Выбирая судьбу

Потом появилась женщина, очень старая женщина (откуда появилась, не знаю, я на этих белесых и полу-прозрачных смотрела, глаз не отводя). Стоило ей заговорить, и я смогла на нее посмотреть, и каково же было мое удивление, когда я узнала ту, что видела возле камня истины в зале.

— Сегодня мы принимаем в ряды нашего народа двоих пришедших извне, свидетелями сего действия будут все жители и наши предки, — так это они тут засвидетельствуют наше вступление, блин, никого попроще в свидетели взять нельзя было? — Даниэль, выйди вперед, — малыш повернул голову ко мне, я в свою очередь, тоже смотрела на сына и очень не хотела отпускать его руку, страшно так. Но всю жизнь не удержишь, и вот он делает маленький шажок в направлении женщины, и я медленно отпускаю его руку, мне кажется, сердце разрывается на куски.

Сын прошел вперед, и эти 'предки' прозрачные отступили, пропуская его, когда они качнулись, я тоже дернулась, но Кьелл, который отступил к нам, легко удержал меня за локоть.

— Коснись, — женщина подсовывала моему сыну какую-то шкатулку, а я нервно притопывала ногой, просто сдвинуться не могу, Кьелл держит, а спокойно стоять тоже не получается.

Сын спокойно опустил обе руки в шкатулку (надеюсь там не гремучие змеи, скорпионы, пауки, ножи, яд и еще миллион опасных вещей, которые придумал мой паникующий мозг матери) и вытащил оттуда круглый прозрачный шар. Я тихонько выдохнула, пока этот шарик не начал светиться (я точно тут стану седой, дергающейся, невротичной, не падающей в обмороки бабой), свечение становилось все ярче, пока луч не выстрелил четко в направление сектора 'весна'. Женщина-старушка до этого стояла, как будто с трудом, резво рванула вдоль луча и пробившись сквозь толпу, которая даже не шелохнулась, подбежала к мужчине. Пару раз его обошла, чтобы проверить, что на нем луч свое путешествие закончил, просто до этого он как будто пронизывал тех, кто мешал и был не интересен ему. А после громко сообщила:

— Даниэль признан полноправным норманном, ведь рожден он был от норманна из семьи Ульфа, — толпа дружно ахнула, а на меня очень выразительно посмотрел Кьелл и почему-то отпустил мой локоть, женщина бегом вернулась к Дани и шепнула ему пару слов.

Сын прижал к себе шарик и закрыл глаза, несколько секунд ничего не происходило, а после шар стал поглощать в себя свет, чтобы через секунд пятнадцать, засиять ярко-зеленным светом. Сначала зелень была такая бледная, с каждым ударом сердца становилась все ярче и ярче.

— Даниэль творец! — это все, что смогла сказать очень обалдевшая женщина, а после помчалась ко мне. Захотелось спрятаться за спину Кьелла, но он, как назло, стоял рядом.

— Даниэль с матерью могут перейти под защиту и опеку семьи, — выговорила она это, стоя передо мной.

Я очень медленно соображала, пытаясь осознать, что у Дани есть родственники по отцу, и они живут тут, что он загадочный творец, которые уже несколько поколений не рождались, а потом до меня дошло, нас вроде как переселяют меня и Дани. А оно мне надо? Я только быт наладила более-менее, у меня тут Юнас, живность (чтоб ее, ответственность эту) и Кьелл... Последний мне зачем, не знаю, но в хозяйстве пригодиться, я хомяк запасливый, так что ни-ни делиться.

— Спасибо, но мы не принимаем это предложение, а останемся жить в доме Кьелла Ледяного, — видимо услышать слова от кого-то никто не ожидал, поскольку кроме все той же разговорчивой старухи все молчали, но я молчать не стала. На меня посмотрели все, абсолютно, даже эти прозрачные, от взгляда которых было очень страшно, но я гордо задирала нос выше и старалась выглядеть уверенно (на деле видимо похожая на воробья, прыгающего перед ястребами).

— Хелена, теперь твоя очередь стать одной из нас, — почему для меня это прозвучало как-то устрашающее? Бабка резко схватила меня за руку и совсем не со старческой беспомощностью потащила вперед, где, забрав шар у Дани, всучила его мне, велев подумать о семье. Я сердито зыркнула на бабку, но все требования выполнила, закрыла глаза, подумала о семье, а услышав вздох восторга от сына, медленно открыла глаза.

Я, как и прежде, стояла в центре площади в окружении призраков (которые уже не так пугали, отвлеклась, видимо) и толпы норманн, от моего шара расходились тонкие лучики, один окутал Дани (именно окутал, а не коснулся), второй обвил за руку Юнаса, а третий робко коснулся плеча Кьелла. На последнего я стояла и смотрела, а он на свое плечо смотрел, потом медленно повернул голову ко мне и уперся своими нереальными глазами.

— Ты не мать этому ребенку! — прозвучали набатом слова старухи, и я, дернувшись, повернулась к ней, судорожно пытаясь что-то придумать. — Не бойся, сейчас меня слышишь только ты, и я жду правду, как и они, — кивок на призраков, которые подошли ближе и окружили плотным кольцом.

16

— Ты не рожала!

— Вот это поворот, как такое возможно? — почему я не визжу на реплику одного из призраков, которые, оказывается, умеют говорить, и толпятся вокруг, все просто я сержусь, причем, прям чувствуя, как закипаю.

— Я его мать! — очень хочется орать, схватить ребенка и мчатся отсюда куда подальше.

— Девочка, ты даже мужчину ни разу не познала, а лепишь мне про материнство, откуда у тебя ЭТОТ ребенок! Он слишком важен для нашего народа...

— Как же тогда она мамой может быть, ведь там же, ну... — призрак разговорчивого и, видимо, не особо соображающего здоровяка, бесил просто невероятно и видимо не меня одну.

— Как был при жизни дураком, так и смерть тебя не исправила! — сердито рыкнула на этого бабка и опять повернулась ко мне, а со стороны призраков послышался звук подзатыльника, и уже женский голос выдал:

— Мы не говорим при живых, тем более она еще не одна из нас, ты что, правила запомнить не можешь, пустая твоя прозрачная башка! — я прямо зауважала эту мертвую женщину, вон как мужик сконфузился.

— Это ничего не меняет! Я мать Дани, и не смей мне угрожать или запугивать. Это мой ребенок и точка! — может, мертвая женщина еще хотела повоспитывать разговорчивого, но мне не до того, чтобы их выслушивать.

Бабка смотрела на меня, не мигая, только прищуривая глаза, я не оставалась в долгу и точно так же пялилась в ответ, не знаю сколько мы бы так простояли, но прервал нас все тот же женский голос:

— Я, конечно, не хочу мешать, Тиса, но она не в обмороке, она не боится тебя, и она мать этому ребенку, пусть и не по крови. Может, попросим ее рассказать нам всю историю, а не будем пытаться давить. Эта не струсит, эта может и 'глаза выцарапать', — от последней реплики я смутилась, они что, подслушивают?

— Да, вижу уже, еще в зале советов поняла, лиха беда начала, и мы с ней еще хлебнем, — как-то уже не злобно проворчала старушка, а я опешила, нормально вообще?

— Тиса, так и время уже подошло, возможно, это и есть выход, — про что они, я не поняла, поэтому хмурилась и переводила взгляд с живой на мертвую (может, здесь воздух другой, иначе почему же я реагирую не так, как привыкла. Или это я так сильно изменилась, а все меряю себя той, домашней девочкой, которая жила с родителями и бед не знала).

— Возможно, — старушка тяжело вздохнула и уже миролюбиво мне, — давай поговорим нормально, я знаю, ребенок от норманна, но ты об этом не знала, я вижу, ты не рожала его. Расскажи мне историю его рождения, я хочу успокоить родителей того, кто так и не вернулся, и не сказал им о ребенке.

Я не рассказывала этого никому и никогда, просто запретила раз и навсегда, но сейчас мне очень захотелось все рассказать, не знаю, то ли из-за усталости или они на меня чем-то воздействуют, но я начала свой рассказ.

Тогда я только сбежала от родителей и ненавистной судьбы, с минимумом денег, одежды, поменяла несколько городов, уходя от погони, и приехала в ваш городок. С трудом устроилась жить в коморке у одной ворчливой старухи, есть было нечего, мне казалось, я умру от голода, и в какие-то моменты даже проскакивали мысли вернуться домой, пусть будет, как решил отец. Останавливало меня то, что на обратную дорогу денег у меня нет, причем, совсем. В тот день ударил мороз. Из-за соседства с горами зима здесь всегда приходит рано и сразу морозно. Меня трясло от холода, шатало от голода, короче, полный разброд и шатание в организме, так получилось, что я подслушала мальчишек, которые обсуждали, что надо идти за дровами и хворостом, сегодня его хорошо купят. Волшебное слово 'купят' манило меня. Поэтому недолго думая, я отправилась в лес (в тот, через который мы с Дани убегали от барона). Хворост я собирала по принципу, мало не много, а точнее, хватала все, надеясь на выручку и возможность купить себе еду, а еще была мысль хворост отдать хозяйке как плату за жилье.

Я так увлеклась своими планами и желанием набрать побольше дров, что не заметила, как заблудилась. В лесу уже начало темнеть, а я дергалась, пытаясь понять, куда мне идти, вот только предатель снег застилал все следы. Мяуканье я услышала неожиданно, чуть левее себя, с перепугу собиралась мчаться в противоположную сторону, но этот жалобный звук повторился и, ругая себя, побрела на звук. Переползла через буерак и наткнулась на сверток, лежащий в корнях сваленного дерева. Поглядывая по сторонам, присела над свертком и отодвинула край, оттуда на меня смотрели маленькие глазки. Ребенок, новорожденный в лесу! Я в панике стала оглядываться, ведь где-то должна быть его мать, малыш заплакал так обиженно, что сердце разорвалось на части, осторожно взяла эту кроху, не зная, что делать дальше. Таких маленьких я никогда не видела, не то, что на руках не держала. Не далеко послышался шум, первым порывом было пойти на этот звук, вот только звук стали и выкрики команд, почему-то заставили меня идти не к ним, а, наоборот, от них. Потом я много раз анализировала эту ситуацию, почему поступила так, а не иначе. Наверное, это инстинкт дичи, если за тобой гоняться, надо убегать и прятаться.

Схватив ребенка, я вернулась туда, где бросила свой хворост, меркантильность во мне так и твердила, хворост бросать нельзя, это мой заработок. Вот только команда, которую я услышала, перевернула все:

— Девка была беременна, найти ребенка, за него заплатили отдельно, — кровь стучала в висках, мне казалось, что я очень громко дышу.

В момент опасности любой человек спрашивает себя, надо это ему или нет, пусть как такого вопроса нет, но секундное решение в любом случае есть. Вот и у меня была секунда, а после, я отпустила вязанку хвороста, которую до этого опять взяла, и припустила через лес бегом. Я не выбирала дороги, петляла как заяц и боялась одного — меня найдут.

Мне стыдно вспоминать про то, насколько я не сообразительная и в момент опасности идиотка, но это факт, не знаю, как получилось, что я заблудилась в трех соснах и бегала кругами, но в очередной свой забег я наткнулась на тело. Тело женщины, я наклонилась к ней, вдруг человеку плохо, но ей уже было все равно, просто сазу не заметила кровь на снегу под ней и безжизненный взгляд в небо. Помню, что заткнула себе рот варежкой и только мычала, такой страх я никогда в жизни не испытывала. Меня парализовал ужас, и до мозга дошло, что ее убили те, кто сейчас ищет ребенка, а значит и меня. Как убежала из леса не знаю, как прокралась мимо всадников тоже, наверное, это чудо, и почему повезло, и ребенок не заплакал и не привлек внимание. Он вообще благополучно заснул под мой бег с препятствиями.

Потом, когда отошла от шока, вспомнила, кровь на подоле ее платья, что женщина была без платка, и именно в ее платок был замотан ребенок, все это вспомнила в мельчащих деталях и проревела несколько часов к ряду. Осознавая, что женщина родила в лесу и, в надежде на спасение своего ребенка, попыталась увести преследователей за собой. Не знаю, кто ей помог, какая сила, ведь если здраво рассудить, надежда, что новорожденного найдут в лесу в кратчайшие сроки и он не замерзнет, просто ничтожна. Но я нашла и, наверное, эта же сила провела меня через лес и увела от преследователей. Я всегда думала, что так мать защищала даже после смерти своего ребенка, тихим незримым помощником. И уже дома в тепле (после морозного леса, дома казалось даже жарко), пеленая эту кроху я пообещала этой мертвой женщине, что не оставлю его и стану ему матерью.

Стоит ли говорить, что старуха, увидев у меня ребенка, начала орать, что я его нагуляла, и что не зря все куталась, скрывала живот и что она бы меня, такую гулящую никогда бы не пустила на порог. Но тут замяукал Дани, и она, продолжая сердиться и ворчать на меня, ушла, а после принесла молока для него. В ту ночь, уложив малыша спать, я пошла на кухню к хозяйке и впервые за все свои годы встала перед ней на колени (я аристократка в тот момент пресмыкалась перед ней), умоляя не выгонять и не обрекать на смерть, и помочь вырастить малыша. Она ругала и оскорбляла меня еще минут десять, все это время я продолжала стоять перед ней на коленях, понимая, уйду и пропаду, молока у меня по понятным причинам для ребенка нет, как и денег, чтобы его купить.

Мне разрешили жить, помогать по дому (на самом деле делать все, я стала прислугой) и за это бесплатно жить, потому что хозяйка добрейшей души человек. Так же она переговорила с соседками и подругами, и те разрешили убирать у них, платили мне гроши, но хоть что-то.

Я помню первый год жизни Дани как в тумане, покормила, уложила и бегу убирать, там работаю ровно два часа (я самая быстрая из всех прислуг, жизнь заставила, и самая качественная, у меня не было времени переделывать) и обратно домой, кормить ребенка. И так без конца, ночью убрать в доме хозяйки, поспать два три-часа, хорошо, когда четыре, и обратно все по кругу. Тяжело стало, когда он пополз, и я не могла оставлять его одного, тогда я сделала из тряпок себе длинный платок, которым приматывала его к себе и работала с ребёнком за спиной, развлекая малыша песнями, сказками или просто отрывками из учебников, которые изучала.

Каждый день я не уставала благодарить, что у меня очень хороший ребенок, он не устраивает скандалы, не ревет без повода и может потерпеть, он практически не болеет, зубы выросли так же без огромных жертв с моей стороны, пару дней на каждый зуб ребенок был капризный и все, опять золото.

Я никогда в жизни не пожалела, что тогда взяла этого малыша на руки и больше не отпустила, я понимаю, что не рожала его, но я сделала все, что делает настоящая мать.

— Поэтому-то, вопреки всему я его мать, и если когда-то он скажет, что я ему не настоящая мать, я буду знать, что сделала что-то не так, раз мой ребенок не понимает, что роднее его у меня никого нет, — я рассказала свою историю не прерываясь, мне не задали не единого вопроса, просто молча слушали.

Закончив, я посмотрела на сына, а после перевела взгляд на Тису, она была белая как мел:

— Прости меня девочка, ты ему мать, которую еще поискать нужно. Я передам в семью Ульфа, что ты не жена их сыну, и твое решение, не переходить к ним под защиту. Позволь дать тебе совет, расскажи все Ледяному, будь умной женщиной. Прекрати реветь! — я вздрогнула, нет, слезы, когда рассказывала, на глаза накатывали, но я не ревела, а только смахивала их, да и сейчас я была почти спокойна.