусочками ровных, как стол, долин, а прямо в море выходила небольшая протока, не то ручей, не то маленькая речка. Немного подумав, геолог решил перебраться южнее — какая разница, где его искать будут. А в том, что его уже ищут, Лувэн даже не сомневался.

А у реки, а у реки, а у реки сидели бабы и сидели мужики. Большие, крупнокостные, кто на голову, кто на две выше Лувэна. Руки, как скальные наросты . головы-валуны, тела-глыбы, люди... не люди, непонятно. Среди них и Треда показался бы жалким заморышем. Грохотали грубые голоса, хохот шевелил землю на холмах. Большой костер горел в круге, слепленном из огромных камней, огонь обнимал здоровенные бревна, уложенные внахлест, друг на друга, жадно лизал их. И это было настолько дико и несуразно в пустыне, раскинувшейся вокруг на целые сотни, тысячи километров, на всю голую планету... и настолько близко геологу, выросшему в лесах Эйтории, в ее растянувшихся на огромные пространства дубравах и сосняках...

Великаны подбрасывали в огонь ветки, размером с небольшое дерево, грызли неимоверной величины орехи. Мужчины обсуждали какие-то дела, женщины баюкали грудных детей. Сумасшедчая фантасмагория, игра воображения, первобытное стойбище на пустой планете, однако Лувэн мог рукой потрогать его обитателей.

Геолог шагнул вперед, в крут света.

— О, — закричал — и от его голоса загудела вся земля вокруг — один из больших людей, первым увидевший Лувэна, гигант со спутанными рыжими волосами,— сам Тор к нам пожаловал, Тор — молотобоец!

Сидящие у костра громко рассмеялись и верхушки нескольких холмов с шумом обрушились в речку.

— Вы слышали, Тор-молотобоец! — провозгласил гигант со спутанными волосами.

Большие люди скалили зубы и цвет их зубов, белый-белый, снежно-белый контрастировал с чумазыми, закопченными от огня, лицами.

— Ты совсем забыл о нас, Тор,— с упреком, сказал расположившийся по другую сторону от Лувена еще один, такой же, как и первый человек -глыба, обнаженный по пояс, в широких кожаных штанах. Великан поправлял стволом дерева суковатое, в человеческий обхват, бревно, двигая его ближе к костру, пышущему жаром костру.

— Меня зовут Лувэн,— стараясь, чтобы его услышали все, произнес геолог, — Тор это не я!

Но все равно, едва ли половина присутствующих у костра услышала его. Еще несколько молодых, полуголых, с длинными спутанными волосами гигантов притащили лес бревен и кинули их у огня , заглушая слова геолога. Ребенок, завернутый в покрывало, на руках у большой мамаши, заплакал, открыл глаза и посмотрел на Лувэна сонным взглядом

— Знаем, знаем,— загалдели, рассаживаясь по кругу, великаны,— у тебя много имен...

— Эту планету методично исследовали,— лихорадочно прокручивал в голове все, что знал об этой планете геолог,— на ней нет разумных существ вида Ноmo Sapiens, на ней, вообще, нет разумных существ, на ней еще ничего нет... А они тащат сухие сосны, будто здесь, рядом, сплошной лес... И кто сидит у костра?— спросил сам себя Лувэн.— Кто они? И почему они называют меня Тором?... Не рабочие же это рудных компаний. Бред, бред... Этот фокус почище контейнера будет. Представители иной цивилизации? Как-то примитивно выглядят... А кто сказал, что они должны быть утыканы антеннами? — судорожно думал геолог.— И в скафандрах? Другой путь? Чушь какая-то... А Мадо эту планету называет берегом динозавров. И кто такие динозавры..?

— Тор,— позвал один из великанов, ражий малый с шапкой кудрявых волос на голове,— я слышал, ты похвалялся перед Советом, что всемогущ...

— Хорошо, пусть будет Тор,— мысленно согласился с именем, которое дали ему великаны, геолог.

-... Разве может маленький...— засомневался тот же голос.

— Такой маленький и такой слабенький,— продолжил голос возле Лувэна.

Геолог обернулся.

Смуглая, с ниспадающими на шею, плечи и грудь белыми прямыми волосами, великанша с холодными синими глазами наблюдала за Лувэном, опираясь руками на дерево, на котором сидела.

Лувэна разозлился. То его называют здесь Тором, о котором он ничего никогда не слыщал, то рассматривают в качестве подопытной козявки. Лувен никогда не считал себя крошкой. И, даже, среди этих людей, если они люди, он не чувствовал себя малышом.

— Я маленький,— сухо сказал глазевшей на него обладательнице огромных телес геолог.— Но это только потому, что вы большие. А в остальном, я такой же здоровый и сильный мужчина, как и вы.

— Да, ладно, чего ты,— сказал Лувэну тот самый, первый парень,— нашел на что обижаться. Вон, наша Хэль еще почище будет. Кстати, как там у вас дела?

— Да, вроде, ничего,— осторожно ответил геолог, не зная, о чем говорит гигант.

— Бульви, подай мне тот кусочек,— неожиданно попросил, указывая за спину Лувэна, один из сидящих напротив великанов.

Лувэн повернулся по направлению руки великана, и увидел, как позади него, словно по мановению волшебной палочки, выросла целая гора снеди. Огромные тетеньки копошились возле горы, выкладывая широченные, почти с метр, тарелки на землю. Запах специй взвился в воздух. Двое, не отягощенных худобой мужчин, у одного нависающий над потертыми портками большущий живот раскачивался в такт ходьбе, волокли необъятных размеров котел, в котором что-то трепыхалось и булькало.

— Ух, ты,— внутренне облизнулся Лувэн.— Я бы, это, тоже не прочь поучаствовать. Небось, не наш робот готовил. Интересно, пригласят или нет?

— Не, не пригласим! — будто читая его мысли, сказал один из гигантов, жадно глядя на тарелки с едой.— Пожрать мы и сами горазды!

У Лувэна аж горло пересохло от такого бесцеремонного крушения надежд и он полез в нагрудный карман за кубиком прессованной воды. Достав его и раздавив в ладонях, геолог, ссыпал, затем, беловатый порошок в раскладной стакан, извлеченный из того же кармана. Из стакана пошел пар, внутри что-то зашипело и стакан заполнился водой.

— Ух, ты,— громыхнул голос рядом с Лувэном и светлые косы невесть откуда взявшейся юной великанши упали ему на плечи. Девушка зачарованно смотрела на пластиковый стакан. — Раритет!— восторженно сказала она. — Давай меняться! — И протянула геологу предмет в виде рога с выдавленными на нем по кругу узорами и значками.

— Ух, ты,— в свою очередь присвистнул Лувэн, присматриваясь к рогу.— Артефакт!

Коричневый махонький рог в ладони великанши казался совсем малипусеньким.

— Настоящая редкость,— прикинул геолог.— Свидетельство какой-товой матери цивилизации.

— Да ты не сумлевайся, милок,— засмеялся гигант, тот, что помешивал бревна в костре деревом.— Фригг честная девушка, не мы, не обманет.

Лувэн и без его заверения поменялся бы с Фригг — кое-кто и геолог знал таких, жизнь гробил гоняясь за подобными вещами — только, вот, сомнение его брало — не испариться ли сей предмет через энное количество времени? Уж больно гиганты смахивали на какое-то жулье. Лувэн даже сказал бы — на галактическое жулье

Геолог недоверчиво покосился на руку, вытянутую к нему, будто хотел сказать, что этот номер ему знаком — стоит ему взять рог и он сразу исчезнет — и все-таки кивнул головой, соглашаясь на обмен. Фригг выхватила у него стаканчик и, вытряхнув из него воду, тут же засунула его куда-то в складки своей необъятной юбки.

Лувэн повертел рог перед глазами, туда-сюда, и полез в карман за вторым кубиком концентрата — пить-то все равно хотелось.

— Да в роге воды хватает,— сказал ему все тот же парень, мешавший бревна в костре, а теперь решивший погонять блох на ноге — в последнее время житья совсем не дают, все кусают и кусают — ты только перестань вертеть его и подержи прямо.

Лувэн так и сделал и с интересом глянул в рог — там действительно забулькала вода.

— Хренотень какая-то,— вслух произнес геолог.— Откуда ей здесь взяться? — В том, что еще минуту назад воды в роге не было, он был уверен на все 100 процентов, но все-таки сказал:— Спасибо!

— А, не за что,— отмахнулся гигантской лапищей великан, отложив в сторону свою палку-чесалку, деревцо-мешалку и вытаскивая что-то из своего лаптя неизвестно какой величины.— Свальги, тебе Иммир не показывался? — спросил гигант у кого-то за спиной Лувэна.— Нет? Вот сволочь, должен мне штуку и сбежал... К доктору сходить, что-ли?— переключившись на лапоть, вопросил, с сомнением, гигант, рассматривая что-то, извлеченное из ноги.

Геолог сделал осторожный глоток — обычная вода, почти такая же, как и из концетрата.

— Ну, что же, бум считать, что так оно и должно быть,— решил Лувэн, запрокинул голову и влил в себя остатки рога. Секунд 15 хлебая воду, геолог сообразил — что-то тут неладно, столько жидкости в роге не могло притаиться, негде было. Лувэн перестал пить и заглянул в рог. На донышке все еще плескалась вода.

— Странно,— подумал Лувэн.

Геолог опять сделал глоток и снова заглянул в рог. На донышке воды не убыло.

— Хм,— глубокомысленно произнес Лувэн. Он заметил устремленные на него взгляды гигантов, сидевших у огня. Поймал он и взгляд беловолосой великанши, следящей за его потугами. Раньше такие вещи мало трогали геолога, но сейчас он почувствовал некоторое неудобство.

— Ну, что она прицепилась,— недовольно вздохнул геолог,— пялится и пялится. Диковину первый раз увидела.

— Что за рог такой странный,— в то же время думал геолог,— вода в нем не кончается и не кончается. — И, на всякий случай, еще раз осмотрел рог. Ничего, за что можно зацепиться.

Лувэн опять приставил рог ко рту и попробовал пить. Минуты две глотал воду. Со всех сторон, а Лувэн уже оказался в центре крута великанов, не только в центре их внимания, начали раздаваться смешки, пока еще сдержанные, но в любой момент могущие стать издевательскими. Геолог даже вспотел, хлебая воду, несмотря на регулирующий температуру комбинезон. Злость разобрала его, жар горячей волной заструился по жилам.

— Тор?— раздраженно спросил он.

— Тор!— грубо хохотнул он, заглушая самих великанов.

Как и все терпеливые люди, Лувэн запрягал долго, но если его доводили, сразу впадал в бешенство. И сейчас геолог почувствовал ярость и злобу на сидящих вокруг костра великанов — здоровенные бугаи вздумали посмеяться над ним, — гнев начал гнуть ему грудь, заполнять мощью руки. Камни сейчас готов был дробить Лувэн. Какой-то паршивый рог...

И геолог вскинул рог ко рту. Целых полчаса не отрываясь, пил Лувэн и, наконец, озлобленно бросил рог на землю.

— Зачем портить добро,— хозяйственно сказала Фригг, поднимаясь из круга сидящих великанов и подбирая рог. — Хорошая вещь и в хозяйстве завсегда пригодиться.

— Зачем стараться выпить море,— недоуменно добавила она,— оно же безмерно.

Несмотря на неудачу, Тор-или Луван, геолог уже и сам не знал, кто он, жаждал взять реванш. Тор был всемогущ и хотел доказать это. Неудача подстегивала его.

Налитые кровью глаза Тора остановились на толстяке в два раза шире его и выше.

— Ты чего это, чего,— сказал гигант и попятился с камня, на котором сидел.

— Ты,— ткнул пальцем Тор в него,— выходи. Если победишь, я отдам тебе все, что имею.

Громовой хохот был ему ответом.

— Хэль,— закричало сразу множество голосов и громче всех тот толстяк, на котором остановился палец Тора,— если одолеешь Хэль, ты возьмешь себе все, что захочешь.

— Пусть выходит,— рыкнул Тор.— Я сотру его в пыль, вырву руки и ноги и брошу на землю.

Откуда-то из-за спин сидящих раздалось противное хихиканье и появилось тощее, одного роста с геологом, существо неопределенного пола.

Длинное, обтянутое желтой кожей лицо. Безбровое, с проваленным носом, ртом без губ, с бородавкой вместо верхней губы, с торчащими из бородавки длинными седыми волосами, скорее женщина, чем мужчина, оно, одетое в черное покрывало с капюшоном, из-под которого выглядывала большая плешь и красные глаза альбиноса.

— О, да ты красавица,— громко, чтобы все слышали, издевательски заявил Тор -а может Лувен и грубо засмеялся, довольный своей шуткой.— Не боись, иди ближе, не обижу.— И снова зашелся в приступе хриплого смехе, тряся фиолетовой бородищей.

Старик или старуха, оно, стало бочком надвигаться на Лувэна.

Великаны расширили круг, освобождая место для схватки

— Шире, шире!— командовала тощая, длинная каланча, вероятно, вождь или начальник.

— Ой, что мне, безумному, будет,— печально сказал Тор,— старая ведьма драться со мной вздумала.

Существо опять противно хихикнуло, обнажив гнилые зубы, и придвинулось к Тору.

— Вву-э-э-э,— чуть не вырвал от отвращения и брезгливости Лувэн-Тор, вглядевшись пристально в лицо существа.

Пальцы старухи, высунувшиеся из покрывала, белые, тонкие и очень длинные, бескостные, ухватились за комбинезон Лувэна. Одежда геолога, вторая кожа его, которая могла защитить владельца даже от скользящего луча боевого лазера, лоскутьями полезла под ее пальцами. Лувэн-Тор ухватил старуху за руки и с силой сжал их. Под ладонями чувствовалась тоненькая хрупкая косточка. Лувэн вывернул свои ладони, ломая старухе руки.., но даже не смог пошевелить их..

Старуха распустила на ленточки комбинезон Лувена и жутко холодные, мягкие пальцы коснулись кожи Тора. Геолог вздрогнул, а затем дернул старуху на себя и вбок, пытаясь свалить ее на землю.

А руки Хэль все лезли по его телу, подбираясь ближе к горлу...

Тор отпустил руки старухи и попытался ухватить ее за пояс. Под его ладонями опять прошупывались лишь хрупкие тонкие косточки. Обхватив старуху, Тор прижал ее к себе, стараясь сломать в поясе, сделать рывок и кинуть безвольное тело оземь, так, чтобы грохот кругом пошел. Лувэн не понимал, почему от напряжения он сам уходит в землю. Почему земля ползет под его ногами и он уже по щиколотку в ней.

Руки Хэль легли на его плечи...

— Ур-р-гхр-ор,— потный, лоснящийся хрипел Тор, стараясь свалить старуху, но не мог даже сдвинуть ее с места, погружаясь все глубже в почву.

— Давай, давай,— орали-грохотали великаны. Обглоданные кости животных летели на поле, скорлупа гигантских орехов усеивала место борьбы.

Пальцы старухи добрались до его горла и сомкнулись на миг...

... Ледяное дыхание обожгло сердце Лувэна. Замельтешили огромные лица, какие— то большие руки... и Лувэн грохнулся навзничь.

... Деревья, стройные, высокие., деревья уходили вверх. Упирались верхушками в небо, светлое-светлое... Сквозь листву просвечивало солнце и радужная полоса скользила по стволам... Деревянный дом, потемневшие от времени стены... Тропинка огибает маленькое озеро со склонившимися над водой плакучими ивами и мальчик идет по ней, шлепая босыми ногами по траве, мальчик это Лувэн...

Геолог открыл глаза. Женщина, прелестная, как странная чужедальняя сказка, склонилась над ним. Пышные одежды, легкие, развевающиеся, взлетали перед его лицом. Сияющие голубые глаза с жалостью смотрели на него.

— Кто ты? — спросил Лувэн.

— Я Хэль, — зазвенел колокольчиками голос женщины. — Я прекрасна, как смерть,— сказала она.— Я— а-а-а Хэ-э-э-э-эль, я с-с-сме-е-е-р-р-рть...

Лувэн опять потерял сознание.

... Большой светлый прямоугольник светился в темноте. Туннель. Какие-то люди шли по нему. Лувэн стоял в туннеле и ни на что не мог решиться. Там, за спиной, казалось туннель кончается. Оттуда постоянно двигались люди, они сторонились Лувена, обходили его и снова шли вперед, туда, где далеко-далеко впереди разливалось сияние. Вот, этого человека, он, вроде бы, знал... Лувэн присмотрелся, это же Хьюк Адимас... и полная темнота.

Рассвет застал Лувэна на земле. Геолог лежал свернувшись клубочком, подложив руки под голову. Тело болело так, будто всю ночь кто-то отбивал на нем чечетку. Впридачу, его трясло от холода, трясло так сильно, что зубы, не переставая, отстукивали партию любовника из оперы-"... меня чуть не поймали.". От этого перестука зубов он и проснулся.

Лувэн резко выпрямился и сел. Холод колотил его всего, от кончика горбатого носа до самых до окраин-пяток. Геолог попытался сообразить, где он и что с ним и почему ему так жутко неуютно — он, вроде, как бы был в регулирующем температуру комбинезоне.

— В-в-в,— дрожа от холода и хлопая себя руками по телу, звенел зубами Лувэн.

То, что еще совсем недавно было его второй кожей, его одеждой, полностью исчезло. Комбинезон тщательно и щепетильно был подран на обстоятельные полосы, аккуратными лохмотьями свисавшими с области живота до самой земли. И сразу на ум пришел вчерашний день.

— Ничего себе,— протянул геолог, продолжая клацать зубами на мотив популярного шлягера — "Ты меня ни-и-иза что не дождешься !",— старушка попалась.

Взгляд его упал на широкое меховое одеяло, вольготно раскинувшееся на голой земле. чуть поодаль, Последние сомнения развеялись.

— Значит, все-таки, не бред,— утрамбовалась — у слежавшихся мыслей есть одно несомненное достоинство, их больше помещается в голове — мысль в голове Лувэна,— выходит и старушка была и великаны были.

Геолог подтянул поближе к себе одеяло и закутался в него по самые уши. Потом сел поудобней, так, чтобы руки-ноги не торчали наружу и приятная истома окутала его. Тепло обволокло тело, стало греть изнемогшую душу. Теперь, можно было и поразмышлять над ситуацией. Геолог повернул голову направо, налево... Голая земля и холмы, а прислушаться и гул моря слышен.

— Странно,— думал геолог,— по идее, сейчас утро. Получается, я здесь провел... И, что, меня до сих пор не нашли? Весьма странно.

Лувэн вытянул перед глазами левую руку. Когда-то, на руке были часы, давно, до вчерашнего дня и геолог еще надеялся, что они еще там.

— Не повезло,— философски заметил Лувэн, пряча руку обратно в карман,— хорошие часы были.

399 километров отделяло геолога от базового лагеря. Столько пролететь шлюп, конечно, не мог, вернее, мог, но с большими перерывами.

— Странно,— еще раз вздохнул Лувэн,— до сих пор меня еще не нашли.— И опять прошелся пальцами по клавиатуре компьютера.

До берега оставалось еще метров 300, но он рос прямо "на глазах". Высокий, обрывистый, с рукавом залива, уходящим далеко в берег, с отвесными земляными стенами. Шторм далеко загнал шлюп, места для Лувена были абсолютно незнакомые.

Геолог взглянул на экран. Территория в геологическом плане не представляла интереса и сведения о ней имелись минимальные — немножко того, немножко сего. Общий вид, карта местности, несколько фотографий со спутника и кое-какие мелочи, касающиеся почвы и строения недр. Высокий берег, оказывается, был всего лишь окраиной, уходящей вдаль широкой просторной равнины. Залив, вдающийся в берег, тоже оказался не заливом, а, наоборот, маленькой речушкой, впадающей в море и начинающейся километров за 10 от него.

— Скорее всего, какой-то мелкий разлом земной коры,— решил Лувэн,— затянутый водой.

Где-то, километра за 3 от низовья, речушка раздваивалась и двумя рукавами об— ходила небольшой островок, соединяясь позади него опять в одно русло. Именно там, на острове и решил ждать помощи Лувэн, направляя шлюп прямо в горловину реки, наперекор ее течению.

Шок, который испытал Луван, осознав, что никаких великанов и близко не было и он все время находился на шлюпе, был ни с чем не сравним. Лувэн сидел за панелью управления, держал руки на клавиатуре компьютера, катер медленно скользил по воде, а ему чудилось — он на холодной, пустой земле, кругом холмы и он кутается в огромное одеяло, стуча зубами от холода. Болит тело, кружится голова и все тело ломит от недавно пережитого ужаса...

Солнце жгло во всю. Река, то чуток расширялась, то, наоборот, чуток сужалась. Серебристая рябь будоражила воду, длинными нитями струилась по реке, отсвечивала в глаза. Лувэн даже затемнил колпак силового поля. Шлюп скользил вверх по течению, а мимо неслась речная гладь. По обеим берегам водного потока стали проглядывать какие-то странные пятна сине-зеленых мхов не мхов, а каких-то или водорослей, ползущих на сушу или лишайников, уже окопавшихся на суше.

Внутри шлюпа температура не чувствовалась, хотя, градусник показывал -за бортом + 28. Самая погода для знающего человека — жарко, но не настолько, чтобы песок жег подошвы ног и марево зависало над землей. Именно тот момент, когда можно на публике снять штаны и пройтись нагишом — в смысле в плавках — по бережку моря, по теплому песочку у сине-зеленого моря. И клочья ваты на голубом небосводе расползаются паутиной, длинной такой, тающей паутиной.

— Эх хорошо,— мечтал геолог.— Лежать бы сейчас, да лежать на пляже и ни о чем не думать.

Берега равнодушно взирали на Лувэна, на проплывающий мимо них агрегат и все больше украшались какой-то гнусной растительностью. Шлюп одолел еще только первый километр против течения, а Лувэн уже стал подумывать — а не снять ли ему вообще силовой колпак и подставить тело и голову ветру, солнцу и, вообще, свежему воздуху. Однако, здравый смысл противился — пути господни неисповедимы, мало ли какие выкрутасы ждут его здесь, вон места сплошь зеленые пошли, все обвитые мхом. А его-то как раз быть и не должно. Лувэн даже с фотографиями с космоса сверился. Река есть, остров есть, а зелени нет. С космоса нет, а наяву есть. А по берегам уже и кустики появились. Еще пару десятков метров и они полностью закроют левый берег.

Река начала сужаться. Она, явно, мелела к верховьям.

И все-таки о кустах.

— Откуда они здесь взялись,— напряженно думал геолог.— Или все-таки спутники напортачили?

Лувэн проверил по компьютеру срок давности фотографий. Фотографии не насчитывали и пяти месяцев.

— Значит,— подытожил геолог,— еще первая экспедиция.

Лувэн попытался вспомнить все, что знал о первой экспедиции. Ребята там были серьезные, подбирались по общему принципу случайной совместимости и подбирались основательно. Со своим артистом — администратором, стяжавшим нелюбовь всей "компании" — должность у него была такая, служить громоотводом; со своей парой придурковатых гениев-ученых; одним паршивцем из молодых, но быстро опротивевших всем талантов; правда, в нынешней партии профессоров мерзавцев насчитывалось побольше и некоторых хоть сейчас можно было двигать на конкурс "Самая большая скотина, которую я встречал."— например, помощника Куниклады Триго-Хрумпа, но и сама нынешняя команда выглядела посолидней — ну, и так далее. То есть, планету обследовали, на совесть. И такой ляпсус, как наличие растительности, не первичных бактерий и прочих инфузорий туфелек, а, именно, настоящей растительности из настоящей травы и настоящих кустов, а кое-где и деревьев — автоматически отметил Лувэн, фиксируя отдельные деревца по обеим берегам реки — не пропустили бы. Выходит, местное чудо появилось сразу и вдруг, после первой экспедиции и во времена Лувэна и прочих Трехугольников с Радинами.

— А это уже кошмар номер два,— сам себе сообщил геолог, всматриваясь в проплывающее мимо изобилие природы.

— Странно,— думал Лувэн,— на всей планете голо , пусто, а тут полный раздрай со здравым смыслом и душевным покоем. — Рука геолога непроизвольно потянулась к музыкальной шкатулке, встроенной в панель управления шлюпом. Нажатие пальца и — Лувэн аж подпрыгнул от просвистевшего над головой вопля. Модный певец отчаянно умолял отнести его вечером на кладбище.

— Как раз, этого мне и не хватало,— произнес геолог.— Сейчас еще великаны полезут из кустов и, все будет в полном ажуре, как во вчерашнем кошмаре,— и выключил шкатулку.

Своеобразные музыкальные пристрастия Аники Луз, а в том, что это, именно, она настраивала шкатулку, даже и вопросов не было, Лувэна не вдохновляли.

В посев инопланетян геолог не верил, слишком неубедительно. За три месяца никакой посев не вымахает до такого изобилия, а буде меж звезд соищутся такие умельцы, способные на подобные фортеля, то они уже так далеко.. в смысле физических и моральных с духовными сил, что на фига им это, скорее всего, сдалось.

Однако, все размышления и сомнения геолога никак на местную природу не влияли. Все как было, так и оставалось на своих местах и никуда не исчезало.

Деревья, в основном разные влаголюбивые, как хулиганистая молодежь, уже кучковались группками. Кустарник, чем дальше, тем больше покрывал свободное пространство, а кое-где уже и заходил в речку, оставляя лишь узенькие проходы в воде. Да, и эти, небольшие, проходы сплошь заваливались, понемногу, приличных размеров травой. Впрочем, трава часто соседствовала с кусочками песчаных пляжей или просто с проплешинами голой земли, ведущими к воде.

За размышлениями о сути вещей — Лувэн все же надеялся, что местная идиллия не плод его персональной галлюцинации — геолог не заметил, как шлюп встал на перекате вблизи помянутого выше острова.

Лувэн опять взглянул на экран. Компьютер остановил шлюп. Цифры на мониторе свидетельствовали — дальше катер на таком ходу не пройдет. Много мелей и перекатов. Надо качать воздушную подушку или возвращаться назад.

— Ну, уж дудки,— подумал Лувэн.— Назад я не вернусь!

Катер стоял прямо перед островом. Влево, обходя остров, уходил один рукав реки, вправо другой. Даже без всяких приборов Лувэн видел, налево шлюпу далеко не пройти. Слишком узко. И ветви каких-то кустарников, торчащие с островной части берега, почти полностью перекрывали проход. А направо, вдоль острова, еще ширилась речная гладь, хотя и скрывавшая множество мелей и перекатов — прямо напротив острова, у противоположного берега, по правую сторону от катера, как раз отливала полосой большая мель.

Сам остров казался гигантской черепахой, заползшей в воду и, тут, решившей остановиться. Высокий берег служил панцирем этой черепахе, а пологие тропинки-спуски к воде, ногами. Остров выдвигал впереди себя, в реку, большую сторожевую дамбу — песчаную дюну, отделенную от главного массива острова мелкой, неширокой лагуной.

Дюна была неровная, плоский песчаный пляж соседствовал на ней с небольшой горой, занимавшей почти половину территории дюны.

Лувэн голову готов был дать на отсечение, что, вот, эти предметы на высоком берегу острова, которые он имеет счастье видеть — искусственного происхождения и напоминают, напоминают...что это, скорее всего, обыкновенные лодки, вытащенные на ночь на берег. Лодки, сделанные не из лучших материалов, но, все-таки, лодки. Геолог подключил через шлюп мощную оптику сканирующего устройства — так и есть, лодки. Сборные, каркас из дерева или облегченного металла, обтянутый какой-то пакостью, плотной и тяжелой, отталкивающей воду. Лувэн мог поклясться — это байдарки или нечто подобное им, он сам на таких ходил, по молодости, по родной Луди.

Геолог передвинул рычажок на панели управления — конечно, конечно, кнопки вместо рычагов посовременнее будут, но разве они могут дать уверенность в себе, возможность почувствовать шлюп, управлять им, как обычной машиной — передвинул рычажок на полпальца вперед на панели управления, переводя катер в режим "вода-земля-вода". Шлюп медленно-медленно двинулся влево, в узкий рукав, под шатер низко висящих над водой ветвей. Лувэн решил оставить там шлюп, а самому выбраться на берег и прогуляться пешочком по острову, присмотреться, под прикрытием ветвей, откуда здесь диво такое, лодки. Место для катера геолог подобрал быстро — у самого входа в узкий рукав, там можно было спрятать не только такую громадину, как шлюп, но и грузовой глейдер, с успехом, влез бы туда. А для особо одаренных геолог замкнул полностью катер на компьютер и включил мимикрию — была такая программка встроена в шлюп, способность выглядеть настолько гадко, что даже самая последняя зараза бочком-бочком обходила катер.

Замаскировав шлюп, Лувэн выбрался на берег. Еще раньше, на шлюпе, он посмотрел на часы — было самое начало девятого. По меркам "жаворонка" Лувэна, все живое на острове -если, конечно, там было что живое, уже давно должно было копать ямы или закапывать онные — смотря, кому что нравится, но развить бурную деятельность к этому времени обязаны были все. А кто не развил, того надобно было вылавливать и бить палкой, желательно, по голой жопе. Однако, то, что увидел геолог, вынырнувший из кустарных дебрей, полностью противоречило всем его представлениям о здоровом образе жизни и только-только пробуждалось от глубокой задумчивости, сопутствующей не менее глубокому сну.

По обширному пространству острова, являвшемуся заросшим высокой травой полем с торчащими кое-где лесопосадками, туда-сюда совкались отдельные экземпляры островной фауны. Надув небритые, мохнатые щеки, выпятив, у кого были, животы или подтянув трусы до шеи — у кого животов не было, эти экземпляры хаотично перемещались по полю, выписывая какие-то, одним им ведомые, замысловатые кренделя. Очень было похоже, что эти представители островной фауны спать еще, вообще, не ложились и, вот-вот, упадут где-нибудь и уснут без "задних ног".

А на самом этом обширном поле, ограниченном с трех сторон рекой с зарослями кустов, а с четвертой уходящим далеко вдаль, вольно раскинулся солидных размеров еще полный утренней дремы палаточный лагерь.

— Ни фига себе,— ахнул Лувэн,— целый лагерь.., а мы, а мы.., — аж задохнулся геолог. — Как, как же так может быть, — в отчаянии крикнул Лувен, — мы на базе дома городим их гранита, окапываемся в земле, а тут, оказывается лагерь, целый лагерь палаток стоит. Легких обыкновенных палаток,

— Эх, вы, — с горечью вздохнул Лувэн,— благодетели трехмерные. На пустой планете...

Совкающиеся личности были такие же люди, как и геолог — после палаток и байдарок на берегу, способность к удивлению у геолога резко пошла на убыль — кто-то, вроде, такой как геолог, кто-то, вроде, ниже, одни худее, другие плотнее, в общем, такие же люди, как и Лувэн. Геолог даже догадывался, что, если поискать, можно, среди них, найти и громил типа Треды — эти совкающиеся личности имели все же свою цель. Одна из них, не шибко высокая, но рыжая, полуголая и в чем-то плетенном на босу ногу, вместе с другой, тоже полуголой, но совсем босиком и повыше ростом, наконец, на глазах у геолога вползли в крайнюю, синего цвета палатку. Вскоре оттуда раздался радостный вопль сексуально озабоченного бегемота, собравшегося, видимо, оплодотворить тех, кто залез к нему в палатку. Вопль сразу разбудил половину этого диковинного лагеря. Из разных палаток стали высовываться лохматые головы с разного цвета волосами, с сонными лицами и закрытыми еще глазами и неприязненно интересоваться, неужто кастрировали какого-то там Полковника? Какого именно, Лувэн не понял.

— Попался! Ага, при исполнении! Держи его, родимого, держи! Толик, хватай его за ноги!— неслись крики, на вполне понятном для Лувэна языке, из синей палатки.— А-а, еще и кусаешься?!

Задом, задом пятясь, из синей палатки, за бледны ноги, 2 ранее влезшие туда личности выволокли упиравшегося кудрявого типа, вероятно, того самого знаменитого Полковника-осеменителя, которого, толи уже кастрировали подручными средствами внутри палатки, толи еще собирались сделать это снаружи. Типа с аккуратно подстриженными усиками и блудливыми глазами. Этот самый Полковник вяло отбивался и лез назад в палатку. Но на помощь к двум молодцам, радетелям за чистоту, нравственную и суровую мужскую дружбу — так как, следом за сопротивляющимся кучерявым субьектом из палатки показалась тонкая женская рука, пытавшаяся, в свою очередь, затащить субьекта обратно в палатку — подоспело еще несколько проснувшихся и почти голых — кто в плавках, а кто и просто, в чем попало, молодцов.

— Навались, ребята!— командовал невысокий русый крепыш, чем-то похожий на профессора Куникладу и такой же кудрявый, как Куниклада в молодости.— Хватай его!

— Позор старушке!— кричал крепыш, но тут на него вопросительно глянули.— Пардон,— поправился он.— Позор нарушителям конвенции и 14 цеху завода "Модуль"! Вяжи, сердечного, вяжи!

— Какой идиот щекочет мою ногу?— интересовался кто-то в рядах борцов за правое дело, то бишь, кучей на одного и серьезно добавлял:— Счас как дам пяткой!

— Хи-хи-хи,— раздавался другой голос из общей кучи, но не связанный с тем блудливым страдальцем, которого, якобы, вязали, а на деле которому ставили синяки.

— Это моя нога,— отбрыкивался еще кто-то в общих рядах, рядах, возникшей всеобщей свалки: — Не надо цеплять на нее веревку!

В конце концов, куча-мала распалась. Блудливого мужчинку извлекли из-под "обломков" тел, повязали веревкой, палатку, естественно, в пылу борьбы, завалили и вся орава голодранцев — гопников, в легкой обуви — на родине Лувэна она называлась шлепанцами, плавках и старых кедах_— тоже, по ассоциации со знакомой ему назвал ее геолог, был такой, особо изысканный вид обуви, старые кеды — гогоча, поволокла связанного мученика на расправу.

Лувэн полез было из кустов, чтобы представиться обитателям этого странного, необьяснимого, неизвестно откуда здесь взявшегося мира, этого палаточного лагеря, но, сделав пару шагов, остановился.

— Зачем,— неожиданно подумал геолог,— зачем я туда иду?— Он, вдруг, почувствовал себя очень усталым.

— Свалюсь я им на голову, а дальше? Догадайтесь, откуда я взялся? И что потом? Кто я такой и откуда приперся или откуда они взялись? На острове-то, похоже, они хозяева... Или что другое? Им и без меня, вон, уютно. Зачем я им... миссионер задолбанный! А, может, наоборот? Дебил космического масштаба..? В общем, ну их к черту!— решил геолог и, развернувшись на 180 градусов, потопал назад — полез через кусты к шлюпу. Но, опять — таки, сделав пару шагов, остановился.— Собственно, а чего идти туда, что я там забыл? Что мне сейчас делать на катере?— задал себе вопрос Лувэн.— Маячок у меня с собой, коли что — даст знать, а тут такая благодать... ну, грех не воспользоваться и, к тому же, место такое чудное...— И, опять, повернувшись на 90 градусов, геолог двинулся уже не к шлюпу, а в сторону запомнившейся ему дюны, той самой, торчащей перед островом — до дюны, как раз, было недалеко, всего-то с полсотни метров пройти по полю, найти спуск с высокого берега и перейти вброд лагуну.

— Ух, и...— собрался было помечтать Лувэн, но неожиданно попал ногой в ямку, специально соображенную для него местными кротами-пакостниками и подвернул ногу, поэтому закончил фразу куда более прозаично, совсем не так, как предполагал:-... и больно как!

— У-у, зараза.— погрозил он кулаком, высунувшемуся из норы семейству толстых мелких животных, напомнивших ему кротов с родной Эйтории и тяжело опустился на землю, стараясь не задеть поврежденную ногу.

— Только этого мне не хватало,— вздохнул Лувэн, устраивая поудобнее больную ногу. Заголив комбинезон на пострадавшем месте, путем расстегивания всяческих хитроумных "молний" и липучек — более простую форму разгерметизации части комбинезона умники из техотдела, естественно, не придумали — Лувэн осмотрел опухающие связки.

— Слава богу,— удовлетворенно хмыкнул геолог, осторожно ощупав ногу,— кажется, ничего страшного. Простой вывих.

Поглаживая больное место, геолог взялся обеими руками за ступню, так, как его учили на курсах выживания для колонистов и исследователей чужого добра, то есть, иных планет и резко дернул.

— 0-о-ох,— толи вскрикнул, толи всхлипнул Лувэн и, отпустив ногу, повалился на траву... Боль понемногу ушла. Буквально через пару минут геолог снова почувствовал себя в порядке и даже попробовал нажать на вправленную ступню. Болевого шока не было.

— Ну, вот, и все хорошо,— оскалил большие зубы, геолог.— Бэсэдэр,— весело добавил он, вспомнив жителей южных городов, неисправимых пессимистов. Словцо это, из лексикона южан означало что-то вроде — давайте радоваться, пока все хорошо, а то, сейчас, станет еще лучше! Лувэн поднялся на ноги, потоптался немного для полной уверенности и двинулся дальше, пересекая наискось поле, направляясь к высокому берегу и тропинкам-спускам с него.

Спустя несколько минут, уже перебравшись через пелену водной преграды отделявшую дюну от острова, сняв комбинезон и оставшись в одном исподнем, то бишь, трусах — помощники Лувэна под униформой вообще ходили голышем и ничего, Лувэн попробовал устроиться на золотистом песке, выбрав место на обратной от острова стороне дюны. Естественно, дабы самому не мозолить глаза обитателям палаточного лагеря и чтобы они не портили ему вид.

Мимо лениво текла речушка, какие-то жучки торопливо проползали по песку, пели местные цикады и время от времени пролетали разноцветные и большие стрекозы. В общем, почти рай. Лувэн лежал у самого края воды — эта часть дюны, обращенная прямо к реке, имела узкую кромку пляжа, ограниченную круто вздымающейся вверх горой дюны с одной стороны и той же рекой с другой и на ней геолог и устроился. Ему казалось, протяни руку и прохладная влага заструится меж пальцев. Лувэн подставил солнцу грудь, шею, живот, прикрыл от светила глаза рукой и стал медленно блаженствовать, разглядывая редкие клочья белых перин, неторопливо ползущих по голубому-голубому небосводу.

— Господи,— лениво думал геолог,— ну что еще человеку надо? Может, в этом-то и есть смысл жизни? Та самая, великая сермяжная правда?

Потихоньку блаженство Лувэна перешло в дрему, а там и в сон.

Примерно, через полчаса, а может и чуть больше, Лувэн не силен был определять точное время по солнцу, его разбудили голоса.

— Утром Полковника застукали, слышал?— Два Homo Sapiensa шли по пляжу, обходя дюну с той стороны, где она посуху соединялась с островом и с той стороны, где лежал геолог.

— В карты продул?— поинтересовался тот, что повыше, с длинными рыжими кудрями, спускающимися до плеч.

— Не-а, вчера Толику Чехлову проспорил,— сказал тот, что пониже, с такими же длинными, но темными волосами.— Хлюпа и Чернявский свидетели.

Шаги приближались и чвяканье босых ног по сырому песку уже давило геологу на уши. Лувэн приоткрыл глаза.

Люди остановились неподалеку от него.

— Ну, вот, стали,— недовольно проворчал Лувэн,— теперь еще и трепаться начнут.

Лувэн разомлел на солнышке и хотел, чтобы незваные гости убрались куда подальше и не нарушали его покой.

— Может пальнуть в них из лазера?— подумал геолог.— Живо сбежали бы.— Как и во всех вариантах спецодежды для колонистов и исследователей, в комбинезоне Лувэна имелся бытовой лазер, так, безделушка, небольшой инструментик, способный резать, плавить, варить, уничтожать преграды и даже защищать от возможного врага. Конечно, все в небольших пределах, ведь лазер все-таки не боевой. В общем, если сравнивать с настоящим, детская пукалка, но, если подойти с умом, весьма грозная.

Сквозь полуприкрытые глаза Лувэн наблюдал за двоицей. Тот, что повыше, рыжеволосый, имел атлетическое сложение. Второй был потоньше и на пару сантиметров пониже рыжего. Рыжий болтал ногой в воде, а тот, что пониже, с темными густыми волосами, что-то рассказывал ему, оживленно жестикулируя руками и называя его Слон. Оба Sapiensa были очень юны и пушок на подбородке у обоих, скорее всего, еще не сменился жесткой щетиной.

— Слышишь, Слон,— сказал тот, что с темными волосами,— странно как-то, времени-то порядочно, а никого нет. Обычно, по этому часу уже рыбаки по берегам околачиваются.

— Слава,— укоризненно ответил рыжий, с темнеющим под носом пушком,— не забивай голову. Смотри, какой бугай валяется. Небось, твой рыбак загорает с бодуна.

-Знаешь, Слон,— обиделся тонкий,— сам ты с бодуна. Ты когда-нибудь видел загорающих с бодуна рыбаков? Да еще таких здоровых? Без удочек и без сетей? То-то и оно! И, лодки, между прочим, тоже нет. Как он на дюну-то перебрался? Странный он какой-то рыбак, если, конечно, рыбак. И трусы у него странные. И, вообще,— тоном пониже, зашептал темноволосый,— что-то здесь не так...

— Сам ты "не так",— хочешь не хочешь, прислушиваясь к разговору аборигенов, мысленно ответил темноволосому Лувэн,— трусы ему мои не нравятся, тебе, что ли, их носить... Еще неизвестно, кто здесь более странный— вы или я. Может, эта дюна, вообще, межа меж двух миров — моим и вашим. Хотя, хм, может и нет. А, может,— продолжал фантазировать геолог,— и не только моим и вашим и сейчас выскочит из воды еще какой-нибудь чертик. Вот, сейчас,— думал геолог,— сделаете ко мне пару шагов и вы пропали, вы уже в другом мире. Ничего не изменится, то же солнце, та же вода, те же кузнечики... А через полчаса, возможно, весь остров заколеблется, пойдет волнами, как изображение в плохом фильме и превратиться из облепленной живностью песчаной дюны в голый плоский кусок суши и вы навсегда останетесь на этой плоской суше.., с другой стороны острова. А те, кто не сделает этот шаг, останутся по ту сторону экрана, исчезнут для вас, станут кадрами кино, мифом, наваждением, тоскливым, щемящим воспоминанием. А может и я протяну руку и останусь в вашем мире, мире, где Мадо и Куниклада, Трехугольник, Аника и Хьюк никогда не существовали, мире, где им просто нет места и тогда они станут для меня сном, тревожным, печальным сном и лишь иногда, по вечерам, будут приходить ко мне в моих несбыточных грезах, в полузабытьи, со страниц прочитанных мною книг, в алкогольном бреду и острой тиши одиночества. А я буду снова и снова приходить на этот остров в надежде увидеть их, вернуться назад, рассказать, как я живу в этом мире... Вот, сейчас, одна секунда и все свершится, вы в ином мире ... или я или, наоборот, вы пройдете за 10 сантиметров до черты... А, может,— неожиданно подумал Лувэн,— так со всеми происходит? Какой-то десяток сантиметров, какой-то паршивый миг всегда отделяет нас от чужого бытия. Отблеск, непонятный, в реке, пятно темной воды в луже — стоит нырнуть в реку, ступить в лужу и, оп, зазеркалье.., миг, один миг и мы там, а в следующее мгновение уже ничего нет. Дорога закрылась. Тухнет блеск в реке, пропадает пятно в луже,,. Возможно, мы все время гуляем рядом с чужим.. А, всего-то, стоит ступить в сторону, неожиданно прыгнуть вверх, шагнуть в стену, совершить необдуманный сумасбродный поступок... а шли бы вы отсюдова, ребята,— вдруг резко поменял ход своих мыслей геолог,— нудные какие...

— Книжек ты начитался про НЛО, Слава,— нравоучительно сказал рыжий темноволосому.— Что ты к трусам его прицепился, штаны это у него такие, драные по последней моде.

— Ни черта не драные,— обиделся геолог,— фасон это такой.

— Ни черта не драные,— возразил темноволосый рыжему.— Я, лично, таких ни разу не видел.

— Слушай, пошли отсюда,— сказал тот, кого темноволосый называл Слоном.— Вишь, мужик уже прислушиваться начал к нашему разговору.

— Как это прислушиваться,— не поверил темноволосый, — он же спит?

— Сам ты спишь,— возразил рыжий,— он на нас смотрит. Мешаем мы ему, понятно. Спать мешаем.

— Во-во,— немедленно, мысленно, согласился с рыжим геолог,— мешаете. Поэтому, будьте добры, валите куда-нибудь как можно дальше и быстрее.

— Пошли, пошли,— потянул рыжий темноволосого.— Шкаленок уже песню завел, слышишь?

— Да, подожди, ты, Слон. Смотри какая висюлька у мужика интересная,— тормозил тот, кого звали Славой,— как сверкает, а?

Лувэн скосил глаза на маячок, болтавшийся у него на руке. Действительно, красиво. Маячок, исполненный в виде небольшой цепочки, обмотанной вокруг запястья, блестел, переливался всеми оттенками зеленого, реагировал на каждое прикосновение к нему солнца.

— Пошли,— уговаривал Слон не торопившегося уходить темноволосого Славу.— Шкаленок зря петь не будет. Обед готов. А цепочку тебе все равно мужик не подарит.— Рыжий озабоченно повел носом. — Сейчас делить начнут, — с надрывом произнес он.

— А все равно красивая,— зачаровано глядя на маячок, произнес темноволосый,— и блестит.

— Ну, ты как хочешь,— обозлено заявил рыжий,— а я пошел. Жрать охота!

— Стой-стой,— попридержал рыжего темноволосый,— я иду. Думаешь у тебя одного пузо шкворчит, есть просит.

Оба, не вполне созревших, молодых человека, одновременно развернулись кругом и шустро направили свои стопы в сторону, указанную желудками и носами.

Над дюной явственно валил запах дыма и гари.

— Спалили, гады,— донесся, до снова начавшего дремать геолога, удаляющийся вопль рыжего.

После ухода двоицы Лувэн еще немного покрутился, проклиная не вовремя явившихся гостей:— Трусы им мои, вишь, не нравятся,— желчно проворчал он, переворачиваясь на живот. В конце концов, геолог крепко заснул. Во сне ему привиделась база, Мадо и Трехугольник, но он, Лувэн, якобы, находился на шлюпе, на море, его догонял шторм и пульт связи яростно сверкал, свидетельствуя с том, что ему хотят дозвониться. Лувэн, вроде бы, разблокировал связь и слышал, как Мадо с надрывом кричит в переговорное устройство и требует, чтоб он перестал молчать и ответил ей.

— Лувэн, ради бога, Лувэн, отзовись. Вы что, все с ума посходили! Лувэн, ты нужен мне...

— Шалом, вам, люди!

— Шалом,— и скрип ремней, привязанного к спине креста.

— Шалом,— и гнущиеся под тяжестью спины, стертые до крови ступни ног, веревки, впивающиеся в тело.

— Шалом,— ликующие крики толпы:— Вар-равва, Вар-равва! — Пот и сияние солнца, заливающего глаза.

— Шалом,— и спокойные глаза философа, смотрящие в мир, весь мир, с высоты распятого на кресте человека. Что можно увидеть с этой высоты? Какие дали открываются с креста? Далекие горы, засеянные поля, земля, земля родины? Озера, моря, снежные северные леса и речка, речка, река Иордан. И снова возвращается былая легкость и нет больше на кресте человека, только беззвучный шепот и шаги, удаляющиеся шаги по воде и, и... взгляд философа, умирающего на кресте.

— Шалом, вам, люди!

Рыжий солдат не выдержал и ткнул копьем в грудь умирающего, в то место, где у человека сердце и, и глаза философа погасли...

— Учитель, учитель,— полз у подножья креста человек в грязной хламиде и навзрыд, не стесняясь, плакал. Усыпанные пылью светлые волосы свалялись на голове, дикие, вытаращенные, умоляющие глаза застилали слезы, грязные, ободранные руки царапали крест и ноги, ноги в рваных сандалиях скребли землю.

— Зачем учитель, зачем?— тоскливый вопрос, вой, висел в воздухе, поднимаясь от крестов, от подножия холма, на вершине которого стояли кресты, вверх, к человеку, свисающему с перекладины.

Ночь опускалась на место казни.

Люди уходили в город. На месте оставался лишь отряд солдат, изнывающих под тяжестью лат солдат. А, полчаса спустя, когда ночь окончательно затопила окрестности и черная тень пала на дорогу и легионеры, свернув палатки, ушли в город.

— Сейчас, сейчас,— торопливо шептал человек с грязными волосами, перерезая веревки на кресте, веревки, опутывающие ноги распятого.

— Сейчас, учитель, сейчас...

— Шалом, вам, люди...

Хьюка не могли вывести из комы второй час. Он не умирал, не хрипел, не дергался, не пускал пену изо рта. Он дышал, его пульс ритмично набухал и опадал, сердце исправно гнало кровь в вены, но он находился в другом мире, в ином мире...

С причала рыбачил апостол Андрей, а Спаситель ходил по воде и апостол Андрей доставал пескарей, а Спаситель души погибших людей... Лувэн первый раз не принимал участия в чужом действии, в жизни чужого мира, он наблюдал его со стороны. Впрочем, Лувэн догадывался, как оказался здесь. Там, на пляже возле дюны, он, вероятно, оказался настолько близок к истине, что даже и не подозревал и, видимо, протянул руку через тот самый порог. Только что-то было не совсем так, не правильно. Его швырнуло сюда через время, но этого рыбака на причале он знал, не помнил откуда, но знал. И ползающий у креста человек был ему знаком. Лувэн боялся себе признаться, но тот, с ножом, перепиливающий веревки на ногах у распятого, тот... этот, это Хьюк! Геологу казалось или чудилось, но он уловил непонятно знакомое в искаженных лицах распятых людей, на тех, двух, крайних крестах, но наступила ночь и только тот, странно похожий.., Хьюк возился у подножья крестов, умоляя и проклиная неведомого Иуду.

— Лувэн, Аника Луз попробует прорваться к тебе,— произнес голос в сознании геолога.

— Какая-такая Аника?— недоуменно спросил геолог и память услужливо завертелась, ища на полочках мозга ответ и что-то щелкнуло в голове и геолог вспомнил, кто такая Аника:-... Аника Луз попробует прорваться к тебе,— произнес голос в динамиках шлюпа.

— Не надо,— устало сказал геолог,— я сам, я впереди шторма.

— Ну, наконец-то,— произнесла Мадо на том конце связи. Огромный вздох облегчения был слышен даже в рубке катера.— Объявился!

— Не надо,— еще раз повторил геолог.— Я обойду шторм по периметру и дам свои координаты. И пусть кто-нибудь подготовит грузовой глейдер,— добавил он,— меня может далеко занести.

День еще только начинался. Пустой глинистый берег, на который въехал шлюп, окаймляли далекие конусы холмов, теряющиеся в горизонте. Тусклое солнце дрожало в пелене тумана, закрывающего небо. Пелена понемногу утягивалась вдаль уходящим штормом, небо по чуть-чуть светлело, облака становились все тоньше и тоньше и разрывы появлялись в них.

Часы на шлюпе показывали 9-30. Барометр уже успокоился и давление за бортом повысилось. Лувэн снял силовую защиту, отмерил шаги и перемахнул через борт шлюпа. Резко озонированный воздух хлынул в легкие. Дышалось тяжело, чувствовалась еще царившая вокруг влажность и недостаток кислорода в атмосфере. Рубчатые подошвы краг, ботинок со специальной подошвой, любимой обуви геолога, вдавились в вязкую почву.

Вверху послышался шум. Лувэн поднял голову. На фоне утреннего неба вырисовывался ни с чем не сравнимый силуэт грузового глейдера. Лувен поймал его взглядом. Махина грузовика почти зависла над ним, готовая спланировать прямо на шлюп.

— Значит, все-таки Аника за рулем,— подумал Лувэн, используя древнее определение "за рулем".— И садиться, значит, будет впритык к катеру.

Геолог шагнул назад, в шлюп и включил за собой силовую защиту— зачем пытаться мешать человеку, решившему в одночасье сломать и грузовой глейдер и шлюп?

Тяжелый толчок возвестил о посадке глейдера. Минуту спустя дверь глейдера отворилась.

— Лувэн,— потребовала Мадо с той стороны катера,— открывай!

— Таланты Мадо не имеют ограничений,— подумал геолог и снял силовую защиту шлюпа.

— Я преклоняюсь, мадам, перед вашей проницательностью,— помогая начальнице базы перелезть через борт катера, галантно, как ему казалось, произнес Лувэн и отошел вглубь шлюпа, чтобы пасть на колено в реверансе возле кресла в центре катера.

— Вы как всегда вовремя, — шутливо сказал он.

— Брось ерничать, Лувэн,— без всяких эмоций, произнесла Мадо.— У меня было трудное утро.

Не дожидаясь приглашения, Мадо опустилась в кресло, надо полагать, принадлежащее самому Лувэну.

— Ты тоже садись, нечего стоять,— приказала она геологу.

— Так, Лувэн,— начала начальник лагеря,— я рассказываю начало, а ты продолжаешь. Такой вариант пойдет?

— Пойдет!— угрюмо согласился Лувэн.

— Сегодня утром, нет, сегодня ночью, меня разбудил Радин. Несколько его сотрудников впали в кому. Пока я выясняла причины и разбиралась с ними, стало известно, что, ночью, из лагеря исчез геолог, то есть, ты, Лувен. Дальше — больше. Чуть погодя стало известно о том, что ночью пропал не только геолог, но и генетик Хьюк.

— Биолог,— поправил Лувэн.

— Чего?— не поняла Мадо.

— Хьюк-биолог,— сказал Лувэн.

— Да, биолог Хьюк,— повторила начальник лагеря. — Я объявляю розыск тебя и Хыока, но тут меня ставят в известность, что в лагере видели твоих архаровцев, вечно где-то шляющихся и вчера, после разгрузки контейнеров, тоже куда-то сгинувших. Я пытаюсь у них узнать что-нибудь о тебе, но они страшно напуганы, отвечать что-либо наотрез отказываются и в конце концов вообще теряют сознание. Буквально следом мне сообщают — в лазарете лежит Шаул... помнишь его?— по ходу монолога поинтересовалась Мадо.— Такой мальчишка-дежурный смешной?

Лувэн кивнул головой.

— ... И тоже в коме.— Мадо на секунду задумалась, потом продолжила:— Хьюка нашли в горах, в больших пещерах. С ассистентами Радина, несмотря на их ступор, я все же поговорила. То, что мне рассказал Шаул, вообще, ни в какие ворота не лезет. Сгоряча, я подумала о срочной отправке парня каким-нибудь грузовым рейдером на "Большую землю" — с такими симптомами наш врач ясно, что не справится, а двух психов — ты же знаешь, медик и сам, постоянно, в последнее время, околачивается на кухне и все норовит положить в общий котел несколько килограмм касторки — согласись, это многовато даже для нашего коллектива — мне на базе не потянуть. Бред, что нес мне Шаул — в чистом виде учебник медицины. Пособие для начинающих психиатров, глава третья -"Раздвоение личности, отягощенное манией чудотворца" Однако, поостыв, я кое-что сопоставила и передумала. Шаул — нормален. А, вот, Рима и Клу меня пугают, я пробовала говорить с ними еще раз, но как только вопрос касается тебя, они перестают соображать. Такого я никогда не видела. Они не просто отключаются, у них глаза становятся бессмысленные.— Мадо сделала паузу;— Понимаешь, Лувэн, в это утро у всех терявших сознание были видения. Извини, я уж про себя назвала эту эпидемию болезнью Хьюка-Лувэна. Так вот, они там, Клу и Рима, в своих миражах, как я поняла, встретили тебя и все. Точка. Дальше глухо. У них буквально стекленеет взгляд. Ну, ладно... Проехали. В конце концов выловили и тебя. И я склонна думать, что нынешним переполохом база обязана тебе. Ты тот камешек, который вызвал лавину и у тебя, судя по всему, ключ, ключ ко...

Мадо неожиданно замолчала.

— Хотя, впрочем.., — задумалась она.— Неужели Хьюк?

— Кстати, а что Хьюк,— спросил Лувэн,— ты, как-то, обходишь его стороной?

— К сожалению,— растягивая слова, обронила Мадо,— Хьюк до сих пор в коме.

— Ясно,— сказал геолог, — хотя, естественно, ничего не ясно. Значит, у тебя начала складываться какая-то картинка...

— Лувэн,— нетерпеливо произнесла Мадо,— не ломай голову. Ты знаешь то, что знаешь. У тебя нет всей информации.

— Помнишь,— не давая Лувэну опомниться, тут же задала она вопрос,— я, как-то, упоминала, что эта планета — берег динозавров?

— Алле,— раздался в динамиках голос Аники Луз,— господа, вы там, часом, не заснули? Я могу готовить шлюп к транспортировке?

— Аника, не лезь,— сказала начальник лагеря,— мы еще не закончили.

-Не надо обижать девушку,— упрекнул Лувэн Мадо.

— Потом, потом,— отмахнулась Мадо.— Подожди, Аника.

— Так вот, Лувэн,— снова начала начальник лагеря,— берег динозавров означает, что данная планета есть место встречи. Точка материализации. Причем, вероятно, миров разного порядка. Хотя, конечно, это всего лишь мои домыслы. А теперь— опять выдерживая паузу, сказала начальник лагеря,— твоя очередь. Время твоей истории,— подчеркивая слово "твоей", добавила Мадо.

— Ну, что ж,— ответил геолог.— Я и сам не пойму, сон это, не сон? Такое ощущение, будто я все время находился здесь, а не на шлюпе. Я и осмотреться тут пытался, местность узнать... Ну, ладно, это все не главное. Начнем с начала...

В вечность успело упасть несколько жгучих капелек, капелек времени.

Облака опять стали закрывать солнце. Снова потянуло дождем. Похолодало и заметно и шкала термометра опять начала долгое путешествие, уже вниз. Готовый к транспортировке шлюп закрепили на глейдере, катер окутался сиянием защитного поля, удерживающим его на глейдере, глейдер мигнул на секунду бортовыми огнями, далеко прорезавшими воздух и зашелестел двигателями, взлетая по низкой кривой дуге, последнему достижению Аники в области сумасбродства.

В воздухе, на борту глейдера, Мадо, расположившись в кресле у обзорного экрана, повернулась к геологу и с отвращением сказала:— Не люблю летать. Комплекс у меня такой. Кстати, Лувэн, у нас намечаются некоторые изменения в составе экспедиции.

Геолог уставился на Мадо, как бы утверждая — я весь твой, я весь внимание.

— Руна Надс родом из Прибиа.

— Знаю,— сказал геолог.

— Не торопи,— потребовала начальник лагеря.— Брат у нее на Тешик-2, в поселениях Прибиа. Сегодня утром со спутника — ты же знаешь, хороших новостей к нам мало попадает, в основном их по дороге расхватывают — так вот, со спутника утром передали:— В поселениях Прибиа беспорядки,— Мадо на секунду замялась, давая Лувэну шанс собраться с мыслями.

— Ну и что?— игнорируя благие намерения Мадо, грубо спросил геолог.

— А то,— устало сказала начальник лагеря,— Руна попросила о расторжении контракта,— закончила она предложение.

Глава 4.

Дни катились серебром, одни за другими. Одни занимались , другие заканчивались и казалось, что так было всегда. Вроде еще недавно устраивали вечер в узком кругу для Руны и кое-кто, по такому поводу, даже успел пройтись физиономией по всем салатам прощального стола, но время шло и осень уже подступала к базе.

Рудаху, кудрявому профессору химии, опять не повезло и он снова попал в передрягу, связанную с погодой. Теперь Рудах окончательно решил, что кого-нибудь из засевших на спутнике метереологов он обязательно пристрелит. На свою беду, в этой передряге профессор серьезно повредил ногу и вынужден был сейчас ежедневно торчать на процедурах у доктора и, соответственно, лицезреть каждый день его постную физиономию.

В один из таких, падающих в вечность дней, в выходной, а настоящих выходных на базе не было, просто, время от времени, профессора давали своим подопечным разгрузочные дни, так вот, в один из этих выходных, вечером в пятницу, Трехутольник вспомнив молодость и обещание зайти к Лувэну на "чай", предложил геологу устроить матч, футбольный, официальный, дабы разогнать поселившуюся на базе, в последнее время, скуку и развлечь население. Тем паче, что метереологи обещали на ближайшие дни погоду вполне пристойную, без гадостей и всяких других дождей.

— Мамой клялись,— сказал почетный администратор базы геологу,— что ни дождя, ни камнепада не будет.

— Угу,— угрюмо соглашался геолог,— футбол, это, конечно, хорошо, только ты в свое время играл профессионально за университет, а я так, дурака валял на уровне дворовой команды.

— Да брось, ты,— успокоил чиновник,— ты же не бороду свою собираешься проигрывать.

— А что?— зная натуру администратора, на всякий случай, полюбопытствовал Лувэн.

— Слово даю, чисто на интерес будем!— побожился Трехугольник.

— Ну, ладно,— согласился геолог,— на слово верю.

Команды уговорились набирать по жребию — Трехугольнику достались химики, физики и генетики.

— Треду не бери,— предупредил Лувэн.

— Это почему?— поинтересовался чиновник.

— Бугай он,— пояснил геолог,— и управлять собой не умеет.

— Странно,— сказал Трехутольник,— а он-то, как раз, рвется размять косточки и побегать.

— Хватит,— буркнул геолог,— уже побегал. И косточки размял,— мрачно добавил он.— Силу девать ему некуда. Я с ним в бильярд сыграл. 2 кия и стол.

— Это стол из ратбеновского пластика-то?— недоверчиво спросил Бабах.

— Он самый,— подтвердил Лувэн.— Зараза, все мячи на корте в труху перевел. Половину ракеток от пинг-понга сломал.

— Интересно,— воскликнул чиновник,— а я все думал, кто это мне пакостит, на кого это мне списать поломанный инвентарь. А оно, вон оно что... Теперь, хоть, буду знать на кого списывать. Кстати, заодно, спишу на него и развороченный глейдер,— радостно потер руки Трехугольник.

— Ну, ты даешь, Бабах,— присвистнул геолог.— Побойся бога, все же знают, что это Рудах раскурочил глейдер, уходя из-под лавины.

— Ага-ага,— рассуждал администратор,— природная стихия, катаклизмы, камешки разные.. В общем, спросить не с кого. Ничего-то ты не понимаешь в бюрократических играх, Лувэн. Что я буду показывать вышестоящим инстанциям, что это козни природы? Что это не злой умысел? Да, они меня с говном сожрут. А тут конкретный человек, личность, так сказать, с нее и спросить можно,— пояснил Трехугольник.

— Кстати, больше он ничего не натворил?— с надеждой задал вопрос администратор.— Сетку волейбольную там, комнату отдыха, баньку.., не разрушил, нет?

Геолог отрицательно покачал головой.

— Жаль,— с ноткой потерянной надежды обронил чиновник.— Впрочем, для начала и этого хватит. Не все же сразу. А, вот, что мне делать с ним сейчас? Отказать?

— Пожалей ноги людей,— посоветовал Лувэн,— и мысли сами собой побегут в нужном направлении.

— Ладно,— махнул рукой Трехугольник,— что-нибудь придумаем. Первый раз я что-то сделаю для человечества безвозмездно, спасу чьи-то конечности. Значит, договорились,— продолжил Бабах,— я беру генетиков, химиков и физиков, а ты биологов и ботаников.

— Естественно,— уточнил Лувэн,— геологи остаются за мной?

— Конечно,— подтвердил Трехутольник.— А техники за мной!

— Справедливо,— согласился геолог.— Только еще раз предупреждаю, Бабах — без фокусов! Не надо ставить вакуумные ловушки на ворота и тому подобные штуки.

— Ну, что вы такое говорите, уважаемый,— развел руками Трехутольник.— Все по -честному!

— Вот это-то меня и путает,— сам себе пробормотал Лувэн,— что по -честному. Придется все проверять.

В воскресенье утром, на футбольное поле, сооруженное на ровной площадке сразу за лагерем, вышли, сопровождаемые кучей болельщиков, 2 футбольные команды. Одну, голую по пояс, а ниже в чем попало, возглавлял администратор базы, капитаном второй, одетой, являлся Лувэн.

По обеим краям поля расселись болельщики — по столь знаменательному событию, встрече 2 профессоров и их команд на футбольном поле, все научные руководители всех научных программ при полном непротивлении начальника базы устроили общий день гуляний, ба-а-альшой выходной на весь день. Команду судей решили ограничить одним центровым судьей и на эту роль Трехугольник предложил Треду. Кандидатуру одобрили. И бугай здоровый — никто спорить с ним не рискнет, опасаясь за свое здоровье и желание свое побегать Треда удовлетворит. Комментировать сей матч взялся добровольцем Радин, хотя его никто об этом не просил. Поэтому, решили лучше все-таки лучше попросить кого-нибудь, чем доверять Радину. Например, Триго Хрумпа, ассистента профессора Куниклады, одно время подвизавшегося на поприще спортивной журналистики, но взятки бравшего неумело, пусть и с большим рвением — за что и выперли, в конце концов, из спорта.

Прогнозы метереологов оправдывались. Солнышко грело не утруждаясь, все-таки на планете база располагалась к северу от экватора и погода уже повернула на осень, однако дождем не пахло и небо было чистое.

На почетных местах, то есть, на стульях, принесенных с собой — а все остальные просто на земле — водрузились приглашенные гости, то бишь, начальство базы — Мадо и те профессора, что не участвовали в матче.

Команды построились в центре импровизированного поля, шеренга против шеренги, пожали друг другу руки. Перед командами положили тяжелый, как кувалда, мяч и... Судья скривил зверскую рожу, что означало у него улыбку и свистнул. И игроки ринулись в атаку, трусливо оббегая Треду.

— Итак, дорогие друзья, гости и те, кто не уместился на стульях,— начал свой репортаж с предстоящего поля боя, Триго-Хрумп, комментатор сегодняшнего матча, — мы с вами присутствуем на историческом матче, ибо второго такого эта планета не вынесет, пардон, не увидит никогда. И, по правде говоря, может это и к лучшему. Итак, по правую сторону от меня полуголые физики, химики, генетики и прочая разная шушера профессора Тре.., еще раз пардон, друзья, пардон, администратора базы, почетного кавалера замка Хах Бабаха, по левую — одетое жулье действительного профессора геологии Лувэна. Мяч в игру вводит оборванец Бабаха, он деловито кружит в центре поля, чего-то ищет, наконец, делает пас другому оборванцу и ... и мяч уже у игроков Лувена. Они обрабатывают его, быстро перемещаются к воротам соперника и бабаховцы пытаются отобрать у них мяч. Мяч летит в сторону, им пробуют завладеть сразу несколько игроков, мяч... Да, господа болельщики, страсти накаляются. Оборванец делает подкат, игрок Лувэна падает, а мяч уходит за линию поля. Аут, друзья, аут. Вбрасывание будет делать игрок команды Бабаха.

Тем временем, на футбольном поле, перед линией аута, маленький полуголый химик, прыгая впереди игрока Лувэна, тощего, белобрысого ботаника, не оборачиваясь, цедил ему:— Еще раз дашь по ноге, не посмотрю на судью, заеду головой по ребрам!

Треда свистнул.

Полуголый игрок администратора, делающий вбрасывание, вытянулся, поднял руки с мячом над головой и сделал бросок в сторону ворот противника. Мяч полетел по дуге над полем и маленький химик принял его на грудь, но в тот же момент получил сзади ногой от ботаника, по косточке стопы. Химик взвыл от боли и схватился за ногу. Треда, как танк носящийся по всему полю, негодующе засвистел, указывая нарушение правил и требуя прекратить игру. Зрители на земле тоже засвистали. Одна из девиц, коллега маленького химика, запустила в ботаника гнилым овощем и закричала:— Костолом! — Соседи-химики запричитали и подхватили ее крик, топая ногами и улюлюкая. Триго-Хрумп, на минуту замолчавший, тут же поддался зову толпы:— Ату его, ату! Долой костолома! Позор ботаникам!

Сотоварищи белобрысого ботаника недовольно загудели.

Поняв, что перегнул палку — обозленные болельщики могут и побить, Триго-Хрумп поспешил извиниться.

— Друзья,— сказал он,— не время сейчас, не время бузить. И среди ботаников попадаются хорошие люди, тем паче, что белобрысые и тощие мерзавцы и среди химиков есть,— успокоил он негодующих ботаников.

На поле, как раз в это время, Треда показывал ботанику огромный, поросший светлым волосом, кулак.

— Только ударь еще раз по ноге,— говорил Треда, угрожающе покачивая перед носом ботаника кулаком,— костей не соберешь.

Ботаник старательно отворачивался, но Треда только ближе подносил кулак к его лицу.

— Хороший судья на поле,— отметила, сидевшая на стуле, Мадо,— и доводы у него убедительные.

— Мадо,— сказал Хиз Брудо,— не обращай внимания. Судье положено быть убедительным.

— Итак, друзья,— снова заголосил Триго-Хрумп через усилитель, сооруженный накануне матча техниками Трехугольника из подручных материалов,— судья назначает штрафной в пользу команды Бабаха. Бить будет пострадавший игрок.., нет, друзья, он уже бить не будет, возможно, даже никогда, его уносят с поля на плечах помощники Бабаха, техники Нидо и Круах. Итак, штрафной пробьет здоровенный малый в растоптанных ботинках. Он уже примеряется к мячу — мне тут подсказывает, его Луб зовут. Луб разгоняется, так, еще раз разгоняется, набегает на мяч, размахивается и-и-и вжик... Да-а, хорошая сегодня погода, летная. И траектория у ботинка красивая.

По сидящим на земле болельщикам волною прокатился хохот. Причем смеялись все, как сторонники одной, так и ценители другой команды. Не остался в долгу и профессорский состав.

— Кто сказал,— заметил Хиз Брудо,— что ботинки не птицы и не рвутся в небо?

— Хорошо летит,— добавила Лидо Девина -даже крыльями не машет.

— А, все это ерунда,— с умным видом сказал Радин, он же Говнюк,— ботинки не трусы, а...

-... На паруса похожи,— закончил за него предложение Хиз Брудо.

Радин обиженно засопел.

— Ну, что же, друзья,— продолжил репортаж Триго-Хрумп,— у нас играют не профессионалы. Штрафной будет повторен. Итак, еще раз разбег, замах, удар и мяч летит в ворота команды Лувэна. Ага, толстяк, задергался? Вратарь, этот толстый пижон в пижамных штанах... Ну, что, пижон допрыгался? Сейчас тебе врежут по самую маковку! Но вратарь волновался напрасно. Мяч перехватывают одетые игроки, они ведут его, ведут, вот один одетый невесть во что игрок делает пас другому, одетому невесть во что, однако мяч снова у Луба, шустрый малый, ничего не скажешь, как ему до сих пор не дали по шее — это я, так, друзья, к слову,— извинился Триго — Луб обводит одного, другого, бьет по воротам... Не понял, неужели? Не может быть... Гол? Го-о-ол!

Генетики, физики, химики, сидевшие на земле взорвались аплодисментами. Некоторые из них вскочили на ноги и, подпрыгивая и хлопая в ладоши, стали скандировать:— Луб не дуб, он гол забил! Гип-гип, ура-ура-ура!

— Да дуб он, дуб,— вполголоса довел до сведения профессоров Рудах, тот самый кудрявый бедолага химик. — Он у меня в группе. На удивление тупая скотина. Кто его только в экспедицию просунул?

— На 25 минуте первого тайма,— обьявил Триго-Хрумп,— гол забил игрок команды полуголых Луб. Счет становится 1:0 в пользу бабаховцев. Мяч с середины поля введет в игру команда Лувэна...

— Лувэну не везет,— шепнул Анике Луз Хьюк, сидевший, из уважения к начальству, вместе с сестрой чуть позади Мадо и остальных профессоров,— не его день сегодня.

— Ни фига,— возразила Аника,— сейчас геолог разозлиться и надерет им задницу...

— Собраться, собраться,— командовал на поле разъяренный геолог. Огненная грива волос металась, летала по его плечам, красные усы встали дыбом, красная, на сей раз, бородища развевалась.

— ... Посмотрим,— все также шепотом, ответил Хьюк,— я еще ни разу не видел Лувэна по-настоящему злым...

Мокрый от пота, пузатый массивный Трехугольник, стоя в центре поля, недалеко от игрока Лувэна, что-то показывал на пальцах своей команде. Его игроки, такие же мокрые, как и он, выстроившись полукругом, готовились перехватить мяч у футболистов Лувэна.

— ... У тебя еще есть шанс,— продолжала Аника,— увидеть разъяренного быка, быка эйторийских лесов.

— ... Мяч уже в игре,— комментировал дальше Триго-Хрумп,— его перехватывает оборванец Бабаха, пас, мяч обратно перехватывают игроки Лувэна, они ведут его по краю поля, подбираясь все ближе к воротам Бабаха. Удар, еще удар... и угловой, Угловой у ворот главного администратора базы Бабаха. Игроки Лувэна перестраиваются, игроки Бабаха становятся в глухую защиту. Кто же будет бить угловой? Ого, сам Лувэн направляется к углу поля. Треда свистит, требуя соблюдать правила игры, Лувэн разгоняется и...

Через 10 минут первый тайм окончился. Свисток Треды дал сигнал о его окончании. Счет так и не изменился, 1:0 в пользу физиков, химиков и генетиков Бабаха.

Мокрые от пота игроки уходили на перерыв.

Химики качали Луба и крупная, темнорыжая девица, весьма похожая на родственницу Треды, в этом особо преуспела, громко ухая при каждом броске.

Довольный Трехугольник, он же, Бабах, тяжело дыша и исходя паром, как старый хреновый паровоз, прошествовал, в окружении .своих игроков, прямо к столу, на котором прямо для футболистов стояла вода, полоскать горло. Капитан второй команды, Лувэн, собрал свою команду в круг и что-то втолковывал им, не отпуская никого на перерыв. Кое-кто из коллег ботаников и биологов потянулся было на поле, к своим,. но, похоже, Лувэн попросил их не мешать. Разочарованные ботаники и биологи потянулись назад, к кромке поля. Устроившиеся на почетных местах остатки профессоров тоже зашевелились.

— Знаете, коллеги,— пожаловался Куниклада,— спина болит с непривычки, сидеть целых 45 минут.

— Коллега,— сказал Рудах, химик,— не сидите столбом, крутитесь или хотите пройдемся?

Куниклада и Рудах встали, уже собираясь пройтись, но их остановила Мадо.

— Господа коллеги,— обратилась начальник лагеря к профессорам, находившимся возле нее,— я предлагаю не сидеть без дела. Я хочу сделать ставку, допустим на единичку.

Хиз Брудо, поленившийся куда-то идти на 15 минутный перерыв, услышав предложение Мадо, иронически улыбнулся. Лидо Девина, как и Высоколобый, решившая дождаться конца перерыва, сидя на стуле, поинтересовалась:— А кто будет принимать ставки?

— А вот Хьюк будет,— сказала Мадо, увидев возвращающегося с базы биолога, куда она же его и отправляла — проверить, не сбежал ли на футбол дежурный с пульта спутниковой связи, что в административном центре. Но, в лагере все было в порядке. И дежурный на связи и механик в ангаре — все находились на своих местах и Xьюк спешил сообщить это Мадо.

— Хьюк, будешь писать?— спросила Мадо биолога.

— А что, надо?— не совсем понимая в чем дело, поинтересовался Адимас.

— Надо!— твердо сказала Мадо.

— Тогда.., — тут Хьюк заметил предостерегающий жест Куниклады, уже собиравщегося уходить, но остановившегося на минутку, и замолчал.

— Профессор,— укоризненно произнесла Мадо. Движение Куниклады не прошло мимо ее внимания — Хьюк давно уже не маленький, а вы все заботитесь о нем.

— Все— все— все!— признавая свою вину, забубнил профессор.— Молчу-.молчу-молчу!

— Ставлю два к одному на Бабаха,— не дожидаясь решения вопроса, кто будет записывать ставки, заявил Радин,— нет, пожалуй, даже три к одному!

— Пиши-пиши,— толкнула Лидо Девина Хьюка,— все равно, кому-нибудь придется писать, так почему бы не тебе.

Биолог достал из кармана маленькую книжку — компьютер и сделал первую пометку .

На поле опять прозвучал свисток. Треда дал понять, что перерыв он считает законченным.

— Что-то быстро,— недоуменно сказал Рудах,— он же говорил 15 минут?

— Так,— быстро зашептала Лидо Девина,— записывай, я в Бабаха не верю, поэтому 2 против 1 на Лувэна.

— А мне 2 на 1 против Лувэна,— чуть помедлив, сказал Хиз Брудо, он же Высоколобый.

— Тогда и я поставлю,— решил Куниклада.— Давай мне 3 к 2 на Лувэна.

— Коллега, вы разбираетесь в том, что делаете?— тихо спросил Рудах у профессора биологии.

— Нет, — чистосердечно ответил Куниклада,— а вы?

— Поэтому я и не делаю ставки,— сказал Рудах.

— Ну, и зря,— услышав последние слова Рудаха, заметила Мадо, уже следя за событиями на поле, где после свистка Треды началась массированная атака на ворота Бабаха,— получили бы массу удовольствия. Мне, кстати, Хьюк, запиши, затиши мне...

Биолог вопросительно посмотрел на Мадо.

-... запиши мне 3 против 1 на Бабаха.

— Все, ставки приняты,— как заправский букмекер, обьявил Хьюк и спрятал компьютер в карман.— Больше ставок нет!

Вратарь Бабаха, смуглый кудрявый коротышка, к воротам которого неудержимо рвались футболисты Лувэна, биологи и ботаники, напряжённо переступая с ноги на ногу, хлопал рукой об руку и нервно покрикивал на своих защитников.

Вот по левому флангу прорвался почти до линии ворот дылда — биолог, и -...

— Вот по левому флангу,— комментировал футбол Триго-Хрумп,— прорвался к воротам Бабаха дылда— биолог. Он делает финт и обходит на скорости самого Бабаха, он уже в щтрафной площадке и тут его бьет сзади по ногам игрок команды Бабаха. Да-а... Судья показывает кулак защитнику и затем свистит. Нарушение правил. Судья назначает пенальти, игрок был сбит в штрафной площадке Бабаха.

— Сейчас Лувэн отыграется,— на ухо Куникладе шепнула Лидо Девина.— Хоть, мы и в меньшинстве, но я все же рассчитываю получить деньги с Хиза.

Куниклада посмотрел на недовольное лицо Высоколобого и подмигнул Девине. Те, кто делал ставки на Бабаха, застыли в молчании.

Среди зрителей, сидящих на земле или шатающихся вокруг поля, нарастало волнение.

— Биологи, вашу мать, ботаники, твою мать! Покажите генетикам, их мать, ать...мать...мать!— кричали из рядов зрителей отдельные невыдержанные личности, сторонники Лувэна...

— Сплошная мать,— константировал крики болельщиков Куниклада.

— Биологи — олухи! — огрызались в ответ генетики.

— Физики — шизики,— не унимались приверженцы геолога.

— Чувство соперничества — это хорошо,— сказала, наклонившись к Хьюку Аника Луз, его сестричка,— но хоть я и генетик, мне обидно.

— За физиков, что-ли?— спросил Адимас.

— И за физиков тоже,— сказала Аника, но, думаю, сейчас, и про генетиков кто-нибудь выдаст.

И точно. Не успела еще дозвучать до последнего глоточка, до последнего аккорда фраза Аники, как чей-то вопль взмыл над полем:— Генетики — козлы!

— Господа, господа,— загремел в динамиках Триго-Хрумп.— Мы так не договаривались. Мы же цивилизованные люди, господа, окончиться матч и вы сможете как порядочные люди начистить друг другу физиономии в непринужденной, свободной обстановке. А сейчас давайте без оскорблений, господа, оскорблять буду только я и, только того, кто мне не нравится... Итак, я продолжаю, игрок Лувэна разгоняется и сильно бьет по мячу. Мяч летит прямо... Вратарь, этот карапуз, прыгает и мяч бьет в штангу и отлетает назад в поле. На него тут же набегает еще один игрок Лувэна, удар... и опять штанга. Везет же дуракам, пардон, друзья, невероятно везет сегодня команде Бабаха. Вот опять мяч у ворот Бабаха, еще один удар, мяч отскакивает от вратаря, опять удар... Го-о-ол!

Биологи и ботаники, устроившиеся на земле, как раньше болельщики Бабаха, подняли шквал аплодисментов и криков: — Лувэн, Лувэн! Ура, ура, ура!

— Ие-е-есть!— выставила руку в дерзком жесте Аника Луз,— есть!

Лидо победоносно глянула на помрачневшего Хиза Брудо. Хиз не любил проигрывать. Естественно, 1:1 еще не проигрыш, но уже и не победа. Радин недовольно заерзал на стуле.

— На 10 минуте 2 тайма гол в ворота Бабаха с подачи капитана команды Лувэна забил Рима,— обьявил Триго-Хрумпа и тут же, во всеуслышанье, сам спросил у себя:— Это какой-такой Рима? Помощник Лувэна, что-ли? Вот это да! Ай, да Рима! Итак, друзья, счет становится 1:1,— торжественно обьявил Триго-Хрумп. — Ничья. Как мало смысла в этом слове, как много всякой ерунды... Но, в общем, друзья, это к делу не относится, — продолжил репортаж Триго-Хрумп. — Мяч снова в игре. С середины поля его ввел в игру сам главный чиновник базы Тре... Бабах. Он делает пас назад, мяч подхватывает Луб, идет вперед, пас опять Бабаху, тот снова откатывает мяч назад. Мячом владеют бабаховцы. Игрок в желтых трусах, штанах, в общем, в чем-то желтом шустро бежит вперед— возможно, хочет писать. Вот, ему, видимо, совсем невмоготу и он хватает мяч обеими руками и забегает за линию поля. Уф-ф, теперь, кажется, ему уже все равно, извините, друзья, это аут и игрок стремился не по нужде, а делать вбрасывание. Свисток и мяч летит в поле. Да, дорогие друзья, такой напряженной игры, такой массированной атаки на ворота Бабаха мы давно не видели. Сейчас события опять разворачиваются в штрафной площадке Бабаха. Удар и штанга, снова, уже в который раз, штанга выручает команду Бабаха. Мяч уходит за пределы поля. Вратарь будет бить от ворот...

— Я начинаю опасаться за свою ставку,— злобно сказал Радин, доставая очередную конфету из необъятных запасов своего комбинезона— весь футбол он жевал конфеты и целая гора бумажек уже лежала у него под ногами, растворяясь неспешно.— Того и гляди, продуют.

— Игроки обеих команд,— комментировал Триго-Хрумп, восседая на стуле среди биологов,— сгрудились в центре поля. Я ничего не вижу, но вот Треда бежит туда. Ага, два игрока не поделили мяч и перешли ближе к телу. Судья хватает обоих за шкирку и выки... удаляет с поля. Итак, дорогие друзья, в каждой команде сейчас будет по 10 игроков. Судья показывает — игру можно продолжать, он решил обойтись без штрафных санкций, поскольку выкинул.., удалил с поля обоих драчунов, по одному на каждую команду. Туда им и дорога...

Выкинутые за пределы поля Тредой игроки, потираясь и охая, встали с земли, куда их швырнула мощная длань судьи и уже не обращая внимания друг на друга, похрамывая, поплелись в разные стороны. Один к биологам, другой к генетикам.

— Да, друзья,— чесал языком без перебоя Триго-Хрумп,— такой футбол нам не нужен! Но вот мяч снова возвращается на поле.., ах, какая неприятность и в такой момент, ай-я-яй! Подтяжки надо носить, молодой человек, подтяжки, если трусы падают и завязывать их на шее бантиком. Да-а, а не скрывать свои мощи за широкими трусами. Я про тебя говорю, голозадый! И не огрызайся, я все равно ничего не слышу, здесь...

— А представляете,— сказал Хиз Брудо Мадо и не только Мадо, а и всем остальным почетным своим соседям,— что нес бы на его месте кто другой, ведь Триго хотя бы был спортивным журналистом.

— Надо полагать, под "кто другой" вы меня имеете в виду?— спросил Радин

— Надо,— нагло подтвердил Высоколобый.

— Тоже мне, великий ботаник,— отвернулся в сторону Радин,— все равно, я лучше комментатора.

— ... Бабах идет в атаку, сзади его подстраховывает Луб,— продолжал Триго-Хрумп,— И, кажется, этот патлатый брюнет, о, да это же наш механик, третий в сцепке Бабаха и Луба. Лувэн отходит в защиту. Его игроки оттягиваются назад, к своим воротам. Может быть, Лувэн выдохся и больше не способен атаковать? Впрочем, надо признать, что команда Бабаха все-таки сильнее... Тройка Бабах, Луб, механик прорывается в штрафную Лувэна, Бабаха поддерживают другие игроки. Вот Луб направляет мяч вдоль линии ворот Лувэна, а там, а там... Го-о-ол! Еще один, еще один гол в ворота Лувэна...

Зрители на земле бушевали.

Мадо и профессора, кроме Хиза Брудо — встали со стульев.

— ... Гол в ворота Лувэна забил... Стоп, друзья. Судья чем-то недоволен. Он делает резкие жесты.., он не хочет засчитывать гол. В чем дело? Треда показывает, что мяч в ворота попал от руки игрока. Ну, что же, судье виднее, на то он и бегает по полю без пропеллера. Вот сам Бабах что-то объясняет судье, но Треда отрицательно мотает головой. Все, судья окончательно показывает — гол не засчитан...

Мадо и профессора опять сели на стулья.

— Хиз,— спросила начальник лагеря — а ты чего не встал, тебе не интересна твоя ставка? Проиграешь или выиграешь?

— Игрок Бабаха сыграл рукой,— не переживая, спокойно произнес Хиз, — Я это видел.

— ... Да, друзья, хоть гол и не засчитали, но команда Бабаха не падает духом. Они снова владеют ситуацией, активно перемещаясь по полю. Бабах применяет новую тактику длинных передач, растягивая команду Лувэна на всю площадь поля, не давая Лувэну сконцентрироваться и провести массированную атаку на свои ворота.. Да, друзья, более техничные бабаховцы легко уходят от игроков Лувона. Однако, до конца матча осталось всего ничего, только 15 минут, счет 1:1, а команда Бабаха, по-моему, просто увлеклась перебрасыванием мяча на. дальние дистанции. Или это просто... неожиданно, вся команда Бабаха, словно сорвавшись с цепи, рванула на половину поля противника. События нарастают с катастрофической быст... они уже у ворот Лувена, удар, еще удар и вратарь уже просто не в силах дотянуться до мяча. Буквально.., буквально в нескольких сантиметрах, да, друзья, в нескольких сантиметрах от штанги мяч влетает в ворота. Гол, гол под самую штангу ворот. Наконец-то, наконец-то сам великий Бабах продемонстрировал нам свое футбольное мастерство...

— Все,— довольно промурлыкал Хиз и щелкнул пальцами,— Лувэн проиграл. Считайте деньги.

Болельщики скандировали:— Ва-а-бах, Ба-а-бах!

Лидо Девина посмотрела на часы и, печально, полезла в карман за чеком.

— Не расстраивайся, Лидо,— жизнерадостно сообщила Мадо,— кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Тебе повезет в другом.

Радин, уже подсчитывающий в уме свой выигрыш, не справился с этой задачей и полез в карман за компъютером.

— ... Да-а, друзья,— разорялся комментатор, он же Триго-Хрумп, ассистент профессора Куниклады — а вот и финальный свисток. Судья громко хрипит и машет руками. Все, футбол окончен...

— Чего судья делает?— удивленно спросил кудрявый Рудах

— Свистит, коллега, свистит,— ответила Мадо

— Ну, что, пошли? — вставая со стула, сказал Хиз Брудо.— Раз судья хрипит, ничего интересного уже не будет.

— Не понял,— возмутился Радин.— Как это пошли? А деньги?

— Какие деньги?— спросила Мадо.

— Как какие?— чуть не захлебнулся от желчи химик.— А ставки, ставки, что мы делали?

— Не было никаких ставок,— невозмутимо ответила Мадо.— Профессор,— обратилась она к Куникладе,— разве были какие-то ставки?

— Не было,— не моргнув глазом, соврал биолог.

— Вот видишь,— поворачиваясь к Радину, сказала Мадо,— не было никаких ставок.

— Как, как не было?— едва не плакал химик.— Ты же сама сказала 3 к 1 против Лувэна и Хиз делал.

— Ничего я не делал,— пожал плечами Высоколобый,— не надо меня впутывать.

— То есть, как не делал? — все пытался восстановить истину Радин...

— Раскатали Радина,— наблюдая за профессорами, сказала Аника,— даже, вроде как, жаль его.

— Кого его?— недоуменно спросил Хьюк

— Радина,— пояснила Аника.

— Какого Радина?— с таким же дубовым выражением лица, переспросил Хьюк.

— Ну, да,— ухмыльнулась Аника,— ты еще кретина изобрази.— И добавила— У тебя сейчас хорошо получится.

— Ну ладно, ладно,— осклабился биолог,— не вышло и не надо...

-... Команды строятся в центре поля и недавние соперники пожимают друг другу руки. Причем некоторые так увлеклись, что даже желваки на скулах выступили. Да, друзья, и пускай у нас есть проигравшие и есть победившие, все равно, как говорил мой дед, 18 лет отсидевший за мошенничество...

Игроки, сопровождаемые болельщиками, уходили с поля. Усталые, потные и грязные. Одни радостные, другие просто усталые.

— ... а уж он-то знал, что говорил — озвучивал последние фразы своего сегодняшнего выступления Триго-Хрумп , — победила дружба. На этом, друзья, я прощаюсь с вами. Репортаж вел Триго-Хрумп.

Прихватив стулья, последними уходили профессора.

— Радин,— остановила химика Аника,— возьмите, вот ваш выигрыш,— и протянула ему несколько расписок — чеков.

— Бери-бери,— покровительственно сказал Хиз Брудо, перекладывая стул из одной руки в другую,— пошутили мы. Были ставки, Правда, выигрыш малипусенький — почти все ставили на Трехугольника.

— Хоть маленькая копейка,— поддержала Высоколобого Мадо,— но главное участие. Стул, только, не забудь от радости. А то сидеть было удобно, а тащить никто не хочет.

— Два метра тащить,— пожаловалась Лидо Девина,— а так неудобно.

Осень на планете все — таки вступила в свои права. Заметно похолодало и ходить в маечке или полуголым, как это делали совсем недавно, теперь мало кто отваживался. Экспедиция завершалась. Профессорские командировки заканчивались и, хотя, Мадо не оглашала список решивших продлить контракт еще на один срок, но и так было ясно — желающих будет немного. Кто-то не хотел терять место в университете — институте, где преподавал наряду с научной деятельностью, как Xиз Брудо из университета федерации или Лидо Девина из того же университета. Кто-то больше не мог без содрогания смотреть на унылую пустоту голой планеты с ее взбалмошным характером, еще кто-то стремился делать карьеру дальше и планета уже стала пройденным этапом, а кому-то, было все равно, по большому счету, где работать, но на Тешике — родной планете, было уютнее, теплее, удобнее и так далее.

Твердо решили продлить каникулы у черта на куличках только четверо — начальник базы Мадо Ружич, профессор геологии — Лувэн и Хьюк с Аникой. Ну, еще сомневался Куниклада, биолог. И у каждого из них были на то свои причины. Однако то, общее, что заставило их всех принять решение о продлении контракта на планете, проскальзывало у них всех во фразах, в специфических недомолвках и непонятных словах. Единственное, на чем настаивали желающие остаться — попасть на пару недель домой, на Тешик. Все-таки четыре с половиной месяца на далекой планете, да еще плюс месяц перелет туда-обратно давали себя знать, сказывались на общей усталости и хотелось просто повидать родных, посидеть с друзьями и доложиться по начальству. В общем, как-никак, нужно было провести с пол-месяца дома.

В последний вторник месяца на базу стали опускаться ракетоподобные катера класса "планета-орбита". Вернее, не на базу, а на специально подготовленную для этого площадку. В получасе лета на глейдере. При желании посадку катеров можно было даже наблюдать прямо с базы — плоский ландшафт позволял это, а уж гулкие хлопки сопровождавшие вхождение катеров в атмосферу, точно слышали все.

Мадо с утра сидела за столом в административном центре, то есть в своем доме и как начальник лагеря пыталась осознать, что, собственно, еще можно оставить на базе, а что крайне важно взять с собой. Конечно, строения базы со всеми их принадлежностями, движимым и недвижимыми кроватями, столами, шкафами — ввиду сильной удаленности исследуемой планеты количество предметов, создаваемых силовым полем было сильно ограничено и жители базы пользовались большей частью обычными классическими пластмассовыми надувными лежаками, тумбочками и так далее — их с собой не увезешь, это ясно. Все это оставалось и консервировалось. Раньше, чем через месяц, из-за прогнозируемых космических возмущений в этом районе, на планету никто не прилетит. Глейдера, шлюпы и прочая техника тоже оставалась в лагере, в ангаре и консервировалась, а вот образцы флоры и фауны... "Гений от химии" Радин хочет утащить с планеты весь свой багаж, все свои химические кислоты, реактивы и соединения. Все эти колбы, пробирки, склянки — в невероятных формах и огромном количестве и надеется, что таможня все это пропустит. И что, все-таки, делать с остатками первичной флоры и фауны, находящимися в лабораториях? Кидать без присмотра — могут сильно подпортить как сами лаборатории, так и то, что остается в них. Впрочем, могут и не подпортить — шаманить в таких вешах, дело темное.

— Вот, если бы прилетела сейчас смена,— мечтала начальник лагеря,— оставила бы им все и не болела у меня голова.

Однако, Мадо сама, с одобрения коллег— профессоров, послала в университет Федерации — организацию, отвечающую за научную сторону проекта, доклад о желательности сделать временный перерыв в работе экспедиции , перерыв на несколько недель, пока не дадут первые всходы труды ботаников, биологов и генетиков из экспедиции Мадо.

— Надо как-то выкручиваться,— думала начальник базы.

За окном, как всегда и как обычно, кропал мелкий дождь.

— Осень.— подумала Мало. Начальник базы встала и подошла к окну.

— На планете осень,— добавила она.— Почти, как дома.

Деликатный стук в дверь снаружи, с улицы, возвестил, что кто-то пробует свои силы на дверях, ведущих к начальству.

— Мало, ты здесь?— вопросил профессор Куниклала, топчась на крыльце лома.

— Здесь, здесь,— отозвалась начальник лагеря,— с утра здесь.

Профессор, сняв шляпу — единственный на базе, кто носил сей головной убор, вошел в помещение.

— Мало,— сказал он, — может ты разрешишь мои сомнения.

— Если,_по поводу образцов, ничего сверхнормы,— отрезала начальница базы.

— Нет-нет, — поднял обе руки Куниклада, успокаивая Мадо.— Боже упаси! Я о другом.

Мадо навострила уши, о чем это, о другом?

— Догадываюсь. Мало, я о некоторой связи между событиями, всполошившими базу 3 недели назад и четверкой, изъявившей желание остаться в местном дурдоме еще на один срок. И, думаю, что кто-то из этой четверки или что-то, зависящее от этой четверки, спровоцировало те самые известные "баталии". И, пожалуй, все-таки, это кто-то. И, если, откинуть, по определенным причинам, тебя и Анику, то.., — Куниклада замолчал. — Мадо, это Хьюк?— неожиданно спросил биолог.

Начальник базы вздрогнула. Вопрос не то, чтобы застал ее врасплох, но оказался неожидан.

— Знаешь, Куниклада,— старательно подбирая слова, сказала Мадо, — Ты меня не провоцируй, я и сама брожу в потемках. Вроде бы сходится на Хьюке все, но, вот, чего-то не хватает, какой-то ерунды. Вось яка цаца,— добавила начальница лагеря, переходя на наречие поселенцев Прибиа на Тешике — 2.

— Мадо, ты, конечно, мне не скажешь...

— Не скажу,— без экивоков прервала профессора Мадо.— Извини, Куниклада, но не скажу. Да, ты и сам это понимаешь, слишком все бредово.

— Ну, и ладушки,— произнес Куниклада,— спасибо и на том. Будем считать, рандеву состоялось, но по известным причинам, стороны не смогли договориться и остались при своих сомнениях Что ж, спасибо и за это,— еще раз повторил биолог.

— Да, не за что,— отозвалась Мадо и опять взялась за бумаги на столе.

Куниклада, выходя, аккуратно прикрыл за собой дверь.

За окном взвился и ушел в небо очередной грузовой глейдер — их на базе числилось аж 3 штуки — увозя с собой химиков. Мадо, стараясь, хотя бы на полдня раньше избавиться от общества Радина — надоел он ей до чертиков, первыми поставила на отправку именно химиков.

— Тьфу ты,— в сердцах произнесла Мадо, увидев в окно торопящегося к ней, никуда не .улетевшего, Радина.— Зараза, он еще, оказывается, здесь.

В углу комнаты заскрипела дверь, ведущая с подземного перехода, и на Мадо глянула бесстрастная физиономия Рима, еще, как бы, не совсем вступившего в чертоги административного центра.

— Рима,— скороговоркой заговорила Мадо, быстро втаскивая помощника геолога в помещение,— ты обязан выручить меня. Сейчас сюда явится Радин,— Рима молча хлопал глазами,— сделаешь вид, что я ушла. Он у меня уже в печенках, этот химик, со своими колбами, — пояснила Мадо помощнику Лувэна, торопливо покидая административную половину жилища и удаляясь в личные апартаменты.

На крыльце административного центра послышались шаги и в помещение, как и положено Радину, с шумом и грохотом ввалился "великий" химик.

— Мадо,— требовательно сказал Радин, — мои реа.., — но тут он, наконец, узрел одинокую фигуру в сером комбинезоне, расположившуюся в центре зала и с интересом наблюдающую за ним и угрюмо спросил:— А Мадо где?

Помощник Лувэна развел руками. Сей факт не привел Радина в восторг, он злобно зыркнул на Рима и, развернувшись на 180 градусов, покинул административный центр.

Едва химик исчез, начальница базы вышла из покоев.

— Спасибо, Рима,— с благодарностью произнесла Мадо, — торжественное собрание в твою честь состоится после дождика в четверг. Премию за то, что ты спас начальницу от Радина не обещаю, но лишний пончик в столовой дам. Главное, ты только не забудь его взять.

— Ага,— сказал Рима, — не забуду.

— Так, тебя Лувэн ко мне прислал?— уточнила начальник лагеря.

— Босс просит документы по характеристикам обьекта "х", выловленного в море,— сказал Рима,— Лувэн хочет сравнить их со своими заметками.

Мадо, не говоря ни слова, удалилась снова на свою половинку дома и, вернувшись, протянула Риме мено — карточку. Как и геолог, Мадо не доверяла только компьютерам и хранила копии в мено-карточках.

— Смотри, Рима,— предупредила она помощника Лувэна,— не потеряй. Голову оторву, если что. Продублировать не успела, свою отдаю.

Рима молчаливо положил карточку в нагрудный карман и демонстративно прогладил рукой липучку на кармане. Затем вопросительно посмотрел на Мадо. Начальник базы_улыбнулась и кивнула, отчего длинные волосы Мадо, с утра уложенные в хитроумную прическу, но не закрепленные, рассыпались по плечам. Тогда Рима еще раз открыл рот и изрек: — Треда передает вам нижайший поклон и скромно интересуется, как здоровье нашей многоуважаемой начальницы и не проявит ли она свою высочайшую милость и не отправит ли его ближайшим рейсом на космодром?

— Не отправит.— ответила Мадо, — но, сначала вы, также, соблаговолите спросить Треду о его ценном здоровье, а уж потом передайте ему, что, как только подойдет его очередь, так он, сразу и полетит. Я, лично, сообщу ему об этом.

— В таком случае, мадам, позвольте откланяться, — произнес Рима и добавил: — и на этой высокой ноте закончить наш разговор, от греха подальше.

Не став задерживаться, Рима удалился.

— Вот те бабушка и юркнул в дверь,— сказала себе Мадо.— Совсем не ожидала от Рима такого реверанса, совсем не ожидала.

Когда с базы уже в 7 раз стартовал измордованный грузовой глейдер, Мадо Ружич, все проверив и предварительно убедившись, все же, в отсутствии Радина, наконец, решила выбраться из домика на теперь полупустые улицы лагеря. Вооружившись прозрачным зонтиком — водонепроницаемая одежда, конечно, достижение науки, но зонтик из силового поля лучше — начальник базы осторожно сошла с крыльца и ступила на грустную пешеходную дорожку. Значительная часть обитателей базы уже покинула свои дома, законсервировав лаборатории и линии подземного перехода и лишь возле мини — квартала генетиков, под тем же самым нудным мелким дождем, еще суетились остатки этих генетиков и кучка техников — подчиненных Трехугольника — сам великий чиновник принимал прилетающих с базы людей и грузы на космодроме — да еще геологи с Лувэном во главе.

Увидев, выходящую из дома Мадо, Лувэн пошел к ней навстречу.

— Составишь компанию?— кокетливо спросила начальник лагеря, накрывая геолога зонтиком.

— А, что, можно?— поддерживая заданный тон, спросил Лувэн.— Тогда давай вместе. Кстати, карточку я скопировал, тебе вернуть сейчас или потом?

— Потом, я уже все запаковала,— сказала Мадо и, заметив непроизвольный жест Лувэна, поднявшего руку к нагрудному карману, прибавила:— А лишнего в карманах не люблю.

— Понятно, — взглянув на комбинезон, туго обтягивающий грудь Мадо, сказал геолог.

— Что понятно?— уловив взгляд Лувэна, неприятно осведомилась Мадо. — Чему ухмыляемся? Сейчас выкину из-под зонтика.

— Не надо,— серьезно произнес Лувэн и, сразу, перешел к делу. — Собственно, проверка наполовину закончена. Подземную линию мы перекрыли, там порядок. Ангар тоже проверили, нареканий не будет, почти закончили с лабораториями. Остались жилой комплекс, твой дом и одна лаборатория.

— Почему одна?— спросила Мадо.

— Мадо, а когда ты последний раз видела Радина?— вкрадчиво спросил Лувэн.

— А, где-то, с полчаса назад, — безмятежно сказала начальник лагеря, — но он, слава богу, уже уле... — Мадо нехорошо воззрилась на геолога. — Нет, я убью его. Где он?

— До сих пор в лаборатории, — ответил Лувэн. — Стережет свои ящики.

— Я его убью, — забормотала Мадо. — Я же его.., собственными руками задушу. Бери своих орлов, Лувэн, пойдем разбираться.

— Одну минуту,— сказал геолог.— Круах, Нидо, Румик,— позвал он самых внушительных членов своей эвакуационной команды — в качестве дополнительной нагрузки, Лувэн возглавлял на базе авральную команду и все ситуации по расконсервации лагеря и, наоборот, эвакуации оного, входили в его компетенцию. 3 техника, названые им, как раз и состояли в эвакуационном отряде геолога, — идемте со мной.

— Я бы с удовольствием забыла его здесь,— злорадно сообщила Лувэну Мадо, направляясь к лаборатории Радина,— но он же здесь такого натворит...

— Представляю, скольких бы ты людей облагодетельствовала, — сказал Лувен, — но планету жалко.

Подобравшись к дверям лаборатории, где чах над колбами химик, Мадо грозно потребовала: — Радин, открой двери!

— Ага, сейчас же,— раздался голос изнутри — дождетесь. Ты, небось, команду Лувэна с собой привела?

— Радин, не зли меня, — сказала Мадо,— через полчаса на базе никого не останется, кроме тебя.

— Два, только два ящика прошу взять с собой,— с надрывом, всплакнул с той стороны дверей Радин и, судя по звукам, попытался сделать "лужу".

Мадо с опаской прислушалась — только химика, свихнувшегося на своих колбах, ей не хватало.

— Радин, — успокаивающе произнесла начальник лагеря,— катер еще может взять на орбиту твои колбы, но капитан транспортника, ты же сам слышал, прилюдно обещал выкинуть за борт всю контрабанду, в чем бы она ни была — в ящиках, мешках, колбах, пробирках, ретортах или молекулярных цепочках. Ну, скажи, умный ты наш, зачем на орбите 2 ящика с мусором?

— Не одна таможня не выплавит из моих растворов драгоценные элементы,— проплакал из-за дверей химик.— Все, — резко заявил он,— пока не возьмете мои ящики, я отсюда не выйду!

— Шантажирует, гад,— отметила Мадо.— Ну, что ж, Лувэн, давай своих ребят.

Три "спецназовца" геолога приблизились к дверям лаборатории, подперли ее плечами... Услышав подозрительный шорох возле дверей, Радин громко взвыл: — Живым не дамся! — и начал придвигать что-то тяжелое ко входу в лабораторию. Впрочем, на помощников Лувэна это не подействовало. Узрев, что, несмотря на все свои угрозы, двери в лабораторию понемногу открываются, Радин метнулся к своим родимым ящикам, оставленным на время борьбы без присмотра, но, в этот критический момент, был пойман за ногу длинноруким Нидо.

— А-а-а,— заверещал Радин,— волки позорные!

— Так, все понятно,— сказал Лувэн,— вяжи его ребята. Покрепче, покрепче,— командовал геолог, без всякой жалости скручивая силовым жгутом руки и ноги бьющегося в мощных руках техников химика. Радина спеленали, как дитя и на плечах Круаха и Нидо потащили к домикам генетиков, где стоял грузовой глейдер.

Румик. вместе с Лувэном, осмотрели лабораторию химиков и, пока Мадо снаружи ковыряла силовые щиты на окнах — привычка, что поделаешь, дома бы и в голову не пришло проверять плотно ли закрыты окна. А здесь, стихия, черт ее побери, надо проверять и двери и окна, и как они закрыты! -заварили наглухо двери в лабораторию. Ставить двери на силовые опоры уже не хватало времени.

Через полчаса, как и предполагалось, Мадо, последним рейсом грузового глейдера, рядом с командой Лувэна покинула затихшую базу.

Смотря, в последний раз, через экран глейдера на сиротливо остающеюся, мокнущую под дождем базу, с пустыми пешеходными дорожками и слепыми окнами домов, Мадо чувствовала себя так, будто предала друга. Четыре месяца база была ее пристанищем, 4 месяца Мадо ела, пила, спала, решала какие-то проблемы на базе — вон, в том опустевшем сейчас домике. И, вот, теперь все. Она видит базу в последний раз. Нет, конечно, нет, через месяц — полтора она снова вернется, она будет здесь, но это будет уже другое время и база будет не та, потому что дважды войти в одну реку нельзя, да и люди на базе будут другие.

На импровизированном космодроме, держа над головой зонтик, глейдер встречал почетный чиновник, великий и ужасный Бабах, он же Трехугольник. Гнусно осклабившись, Трехугольник наблюдал выгрузку членами команды Лувена Радина. Бывшие подчиненные Бабаха, крепыш Круах и узкоплечая каланча Нидо, под мелкими струйками льющейся с неба влаги, тянули из глейдера за тощие ноги спеленатого химика.

— Ну, что, додергался, засранец?— полюбопытствовал чиновник, крепче затягивая узлы на теле химика.— Будешь еще выпендриваться?

Радин беспомощно взглянул на уже экс-администратора и кулем провис на жгутах.

— Так-то, — сказал 1'рехугольник,— и никто тебя, родимого, не развяжет.

Химика бросили сверху на его же собственные ящики возле одного из планетарных катеров, укрыв для приличия куском какой-то дерюги.

— Надругаться над тобой, что-ли?— стоя под зонтиком, возле лежащего на ящиках и мокнущего Радина, задумчиво произнес бывший администратор базы.— А, впрочем, тебе и так будет не сладко, — добавил он и последовательно, шаг за шагом, обрисовал гениальному химику, как именно ему будет не сладко. Начиная с того, что химика поселят, по личной просьбе дока, доктора, в одной каюте с ним, с врачом и кончая обещанием лагерного. костоправа ночью собственноручно прирезать химика и выколупать ему глазки. Естественно, за все хорошее, ибо самым нудным и самым паршивым пациентом врача на базе, конечно, был Радин.

— В общем, сам понимаешь, — не отпуская взгляд Радина и давя на него своим авторитетом, веско добавил чиновник, — я надеюсь довезти до родины только твой хладный труп...

Пока Трехугольник прилежно пугал Радина, Мадо со товарищи — Лувэном, Хизом Брудо и Куникладой, натянув на головы широкие капюшоны, решили совершить марш-бросок по космодрому.

Всюду стояли лужи. Шум и гам сыпались с разных сторон. Иглы орбитальных катеров торчали вверх, устремленные в серые, сочащиеся реденькой водой, небеса. Лифтовые шахты на нижних ярусах катеров, открытые всеобщему обозрению, были закиданы чемоданами, сумками, криками, ящиками. Везде возле шахт грудились коробки с материалами исследований и толпились выделенные профессорами — по несколько человек от каждой группы — члены погрузочных команд ; от ракеты к ракете бегало несколько потерянных пассажиров из бывших физиков, химиков или генетиков... В крайнюю ракету, в грузовой лифт, помощники Лувэна загоняли глейдер, тот, который уже некому было возвращать на базу.

— Давай, давай, — слышался там голос Римы.

Запыхавшийся Бабах догнал Мадо.

— Ну, что? Все в порядке? — спросила начальник лагеря.

— В порядке, — вытирая платком капельки дождя, попавшие на лицо, сказал чиновник, — Закинули родимого.. . В третью ракету, под присмотр Треды.

— Он не простынет?— с тревогой спросила начальник лагеря.— Под дождем все же лежал.

— Да, нет. Доктор обещал накачать его таблетками. По самые уши. Еще потеть будет... от страха,— после секундной паузы тихо добавил. чиновник. — Кстати, это не родственница Треды там орудует?— перевел разговор Бабах.

Мадо и все, кто находился с ней — Куниклада, Лувэн и Высоколобый, остановились и повернули головы в направлении, указанном Трехугольником.

Неугомонная родственница генетика, прямо под громадным крылышком ракеты, старательно вытряхивала душу из здоровенного пухнатого биолога. Биолог, которого рыжеволосая воительница держала за шиворот, монотонно повторял:— Не брал я твоего чемодана., не брал я твоего чемодана, не брал... — но даже и не пытался освободиться из рук девицы. Родственница Треды методично трясла его и время от времени пробовала оторвать от земли, что ей явно было не под силу. Биолог пыхтел, горбился и терпеливо сносил все действия химички.

— Однако,— чисто словесности ради, произнес Лувэн.

— Ну, что с ней делать?— вопросила Мадо.— У девицы патологическая ненависть к биологам.

— Может, тоже упаковать и к Радину за компанию? — подал предложение Бабах. — Хорошая была бы парочка.

— Мне Радина надо живого довезти,— сказала Мадо.

— Такую закуешь,— критически глядя на девицу, почесал рыжую голову Лувэн,— с ней только Треда и справится. _

— Да — а,— протянула Мадо, — может ей самой голову открутить... и, вроде, толковая девица. Кто знает, у кого работает эта вырвиглаз?— спросила Мадо.

— У Радина же и работает, — ответил Бабах. — Но, Радин сам, того, неактуален.

— Может, пусть Рудах возьмется за нее?— сказал Куниклада.— Они с Радином вместе работают.

— Не согласен,— категорически отверг идею Хиз Брудо.— У нас не детский сад. Сам Радин пусть контролирует ситуацию, сам распустил группу, сам пусть и отдувается. Что, мы будем сопли ходить ему вытирать? Мы все были молодыми.

— Ну, ладно, ладно,— сказала Мадо,— не кипятись. Пускай так и будет, там Радина уже развязали?— спросила она у Трехугольника.

— Развяжут после старта,— ответил Бабах.

— Отправь хотя бы Риму, проводить эту бой-бабу на место,— обратилась Мадо к геологу,— а то, сотворит что-нибудь по дороге.

— Уже,— ответил Лувэн, пряча куда-то за дебри своей, огненно-рыжей, бородищи крошку — мобильник. Лувэн, как самый хитрый, имел в наличии 2 мобильника — один обычный и второй, в часах, для своих, для работы со своими ассистентами. Часы он потерял, поэтому пользовался новым крошкой-мобильником.

Начальник лагеря со товарищи, опять посмотрели в ту сторону, где вытрясали душу из пухнатого биолога, однако девицы уже и след простыл. Лишь_Рима, на бесстрастном лице которого никогда ничего не отражалось, стоял на том месте, где была девица и ногой царапал мокрый гранит площадки. Увидев, что начальство смотрит на него, помощник Лувэна улыбнулся.

— Быстро работают,— заметила Мадо.— Право слово, молодец. Однако, идемте дальше, коллеги. Кстати, вы списки людей сверяли?— поинтересовалась Мадо у профессоров.

— Пока все на месте,— опять, с ответом за всех, влез Бабах, он же ответственный за прием людей и грузов на космодроме. — По спискам, на месте,— уточнил он.

Возле одного из орбитальных катеров, Мадо увидела Хьюка, носящего ящики в открытый лифт ракеты.

— Он сильно изменился за последний месяц,— произнес за спиной Мало Хиз Брудо. Высоколобый смотрел туда же, куда и Мадо — на молодого биолога. — Улыбчивый парень стал другим. Порой меня путает его взгляд, слишком всепонимающий и древний. Не знаю, к радости это или к сожалению,— заключил Хиз.

— Самое смешное,— сказала начальник лагеря,— похоже, что ни Хьюку, ни Л-л... — Мадо посмотрела на Высоколобого — ... всем другим радости это не прибавило.

Лувэн отвернулся в сторону. Куниклада, наоборот, взглянул на Мадо и лишь Трехутольник, как и Мадо и Хиз Брудо смотрел на таскающего, рядом с остальными биологами, ящики Хьюка.

— Адимас,— неожиданно позвала Мадо молодого биолога.

Хьюк оглянулся. Затем что-то сказал напарникам и подошел к Мадо.

— Пожалуйста, Адимас,— попросила начальник лагеря,— я слышала, ты хорошо рисуешь. Сделаешь мне набросок с этого космодрома?

Биолог опустил с рук силовые защипы — перчатки и смутился.

— Я попробую,— коротко сказал он.

— Я видела твои последние рисунки, Хьюк,— призналась начальник лагеря,— у тебя в руках есть талант.

— Не надо, Мадо,— покраснел биолог,— я рисую, как вижу.

— Ты хорошо видишь, парень,— одобрительно сказал Высоколобый.— Жутковато только — вечер, дорога, люди в странных одеяниях и человек на кресте. И этот человек, этот... в общем, весь мир в глазах этого человека!

— Мадо,— сказал Трехугольник,— может и мне, наконец, ты растолкуешь, в чем дело. Ведь ты же знаешь ответ, не так ли? Я видел одну из картин Хьюка и мне стало немного не по себе. Корабли диковинные, море сине-зеленое, берега чудные и люди на корабле и самое смешное — я всех их знаю. И корабли, кажется, сквозь время плывут. Что это значит и почему вы, ты, Лувэн, помощники Лувэна, этот физик Шаул, еще какие-то люди с базы — там, на

кораблях?

— Стоп,— предостерегающе подняла руку Мадо.— А это уже лишнее. Вопрос есть, ответа не будет. Его просто не существует! Тебе не даст ответ даже Хьюк, ведь так, Хьюк?— спросила Мадо у биолога. Хьюк и понять не успел, что его спрашивают, как Мадо продолжила: — И, вообще, господа, что мы стоим, как оградки на могилах, давайте пройдем дальше. Хьюк, ты с нами или как?

Биолог растерянно кивнул

На дальнем краю поля, у крайнего катера, загружавшегося первым, химиками, уже никого не осталось и члены команды Бабаха зачищали площадку вокруг катера, но Хьюку вдруг сделалось плохо, ему показалось, он видит совсем иное...

... — Чао, бамбино!— и шаг вперед, рев моторов и свист двигателей.

— Чао, бамбино!— напряженные лица солдат в пятнистой форме.

— Чао, бамбино! — Яркий свет и солнце прыгает зайчиком по стенам и куполу космодрома.

Желтые лучи заливают помещение, плывут вдоль силовых опор.

— Чао, бамбино!— лязг и грохот бронетехники.

День сменяется вечером. Тускнеет солнце и темнеет свет. Лишь персонал на авиэтках и карах снует во всех направлениях.

— Чао, бамбино!— и девушка в красном, красивая девушка, поднимается по эскалатору.

Солдаты исчезают в трюмах кораблей и только угасающий день и девушка в красном...

Хьюк вспомнил это сейчас, стоя, с профессорами на маленьком пятачке, на космодроме, на далекой, далекой планете. Память услужливо отразила воспоминание — первое столкновение с рептилоидами . Никто еще ничего не знал, никто не видел этих существ, даже не были уверены, рептилоиды ли они. Но корабль-разведчик пропал на подходе к форпосту и люди погибли, успев сообщить о нападении. А Хьюк еще только учился на 2 курсе университета и в выходной приехал посмотреть на космопорт.

— Девушка кого-то провожала,— вслух сказал он. — Девушка в ...

— ... красном,— закончил за него, стоящий рядом Хиз Брудо. — И небо серое, — произнес Хиз, — и шпили катеров торчат вверх посреди голой земли. И тоскливо, будто покидаешь родину. А, впрочем... У каждого из нас была своя девушка в красном, — и, немного ссутулившись, Хиз отошел в сторону. — У каждого, — тихо добавил он.

На поясе у Мадо запульсировал сигнал вызова, посылая пятнышки света на мокнущий гранит. Мадо подняла трубку.

— Алло, борт номер 32-1 просит взлет.

— Кто на первом катере? — быстро спросила начальник лагеря Трехугольника.

— Рудах и химики,— ответил чиновник.

— Борт 32-1, взлет разрешаю, — сказала в трубку Мадо.

Катер на дальнем краю поля приподнялся и встал на воздушную подушку.

Работники Бабаха сыпанули во все стороны, подальше от катера и, отбежав метров на 20, стали к нему спиной. На какую-то долю секунды пронзительный свист затопил весь космодром и, почти сразу, угас. Махина катера взмыла в свинцовое небо и, прорвав тучи, скрылась в бездонной высоте.

— Первый пошел,— с завистью отметил Хиз Брудо, — сейчас Треда с остатками химиков на очереди.

Вскоре стартовали еще 2 орбитальных катера.

— Ну, все, коллеги,— сказала Мадо,— пора и нам на места.

— Тогда разрешите откланяться,— сказал Хиз Брудо.

— До встречи на звездолете,— добавил Куниклада.

И профессора направились к своим подопечным, загружавшимся в катера.

После ухода Хиза и Куниклады, с Мадо остались Бабах и Лувэн, которые — один со своими геологами, второй с остатками погрузочной команды — летели на последнем корабле, вместе с Мадо.

— Борт 4, на взлет,— скомандовала Мадо в трубку связи.

— Ну, вот и все,— с ноткой грусти произнесла бывший начальник лагеря, убрав трубку.— Мы остались одни. Еще 3 часа назад это голое поле было космодромом. Здесь стояли орбитальные катера, суетилась куча людей, а теперь.., вот. На все огромное поле 3 человека и один корабль. Видите, даже дождь решил, что нечего тратить силы на нас и прекратился. Вон, уже и солнце проглядывает сквозь тучи. Вроде домой улетаю, — пожаловалась и Бабаху и Лувэну Мадо,— а, кажется, наоборот, дом покидаю.

— Не плачь, Мадо,— улыбнулся, возможно, в первый раз так открыто за все свое пребывание на планете, бывший главный администратор и служащий замка Хах, Бабах. — Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Лувэн ухватился за свою огненную бороду.

— Давай, — просто сказала Мадо.

— Когда-то, давно, когда еще ни тебя, ни меня не было, жил на свете маленький мальчик. Был он любопытен, иногда упрям и в меру вреден, но когда он улыбался, казалось, ему можно все простить, любую поломанную игрушку, любую мамину любимую тарелку. А когда он плакал — а бывало и такое — казалось, у него такое горе, такое горе... А потом шли годы, дни накладывались на дни и мальчик рос. Он стал угловатым, более взрослым и уже улыбка у него выглядела иначе и плакать он почти перестал и на свои прежние детские забавы теперь смотрел свысока, но, по прежнему, от того , маленького улыбчивого мальчугана сохранился в нем восторженный взгляд на мир, на вещи, которые его окружали и детская наивная радость от общения с этим миром, со взрослыми в этом мире, с большими кораблями, плывущими возле его островов, с пассажирскими ракетами, уходящими утром на рассвете в голубые небеса, с папой и мамой, такими большими и высокими раньше, но почему-то, с каждым годом становившимися все меньше и меньше. И этот, детски-наивный свой взгляд на мир, юноша, теперь уже совсем не малыш, пытался выразить в фигурках, которые он лепил, показать в картинах, которые он рисовал. Но, как-то так вышло, что юноша уехал в другой город, в большой мир и стал там большим человеком. Без всякой оглядки на свой прошлый мир, на свои детские увлечения и на былые радости этого мира. Большой человек в большом мире. Ни шатко, ни валко текла его большая жизнь, меняясь вместе с большим миром. У бывшего мальчика появился свой мальчуган. И, вот, однажды, этот уже взрослый дядя попал в далекую-далекую экспедицию на далекую-далекую планету. Там, на этой далекой планете стали происходить удивительные вещи. И, вроде, планета была никчемная и земля голая на ней и ветры шумели сумасшедшие, а чем-то напомнила она ему старое, забытое прошлое. Острова, где он родился, море сине-зеленое... Напомнила детство,— и Бабах посмотрел на Мадо.— К сожалению,— добавил он, — на этом сказка кончается.

— А дальше,— спросила начальник лагеря.

— А дальше.., я всю жизнь делал что-то не то. Кто-то другой лепил, строил дома, делал проекты больших внеземных колоний, мастерил, писал книги, а я, а я поднимался по скучной служебной лестнице. Зачем я живу, Мадо? А, ведь, я рисовал, Мадо, хорошо рисовал.

— Хорошая сказка,— сказал Лувэн,— но моя, наверное, лучше. Я, хотя бы, делаю то, что мне нравиться.

— Значит, у тебя сказка со счастливым концом,— отозвался Трехугольник.— Тебе повезло.

На площадке перед последним катером уже никого и ничего не осталось. Ни единая живая душа не бродила вокруг корабля, не единая босая или обросшая голова не мелькала рядом с лифтом, ни одной коробки с чьими-то причиндалами не лежало рядом. Борт 32-5 одиноко стоял посередке большой, гранитной площадки — 2 дня угробила предыдущая экспедиция на доведение до ума этого странного, созданного самой природой космодрома. Горнорудным компаниям такое даже и не снилось, их грузовики садились где придется.

Солнце уже гуляло по опустелому космодрому, совершая променад по его каменному основанию, рисуя, в оставшихся после дождя лужах, сбившиеся с пути тяжелые, серые тучи. Тучи стремились в сторону моря, где до сих пор еще громоздились их мрачные собратья

Лувэн неожиданно полез за пазуху и, откуда-то, из недр своего комбинезона, извлек тот самый крошку-мобильник.

— Похоже, нас зовут,— сказал он, поднося мобильник к уху.— Да, да, идем.— И геолог опустил_руку. — Идемте. господа, нас просят на корабль.

На высоте термосферы, приблизительно от 600 км. и выше, планета, на мониторах ракеты, все больше стала округляться, превращаясь в гигантский, слегка вытянутый к полюсам, шар. Начали искажаться очертания отдельных морей и горных цепей. Мощная оптика орбитальных катеров высвечивала все более сужающиеся водные акватории и вытягивающиеся в линию хребты гор.

Вырвавшись за пределы планетарного тяготения, пройдя условную границу ее атмосферы, катера стремительно неслись к громадине межзвездного корабля., дрейфующего где-то на орбите планеты.

Первым стартовавший борт 32-1 уже казался микроскопической точкой на экранах идущих следом катеров.

— Ого,— сказала Мадо, входя в пассажирский салон катера.— Почти пусто.

Время взлета и первичного ускорения начальник лагеря провела в рубке пилотов — уговорила их нарушить ради нее инструкцию. Там, на самом верхнем ярусе ракеты, благодаря прозрачным стенам и колпаку, казалось, что рубка само по себе плывет в безбрежном воздушном океане, проходя один за другим атмосферные слои.

Выставленные кругами кресла пассажирского отсека, рассчитанные на несколько десятков человек, занимало от силы человек 10. В самом первом, идущем вдоль стены, ряду молча резались толи в карты, толи еще черт знает во что техники Бабаха, они же члены эвакуационной команды Лувэна. Листал компьютерную книжку один из механиков. Второй, вставив в уши музыкальные клипсы, с увлечением гонял на карманом компьютере животину-монстрика, производное от какой-то компьютерной игрушки.

— Лепота,— в сердцах сказала Мадо и уселась в кресло рядом с Бабахом, в третьем ряду, позади Лувэна и его людей В центре отсека, на круговом столбе-экране скользило заполняющее весь экран, во много раз увеличенное изображение оставленной планеты.

— К северу от базы, похоже, ураган намечается, — сказал Лувен, наблюдая за проплывающей на экране картинкой планеты. — Видишь, сполохи опять пошли?— указывая на экран, сказал геолог, повернувшись к Мадо .— Это, где-то, километров за 300 от нас, — по инерции, употребив слово "нас" по отношению к покинутой базе, произнес Лувен.

— А здесь, неплохо, — сказала, осматриваясь Мадо. — Сюда бы еще стюардесс,— добавила она, располагаясь поудобнее в кресле. — Вкусненькое что бы принесли.

— Окстись, Мадо,— произнес чиновник.— Какие стюардессы? Это же не пассажирский звездолет.

— Вот, дьявол, я и забыла,— сказала Мадо.— Совсем забыла. И, все-таки,— Мадо улыбнулась и потянулась всем телом в кресле, — все равно хорошо. Всего несколько часов и мы на орбите.

— Надеюсь, профессор Рудах встретит своих обидчиков и поможет им понять, как они чудовищно были не правы со своими прогнозами погоды, — усмехнулся Бабах, утопая в своем сидении.

— Кстати, Бабах,— обернулся к чиновнику Лувэн, сидевший впереди Мадо и Трехугольника,— а где твоя знаменитая шкатулка?

В салоне звучала негромкая приятная музыка, кто-то из техников догадался включить динамики — катер уже находился в зоне досягаемости станции звездолета.

— Ты не поверишь, — сказал Бабах,— чуть не забыл на базе.

— Ну, да, и в самом деле. — не поверила Мадо.— Разве такую забудешь.

— Господа,— на минуту музыка в динамиках прервалась,— просим всех пристегнуть ремни безопасности и приготовиться к торможению. Через полчаса начнется стыковка с кораблем-носителем,— И музыка опять возобновилась.

— Так скоро,— хмыкнул Бабах, застегивая ремень,— даже не ожидал.

— Не пропустит твою шкатулку таможня,— вернулся к разговору о шкатулке Лувэн, в оставшиеся до стыковки минуты он не знал чем заняться.

В салоне снова прервалась музыка и на секунду почернел экран визора. Мигнули светоносители салона, на какой -то миг стало тяжело дышать.

— Началось,— выдохнула Мадо.

— Пропустит, — не обращая внимания на начавшееся торможение, сказал чиновник.— Это подарок, реликвия.

— Конечно, реликвия,— поддел администратора геолог. — Из редкоземельных элементов.

— Какая разница из каких элементов?— возмутился Бабах.— Механик мне ее выточил на память из первого камешка, поднятого на планете.

— Знатный был камешек,— подначил чиновника Лувэн,— на целое состояние тянет.

— Поймал, поймал!— вдруг завопил механик, тот, который гонял на компьютере некую зверушку. Торжествующе держа перед собой в вытянутой руке компьютер, он радостно тыкал пальцем второй руки в маленький экран, показывая всем, что поймал. Его сосед, второй механик, аж подскочил от крика, а затем, не отрывая глаз от книги, молча отодвинулся в сторону. Тихо шебуршившиеся в своем углу техники с недовольством глянули на крикуна. От резкого крика механика один из них выронил карты и теперь все видели, что он жульничает.

— Фрэнни, — удивленно оборотился Бабах к всполошившему всех механику,— ты, наконец-то, поймал вошь, мучавшую тебя весь месяц?

Горлопан-механик, крепкий молодой парень с маленькими усиками , радостно кивнул, а потом, сообразил, о чем его спрашивают. Парень покраснел.

— Ничего, ничего,— поощрил его Лувэн.— Можешь не стесняться, сынок. И не такое бывало. В условиях экспедиции вырастить и укротить такую дикую зверюгу большой талант требуется.

Механика спас толчок, возвестивший о стыковке или, точнее, о посадке катера на внутреннюю палубу звездолета. Все были так заняты своими делами — техники разбором игры, то есть кто у них больший шулер, сосед-механик книгой, а Мадо, Лувэн и Бабах посадкой, что о опростоволосившемся механике просто забыли. Рима и Клу, как обычно, дремали с открытыми глазами, поэтому момент посадки пропустили.

Музыка сирены взрыкнула, заглушая все звуки в пассажирском салоне и замолкла. В тревожном вое сирены погасли последние нотки звучащей мелодии. В пассажирском салоне наступила тишины. Экран визора тоже заполнила чернота.

— Господа,— зазвучал приятный баритон в динамиках салона,— вы можете расстегнуть ремни безопасности, но, пожалуйста, подождите еще несколько минут и не вставайте.

— Поздравляю, — сказал Бабах, — мы на звездолете.

Техники перестали выяснять -кто кого надул и самый авторитетный, Круах, забрал у всех карты и сложил их в карман, естественно, свой. Механик, любитель компьютерных игр, скромно сопел в своем кресле и вид у него был отсутствующий — типа, я здесь совершенно ни при чем, проездом. Книголюб отложил книжку-компьютер и молча ждал, когда им разрешат покинуть катер.

— Господа пассажиры,— опять загудел голос пилота катера,— прошу прощения за задержку. Вы можете покинуть катер и перейти на звездолет. Пожалуйста, не забывайте личные вещи.

— Так, — скомандовала Мадо, — сейчас начнется столпотворение. Хватаем вещички и быстренько за мной,— и первая, схватив сумочку заторопилась к выходу на нижний ярус.

На пандусе внутреннего космодрома, посадочной площадке для орбитальных катеров, встроенной в звездолет, пассажиров встречали члены экипажа звездолета. Вернее, не на самом пандусе, а на выходе с него.

— Боже, царя храни!— сурово взревели динамики корабля, едва только первый прилетевший, молодая девушка, коснулась ногой посадочной площадки звездолета. С криком:— Чтоб вы все провалились! — девушка хлопнулась в обморок.

— Боже мой, я так и знала,— воскликнула Мадо. выходя из лифта орбитального катера,— что какую-нибудь свинью министерство нам, обязательно, подложит.

— А я все время думал, чего нам не хватает, — хмуро заметил Трехугольник, спускавшийся в лифте вместе с Мадо, — и теперь понял, капитана-монархиста.

— Ой-е-ей, какие люди!— неожиданно взревел он, растопырив пальцы, и, широко раскинув руки, двинулся, рассекая поток людей, выходящий из катеров, к выходу с мини-космодрома. — А я уже надеялся, только в гробу, в блеклых тапочках, Лузаля видеть!

Один из членов экипажа, встречающий гостей, стоящий спиной к пассажиро-потоку, узколицый смуглый крепыш с темно-русой стрижкой и нашивками офицера на форменной рубашке без рукавов, засуетился и, не поворачиваясь, попытался спрятаться за спинами своих товарищей. Поняв, что это ему не удастся, крепыш обернулся и, судорожно оскалив зубы, старательно помахал Трехугольнику.

— Бабах,— закричал он в свою очередь, расплываясь_до ушей в фальшивой улыбке и тоже всплеснул руками,— это ты, старый дурак? Дай, дай я тебя похлопаю по жирной заднице!

— Встреча старых друзей,— прокомментировал идущий рядом с Аникой и, по непроверенным слухам, завоевавший кусочек сердца сестры Хьюка, высокий худой биолог,— состоялась в строгой, торжественной обстановке. Высокие договаривающиеся стороны пожали друг другу задницы.

Между тем, поток физиков, биологов, химиков, генетиков и так далее, продолжал выливаться из катеров и струиться по пандусу к выходу на пассажирские палубы корабля.

— Ух ты, чмо служебное,— застряв у выхода с пандуса, обнимались Лузаль и Бабах,— столько лет тебя не видел. Я уже надеялся, что ты, наконец-то, дал дуба.

— Не дождешься, — не переставая обниматься, сказал Трехугольник.

— 7 лет тебя не видел и еще столько бы не видел, — говорил крепыш Бабаху.

— Ты не поверишь, но я тоже, — отвечал чиновник.

— Глаза б мои на тебя не смотрели, — чесал языком дальше смуглый Лузаль.

— Да ты совсем не рад нашей встрече!— все сильнее сжимал дружеские объятья Бабах.

— А чего тут радоваться?— пытался освободиться от лап чиновника Лузаль.— Такую пакость мне устроил.

— Ну, и катись к чертовой матери, — весь краснея от напряжения, произнес Бабах, однако объятий не раскрыл, а лишь сильнее сдавил Лузаля.

— Сам иди,— прохрипел узколицый крепыш, выворачиваясь из рук чиновника.

— Ну, и подумаешь,— обиделся Трехутольник, пытаясь додавить Лузаля.— Фифа какая.

— А вот уж дудки,— ответил Лузаль, вывернувшись, наконец, из захвата чиновника,— это мой корабль.

— Ну, и иди на свой корабль,— сказал Трехугольник, поняв, что удавить Лузаля не удастся и опустил руки.

— Ну и пойду,— потирая помятые места, морщился Лузаль.

— Иди, иди,— добавил Бабах,— козел старый.

— Господа, господа, неприлично же, — укоризненно произнесла, проходя мимо, Лидо Девина.— Кстати, Бабах, ты Хиза не видел? — И Лидо, на всякий случай, чисто символически обернулась, — а вдруг ботаник, как чертик из бутылки. где-нибудь выскочит,

— А когда мне багаж вернут — злобно допытывался Бабах у членов экипажа звездолета.

— Мадо Ружич, кто Мадо Ружич?— периодически вопрошал мужчина в форме офицера флота, космического, стоящий на выходе с пандуса.

— Господа, господа, — распоряжалась симпатичная шатенка из экипажа звездолета, — пожалуйста, не толкайтесь, не толпитесь, проходите по коридору направо, там стрелка нарисована для особо грамотных, в конференц-зал.

— Пританцовывает, уходя в тень Гамельнский Крысолов, уводя за собой мальчишек и девчонок.

— ... счастливые это коты, коты счастья. А всадник— есмь Хозяин. Сам Хозяин, — феакиец поправил угли костра. — Но все говорят разное, — феакиец вздохнул, -кто знает, где правда? Кто сказывает, что его сопровождают псы, огромные, здоровущие, кто — коты. Некоторые рысь видели. А мы, — сказал феакиец, — верим в котов. Да, и неважно, наверное, кто сопровождает его. Его и рисуют-то все по-разному — одни безбородым, другие длинноволосым, в шляпе широкополой. Ты садись, чужеземец, садись, в ногах правды нет.

Расслабился Странник и сел к костру. Случайно прибился он к племени на берегу звездного моря, но не жалел об этом. Скучно ему было одному. Все, все оставил он там, за дымкой жизни, той жизни. И склонил голову ниже Странник, чтобы не заметил старый вождь его внезапно нахлынувших слез, безмерно уставших глаз. Но не скрыть беду от пытливого взора феакийца, чует сердцем чужое горе вождь.

— Что ты прячешь свой взгляд чужеземец, зачем плачешь?— спросил вождь.— Что потерял ты, судьбу свою?

Еще ниже склонил голову Странник и плотнее закутался в плащ, подаренный Калипсо. Как, как сказать феакийцу, счастливому феакийцу, что давно, очень давно покинул Странник свой дом и мог честно себе признаться — не только волей обстоятельств... Тянуло-манило неизвестное, познать хотелось неведомое, но, но посмеялся над ним сошедший с ума Хронос и нет больше песчаного Пилоса и давно гуляет ветер там, где стоял Илион. И давно, уже очень давно в царстве мертвых та, единственная и неповторимая, что когда-то звала его любимым.

Понял мудрый феакиец — не нужно тревожить чужеземца, придет время — сам скажет, а пока... Вождь махнул рукой:— Спой, нам, аэд, о сыне ветров , о Страннике вечном из мифа Вселенной...

— Человеку плохо!— взвился на пандусе вопль-крик.

Врач экспедиции, только спустившийся с катера, расталкивая биологов, физиков, химиков бросился на крик. Трехутольник недоуменно завертел головой. У Мадо защемило сердце. — Нехорошо это, — подумала она. Все время, с тех пор, как Мадо ступила на борт катера, а теперь и звездолета, она подсознательно ждала неприятного сюрприза, инстинкт подсказывал ей — что-то должно произойти, что-то скверное — прощальный салют планеты. Мадо увидела фигуру, медленно, как во сне, разворачивающегося Лувэна.

— Хьюк,— поняла она.

— Врача, скорее врача,— кричали на пандусе.

Аника Луз, продиралась назад сквозь будто застывшие ряды людей.

— ... Улисс, Улисс, что же ты Улисс?

Врата, огромные медные врата. Солнце заливало ворота и стены с зубцами башен. Люди в гривастых шлемах стояли на стенах. Солнце... Шесть огромных воинов с трудом тащили толстенное, окованное медью бревно -таран к вратам. Большие щиты закрывали их от стрел. А на стене, над воротами, угрюмо толпились лучники Приама и солнце жгло их светом.

Из рядов дружинников, сгрудившихся позади него, вырвался крик:

— Одиссей! — и выскочил на колеснице храбрый Аякс. — Я с тобой, Одиссей!— И без страха, прямо перед огромными медными вратами, спрыгнув с колесницы, подхватил бревно-таран, стал рядом с Одиссеем впереди всех, не прикрытый ничем от стрел и копий, летящих со стен. Одиссей вцепился в таран и скомандовал: — Давай, Аякс! — И, набирая скорость, таран, все быстрее и быстрее понесся к воротам.

— Ба-бах!— глухим гулом отозвалась медь ворот.

— Ба-бах..! ... Улисс, Улисс, что же ты Улисс...

Врач, стоя на коленях, держал Хьюка за руку, щупая пульс, а второй, дрожащей, пытался набрать в шприц какую-то жидкость из пластиковой колбы в своем чемоданчике.

— Быстрее, быстрее,— просил он суетящуюся рядом, на полу, рыжеватую девушку, старавшеюся разложить на пандусе весь медицинский арсенал чемодана доктора.

Мадо растолкала людей, обступивших лежавшего Хьюка. Треда, сидя на корточках, осторожно массировал грудь биолога, расстегнув его комбинезон. Могучие ладони генетика сжимали и разжимали мышцы Хьюка, аккуратно ощупывая каждую жилочку. 'Куниклада суетился возле доктора, не зная чем помочь.

— Видишь, как получается,— сказал он, заметив Мадо,— а я обещал присмотреть за ним.

Наконец, врач справился со шприцем и воткнул его биологу в вену. А, затем, сразу, второй, выуженный из баула, раскрытого, все-таки, девушкой.

— Все,— произнес он и, секунду спустя, встал с колен, вытирая пот на лбу.— Все, что мог, я сделал. Должен успеть.

— Извините, вы Мадо Ружич?— молодой лейтенант экипажа коснулся плеча Мадо, присевшей на колени рядом с Хьюком.

— Возможно,— пробормотала Мадо. не вставая.

— Разрешите представиться, Вейч, лейтенант Вейч. Офицер по работе с пассажирами. Извините, госпожа Ружич, вы можете сейчас пройти со мной, я должен дать вам списки кают для ваших людей?

Мадо встала с колен.

— Вы сами будете этим заниматься или возьмете кого-нибудь с собой?— спросил Вейч.

— Да, да,— сказала Мадо,— вы правы, кого-нибудь возьму с собой. Одну минуточку... — она беспокойно оглянулась вокруг.

— Не волнуйся, Мадо — сказал Куниклада,— я присмотрю за Хьюком.

— ... Бабах, идем со мной,— попросила Мадо.

— Пропустите, пропустите, — требовала высокая женщина в белом, наброшенном поверх униформы, халате, пробиваясь к месту происшествия. 2 мужчин в форме экипажа звездолета, держа в руках обычные носилки, двигались за ней следом.

— Анима Рут, корабельный врач,— представилась женщина, в свою очередь опускаясь на колени возле Хьюка и ставя рядом свой медицинский саквояж. Скользнув взглядом по все еще лежащему на пандусе, рядом с Хьюком, раскрытому баулу со шприцами, колбами, таблетками, Анима Рут посмотрела на экспедиционного дока:— Коллега?

Док кивнул.

— Я сделал ему два укола,— сказал он, — теперь все зависит от его здоровья.

Анима Рут, подняла веки Хьюка и взглянула ему в глаза.

— Несите его в лазарет,— распорядилась Анима , обращаясь, непосредственно, к сопровождавшим ее мужчинам. Затем поднялась с пандуса.

— Расступись, расступись,— командовали помощники Анимы, унося биолога на носилках.

— Заходите ко мне, коллега,— попросту сказала корабельный врач, забирая свой саквояж, — 4 ярус, 1 галерея, там мой кабинет.

В конференц-зале, сумевшем, в конце концов, вместить всех прибившихся на борт звездолета, гостей встречал суровый мужчина в офицерском кителе, чисто выбритый, невысокий.

— Дамы и господа,— начал он, взобравшись на небольшое возвышение в центре зала и обращаясь к окружившим его членам экспедиции,— поскольку стульев на всех не хватает, мы решили совсем обойтись без них и, поэтому, прошу вас, немного потерпеть и выслушать меня стоя. Я, второй помощник капитана Адам Шем и я рад приветствовать вас от имени экипажа грузо-пассажирского звездолета "Амирани" на борту нашего корабля. На звездолете имеется, к вашим услугам, большая видео-аудио-компьютерная и разная другая — тека, книжный зал, персоналки, спортзал, дансинг с баром и косметический салон с парикмахерской и стоматологическим кабинетом. Кроме того, на корабле имеется медицинский отсек с лазаретом, массажной комнатой, сауной и восстановительным душем. Подробное расположение всех этих кабинетов вы можете увидеть на схемах в конце каждой галереи. 15 дней мы проведем с вами на палубах нашего корабля, на этой консервной банке и, надеюсь, вы останетесь довольны путешествием на "Амирани". Если же у вас в течении этих 15 дней возникнут какие-либо вопросы, вам с удовольствием ответят на них, — и 2 помощник капитана, театрально развернувшись, указал жестом на людей в форме экипажа звездолета, стоявших у входа в конференц-зал — данные люди. Вы все их уже видели на космодроме, они встречали вас на выходе с пандуса. Разрешите, представить вам этих людей — это офицер Лузаль, офицер Вейч, рядовая Рути — симпатичная шатенка сделала шаг вперед и задорно улыбнулась, в отличие от ограничившихся сухими кивками Вейча и Лузаля — и рядовая Гуна, к сожалению, сейчас отсутствующая, но вы могли ее видеть на пандусе — миниатюрная брюнетка с длинными волосами. Кроме того, по известным причинам, с нами сейчас нет и нашего дорогого медика, от которого зависит здоровье всего нашего экипажа и здоровье всех наших пассажиров, Анимы Рут...

— Надо полагать,— тихо клацнул кто-то языком о зубы, недалеко от Мадо и Трехугольника,— парикмахер и стоматолог — роботы, раз их не представляют.

— Ну, вот, как предчувствовала,— сокрушенно сказал девичий голос,— придется ждать до Тешика.

— Ага,— отозвался другой, мужской,— тебе можно и подождать, а Рика зуб сломала, что ей делать?

-... а теперь, с вашего позволения, я передаю слово вашему начальству, госпоже Мадо Ружич. Прошу, вас,— помощник капитана сошел с трибуны, уступая Мадо место.

Мадо Ружич вышла в центр импровизированного крута.

— Господа,— начала, в свою очередь, она,— первым делом, я попросила бы вас не шуметь и постоять еще пару минут спокойно, раз уж нас столько набилось сюда. Для распределения жилых кают, я прошу подойти ко мне руководителей групп. Начнем с биологов. Профессор Куниклада, вы будете первый.

Биолог, одетый в свой традиционный светло-серый комбинезон, как обычно поблескивая стеклами очков, подошел к Мадо.

— Профессор,— сказала Мадо,— забирайте вашу группу, чтобы они не галдели здесь. Согласно количеству людей, ваши каюты на 3 ярусе, первая галерея, номера со 2 по 8, четная сторона. Каюты 1 и 3 на нечетной стороне — это каюты ваши и Триго-Хрумпа, но Триго-Хрумпа я попросила бы еще немного задержаться — и Мадо вручила профессору стопочку пластиковых карточек с кодами кают. — Да, господа руководители групп, сейчас 15-00 по корабельному времени. Начиная с 16-00 вы можете получить свой багаж и багаж ваших людей на ярусе N6, на пандусе космодрома. По этому вопросу обращаться к Бабаху. И еще,— добавила Мадо,— в 19-00 прошу всех руководителей групп — с вашего разрешения, конечно. — начальник базы обернулась к Адаму Шему,— собраться в этом конференц-зале. А сейчас,— сказала Мадо,— продолжим. Профессора Адимаса пока нет и его заменит Триго-Хрумп. Триго, подойдите ко мне...

Несколько часов спустя, где-то между 17-00 и 18-00, направляясь, мимо шумно обживающих свои каюты и коридоры между ними и, посему, снующих по этим коридорам туда-сюда физиков, химиков, генетиков:

— Тин, я у тебя видел визорку?

— Ханка, дай светлячок, я уронил карточку куда-то под стол.

— Слышь, мужики, помогите даме мебель передвинуть.

— навестить в лазарете Хьюка, Мадо, на палубе 3 яруса, между 3 и 4 галереями встретила лагерного медика.

— Прошу прощения, Мадо,— сказал док,— вы к Хьюку идете?

Будучи человеком крайне старомодным и при этом жутко консервативным, медик до сих пор еще обращался к Мадо, да и не только к Мадо, только на "вы" — вы к Хьюку идете?— спросил медик.

— Можете составить компанию,— угадывая его желание, произнесла начальник экспедиции.

— Буду рад,— просто сказал док и тут же взял на себя инициативу разговора. — Кстати, Мадо,— спросил он,— вы в оранжерее были? На корабле имеется чудная оранжерея .

— А я и не знала, что вы увлекаетесь цветами, док,— с некоторым удивлением, сказала Мадо.

— Да так,— смущаясь, ответил медик,— было раньше.

— Кстати, док, раз уж такое дело, позвольте и мне задать вам вопрос,— сказала Мадо.— Как вам обивка вашей каюты?

— Да, как-то, не обращал внимания,— осторожно ответил медик— Но, вроде, ничего.

— А меня он раздражает, этот чертов цвет,— со злостью произнесла Мадо, сворачивая к лестнице, ведущей на 4 ярус.— Хоть бы завесить все чем-нибудь.

Светлые, без особых изысков, вились, по ходу движения Мадо и медика, коридоры корабля, чуть-чуть меняя свой цвет в зависимости от угла зрения. На лайнерах класса "Ф" не принято было расписывать коридоры дорогостоящими полосами, разбегающимися узорами и сюрреалистическими картинами.

Мадо, в сером мягком комбинезоне, с распущенными волосами, по-домашнему шлепала тапочками по пластиковому настилу коридора, а затем и по лестнице, спускаясь на 4 ярус. Как мужчина и джентльмен, медик трепыхался на лестнице на полшага впереди Мадо, чтобы в случае какого конфуза — ну, там, ногу подвернет начальство или решит кубарем прокатиться по ступенькам — было кому подставить свое мужественное плечо.

В обширном помещении на шикарном ложе, вместо Хьюка, с удобствами возлежал небритый, круглолицый, похожий на колобка в щетине, субъект. Мадо с удивлением воззрилась на него. Вообще-то, она, с лагерным доктором, пришла навестить Хьюка, однако, этот румяный опухший тип, по самые уши, при виде Мадо, натянувший на себя одеяло, совсем не напоминал Хьюка.

— Тебя как зовут, добрый человек?— участливо спросил док.

-... чучело?— одновременно с медиком произнесла Мадо.

— Со спутника это,— раздался голос, неожиданно, позади Мадо. Начальник базы чуть не взвизгнула и с трудом удержала себя в руках. — Крыша у него маненько поехала от безделья, вот, он и лежит тут — сказал Хьюк, подойдя сзади.

— Черт побери, Хьюк,— рявкнула Мадо,— вас не учили правилам хорошего тона? Или подкрадываться сзади уже есть хороший тон?

— Да, нет, это же спальня при лазарете, а меня в соседнем кабинете маринуют,— вместо ответа, сказал Хьюк. — Я смотрю, вы с доком совкаетесь, в спальню идете, а там спившийся трухнярь.

— Не трухнярь, а технарь,— возразил румяный алкоголик, высунув голову из-под одеяла.

— Молчал бы уже, трухнярь, — фыркнул Хьюк.

— Не трухнярь, — опять пробурчал, возмущенно, алкаш,— а доктор метереологических наук Тэк Квессо. — И гордо заявил:— Попрошу без оскорблений!

— Тебя не спрашивают,— буквально повторив по духу слова Хьюка, к Мадо, доку и Хьюку присоединилась корабельный врач. Анима Рут являла собой колоритный тип женщин с мягкими сочными губами, шапкой белых курчавых волос и на удивление черными глазами.

— Ваши профессора одурили мне всю голову своими звонками,— призналась она Мадо.— Ну, что сказать, с вашим парнем все в порядке, по всем медицинским канонам он здоров. Впрочем, — сказала она скорее лагерному доку, чем Мадо,— вы это и без меня знаете. А, вот, все остальное — объяснить не могу. Физически он здоров. А странный приступ.., — задумалась она. — Хотя, естественно, за 15 дней что-нибудь нарыть можно.

— Хьюк, голубчик, ты иди,— распорядилась Мадо, — а мы тут покалякаем немножко. Поднимешься на 3 ярус, каюта номер 5, 1 галерея. Найдешь, там повсюду стрелки. А я,— сказала Мадо, — маленько подзадержусь.

После ухода биолога, Мадо, медленно, с расстановкой, произнесла:— Знаете, доктор, рыть не надо. Это бесполезно. В вашей области это бесполезно, — уточнила она. — Док подтвердит.

Док хмуро кивнул головой.

— Это так, к сожалению, — сказал он и развел руками.

— Проблема не лежит в области медицины. И Хьюк,— словно разглашая военную тайну, чуть-чуть понизила голос начальник лагеря,— не единственный у нас. Уж не знаю, на свою беду или на счастье,— подытожила она.

— Значит, вот как,— протянула, задумчиво белокурая Анима. — Ну, что ж смотрите сами, я сделаю, что смогу, а вы уж там...

— Спасибо, Анима,— улыбнулась краешком губ Мадо. — Ей-богу, спасибо,— искренне добавила она. — За 15 дней мы еще успеем так надоесть друг другу.

— Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить,— ответила Анима.

Из кармана Мадо брызгнул, неожиданно, на пол лазарета веер рассыпчатых лучиков.

— Ой, что это?— удивилась Анима.

— Техническое усовершенствование для дальнего космоса,— быстро пояснила Мадо, доставая из кармана телефон. — Мобильник это.

— Да, я слушаю,— сказала Мадо, поднимая аппарат к уху.— И что? Ладно, сейчас буду.— Мадо убрала трубку. — Прошу меня извинить, Анима. Меня зовут. Док, вы со мной или остаетесь?

— С вашего позволения, — сказал док.— Вы же обойдетесь без меня пару часов, правда?

— Правда, правда,— не возражала Мадо,— никто у нас умирать не собирается. Оставайтесь. Ну, а меня, пардон, все-таки, ждут,— и Мадо, развернувшись, решительно направилась прочь из лазарета, но, сделав шаг, вдруг, остановилась. — Извините, я на секунду,— сказала она и вернулась к кровати инженера-алкаша, .— А, вот, подскажу я профессору Рудаху, где ты скрываешься,— шепнула она, наклонившись к щетинистому инженеру.

Румяное лицо метереолога резко побледнело — профессор Рудах, сойдя на пандус звездолета, во всеуслышание заявил, что собирается прибить того мерзавца, который готовил прогнозы погоды на спутнике.

— Где эта скотина,— орал тихий профессор, брызжа слюной и хромая на одну ногу — последствие последнего прогноза метереологов, — я удавлю эту сволочь!!!

Удовлетворенный произведенным эффектом, профессор прошел по пандусу...

Удовлетворенная произведенным эффектом, Мадо неторопливо прошла по лазарету, аккуратно обойдя, по периметру, бледного доктора метереологических наук.

7 дней звездолет чертил траекторию рядом с планетами солярной системы, набирая скорость и лишь когда позади осталась последняя планета, маленький ледяной шарик, звездолет вошел в гиперпространство.

Расцвели алым небывалые цветы на экранах потухших и вновь засветившихся визоров, перешел в глубокий фиолетовый спектр свет в каютах. 0борвалась.и снова взвыла, сначала чем-то непонятным, а потом более узнаваемым, ритмичным, музыка на дискотеке, где стряхивал прах с ног весь "чесной" народ — физики, химики и прочая публика, не доросшая до академических седин. Странные образы поплыли в коридорах — прозрачные, вытянутые лица людей, синеватые, диковинные, с огромными провалами глаз. Кто-то непонятный зашептался по углам, удивительные, чарующие слова полетели с неведомых губ. На этажах, в галереях и переходах звуки сплелись с видениями, порождая необычные миражи и медленно-медленно исчезая в глухих коридорах.

Неслись с сумасшедшей скоростью знаки на экранах компьютеров, скатываясь в длинные ряды цифр. Кораблем управляла машина под названием главный компьютер.

— Первый... Второй... Третий... — бормотали над панелями управления пилоты.

Веером расходилось пространство и время, тенью обтекая звездолет...

Глава 5

— Руби, ты что, опять? Снова в детский сад? Я думала, ты взрослый человек.

— Взрослый, не взрослый... А что делать?

— Ну, попросись в школу.

— В школу? Школу, говоришь... Странная там жизнь... Ладно, я попробую.

С неба упала звезда.

Серебристой чешуей рябило озеро. Солнце иногда заходило за облака и тогда становилось холодно и вода сразу темнела, но стоило светилу выглянуть опять и чешуей покрывалась озеро и хотелось снять с себя последнее и окунуться в эту зыбкую прохладную чешую.

Густая, высокая, саблевидная трава, желтая у корневища, заходила с берега прямо в воду. Плотные заросли травы местами закрывали целые участки берега. Озеро было одним из многих существовавших здесь озер, озер, связанных между собой целой системой проток и речушек. И этих озер здесь находилось великое множество, может быть сотня, а может, даже, и тысяча. Большая озерная страна, страна озер. Северная часть протектората Прибиа на планете Ури или иначе, планете Тешик-2. Северная граница Прибиа-2 на этой планете.

Далеко на юге, там, где водится много теплолюбивых животных, по мощной, широкой, с огромными водопадами, реке Тине проходила еще одна граница протектората Прибиа. Южная. Граничащая с другими протекторатами и землями Центральной федерации. А еще дальше береговая полоса начиналась, океанская.

Скрипели деревянные мостки, пущенные с берега в озеро, метрах в полтора над водой. Мостки, сложенные из огромных псевдососен, растущих тут же, возле озера. Эти псевдососны стройными рядами выстроились чуть поодаль от воды, подпирая могучими кронами белесое небо и чуть шевеля тяжелыми мохнатыми лапами.

Небольшой порывистый ветер сдул мелкий гнус, в изобилии имевшийся в этих краях, потрепал кончики стоящей близко травы и вылезшие из-под кепки светлые волосы одинокого рыбака, упрямо пытающегося поймать в озере что-нибудь покрупнее местной уклейки. Ветер катился по широкой чистой поверхности воды.

Три старомодные удочки, шеренгой, одна за одной, теснились на перилах мостков, тонкой леской опускались в озеро, кренясь, попеременно, то в одну, то в другую сторону.

С неба упала звезда.

— Загадай желание, видишь, звезда падает — говорил маленькой девочке высокий мужчина, ее отец, — душа вселяется в ребенка.

— Загадаешь желание, оно сбудется,— убежденно говорила, когда-то, ему мать, когда мужчина еще сам был маленьким.

— Звезда падает, счастливый человек рождается,— верил рыбак, уже давно ставший взрослым, серьезным дядей.

— Вот, здесь, на краю мира, звезда падает, жена хочет отдать девочку в престижную школу... — неторопливо текли мысли рыбака. — А озеру уже тысячи лет и ему все равно, что хочет моя жена, что хочу я и, что, вообще, хочет человек.

По озеру проходила граница, не учтенная в официальных источниках, не нанесенная на карту, но тем не менее существующая реально. Граница, разделяющая протекторат Прибиа на 2 части, на территорию, подчиняющуюся юрисдикции Прибиа и на свободные земли, плевавшие и на эту юрисдикцию и на саму метрополию. Земли жили по своим законам и обычаям, не обращая внимания на крючкотворов из метрополии, на власть, закон и порядок Прибиа.

Ноюдс, так звали рыбака, был единственным стражем порядка, полисменом на 200 километров вокруг, если не считать 2 его помощников — констеблей, одним на все поселение Молоцак, в 5 километрах выше по лесу.. Ноюдс старался не ссориться с теми, кто жил на противоположной стороне озера. Он "не видел" их, так было проще. Соответствующие органы в протекторате, конечно, информацию о поведении Ноюдса получали, мир не без "добрых людей", но делать ничего не делали. Других, желающих служить в такой глухомани, не находилось и все ограничивалось резолюциями о необходимости задержания жителей свободных земель, как государственных преступников и мятежников и доведением этих резолюций до сведения местных властей и Ноюдса, в том числе.

Ноюдс, высокий, худощавый мужчина, с резко выступающим орлиным носом и глубоко запавшими желтыми, ястребиными глазами, прекрасно понимал, что реши он, как-нибудь, сдуру, выполнить спущенные сверху указания и ему конец. Естественно, настолько безголовым Ноюдс не был.

Дело осложнялось еще и тем, что здесь, на неофициальном пограничье между совестью и властью, на пограничье между законами Прибиа и вольными землями уже который день шли периодические боевые столкновения между армией протектората и отрядами свободных поселенцев. Примерно, месяца 3 назад, один из местных "царьков", полковник армии протектората, командующий войсками озерного края, решил, что местная власть не достаточно хорошо лижет жопу далекого президента "государства Прибиа" и он покажет всем, как это надо делать лучше и организовал карательный рейд вглубь свободных земель. Рейд, как и ожидали, провалился — часть служивых попросту сбежала, едва перейдя границу; часть перешла на сторону поселенцев, а остальные сдались в плен. Сам полковник, вместе с дюжиной вояк, пытался бежать, но был застигнут в грязном хлеву у спаленной им же самим фермы. После чего полковника привязали к ближайшему дереву, так, чтобы его разъевшаяся государственная харя пялилась прямо в это дерево, спустили с него портки и отстегали по филейной части по самое нехочу, да так, чтобы больно было вспоминать об этом и больно сидеть на этом. А, затем, бесштанного, вывезли к столице озерного края, самому крупному поселению на севере протектората Прибиа, Дечно и пустили, голозадого, по главной улице с оркестром, пешком по центральной улице города.

Но как бы там ни было, свое рейд сотворил. Неизвестно, сколь долго бы еще тлела ненависть поселенцев, как по ту сторону границы, так и по эту к бездарному правлению метрополии и, вообще, президенту и возгорелось бы она когда-нибудь сизым пламенем, но что произошло, то произошло. Недовольство чиновниками из метрополии выплеснулось. Народ перестал шептаться и взбунтовался. Противостояние народа и государства состоялось. Ретивого полковника отозвали в метрополию, однако остановить вооруженные столкновения поселенцев и регулярных войск уже не могли. Появились первые раненные и убитые. Раскручивался маховик гражданской войны. Население озерного края заговорило о восстании. Жители таких мест, как Молоцак и Тлыбо поддерживали отряды мятежников добровольцами, оружием и деньгами. Только в городках южного, речного края еще было тихо и распоряжения правительства кое-как выполнялись, хотя, чем дальше к северу — уже в центральном, лесном краю, — тем больше власть предержащие задумывались о спасении собственной шкуры, а не об указах далекой метрополии. Кризис в протекторате готов был разродиться всеобщим восстанием.

Навести порядок и урегулировать ситуацию в протекторате власть имущие не решались — собственных сил явно не хватало, а опереться, хотя бы на часть населения колонии... Почти вся масса жителей Прибиа-2 состояла из разорившихся на родине, благодаря "опеке" президента, мелких предпринимателей; из горожан метрополии, не желавших работать за нищенскую зарплату, предлагаемую им государством и из прибывших сюда, на Ури, политических противников нынешнего президента, просочившихся, разными путями, в протекторат. Даже учитывая 20-тысячный контингент войск, введенный из метрополии и большие полицейские силы, сосредоточенные в ряде поселений Прибиа-2, людей для наведения порядка было маловато. Да и располагалась полиция, как правило, в больших поселениях и на юге, в речном крае, а в такой глуши, как Молацак, где на 1 человека приходилось 2 озера и 3 грызуба— местного крупного бурого зверя, полицейские были редкостью. Настолько редкостью, что каждый год, из армейского призыва, сюда отправляли служить констеблями — помощниками полицейского по 2 новобранца и это только в один Молоцак. Итого, на весь такой округ, как Молоцак, на все 200 км округи приходилось 3 полицейских, но настоящим, а значит и единственным был Ноюдс. Обязанности полицейского Ноюдс — хотя, какие там обязанности при столь низкой оплате. Это там, в крупных поселениях, платили много, чтобы пресекали, на корню, а здесь, в глуши... — обязанности полицейского Ноюдс выполнял старательно, но не усердствуя. Взятки не брал, так, иной раз, дабы не выделяться из общей массы, законы более-менее соблюдал, в интриги не встревал. Все "ценные" указания спускал в унитаз, посмеиваясь над особо идиотскими.

Ноюдс любил это озеро, озеро, даже не имевшее название, "безымянное" озеро. Почерневшие от дождей и сырости перила мостков, сами мостки, построенные в незапамятные времена, то есть, лет так 20 назад кем-то из энтузиастов-топографов, обследовавших эти земли. Следы их лагеря до сих пор виднелись на берегу, метрах в 300-х от озера. Впрочем, те времена безвозвратно ушли в прошлое. Энтузиазм по нынешним временам не приветствовался и даже считался вредным. Топографы — любители рыбалки и философы — сидя на мостках, удобно было и рыбу ловить и размышлять о вечном — канули в небытие. На смену энтузиастам, рожденным развалом унии Звенздака и выделением, из его состава нового государства Прибиа, пришел простой и понятный порядок гражданина Кукуша, тогда еще просто гражданина. Все, что построили добровольцы в первые годы существования нового государства, построили на Тешике-2, в колонии Прибиа — космодром, ратуши в Хоме и Итве — столицах речного и лесного краев, все, чем до сих пор гордились жители колонии, перестало быть модным. 10 лет опьяняющей свободы, когда новому государству Прибиа, возникшему на развалинах Звенздака, выделили часть бывших владений унии на Ури — их, вроде, как бы и не стало. 10 лет, всего 10 лет. А потом у власти оказался никому неизвестный, да и никому ненужный гражданин Кукуш, затем гражданин стал президентом и изменилось название главы государства, потом поменялся гимн и герб, свежеиспеченный президент пообещал бороться с коррупцией и поднять уровень жизни населения до неимоверных высот и ему дали новые полномочия, потом еще одни... Куда-то исчезли первые министры нового государства, а на их местах оказались другие люди и государство, постепенно, стало иным.

Конечно, сам Кукуш, не провернул бы и десятой доли того, что сумел — ни ума ни силенок не хватило бы. И, естественно, кто-то привел его к власти. Ходили упорные слухи о военных, ставших лишними после развала Звенздака. Говорили разное, хотя, толком никто ничего не знал. А те кто знал и пытался сказать, быстро исчезли и могил их нельзя было даже сыскать.

Открывшиеся при Кукуше возможности породили поколение людей, кровно заинтересованных во власти президента. Далее шло по нарастающей. Начал складываться, даже, культ личности, когда, чтобы не потерять свое место, любой государственный служащий, независимо от того, какой он работник — плохой или хороший, должен был лично заявить о своей преданности президенту. Страна потихоньку превращалась в заповедник для чиновников. Люди предприимчивые разбегались из государства. Кто уезжал за границу, кто — эмигрировал в колонию Прибиа на Ури, а остальные, хочешь -не хочешь, приспосабливались жить при новых порядках. Богатых в государстве Кукуша не было, за исключением "особ, близких к императору" все являлись бедными и все были равными, ибо какое неравенство среди нищих? А здесь, как раз, один из серьезных оппонентов Кукуша, избежав рук спецслужб, улизнул из Прибиа и пробрался в Прибиа -2. И, вроде, как слышал Ноюдс, мужик действительно стоящий был, битый и президентские службы не зря пытались его "исчезнуть"...

Ну, а, вообще, рыбак удил рыбу.

Лувэн.

Рыбак удил рыбу.

Саблевидный плавник разошелся и тупой нос десантной амфибии выглянул из густых зарослей. Наружу выплыла тусклая машина с незакрытыми отверстиями боевых лазеров.

Чуть шевельнулись удочки на перилах мостков, слегка натянулась леска, возможно, даже подцепив первую за весь день крупную рыбу.

Рыбак не шелохнулся, лишь чуть повернул голову, следя за маневрами амфибии. Его, казалось, ничем удивить нельзя.

Машина остановилась.

Ноюдс переступил с ноги на ногу и оперся локтями на перила мостков, опять уставившись на качающиеся в воде поплавки.

Щели боевых лазеров затянулись металлизированной пленкой, амфибия сдвинулась с места и проплыла рядом с мостками к берегу.

Преодолев озерную поверхность, амфибия выползла на берег и остановилась. Слабенькая линия прибоя очертила границу позади машины. На выпирающей ребрами поверхности амфибии шипя, обозначился люк и из машины, неторопясь, опираясь руками на края люка, вылез молодой парень в шлеме-ловушке с лицевой пластиной, поднятой вверх, в пятнистом "хамелеоне" солдата.

— Здорово, батя,— весело произнес он, блеснув белыми зубами, устраиваясь поудобнее на броне амфибии и устраивая на коленях короткоствольник десантного лазера.

Сфероид шлема глушил слова — звуки выходили искаженными.

— Здорово,— согласился Ноюдс, собирая удочки — мечту антиквара и расставляя их вновь на места.

Солдатик осмотрелся, скорее по привычке, чем по необходимости и, держась за ребро на броне машины, встал в полный рост. Придерживая рукой лазер, он ухватился за перила мостков и ловко перепрыгнул на деревянное сооружение.

— Хорошо у вас тут,— сообщил он Ноюдсу, прихлопывая рукой мерзавца-псевдокомара, пытавшегося впиться ему в нос.

Люк амфибии опять зашипел и из машины показался еще один человек, краснобородый и красноусый, тоже в шлеме — ловушке на большой голове и с таким же поднятым лицевым щитком. Нашивки на рукаве и на груди "хамелеона" свидетельствовали о ранге офицера. Бородач подтянулся и одним махом тоже вспрыгнул на мостки.

— Ну, что, сосед,— глухо прозвучало из под шлема, — не прогонишь?

— Чего гнать,— дипломатично ответил Ноюдс, смотря на удочки в воде,— места хватает. Озеро большое.

— Лувэн, армия свободных земель,— представился здоровяк.

— Ноюдс, рыбак местного разлива и.., — Ноюдс чуть замялся, — окружной полисмен.

Бородатый офицер заметил паузу.

— Сомневаешься?— хмыкнул он.— Это хорошо.

— Капитан,— гулко, так, что даже Ноюдс услышал, громыхнул динамик в шлеме офицера,— второй на связи.

— Прошу простить,— сказал бородач и отвернувшись от Ноюдса, коротко рыкнул в микрофон.

— Есть,— рыкнул в ответ динамик и отключился.

Капитан опять повернулся к рыбаку.

— Ну, что? Обойдемся без игр в государственные секреты? — спросил бородач и глянул в глаза полисмена.— Мне описали вас, вы догадываетесь, кто я. Мне от вас.., но, все-таки, сначала слово.

Угм,— пробормотал Ноюдс,— Конечно, сначала слово, а конфеты потом. И не дай бог я ошибусь и окажусь не тот, кого вам описали... Живым я тогда не уйду, я правильно понимаю? — произнес полисмен и поднял глаза на наблюдающего за ним капитана.

— Правильно, — жестко ответил офицер.— Война на то и война.

— Эх, жизнь человеческая... Однако, по вашему виду не скажешь, что вы поселенцы,— не отводя глаза, сказал Ноюдс.— Сфероиды, бронежилеты, амфибия из Брандина.., и акцент у вас не местный. — Да?— вздохнул краснобородый — Если б только в этом была проблема... "Юкка".

— "Ториа",— в свою очередь, обронил полисмен и уставился на воду, на удочки в воде, будто боясь, что они уплывут. — Я слушаю.

— Ноюдс,— начал капитан, тоже смотря то на темнеющею, то на светлеющею озерную воду,— с юга идут части полковника Киладса. Это настоящая элита, — капитан помолчал, — и единственная действенная сила в протекторате. Мы не можем помешать ему, он нас раздавит... Создание же его опорной базы в ближайшем к границе Молоцаке — смерть для восстания.

Ноюдс никак не реагировал.

— В Молоцаке полковник собирается оставить гарнизон, а сам предполагает совершить рейд по нашим землям. Есть вероятность, что главная его цель — оружейные мастерские на Большом озере. По неуточненным данным — полковник, вообще, не станет задерживаться в Молоцаке, а оставив пост для второго эшелона армии, сразу уйдет в рейд.

— Если Киладс закрепиться в Молоцаке, — сказал, наблюдая за танцующей леской, Ноюдс,— он подомнет весь озерный край и не допустит никакой независимой республики. Значит, — продолжил Ноюдс,— и лесной центр, и речной юг, которые в ожидании, уже не поднимутся. Так?

— Так,— произнес капитан и облокотился на перила мостков, рядом с Ноюдсом.

Озерная вода играла рябью, серебрилась и переливалась.

— А если Киладс подберется к мастерским, армия свободных земель превратиться в полувооруженное скопище людей со всеми вытекающими отсюда последствиями. Короче, — подвел итог Ноюдс,— и то и другое невозможно.

— Скверное положение,— подтвердил Лувэн.— У нас добровольческие формирования и нужно еще пару месяцев, чтобы превратить их, хотя бы, в подобие настоящей армии. При том, все запутано, существует несколько центров организации волонтерских отрядов...

— Да, не слишком,— сказал Ноюдс. — Выходит, Киладс не должен создать базу в Молоцаке. Выходит, мы все...

Лувэн пожал плечами — Значит, выходит...

— Ну, что ж, — сказал Ноюдс.— Когда-нибудь умирать все-равно придется... Я сделаю, что смогу. А у вас, если я правильно понимаю, судьба схожая. Вы попытаетесь испортить настроение полковнику на этом озере, ведь это самая короткая дорога к оружейным мастерским. Вот, только, насколько долго вы его задержите...

— Не знаю,— честно ответил Лувэн,— насколько получится, на день, на два.

— Капитан,— неожиданно обратился Ноюдс к офицеру,— можно вопрос не по теме? — И не дожидаясь реакции Лувена, спросил:— Скажи, капитан, зачем тебе это надо? Ты же иностранец, а, ведь, ты, наверняка, останешься на этом озере вечно!

— Видимо, так мне суждено,— не спеша, держа паузу, сказал Лувэн. И минуту спустя, добавил:— Здесь все просто и ясно. Мразь одинакова везде. Сначала засуживают твоего коллегу, потом намекают, чтобы ты не лез не в свое дело, потом... И этих потом... — Капитан сплюнул:— Судейская мразь. Государственная мразь. Власть имеющая мразь... Я друзей не предаю!

-Тогда, капитан, позволь еще вопрос — ты уверен, что это тот час, который стоит всего?

За спинами капитана и Ноюдса скрипнул настил мостков. Капитан, как-то неуловимо быстро обернулся, а уж затем отреагировал и Ноюдс.

— Капитан,— молодой солдат, тот, что первым вылез из амфибии, в полной боевой форме и шлеме-сфероиде с поднятым щитком, держа автомат на перевязи, подошел к рыжебородому офицеру.— Следов нет. Сзади никто не шел.

Ноюдс даже не видел, когда исчез из поля зрения солдат и не видел, как он вернулся.

Полисмен моментально глянул на Лувэна...

— К тебе нет претензий,— спокойно пояснил капитан, — но ставка слишком велика. Сканер объект обнаружит, но следы нет.

— Я понимаю,— начал Ноюдс,— проверять...

— Никто никого не проверял,— сухо отрезал .капитан,— но если нас сейчас увидят, полковник изменит план, а это недопустимо.

— Тогда извини, — сказал полисмен, — я привык к глуши.

— Не извиняйся,— махнул рукой Лувэн ,— это не забота о жизни, твоей или моей. Тут нет личного. Однако война диктует свои правила. Ты спрашиваешь, наступил ли час, ради которого стоит рискнуть? Не знаю, но думаю, что наступил. Для меня он наступил, здесь, на озере наступил.

— Хорошо, — произнес Ноюдс, — да будет так. Мои люди сделают все, что надо, а там...

Предрассветное время не длинное, безголосое и очень тихое. Шевелится, совсем немного, у самого берега саблевидная трава, безмолвно чернеет лес, молчит вода в озере. До восхода солнца еще есть время. На темной воде озера пятна машин.

— ... У полковника 3 тысячи. Что они представляют — вы знаете... — со стороны могло почудится, что на озерном берегу проходит сьезд общества бесплотных духов, тайно готовящих покушение на главную местную святыню — памятник одинокому алкашу — вообще-то, это, конечно, был памятник первому мэру города, но, как-то, по истечении времени, одни черты лица скульптуры стерлись, на их место выступили другие и уж, как тут ваятели намудрили — однако, физиономия мэра стала сильно напоминать физиономию беспробудно пьющего человека. В Молоцаке, где стоял сей шедевр местного творчества, поговаривали, что умелец, сварганивший данное чудо и был тем самым сильно пьющим человеком: — Солдатские костюмы -хамелеоны скрывали фигуры, в ночном мраке виднелись только головы в шлемах-ловушках, вернее, бледные пятна лиц в них, одних лиц. Едва слышно ронялись слова на землю, растворяясь на пути, и иногда включающаяся подсветка высвечивала табло электронных карт.

— ... но это его и недостаток,— говорил Лувэн, обращаясь к лицам, висевшим в воздухе.— Его штурмовые части рассчитаны на атаку, быстрота для них — залог победы и, как следствие -полное отсутствие тяжелого вооружения. По нашим сведениям, у полковника нет тяжелого армейского оружия. Нет тяжелых армейских глейдеров, мало аннигиляторных ружей и полностью отсутствуют настоящие мортиры. Все рассчитано на быстрый бой. Исходя из этого, считаю, что самый серьезный противник для нас это его амфибии. У полковника 400 машин. В первом эшелоне 200 и во втором 200. Технические и боевые характеристики амфибий — скорость движения на земле, по воде и по воздуху; высота подъема и глубина погружения, время нахождения под водой — вам известны. Есть еще флики, но это уже не наша задача. Мы должны задержать именно амфибии. Думаю, идти они будут именно воздухом. Теперь обратите внимание — Лувэн взял в руки планшет с электронный картой, остальные сделали тоже самое — через это озеро самый короткий путь из Молоцака на Большое озеро, к нашим мастерским. Части полковника пройдут здесь — капитан провел указкой по карте — или... здесь. В любом случае, мы у них на пути.

— Капитан,— раздалось в динамиках шлемов, сидящих на берегу людей,— Молоцак. Киладс вошел в город.

— Все,— сказал Лувэн,— разговоры окончены. Через несколько минут полковник будет здесь. Господа волонтеры, прошу по машинам. И приказываю помнить, наша задача — не лечь костьми, а задержать Киладса.

Пятна машин пришли в движение.

Тихий посвист фликов нарушил утреннюю тишину. В предрассветном небе поплыли тени воздушной армады Киладса.

На востоке только-только чуть-чуть заалела полоса встающего солнца.

— Да-а, — протянул Лувэн, — прозевали они нас. Будь у них мощные сканеры... Всем погружение.

Забрав с берега офицеров, амфибии с тихим бульканьем уходили под воду.

— Капитан,— скаля зубы, сказал тот самый, встреченный полисменом, солдат,— идут — Прильнув к визору, соединенному со сканером, солдат восторженно добавил:— Нагло идут, не боятся. В открытую, без антисканеров.

Лувэн наклонился к маленькому экрану.

Машины Киладса шли тесным строем, плотно, выстроившись волнами на разных высотах. Засаду на озере полковник не ждал, спешил проскочить "границу" между землями поселенцев и протекторатом и машины свои, в ущерб безопасности, вел воздухом, подняв вверх на 5-15 метров.

— Первый, третий, пятый— гости появились. Пропустить первую линию,— командовал Лувэн.— Остальные... Тиниах, ты слышишь?— Лувэн прислушался. — Хорошо,— секунду спустя, проговорил он.— Раскинь пошире, пусть стрелки увеличат зону обстрела. Полковник ни о чем не догадывается. Клу,— капитан постучал водителя амфибии по плечу. Клу, бывший ассистент бывшего профессора Лувэна, обернулся к Лувэну.— Поднимись на 2 метра вверх...

Клу кивнул головой.

-... и опусти лицевой щиток, мы не на параде.

Клу опустил пластину на лицо.

Легкая вибрация прошла по днищу амфибии от продуваемого балласта. Машина поднялась выше и зависла ближе к поверхности озера на 2 метра. Сверху, над озером, густыми волнами шли десантные подразделения Киладса. На экране визора амфибии закрывали всю видимую часть неба.

— Ну, что, господин профессор, пора,— сказал сам себе Лувэн.— Первый, первая линия прошла? Первый, третий, пятый, с богом...

Темная вода озера разомкнулась и на поверхность всплыли три ребристых монстра.

— ... Залп!!!

Линия машин полковника Киладса, вторая по счету, идущая на высоте 10 метров над водой, достигла середины озера, когда внизу полыхнул огненный цветок. В светлеющем небе расцвела багровая радуга. Волна машин полковника, словно упершись в невесть откуда взявшуюся преграду, остановилась и, спустя секунду, пошла вниз, к воде, стремясь избежать прямого обстрела. Третья линия машин, еще только подходящая к озеру на высоте 6 метров, чтобы не столкнуться со второй, пошла вверх, на максимальную высоту, становясь удобной мишенью для амфибий Лувэна. Подбитые штурмовые амфибии Киладса завертелись, выломались из строя и начали хаотичное падение вниз.

Вынырнувшие машины Лувэна, сделав еще несколько залпов, погружались назад в озеро.

Прицелы амфибий полковника, наконец, сфокусировались на уходящих под воду машинах. Шквал огня рванулся к тому месту, где находились вражеские амфибии. Пузырями зашипела вода, вскипающим паром поднимаясь вверх, к встающему солнцу. Огненная завеса закрыла ныряющие под воду машины.

— Второй, четвертый, шестой, — командовал Лувэн, наблюдая за происходящим над озером через сканер,— давай! Седьмой, восьмой, девятый, десятый — по обстоятельствам. Тиниах, ты меня слышишь? Готов? Сейчас у тебя будут гости!

На поверхности озера горело несколько машин. Амфибии Киладса перестраивались. Вторая, третья и подоспевшая четвертая линии машин мешали друг другу. Пятая остановилась на подступах к озеру. Первая прошла вперед, за озеро, но, едва, Киладс приказал им сесть, как она тут же была обстреляна сидящими в засаде стрелками с аннигиляторными ружьями. Когда до полковника дошло, что творится на противоположном берегу озера, хранящем невнятное молчание — машина командующего первой линией полковника Рюдоса была уничтожена первым выстрелом — и он опять приказал подняться первой линии в воздух, потери боевого состава первой линии достигли ужасающих цифр. На земле дымилось 12 памятников — машин Киладса. Таких жутких потерь за 15 минут боя, полковник не предполагал. Киладс был взбешен.

— Тиниах! Молодец, Тиниах!— орал в микрофон шлема Лувэн, повернув сканер и всматриваясь в далекий правый берег озера, над которым в воздухе царила полная суматоха. — Давай, лейтенант, давай!

Тиниах трудился на славу, вороша десантные машины полковника. Амфибии Киладса метались в воздухе, то спускаясь к земле, то взмывая вверх, все время кроша невидимых стрелков лазерными пулеметами.

10 амфибий еще находились в резерве капитана, но они ждали далеко за озером, за стрелками Тиниаха, лейтенанта Тиниаха. Командовал резервом второй лейтенант Рима, бывший ассистент профессора Лувэна. Его задача была проста и выполнить ее он должен был в любом случае, чтобы не произошло на озере. Даже, если капитан Лувэн со всеми своими амфибиями будет сожжен в первые минуты боя. Задача — не позволить Киладсу поднять машины в воздух, заставить его, как можно дольше, ползти по земле, опасаясь засады, прижиматься, аки насекомое, к земле, нырять в низины и подскакивать на ухабах. То есть, затормозить, до предела, движение полковника, заставить его бояться, всего бояться, чтобы проверял каждое озеро, каждый кустик сканировал.

— Капитан, капитан, — эфир заполнили крики сражающихся и умирающих — второй, я второй, ухожу из-под обстрела.

— Седьмой, седьмой, я седьмой, повреждена система продува, ложусь на дно.

— Седьмой, уходи. Уходи седьмой!

... Тикало время — Мадо в костюме деловой женщины, светло-желтом, с профессорской папкой в руках, поднималась по лестнице, широкой, из теплого розового камня, привезенного с красных морей Сеговии. Стучали каблучки туфель, по сторонам лестницы галдели, высыпавшие на перерыв студенты. Тепло и солнечно.

Флаеры с пассажирами скользили по небу. Башни-шпили офиссов уходили в небо, маленькие облака плыли по небу. Прохожие спешили по бульвару, проложенному рядом с университетом...

На планете, которую оставила экспедиция Мадо, на базе, меж законсервированных строений бродил ветер, зло сыпя каменистый песок во все стороны. Ветер стучал в окна и двери закрытых наглухо зданий, колотил в крыши — просил открыть ему, но никто не торопился к нему навстречу, ни одна душа не приветствовала его. А рядом, на той же планете, в одном метре и тысяче тысячелетий шагал по пыльным сухим дорогам легионер вечного Рима, Великого Рима и плакал в ночи у входа в Аид Орфей, рано ставший седым Орфей. Взбирался на стены забытых городов греческий гоплит, строил из песка и камня храмы земных богов крестьянин из Египта и брел по свету в сутане отверженного проклятый Агасфер.

Тикали часики, падали секунды в песок времени...

— Ну, что же, дядя, удалась, трактовка наша удалась. Дебют весьма неплох.

— Неплох, весьма неплох. Однако, не без закавыки.

— В семье не без урода, сказал бы так.., но я молчу. Тогда продолжим, дядя?

— О, боже, какой слог! Продолжим, родственник, продолжим...

Горели факелы амфибий на воде. Кукожились от жара мертвые экипажи. Обугленные машины уходили на дно. Люди в "хамелеонах" пытались выбраться из машин, доплыть до берега, стащить с себя форму.

— Все,— сказал Лувэн, глядя в сканер,— полковник зафиксировал нас. Сейчас или мы уходим или останемся здесь, навсегда остаемся. Десятка, я ноль один, кто меня слышит — отзовись!

— Первый, пятый, шестой, второй, седьмой...

— Пять машин,— пробормотал Лувэн — и пять... Мир вам, ребята... Уходим. Вариант "Зеро". Все уходим! Тиниах, уходи!

— Капитан, это Тиниах. Я не смогу. Если мы высунем голову — нам кирдык.

— Я седьмой, я сдох. Генератор заливает водой. Прощай, капитан.

— Седьмой, оставь машину. Уводи людей!

— Поздно, капитан. Уводить некого, я один остался. До встречи там..!

— Сейчас будут бомбить, — сказал Клу.

— Седьмой, седьмой.., спасибо тебе, седьмой, — произнес Лувэн.— Клу, давай, — Лувэн повернулся к водителю, оторвавшись от экрана сканера,— вперед! Нутач,— позвал он солдата, того самого, молодого и смешливого, — дай карту восточного берега. Тиниах, слушай меня. Я иду к тебе. — Лувэн повернулся вместе с сидением к экипажу. На миг сражение осталось где-то в стороне. — Клу, Нутач, я не приказываю вам идти со мной,— медленно сказал Лувэн.— Это смерть. — Лувэн на секунду замолчал, а затем продолжил,— теперь очередь моя. Мое соло. Вас я высажу в зарослях у берега. Переждете до темноты, а потом уйдете к Лещачьему озеру. На компах точка— это сборный пункт. Там будут ждать весь завтрашний день, до 20-00.

— .Лувэн, — не отрываясь от управления амфибией, произнес Клу.— Это моя машина и я ее не брошу!

— Капитан,— поднял лицевой щиток Нутач,— я тоже нет. Я из кривейтов, первых поселенцев на Ури. Трусов у нас в роду не было и сейчас не будет. — Нутач скривил губы,— я остаюсь.

— Значит, не жалею, не зову, не плачу,— сказал Лувэн и прильнул к сканеру. — Экипаж, слушай команду. Идем к Тиниаху!

— Ну, теперь держись десантура! — оскалился Нутач и положил руки на гашетку пулеметов.

Амфибия выскочила из озера и не снижая скорости, поливая все вокруг лучами лазеров, ввинтилась в воздух, в гущу машин Киладса.

Огонь затопил амфибию, с которой еще стекала вода. Радуга украсила борта разными цветами, вздула пузырем броню. Юлой закружилась амфибия, плюясь во все стороны протонами лазеров.

— Тиниах, уводи людей, — тихо сказал в шлемофон Лувэн.— Уходите!

— Ты у меня попляшешь, — бормотал Нутач, ворочая, то вправо, то влево стволы пулеметов.— А-а, сволочи!

От попадания погас экран водителя. Потускнел от перегрева сканер, но прежде, чем амфибия окончательно оглохла и ослепла, Лувэн успел заметить выгнувшуюся и распрямившуюся ветку куста — сигнал Тиниаха. Лейтенант уходил. Внутри амфибии стало очень жарко. Отказала система охлаждения и положение спасали лишь кондиционеры "хамелеонов".

— Сколько мы еще выдержим?— спросил Лувэн у Клу.

— Минут пять, — бросил механик,— потом броня потечет ручьями.

— И мы поджаримся,— добавил, уже мокрый, Нутач.

— Плотнее застегни камуфляж, — сказал Лувэн, — будет легче... — Лувэн задумался.

"Хамелеоны" — то могли выдержать и больше, но дышать воздухом, который закипает — невозможно.

— Так,— говорить было трудно, горячий пар валил изо рта, — мы еще живы. Давай к северу, Клу. Если удача есть на свете — вырвемся, а если нет... Там рукав в озере, попробуем укрыться.

— Тогда держись, капитан, — сказал Клу.— Идем на таран. Что, струсили? — зарычал Клу, видя отворачивающие с пути машины Киладса, — это не демонстранты безоружные на площади!

— Нагадала мне бабуля, — сипел сквозь сизый дым, заполняющий машину, стрелок, — дорогу длинную, судьбу короткую. — В прицеле амфибии мелькали вражеские машины.

Сильный удар вздернул машину. Амфибия потеряла управление и кивнула носом. Лопнули ремни безопасности и Лувэна с силой швырнуло вперед, на приборную панель амфибии, однако машина тут же выровнялась.

Дым совсем заполнил кабину.

— Горим, командир,— кашляя, доложил Клу, он так и не закрыл полностью лицевой щиток. Управлять машиной в загерметизированном шлеме было неудобно.

Оглушенный Нутач тряс головой и озирался — все вокруг стало абсолютно беззвучным.

— Вниз, вниз,— шептал Лувэн, медленно сползая на дно кабины, рядом с водителем амфибии. Но ему все еще казалось — он в кресле командира и громко командует.

Горящая амфибия находилась уже в досягаемости густого плавника.

Следующий удар добил машину.

— Всем покинуть кабину, — проталкивая слова, с силой прохрипел Лувэн, стараясь не потерять сознание. — Приказываю покинуть...

Теряя высоту, амфибия завалилась набок, зазвенела тоненько и противно, заскрипела и, вдруг, испустив дикий рев, лопнула, развалившись на куски прямо в воздухе. Брызги раскаленной брони посыпались в озеро, пузырясь на воде. Но до того, как машина развалилась, за секунду до взрыва, 3 одетые в комбинезоны фигуры вывалились из нее, упав в воду около плавней...

Клу вынырнул на поверхность. Мокрая трава прилипла ко лбу, мешая смотреть. Клу смахнул ее. Спасательный пояс, сработавший с секундной задержкой, надежно держал его на воде, невзирая на тяжелый бронежилет. Шлемы-сфероиды они скинули за миг до прыжка и теперь шлемы покоились где-то на дне.

До зарослей саблевидной травы было рукой подать. Рядом, спиной к Клу, вынырнул оглушенный Нутач. Болезненно тряся головой, стрелок ошалело озирался вокруг.

— Нутач,— позвал его Клу.

Солдат не слышал и продолжал озираться. Клу подобрался к нему ближе и тронул за плечо. Стрелок резко обернулся.

— Спокойно, Нутач, спокойно. Это я, Клу,— произнес бывший водитель амфибии,.

Солдат, увидев Клу, обрадовано улыбнулся.

-... Капитана не видел?

Нутач все также оторопело-обрадованно смотрел на Клу и улыбался.

— Ах, ты, черт,— произнес водитель,— ты же ничего не слышишь.

Клу сплюнул в воду, кривясь наполовину обожженным лицом. — Ладно, пошли, что-нибудь придумаем, — и Клу полез в траву, таща за собой Нутача. — Надо найти командира, он, где-то, здесь должен быть.

Лувэн лежал на воде за десять метров от них.

— Капитан, ты меня слышишь?— спросил Клу, осторожно приподнимая голову Лувена...

... Лувэн бредил, ему чудилось, что он идет по зыбкому, сыпучему песку, а его несли, продираясь сквозь заросли, на своих плечах Клу и Нутач. Туча гнуса сопровождала их, стараясь забраться в нос, рот, уши. У Лувэна немела часть лица, но голова совсем не болела. Ему мерещилось море, его качала прохладная волна, его солнце грело, а потом, он вдруг, зачем-то оказался в городе, где узкие старинные улочки были безлюдны и пусты. И вечер опускался на город. Но откуда-то донеслась до Лувэна поступь людей, тысяч людей, идущих где-то рядом. Сумерки закрыли город и появились фигуры, много фигур.., тысячи, миллионы фигур. Фигуры чеканили шаг, раз-два, раз-два, выстраивались в ряды....

Лувэн открыл глаза. Кусты, сплошные кусты мелькали перед глазами. Его куда-то несли.

— Это ты, Клу?— спросил Лувэн, разлепив спекшиеся губы. Никто не ответил ему. Капитан собрался с силами и чуть громче спросил:— Где я, Клу?

— У меня на плечах, — не оборачиваясь, ответил Клу.— Ох, скажу я, и тяжел ты, командир. — И добавил,— Паршивцы Киладса потеряли нас.

— О...ни...ни ре...или, мы ...увые.— донесся до Лувэна радостный голос, расчищающего дорогу впереди, Нутача.

— Что с ним, Клу?— прошептал Лувэн.

— Он не слышит, командир. Контузия,— ответил Клу.

— А-а,— протянул Лувэн и снова провалился в мираж...

... Батальоны чеканили шаг. Раз-два, раз-два. Колоны солдат маршировали по улицам города, проходя мимо Лувэна. Солдат всех времен и народов, всех войн и сражений, одной единой бесконечной войны. Колоны улыбчивых и хмурых, смеющихся и плачущих, смотрящих серьезно и насмешливо людей, одетых в военную форму. Ровные ряды батальонов, полков и дивизий... Они шли, они проходили мимо Лувена. Армии убитых солдат...

Воин в металлической сетке, погибший от стрелы кочевника на сизых, продуваемых ветрами берегах безымянной реки и штурмовик, неизвестно какой цивилизации, неизвестно какой временной дали, умерший от звукового удара на планете под сиянием двух солнц. А рядом с ними... — и Лувэн узнал своих солдат, сгоревших сейчас на озере...

Хьюк.

Игла воткнулась в борт корабля, светящаяся игла и вспорола машинное отделение. Упал на панель компьютера мертвый программист. Обрушились переборки корабля. Люди превратились в кучки пепла.

Второй удар смял систему жизнеобеспечения звездолета. Оборвался зуммер. Захлебнулся свист энергонакопителей. Ярость и ненависть волной прокатились по кораблю, по его палубам и отсекам.. Страх и ужас затаились в его углах, преобразившись в почти человеческие фигуры. Оставшиеся в живых пожалели, что они еще живы и бросились к спасательным катерам. Иллюзии, сплошные иллюзии. 4 ракеты стартовали с корабля и 2 из них, тут же, сжег луч.

Застонал, схватившись за голову, капитан звездолета.

— Мама, мама,— звал, умирающий в рубке 2 помощник.

Еще 4 ракеты брызнули в стороны от корабля. Вспыхнуло и сгорело крохотное солнце — одна ракета. Клубы первозданной, черной жути накрыли корабль, затянули его пеленой. Надежда умирала в сознание тех, кто еще оставался на корабле.

Сгусток кипящих фотонов догонял одну из спасательных ракет, автоматически управляемый пассажирский бот. Еще немного, еще чуть-чуть и они спасены, находящиеся на боте уже чувствовали, что они счастливчики, что они ушли, избежали, но холод аннигиляции прошелся по их спинам и они увидели смерть, догоняющую их. Секунда, не больше, осталась им для жизни, последняя одна секунда, один единственный миг, а за ним — каждому по делам его и пустота! Через эту секунду сомнется хрупкая обшивка бота и все, и вечность и тогда один из пассажиров, офицер с погибшего корабля, руками нащупал холодную красную рукоять в углу и провернул ее до упора...

Тусклый желтый шар вздыбился перед глазами пассажиров со спасательного бота, перед глазами Хьюка, пассажира на этом боте. Тусклый желтый шар...

Тусклый желтый шар поднимался над равниной, болотистой и сырой. Солнце едва пробивалось сквозь вязкие испарения, текущие с земли. Густая, мерзкая, липкая влага цеплялась за растительность, за жидкие кустики на кочках, за ноги ползущего существа, пытаясь схватить его, спеленать, не выпустить из своих влажных объятий.

— Меня зовут Хьюк,— думало существо, ползущее по равнине, инстинктивно стремящееся туда, где сухо, где можно согреться, где могла быть хоть какая-то жизнь.

— Э-э-эх!— тяжко вздыхало болото, с остервенением глодая следы ползущего, -э-э-эх!

— Идиот, отдай деньги!— вспучился резким криком фонтан жижи, совсем рядом с ползущим.

— Отдай, дай-дай, денюжку!— неслось эхом со всех сторон.

Толи розовые, толи синие жуткие хари формировались в тумане, колебались, распадались и расползались и опять собирались в исполинский кусок кровавого зловещего тумана.

— Ну, Васенька, ну же!— страстно молил чей-то голос, совсем рядом, в кустах, торчащих на взгорке.

— Я-а,— горький комок застрял в горле,— я-а! Вернись, Я-а! Я прошу тебя, вернись Я! Ну, я же тебя прошу, Я-а! -стонал в тумане голос, до боли знакомый голос, голос очень близкого человека.

— Я-а-а-а! Верни-и-ись!

— Ма-ма,— шептал Хьюк и слезы текли по его лицу. Грязь печаталась на нем.

— Господи, где я?— с мольбой вопрошал Хьюк у белесых небес.

— Где я?— лезла наружу свинцовая мысль в голове Хьюка, гирей катаясь по всему черепу.

Сломанной куклой валялся в грязной воде тот самый, с трясущимися руками, офицер с погибшего корабля. Располосованное надвое лицо его отдельно лежало на сдвинувшейся плите ТВ-центра. Хьюк прополз к обломкам ракеты, и с трудом влез в ее чрево, разорванное пополам. Внутри ощутимо и жарко шевелился мрак. И тогда существо по имени Хьюк решило снова выбраться наружу.

Мясистый туман все густел, становился плотным, почти твердым. Неожиданно хлопок раздался возле Хьюка. Хьюк вздрогнул и обернулся. Офицер с погибшего корабля встал из жижи. Расколотая голова его с висящим отдельно лицом тряпичным мячиком болталась на сломанной шее. Из гортани торчала кость кадыка.

Офицер поймал руками голову и водрузил ее прямо на кость кадыка, затем примазал лицо. Глаза на лице моргнули подозрительно, один глаз уставился на Хьюка и с сомнением оглядел его. Рот мертвеца раскрылся, двигаясь сам по себе, пытаясь издавать какие-то звуки и, наконец, родил судорожное:— Нехорошо подсматривать. Ай-я-яй! — Голова дернулась и хрюкнула, попробовала кокетливо улыбнуться, но лицо сползло с черепа... и Хьюк не выдержал, завыл, забился в истерике, периодически переходя на сумасшедший хохот... Так вот, сумасшедше хохоча, Хьюк и свернул на полной скорости на главную улицу города. Машина визжала от неудовольствия и шла юзом. Псина, сидевшая у края дороги и мирно дремавшая, зашлась в истошном лае и, вдруг, кинулась под колеса машины. Хьюк вывернул руль влево, вправо и въехал на тротуар у дороги, сшибив заодно и 2 старушек, калякавших о конце света. Старушки поднялись с земли, недоуменно осмотрелись, подхватили свои авоськи и, на всякий случай, вспорхнули на балкон 3 этажа, стоявшего рядом здания. Хьюк надавил на тормоза. Раздался отчаянный хруст и его ноги с силой уперлись в асфальт. Спина у Хьюка взмокла мгновенно. Он истово выругался и озлобленно глянул на псину:— Чтоб ты сдох! — Собака словно этого и ждала и тут же, вывалив язык, с удовольствием откинула лапы. Кровь сошла с лица Хьюка и белый, как мел, он сразу вспомнил показательные выступления врачей-препараторов в одном из зданий городского морга, а также те трупы, которые там демонстрировались.

— Свят, свят, свят, — забормотал он пересохшими губами.

Мертвый пес неожиданно встрепенулся, собачья голова отделилась от тела и отвалилась, а вместо нее, из глубин шеи, у пса полезла маленькая лысенькая человеческая головенка с крохотными бусинками-глазками и огромными оттопыренными ушами. Голова вылезла наружу, чихнула, грязной лапой вытерла у себя под носом. Челюсть у Хьюка отвисла до земли. — Рот закрой!— посоветовала ему новая голова пса.

Черный драный кот, по случаю пробегавший мимо, остановился, пошевелил длинными усами, глубокомысленно хмыкнул и вдруг взвыл низким утробным басом, как по покойнику.

Хьюк захлопнул рот.

— Брысь!— заорал он на кота.

Кот шмыгнул в дырку под забором.

— Что же, ты, милок, животину обижаешь?— хором сказали старушки с балкона 3 этажа.

— Что же это со мной такое?— растерянно думал Хьюк, пытаясь вспомнить подробности вчерашнего дня. — Свинство какое-то!

Холодный пятачок немедленно ткнулся ему в спину: — Вызывали? — Хьюк быстро обернулся. Небольшое розовое рыльце с умилением взирало на него и похрюкивало. Хьюк взвизгнул и уже с облегчением потерял сознание. Дверца машины отворилась и безвольная рука Хьюка вывалилась наружу.

— Нехорошо это, — огорчился пятачок. — Неправильно. Бедолага, -спустя секунду добавил он, аккуратно засовывая руку назад в машину и захлопывая дверцу авто. Прозрачный воздух вспыхнул надписью: — Фирма "У последнего маразма" рекомендует — Пищевые добавки для кошмаров. Покупаем, покупаем, покупаем! — Минутой позже надпись начала медленно размазываться на отдельные слова — маразмы, кошмары...

Из под забора опять вылез черный кот, цыкнул зубом и подошел к стоявшей на тротуаре машине Хьюка. Затем, неспеша обошел ее кругом, открыл дверцу и кряхтя и сопя вытащил из машины обстоятельную связку сосисок.

Старушки с балкона закричали:— Мурсик, Мурсик, не будь дураком, там еще колбаса осталась!

Кот презрительно фыркнул и, держа в зубах сосиски, гордо прошествовал к себе под забор, таща сосиски по грязному асфальту.

Мертвый пес перестал вертеть лысой головой, поднял заднюю лапу и сделал лужу, пояснив старушкам на балконе, что у него болезнь недержания мочи.

Похудевший ветерок прошелся по всем действующим лицам, обмахнув им потные лица. Пес бросил писаться, скромно понюхал, что наделал и отчаянно зевнул, показывая здоровенные желтые клыки.

В воздухе появилась надпись:— "Финиш. Конец первого действия!" Старушки спрыгнули с балкона и, подхватив свои сумки с морковкой и петрушкой — очень помогает от кариеса вставной челюсти, шустро засеменили в магазин, где время от времени, чей-то голос озлобленно орал: — Ни ры-ы-бы, ни мя-а-са! Ни-и хрена нету!!! — Из-под забора, где рыдал над сосисками кот, еще раздавалось яростное шипение и озабоченное чавканье... — Муха по полю пошла, муха денюжку нашла.

— Дай!

— Кого дай?

— Денюжку!

— Какую денюжку?

— Которую нашла.

— Причем здесь денюжка, это стихи такие! Про муху.

— Ну, так, все-таки про муху?

— Про муху.

— А я и есть муха. Гони деньги!

— Но послушай, это другая муха. Муха-цокотуха. Такие водились когда-то на планете Земля.

— У, жадный какой! Мне до лампочки, та эта муха, ся эта муха. Мне бы денюжку!

— Какую, к черту, денюжку. Это фольклор, понимаешь, фольклор. Там еще и продолжение есть — Пошла муха на базар и купила самовар!

— И зачем мне самовар?— в раздумьи, протянула муха.— Нет, мне бы, все таки, денюжку.

— Все! Достала! Нет никаких денег!— заявил Хьюк и раздраженно отвернулся от мухи. — И не будет!

Солнце пригревало ощутимо. Совсем не похоже на раннее утро. Трава, там, где сидел Хьюк, распрямлялась на глазах, постепенно меняя свой утренний, изумрудно-зеленый цвет на дневной, светло-синий.

Хьюк сделал пару шагов.

— Ты куда?— неожиданно поинтересовался хрипатый голос над головой Хьюка.

— Вот те на,— опешил Хьюк,— а это еще кто? Тоже муха?

— Сам ты муха! — заявили сверху.

Хьюк задрал голову. Вверху никого не было...

— Все шуточки шутим,— сказал Хьюк и отвернулся,— Куда, куда, на Кудыкину гору, вот куда!

— Ни-зя! Ни в коем случае, ни-и-зя! — категорически произнес еще один голос сверху. — Это наша гора! -И невесть откуда, в 3 метрах от Хьюка обьявился старый, подраный, ржавый шлагбаум с надписью на 3 языках, всех понятных Хьюку — "Кудыкина гора. Вход воспрещен. Частная собственность". И внизу мелким шрифтом, с детской непосредственностью:— "Козя забодает!"

— Вот те на,— еще раз повторил Хьюк,— что это такое?

— А ты не хами, не хами,— еще раз просипели в воздухе и на Хьюка, откуда-то сверху свалился черный лохматый мужичок, лет так непонятно скольки. С рожками на голове и копытами вместо ног. Вместо носа, естественно, розовый пятачок, который все время подергивался и ко всему принюхивался. Завершил сей облик длинный облезлый хвост. Встав с Хьюка, мужичок по собачьи встряхнулся и с обидой сказало:— Думаешь, ежели муха в друзьях, то уже все можно?

— Кстати, а где муха? — спохватился Хьюк.— Муха -то где? — И обернулся. Мухи нигде не было.

Черное существо, полностью оправившись после падения на Хьюка, спросило: — К черту хошь? — И гордо подбоченясь, добавило: — А? Какой я красавец? — Всем своим видом мужичок напоминал толстого старого кота, солирующего на крыше дома мартовским концертом кошек.

— Ты, что ли, черт?— вставая с земли, куда его завалил этот самый черт, спросил Хьюк.

— А, вот, и я!— хвастливо ответило существо и громко щелкнуло хвостом по земле. — Позвольте представиться, референт-секретарь!

— Ты-и и черт?!— недоверчиво сказал Хьюк.— В самом деле? Вот это да! Столько раз слышал и ни разу не видел!

— А мы в твоем мире не обитаем,— сказал черт. — Впрочем, ты теперь, тоже, — сообщил он, радостно скалясь, Хьюку. — Уровень не тот. Так. Заходим изредка, по необходимости.— Черт сделал умное лицо и добавил:— И не только к вам. Мы достояние всей галактической культуры!— торжественно произнес он.— Мы существуем в мифологии разных планет,— сказало существо и топнуло копытом об землю. Маленький фонтанчик нефти вздыбился на месте удара. — Видал, а? Каково?

— Ох-ох-ох, подумаешь,— иронично пробормотал Хьюк.— Какие мы... Побрился бы ты, что ли, лучше, — рассудительно сказал он, пытаясь сосредоточиться.

— Ой, уморил, так уморил! Где это ты видел бритого черта? А-й — яя -й! Бритый черт... А ну, признавайся, где ты видел бритого черта? В глаза смотреть! Отвечать, когда спрашивают! Счас я тебя возьму за шкирку, да и выкину из нашего мира, чтоб не путался под ногами...

Катится по небу колесо Гелиоса и сыплются искры-лучики. И Хьюк лежит на пляже, на золотом песочке и млеет от зноя и счастья, бесшабашного-бесшабашного счастья. А рядом лесное озеро и тени деревьев купаются в воде.., нет, рядом широкая гладь большой реки, медленно-медленно несущей свои воды куда-то далеко-далеко, за тридевять земель, к синему морю.

И тоже солнце, жгучее желтое светило. Сине-зеленая морская вода.Такой же день и люди... люди на черных кораблях. Борта кораблей почти соприкасаются. Рыжебородые люди хохочут, наблюдая, как играет в воде человек и дельфин. Волны плещут о борта кораблей. Бородачи на кораблях поднимают весла, готовясь к плаванью...

— Эвойе, ванакс, эвойе!

— Эвойе, Одиссей!

... Корабль на краю моря звезд, корабль ждал его. Мелкая посадка позволила кораблю подойти прямо к берегу.

— Он отвезет тебя к Городу на том берегу.

День завершался тусклым золотом. За горизонт, за море уходило желтое солнце. И тени 2 человек вытягивались вслед за солнцем.

— Ты еще хочешь в Город?— спросил Эропс

Улисс взглянул на него.

— Ну, да, конечно, — вздохнул феакиец.— У каждого свой путь. Ну, давай, будешь в наших местах... Не забывай нас!

Феакиец поднял с песка тяжелую сумку и протянул Улиссу.

— Возьми, это наш подарок.

— Э-ге-гей!— с корабля махали рукой.— Давай, быстрее, корабль ждет!

— Пора,— сказал Улисс.

— Пора,— отозвался феакиец.

— Прощай!— Странник протянул Эропсу руку и засмеялся: — Путешествие еще не закончено.

— Прощай,— эхом прозвучал голос феакийца и он пожал руку Улисса.

Странник взял сумку и зашагал к кораблю...

Мадо.

... — Господа ученые, сенаторы, конгрессмены и прочая журналистская публика, плата, которую требуют храны за эту планету, не соответствует нашим возможностям. Столь значительная сумма ставит весь договор под угрозу срыва. Тем не менее, тем не менее, господа, экспедиция свою работу довела до конца и не прервала, даже тогда, когда обнаружилось вмешательство хранов. На тот момент это уже не имело значения, практически все эксперименты были завершены. Кроме того, возник один фактор, позволяющий подвергнуть сомнению первенство хранов на упоминаемой выше планете. Это, обсуждавшееся здесь вмешательство третьих сил, сил, более значимых, чем и храны и мы. Сил, способных к действию на таком уровне, который нам, пока, и не снился. В силу обстоятельств, я обладаю определенной информацией об этих силах, довольно спорной информацией, но все же. И на ее основе могу предположить — и профессор Кихи Латуро и профессор Куниклада , здесь присутствующий, меня поддержат — рассуждения о 2, 3, 4, и так далее ступенях эволюции имеют под собой почву. А посему... — и Мадо умолкла.

— Журнал "Старая грымза", — худая, изможденная, вышедшая в тираж лет, так, 200 назад, дама с редким пучком волос, зачесанным на затылок, подняла руку: — Госпожа Мадо, вы, как женщина и наша...

— Нет, уж, увольте,— улыбнулась Мадо

— ... потенциальная читательница, — подчеркивая каждое слово, сказала представительница журнала, — как вы видите возможные последствия вмешательства в дела хранов?.

Полукруглое, овальное помещение зала пресс-конференций вмещало в себя до тысячи человек, если использовать все резервы и разрешить людям — а на сей раз так оно и было — стоять на всех проходах, аж до выхода в коридор. Выхода, тянущегося вдоль одной из стен зала, от самой кафедры, где выступали заезжие светила и местные знаменитости, мимо вздымающихся уступами вверх парт и столов и до самых дверей в коридор. Сейчас

стоящие полукругом, вздымающиеся вверх ряды старых столов — как-никак университет, должно быть впечатление солидности — были заполнены до отказа народом, набежавшим со всех сторон из заинтересованных ведомств.

Тонко выбеленные стены по краям зала, расписанные по низу редким даруканским узором, белый потолок и светоносители дополняли атмосферу конференц-зала.

Небольшое пространство, отделяло кафедру с членами экспедиции от первого ряда парт, уставленного карточками с фамилиями конгрессменов, сенаторов и ученых и названиями масс-медиа агентств

— Дама из третьего ряда..! Журнал "Грымза"..!

— ... "Старая грымза", с вашего позволения,— поправила дама из 3 ряда.

— ... Пожалуйста, прекратите тыкать микрофоном,— потребовал администратор-распорядитель зала.— Вы заслоняете камеру ОТ.

— Как я представляю возможные последствия столкновения экспедиции с хранами?— повторила вопрос Мадо и поправила, чуть-чуть, на столе перед собой микрофон.

Коллеги Мадо, сидящие по обе стороны от нее за длинным столом пресс-конференции, потихоньку обмахивались, на манер веера, подручными средствами — папками, бумагами и т. д. Профессор Куниклада, ничтоже сумняшийся, вообще призрел правила приличия и распустил галстук на плотно застегнутой рубашке. Конференция длилась уже более 2 часов и масса людей, набившихся в зал, вкупе с кучей всевозможных, свисающих с потолка, расставленных на столах и путающихся пол ногами снимающих, записывающих, перезаписывающих и просто работающих приборов, основательно взвинтила температуру

воздуха в помещении и это, несмотря на усиленно работающую вентиляцию.

— Коллеги мои,— начала Мадо, опять непроизвольно двигая к себе подушечку микрофона,— коллеги мои имеют разное мнение на сей счет и вы можете убедиться в этом, перечитав отчет о нашей экспедиции, опубликованный в приложении к "Университетской газете", но, в общем, мы сходимся в одном — с хранами надо договариваться! Да, в результате агрессии был уничтожен корабль "Турши-2", 173 человека погибли на его борту и мы об этом не должны забывать. Находятся под угрозой срыва полеты к 2 планетам Гейшера и, я не говорю уже о дальнем космосе, где работала наша экспедиция. Находится в боевой готовности космический флот, военные корабли сопровождают пассажирские и грузовые звездолеты, границы нашего космоса постоянно патрулируются. Но, но, все-таки, мы считаем, что и планету просто так взять и отдать хранам, фактически подарить — это глупость, и допустить открытые военные столкновения с ними тоже глупость. И то и другое не решение вопроса. И, я, думаю, храны это тоже понимают, какова бы не была их логика!

— Благодарю, госпожа Мадо,— сказала представительница "Грымзы",— и приношу свои соболезнования в связи с гибелью вашего мужа на "Турши".

— Спасибо,— искренне, ответила Мадо, — но, впредь, прошу всех извинить меня, я не хотела бы, чтобы те, кто будут задавать мне вопросы выражали свое соболезнование. Это личное. А сейчас, давайте не будем превращать конференцию в похоронную процессию.

Аудитория конференц-зала одобрительно загудела.

— Журнал "Геолис". У меня вопрос к профессору Треде,— солидный мужчина с белой куцей бороденкой и слегка выпирающим животиком, замурованным в ткань рубашки, виднеющейся из-под расстегнутого пиджака, поднял руку.

— Профессор, какие чувства вы испытали, осознав, что перед вами следы чужого вмешательства в ваши, так называемые "матрацы"?

Треда коротко ответил:— Ужасные!

В зале засмеялись.

— Спасибо,— усмехаясь, произнес представитель "Геолиса".

— Агенство Рутю. Госпожа Мадо, если задать немного иначе уже прозвучавший здесь вопрос, то он будет выглядеть так — чем обусловлена столь дикая акция хранов по отношению к нашему кораблю? Вы можете дать ответ на этот вопрос?

— Спасибо за вопрос,— неторопливо произнесла Мадо.— Я могу, — поперхнулась Мадо,— дать ответ на этот вопрос. Но, я выскажу лишь свое мнение, мнение не совпадающее с мнением моих коллег, участников нашей экспедиции. В частности, у профессора Хиза Брудо, у профессора Рудаха, господина замка Хах Бабаха и, к сожалению, отсутствующей здесь профессора Лидо Девины иной взгляд на мотивы этого нападения. Я думаю,— осторожно начала Мадо,— храны считают нас чем-то, вроде, заразы, космической заразы, ненасытной и прожорливой.— Мадо замолкла на секунду, как бы прислушиваясь к тишине в зале. Зал безмолвствовал. Тогда она медленно продолжила: — А теперь, господа, давайте посмотрим на трагедию в космосе под другим углом. И наша цивилизация и цивилизация хранов, в масштабах космоса, стартовали, практически, одновременно, с разницей 3-4 тысячи лет. Но! Тут надо учитывать особенности развития хранов. Храны — рептилоиды. И, если сравнивать их физиологическое развитие и физиологическое развитие нас, то выяснится, в частности, то, что мы лучше приспосабливаемся к окружающей среде, что мы более энергоемки, более быстры, что у нас быстрее растут и делятся нервные клетки, быстрее сокращаются мышцы и быстрее организм реагирует на внешние раздражители. Мы меньше тратим времени на исполнение желаний и воплощение своих идей. У человека более короткая связь между головным мозгом и органами тела, быстрее проходят импульсы по нервным волокнам, большая температура тела и кровь быстрее струится по жилам, то есть человек быстрее, изобретательнее, энергичнее рептилоида, он быстрее берется за дело, делает его с большей энергией и быстрее завершает... То есть, человек развивается быстрее, гораздо быстрее, чем более холоднокровные потомки рептилий. И размножается он гораздо быстрее. А это означает, господа, — я хочу заострить ваше внимание на этом, — храны проигрывают человеку в самом главном, что может быть — в гонке эволюции. И это все бы ничего, живи мы в разных галактиках. Но по воле судьбы мы оказались соседями и конкурентами. Храны, благодаря своей более холодной крови, менее рассудительны и более вспыльчивы, чем мы. Зато и движутся намного медленнее нас по пути технического прогресса.

По оценкам разных аналитиков, и не только нашего университета, в целом, по уровню развития, наша цивилизация и, цивилизация хранов уже сровнялись и в ближайшем будущем, мы вырвемся вперед. Так, вот, всем этим, вышеизложенным, я хотела сказать... — Мадо протянула руку и взяла стакан с водой, предупредительно налитый ей, сидящим рядом Трехутольником, — ... хочу сказать, что мы для хранов, возникли ниоткуда, невероятно быстро, в огромном количестве и, сразу, стали претендовать на планеты, которые храны уже сотни лет считали своими! — Мадо перевела дух. — Далее, если добавить к этому низкую рождаемость хранов, в сравнении с человеческой, то поводов для раздражения у рептилоидов появляется очень много. А, теперь, господа, попробуйте представить себе стихийное бедствие, в виде нашествия насекомых на ваш дом,— ботаник Хиз Брудо, сидевший по левую сторону от Мадо, улыбнулся,— всепожирающих, всезаполняющих, захватывающих кусок за куском в вашем доме, количественно все увеличивающихся и увеличивающихся и все время двигающихся вперед насекомых. Вы в одну сторону — там этой пакости множество, вы в другую — и там уже мириады копошатся. Вы отступаете и отступаете, а они все движутся и движутся, поедая все, что еще вчера было вашим. Что вам остается? Остановить, любым способом остановить эту заразу! Они двигаются быстрее, чем вы, договориться,— тут я перехожу к нам с вами,— пояснила Мадо,— когда еще удастся и удастся ли... — Мадо остановилась в поисках небольшой паузы, а затем неожиданно закончила — Эти насекомые, с точки зрения хранов, мы с вами! Вот, только в этом одном, я вижу причину нападения на наш корабль. Ничего более разумного мне в голову не приходит.

В помещении повисла нехорошая тишина.

— Бить будут, — негромко обронил, сидящий за столом рядом с Мадо Хиз Брудо, — такие слова не прощают.

— Успокойтесь, — ответил, устраивающийся поудобнее на своем сидении, Трехугольник. — Меня уже столько обещали, а я, все еще, видите жив и здравствую, хотя, по идее, уже давно должен был заседать в другом мире.

— Спасибо, госпожа Мадо,— без всякой интонации, сказал представитель агенства Рутю. — Благодарю вас за выступление, — официально добавил он.

— Ишь, не нравится, — пробурчал, барабаня пальцами по столу, Куниклада.

В зале захлопали крышки аппаратов — пока Мадо говорила, журналистская "братия" писала ее речь, а сейчас спешила срочно передать ее в журналы, газеты, теле, радио, видео и прочие разные инфо— и тому подобные новости. Одновременно зашевелилась и публика в зале.

— Эх, я бы сейчас с удовольствием пирожок слопал,— мечтательно сказал Бабах, сложив руки на животе.

— Госпожа Мадо, госпожа Мадо,— стараясь быть услышанным, крикнул какой-то юнец с верхних рядов. Кто-то из представителей прессы, кому не хватило места за столом и кто ютился в проходе, пытался прорваться к микрофону. Еще кто-то, умный самый, пробовал вскарабкаться на парапет, отделяющий ряды парт от выхода в коридор, но его быстро ухватили за ноги дежурные по залу и выкинули, вообще, вон.

— Госпожа Мадо, группа молодежных изданий "Нюест",— маленький толстый, сидящий к краю первого ряда не то подросток, не то уже юноша громко пытался задать свой вопрос: — Вы упоминали о другом мнении , существующем независимо от вашего и тоже связанном с нападением хранов на корабль. Не могли бы мы услышать и его?

Шум в зале не стихал. А за дверями вопил, выкинутый в коридор журналист.

— М-р-р, не дают мне житья,— пожаловалась Мадо коллегам, находившимся пообочь от нее и тоже громко сказала, для всей аудитории: — Я, думаю, что на этот вопрос лучше ответит профессор Хиз Брудо, он один из авторов этой гипотезы.

— Господи, прости меня, грешного,— пробормотал Хиз Брудо и придвинул к себе микрофон.

— Господа, в первую очередь, я, как и мои коллеги по экспедиции, как и Мадо Ружич, хочу подчеркнуть, что мое предположение о причинах агрессии хранов тоже является лишь моим предположением, а не истиной в последней инстанции. Есть и другие мнения. Это раз. Во-вторых, я думаю все, собравшиеся здесь, сегодня, в этом зале, понимают — наши гипотезы о цивилизации хранов не строго научная, удостоверенная фактами и проверенная временем информация. Это, своего рода, домыслы. И не более того! На сегодняшний день с достоверностью установлено только то, что храны являются рептилоидами, что развиваются они медленнее, чем мы, что, несмотря на это, они раньше нас вышли в космос и следы их деятельности зафиксированы на 4 исследованных нами планетах, что все эти планеты, по космическим меркам, находятся рядом с нами, за исключением одной, дальней, на самом краю и что из этого следует — цивилизация хранов существует где-то тоже неподалеку от нас. Так, вот,— с нажимом, заметил Хиз,— с точки зрения ряда участников нашей экспедиции,— Хиз Брудо запнулся и, как бы извиняясь, сказал : — Мы же здесь, все-таки, собрались для подведения итогов работы экспедиции, — храны, вероятно это звучит парадоксально, скорее всего чужие в нашей Вселенной. То бишь,— Хиз постучал костяшками пальцев по столу, призывая аудиторию к молчанию.— они вывалились в нашу Вселенную извне , из другого мира, возможно, даже из другого времени. Можно назвать это как угодно — параллельным миром, другим н-мерным пространством, иным временем и так далее.

Зал зашуршал.

— Согласно традиции,— поднял руку Хиз Брудо,— я могу прекратить выступление, если сочту публику в зале излишне шумной. Прошу иметь это в виду.

В зале опять наступила тишина.

Хиз продолжил:— Храны, по нашему разумению, не просто перешли из одной Вселенной в другую, из одного мира в другой — их выкинули с мест насиженных, с мест прежнего обитания. Более сильная, может быть, просто более удачливая, чем храны, цивилизация или цивилизации попросила их "убраться подальше". За что и про что,— не знаю. Выдавлены, изгнаны или сами решили уйти — для нас это несущественно. Но, в связи с таким вывертом, становится понятной агрессивность хранов, их нетерпимость к чужим и непохожим на них. Они бежали в новый мир, а тут на сцену выступаем мы, вполне вероятно внешне весьма похожие на тех, кто изгнал хранов с родины. Или такой вариант, храны — беженцы и, учитывая горький опыт прошлого и то, что в космосе появились новые претенденты, -то есть мы с вами, -уточнил Хиз,— на лидерство, им надо, пока еще не поздно, срочно обозначить свои границы, границы своей цивилизации...

Первые тени поползли по потолку зала, тени наступающего вечера. Поскучнел, за окнами, уличный свет, пронеслась кучка ребятишек по аллее, напротив. Уходящий день прощался со всеми. Где-то Хронос отсчитывал время, минуту за минутой складывая в часы.

В зале пресс-конференции звенели вопросы, звучали ответы. Поскрипывали, напряженно, самописцы, фиксируя речь профессоров и, тут же, с секундной задержкой, выдавая текст на мено-карточки. Наливались, пока еще слабеньким, неярким сиянием, кругляши светоносителей, заменяя естественный свет на искусственный.

Администратор-распорядитель пресс-конференции уже давно проявлял беспокойство и нервно поглядывал на часы. Он показывал дежурным — пора заканчивать, время. Наконец, улучив момент, коллега Трехугольника сам переключил микрофон на себя:— Господа..! — Администратор выдержал паузу.— Последние вопросы, буквально несколько минут,— и опять включил микрофоны на столе президиума, там, где находились Мадо и ее коллеги.

— 5 минут, без представления, самые коротенькие вопросы,— сказала Мадо.— Есть такие?

Орава пишущих журналистов и репортеров поперхнулась, издала общий стон и, в едином порыве вскочив с мест, бросилась к микрофонам

— Сколько времени вы находились на планете?— полетел в профессоров первый, получивший обрезание, укороченный вопрос. Счастливчик, сразу дотянувшийся до микрофона, радостно улыбался.

— Много, — коротко отрезала Мадо.

Конкуренты счастливчика желчно захихикали.

— У вас были проблемы в отношениях с профессорами?— попробовал взять реванш журналист.

— Нет!— ответила Мадо и добавила: — А у вас?

Коллеги журналиста, в открытую, уже смеялись над репортером.

— Тогда, может, у вас были любимчики среди участников экспедиции?— не сдавался журналист, стараясь, хотя бы, уйти достойно и не подпуская остальных, страждущих писак к микрофону.

— Были,— громко сказала Мадо,— и есть! И...

— И будут есть!— громыхнул во всю мощь своих легких Бабах, в который раз демонстрируя свое, незаурядное чувство казарменного юмора.

— ... И, вообще, — продолжила Мадо, — вы симпатичный парень, но дайте и остальным микрофон.

— Господин Брудо, — наконец, сменились люди у микрофона, — вы согласны со словами Мадо?

— Насчет чего? — Быстро спросил Брудо,— насчет микрофона? Полностью согласен!

— Насчет любимчиков, — уточнил голос.

— Что тут попишешь, -вздохнул Высоколобый, — все мы люди. Относитесь к этому спокойно. Лишь бы другим не мешало.

— Господин Брудо, а, вот, с теорией Куниклады и Кихи Лутуро, вы...

— Нет,— коротко бросил Хиз,— не дожидаясь окончания вопроса.— Не согласен!

— Профессору Треде. Вы бы взяли на работу генетиков — хранов?

— Да!

— Профессору Рудаху...

— Все, все, все!— поднял руки администратор-распорядитель.— Время вышло, иначе вы будете до утра здесь выступать. Все!

Мадо и ее коллеги — профессора Куниклада, Хиз Брудо, Треда, Рудах и представитель замка Хах Трехугольник стали двигать стулья и подниматься из-за стола.

— Госпожа Мадо!— из толпы журналистов, шумно, разом, вставших с мест и собирающих свою аппаратуру, резко выскочила женщина с бронзовым цветом кожи и миндалевидными глазами уроженки долин Хитсу.— Последний вопрос. 8 канал ОТ. На пресс-конференции отсутствует один из членов вашей экспедиции, известный профессор Лувэн. В списках погибших на "Турши", где находилась часть участников вашей экспедиции, он не значился. Вы можете что-нибудь по этому поводу пояснить? Почему профессор отсутствует на конференции?

Мадо взяла со спинки стула свою модную сумочку из льющейся мягким светом гуани и, повернувшись к журналистке, произнесла отчетливо и отделяя каждую букву:— Профессор Лувэн пропал без вести на Тешик-2. У него была срочная командировка.

— Госпожа Мадо, госпожа Мадо,— заторопилась репортерша, — еще один вопрос, только один вопрос. Одна срочная командировка, вторая срочная командировка и молодой ученый Хьюк Адимас гибнет при нападении хранов на корабль, известный геолог пропадает без вести на колонизуемой планете. Вам не кажется странным, что главные действующие лица, что люди, упоминаемые во всех загадочных случаях, о которых вы говорили в своем докладе, начинают просто исчезать? Это что, несчастные случаи или проклятье планеты? Ее родимое пятно? Или вмешательство тех самых третьих сил, затирающих свои следы? Что это за планета такая? И кто будет следующим, вы или еще кто?

Мадо побледнела и, как-то, на глазах, сгорбилась. Опершись руками о. стол, она чуть пошатнулась. Сумочка выпала из ее руки. Треда, стоящий рядом, успел подхватить Мадо. Рудах и Трехугольник быстро оттерли журналистку подальше от начальника базы.

— Ничего, ничего,— сказала Мадо. И, взяв сумочку, поданную ей Тредой, тихо произнесла, не смотря на репортершу:— Извините, я не могу вам этого сказать. Это только мое.

— Госпожа Мадо, госпожа Мадо, в списках университета среди пропавших и помощники Лувэна, они исчезли на Ури?

— Они не могли не быть на Ури,— едва слышно, уронила Мадо,— они его... они должны были быть на Ури, они...

Засовы злобно провернулись и в полумрак душной камеры-клетки вошел человек в тунике и светло-сером плаще-паллиуме. Десятка легионеров сопровождала его.

Тюремный стражник, жилистый, волосатый потомок филистимлян, осветил чадящим факелом камеру и заключенных в ней.

— Встать, псы,— гаркнул он на арестантов и замахнулся бичом. — Сам прокуратор Иудеи пришел на вас посмотреть!

Сидевшие на сыром земляном полу узники с лязгом поднялись, волоча за собой длинную цепь.

Чуть выпуклые, сероватые глаза человека скользнули по заключенным — темные, немытые лица; грязные, пахнущие потом тела, одетые в какое-то рванье; ногти на руках обломаны и обгрызенны.

— Ты и ты,— человек поднял руку и кольцо всадника сверкнуло на его пальце. Напряженные, горячие глаза заключенных следили за прокуратором: — Ради бога, только не меня! — в сторону!

Четверо легионеров шагнули вперед и двое, указанных прокуратором, арестантов отделились от остальных. Коренастый, схваченный за разбой заключенный, взвыл от страха, широкое лицо его посерело от ужаса и покрылось капельками пота, он что-то замычал на нечленораздельном языке. Второй, длинный и худощавый, злобно плюнул в сторону коренастого и тут же получил по зубам от стражника рукоятью бича. Подавившись собственными зубами, длинный замолк.

Человек в плаще недовольно нахмурился и стражник быстро отошел в сторону.

— Дисмас и Г'естас,— произнес прокуратор,— вы обвиняетесь в сопротивлении Риму, убийствах и грабежах. Вы захвачены солдатами Рима и подлежите его суду. Вашу судьбу определю я!

Прокуратор еще раз скользнул взглядом по осужденным. Нездоровая бледность проступила и на физиономии Гестаса. Прокуратор улыбнулся. Он знал, что значит это. Прокуратор уже собрался уходить, но его взгляд задержался на фигуре одного из крайних арестантов, на его странных глазах. Человек в паллиуме сделал знак и тюремный страж зашептал: — Иешуа Галилеянин. Взят городской стражей по указанию старейшин, за речи, смущающие народ и противные священникам.

— Иешуа,— медленно покатал слово на языке прокуратор, словно пробуя его на вкус. — Иешуа, — еще раз повторил он и, развернувшись к выходу, коротко бросил:— Доставьте его ко мне!

Эпилог.

Земля вздрогнула от топота копыт. Тысячи коней, тысячи огней неслись по степи.

— Ала-а-а-бамэ! Из рода Мамур-р-рэ!— ревел пронзительный крик— вой, катясь по степи, по траве, по земле, по лощинам, взгоркам и балкам, уходя в низко летящее небо.

— Ала-а— ба -а-амэ!

Река, поблескивая на солнце, текла мимо острова и выступающей из него сторожевой башни — дюны. Вода неторопливо плюхалась возле берега, сверкала и искрилась мириадами огоньков, переливалась от лучей солнца и широкой ровной гладью уносилась дальше, туда, где, огибая остров, она поворачивала к югу. На острове же, за дюной, не видные с реки, угадывались изнемогающие от жары многочисленные палатки, с закатанными и завернутыми вверх полами. Молодые люди — юноши и девушки, суетились между ними, готовили что-то на костре, чуть поодаль от палаток, гремели кастрюлями и ведрами — сиречь, кашеварили на весь палаточный лагерь. Остальное население необычного городка пребывало в реке или загорало на голой песчаной дюне, на пляже.

Солнце грело воду и она была теплой, как парное молоко.

— Леня... Линдеров, — кричали кому-то в реке, с высокого берега острова, из лагеря, — ты куда девал топорик?

— Во. блин, — одновременно разорялся на дюне, на берегу дюны, там, где золотистая полоса пляжа узкой лентой протянулась между горой дюны и начинающейся водой, юноша с длинными волосами: -Мужик, такой странный, здесь утром был и никаких следов!

— Ищешь кого, Слава? — полюбопытствовал голос сверху, с вершины дюны, метрах в 5 над головой темноволосого. Темноволосый задрал голову. Физиономия заводского физрука — палаточный лагерь-то был заводской, Юры Сидачева, обрамленная темно-рыжими кудрями, с интересом наблюдала за ним.

— Да, мужик здесь один, утром, такой странный, загорал,— неопределенно ответил темноволосый Слава, сверля взглядом песок. — А, ты, кстати, чего туда забрался?

— Надо,— загадочно сказал Сидачев.

— Ой-е-ей, — пробурчал темноволосый.— Тоже мне, тайны мадридского двора.

— Знаешь, так и молчи,— раздался с дюны еще один голос, на сей раз женский.— Лимонада хочешь?

Темноволосый снова задрал голову вверх, думая одно:— А, все же, кто это там, с Сидачевым?— но, вслух, спрашивая другое:— Неужто Чернявский, завхоз наш бессменный таким добрым стал?

— Ага, дождешься,— ответил сверху женский голос, прерываемый какой-то возней и шепотом:— Убери руки! — Сама стащила, пока Юрка ему зубы заговаривал.

— Ну да, ну да, все 32, — недоверчиво хмыкнул Слава, опять, в который раз, устремляя взор на песок,— так я и поверил.

— Это уж твое дело, — категорично заявил женский голос.

— Только ему не говори, — добавила, снова показавшаяся над дюной голова Сидачева.

— Надо мне, — отозвался темноволосый.— Не, ну где же он лежал?— рассуждал сам с собой он.— Мужик такой странный, одет так странно, а, вроде, как будто и не было здесь никого,— бурчал себе под нос Слава.— И выглядел он странно, словно и не из нашего мира. Фьють... и исчез...

Конец первой книги.

ВСТРЕЧА.

— Челове-е-е-ек! Челове-е-е-ек! — эхо гремело в горах и кати­лось по скалам и ущельям.

— Челове-е-е-ек! Челове-е-е-ек!

Солнце выжимало из тела последнюю влагу. Асхил не шел, а карабкался по узкой, извилистой горной дороге. Кожаные сандалии скрипели от песка, набившегося в них, и оставляли на земле причудливый узор следов. Пот струился по спине, под большим круглым щитом и тяжелым походным мешком.

— Челове-е-е-ек! Челове-е-е-ек!

Асхил слышал голос и видел крикуна. Асхил шел к нему. Человек, громадный человек, великан, весь голый, заросший длин­ной, светлеющей на концах темной бородой, стоял у скалы, подняв руки над головой.

Асхил подошел ближе. Огромный человек был весь опутан цепью и прикован к скале.

— Ох и громаден же ты, незнакомец! — вырвалось у воина, ставшего вплотную к великану, — Я таких, как ты, и не видел ни разу, — Даже встав на цыпочки и задрав голову, Асхил не достал бы до

плеча великана.

Прикованный к скале потянулся и тяжело вздохнул, отчего цепи на его большом теле, на распятых над головой руках, на много ходивших по земле ногах недовольно заскрипели, зашипели, как клубок потревоженных змей. Из под густых, выгоревших на солнце бровей на Асхила глянули бездонно синие-синие глаза.

— О — о, — попятился Асхил. пытаясь отвести взор в сторону. Затем, закрыв глаза рукой, попросил: — Не надо, слышишь, не смотри так, — и уж потом, переводя дух и снимая на землю щит и большой походный мешок, тихо добавил: — Глаза твои — что небо. Нельзя тебе смотреть на людей, ослепнут они или голову потеряют, как курящие мак.

Раскладывая свой нехитрый скарб на камнях, Асхил спросил: — А за что тебя так? — и махнул рукой на цепь, окутавшую великана.

— Я хотел помочь людям!

— Лю-у-дям?— удивленно переспросил воин, — Каким людям?

— Всем людям!

— Всем людям, — меланхолично повторил вслед за великаном Асхил и вдруг недоуменно замер, — А зачем им помогать, всем людям?

Бронзовый шлем-каска давил на лоб, ощущался грузом на голове. Асхил стянул его на землю. Мокрые волосы вывалились на лоб, щеки, шею, потными сосульками прилипая к коже.

— Видел я людей, — продолжил Асхил, — большинство из них.., вот, смотри, — Асхил быстро достал из поясного ремня кольцо жёлтого цвета и подбросил его в воздух. Кольцо сверкнуло лучиком золота и упало назад в ладонь Асхила.

— Смотри, это кольцо и есть цена большинства людей. Не больше, не меньше. — И воин сунул кольцо в пояс. — Что ты скажешь на это?

— Воин, ты видел не людей, а лишь накипь, труху, пену из грязи на чистой воде.

— А вот ты и не прав, бородач. Я встречал многих, и знатных и ни­щих, и крестьян и купцов, но не было, слышишь ты, прикованный цепью, не было среди них ни одного, кто назвал бы золото простым

металлом.

— Ложь, воин, ложь. Всегда есть люди, поклоняющиеся тельцу, но это еще не все живущие на Земле, совсем не всё.

— Знаешь, бородач, мне не спорить с тобой. Я воин, охотник. Моя родина в этих диких горах. Я не был дома много лет и, вот, теперь иду. — И Асхил присев, достал из походного мешка небольшой бурдюк с вином. — Извини, горло сохнет на этой жаре. — Асхил развязал бурдюк.— Хочешь выпить? Здесь отличное вино, из царских погребов, — воин рассмеялся, а затем, не дожидаясь ответа, взболтнул бурдюк и, приставив ко рту, сделал большой глоток. — Ты куда смотришь, бородач? — вытирая рот, спросил Асхил. — А-а, зазубрины на мече... Не обращай внимания. Кости людей отпе­чатались на его лезвии, под Ашшуром...

Асхил еще раз взболтнул бурдюк и встав на цыпочки, поднял его, на вытя­нутых руках, к губам великана.

Гигантская тень заслонила небо и сильный удар сбил Асхила с ног. Громадный, в рост человека, гриф, гриф-стервятник сидел на голове у прикованного и, вытянув длинную морщинистую шею, не мигая, смотрел на Асхила. Бурдюк выпал из рук воина и вино медленно потекло на землю. Потянувшаяся было к мечу рука Асхила застыла на месте... Что-то очень древнее, вечное и холодное как лед, лед этих гор, гор Кавказа, смотрело на него безжалостными круглыми глазами.

— О боги, боги! Пожалейте Асхила! — быстро зашептал воин, отползая в сторону.

Птица не торопясь втянула шею и, расправив громадные, невероятные крылья, одним гулким хлопком взмыла в воздух, раскидав вещи Асхила и зажав в когтистых лапах клок темных, с подпа­линой, волос бородача. Застыв в небе, гигантский гриф медленно парил над прикованным к скале великаном, закрывая своей тенью его, а вместе с ним и Асхила, все еще лежащего на земле, и ту, небольшую лощину на горной дороге меж круто вздымающихся вверх скал, лощину, на которой давно уже никто не останавливался.

— Неужели ты боишься, воин? — насмешливо протянул великан.

— О великие боги, кто ты? За что тебя так?

— Я хотел помочь людям! — гордо вскинул голову бородач. — Я хотел подарить людям счастье... но. но смог подарить лишь огонь.

— Глупец! — Асхил хлопнул себя ладонью по лбу. — Как я сразу не понял! Этот рост и этот вид. Ты титан похитивший огонь. Ты титан и боги покарали тебя!

— Ты действительно глупец, воин. Боги покарали не меня, а тебя и таких, как ты. Вас они заставили думать, что человек слаб и без богов не способен ни на что, вас! Я не сумел убедить людей в обратном, но я дал вам огонь, чтобы отблески священного пламени остались в людских сердцах. Человек сможет теперь сам найти путь к Олимпу.

-Ты титан, внук Урана и Геи и тебе виднее. Да, только, не мне тягаться с богами. Костей не соберу. Уж если вас расшвыряли... Ты, прости, сын Иапета, я и тебе помочь-то не смогу, — Асхил глянул вверх, сквозь пальцы приставленной к глазам ладони — громадный гриф скользил в вышине, — с такой охраной... Я лучше пойду. — И Асхил быстро собрал вещи, разбросанные крыльями птицы.

— Иди, — титан смотрел куда-то вдаль, — я звал человека, а пришел ты. Иди. У меня много времени, — прикованный к скале вздохнул. — Возможно, еще рано, но я буду ждать других, иных!

Асхил вскинул на спину походный мешок, пристроил круглый щит, на секунду замялся, не зная что сказать напоследок, наконец, разозлившись на самого себя, произнес: — Ну, ладно. Солнце уже высоко, а мне еще шагать.., — и ступил на дорогу. Через пару шагов он остановился, обернулся к прикованному: — Мне жаль, бессмертный... Прощай..., Прометей! — и, махнув рукой, зашагал дальше.

Скоро Асхил опять карабкался по узкой, пыльной горной дороге, оставляя на земле следы своих желтых сандалий.

.