Выбирая судьбу

1

Я не плакала уже несколько лет, до этого дня. Когда первая капля упала на руку, я даже вздрогнула удивленно. Что это и откуда? Дождь в помещении? А потом перед глазами появилась пелена, как сдерживала рыдания, сама не знаю, просто закусила рукав и не издала ни звука. Как сказала бы моя матушка: "Мы получаем то, что заслужили". Видимо, я заслужила все это... Вот только это не значит, что я с этим смирюсь!

Подотри нюни, впереди слишком много чего предстоит сделать, тебе не восемнадцать, и за спиной нет родителей и семьи, ты взрослая женщина, которой предстоит слишком многое, а самое главное — ты не одна.

— Мама! — голос родного человека, ради которого я пойду на все, мгновенно вернул внешнее самообладание.

— Да, солнышко? — я повернулась к сыну, в душе продолжая жалеть себя, но стоило мне увидеть глаза полные невыплаканных слез, как внутри промчался пожар, высушивая мои слезы и оставляя одно желание "казню всех". — Что случилось?

Я сделала шаг к сыну и присела перед ним на корточки, заглядывая в эти невероятно синие глаза.

— А мы домой скоро? — шепотом спрашивает мое маленькое чудо, которому к слову уже шесть, правда выглядит он максимум на четыре с половиной, слишком худенький и щупленький.

— Тебя обидели? — машет головой отрицательно, вот только мать всегда знает, когда ее ребенок что-то скрывает.

— Госпожа Вивальди, вас ждут в вашей комнате, горничная поможет надеть платье, господин просил передать, что у вас есть двадцать минут, — голос экономки был пренебрежителен, и только внешне вроде все прилично, — за мальчиком проследят, и он будет готов. — Очень захотелось придушить гадину, если бы я только что своими ушами не слышала разговор "господина" с "господинской матерью, перематерью", возможно поверила, но не сейчас.

Сын сжался в комочек, втянул голову в плечи, очень захотелось дать себе по голове. Как я могла поверить всем этим лживым словам, этого местного барончика? Сказки захотелось, Золушкой мечтала побыть, надо было учесть, что она была юной девушка, а я мать одиночка, и возраст у меня соответствующий, думать головой надо, а не эмоциями и мечтами. Будем считать, что это очередной урок, я должна рассчитывать только на себя, видимо, не суждено мне встретить мужчину, который возьмет на себя нелегкое дело быть мужиком.

— Спасибо большое, это чудесно, — мой голос можно гордо называть средством, вызывающим диабет, — сейчас сына отведу на кухню, обещала ему вкусностей и сразу в комнату, — я улыбалась и краснела, при этом уверенно подталкивая сына к лестнице, ведущей вниз.

— Да я сама его отведу, — попыталась неуверенно воспротивиться экономка, но мне этого не надо милочка.

— Ой, да что вы! — я всплеснула руками, как часто делала знакомая торговка на рынке, характерный жест, ее все по этому жесту и знают, ну еще по молоку, которым она торгует. — Все и так в этом доме на вас держится, еще этим вас утруждать, я сама, не беспокойтесь, лучше пару минут отдохните. Я быстренько!

И пока женщина млела от собственно осознания, какая она важная и нужная, я схватила сына и промчалась вниз по лестнице. Давно заметила, чем меньше человек из себя представляет, тем больше требует почитания при малейшем рычаге власти в своих руках.

Спустившись вниз, я притормозила, не стоит показывать всем во дворе, что мы с сыном куда-то спешим, мы прогуливаемся.

— Мы вышли погулять, а после пойдем готовиться к моей свадьбе, — тихо инструктировала своего сына, он у меня мальчик умный, понимает все мгновенно.

— Понял, мам, — прижался щекой на мгновение к моей руке и сразу отстранился.

Сейчас мы переходили внутренний двор, я аккуратно оглянулась на экономку, она стояла на втором внешнем ярусе, отчитывала за что-то служанку, жаль девочку, но нам сейчас это на руку.

— Мама, слева к нам идет охранник, — тихо шепнул сын, вот же гадство.

— Ой, а вы нам не поможете, понимаете, я сыну обещала сводить его на конюшню, а не могу ее найти, — я перехватила инициативу охранника, и вот уже не он у нас что-то спрашивает, а мы у него.

Мужчина чуть нахмурился, но на вопрос ответил, хотел еще что-то сказать, но я опять не дала:

— Ой, тогда я сына сейчас туда отведу и сразу к вам, если вам будет не сложно, покажите мне дорогу в северное крыло, а то я совсем плохо ориентируюсь в таких больших домах. Пожалуйста, у меня вся надежда только на вас, — при этом я старалась смотреть наивными глазами, тут главное не переборщить.

Просто природа меня щедро наградила молодостью, и даже сейчас, будучи далеко не первой свежести девочкой, я выглядела достаточно молодо, пока не поднимала глаза. Не знаю, что там с ними у меня не так, вот только видя мой взгляд, мне никто не верил, что я молодая и глупая, а жаль.

Охранник попытался возмутиться, но я тараторила без остановки, продвигаясь к конюшне, и он сдался под моим напором, видимо, надоело слушать треск женского голоса. Давно известно, мужчины не терпят болтливых женщин.

В конюшню мы не пошли, свернули за угол и быстрым шагом направились к боковой калитке, через которую ходят слуги. Там, к моему счастью, сидел совсем молодой парнишка охранник.

— Ой, как хорошо, что вы здесь, — запричитала я, вытирая сухие глаза рукавом, малыш мгновенно начал всхлипывать, — я такая дура, взяла сына на работу, он давно мечтал дворец посмотреть, да только госпожа его увидела. Как рассердилась и велела, чтобы в течение десяти минут его тут не было, а как я его одного отпущу, надо же хоть чуть-чуть провести, а мы с этой стороны живем, я так его быстренько проведу и назад. Вы же меня впустите? — я смотрела на него, как на спасителя, и это сработало.

Мальчишка надулся от осознания своей важности, поцокал языком, явно копируя кого-то из бывалых служак, посулил мне бежать быстро и обещал впустить.

Через минуту мы быстрым шагом шли подальше от дворца, хотя дворец — слишком громко, больше это похоже на несколько домов, соединенных внешним балконом — ярусом.

— Сейчас мы быстро пойдем, но не напрямик в городок, а чуть сбоку, а потом, малыш, соберем вещи, и придется бежать, — мне было тяжело говорить это, ведь наш быт, наконец, наладился, но лучше так.

— Мама, ты в опасности? — я тяжело вздохнула, я не вру сыну и сейчас не буду.

— Нет, мой хороший, это ты в опасности, но я не позволю тебя обидеть. Ты же мне веришь? — я сняла с себя пуховой платок, которым прикрывала плечи и замотала с головой сына.

— Мама, а как же ты?

— Обойдусь, — отмахнулась я.

Платье у меня теплое, наверно поэтому и некрасивое, темно-серое, шерстяное, а под ним еще тонкое короткое, трикотажное, а еще теплые штанишки, королева красоты, но лучше так чем мерзнуть и с соплями ходить.

Мы прошли минут десять, когда я услышала лай собак и ржание коней, не успели. Погоня!

— Сынок, сейчас надо поспешить, — я покрепче перехватила руку сына и помчалась напролом через кусты, петляя как заяц и волоча его за собой.

Если бы сейчас было лето или весна, было бы легче, можно было бы спрятаться, но в зимнем лесу, это занятие не из легких.

Я слишком спешила, поэтому не заметила ската, и, поскользнувшись на ледяном склоне, не смогла удержать равновесие, пыталась оттолкнуть сына, чтобы не утянуть его следом, но куда там, он вцепился в меня, пытаясь помочь удержаться. Склон был невысокий, но посчитать все кочки и ветки боками занятие не из приятных. Кряхтя я поднялась и первым делом ощупала сына, он всячески отмахивался, повторяя, что цел. Вот только шок бывает коварен, и человек не замечает, что у него серьезные травмы.

Звук трескающегося льда прозвучал набатом, я истерично стала оглядываться и застонала. Мы скатились с холма прямо на заледеневшее озеро, вот только морозы у нас ударили совсем недавно, и оно не успело хорошенько промерзнуть. С дикой надеждой оглянулась на берег, пытаясь понять, сможем ли вернуться на землю. Сегодня, видимо, не мой день, лед трещал именно от берега.

— Мама, скорее поползли! — я еще хотела удивиться, откуда мой сын знает, что делать, и почему он сейчас решает, но покорно послушалась ребенка.

Слишком уверенно он это сказал и очень шустро пополз. Вот ползу я следом, пыхчу и понимаю, он тут, мелкий хулиган, бывал, и, наверняка, на раннем льду катался, но мокрым ни разу не приходил. Мысли помчались на то, что он мог уже сто раз провалиться под лед, а я и не знала, где мой ребенок пропадает и что с ним творится. В своем самобичевании дошла до мысли, что я ужасная мать, но меня сбили с мысли кони, которые громко ржали с берега. И я сейчас не про благородных животных говорю, нет, про их наездников, смешно им видите ли наблюдать женщину кверху... хммм... спиной, ползущую через просматриваемое озеро. А мне тут совсем не смешно, у меня за спиной лед трещит, а сын то и дело твердит, быстрее, "не оттопыривай попу, мама". Да я и так стараюсь, представляя себя кошкой, которая крадется, очень неуклюжей кошкой, которая на каждом шаге то поскальзывается, то шипит.

— Обойти озеро! — скомандовал там какой-то командир, и они начали заезд нам на перехват.

Охотники...

— Мама, еще метров десять, и готово, — мгновенно в душе расцвела гордость, сын знает, что такое "десять метров", приподняла голову, оценила расстояние, поняла, что рано радуюсь, с глазомером у него явно туго.

— Сворачивай! — заорали наши преследователи, но мы упорно ползли вперед, кто же их будет слушать.

— Все! — оповестил меня ребенок и выкарабкался на берег, я с пробуксовкой тоже вылезла, перевела дыхание и оглянулась.

Мы были на противоположном берегу, на том самом, на который под страхом смерти нельзя ходить. Там, где живут страшные (тут мнения расходятся, женщины они такие на экзотику падкие) и ужасные (тут все согласны) соседи! Вообще это отдельная раса, которая появилась в нашем мире несколько сотен лет назад, но их название не прижилось у нас.

В старых летописях говорят, что в один день разверзнулось небо, и вырвались из него дикие вихри, промчались над долиной, да остановились в горах. Когда странники, наблюдавшие этот кошмар, на следующий день пришли к горной долине, то не смогли пересечь невидимую грань, за которой строились дома и сновали высоченные воины. После были попытки выйти на контакт, и если верить нашей истории, то пришельцы оказались дикими, злобными и не желавшими идти на конфликт. Еще бы, у людей тут переезд, строительство, ремонт, а их отвлекают, я бы тоже обозлилась и рычать на всех начала.

Наши историки утверждают, что именно пришельцы попытались воевать, но безрезультатно, мне в это верится с трудом. Посудите сами, недавно наш король (обалденный бабкин внук), о власти или хорошо, или пусть земля будет пухом, решил пойти войной на соседей. Просто за все эти столетия идея, что они сидят на золоте, и им же наверно и в туалет ходят, в неокрепших умах укоренилась. Так вот, он объявил войну, снарядил армию и отправил их в наступление. Армия была небольшая, но во главе каждого отряда стоял кто-то из аристократов (ну, как стоял, иногда даже плохо на коне сидел), они подошли к границе, как раз на берегу этого озера, и вот тут их ждал дикий облом. Соседи о войне уже знали, мало того они подготовились и показали свои "таланты", по превращению себя во "что-то ужасное", а потом еще и поддали нашим.

Как результат — разбиты все отряды, куча синяков, ссадин, правда, ни одного убитого, зато гордость как пострадала, особенно у аристократов. Те обиделись, просто они тут такие важные, а их гнали как нашкодивших псов по домам, да и объявили королю свой протест. Тот расстроился, как так, война объявлена, значит, надо воевать. А аристократы по домам вернулись, правда, быстро вспомнили, что за неповиновение можно и дворянства лишиться, поэтому придумали отговорки. В стиле "я так расстроен своим поражением, что в печали", наш король такое за милую душу принимает, а потом взбунтовались жены этих самых аристократов. Мол, в чем дело, это повезло, хитростью монарха армия цела, хоть и отступила (король на лесть клюнул), но могли ведь и погибнуть. Все знатные мадам объявили клуб "защитниц" и потребовали от короля, чтобы обеспечил их детьми (король испугался, вдруг придется самому стараться) и издал указ. Если ты женат и у тебя малолетний ребенок, ни-ни в армию, или же ты женат и единственный мужчина, или, может, ты просто глава семейства, и единственный наследник. В общем, как не крути, но воевать некому. Король своим указом хорошо подрезал крылья некоторым любителям залететь в чужие спальни и быстро организовал множество свадеб, потому что воевать не хотел никто.

Вы не думайте, это не я такая умная, это сегодняшний подслушанный разговор, расставил все по местам. Наверно стоит немного поподробней рассказать о ситуации, которая привела меня на этот берег.

2

Я живу в городке на границе с соседями-'ужасами', наш город считается собственностью барона Тюльского, молодого энергичного козла! Правда, как всегда, это стало понятно не сразу, а уже когда я влюбилась и даже дала согласие на свадьбу. А все так романтично начиналось, он спас меня из-под копыт лошади, когда я, не обращая ни на что внимания, мчалась с сумками домой, мысленно планируя, что я сейчас приготовлю. Я даже испугаться не успела, он же был великолепен, статен, красив, вежлив и так похож на всех моих любимых книжных героев, что мое сердце кольнуло (возможно, это невралгия, как не крути, а дернул он меня за руку сильно). Он захотел узнать мое имя и наговорил кучу комплиментов (заезженных, как старые подковы). Домой я прилетела на крыльях, мечтая о следующей мимолетной встрече. Нам, матерям одиночкам для счастья надо мечтать. Воображать свидания, быть немного влюбленной, так жить легче. Вот и я накрутила себя так, что утром ощутила себя невероятно влюбленной (это был первый звоночек, после этого стоило испугаться и бежать сломя голову от этой напасти, но нет, любовь).

Следующая наша встреча произошла через два дня, я застала его рассказывающим моему сыну о лошадях (вот их он точно любит, а еще себя, ну и маменьку, конечно). Сын слушал с раскрытым ртом, а я попала дальше не куда (мужчина поладил с моим сыном, все, пара-па-пам, мы семья). Потом был разговор, и его приглашение в кафе, вместе с Дани (сыном), мороженое, прогулка в карете, обучение Дани езде на лошади. Я растеклась лужицей у его ног.

Когда через неделю (вдумайтесь в это, всего через неделю!) он предложил мне руку и сердце, поскольку безумно влюблен и жить без нас с Дани не может (удар ниже пояса) я естественно ответила 'да', а надо было орать 'нет' и бежать как полоумной.

Мы подписали соглашение о помолвке (дурра, живем в мире, где мужики все решают, а я все в сказку верю и равноправие в семье), тем самым я уже практически отдала ему право решать за нас с Дани самые главные жизненные вопросы.

На следующий день он привез нас в свой 'замок' и познакомил с маменькой, всего один взгляд друг на друга, и я поняла, не поладим, будет война, и я буду той стороной, которая вечно получает и от противника, и от своего же начальства. Мадам была от меня не в восторге, я от нее тоже, тощая, хмурая, надменная, нос крючком (к слову сынок на нее похож, но мужикам это не так проблемно, да и любовь получше любой косметики глаза замыливает). Чаепитие не задалось, через полчаса я вышла проводить Дани во двор, ему вообще от взглядов мадам досталось больше всего, он ведь без отца, хотя я и рассказывала, что его отец погиб, но это ведь ложь, и маман это легко поняла (гадюка гадюку так сказать...).

Во двор ребенка отвела, чуть замешкалась, но поняла, идти надо и по возможности, еще и отношения налаживать, на пороге чуть задержалась и стала невольным слушателем презанимательного разговора.

— Сын, ты хоть понимаешь, какой это удар по репутации нашей семьи? Наследник и прислуга! Если тебе захотелось этой, можно было просто развлекаться, девица, растившая сына без отца, явно не отказала бы тебе в ласке. Но нет, тебе как благородному приспичило женится, еще и бастарда ее усыновлять, — она картинно всхлипнула и закусила губу, видимо, чтобы показать, что она пытается сдержаться, в реальности смотрелось как будто она решила закусить нижней губой, и это доставляет ей муки.

— Не думал, маменька, что вы считаете меня идиотом... — мягко начал мужчина.

— Нет, что ты... — попыталась возразить его мать, ее голос дрожал от страха, интересно.

— Или вы хотите, чтобы я пошел на фронт? Там погиб или был ранен, и наш дом возглавил мой кузен? — вкрадчивый голос и меня уже начал пугать. — Ведь вам известно, что король отклонил мое прошение на уклонение от службы, как единственного наследника. Королю даже выгодно, чтобы наследником стал этот болван Винсент! — теперь он практически рычал, а мать вжалась в кресло, — Так вот, единственный способ — это свадьба и ребенок на руках, сын. А теперь скажите мне, где я так быстро за неделю сделаю ребенка, и какая женщина мне его так быстро родит? — он говорил все громче, практически крича.

Уже в тот момент я понимала, о чем он, но глупое сердце надеялось, вдруг он говорит так, чтобы примирить мать с браком со мной?

— Эта простушка очень удобно подвернулась под руку, да и не буду лукавить, она не уродка, и поразвлечься с ней можно, а еще она не аристократка, значит будет сидеть молча и делать все, что я скажу, — мороз пробежал по коже, просто эту реплику он сказал таким тоном, как будто в извращениях признался, — а пацан уже сегодня, пока будем заключать брак, отправится в самый отдаленный пансионат. А дороги нынче опасные, может и не доехать, да и в пансионате топят плохо, можно заболеть чахоткой и умереть, вариантов множество, — мать всхлипнула, я даже испытала к ней мимолетную симпатию, ведь она жалеет моего ребенка.

— Сынок ты такой умный, твой отец бы гордился тобой! — вот же гадюка, так это у нее слезы умиления.

-Я рад, что вы оценили мои старания. Впредь прошу не сомневаться во мне и моем душевном здоровье. Но я рад, что даже вы, маменька, поверили, что я влюблен в замарашку, которая сгодиться пару раз снять стресс, да ботинки мои чистить. А что, отличная идея будет голой чистить мои ботинки в надежде привлечь мое внимание и в страхе за сына, — и он гадко рассмеялся.

Слезы застилали глаза, вот так один мерзкий человечишка решил, что имеет право убить моего ребенка и уничтожить меня! А ведь я уже подписала соглашение о помолвке, какая я все-таки дура! Теперь только бежать, как можно быстрее и прятаться. В городке не спрячешься, на меня все девицы на выданье в обиде, как же, барона увела мымра приезжая. И неважно, что я тут уже шесть лет живу, для них я по-прежнему чужая.

После такого крушения последних надежд, я, не одеваясь тепло, не беря с собой провизию, ломанулась с ребенком в лес. Просто, когда рушатся иллюзии, почему-то начинаешь быстрее соображать и смотреть критически на ситуацию. Так вот, этому барону от меня нужен только факт женитьбы и официальное опекунство, а значит, слушать мой отказ он не собирается. Так, будем реальны, у меня рост еле до метра шестидесяти дотягивает, вес и того чуть больше сорока килограмм, я бледная немочь, если сюда добавить, что я женщина, то шансы мои в противостоянии даже не к нулю стремятся.

* * *

— Милая, надеюсь, это предсвадебный мандраж, а не твой побег из-под алтаря? — мамочки и когда-то этот голос казался мне красивым и нежным, да змеи так шипят.

— Да что я под этим алтарем забыла, — тихо шипела я и подталкивала сына вверх по склону, а голос барона Тюльского все приближался, — мой хороший, сейчас мы вылезем на склон, и ты побежишь изо всех сил, — сын явно хотел воспротивиться, но я не дала, — родной, я тебя догоню, или же встретимся у бабы Маши. Хорошо?

Ребенок оглянулся на меня, а я заметила чуть подрагивавшую нижнюю губу, боится. На склоне мы оказались минуты на две раньше, чем преследователи, и это явно взбесило моего жениха.

— Догнать! Хелена, ты наверно хочешь, чтобы я искупал твоего выродка в водах этого озера у тебя на глазах? Так это легко устроить, спускайся немедленно!

Не знаю, что сделала бы нормальная женщина в такой ситуации, я вот честно хотела пойти сдаться, лишь бы сын смог убежать, да только я не верю, что он не пожелает поиздеваться и не догонит малыша.

— Милая, я жду! — мне от его 'милая' захотелось заорать, врать не буду, млела я от этого слова, а сейчас зверею, мы, женщины непостоянны.

— Мама, это что? — хороший вопрос, я, как и Дани во все глаза смотрела на столб снега, который кружился на поляне, это что за аномалия?

Еще секунд пять он так кружился, все набирая обороты, создавая вихрь, но что интересно, абсолютно беззвучный, а потом раз и весь снег опал, а на поляне стоят семь человек. Хотя... нет, это не люди, это наши 'ужасы'-соседи, с которыми у нас сейчас война.

— Хана! — выдало мое чадо, а я только заторможено кивнула, по-другому и не скажешь, впереди беда, сзади напасть, а по бокам не обойдешь.

Как называется эта ситуация?

— Девку притащить, мальца убить, за службу всем по золотому добавлю, — эта команда решила все.

Неизвестность пугает, но если выбирать между судьбой известной и призрачной надеждой, я, видимо, оптимист! Ребенка за руку перехватить и изо всех помчаться на полянку, когда мы вывалились из кустов прямо под ноги этим мужчинам, на их лице было одно выражение 'Какого ... эти человечки снова придумали?'

И я их понимаю, они себе живут спокойно, никого не трогают, а нашим королям вечно не живется спокойно. Каждый новый король все пытается объявить войну и победить чужаков, может, это у них семейная традиция, а мы просто не в курсе? Но они видимо от нас устали капитально, а тут мы с сыном, да под ноги, да с гениальным предложением:

— Мы в плен!

— Что? — это самый молодой спросил, остальные сурово молчали, они вообще на вид крайне суровы.

— Я говорю, мы официально сдаемся в плен, вот прямо сейчас и здесь, и требуем переправить нас... Где у вас пленники содержатся?

— А их у нас нет, — все тот же молодой, удивленно изучая меня, ответил.

— Значит, будут! — вот что за мужики, все за них надо решать.

Тут на поляну вывалились наши преследователи, и самый суровый из чужаков внимательно посмотрел на меня, потом на вновь прибывших, и поднял бровь. Ну, а что, каждый выживает, как может.

— Мы, кстати, уже в плену! — это я от страха наглею, сына покрепче взяла за руку, молча протиснулась между этими исполинами и встала за их спиной, рядом с молодым.

Вот так и стоим, все хорошо, но прохладно, сын уже трясётся, видимо, пока бежали и ползли, согрелся, а сейчас на ветру продувает, я прижала его к себе поближе и тихонько шепнула:

— Все будет хорошо, я тебя в обиду не дам.

— Мам, я ни разу в плену не был, там очень страшно или жутко интересно? — вот он, детский любознательный ум.

— Я, малыш, тоже впервые, — призналась я, судорожно соображая, что я натворила и куда втянула сына.

— Это хорошо, мы с тобой прошлый раз впервые на лыжах катались, помнишь? Так мне очень понравилось, может, и здесь будет так же хорошо, — тихонько рассуждал мой сын, а кто-то из впередистоящих задумчиво хмыкнул.

— Вы на моей земле! — а это наш барон решил показать характер, — убирайтесь или нам придется вас убить в рамках военных действий.

— Наглеют человечки, — очень тихо и грустно сказал один из великанов, они, правда, очень большие, я тут некоторым еле до груди достаю.

— Вы объявили нам войну, мы вправе отвечать боевыми действиями любому представителю короля Генриха, — голос одного из мужчин просто замораживал, — мы забираем в плен этих людей, а вам же предлагаем передать королю, что, если он не остановится, мы перейдём в нападение, — действительно, ведь до этого они только защищались.

Барон Тюльский никогда дураком не был, поэтому быстро осознал, что сейчас может погибнуть тут, а значит, надо принимать такое щедрое предложение, а главное, можно будет надавить на короля. Что он в трауре и воевать больше не может, ведь подлые чужаки убили его любимую невесту и сына, которого он так давно искал. С этими далеко не патриотичными мыслями он развернулся и, подавая пример своим людям, умчался обратно в замок.

— Ну что пленники, может, уйдете домой? — роскошное предложение, вот только я видела последний взгляд барона, теперь мое присутствие в разряде живых граждан ему крайне невыгодно.

А это значит, что, возможно, я даже не успею сбежать, а раз так, назвалась пленником, значит топай в плен.

— Нет, что вы, мы в плену, так что, куда нам идти? — с вежливой улыбкой переспросила у говорившего до этого мужчины.

Он отличался от остальных странным цветом глаз, один его глаз был синий, а второй серый, практически стальной, а еще волосы белые, по бокам практически под ноль подстрижены, а сверху торчат, как ирокез. Жуткий мужик. Остальные тоже не красавцы, все здоровые, некоторые со шрамами, у одного волосы в косу заплетены, аж до поясницы, с вплетенными стальными шипами, один с красной кожей, жуть пробирает.

— Мы скоро уже в плен придем, а то холодно, и мама может заболеть, — влез в наш молчаливый диалог мой ребенок, который переминался с ноги на ногу рядышком, сильнее прижимая мою ладошку. Я нахмурилась, мужчина тоже.

— Гром! — еще хотела удивиться, где, не слышно ведь, а тут один из огромных мужиков резко двинулся, я инстинктивно попыталась прикрыть ребенка, он чуть замедлился и укрыл моего сына телогрейкой, которая легла на пол, как мантия короля, в смысле, со шлейфом.

Малыш под весом чуть присел, мужчина нахмурился.

— Мамочка, я не уверен, что смогу теперь быстро идти в плен, но стало теплее.

На меня посмотрели с интересом, я представила такую же телогрейку на себе, и поняла, не дойду, просто откат начался, так что сил вообще не было.

— Тропами они в плен, — это слово мужчина, которого назвали Гром, выделил, — не дойдут.

— Открывай путь, — принял какое-то решение все тот же, с разными глазами, может, начальник он?

И Гром развел руки на ширину сантиметров десять друг от друга, между ладоней засверкали молнии.

— Это здорово! — восторженно пискнул мой ребенок, и я была с ним согласна, волшебство, а ведь его у нас в мире нет.

Мы во все глаза изучали это чудо, и я только на грани слышимости зафиксировала реплику: 'Странные они какие-то, в плен сдались, глянь, как на Грома плотоядно смотрят, может, того? Блаженные?'

Хотела возмутиться, но тут мир померк, и мы куда-то стали падать, малыш завизжал восторженно, я тоже завизжала, если что, буду утверждать, что восторженно. А потом ярко ударил свет, и мы оказались на площади в очень странном месте.

— Вот мы и в плену, — проговорила и переглянулась с сыном, он с открытым ртом изучал все вокруг, приплыли.

3

Я медленно поворачивалась вокруг своей оси, бдительно держа сына за руку, перед глазами представала удивительная картина, чуждая нашему миру. Мы находились практически в центре площади, рядом находился фонтан, под ногами была брусчатка (а это, на секундочку, ого-го, у нас такое только в столице), но удивительно было даже не это. По периметру площадки стояли маленькие магазинчики, кафе и еще что-то, не разобрать. Так же на границе этой площади стояли два крупных здания, друг напротив друга, надо будет поинтересоваться, что там, если, конечно, это не секретная информация, которая не для пленников.

А вот дальше мои глаза приняли невероятную, по природе не заложенную форму идеального круга. А у кого бы не приняли? От площади по кругу секторами шли районы. Вроде ничего необычного, но вы видели хоть раз в жизни, чтобы заснеженные дома и заледенелые дороги соседствовали с пальмами и, видимо, зноем, а рядом тенистые деревья и много зелени, ручьи и еще много чего. Как такое возможно в природе, да еще разделено чуть ли не под линейку, что за бред? Последнее я видимо сказала вслух, потому что мне ответил все тот же молодой мужчина из сопровождающих (надо имя его узнать).

— Почему бред, просто каждый выбирает комфортный для себя климат, — с такой интонацией сказал обиженной, вот просто маленький ребенок.

— Мама, я хочу прокатиться на той горке, — пискнул мой ребенок, и подергал меня за руку, я тяжело вздохнула, но ответила честно.

— Пленникам не положено...

— Часто бывали в плену? — полюбопытствовал Гром.

— Первый раз, — гордо ответила я и даже нос чуть выше задрала.

— А так хорошо ориентируясь в правилах... — издевается, гад. Я чуть прищурилась, я тебя запомню.

— Мама не надо его запоминать... — шепотом попросил сын, знает, во что это может вылиться.

— Гром, отведи их в дом советов, — это тот, с ирокезом голос подал, после чего развернулся и направился прочь.

— Что-то мне некомфортно, — ребенок насупился, а потом совсем на грани слышимости, — мама, а в плену не кормят?

Я думаю, что в плену могут и не кормить, и если я сама готова голодать, то сын у меня и так худенький, ради него могу и умолять дать еды, и все тайны своего государства рассказать (хотя я не одной и не знаю), но, если надо, тайны выдумаю и расскажу. Если от этого будет зависеть комфорт моего ребенка, я им целые поэмы выдумаю из тайн и все расскажу, в лицах и подробностях.

— Давай немножко потерпим, — я наклонилась поправить свою шаль на сыне и шепнула это ему на ушко, он у меня мальчик умный, сразу кивнул и больше этот вопрос не задавал.

Домом советов оказалось одно из двух, неопознанных мною зданий на краю площади. Пройдя через всю площадь, мы так никого из местных и не заметили, может, у них тихий час? Войдя в здание, мы встретили первого местного жителя, помимо нашей группы сопровождения, это был огромный мужчина в летах (надо прекращать этому удивляться, они, видимо, все хорошо кушают, или у них тут воздух особенный, но они все здоровые) с пушистыми усами, и ежиком седых волос на голове. Он посмотрел на меня из-под кустистых бровей, захотелось одернуть платье и вообще причесаться, такой пронзительный и очень строгий взгляд у него был. Но потом он опустил взгляд на Дани, и я увидела, как лицо сурового воина (я решила по определению думать, что они все воины, просто с такой мускулатурой сложно придумать им занятие) осветилось мягким светом (ну это метафора), в общем, он просто разулыбался и так забавно поднялись его брови, что захотелось хихикнуть (нервное). Надеюсь, они детей не едят, и это не гастрономический восторг.

— Откуда малыш? — это он у Грома естественно спрашивает, но мне, например, очень хотелось прокомментировать, что откуда и все дети...

— В плен взяли, — начал объяснять наш конвоир, но не успел.

Вот эта огромная туша с бровями, как заревет:

— Что? Вы там что, совсем ополоумели?

Я переглянулась с сыном и выразительно посмотрела на Грома, просто мужчина как-то сжался, выставил вперед руки и попытался что-то объяснить, да куда там.

— Мало я вас гонял! Да я с вас за такое семь шкур спущу, не посмотрю, что уже здоровые лбы! Вы там от этих людей заразились тупостью? — эх, за народ стало обидно, но он нас как бы защищает, значит, молчим, — Ребенок напуган, одет легко, а ведь там зима, наверное, он голодный! — и тут мой малыш скромно кивнул и уткнулся в мою ногу, мне вот тоже сына жалко стало, даже слезы на глаза навернулись, — А женщина вообще раздета, вы что, изверги?!

Он уже был впритык к Грому и просто трясёт его за грудки, тот бросал на меня умоляющие взгляды, я хотела их не заметить, продолжая жалеть нас с сыном, но вовремя вспомнила, что они нас спасли, значит, пришла моя очередь спасать.

— Мы сами в плен сдались! — голосом святой мученицы сообщила я, Гром бровями предложил продолжить, мол, маловато информации для разъярённого типа, — нас там убить хотели, мы спасались, а они нам помогли, — вроде все достоверно?

— Что? — теперь разъярённо смотрели на меня, может, он плохо понимает и ему надо несколько раз повторять, — Женщина, почему ваш мужчина вас не защитил? Или он пал, спасая вас? — торжественно так, аж не по себе.

— Папа умер давно, мама собралась выйти замуж, чтобы мы лучше жили, но тот барон оказался плохим, он хотел от меня избавиться, вот мама, спасая меня, и бежала через лес, а там они, и вот мы тут, — сын, защищая меня, решил выпалить на одном дыхании нашу историю, а после еще сильнее в меня вжался, но при этом как бы прикрывая собой.

— Ты вырастешь сильным воином, — очень серьезно проговорил здоровяк, а потом уже мне, — преклоняюсь перед твоим мужеством, женщина, — а потом взял и действительно поклонился, капец!

— Ну, ты здесь разберись, а мне пора, — быстро протараторил Гром и умчался, сбежал, а мы остались.

— Как тебя зовут, малыш?

— Дани, то есть Даниэль Вивальди, — пауза, — сэр.

— У нас нет такого обращения, так что оставь это. Меня зовут Вепрь, пойдемте, я проведу вас в кухню, чтоб вы могли перекусить.

Видимо мое имя мужчину не интересовало, но меня это не устраивает, может, они не хотят знать имя своей еды, так что нет, я уж перед походом на кухню тоже представлюсь.

— Меня зовут Хелена Вивальди, очень приятно познакомиться.

— Что же приятного в нашем знакомстве? — удивился здоровяк, на ходу показывая, куда нам идти.

Вот дикие какие-то.

— Вы нас покормите, а это приятно. А вообще, у нас так при знакомстве говорят.

— Вот чудно, у нас так говорят, когда эта правда, а не необходимость, — мы зашли в огромную кухню, где возле окна стоял небольшой столик, за который нас пригласили присесть. А после мужчина стал носиться и выкладывать на стол столько еды, сколько нам не съесть при всем желании.

— Вы кушайте-кушайте, я сейчас еще пирог принесу, — я только кивала.

— Сынок, только много не ешь, — Вепрь услышал мои слова и возмутился.

— Женщина, пусть ест все, что хочет, нам не жалко, а ему надо!

— Спасибо, конечно, большое, но вот только мы до этого не очень хорошо питались, и от переедания ему может стать плохо, — признаваться в полунищенском состоянии не хотелось, но лучше объяснить все, у них, видимо, чуть другой взгляд на обыденные вещи, — но чуть позже, если вы разрешите, он еще поест. Лучше чаще, чем больше, — я постаралась улыбнуться, но улыбка получилась натянутая.

Мужчина стоял посреди кухни с пирогом в руках и хмурился, очень сильно, глаз из-за бровей уже и не видно было, а потом так тяжело вздохнул.

— Малыш, слушай маму, но этот пирог тебе, и ты его съешь если захочешь, но не сразу, — Дани, который уже осоловело смотрел на стол, наелся, плюс в тепле, его явно потянул на сон, так что он только заторможено кивнул.

Я подтянула его табуретку к себе и примостила голову сына у себя на коленях, пусть отдохнет.

— Ох, дела, — тяжело вздохнул Вепрь и вытер ладонью скупую мужскую слезу, после чего выскочил из кухни.

— Мамуль, в плену хорошо кормят, — тихонечко буркнул мой сын и счастливо засопел.

Через пару минут вернулся Вепрь и предложил отнести Дани на кровать, я не очень хотела отдавать ребенка в чужие руки, но вроде и отказать было неудобно, поэтому настороженно кивнула и тихо предупредила:

— Только я иду с ним.

— Естественно, женщина! — так же шепотом (ага баском) возмутился Вепрь.

Когда он проводил нас в комнату на втором этаже и уложил Дани в кровать, я тоже села рядом, надеясь, что, если он уйдет, я смогу подремать рядом с сыном. К моему счастью, Вепрь не собирался оставаться с нами, только предупредил, что придет где-то через час, когда надо будет идти на совет. Совет так совет.

— Отдыхай, женщина.

— Спасибо, мужчина, — он уже выходил за дверь, когда его догнала моя благодарность, но чуть сбился с шага и через плечо кинул хмурый взгляд.

Что не так, он меня по имени не называет, я думала, и мне не стоит к нему по имени обращаться, блин, другая культура...

Я легла рядом с Дани, при этом сняв с него и себя обувь, и укрыла нас пледом, раздеваться не стала, мало ли что, малыш завозился, тихонько погладила его по голове, шепча наши с ним заветные слова:

— Мама рядом, все будет хорошо, — он во сне улыбнулся и прижался ко мне.

Нам еще день продержаться да ночь простоять, может, станет понятно, куда мы угодили и чем это нам грозит.

4

Проснулась я от стука, по внутренним часам прошел максимум час, а может, и меньше. Тихонько выскользнула из-под пледа, и подошла к двери, за дверью, которая была только прикрыта, стоял Вепрь (спасибо, видимо из вежливости не стал заходить в комнату).

— Совет через десять минут, малыша можете оставить, пусть еще поспит, — я отрицательно махнула головой, жалко ребенка, но одного я его не оставлю. Пусть и выгляжу параноиком, но лучше так, чем потом локти кусать.

Вепрь пожал плечами, но вот выдающееся брови нахмурил, я же скользнула обратно в комнату и, подойдя к кровати, быстро обулась и тихонько позвала сына. Малыш моментально проснулся и попытался быстро слезть с кровати, я его придержала, пусть проснется нормально. Не от хорошей жизни у меня ребенок готов к побудке в любое время и ни слова жалоб, знает, если я могу, дам поспать максимум.

— Сейчас будет совет, пойдем вместе, я не хочу тебя оставлять одного тут, хорошо? — он только кивнул спросонья, протирая глаза, — обувайся и пойдем.

Шаль, в которою он был укутан я накинула на плечи, тут тепло, так что нужды ему в ней нет, а мне комфортней, будучи в чем-то завернутой. Наверно это защитная реакция такая.

— Готов? Тогда выше нос, — я улыбнулась и, поправив его челку, взяла за руку и повела к двери.

Напротив двери, оперевшись на стену, стоял Вепрь, он недовольно глянул на меня и с улыбкой на сына, недоволен, что я ребенка разбудила. Мы спустились на первый этаж и, пройдя через широкий коридор, зашли в большой зал. Наверное, весь этот дом строился вокруг этого зала, а все остальные помещения, просто обрамляли его. Это подтвердилось, когда я увидела, насколько высокий потолок в этом зале, видимо, и второй этаж идет вокруг этого зала.

Увлекшись архитектурой, я выпустила из внимания, что зал уже полон, оказывается в абсолютной тишине там сидело около ста здоровяков (только мужчины), поежилась, как-то неудобно. Сидят, молчат и смотрят, жуть какая, мы стоим почти на входе, тут Вепрь мне рукой указывает, куда бы вы подумали, кончено, на середину. Мало мне внимания, добавим еще, вдруг не все всё рассмотрели, сжала угол шали, погладила пальцем ладошку сына и пошла сдаваться.

Так же, в полной тишине мы протопали в центр, видимо, из-за внутреннего протеста не старалась идти тише, и мои шаги били меня же по ушам, акустика тут что надо, арии распевать.

— Сегодня, — я даже подпрыгнула, когда неожиданно заговорил с ирокезом, до этого и не видела, что он тут тоже есть, — во время разведывательной операции на нас наткнулась женщина с ребенком, которая добровольно, — так сильно выделил это слово, что захотелось отрицательно помахать головой, — пожелала отправиться к нам.

Замолчал, так и хотелось спросить — 'а дальше что было', но все молчат, и я молчу, может, они мысленно общаются или тугодумы.

— Нам сообщили, что женщина сдалась в плен, — еще один здоровый заговорил, этот даже на фоне остальных выглядит здоровее.

— Свое пожелание жить у нас она оформила именно таким выражением, — как завернул с ирокезом.

— Официально было предложено отказаться? — че-то я напряглась.

— Да, она отказалась, — говорит так спокойно, даже скучающе, какой-то этот с ирокезом не эмоциональный, вон, Вепрь как бровями двигает, Гром кулаки сжимает, и остальные, если присмотреться, выражают эмоции каждый по-своему, а этот нет, спокойный как мул.

— Есть ли у женщины защитник-мужчина? — я уже не просто напряглась, я тут уже план бегства практически придумываю.

Все посмотрели на Вепря, то есть, этот тут доносчик, я нахмурилась, и по тому, как медлит мужчина, поняла, это важный вопрос, и от его ответа зависит мое будущее, знать бы еще, какой правильный ответ.

— Отец сына пал, женщина должна была выйти замуж снова, но сбежала, — и тут они ахнули, я вам серьезно говорю, как бабы над слезливым моментом в истории, а потом переглянулись и начали шушукаться, баском, аж на уши начало давить.

Правда, продолжалось это от силы секунды пятнадцать, а после они опять замолчали и взглянули на меня очень недружелюбно, мужская солидарность в особо крупных масштабах.

— Женщина, ты обязана вернуться к своему жениху, не позорь его, — вот это поворот, этот самый здоровый мне сразу не понравился.

— Не могу, — голос с хрипотцой, волнуюсь, — я в плену! — поучай!

— Кхм, то образное выражение, мы не пленим женщин, — попытался донести до меня умную мысль все тот же оратор, вот ты и попался голубчик.

— Если я не в плену, то я вольная? — с самым кротким видом спросила, опуская глаза в пол, не время показывать мой лихорадочный взгляд.

— Естественно, норманны не пленят женщин!

— Тогда как вольная женщина официально заявляю, я к тому козлу не вернусь!

Пауза просто заслушаешься.

— Тогда как вольная женщина, достигшая брачного возраста, ты обязана сейчас из присутствующих выбрать себе защитника, — то есть, мое внутреннее ликование было всего пять секунд? Жестоко, я-то думала, что молодец.

Стоп, что значит, сейчас и так сразу выбрать защитника?

— А можно поподробнее, что делает защитник, какие плюсы, какие минусы?

— Минусы! Скажешь тоже, женщина, — он рассмеялся, запрокидывая голову назад, хор его поддержал.

— Минусы есть всегда и везде, идеала не существует, — мне вот совершенно не смешно, что-то подпекает, как бы не оказалось, что из 'огня да в полымя' попала, — я хмуро рассматривала веселящихся мужчин, а чуть в стороне стоял хмурый мужик с ирокезом, ему тоже не весело.

— Мужчины, может, вернемся к обсуждению? — о, как резко замолчали, синхронно.

— Защитник берет женщину в свой дом, кормит ее, одевает, оберегает, он становится главой их союза, — все это, конечно, хорошо, но мне бы версию для взрослых...

— А что делает женщина? — ладно, буду корректной, зайду с другой стороны.

— Она ему подчиняется, руководит его хозяйством, — интересно, это фигура речи, или таки имеется виду дом и курицы, — заботиться о защитнике, ублажает его просьбы, — и? Вот только продолжения не последовало.

— А как именно ублажает? — я не спускала настороженно взгляда с говорившего, поэтому четко заметила, смутился, вот гады! Так это у них так институт брака именуется.

— Женщина всегда знает, как ублажить своего защитника! — гордо выпрямившись, вещал этот здоровый среди здоровых (мне срочно нужны их имена или хотя бы прозвища).

— А если женщина не местная или не опытная, как тогда она должна знать, как именно ублажать? Вдруг ублажишь не так, защитник расстроиться, защищать перестанет?

— Не быть такому, каждая женщина знает, а если сомневается, то в клубе спросит совет! — тут, блин, еще клуб по ублажению есть? Я в шоке, глубоком, но это не мешает мне допытываться, потом рефлексировать буду.

Мужики что-то гомонили, видать, обсуждали работу клуба местного, а я мысленно страдала и рвала на себе волосы.

— Нет, не хочу!

— Что? — взревел это огромный, и остальные, помельче, тоже уточнили, что именно я тут не хочу.

А меня как бы немного накрыло после мысли, что я в этом клубе советов спрашиваю, может, там еще что наглядное показывают.

— Я ушла из отчего дома не для того, чтобы наступить на те же грабли и выйти замуж по принуждению. Как бы у вас не назывались эти странные отношения, но меня не устраивает то, что я сейчас должна выбрать себе мужа и отца моему сыну. Вы хоть подумали, как ему будет? Вдруг он не сойдется характером с этим 'защитником', и что тогда? 'Во всем подчиняться', а если мне надо сына будет защищать, как быть? Я думала, здесь мы сможем спастись от незавидной участи рабыни и нежелательного ребенка, но я ошиблась, мужчины везде одинаковые, даже пришлые! — очень хотелось разбить что-то, но я пока держалась, только иногда нервно притопывала одной ногой, да голос периодически срывался на более громкий, — Вы меня спросили, чего хочу я? Почему, если женщина, то бесправная? Я сына растила одна, выживала с ним одна, и защитника рядом не было, мы справились и сейчас с ним справимся! Он мой защитник! — даже от самой себя защитит, и от глупых мыслей, которые в момент отчаянья приходят, чтобы сразу их спугнули эти маленькие ручки, которые изо всех сил тебя обнимают.

Ко мне неслышно подошел все тот же, с ирокезом, и с таким отстраненным видом тихо прокомментировал:

— Защитник это в вашей культуре жених, но без права настаивать на интимных отношениях. Через год женщина может выбрать другого защитника, и так до тех пор, пока не выберет единственного, вот он уже муж по-вашему, — опа, тоесть разница в культуре дала отпечаток на мышление. А неплохо у них тут женщины устроились, тебя тут защищают.

— Я Сокол, готов сразиться, чтобы привлечь свободную женщину, — рядом тяжело вздохнул ирокезный, я повернула к нему голову и увидела гримасу досады на его лице.

— Началось... — видимо для себя буркнул этот хладнокровный.

— Раз свободная женщина отказывается назвать защитника, значит, будут бои и привлечения, — я еще раз взглянула на этого, с ирокезом, он сейчас играл в гляделки со здоровяком и чуть кривился, потом перевела взгляд на Вепря, и вот он чуть отрицательно качнул головой.

Я переступила с ноги на ногу, и посмотрела на сына, тот во все глаза изучал мужчин.

— Кхм... — осторожно привлекла внимание толпы разгорячённых мужчин, там их уже десяток, готовых биться. За каким таким счастьем мне это надо? — Тут немного недопонимание вышло, мой монолог — это так, желание выговориться. Раз у вас с защитником очень корректные отношения и можно уйти из его дома в любой момент, то я бы хотела выбрать защитника.

— Женщина! — взревел здоровяк, я же пожала плечами, мол, что я могу сделать, сами мы не местные.

— А договор у вас составляется? — да, мы докатились, что без бумажки ты никто.

— Хватит слова перед советом! — очень величественно молвил этот здоровый, я хотела вслух посомневаться, но встретила его предупреждающий взгляд и передумала, я же не враг самой себе, — Итак, кого ты выбираешь защитником?

Хороший вопрос... Я судорожно стала обводить взглядом зал, вдруг кто приглянется, такой хороший, добрый (наивная, но помечтать же можно), а главное, честный, чтоб если сказал, то сдержит слово, а не будет манипулировать фактами. Та-да-дам, я внимательно глянула на Вепря, надо бы уточнить.

— А если я выберу мужчину, а у него уже есть женщина для защиты или единственная, это ничего?

— Хм, точно, всем свободным встать, — дружно поднялась толпа, большая такая толпа, я даже немного прибалдела, у них что, тут женщин нет?

— А мне как, пальцем ткнуть, или что-то особенное надо сделать?

— Подойди к тому, кого выбираешь, и подай руку, — здоровяк ерзал, как на представлении, и явно был не доволен незнанием действий актрисы, но это его проблемы.

Кого же я выберу, а потом захотелось дать себе подзатыльник, ведь я не одна, а с сыном.

— А ничего, что я с сыном?

— Это честь для любого! — так мне нужна женщина, как источник информации, а то эти пафосные реплики и урезанная информация меня доконает.

— Сынок, есть тот, кто тебе особенно не нравится или особенно нравится? — очень тихо уточнила у сына, присев перед ним на корточки, а что, мы с ним семья, и выбираю я того, кто будет рядом с нами, так что мнение сына важно.

— Чтобы он не захотел меня выгнать и тебя не обижал, и кормил, — одними губами проговорил последнее слово мой ребенок, и я сглотнула ком в горле.

Надо заканчивать этот балаган и выбрать защитника, а потом уже попросить у него еды для ребенка. Я выровнялась, еще раз обвела взглядом зал, многие мужчины были хмурые, это они видимо наш диалог услышали, мне все равно (ложь конечно, но лучше так). Привлек мое внимание Вепрь, он, кстати, так же стоял, вот только бровями, как стрелками на кого-то показывал. Я аж залюбовалась, какие активные у него брови, а потом, спохватившись, попыталась понять, на кого он показывает. А сбоку от меня все так же стоял этот, с ирокезом, как отчитывающийся по приведенной женщине (это я так для себя определила его присутствие здесь). Еще раз на Вепря, тот правой бровью чуть ли не пляшет, как бы его не заклинило с таким выражением бровей.

Я бы еще посомневалась, но толку, все равно никого не знаю, а этот сюда притащил, вначале спас, потом предложи уйти, да и сейчас правду про защитника сказал (надеюсь, что правду). Будь что будет.

Я, все также не отпуская руки сына, повернулась и сделала несколько шагов в его сторону, он удивился (мягко сказано это, пожалуй, самые сильные эмоции, помимо до этого проскочившей досады на его лице). Получай, вражина, подопечных. С этими мыслями я торжественно протянула ему руку. Стоит, молчит, ничего не делает. Я для видимости рукой потрясла, помогло. Спохватился и медленно взял мою ладошку в свою. Жду, все молчат, и я молчу. Так и стоим. Неудобно, скосила глаза на Вепря, слезы вытирает (надеюсь, умиления, а не смеха).

— Мы так еще долго стоять будем? — очень тихо уточнила у своего защитника, — А то у меня ребенок уже проголодался...

Активизировались все, поздравили нас с союзом (ох, как-то странно это, ну да ладно, потом выясню и, если что, накостыляю). После предложили отвести женщину с ребенком в дом (что-то я уже о себе мысленно тоже думаю, как просто о женщине, безликой, надо бы исправить). А после предложили продолжить совет. Мой, все так же держа меня за руку (вот так цепочкой и бегаем), подошел к самому здоровому и попросил не обсуждать военные действия без него, он скоро вернется. Тот что-то поулыбался и посоветовал не спешить, мой шикнул.

Из дома советов мы выбежали, просто этот с ирокезом шел своим шагом, мы с Дани бежали. Когда я споткнулась в третий раз, уже собралась открыть рот, но мужик заметил видимо разницу в строении нашего тела, и что у меня ноги, наверное, в два раза короче его, а у Дани еще короче. Скорость снизил, и мы пошли чуть медленнее. И на том спасибо. Все так же, за руку прибуксировал нас к сектору, где начиналась зима, но на границе остановился.

— Мой дом в секторе 'Зима', но, если вам будет некомфортно, мы переедем в более удобный климат, — читай между строк, я переезжать не хочу, но, если ты упрешься, придётся, но ты не возрадуешься.

— Мне нравиться зима, — очень тихо сказал сын.

— Если ты хочешь что-то сказать или попросить, не стесняйся, в этом нет ничего плохо или зазорного, и тебя за это никто не поругает, — я промолчала, но на душе чуть потеплело, может, и правда, нам будет хорошо в его доме, хотя бы Дани.

— Ходить нужно в центре улицы, здесь поддерживается температура, при которой нет необходимости одеваться теплее, если сместиться с этой тропинки, — он указал на дорогу, и я разглядела более синюю тропу, красиво, — то будет холодно, очень холодно. Теплую одежду принесут в дом, — мы двинулись по тропе, я хотела подхватить сына, просто втроем на ней не разместиться, вдвоём комфортно, но мужчина не дал, сам взял на руки, я разнервничалась, но постаралась не показать виду.

Я очень волнуюсь, когда к Дани прикасаются чужие, был опыт не из приятных.

— Я оставлю вас в доме, вы можете чувствовать там себя как дома и распоряжаться всем, теперь ты хозяйка этого дома, так что все решения за тобой, а ты, малыш, там младший хозяин, так что выше нос, — он дружелюбно кивнул Дани, который настороженно сидел у него на руках, напряжен, но не противится.

— Вот и дом, — в своих мыслях я не заметила, как мы подошли к небольшому домику, тут среди 'Зимы' их было не так и много, этот был крайним, дальше всех остальных, — Юнас! — на крик выбежал парень лет пятнадцати (высокий, не здоровый, но задатки явно есть, просто пока он длинный и нескладный), — я привел хозяйку, теперь я защитник ее и сына. Покажи тут все.

Вот и все его слова, после он поставил Дани на ноги, кивнул мне, предварительно выразительно посмотрев в лицо этому Юнасу, развернулся и вышел, я переступила с ноги на ногу. А дальше что?

— Мама, я кушать хочу... — вот и понятно, что дальше.

— Мне бы ребенка накормить, — но парень понял все и сам, сразу развил бурную деятельность и позвал за ним, по ходу движения рассказывая про дом и что где находиться.

Надо будет повторить экскурсию, у этого ноги тоже длинные, быстро бегает. Ничего не рассмотрела, стараясь за ним успеть.

5

Кухня небольшая, все есть, но такое ощущение, что в ней никогда не было женщины, все такое мужское, минимализм чистой воды. Дани быстро сел за стол, к слову, надо будет попросить табуретку специальную, а то с этими огромными, все такое крупное и не особо удобное для мелких. Тут разносолов особо не было, но еда была вкусная, картошка с мясом и овощами и лепешки. Пока ребенок уплетал за обе щеки, Юнас куда-то убежал, а вернулся с пирогом, который Вепрь предлагал в доме советов.

— Тут Вепрь принес, сказал, обещал, — парнишка пристроил пирог на столе и сам замер, теребя в руках полотенце кухонное, — что-то еще?

— Садись с нами, ты уже обедал?

Он неуверенно кивнул, а я вспомнила свое детство, когда парнишки пятнадцати лет вечно голодные, их даже если очень накормить, через полчаса не откажутся от кусочка чего-нибудь вкусненького.

— Я есть не хочу, может, отвар выпьем с пирогом?

— Так ведь пирог для ребенка, — очень неуверенно проговорил мальчишка, вот только глазами он его уже доедал.

Мне стало грустно, этот парень явно живет без матери, и вот в свои максимум пятнадцать он считает, что уже вырос, а как по мне, так он еще ребенок. Все мы дети, пока мама самые вкусные кусочки подкладывает, а когда уже ты начинаешь отдавать кому-то самые вкусные кусочки, то все — вырос. Вот только не для своей мамы...

— Я Дани, и для меня одного тут очень много, так что давай с нами, — только кивнула на слова сына, зачем еще что-то говорить, сын правильно все озвучил.

— Меня зовут Хелена, а то мы не познакомились. Ты здесь живешь? — вот чем так страшен этот вопрос, что парень весь сжался и опустил голову так низко, практически уткнувшись в стол.

— Надеюсь, что да... — после, наверное, минуты молчания ответил он, мы все это время с сыном одними выражениями лица переговаривались, не понимая, что не так.

— А что может быть не так? — Дани облизал палец, увидел мое хмурое выражение лица и тяжело вздохнул.

— Если женщина захочет, то может высказать свой протест по поводу проживания родственников единственного.

— И часто такое бывает? — парень совсем с лица спал, но продолжал отвечать подробно.

— Когда мама умерла, через год папу выбрала женщина защитником, а еще через год, когда она стала его единственной, — ага второй в списке единственных, — она потребовала, чтобы меня в доме не было, что я уже взрослый.

— Когда это было? — спросила очень тихо.

— Пять лет назад...

То есть ребенку максимум десять лет, тут какая-та тетка, мачеха решает, что он ей мешает, и выгоняет ребенка на улицу, а мужик счастлив, угодил единственной. Да, слишком сладкое это их отношение к женщинам, аж приторно, козлы.

— Мне надо собрать свои вещи? — вот, вроде, и спросил, а больше утвердил и попытался сбежать из-за стола.

Как говорила моя кормилица, из-за этого стола еще никто голодным не сбежал!

— Сидеть! — грубовато, но тут необходимо, — ты еще не доел — это раз. Два — ты живешь в этом доме и точка, мы с Дани никогда не станем причиной твоего ухода отсюда, если уж что-то будет совсем плохо, то уйдем мы, — он с ужасом, протестующе замычал, при этом как сумасшедший махая головой, — но надеюсь этого не случится.

— Не уходите, пожалуйста, от Кьелла, это будет слишком даже для него, — о как интересно.

— Да мы и не собирались, а ты давай, ешь, а то больше говоришь, — я улыбнулась, когда мальчишка робко, а потом все более уверенно стал есть кусок пирога, при этом его лицо разглаживалось.

Значит, этого с ирокезом зовут Кьелл, хоть имя узнала. За практический целый день я так много узнала, имя своего защитника, читай, жениха, просто показатель знаний!

Когда мальчишки доели пирог, я скромно съела маленький кусочек, вкусный сладкий морковный пирог, надо бы узнать, кто печет, и попросить рецепт. Юнас повел нас знакомиться с домом и выбирать спальни. Дом небольшой, но очень хорошо спланирован, и пусть в нем не хватает уюта, но это наживное. На первом этаже была кухня, которая символически была отделена от гостиной, где стоял стол и пара диванов. Еще на первом этаже была ванная, кладовая, где стоял аппарат неизвестного мне назначения (впоследствии это оказался аналог печи, для нагрева воды) и коморка без определенного назначения. После входа в дом ты оказывался в маленьком коридорчике, налево была гостиная и все что мы уже рассмотрели, а направо еще одна дверь, где была не то мастерская, не то склад мужских очень нужных вещичек. Кроме этого, на первом этаже находилась дверь на задний дворик с большой верандой, полностью застекленной, думала, будет очень холодно там, все-таки вокруг зима, но нет, она была вся светлая и теплая, с горячим полом, здорово.

На второй этаж вела спиральная лестница, которая выводила в небольшой круглый коридорчик с пятью дверями. Юнас, очень стесняясь, открыл дверь спальни хозяина дома, там была низкая кровать, шкаф, стол, заваленный бумагами, и стеллаж с, хотелось бы сказать, книгами, но это было что угодно, но не книги в том виде, в котором я когда-либо их видела. Чуть заторможено обдумывая увиденное, вышли обратно в коридорчик и зашли в следующую дверь. Это была пустая спальня с кроватью и шкафом и больше ничего, еще одна сестра — близняшка предыдущей комнаты, вот в следующей были личные вещи. И потому, как покраснел Юнас, сразу без слов стало понятно, это его комната.

Когда он попытался заикнуться, что, если я захочу, он переедет на первый этаж, я так удивилась, где он там может разместиться, что не сразу отреагировала на его слова, а вот потом меня прорвало. Эти комплексы надо на корню пресекать, иначе так и буду все время проживания здесь уговаривать мальчишку, что все хорошо, и он тут не лишний (если быть честными, тут лишние мы с Дани).

— Еще хоть раз заикнешься о том, что тебе надо куда-то съехать или переехать, или ты нам мешаешь, не посмотрю, что такой большой, накажу, будь здоров! — мальчишка огромными глазами смотрел на меня. Я же, уперев руки в боки, хмурилась на него (к слову, даже этот ребенок выше меня на пол головы, страна великанов, а говорят, их не существует, ага, конечно).

Еще посверлив его суровым взглядом, развернулась и, как ни в чем не бывало, пошла смотреть последнюю оставшуюся комнату.

— Ох, не серди ее, Юнас, она в гневе страшна это я тебе как специалист говорю, — сын прямо всем своим видом показывал, что он в этом деле изучения мамы давно не новичок, а мне хотелось хихикать. — Было дело, я над девочками смеялся и их глупыми занятиями, считал, что быть девочкой легко. — Тяжелый протяжный вздох. — Мама показала, что быть девочкой это каторга. Сначала я вставал вместе с ней, готовил завтрак, убирал, готовил одежду, после мы ели, я все убирал, мама уходила на работу, а мне необходимо было прочесть книгу — это мое занятие, а после чинить одежду, я шил, представляешь? — и столько трагизма, — после я гладил, потом вышивал, а когда мама приходила, мы опять готовили есть, убирали, мыли посуду, а потом я не уходил играть, нет, у них развлечение это разные поделки, — сын закатил глаза к потолку, я же тихонько, вроде не замечая их, изучала пустую спальню, прислушиваясь к стенаниям сына, — так вот, она заставила меня научиться рисовать, делать разные поделки, печь пирог, и все это целую неделю.

— Как ты смог?

— На третий день я не чувствовал рук и ног. Я уже не мог ничего делать, но мама не разрешила все бросить, я так и пробыл девочкой. А в воскресенье я пошел и признался Миле, что быть девочкой самая сложная и тяжелая задача в мире, после мы стали друзьями, и я всегда старался ей помогать, хотя бы оттащить белье в прачечную.

— Жутко... — тихонько проговорил этот взрослый ребенок и посмотрел на меня с опаской, я уже закончила изучение комнат и, веселясь в душе, смотрела на ребят.

— Так что, будь благоразумным, не серди маму.

— Понял! А она все это умеет? — я решила, что пора вмешаться в разговор обсуждения меня, поэтому ответила сама.

— Да, я умею шить, вязать, рисовать, готовить есть, убирать, следить за домом и хозяйством, женщины универсальные существа, — смешок с налетом сарказма над собой получился веселым, — ты чему-то хочешь научиться? — вопрос был больше способом подтрунивать над мальчишкой, но он неожиданно ответил очень мудро.

— Конечно, ведь новые знания не бывают лишними, да и навыки могут пригодиться любые, а картины — это очень красиво, у нас только старик Молли умеет рисовать, — он немного смутился, я же решила помочь ему.

— Я с радостью покажу тебе, как рисую, может, и вы с Дани со мной как-нибудь вечерком порисуете, а пока я выбрала себе комнату, что по поводу тебя, Дани? Со мной или отдельно? — я знаю, до этого мы всегда спали в одной комнате, она у нас в принципе одна была, но сейчас у него есть выбор. Все-таки он мальчик и уже не совсем маленький (для меня он все та же кроха, но надо быть разумной).

— Можно мне отдельную, но рядышком с тобой.

Две рядом были только те комнаты, что между комнатой хозяина и Юнасом, что же, значит, будет так.

— Будете с Юнасом соседями по комнатам, вещей у нас нет, так что устраивать нам сюда нечего, но прибрать не помешает. Юнас, мне нужны ведро тряпка и вода, организуешь?

— Кончено, может, я сам помою? — неуверенно предложил свою помощь.

— Помогать вы будете однозначно, нечего филонить, но полы я помою сама. А ваша задача написать, что нам нужно из продуктов на ужин, наносить мне воды и вытереть пыль. Ясно?

— Да, мам, — сын бодро отозвался, пихая Юнаса, — пошли, промедление смерти подобно!

Я засмеялась, услышал ведь и так правильно применил оборот, молодец!

Я еще раз осмотрела этот круглый коридорчик с дверями и улыбнулась, здесь намного лучше, чем там, где мы до этого жили с Дани. Мальчишки бодро притащили ведро воды и половую тряпку, тащил Юнас, а Дани рядом бодро скакал, при этом рассказывая какие-то истории. А, ясно, это истории, которые я ему перед сном рассказывала. Запомнил, а все утверждает, что надо, чтобы я еще хоть разок рассказала, не запомнил.

Уборка прошла очень быстро, когда у тебя на подхвате такая отличная рабочая сила, как Юнас, и такой помощник, как Дани, все можно сделать в рекордные сроки. Вот комнаты готовы к заселению, я заставила Юнаса убрать и у себя в комнате, он явно был не в восторге, но все сделал, Дани над ним только посмеивался.

— Не переживай, нам с тобой предстоит убирать в своих комнатах регулярно, она у меня маньяк чистоты.

— Разговорчики в строю! — мальчишки засмеялись и умчались менять воду, в этот раз я уже мыла первый этаж. Когда домывала коридор, резко распахнулась дверь, а я тут спиной к двери в очень интересной позе.

— Что за?

— Подождите, сейчас домою, и зайдете, — он там молча стоял за спиной, я же быстро все убрала и, выпрямившись, повернулась к нему.

— Почему вы убираете? — интересный вопрос, обычно, если грязно, — Почему убирает не Юнас?

Мальчишки, которые до этого сидели на диване, чтобы не натоптать, обсуждали, чтобы такое они хотели на ужин и чем займутся позже, замерли, как мышки.

— Во-первых, он мне помогал, как и Дани, во-вторых, я уберу более качественно, но у себя он убрал сам, а в-третьих, — тут я понизила голос, — он ребенок, и ему тоже хочется, чтобы кто-то сделал его работу, а в-четвертых, вы же сказали, я хозяйка, вот как хозяйка я так решила. Или нельзя было? — провокация чистой воды, вот сейчас все и будет понятно, на каких я тут правах.

— Вы совершенно правильно все поняли, просто вам не тяжело? — я даже замолчала, осмысливая, правильно ли я поняла, вроде правильно, — если вдруг будет тяжело, говорите, я помогу или Юнас.

— Спасибо, — как-то неудобно стало.

— Юнас, сбегаешь в дом советов наберешь еды на ужин.

Мальчишки переглянулись, но Юнас без слов встал, ага, значит, будет молча повиноваться, дрессировка или запугивание?

— Мы с ребятами хотели приготовить ужин сами, если вы, конечно, не против поесть наши творения? Вот только продуктов в доме нет, — я мило улыбнулась, — добудете?

— Конечно, — он кивнул, бросил взгляд на Юнаса и вышел, так и постояв только на пороге.

— Добытчик, — гордо проговорила я после того, как дверь закрылась, и подмигнула ребятам. — Я на кухню. Пока нет теплой одежды, никакой улицы, может, поиграете во что-то дома?

— Поиграть? — Юнас так удивился, что стало грустно, бедный ребенок.

— Юнас, а сколько тебе лет?

— Двенадцать, но скоро будет тринадцать, — он гордо выпрямил спину и улыбнулся, я кивнула, мол, да, ты такой большой.

Значит, даже пятнадцати нет, это, наверно, из-за роста кажется взрослее, то есть ребенок двенадцати лет, который не знает, что такое игры, печально. Хотя взрослеют дети рано, а те, что без родителей, вообще сразу, но детям нужно детство, оно как маяк во взрослой жизни. Ориентир, на который стоит равняться. И даже когда во взрослой жизни трудно дышать от проблем, воспоминания о хорошем детстве не дают сбиться с пути.

6

Кьелл вернулся минут через двадцать, притащив с собой огромный плетеный короб, как оказалось, наполненный продуктами. Чего там только не было! Хотя, когда я все разложила, чтобы понять, что именно мне такое эдакое приготовить, поняла, что собирали этот короб с умом. А еще, судя по количеству мяса, едят эти здоровяки в соответствии со своим ростом и весом, то есть, очень много и еще чуть-чуть.

— Как насчет супа, а на гарнир мясо с овощами? — крикнула я своим мужчинам (быстро они моими стали), которые расположились в гостиной.

Кьелл и мальчишки читали, каждый свое, только Дани все время ерзал, значит, не все слова может прочесть и понять, надо б помочь или... Хорошая мысль проскочила в моей голове. Если нам жить год вместе, надо налаживать отношения. Поставила воду на плиту и вышла к ним (фактически я и была рядом, но все же).

— Дани, тебе все понятно из того, что ты читаешь? — малыш неуверенно кивнул, а потом все-таки переспросил:

— Равноздей... — я заглянула в книгу и прочитала такое сложное для малыша слово.

— Равноденствие, когда ночь равна по длине дню. Еще что-то не понятно?

— Слова-то понятны, а вот смысл... — сын сказал это тихонько, видимо, чтобы не беспокоить Кьелла, который вроде как читал, да только глаза не двигались, и он больше слушал.

К слову, сейчас у них у всех в руках были обычные книги.

— Про что книга? — ребенок тяжело вздохнул, но попытался объяснить.

— Про то, что многое связано с небом и, там, звездами и солнцем, — на этом его пояснения закончились, и он грустно глянул на меня. То есть, он читал, но ничего толком не понял.

— Очень интересная книга, наверное, стоит ее читать вслух, тогда ты поймешь больше, но поскольку ты не один, это будет неудобно.

— У меня есть легенды, — предложил Юнас, и я благодарна кивнула.

— Дани, как насчет почитать пока легенды, а уже позже прочтем эту книгу? — ребенок радостно кивнул, видимо, очень скучное чтиво, особенно, когда ты понимаешь в лучшем случае почти все слова, вот только в логичные мысли они не оформляются.

Я посмотрела на Кьелла, молча спрашивая его разрешения, но он по-прежнему делал вид, что очень занят, и я решила похулиганить.

— Или же ты можешь попросить Кьелла тебе почитать, а после ужина ты почитаешь мне, как тебе такой план? — говоря это, я отслеживала реакцию мужчины, напрягся.

— А можно?

— Спроси у него сам, — Дани поерзал, смутился, но все-таки спросил.

— А вы можете мне почитать, немного? — последние он добавил, уже окончательно смутившись.

— Ко мне можешь обращаться по имени и на 'ты', давай книгу, я почитаю, — ребенок шустро подскочил и вручил книгу мужчине, хотел видимо вернуться обратно на кресло, но передумал и уселся рядом с ним на диван.

Мужчина, внимательно отслеживающий перемещения ребенка, после его приземления на диван, только тонко хмыкнул. Я решила, что моя миссия выполнена, развернулась, чтобы вернуться на кухню, но задержалась, обернулась на Юнаса, и увидела крепко сжатые губы, ему-то никто не читал.

— Юнас, а ты знаешь, про что будет эта книга? — он пожал плечами, выражая 'кому какая разница', — значит, объявляю конкурс: после прочтения книги, вы с Дани должны мне рассказать самые интересные моменты, победителю дополнительный кусок яблочного пирога. Как вам условия? — я хитро смотрела на мальчишек. Дани радостно закивал, что он в деле, а вот Юнас сомневался, пристало ли это серьёзному 'мужчине'. Подтолкнем, — если ты знаешь, про что книга, у тебя есть все шансы победить, а вот если сомневаешься, советую внимательно слушать Кьелла, — после развернулась и вышла в кухню.

Мне естественно было хорошо слышно, как Кьелл читал ребятам отлично поставленным голосом, он часто делал паузы и объяснял не совсем понятные явления. Так он рассказал про Северное синие, которое у нас искренне считалось знаком бога, про то, откуда берется снег, дождь, град. Для наглядности он даже принёс с улицы жменю снега, которую мы положили в тарелку и наблюдали, как она тает, а после уже воду вынесли на улицу, чтобы посмотреть обратный процесс.

Это было что-то невероятное, я готовила и таяла душой, Дани минут через пятнадцать начал задавать вопросы, а на некоторые сам и отвечал, Юнас тоже включился в обсуждение, а я с улыбкой поглядывала на эту просто идеальную картину для любой женщины. В очередной раз помещав мясо, глянула на мужчин с улыбкой и поймала задумчивый взгляд Кьелла, и что вы думаете, я сделала? Правильно, я засмущалась, покраснела и отвернулась. Припадочная.

Поставила пирог в духовку и стала накрывать на стол, мужчины резво подскочили и помогли за минуту все сделать, после мы ели, и ребята действительно рассказывали мне интересные факты. В итоге я принесла пирог, положила всем поровну, а после отрезала еще по куску мальчишкам, постановив, что это была ничья.

Кьелл с бесстрастным выражением лица рассказал легенду о временах года, и что, когда времена года не работают для всего мира, они живут в их долине. Очень красивая легенда. Я слушала с живейшим интересом, тихонько отпивая отвар. После, когда он закончил, выразительно посмотрел на меня, я нахмурилась, не понимая, что мне стоит сделать, сказать, что мне понравилось, так я сказала.

— Мама, он, по-моему, намекает, что его история и знания не хуже наших, — хихикнул сын, я недоуменно перевела взгляд на ребенка и подтвердила.

— Кончено, очень интересная легенда, да и знания Кьелла в разы превышают ваши вместе взятые, это логично.

— Угу, — тяжело вздохнул Кьелл и промолчал, зато не смолчал сын.

— Это, кончено, да, вот только пирог победителя ты ему не дала, — после чего они с Юнасом засмеялись, стараясь не смотреть на Кьелла, а я в недоумении перевела взгляд на мужчину.

Смотрит грустно, я, также не отрывая взгляда, взяла пирог лопаткой и переложила на его тарелку.

— Спасибо, — очень величественно сказал он и начал поглощать новый кусок.

И кто-то после этого попытается сказать, что мужчины, вырастая, перестают быть детьми. Два ха-ха! Вот сидит суровый, отмороженный, а все туда же, кусочек пирога он хотел выиграть. Ведь для них всех готовила пирог, себе крошечный кусочек отрезала, но дух соревнования, он у мужчин слишком силен.

После ужина Юнас с Дани изъявили желание помыть посуду, я не стала спорить, взяла еще чашку отвара и читала детям вслух. Кьелл опять куда-то ушел, а вернулся с огромным мешком, полным вещей и необходимых принадлежностей, таких, как расчёска, мыло, полотенца и многое другое. Я, кстати, после уборки заставила всех не ходить обутыми, так что все щеголяли в носочках, благо пол был не холодный.

Так вот, в этом мешке помимо одежды для меня и Дани, я нашла несколько пар просто потрясающих шерстяных носков, одни вообще были необыкновенные, белоснежные, с ажурным орнаментом, но при этом невероятно теплые. Я с диким восторгом погладила их пальчиками и поняла, не отдам, тем более что они явно женские. При этом я не видела, как Кьелл внимательно следил за моей реакцией, и после того, как я переложила носки себе, тонко улыбнулся.

Уже перед сном, загнала купаться сначала Дани, а потом еще и Юнаса. И если сыну я естественно помогла, настроила воду, а после ждала его в гостиной, позволяя разобраться и помыться самому, он ведь взрослеет, то Юнаса просто пнула словами, что надо купаться, а потом спать, нечего засиживаться и ходить грязнулей. Купался ли Кьелл, не знаю, он слишком большой мальчик, разберется.

Ночью Дани приснился кошмар, его комнату я оставила приоткрытой и долго сомневалась, как быть со своей дверью, но все-таки решила закрыть, как не крути, в доме есть мужчина. Но сон был чутким, поэтому сына я услышала практически сразу. Не разбирая, в чем одета, так и вскочила в ночнушке в коридор, а у дверей ребенка столкнулась с Кьеллом, взъерошенным. Было не до реверансов, поэтому я проигнорировала тот факт, что одета неподобающе, сына я успокоила, а он мне рассказал свой страшный сон. Что мы не выбрались из леса, что барон нас догнал и мучил меня, а его, Дани убил. Я прижала ребенка к себе, стараясь забрать все кошмары, и успокаивала его тихой песней, которую пела ему с его рождения.

Вскоре малыш затих и засопел, я аккуратно положила его в кровать, хотела остаться, но передумала, дверь не стала закрывать и тихонько выскользнула, а там, в коридоре меня ждал Кьелл.

— Что же ты так пугаешь! — я схватилась за сердце, просто в темноте только и видно было его белый ирокез.

— Как Дани? — проигнорировал он мое возмущение

— Уснул, — кратко констатировала очевидное и переступила с ноги на ногу в своих новых красивых носочках. Да, я решила в них спать, жалко такую красоту просто носить.

— Раньше Юнасу тоже снились кошмары, — спокойно начал он, при этом неотрывно смотря на мои носки (не поделюсь, мои!), — завтра поставим ночник и, может, отведем его к Аните, она отлично справляется с детскими страхами.

Я была настроена скептически, но не обсуждать же это в пижаме, в коридоре с чужим мужчиной, поэтому решила согласиться и сбежать.

Вот только утром после завтрака Кьелл сразу объявил, что мы идем к Аните, я хотела возмутиться, на что он спокойно спросил:

— Забыла, что ночью сказала? — мальчишки с интересом посмотрели на меня, я же покраснела, просто звучит двусмысленно, скрипнула зубами и подтвердила, что да, при встрече в коридоре, после кошмара Дани, я дала согласие на посещении Аниты, ирокез тебе дыбом!

Вот так, после завтрака мы всей толпой (жалко было Юнаса оставлять дома, когда все уходят, что он, как изгой) направились в другую часть поселения к Аните.

7

Веселой молчаливой толпой мы торжественно прошли участок 'Зимы' и вышли на центральную площадь, где сегодня, о чудо, было куча народа. Я даже шаг замедлила, интересно ведь, какие они, эти местные жители. Про мужиков все ясно, здоровые бугаи ходят, что-то делают, а вот женщины... Вот тут крылся весь интерес. Они оказались обычными, даже разочарование настигло, я -то их представляла тоже здоровыми, но стройными и утонченными, а может, они какой-то необычной красотой обладают. А тут что? Вон идет брюнетка, там блондинка, рыжая, вон с русыми волосами и ни одной с белыми прямо разочарование дня.

А потом я заметила интересную особенность, женщины мало того, что не похожи на своих соотечественников мужчин, так они еще обладают характерными внешними данными местных женщин. Вон там девушка с завязанными косами в виде венка на голове, так носят в селах на западной границе нашего королевства. А вон там женщина с туго заплетенными волосами, скрученными в несколько жгутов на затылке и с повязкой на голове — это уже особенность восточных земель. Я стала пристальнее изучать женщин, и вскоре я была практически уверенна, все они местные, в смысле, они из нашего и соседних королевств. Можно, конечно, решить, что просто эти женщины перенимают моду людей, вот только тогда были бы какие-то общие тенденции, а тут четкое следование традициям края, в котором вырос.

— Кьелл, а все эти женщины местные, они не из вашего народа?

— Из нашего, — краткость сестра таланта, а жлобство ее питомец.

— Я имею ввиду, что изначально они были жителями нашего и соседних королевств, а потом уже стали частью вашего народа?

— Они из нашего народа, — непробиваемый мужик.

— Кьелл, а какое у тебя кодовое имя?

— В смысле? — глянь, удивился.

— Ну, я встречала Сокола, Грома, Вепря, все эти имена кажутся как кодовыми, поскольку я встречала и обычные имена, как твое или Юнаса.

— Ледяной, — я очень внимательно глянула на мужчину и поняла — идеально подходит.

Дальше говорить не стала, просто шла и в голове разные считалочки про него сочиняла и этого его 'Ледяной', а вид как будто король имя черни говорит. Точно, ледышка!

Прошли через всю площадь, нас с интересом рассматривали, но старались сильно не таращиться. Корректные, не хотят смущать. Я тоже старалась не сильно всматриваться в местных, просто замечала детали и мельком изучала лица.

После площади мы зашли в сектор 'Весна', и мне здесь безумно понравилось, все цвело, при этом одурманивающе пахло, птички чирикали, лепота. А вот мистеру ледышке было не особо комфортно, на миг скривился и опять не проницаемый, ему разведчиком надо быть. А потом сама же себе и ответила, а кто сказал, что он им не является?

— Здравствуй, Анита, — ой, что-то я упустила момент, когда мы подошли к очередному дому, да и женщину я не сразу увидела, даже после приветствия Кьелла.

— Решил проведать старуху, Ледяной? — в голосе столько язвительности, прям интересно.

Я выглянула из-за плеча (ага из-под руки практически выглянула у этого великана) и увидела на подстилке женщину, которая перебирала цветы. При этом женщине можно было максимум дать лет пятьдесят, ну пятьдесят пять не больше. А это совсем не возраст, чтобы женщину считать старухой даже у людей!

— Эта старуха еще меня переживет, — констатация фактов, не больше, — я к тебе за помощью.

— Мне приятно, что ко мне первой ты привел свою подопечную. Она уже боится тебя? — она над ним издевается? Глянула на мужчину, стоит спокойно, но ноздри чуть трепещут, недоволен.

— Нет, дело в маленьком ребенке, — голос на пару градусов холоднее стал, интересно, если сильно психанет, изо рта сосульки будут падать или с носа свисать, а изо рта снег будет валить?

— Так пусть мать ребенка и говорит или ты забыл, что у нас женщина может говорить и решать за своих детей?

— С вами забудешь, вы же по двадцать раз на день напоминаете о своих правах, — фыркнул он и отошел в сторону, открывая нас с Дани и Юнасом, который стоял последним.

Хорошая у мужика спина, нас и видно не было, да и ноги хорошие, Дани вон за ними спрятался на ура.

— С вами, чурбанами, если не напоминать, так загоните, закроете и маниакально защищать будете! — всплеснула она руками, возмущаясь. — А ты, девочка, чуть что, огрызайся, а то он тебя, как сокровище, запрет и сам только любоваться будет, и свободы тебе не видать.

— В смысле? — осипшим голосам переспросила я, рисуя в голове сюжеты из страшилок, что я стала жертвой ледяного маньяка (вот даже название идеально подходит, людей проймет).

— Да они же на безопасности помешаны, так что и в туалет тебя водить будет, если покажется, что недостаточно ты защищена.

Представила эти посещения и передернулась, ну нет, мы, человечки опасные звери, не дамся, я за свободу, за равноправие (не особо и нужное, но для лозунга подойдет)!

— Мы как сюда перешли, так по домам сидели безвылазно, потом силами трех организовали клуб, куда всех женщин под конвоем приводили и охраняли живым кольцом, но мы же не дуры, — она хихикнула, — мы сначала честно обсуждали насущные проблемы, так эти еще и комментировали, ушастые, а потом одна из нас подала гениальную в простоте своем идею, — она сделала картинную паузу, — мы стали обсуждать мужчин! Делились подробностями, так эти сразу сбежали, пытались подальше охранять, но не тут-то было. Так мы и добились свободы, хотя бы на нашей территории, в клубе, ты тоже сходи. Сегодня как раз будет собрание, много интересного, — она подмигнула мне, а я стояла и с восторгом смотрела на эту женщину.

Нет, вы только подумайте, они провернули просто гениальную схему, по отвоёвыванию личного пространства, а после укрепили его. И теперь мужики искренне считают, что на этих собраниях обсуждают, как их ублажать. Мамочки, хочу такие мозги! А я вот готова поспорить на тортик, что они про это как раз и не говорят. Это же идеальное прикрытие, на столько лет! Хочу туда, прямо очень!

— Привет, малыш, как тебя зовут? — Анита тем временем перевела свое внимание на сына, и тот, замявшись, глянул на меня, это он у меня спрашивает, можно ему имя свое незнакомому сказать, я чуть заметно кивнула.

— Даниэль Вивальди.

— Очень красивое имя. Даниэль, ты помнишь, что тебе сегодня снилось? — малыш неуверенно кивнул, — Расскажи мне, пожалуйста.

Получив еще один кивок от меня, малыш постарался рассказать свой сон, но видимо, детский мозг так устроен, что он забывает плохое. Мне пришлось дополнить его сон, чтобы Анита поняла сюжет.

— Ты очень любишь свою маму, она у тебя одна, — малыш, хмуро смотрящий на нее, придвинулся и прижался к моей ноге, — папу ты совсем не помнишь, а бабушка с дедушкой у тебя есть?

— Мы с ними не общаемся.

— А ты бы хотел с ними общаться? — малыш неуверенно пожал плечами.

— Они маму обидели, поэтому, наверное, нет, разве что, только одним глазком на них глянуть, — вот так и узнаешь, что твой ребенок чувствует себя одиноким и ему хочется увидеть бабушку с дедушкой.

Мне стало обидно еще и за него, за себя-то я уже все оплакала. А нелегко узнать, что отец решил тобой торговать. И я сейчас не про обычный договорной брак, тут я бы и слова не сказала, пошла бы замуж и была бы правильной дочерью, воспитание, чтоб его. Нет, за два дня до свадьбы я услышала, как мать молила отца не отдавать меня этому старику, ведь он уже еле ходит, на что отец сказал, что я отработаю и сглажу ему последние дни, а они за это поправят дела в хозяйстве. А вот после смерти зятя, они дочь отдадут за другого компаньона отца, тот давно на нее заглядывается, да он не так богат. А хотя может и не замуж, а так женихом и невестой побудут, ведь я уже не девочка буду. А там посмотрим.

Мать рыдала, умоляла не делать такое с дочерью. На что он просто оторвался на нее, чтобы она закрыла рот. Тогда он поднял руку на мою мать, я же закрылась в комнате и не прекращая рыдала, понимая, что в западне. Но не тут-то было, ночью пришла мама, погладила меня по голове, вытерла слезы и прямо спросила: 'Какую ты хочешь себе судьбу? Что готова сделать, чтобы жить как захочешь?'. В тот момент я ответила так, как твердил разум и сердце, что сделаю все, что потребуется!

После мама собрала меня, дала денег, все, что смогла взять, не привлекая внимание отца, еду и вывела меня из дома, а наш старый сторож, открыл мне калитку, от которой, умирая от страха, я побежала подальше. Ведь утром за мной помчится погоня, отец такого не простит. Я убежала, сменила три города, ушла в другое баронство, самое далекое и забытое на границе с чужаками и уже там из Хелены Вивальдис аристократки, превратилась в обычную горожанку сиротку Хелену Вивальди, ведь в дороге я была просто 'эй, ты!'.

Я училась считать деньги, зарабатывать их, готовить, и довольствоваться малым, я сцепляла зубы, пыталась не отчаиваться и сделать все, чтобы выжить и жить. Правда, получалось только выживать и существовать, но все временно и этот период моей жизни так же прошел.

В своих мыслях я пропустила момент, когда Анита стала рассказывать моему сыну сказку, и вот он уже сидит рядом с ней на подстилке и перебирает цветы, слушая ее тихий голос, при этом чему-то улыбаясь. Я непонимающе оглянулась на Кьелла, а тот одними губами проговорил:

— Все нормально, она не причинит ему зла, — и я, чуть успокоившись, посмотрела на своего сына, изучая такие родные черты лица, эти непослушные взъерошенные волосы, которые не всякая расчёска возьмет. Вот сын повернулся ко мне и взглянул своими ярко синими глазами, улыбнулся немного смущенно, я улыбнулась в ответ.

— Вы можете пока пройтись, мы тут с Даниэлем еще немного поболтаем, не переживай, Хелена, он в безопасности, — угу, конечно, так любая мать и перестанет переживать, стоит ей сказать эти заветные слова.

Кьелл видимо тоже решил, что стоять тут не особо хороший план, поэтому предложил пока сходить на площадь. Далась им всем эта площадь, тоже мне центр всего. Ворчу, но иду обратно, каждые несколько шагов нервно оглядываясь.

— Если с ним что-то случиться, я тут все разнесу, — на всякий случай решила пригрозить своему спутнику, он выразительно глянул на меня, видимо примеряя, что может сделать воробей, но серьезно кивнул.

Правильно, потому что с безутешной матерью никто сравниться не может, это же как торнадо и потоп в одном лице. Потом я вспомнила про Юнаса, который мушкой ходил за нами, не проронив ни слова.

— Юнас? — парень встрепенулся и посмотрел на меня, он шел сзади, поэтому мне приходилось чуть оборачиваться, — а тебе Анита помогла?

— Кошмаров больше нет, — осторожно объяснил он, я же глянула чуть внимательней.

Какие могут быть кошмары у ребенка, после смерти матери и того, что отец его выгнал, я промолчала, только взяла его за руку, как Дани и большим пальцем погладила его ладошку, хотя это было сложно, рука ведь намного больше. Мальчишка закаменел и так и шел, дыша через раз. Ничего, я думаю, ему это надо, он как потерянный ребенок в толпе, вроде и не один, и не страшно, а все равно одинокий.

Так и шла, размораживая одного, после общения с этим Ледяным, а этот и виду не подал, что я делаю что-то не то или странное, вот и хорошо, а то я бы с радостью рассказала ему, что я думаю о взрослых детях.

На площади Кьелл предложил пойти посмотреть второе большое здание, напротив дома советов, местную Академию и научный центр в одном флаконе. Здание было очень интересным, особенно меня впечатлили фрески из жизни народа. Мы гуляли вдоль стен, где была вся история народа норманн. Особенно меня заинтересовали крайние изображения. Я могу ошибаться, но это похоже на побег из дома, который уничтожен, и приход в новый дом.

— Расскажешь когда-нибудь вашу историю? — продолжая смотреть на фреску, тихо спросила у мужчины, стоящего за спиной.

— Когда-нибудь... — не отказал, и то хорошо.

В научный центр меня не пустили, там видимо стратегически важная информация, студентов отвлекать мы тоже не стали, как и школьников. Оказывается, в этом здании, гордо именующейся Академией, училась и мелкота. У меня сразу закралась мыслишка, может, сына отдать в школу, если, конечно, его как не норманна туда возьмут. Я уже было созрела спросить у Кьелл, но он меня удивил.

— Дани подходит по возрасту и начальным знаниям для школы, если ты захочешь, он сможет учиться здесь, — я очень хочу, я хочу прыгать от счастья, потому что мне не пришлось просить. И я, не выступаю в роли просителя и бедного родственника, он сам предложил.

— Это хорошая идея, — полное спокойствие, я само величие (и рядом не стояла, но в мыслях можно), скачущая в душе (хорошо хоть не в реальности).

— Юнас, вы с Хеленой пойдите, попробуйте соки или коктейли, а я пока переговорю по поводу Дани, а потом пойдем за малышом, — я бы хотела присутствовать при разговоре, касающегося моего сына, но вовремя промолчала. Может, он будет уговаривать взять обычного человека в школу, зачем мне лишний раз слушать неприятные вещи. Просто потом основательно расспрошу, точно ли к Дани будут хорошо относиться, и не будет ли конфликтов.

Маленькое кафе находилось совсем рядом, соседнее здание и, вроде как, стояло на территории осени. В кафе за прилавком стоял краснокожий мужчина (про рост вы уже поняли), а где-то суетилась маленькая женщина, расставляя разные безделушки и поправляя букеты с цветами. При этом краснокожий внимательно за ней следил с еле заметной улыбкой, которая больше даже в глазах была видна.

Юнас видя, что я не разбираюсь в местных соках и коктейлях, предложил выбрать на его вкус, я согласилась, только попросила не сильно радикальные вкусы.

— Тут еще мороженое очень вкусное, — доверительно сообщил он мне, при этом согнувшись, как вопросительный знак.

Мне очень хотелось предложить ему взять еще и мороженное, но есть один нюанс, я без денег (хотя я даже не уверена, что у них такая же валюта как у нас) и как можно сказать 'возьми мороженное', если мне нечем платить?

— Юнас, а как тут расплачиваются? — в клуб Хели, тебе прям уже горит, как туда надо.

— Каждый воин, как и житель имеет свою долю в общем капитале, — видимо, это Кьелл ему объяснил, слишком правильно звучит, — в каждом магазине у всех свой счет, — и тут видимо он не дослушал, потому что беспомощно посмотрел на меня, а потом так тихо, — только Кьеллу не говорите, что я не запомнил, он мне три раза это объяснял, но эта экономика и устройство общества меня вгоняют в сон.

— Как же я тебя понимаю. Я партизан, так что никто ничего не узнает, — я ему подмигнула, подбадривая, признался и то хорошо, — так мы будем с тобой платить или потом Кьелл заплатит?

— Ну, вроде как он, но не сразу и там еще что-то... — я кивнула пока этого достаточно.

Пока Юнас все-таки делал заказ, я изучала обстановку и присутствующих. Так увлеклась, что не заметила подкравшуюся ко мне женщину.

— Так вы и есть та самая? — вот тебе вопрос прямо в бровь, я оттопырила одну ногу и серьезно ответила.

— Я та самая. А вы вообще про что?

— Ну как же, плен, партизан, вы ведь только что сказали, что партизан, — я выпучила глаза, а потом до меня дошло.

— Было дело, — диалог абсурда и как закончить непонятно.

— Как же интересно, вы сегодня в клуб придёте? Мы все так хотим узнать эту романтическую историю, — она прижала свои пухленькие ручки к груди и закатила глаза, видать, экстаз. А у меня одна мысль, а романтика-то где? Но я не жадная, расскажу.

— Постараюсь прийти, — главное лицо позагадочнее, тут народа видимо немного, новостей нет, и мы с Дани главная новость дня, хорошо, если не недели.

— Мы вас очень будем ждать, я всех предупрежу! — с этими словами она развернулась и умчалась из магазинчика, — я проводила ее задумчивым взглядом, мужчина за прилавком посмотрел на меня осуждающее и тяжело вздохнул, я же пожала плечами, что тут, можно сказать.

Юнас вручил мне стаканчик с трубочкой, и мы вышли на свежий воздух, коктейль был просто волшебный, легкий и не сладкий, а такая приятная кислинка, и послевкусие мяты.

— Я решил, что вряд ли вы захотите 'сладкий бум', — я угукнула, а после исправила.

— Ты.

— Что?

— Ко мне можно на 'ты' и по имени, — было немного лениво, солнышко лицо припекает, я впервые за так много дней ничего не делаю и просто стою, что стало немного размаривать, подремать бы.

— Спасибо, — малыш (угу конечно), чуть покраснел и обрадовался.

— Почему ты прохлаждаешься без дела? — вопрос как снег на голову, все настроение как ветром сдуло, я резко открыла газа и попыталась найти говорившего.

Это оказалось несложно, рядом с нами стояла колоритная парочка, мужчина, как две капли воды похожий на Юнаса, и то, что парень сжался и практически в два раза уменьшился, подтверждает — это батенька. А вот рядом стояла низенькая женщина с таким надменно-вредным лицом хорька, что захотелось сказать гадость.

— Я тебе говорила, он бездельник и бездарь, а тебе все его жалко, посмотри на него, разгар дня, он стоит тут, коктейли пьет! А на чьи деньги? На твои! — голос явно под стать, такой же противный. Мужчина во время ее эмоциональной речи (мне кажется она даже ядом брызгала) молчал, а Юнас от каждой реплики, как от пощечины дергался.

Коктейль потерял все прелести и прямо молил: плесни мной тетке в лицо, но я на его подначки не повелась, мама, вдолбившая в меня манеры, это бы не одобрила, а зря.

— Завтра придёшь, перекопаешь огород, отец занят будет, а меня не устраивает ждать, когда он освободиться, — Юнас кивает, а этот здоровый, которого отцом назвать язык не поворачивается, тоже кивает.

Детей обижают, моих (фигурально, но так и есть, я за этого ребенка в ответе, его на меня оставили) ...

— Юнас, ты знаком с этим господином и госпожой? — на леди и лорда не тянут, хотя для таких любое вежливое слово — это много.

— Это мой отец Ханс и его единственная, — жалко пацана, голос как у побитой собаки, которую хозяин вышел добить.

— А, это тот мужчина, который выгнал тебя из дома, и женщина, с подачи которой это произошло, — играть в дуру легко, немного понимания и удивления с налетом небрежности, и вон, тетку перекосило, а мужик хмурится.

Что, гады, неприятно слушать нелицеприятную правду про себя? То ли еще будет!

— Да как ты смеешь? — о, на визг прорезалась, а я по-прежнему игнорирую и общаюсь только с Юнасом.

— Юнас, а в связи с чем эти неприятные личности решили, что имеют право командовать тобой, после твоего ухода из отчего дома? У тебя теперь другой дом! — последнее я проговорила четко, глядя в глаза мальчику, голову пришлось задрать, но ничего, при этом голос у меня стал, как у моего отца (плохой пример, но голос стальной).

— Он же мне отец, он ведь не отказался от меня... — так наивно и при этом так больно, то есть ребенок еще верит, что все это ошибка, и папа не выбрал чужую тетку вместо сына.

Я не хочу говорить ему эту правду, просто не смогу, он и так еле сдерживает слезы, как же ему больно.

— К слову, Юнас, если у тебя возникнут мысли о том, что ты что-то там должен не пойми какой женщине, я напоминаю, что у тебя задания от меня на завтра и на все дни. Понятно? — он медленно кивнул и искоса глянул на отца, я тоже смотрела на мужчину и видела в его глазах боль.

Нет, мне тебя не жалко, ты большой, ты сам выбрал свою жизнь, а он маленький и никому не нужный, у него мама умерла, а ты не поддержал, а выгнал!

— Ханс, и ты это стерпишь? — вот это громкость, стекло в витрине задрожало, — Это оскорбление меня и неподчинение тебе!

— Он живет в доме Ледяного, эта женщина под его защитой, и теперь решения в доме принимает она. Тут все по закону, — о, как, оказывается, я в рамках закона действовала.

— ТЫ его отец! Твое слово в приоритете!

— Отец — это, если мне не изменяет память, тот, кто заботится о ребенке, растит его, готов терпеть лишения ради блага своего ребенка. Интересная интерпретация, ребенка выгнали, отказались от него и про отца говорят, — все это вроде как мысли вслух. Знаю, я не права, но нет сил смолчать. Я уже молчала, когда мою жизнь хотели уничтожить, больше у меня нет сил молчать, когда топчут детей.

— Я это так не оставлю, ты еще пожалеешь, и этот отброс так же, — она наклонилась чтобы сказать мне это в лицо, видимо хотела ядом забрызгать, авось скончаюсь от передозировки.

— Есть лук на завтрак — дурной тон, — поморщилась, как самая большая сноба, после развернулась, схватила Юнаса за руку и потащила к Академии, там Кьелл, оно как-то надежнее. Он хоть и отмороженный, но защитник, вот пусть от сумасшедшей и защищает.

Я шла, тащила парня за руку и закипала, вот же гадкие, как так можно? И сама же себе отвечала, а твоя ситуация чем лучше? Диалог самой с собой бесил еще сильнее, я так себе и сказала:

— Бесишь!

— Я не хотел, — блин, ребенок, ранимый.

— Это я себе, не сошлись в единой тактике поведения, вот все вместе обсуждаем провалы и ошибки.

— Кто все? — а голос то дрогнул, да, сумасшедшие — они опасные.

— Это я так, образно, — улыбнулась мальчику, — ты сильно испугался?

— Я воин, мы не должны ничего бояться! — угу, лозунг для трупов в войне.

— Воин — это тот, кто преодолевает свой страх ежедневно, а боятся они также, как и все. За женщин, за детей, за родных и близких, за свой дом и землю, за многое.

— Я с такой точки зрения на это не смотрел, — с грустью так у него это получилось, — а что за задания? Я теперь пойду работать? — и голос дрожит, да я ведь зверь, хотя его можно понять, если уж родной так поступает, то чужие, вообще же монстры.

— Сначала ты мне расскажешь, почему не в школе, потом я выясню у Кьелла твой распорядок дня, вот как все это узнаю, и будем думать, чем тебя занять. А вообще жить ты будешь, а не пахать на склочную бабу. Разве, что мне иногда помогать, — и хихикнула, но он не понял шутку, бывает, мои шутки очень часто смешны только мне. Ну, хоть кто-то над ними смеется.

— Спасибо, что заступились, хотя теперь она от вас не отстанет, мстить будет и в клубе про вас гадости наговорит.

— Ничего, — я весело зажмурилась, не рассказывать же, что за последние семь лет, чего я только про себя не наслушалась, и про то, от кого у меня ребенок. Лепота, иногда так интересно было слушать, не каждый автор романа такое сочинит, как милые соседки. А у меня теперь иммунитет и отличные заготовки в ответ, с волками жить — по волчьи выть.

Хотя воспитание мамы не дало мне опустится до того, чтобы говорить гадости за спинами всех тех, кто разве что меня не пинал, а оскорблял и обижал.

— Надо Кьеллу сказать, что я ослушался... — тоскливо так, и идет все медленнее, мы уже с ним как две улитки, одна счастливая в облаках летает, а вторая унылая в домик хочет, — зря я вышел на площадь, надо было дома продолжать сидеть.

Стоило ему заговорить про Кьелла, и он вышел из дверей Академии, огляделся и сразу заприметил нас, пару шагов (а до него еще метров десять точно), и вот он рядом, а я все сильнее улыбаюсь, уже практически сияя!

— Кьелл, я немного нахамила отцу Юнаса и его единственной, но они напрашивались. Обижать своих детей не позволю! Теперь ты в курсе, если что, защищай нас, — на меня выразительно посмотрели такие разные два глаза (интересный эффект, как будто два разных человека, то есть норманна соединены в одного).

— Еще кто-то пострадал от вашей прогулки? — вот мужик кремень, хотя нет, мужик-лед, о, как придумала.

— Ну, еще мне в клуб надо, все ждут рассказа про нашу романтическую историю. Про плен партизана, допрос и пытки... — я картинно закатила глаза, пытаясь не засмеяться.

— Про что? — о, как удивился.

— Ну, про нас и наше попадание сюда и к тебе в подопечные, — главное, глазами показывать всю секретность информации.

— Интересно, я бы тоже послушал, — я развела руками, всем своим видом показывая, что и рада бы, но это же сугубо женская территория, — может, после посещения клуба пересказ устроишь или лучше до посещения расскажешь эту занимательную историю?

— Нет, я обещала, что милые женщины все узнают первыми, так что ждите своей очереди, — он чуть прищурил глаза, но больше ничего на эту тему говорить не стал, умный.

— Я договорился про посещение Дани школы. Директор интересовался, Юнас, тобой и тем, когда ты придешь в школу, — мальчишка опустил голову и вжал ее в плечи.

— А мы это решили дома обсудить все вместе, нам за Дани не пора?

— Пора, — спокойно подтвердил Кьелл и пошел в направлении сектора 'Весны'.

Такое ощущение, что обсуждать школу детей нам с Кьеллом нормально, и никакого дискомфорта, будто мы всегда это делали. Решали вместе семейные и бытовые вопросы (так, милый мозг, стоп, это ненормально, это твои фантазии, прекрати буянить, и привыкать к хорошему, тоже не спеши).

— Угомонись! — шикнула я сама себе, Кьелл выразительно посмотрел, но ничего не сказал, зато Юнас сказал, лучше бы молчал.

— Опять сама с собой поссорилась, это нормально, — блииин, покраснела, иду, молчу, оправдываться не буду, бесполезное дело.

8

Ребенок встретил нас шальной улыбкой и мгновенно поведал такую хорошую новость:

— Анита знает столько интересных историй и легенд, мама — это нечто! — при этом он от избытка эмоций теребил меня за руку, давно его таким не видела.

— Мы с Дани договорились видеться через день, если вы, Хелена, не будете против? — ну куда уж, если ребенок рад, чего противиться.

— Я не против, но как быть со школой, мы хотели начать ходить заниматься?

— Это отлично, как раз хотела предложить повести его в школу, — она встала с подстилки отряхнула платье и вручила мне маленький букетик, — у вас в 'Зиме' такого нет, — она немного грустно улыбнулась, а Кьелл отвернулся.

— Спасибо, очень красивые, — я поднесла букет к лицу и вдохнула запах свежести с легкой ноткой полевых цветов.

— Вам они подходят, — и как это понимать?

— До встречи, Анита, спасибо за помощь, — Кьелл наконец заговорил, а после жестом скомандовал уходить. Мы отряд ледышки.

— Всегда пожалуйста, — почему мне кажется, что здесь есть какая-то тайна между этими двумя? Просто голос, жесты — все говорит о чем-то личном и не особо приятном.

-До свиданья, — мы с детьми вежливые, поэтому прощаемся и бодро трусим за вожаком.

— Я зайду за едой? Или лучше взять продуктами?

— Продуктами, — деловой тон, и весь такой серьезный (прям серьезней обычного), так что отвечаю четко и по существу.

— Отлично, тогда вы домой, я догоню, — от нас отделались наглым образом.

Мужчина мгновенно ускорился и вон где-то мелькает его спина, хорошая у него скорость. Это, видимо, мужские заморочки, так что ноль внимания.

— Итак, ребенок, признавайся, что еще делали с Анитой?

— Травы перебирали, она предлагала мне составить смесь запахов, которая мне нравится или не нравится, какая успокаивает, правда, тут у меня не получилось, но она сказала, это не беда, еще получится. Знаешь, мама, она такая интересная, мне очень понравилось перебирать травы и создавать букеты, чтобы смешивались запахи.

— Я рада, что тебе понравилось, — я улыбнулась и на мгновение прижала его к себе, к боку, чтобы не замедлять шаг, — а что думаешь по поводу школы, мы с тобой раньше это обсуждали, но здесь реально можно пойти в школу?

— А Кьелл не будет против? — осторожно пытает, заглядывая в глаза.

— Это он сам и предложил, — я хитро улыбнулась, и ребенок понятливо кивнул.

— Мам, а там же надо тетради, книги, карандаши... — он перечислял и все ниже опускал голову.

— Не волнуйся, я обсужу это с Кьеллом, заодно подумаем, где я смогу работать. Так что у тебя все будет.

— Мам, может, лучше не надо? — он помнит прошлую зиму, когда у нас не было денег на дрова и теплую одежду.

И я пошла подработать, помимо основной работы и помощи хозяйке, которая пустила нас жить в коморку на чердаке, продуваемую со всех сторон. Я чистила снег по ночам, носила воду, убирала в таверне и просто слегла. В одно ужасное утро я не смогла встать с кровати, у меня был жар и ужасная простуда, малыш дико испугался. Именно он готовил есть, отпаивал меня бульоном и выпросил у хозяйки травы, чтобы сбить жар. Старуха, видимо, поняла, что если я умру, то выгоды это ей не принесет и поэтому сжалилась. Через неделю я пришла в себя, рядом лежал мой худющий ребенок с огромными синяками под глазами. Стоило мне зашевелиться, он вскочил и, бормоча, что он сейчас, подал мне стакан с отваром. Увидев его замученное лицо, я разрыдалась. А вечером пообещала, что больше такого не повторится, не буду себя загонять.

— Я буду осторожна, и все в меру, — он только убито кивнул головой, не верит, этому тоже есть подтверждение, но это отдельная история, просто голодный ребенок — это не тот момент, когда мать может думать о себе.

Мы зашли в дом, и мальчишки хотели разбежаться по углам, но не тут-то было.

— Куда это вы собрались, господа хорошие? Во-первых, нас ждет серьезный разговор, а во-вторых, я не откажусь от помощи, — а дальше самое интересное — реакция двух таких разных детей. Мой сын, развернулся, тяжко вздохнул и направился ко мне со словами:

— Хорошо, мам, только давай без этого трагизма! — вот же, маленькая язва, это он серьёзные разговоры в моем исполнении не любит, поскольку я слишком эмоционально все преподношу и могу разволноваться, расплакаться и вообще трагизм в такие моменты наше все.

— Извините, я не подумал, я все сделаю! — а вот это уже второй ребенок, который решил, что сейчас его будут ругать, что он не рванул все делать сам, тяжело будем нам.

— Ты чего? Она у меня нормальная, сейчас немного попереживает о нашем будущем и будет опять спокойная, и довольная, чего ты так разволновался? — Дани даже за руку Юнаса взял, видимо, совсем не понимает, почему кто-то боится его мамы, — вот если она будет вести себя как леди, тогда надо бояться и прятаться.

— Она так себя вела на площади, пока ты с Анитой был, — тихонько сообщил этот длинный предатель.

— И с кем? — голосом полным ужаса спросил сын, при этом тараща глаза. Вот же шутник, я выглянула незаметно из-за арки.

— С моим отцом и его единственной...

— Заслужили?

Юнас молчал наверно минуту, при этом хмурился и топтался на месте, а после медленно начал говорить.

— Я был совсем маленький, когда он выставил меня за дверь и сказал, что я больше с ними не живу. Помню, как стучал руками и ногами в дверь, умолял впустить и плакал, это было неподобающее поведение воина, и отец еще больше рассердился и стал кричать на меня из-за двери. А потом дверь распахнулась, и она толкнула меня и потребовала не позорить их, я упал, разбил руки, ударился спиной, — голос у него как будто мертвый, я с такой силой сжала полотенце зубами, стараясь не рыдать, что свело челюсть, — маленький был, не знал, что делать. Пошел в сектор 'Весны' хотел яблок нарвать, но там гуляли, и я постеснялся, в 'Осени' ко мне обратился один воин, я испугался и сбежал. Как пришел в 'Зиму' не знаю, тут всегда мало кто живет, и очень пустынно, сошел с дорожки, холодно было, я свернулся калачиком и плакал, к маме хотел, меня нашел Кьелл. Принес в дом, напоил отваром, укутал одеялом и пошел к моему отцу, а когда вернулся, был очень сердитый и сказал, что теперь я живу тут. Вот я и живу, не зная, когда меня прогонят...

— Жаль, мама этого раньше не знала, тогда бы и отцу твоему, и этой тетке противной был бы полный капец! — сын так возмущался, что на душе потеплело. Вот мой ребенок знает, что это неправильно, а эти взрослые не понимают, что так поступать с детьми нельзя, — Мало им еще досталось! Но не волнуйся, мама тебя больше в обиду не даст, или это будет не моя мать! — так авторитетно и очень серьезно сказал он, что я даже гордость за себя испытала.

— Думаешь? — с надеждой уточнил Юнас, скользя носками по полу.

— Смотри! Мама, Юнас переживает, что ты за него не будешь заступаться и позволишь снова обидеть, — мне очень хотелось выскочить, прижать его к себе и твердить, что этого не будет, но с мальчишками так не пойдет, поэтому глотаю комок в горле и очень возмущенно отвечаю.

— Еще чего, не хватало всяким бестолковым детей обижать! Я их так обижу, что за всю жизнь не отмоются!

— Видишь? — торжественно шепчет мой сын.

— Угу, — как-то неуверенно отвечает мальчишка.

— Вот посмотришь, я тебе точно говорю, — и уже мне, — так что там помогать, мам?

— Овощи помыть, потом накрыть на стол и выбрать, что будет на десерт, — весело перечислила я, при этом продолжая смахивать слезы.

— Сегодня твоя очередь, выбирай, ну, если что, она умеет делать потрясающее печенье с повидлом, ммм, пальчики оближешь, один раз на мой день рождения готовила.

Мальчишки дружно зашли ко мне и принялись мыть овощи, я же по-прежнему стояла к ним спиной.

— А можно тогда печенье?

— Ну, раз заказываете, значит, можно, — я повернулась, улыбнулась мальчишкам и, пройдя мимо, потрепала обоих по волосам. Дани привыкший, а вот Юнас чуть заметно дернулся, я сжала зубы, ничего, справлюсь.

— Что можно? — оказывается, Кьелл тоже вернулся и услышал только последнюю реплику.

— А уже все, выбор сделан, так что сегодня на десерт будет печенье.

— Отличный выбор, я принес продукты, — с этими словами он поставил короб на стол.

— Спасибо, далеко не уходи, надо обсудить важные вопросы.

— Хорошо, — осторожно взглянул на меня, я себя прям опасным зверем почувствовала, вон, как мужик напрягся.

— Может, пусть парни пойдут наверх? Пока мы будем говорить? — наверное, это правильное решение, дети должны видеть единую политику у тех, кто их растит и воспитывает (даже в мыслях не буду говорить 'родителей' иначе совсем растаю), но не в этот раз.

— Я думаю, стоит начать диалог при них, поскольку будут вопросы и непосредственно к ним, если ты конечно не против? — против он не был, ну, или не высказал свое отношение, кивнул и остался стоять в проеме.

Сначала я хотела оставить готовку и пойти беседовать в гостиную, но потом вспомнила, как меня маленькую убивало такое внимание родителей при серьезном разговоре. Я всегда в таком случае чувствовала свою вину, даже если речь шла совершенно об обыденных вещах. Поэтому буду импровизировать и пробовать по-другому, кто знает, может обстановка кухни придаст уюта.

— Ребята, садитесь за стол, — мальчишки быстро сели, — все вы садитесь за стол, — ага, даже если вам далеко за... интересно, сколько Кьеллу лет? — Кьелл, а сколько тебе лет?

Мужчина в этот момент садился за стол, но так и застыл в позе 'почти сел' и смотрел на меня, решила сгладить вопрос, может, у них как у женщин возраст не спрашивают.

— Просто хорошо выглядишь, интересно, сколько тебе, — что я несу? Вот он еще покраснел, но сел, а то поза, немного выбивающая из серьёзного настроя.

— Много мне лет, больше, чем хотелось бы, — о, как расплывчато, ладно, сменим тему.

— Мальчики, я считаю, вам пора начать ходить в школу, точнее, тебе, Дани, а вот Юнасу восстановить свое посещение, если он не против. Если против, объясни почему!

Все мужчины (даже маленькие) переглянулись, не ожидали, что начну без предысторий и всякого виляния.

— Мам, эта школа хорошая, там не будут драться? — я только хотела уверить сына, что мы со всем справимся, но ответил вместо меня Кьелл.

— Драки вне занятий по воинскому искусству запрещены и строго наказываются, вряд ли даже самый драчливый захочет связываться с Вепрем в ярости, а он всегда бушует, если кто-то нарушает правила. Но ты задал хороший вопрос, и я бы посоветовал начать ходить заниматься воинскому делу, это не помешает и добавит силы и ловкости, что скажете? — спасибо, что смотришь на меня и вопрос как бы мне задаешь.

— Что скажешь, Дани? — ответь нет, я так не хочу, чтобы ты ходил, набивал шишки, дрался.

— Здорово! — вот и страх любой матери мальчишки, я натянуто улыбаюсь, стараясь заглушить гул голосов о том, что с ним может случиться непоправимое.

— Мужчина должен уметь защитить себя и своих близких, иначе в решающий момент он может оказаться беспомощным, — да знаю я, рассказываешь здесь, но страшно ведь, но все это только мои мысли, это в голове я паникую, а внешне с улыбкой киваю, показывая, что поняла его посыл.

— Значит, с тобой, малыш, решили, завтра утром купим тебе тетради, и пойдешь в школу, — еще бы форму или хотя бы вещи не такие потрепанные, стоит пересмотреть обновки.

— В школе выдается форма и все письменные принадлежности, так что завтра нет необходимости это все покупать, — о, как хорошо.

— А какая стоимость оплаты?

— Если Дани станет одним из нас, то оплаты никакой нет, точнее, просто с его будущего заработка будут брать процент на содержание школы и возможность дать образования другим детям.

— В чем подвох? — да вот такая я недоверчивая, слишком сладко.

— Ты должна тоже будешь стать одной из нас, иначе ты не сможешь быть официально его матерью, — ребенок нахмурился я тоже.

— Хорошо, я стану одной из вас, и чем это уже грозит нам?

— Подчинению законам норманн, и необходимостью пройти обряд, — говорит вроде и спокойно, но вот что-то недоговаривает ледышка разноглазая.

— Я бы почитала свод ваших законов, и если окажется, что там есть что-то, что мне не понравится, не позволю нам с Дани стать частью вашего народа, я буду искать работу, чтобы оплатить его образование.

— Для чужой женщины это практически непосильная задача найти работу, — он смотрел на меня изучающее, не мигая своими разноцветными глазами, вот же загадка природы.

— Всегда стоит попробовать, — философски заметила я, замешивая тесто на печенье.

— Всегда... — тихо повторил он, при этом продолжая меня гипнотизировать, нервирует.

— Юнас, расскажи, пожалуйста, по какой причине ты не ходишь последнее время в школу? — парень сгорбился так, что просто уткнулся носом в столешницу, очень хотелось подойти, обнять, но ему надо учиться доверять и говорить, а не отмалчиваться.

Кьелл видимо хотел его поторопить, но я отрицательно махнула головой, давая время ребенку самому начать говорить.

— Я не успевал убирать, разогревать еду и ухаживать за животными, — начал он, тихо говоря в стол, — точнее, это я как раз успевал, но перестал успевать по математике и литературе, в школе надо мной стали смеяться, учителя были недовольны. А потом учительница, — интересный факт, значит, женщины там тоже работают, хорошо, — сделала замечание отцу, который проходил мимо школы, и он рассердился, очень... — ребенок замолчал, а я с такой силой сжала ложку, что погнула ее, правда, заметила только после изучающего взгляда Кьелла.

Мы продолжали молчать, а вот мой сын решил по-своему, он подвинулся к Юнасу и прижался к его плечу, при этом глаза у него были на мокром месте, как, впрочем, и у меня.

— На следующий день пришла его единственная и потребовала, раз я тупой, идти работать, я сделал все, что она велела, вот только не успел накормить зверей, — что за звери, надо бы уточнить, — Кьелл был недоволен, — мужчина сжал кулаки, но продолжает молчать под моим настойчивым взглядом, — она опять подкараулила перед уроками, и я весь день работал у нее, а уже вечером она сказала, чтобы я шел отсюда и предупредила, что теперь и Ледяной меня выгонит, поскольку я бесполезный, ведь звери снова голодные.

У мальчишки катились слезы, которые тихо падали на стол, я очень выразительно посмотрела на Кьелла, с тихим желанием дать погнутой ложкой по лбу.

— Юнас, что я сказал, когда пришел в тот день от твоего отца? — кто так говорит с рыдающим ребенком? Захотелось порвать волосы на голове, на его голове, но там и так проредили все, не зря ведь у него ирокез!

Что странно, мальчишка постарался взять себя в руки и ответил четко:

— Что теперь я буду жить тут, пока не решу уйти или же пока не стану самостоятельным, — вот это выправка, отчеканил так быстро.

— И что тут не понятного? — убейся, тебе детей доверять нельзя, я поставила руки на стол и наклонилась вперед, сейчас кинусь и покажу тебе дикого зверя под названием разъярённая женщина!

Юнас пожал плечами, мол, все понятно, что ничего не понятно. Ребенка с травмой запугала дурная баба (все, тетка — это война, но пока не об этом) ему нужна уверенность, но тут суровый ледяной мужик, который один раз сказал, мнение не меняет, значит, все нормально. Да где там?! Все молчат, думала, один взрослый догадается продолжить объяснение с ребенком, но он смотрит не понимающе, мол, я же все сказал.

— Юнас, — все, вмешиваюсь, пока еще могу говорить, а не только рычать, — Кьелл, — как-то в его имени буквы 'р' нет, но я почему-то его имя прорычала, нонсенс, — пытается сказать, что это твой дом. Тебя из него не выгонят, даже если ты будешь в чем-то виновен, поэтому слова той неприятной женщины неправда. Да? — у меня глаза, как у Вепря брови, крайне эмоциональные, я их так выпучила, что они уже побаливают, Кьелл кивнул, соглашаясь с моими словами, я закатила глаза. Ребенок смотрит в стол, дубина ты ледяная!

— Юнас, если бы ты мне сказал, что не успеваешь, я бы уменьшил твои домашние дела и высказал свой протест поведению единственной Ханса. Тебе впредь не стоит умалчивать такие вещи, — ты его еще поругай, отморозок.

Ребенок кивнул, соглашаясь как с казнью, а если вот так.

— Юнас, а если я или Кьелл запретим тебе слушаться единственную твоего отца, ты ее не послушаешься? — он поднял на меня чуть непонимающий взгляд, но ответил.

— Конечно, ведь решение Кьелла имеет более серьезный вес, ведь он глава, а твое слово так же более важное, ведь ты единственная женщина в нашем доме.

— Вот и чудно, я запрещаю тебе слушаться эту женщину, в случае, если она что-то тебе говорит, ты должен рассказать об этом разговоре мне или Кьеллу, выбирай сам, но при этом, ты никуда с ней не идешь и ничего не делаешь. Понял? — он кивнул, при этом уголок его рта чуть дрогнул в намеке на улыбку. — Кроме этого, я запрещаю тебе выполнять поручения или требования отца, кроме тех, которые ты сам захочешь сделать. Кьелл? — я тут поддержки просила или его веское 'да'.

— Ты сказала свое слово, женщина, теперь оно нерушимо! Юнас, ты это слышал и знаешь, что должен делать, — мальчик серьезно кивнул, что за ерунда?

— Мужчина, — я хлопнула ложкой об руку, каюсь это нервное, но звук получился громкий, — подробнее!

Он надо мной смеётся, я же вижу его глаза ржут, сам он, конечно, не умеет, наверное, и улыбаться, настолько суров, но глаза, особенно, этот синий глаз, точно смеется. И это его 'женщина'... Хочу знать все нюансы этих странных мужчин и их обращений.

— Только что ты высказала желание стать для Юнаса кем-то вроде матери, женщиной, которая его опекает до его взросления, — чуть не ляпнула 'когда?', но взгляд того же Кьелла предупредил, что сейчас очень важный момент. Вон, как Юнас побелел и кулаки сжал. Я сглотнула ком и очень сварливым голосом (это защитная реакция у меня такая на мои же переживания душевные) сказала.

— Я так и говорю, если кто-то попытается обижать моих детей, я всех тут порву на много здоровых кусочков, — просто на маленькие слишком долго рвать, надо же всех успеть, а пока одного порвешь, замаешься.

Кьелл кивнул, неужели хвалит? А Юнас отвернулся, чтобы сдавленным голосом попросить выйти в свою комнату, я естественно разрешила, при этом так растерялась, когда он выскочил, явно пытаясь не рыдать при нас.

— Мама, я не понял, Юнас теперь твой сын? А я?

— И ты мой сын, всегда!

— Ага, значит, Юнас теперь мой брат, — глубокомысленно выдал Дани, и, поднявшись, решил, — пойду, брата успокою, он чего-то расстроился. Я ему объясню, что ты самая лучшая мама в мире, чтобы он не переживал, что ему грымза досталась, — я придушенно крякнула, а сын уже умчался, а вот Кьелл продолжал сидеть с невозмутимым видом, при этом руку даю на отсечение ржет, в душе, если она у него есть!

Я не знала, что Юнас чуть задержался, слушая наш диалог и мои слова, что он мой сын, просто вечером к ужину спустился другой мальчик, чуть более уверенный. Я же не стала сдерживать себя, чаше обнимала детей, хвалила, гладила по голове. А Юнас в свою очередь старался перенять повадки Дани, относительно меня, но мамой он меня, конечно, не называл, да я и не просила. Он просто чуть расслабился, и этого хватило, чтобы легче стало дышать.

— После ужина ты пойдешь в клуб? — вопрос Кьелла вернул меня из моих мыслей.

— Хотела, — осторожно высказала свое желание приобщиться к местному партизанскому отряду.

— Информация лишней не будет, хочу дать совет. Можно? — я кивнула, советы лишними не будут, а следовать им или нет мое дело, — не суди всех по единицам, — странно, но я кивнула, поблагодарила за совет и продолжила готовить ужин.

А он не ушел, все так же сидел на кухне и смотрел то на меня, то куда-то в никуда, вот же странный, и нервирует немного, поэтому, чтобы меньше нервничать, я ему выдала нож и попросила порезать лук. Разочарование было ужасным, он не плакал сосульками, он вообще не плакал, а я, стоя далеко от него, еле сдерживалась. Не лук, а оружие массового уничтожения.

— Я могу пойти познакомиться с учителями мальчиков? — лучше говорить, а то это молчание меня сковывает.

— Кончено, даже можешь высказать пожелания и претензии, ты мать одного и опекун второго, это твое право, — хорошо-то как.

— Я завтра пойду с ними, ты пойдешь с нами?

— Кончено, мне интересно на это посмотреть и послушать, как ты будешь угрожать всем, что сделаешь за своих детей, — издевается, я резко повернулась к нему, до этого стояла спиной помешивала овощи на сковороде, хотела поймать с поличным, что потешается, нет, сидит серьезный.

После ужина Кьелл выдал детям задания помыть посуду и почитать книги, Юнасу математику, Дани опять легенды, а мне же было сказано, что меня проводят.

Я переоделась в вещи, которые он принёс вчера еще, надо что-то с этим делать, на меня все большое. Выбрала то, что менее всего бросалось в глаза относительно размера. Юбку широкую и блузку, при этом накинула шаль, и вроде как не видно.

Я поцеловала в макушку каждого из детей и предупредила дверь не открывать, после пошла вместе с Кьеллом знакомиться с местным серпентарием. Вы спросите, почему так? А как еще назвать общину женщин, которые допустили, что ребёнок пережил все это? Хотя пока у себя в голове я еще дала им шанс, ведь все может быть не так, как кажется. Посмотрим, что к чему.

9

Меня отконвоировали в клуб, на прощание пожелали держаться и удалились в неизвестность, я пострадала на пороге, но усилием воли погнала себя внутрь. Не съедят же они меня? Что интересно, женский клуб находится на территории дома Советов, вход с торца, там даже крылечко все в цветочках, такое показательное и шторки на окошках. Стоило мне открыть дверь, звякнул колокольчик, и на его звук мгновенно выглянула совсем юная девушка, пискнула 'Ой' и убежала, докладывать.

Я медленно двинулась следом. Коридор, по которому я шла, через пять метров разделился на два противолежащих коридора, каждый из которых закачивался дверью. Получалось, что двери друг напротив друга, но на приличном расстоянии, к чему бы это? Следуя логике, откуда пришли — туда иди, там люди, я повернула налево. Никто не встречает, буду вежливой. Постучала, в ответ тишина, ну, я дверь открыла, а там толпа женщин сидит, не мигая, на дверь смотрит, точнее, уже на меня. Резко захотелось захлопнуть дверь и сбежать, ну ее, эту информацию, так добуду. Но мамины уроки не прошли зря, вежливо улыбнулась и решила поинтересоваться, вдруг я не туда пришла.

— Извините, я на встречу женского клуба, можно?

— Да! — выдохнули ближайшие дамочки, и все они резко заулыбались, такое ощущение, что душу заложила и не поняла, когда.

Я осторожно зашла внутрь, прикрыв за собой дверь, хотя было желание сбежать, вдруг не догонят.

— Мы очень рады, что вы выбрали именно наш клуб, — а что, есть варианты? Начала приветственную речь одна из тех, кто стоял впереди.

— А есть еще другие клубы? — дамы нахмурились, и все та же говорившая, тяжело вздохнув, поведала мне интересную вещь.

Оказывается, клубов фактически два, не зря двери так расположены, вот только мужчины не хотят этого признавать, поэтому они расположены на одной территории, что (ой-ой, и пару минут причитания, хорошо, хоть мне вручили чашку с отваром и усадили, при этом, правда, окружив, видимо, чтобы не сбежала). Так вот, изначально клуб был один, но чем больше стало появляться женщин из местных (я была права, это мои соотечественницы и соседи, но никак не пришедшие норманны), тем более разгорались разногласия в клубе. Были консерваторы, которые считали, что пришедшим нет места в клубе, ведь это только для настоящих женщин, эти возмутились, мол, чем мы хуже и понеслось. Состав создателей клуба раскололся, точнее, ушла Анита, теперь она поддерживает новый клуб. Еще одна женщина уже очень стара и не принимает активное участие в жизни клуба, только во время обрядов (каких обрядов? Не время еще задавать вопросы вслух, поэтому слушаю и отвар попиваю), ну и естественно, есть та, которая и настаивала на 'чистоте' клуба.

Эта непримиримая война длится уже не одно поколение (что странно, ведь местные, и правда, стали частью норманн, но не для вредных женщин), правда, теперь идет переманивание бойцов в каждый отряд, для честности нельзя никого заманивать в конкретный клуб, каждый решает сам. Я послушала их еще минут десять, об их борьбе (незримой и без жертв, хотя, как сказать) и задала самый главный вопрос:

— Так чем вы тут занимаетесь? — вроде простой вопрос, но они как-то сдулись, и все та же говорливая после небольшой паузы честно ответила.

— Да ничем особо важным, разговариваем, идеями рецептов делимся, обсуждаем, — о, как краснеет, то есть сплетни полным ходом, — больше ничего и не делаем, мы за бортом, всем заправляет второй клуб. Так что если хочешь, что-то решать, тебе стоит пойти туда.

Хороший вопрос, решать мне лично ничего не хочется, вот только теперь в школе будет учиться мой ребенок, возможно, мы станем частью этого народа, да и ситуация с Юнасом меня очень беспокоит, то есть, право голоса очень важно. Хочу ли я общаться с такими, как единственная Ханса? Да ни за что, значит, вытекает логичный вывод, решать хочу, в тот клуб не хочу. Значит, надо этим клубом что-то решать, я обвела взглядом собравшихся женщин, а их не так и много, человек двадцать, интересно, какая армия у противника. Они как будто услышали мои мысли, дверь резко распахнулась на пороге стояла красивая блондинка, справа от нее все та же, поминаемая лихом, единственная Ханса, и еще несколько за их спинами, не разберешь.

— У вас новенькая? — вот это голос, мелодичный, красивый, тут она посмотрела на меня, и дальше голос стал не особо привлекательный, — опять побродяжка из прибившихся, — я отварчик попиваю, я спокойная, спокойна, я сказала! — мы готовы тебя принять к себе, у нас много работы, и кому-то надо и полы мыть, да и отвар готовить и подавать, — благодетельница нашлась, — ты что, ущербная, молчишь? — тебя, мымру белобрысую слушаю.

— Дамы, а что это за женщины сюда пожаловали? — да не девушки, не леди, и даже не госпожи, а женщины, моя мама всегда вспыхивала, когда соседки друг друга так тонко оскорбляли, интересно, эти поймут? Поняли.

— Ты права, Эмма, — о, как зовут единственную Ханса, — это нам не подходит даже для прислуживания. Поздравляю вас, на одну ущербную стало больше!

— И вы утверждаете, что в этом городке знают про правила хорошего тона, только единицы, все это прискорбно, дамы, — я продолжала игнорировать уходящих, но они мою реплику естественно услышали, и все та же Эмма стала жаловаться, правда, тихо, не расслышать.

— Как они бедные ядом-то своим же не травятся, загадка... — прокомментировала я их приход и повернулась к притихшим женщинам. — Так что, будем знакомиться? Хелена Вивальди, рада знакомству.

-Хелена, Линда, та, что говорила, учительница в школе... — больше и говорить не стоит, девушки все правильно поняли, я с ребенком, значит, пойдет в единственную школу, а там эта, может отыграться.

— Тронет моих детей, все патлы повыдергиваю, то есть, разъясню, что такое поведение некомпетентно в среде работников образования.

— Я же говорила, она очень смелая! — восторженно ахнула женщина, та, которую я в магазине коктейлей видела, только почему детей, ведь вроде был один ребенок или уже того? — она выразительно глянула на мой живот, я на него тоже посмотрела, потом на женщину, опять на живот, и покраснела, — ага, значит, нет, так откуда другой ребенок?

— Мари, давай ты не будешь давить на Хелен, а мы попросим, если, конечно, она сама этого хочет, рассказать нам свою историю с самого сначала.

— И поподробнее... — влезла все та же Мари, а я улыбнулась, голодные до информации женщины настойчивы в своем желании чего-нибудь узнать.

Будет им рассказ, заодно выясню, что они знали про Юнаса, и то, что с ним произошло, и нет ли больше похожих ситуаций. Стоит ли говорить, что мой рассказ сопровождался охами, ахами, вздохами, они даже всплакнули на моменте нашего побега, спасении нас Кьеллом и истории Юнаса. Очень благодарная аудитория слушателей, я прямо стараться начала, когда увидела такой отклик на мои слова.

— Теперь вы понимаете, почему я очень интересуюсь вопросом детей и похожих ситуаций?

Ингрид, негласный лидер оппозиционного клуба и их глас, мне честно сказала, что они про это не знали, но вообще-то именно в полномочиях клуба устраивать детей, которые потеряли родителей. А сами женщины и не знали, что кто-то способен выгнать ребенка из дома. Они так стали страдать и подвергать себя самобичеванию, что не углядели и не досмотрели, что мне даже неловко стало, вон, как женщины страдают, поэтому ляпнула, не подумав:

— Мы должны такое пресечь и выяснить похожие случаи, если они имели место быть!

— Да! Мы все узнаем и не позволим повториться такому беспределу! — поддержали меня женщины, даже с мест подскакивали. — Если не мы, то кто?

— Хватит терпеть этих грымз!

— Это война! — ой, больше и мыслей не было, они разбушевались и уже собрались идти за волосы трепать оппонентов, а их, между прочим, как я поняла в три раза больше.

— Это партизанская война! — на мой голос отреагировали, посмотрели заинтересовано, чувствую себя комедиантом, причем, крайне популярным, вон какое веселье придумала.

— Это как? — Мари не могла усидеть на месте, все время ерзая.

— Кто обладает информацией, тот обладает всем, в войне всегда выигрывают более осведомленные, и даже число противника не важно.

— Ага, — протянула все та же Мари, — понятно...

— Дамы, нам нужна вся информация.

— Будет! — уверенно сказала Ингрид и посмотрела на каждую, как будто мысленно давая задания.

Откуда мне было знать, что наш разговор подслушал один очень ретивый воин, который тихо вздыхает о все той же юной девушке, которую я встретила в коридоре. Именно он побежал докладывать в штаб, о том, что я начала войну против норманн и завербовала женщин. И да, он был на запретной женской территории, но только потому, что изначально меня подозревал, а вовсе не из-за любви к милой девушке.

В штабе все схватились за головы, особенно сильно схватился за голову Кьелл, который думал, у него есть пара часов поработать спокойно. Но нет, после появления этой женщины, ни спокойствия, ни стабильности, ни понятности в его жизни больше нет!

Пока мы с девушками придумывали тактику ведения партизанской войны и договаривались о следующей встрече, мужчины думали, как нейтрализовать меня, как партизана. Кто-то даже предложил кардинальные решения с летальным исходом, но этот вариант быстро пресекли, и было решено следить за новенькой. А остальным мужчинам вменялось аккуратно разузнать все у своих женщин и постараться минимизировать ущерб и будущие потери. Потери кого — осталось неизвестным.

В эту ночь многие женщины подверглись допросу с пристрастием, вот только почему-то ни одна не раскололась, да и мужчины быстро забыли, что там надо было делать.

Я шла домой довольная собой, девушки мне очень понравились, а главное, у меня появились союзники. Кто-то бы сказал, что я лезу не в свое дело, вот только мне тут жить, значит, и дело мое.

В гостиной меня встретил только Кьелл, мальчишки разошлись по своим комнатам, почитать перед сном.

— Как прошло знакомство в клубе? — до этого он изучал какие-то документы и оторвался от них, только когда я зашла в комнату.

— Нормально, — я пожала плечами, думая о том, что мужчины в силу своей природы даже не догадываются про творившееся вокруг них.

Помню, давно мама рассказывала, когда мы приходили с какого-то дня рождения или встречи, она комментировала разные ситуации, взгляды, намеки, а папа, он как будто был на другом мероприятии и не видел из этого абсолютно ничего. Так и здесь, мужики живут в своем мирке и не видят ничего.

* * *

В душе Кьелл психовал. Что значит это ее 'нормально', пожатие плеч и задумчивый взгляд, ему очень хотелось встряхнуть ее и заставить рассказать все, но он держал себя в руках и с каменным выражением лица изучал эту странную женщину. Неизвестно сколько бы еще продолжалось это молчание, но в дверь постучались.

* * *

Я обернулась и пошла открывать, но Кьелл был быстрее, так что я сделала всего шагов пять, а он уже дверь открывал, на пороге стоял Вепрь.

— Завтра ночью пройдет обряд, Анита только что передала.

— Здравствуй, — я решила быть вежливой и выглянула из-под руки Кьелла, на меня строго посмотрели оба мужчины. Ну не хотите, как хотите, я вежливо улыбнулась и, развернувшись, пошла в ванную.

О чем дальше говорили мужчины, я не слушала из-за шума воды, когда вышла, Кьелл был уже один и по-прежнему изучал какие-то документы. Думала заговорить с ним, но не решилась, поэтому отправилась к себе в комнату, но на пол пути лестницы остановилась, обернулась и встретилась взглядом с этой ледышкой.

— Как так могло получиться, что Юнас оказался никому не нужен, почему вы допустили такое? — не знаю, почему спросила это у него, вроде он один из тех, кто не дал мальчику пропасть, но меня все равно что-то гложет.

Кьелл, не мигая, изучал меня, а потом, как будто встряхнувшись, спокойно ответил.

— Женщина — это хранительница очага она защищает и заботится о детях, решение приняла женщина того дома, где он жил, а вместе с ней решение принял и отец мальчика, значит, это верное решение, — как глупо и просто, приняли решения двое, остальные с себя ответственность сняли.

— Как удобно, ребенок мог умереть, но у вас все строго, женщина, которая в реальности злая гадина, выгнала малыша, а отец, который должен был защищать своего ребенка, и слово поперек юбки не сказал. Как вы можете так жить?

— Наши женщины никогда не оставят ребенка в беде, неважно, чей это ребенок, — он что не пробиваемый? Почему разговаривая с ним, меня начинает трясти?

— Ваши, — я выделила это слово, — знали про эту ситуацию, или ты думаешь, что Эмма не сказала Линде? В вашем городе куча женщин, разных женщин, не знаю, как было там, откуда вы пришли, но сейчас у вас противостояние женщин, а вы этого даже не видите, закрываясь порядками старой родины.

— Так война будет против тех, женщин, которые знали, но ничего не сделали, чтобы помочь Юнасу? — он даже чуть вперед подался.

— Откуда ты знаешь про войну? — я нахмурилась, — Подслушивали, — я сузила глаза...

— Проводили разведку, — парировал он.

— Я запомню, как это теперь называется...

— Ты не ответила! — да чтоб ты растаял, ледышка отмороженная.

— Да, будет война, вдруг таких детей много? Что тогда, жить и делать вид, что все хорошо?

— Женщина... — он простонал это слово и опустил лицо на руку, я возмутилась.

— Мужчина!

— Тебе не стоит так обращаться, если кончено ты не подразумеваешь то, что говоришь, — что за?

— Подразумеваю, что ты мужчина? Так это бесспорно, ты же не женщина... — что-то я устала от этих странных мужчин, и всего этого, даже слово подобрать не могу.

— Когда ты обращаешься к кому-то не по имени или прозвищу, а просто 'мужчина', ты тем самым выражаешь свою заинтересованность в нем, как в партнере... — молчим, я пытаюсь осознать, он, по идее, ждет, когда до меня дойдет. Дошло.

— Это что, теперь Вепрь думает, что я того, хочу его? — моему ужасу не было предела, — и не только он, мамочки... — Ты почему, ледышка бессовестная, мне этого раньше не сказал, теперь сколько народу думает, что их... того... рассматриваю? — даже вниз сбежала бегом и сейчас стояла, нависая над этим тихушником, развалившемся на диване, при этом я упёрла руки в боки, просто чтобы не сорваться и не оттягать его за ирокез!

Ох, мамочка, я не леди, ты была права, я слишком много общалась с мальчишками, часто проводила время с кухаркой и больше понимала обычный народ, чем всю эту аристократию вместе взятую.

— Поэтому я и предлагал тебе пойти в клуб и узнать все нюансы нашей жизни, — почему он невозмутим? Как гадская скала, а я море, которое бушует вокруг, у него вообще эмоции есть или как?

— Так надо было список вопросов мне написать, чтобы я знала, о чем спрашивать! — все я сорвалась, я практически кричу на него, — Что там еще из идиотских правил, глаз от пола не поднимать? Что? А то ненароком еще чей-то рабыней стану.

— У нас нет рабства, и все прекрасно поняли, что твое обращение было по незнанию, чем реальное предложение, а сейчас я это сказал, чтобы ты в дальнейшем понимала.

— Спасибо, — прошипела я, продолжая уговаривать себя не выдирать ему последние волосы.

— Почему мне кажется, что ты сейчас меня не благодаришь, а мысленно убиваешь?

Я ничего не ответила, я занята была, выдирая его волосы мысленно, но мне прям легче стало.

— Что за обряд завтра?

Он чуть наклонил голову, пытается, видимо, мысли читать. Ага, шиш тебе, а не мои мысли.

— Принятие Дани и тебя в наш народ.

— А если я не согласна, если я решу уйти вместе с сыном отсюда? — я так не думала, но право выбора, оно такое, греет душу, да и сейчас во мне дух противоречия просто пламенеет.

Он тяжело вздохнул, но все же ответил.

— Хелена, я понимаю, ты сердишься, хотя мне и непонятно, почему, но мужчины вообще редко понимают все тонкости женщин, тем не менее, подумай хорошо, здесь у вас есть дом, еда, школа для сына и возможность жить спокойно. Вокруг долины сейчас снуют шпионы короля, и подтягивается армия, мы дадим бой. При этом я бы хотел знать, что ты с детьми в безопасности, а не бредешь где-то через лес в поисках приключений, — он говорил спокойно, даже устало, и мне стало совестно, я сдулась, как шарик, как и мое возмущение. Во многом сама виновата, сначала узнай все нюансы, потом делай выводы, — решать тебе, но я надеюсь, что ты примешь правильное решение, чтобы обезопасить себя и сына.

Я хмуро кивнула и пошла обратно к лестнице, ругая себя за непонятный взрыв и агрессию, подумаешь, предложила ему стать моим любовником, спишем на незнание законов, стоп! Но он же законы знает, а он меня женщиной называл!

— Когда мужчина обращается 'женщина', он тем самым говорит, что хотел бы ее в партнёрши себе? — спросила, не поворачиваясь, стыдно же...

— Да, если женщина свободна, то тем самым мужчина показывает, что она ему интересна.

Какая упрощённая дикарская схема, уши пылают, хочется сбежать, но я стою спокойная (да, я трус, поэтому стою спиной, вроде как шла и, не оборачиваясь, спросила, это нормально).

— Ясно... — все, теперь бегом в комнату, ладно, уговорила, медленным шагом, чтобы не сорваться на бег.

— Вряд ли тебе ясно, женщина... — очень тихо проговорил Кьелл и закрыл глаза, он устал, причем, очень давно, и пусть жизнь стала чуть интересней, но не легче это точно.

В ушах шумела кровь, поэтому реплику Кьелла я не услышала, чеканя шаг, зашла к себе в комнату и только там выдохнула, постояла, прижавшись к двери, после чего пошла проверить сына, двоих сыновей.

Дани спал, прижав книгу к себе, книжку убрала, сына укрыла и поцеловала, за эти два дня он хорошо ел и перестал уже быть таким бледным, но по-прежнему худенький и такой маленький.

Заглянула я и в комнату к Юнасу, мальчишка спал, перекрутившись в кровати не пойми как и скинув одеяло на пол. Одеяло подняла, укрыла, перекладывать не стала, это не Дани, его я не сдвину с места, на прощание поцеловала, и мальчишка чуть завозился во сне, но не проснулся.

Легла к себе в кровать, но еще долго не могла уснуть, обдумывая все, что с нами случилось, и пытаясь представить завтрашний день, но тут сколько не представляй, реальность всегда интересней. Потому что у судьбы на нас свои планы, и порой она так закрутит, что ни одна фантазия до такого не додумается.

10

Вот, накаркала, по-другому и не скажешь, все началось где-то часа за три до рассвета, проснулась я от того, что кто-то трогал меня за плечо, явно пытаясь добудиться. Я, не открывая глаза, матери маленьких детей меня поймут, попыталась автоматически успокоить, при этом бормоча:

— Плохой сон? Ничего, он уже закончился, иди ко мне под бочок, еще чуть-чуть поспим, — все это даже толком не просыпаясь, потому что организм он хитрый, он научился спать в любой ситуации. Я потянула ребенка на себя, и он поддался, хотя и сопротивлялся, при этом как-то странно кхекнул.

Я уже уплывала в сон, как мозг таки установил, что 'кхэканье' для моего сына это не норма, а значит, что-то творится неправильное. Я медленно открыла глаза, чтобы рядом собой узреть ледышку, который с задумчивым лицом изучал меня. К слову, видимо, сил мне не хватило, и его к себе под бочок я не затащила (спасибо!), он, видимо, изначально стоял, чуть наклонившись над кроватью, я его поймала за руку ее и подтащила под себя, мужчине же пришлось сесть рядом с кроватью на пол. При этом рука была мною взята в плен.

— Я разбудил тебя, — на это очевидное замечание, я медленно моргнула, пытаясь понять, как выйти из щекотливой этой ситуации, просто с криком 'как ты посмел?' откидывать его руку я сразу отмела, во-первых, детей разбужу, потом объясняйся, во-вторых, я сама ее себе заграбастала.

Короче, не найдя ничего умнее, решила сделать вид, что все так и должно быть, поэтому лицо как у ледышки и встречный вопрос.

— Ты меня зачем будил, что-то случилось? — а что у него еще спросить? Чего приперся, маньяк ледяной?

— Я ухожу, — боже, в закат что ли? — к утру не вернусь, — а не по бабам ли собрался, хотя мне-то какая разница, — ситуация на границе такова, что требует моего присутствия, — значит, не бабы, хотя бабы на границе наверняка тоже есть, — ты справишься утром сама с детьми, или кого-то прислать в помощь? — где ты был все эти годы, когда я справлялась с младенцем и трехлеткой, да и сейчас тоже справляюсь.

— Не стоит, Юнас толковый мальчик, он мне, если что, подскажет все, что я не буду знать, — голос у меня чего-то хрипловатый, от сна, наверное, не из-за руки же, да?

— Если нужна будет помощь, обратись в дом Советов, — ага за советом, — там кто-то всегда дежурит, так что тебе помогут, я постараюсь вернуться к вечеру, — можешь не спешить.

Все это кончено я говорила только у себя в голове, а так лежала молча. После его ценных указаний я только кивнула, продолжая молчать, может, надо пожелать ему удачи?

— Отпусти мою руку, иначе я не уйду, — интересно, здесь 'иначе я не уйду', потому что мне тяжело тебя оставить, ведь мое сердце рядом с тобой, или 'иначе я не уйду', потому что ты мне руку зажала и отлежала уже.

Я отпустила руку и чуть подвинулась. Буду честной с собой, естественно, второй вариант, да я и не могу сказать, что хотела бы, чтобы был первый вариант, как-то мне это не особо надо (врунья, любая женщина хочет себе мужика рядом, природа так заложила, но да, можешь себя убеждать, что ты сильная, смелая и сама все можешь).

Мужчина медленно поднялся и тихо пожелал сладких снов, ага:

— Спи, скоро вставать, — интересно романтик внутри него сдох или даже не родился?

— Удачи, — мне не жалко, а он удивился, даже как-то чуть вперед наклонился, может, что сказать хотел. Я закрыла глаза, игнорируя его присутствие в моей спальне, а что, сам пришел, сам и уйдет, а я послушанная девочка, я сплю.

Шаги я не услышала, поэтому где-то через минуту приоткрыла один глаз, в комнате пусто, ушел партизан, причем, бесшумно. Вздыхать и крутиться я не стала, а спокойно уснула, скоро, и правда, вставать, детей в школу собирать, так что чур меня, чур, никаких охов-вздохов. Да, Хелли, был мужик в твоей спальне, что нонсенс, да еще ты его к себе в кровать нагло тащила, предлагая не пойми что, а именно 'под бочком у тебя полежать', но что тут скажешь? Это его проблемы, нечего было заходить, пусть радуется, что ушел целым.

Приготовив завтрак, пошла будить своих мальчишек. Не скажу, что они были счастливы встать, но все-таки спустились к завтраку, тут-то и всплыл интересный вопрос.

— А где Кьелл? — Юнас жевал кашу с мясом и запивал отваром.

— Почти под утро ушел на работу, когда вернется — неизвестно, — стоило мне это сказать, как мальчишка перестал уминать за обе щеки, а резко положил ложку и выровнялся.

— Я сегодня в школу не пойду, — вот тебе раз, приехали, я и обомлела, это что, такой протест или как?

— Я сам в школу не пойду, — тут же возмутился мой сын, — я же там никого не знаю, ты обещал меня там защищать! — ребенок обличительно указал ложкой на собрата по завтраку и засопел.

— Можно узнать причину нежелания идти в школу? — очень хотелось заламывать руки и стенать, у меня тут неожиданно бунт назрел.

— Если Кьелла нет, то за хозяйством слежу я, — очень понятно и четко, а главное в духе мужчин, то есть минимум подробностей.

— И? — решила подсказать, что информации как бы маловато.

— Я буду кормить животных, — ага, весь день, и прогуляешь школу, конечно.

— Юнас, или ты рассказываешь мне все подробно, или я озверею!

— Мама, я тоже хочу кормить животных, — естественно, кто бы сомневался?

— Это работа мужчин кормить животных, если их не покормить, могут быть серьёзные проблемы, тем более, я обещал Кьеллу, что больше животные голодать не будут. Поэтому в школу я не иду.

— Давай по-другому, в школу вы идете, а я покормлю животных? — на меня посмотрели, как на умалишённую, вот серьезно, стало обидно, когда на тебя так ребенок смотрит.

— Мне надо покормить жи-вот-ных, — я тоже умею говорить по слогам, и что дальше? — это не милые курицы или коровы, это наши звери, которых мы привели при переходе, — ага, понятно только, что это не курицы, и что они не местные, а значит, по логике тоже здоровые, все в мужиков, может, у них там воздух такой был, что все огромное росло.

— Они мной закусить могут?

— Нет, — мгновенный ответ, что успокаивает.

— Значит, я справлюсь, покажи, где корм, и расскажи их нормы и порции, и это, — я немного замялась, — где конкретно живут эти самые животные, — было неловко признаваться, но я вообще не заметила сарая, да и звуков животных не слышала, короче, не особо я внимательна. Потом немного подумала и добавила, — а еще можешь технику безопасности озвучить.

— Мама, а я!? — рев раненого бизона в исполнении сына особенно удался.

— Я на них посмотрю, если все будет в порядке, после школы пойдем, посмотрим животных все вместе.

— Здорово! — с сыном пока очень легко договариваться, он у меня вообще очень разумный ребенок, и частенько я замечаю, что развит он не по годам.

Юнас еще продолжал сомневаться, но малыш его окончательно убедил, начав канючить, что первый раз идет в школу, что боится, и вообще это провал!

Общими усилиями Юнас был побежден, и после завтрака показал мне, где находится еда для животных, да и сам вольер этих самых животных. При этом он постоянно переспрашивал, точно ли я уверена, ведь у них женщины к животным не подходят и с ними ничего общего не имеют. Я возразила, что тоже с животинами ничего общего не имею, поскольку на их еду не претендую, но свое решение я уже приняла — дети должны учиться.

Вольер животных находился в глубине двора, и его действительно не было видно из окон, единственное правило, которое мне выдал умный натуралист — это всегда закрывай двери вольера, зашла — сразу закрой, вышла — тоже сразу закрой. И общее правило для всех животных: их надо кормить, иначе они озвереют, я с ними солидарна, ибо, если меня не кормить, я тоже излишней добротой не страдаю.

На этом все ценные указания закончились, и мы все вместе отправились в школу, я хотела проконтролировать и проводить своего ребенка первый раз в школу. Возле школы прогуливались мамочки, сбиваясь в группки и что-то обсуждая, видимо, это еще одно развлечение и место встречи для скучающих дамочек.

— Юнас, — дернула мальчишку за руку, — в школу вы заходите сами или Дани надо завести в класс?

— Сами, не переживай я проведу его в класс, а потом пойду в свой, — хорошо сказать, не переживай, а я переживаю.

— Хорошо, — скрепя сердце, согласилась, а потом одумалась и, улыбнувшись, пожелала обоим мальчишкам хорошего дня и напоследок добавила, — учитесь хорошо и ведите себя хорошо, чтобы к вам не было замечаний, — мальчишки вдвоем кивнули мне, после чего я по очереди поцеловала каждого и махнула рукой.

Юнас, взяв Дани за руку, повел в школу, а у меня сердце замирало, когда мой комочек так успел вырасти? Сына на пороге оглянулся и махнул мне рукой, а я вот нет, не плакала, что вы, это просто солнце в горах такое яркое.

— А Ледяной знает, что ты обнимаешься с его воспитанником? — вопрос до меня даже не сразу дошел, а вот потом, когда я осознала, что меня извращенкой обозвали, медленно обернулась и посмотрела на ту, которая с мозгами не дружит.

— Не думала, что в этом городке практикуют всякие непотребства, прискорбно, — я поджала губы, как всегда делала одна чопорная дама. — Маменька часто повторяла мне, что все оценивают ситуации и людей через себя, если такое спросили, значит, о таком думают и на себя примеряют, — последнее было произнесено как бы мысли слух. А уже непосредственно этой курице вежливая улыбка, при которой глаза остаются ледяными, — У вас есть дети?

— Нет... — женщина была красная, как рак, и явно пыталась подобрать слова, чтобы побольнее оскорбить меня в ответ, вот только я быстрее, спасибо шести годам скитания.

— Так что же вы тогда делаете возле школы? — я сделала страшные глаза и продолжила, — наблюдаете за детьми, за мальчиками? — к слову, я пока ни одной девчонки так и не увидела, так что тут действительно были одни парни, видимо, старший касс, потому что малыши и дети чуть старше сразу заходили в школу.

Женщина открывала и закрывала рот, пытаясь выдать хоть что-то, я же смотрела с ужасом, и в глазах немой вопрос. Я, естественно, играла, мне вообще все равно на эту тетку и на остальных вместе взятых, у меня там животные не кормлены, и дети ушли в школу.

— Да как вы посмели? Да, я наблюдаю за сыном моего защитника, просто он пылкий юноша, — я подавила смех, тетка явно не понимала, что своим громким голосом и этими словами просто добивает себя, — и за ним стоит присматривать, но я не обнимаю его и не целую, — ага, а между строк, но хотелось бы, — в отличие от вас! — она ткнула в меня обличительно пальцем, я же своим хотела покрутить у виска.

— Я пылких юношей тоже не обнимаю и не целую, только своих детей. Двоих. Сыновей.

— Хочешь сказать, взяла на себя обязательство опекуна над мальчишкой? — столько сарказма и желчи, с утра надо пить стакан холодной воды натощак, меньше желчи будет!

— Я не хочу сказать, а говорю четко, я опекун мальчика, так что эти двое мои дети. И последнее, мы с вами не переходили на 'ты', так что оставьте свои базарные замашки. — Дальше говорить не хотелось, но я вежливая девочка. — Всего доброго, — развернулась и пошла прочь с этой площади, домой, в 'зиму', там всякие больные извращенки не блуждают.

Всю дорогу через площадь я негодовала, и меня трясло, но стоило шагнуть в прохладу, ощутить снег под ногами, и я успокоилась, даже интересно стало, чего так.

Домой я пришла уже спокойной, махнув рукой на больных, но Кьеллу расскажу, вдруг эта тетка решит подростка совратить. И пусть эти дети выглядят как взрослые парни внешне, но мозгами они еще дети. Сходила, переоделась (просто время тянула) и отправилась на задний двор к вольеру, надо же животинок покормить.

Юнас для меня еще добавил, чтобы я главное оставила еду и не ждала, когда они выйдут есть ее, а шла домой, закрыв дверь. Взяла несколько мешков еды, которые необходимо рассортировать по плошкам, и потащила их ко входу в царство живности. Было тяжело, поэтому тащила волоком. Отперла массивный замок и пару задвижек, внутренней голос уже не шептал, а громко так комментировал, что курочек на столько замков за такой толстой стеной и дверьми не держат, и коровок. И вообще всех, кто травкой питается, а вот хищников, тех да. Но ребенок ведь сказал, что они меня не тронут, значит, травоядные. Пока я это обдумывала, тело выполнило всю работу, я уже внутрь затащила свою ношу и даже заперла две задвижки изнутри.

— Блин, он сказал, что они меня не съедят, но не сказал, что они не едят мясо! — стоило мысли сформироваться и мне ее озвучить, как я запаниковала.

За спиной послышался скрип, с которым приминается снег, под кем-то очень тяжелым.

— Пожалуйста, пусть это будет просто большая курица, — попросила я у двери, в ручку которой я вцепилась и пыталась уговорить себя не сбежать отсюда. Ведь сама же сказала ребенку, что покормлю зверей, а он должен учиться, теперь это моя забота.

11

Очень медленно я повернулась спиной к двери и попыталась взглянуть в глаза своим страхам. Почему попыталась? А потому что страхов-то и нет, пустота, я нахмурилась, потопталась. Попыталась вытянуть шею и посмотреть, что там и как, но видно никого и ничего не было, только пустота и тишина.

— Что за? — сделала маленький шажок от своей родной двери по направлению к страхам и ужасам, все по-прежнему тихо и пустынно, — Или тут никого нет, или животины у этой ледышки такие же партизаны, как и хозяин.

На мое бурчание все так же никто не вышел, я еще минут пять боялась отойти от двери дальше трех метров, а потом плюнула. Что тут весь день торчать буду? Вернулась обратно к мешкам, схватила первый и потащила его к дальней стенке, напротив двери, где под навесом стояли емкости для еды. Вывалила еду в первое деревянное корыто (может оно как по-другому и называется, но на вид корыто, как корыто). Постояла и попыталась представить, какие должны быть головы, чтобы есть из того корыта, ведь были бы звери меньше размером и корыта были бы меньше, хотя, может, их просто много?

Вернулась ко входу, взяла следующий мешок и потащила к следующему корыту, когда пыталась вывалить из мешка еду, кто-то толкнул в руку:

— Подожди ты, и так тяжело, не мешай пока, — прокряхтела я, и только сказав это, замерла и медленно повернулась. Вокруг пустота, и мне так не по себе стало.

Второе корыто было благополучно заполнено, и я пошла к третьему мешку, внутри дрожа. Нет, то, что я никого не вижу, меня как бы устраивает, вот только, если вдруг они рядом, и я их просто не вижу? Вот это пугает, вдруг они страшные? Блин, логики никакой, но видеть страх — жутко, не видеть, а знать, что он там есть, еще страшнее.

Взяла мешок и начала медленно идти к корытам, при том разговаривая со зверьем:

— Кушать меня нельзя, мало того, что я невкусная, так это еще неприлично, у меня ребенок есть маленький и, если вы меня съедите, он будет горевать. И вообще теперь Юнас ходит опять в школу, и кормить вас придется мне, так что, если вы меня сейчас слопаете, останетесь потом очень долго голодными. Понятно? — вот последний вопрос я задала, просто так, но услышав в ответ смесь 'мяв', 'грыы' и какого-то курлыканья, присела на снег от страха, хорошо хоть не описалась.

Посидела секунд тридцать, тишина. И решилась на эксперимент, ибо моя фантазия меня и доконает.

— Если вы тут и просто прячетесь, покажитесь, — судорожный вздох, — пожалуйста.

Зверье оказалось вежливым, и стоило мне только произнести 'пожалуйста', как воздух вокруг меня чуть замерцал, и оказалось, что я сижу на снегу, а вокруг меня сидит толпа зверей.

— Мамочки, — пискнула я и зажмурилась, представляя в красках, как Дани узнает, что его маму сожрали звери, как будет рыдать, как станет угрюмым. Короче, не понравилась мне перспектива, потому решила, если они меня попытаются сожрать, я их буду бить и жрать в ответ, — как-то я погорячилась, давайте вы опять спрячетесь?

Медленно открываю глаза, вокруг пустота, у меня даже глаза широко открылись, настолько я удивлена была. Хотела быстро вскочить, высыпать еду и мчаться отсюда со всех ног, но что-то меня останавливало, наверное, то, что если они 'проявились' так, то и сейчас не ушли, а просто я их не вижу.

— Вы еще тут? Да? — обреченно спросила, надеясь в ответ на молчанье, какое там, опять хор из разных звуков, — Сидите, да? — ответ не заставил себя ждать, — тогда обратно покажитесь, пожалуйста.

Они все равно тут, если я их видеть не буду, могу и на хвост наступить, вдруг обидятся, так что лучше так, хотя волосы, наверное, поседели с этим кормлением.

Воздух опять замерцал, и вот вокруг меня сидит толпа живности, потом, когда чуть успокоилась, поняла, что их совсем не толпа, а всего пять штук, хоть и разных на вид. Хотя такие морды, что больше и не надо, и так за глаза хватает ужастиков. Просто все они не имели ничего общего с привычными мне домашними животными. Вот, например, 'киса' напротив, от привычного семейства кошачьих ее отличает хвост, состоящий из ледышек, которые подогнаны как чешуйки, а также присутствие этих же чешуек на морде, и огромные голубые глаза, прямо нереально большие.

Или та 'птичка', вся белоснежная с длиной мощной шеей, мощными лапами и огромным клювом, крылья были сложены вдоль тела, поэтому понять их размах невозможно, и все те же чешуйки-льдинки на клюве и шее.

Еще тут было два непонятных комка меха и пуха в виде шариков, и даже глаз видно не было, только голубой нос бусинка все время шевелился и принюхивался, забавный такой.

А вот кто был не забавным, это змей, который был дальше всех и выглядел как ледяная статуя, от его желтых глаз очень хотелось спрятаться, хотя змеюка как знал, что он страшный поэтому близко не подползал, просто смотрел и гипнотизировал взглядом.

Больше вроде разновидностей не было, только эти четыре вида, и то змей среди них один, и хорошо, боюсь змей, прямо очень. Стоило мне это подумать, как змей шевельнулся и показательно уполз куда-то в вольер, а я сделала вздох, оказывается, я не дышала, как только он шелохнулся.

— Ребятоньки, я сейчас встану и высыплю вам еду в корыто, а потом уйду, чтобы не мешать вам кушать, — я медленно встала на карачки, чтобы потом, не делая резких движений, встать на ноги. И что вы думаете, все это зверье оказалось нехилого такого размера (как и все в этой стране великанов), например, 'киса' сидя была ниже меня не на много, 'птичка', была чуть выше и только 'комочки' были по пояс, жуткая жуть.

С мешком я дошла на негнущихся ногах к навесу и высыпала в корыто еще и эту еду, животные по-прежнему не ели, а смотрели на меня, ждут или выжидают, я тоже стою, не знаю, что делать, поэтому не придумала ничего умнее, чем сказать:

— Приятного аппетита, кушайте, пожалуйста, — и вот эти 'звери' кивают мне (я даже глаза протерла) и приступают к еде, причем каждый вид ест из своего корыта, умные какие.

Вот только где еда для змея? Оглянулась, у двери остался один маленький мешочек, за которым я и пошла, боюсь или ненавижу я змей, но морить голодом живность — это не выход. Поэтому и эту еду я высыпала в маленькое, практически плоское корыто. А после уже хотела уйти, но увидела общее корыто, к которому шла подача воды. Оно было пустое, поэтому, подумав логически, я решила, что воды им тоже налью, чтобы они запили обед.

Подошла и думаю, какой воды им налить холодной или теплой, решила, что налью теплой, пока они поедят, вода остынет, а холодная вообще в лед превратится (хотя стоит заметить, что под навесом вроде как теплее и снега нет).

Открыла кран и напоследок добавила прям горячей, остынет ведь. Сделав все дела, пошла на выход, и уже у двери почувствовала, что кто-то лезет под руку. Повернулась — 'киса', надеюсь, она не решила закусить рукой 'человека обыкновенного'. Не знаю, чем думала, но животину я чуть погладила, а потом спокойно сказала:

— Мне пора, но я приду завтра и принесу вам еще что-нибудь вкусное, помимо обычной еды.

Животина меня напоследок боднула, хорошо, что дверь родненькая тут, рядом, в нее меня и впечатали. Потом 'киса' отступила, позволяя открыть дверь и выйти из этого зоопарка ужаса.

Полностью отключившись, я закрыла все замки, отнесла мешки в комнату, откуда до того их взяла, и так же заморожено прошла в дом, где, дойдя до дивана просто упала на него, ноги подкосились.

— Меня к такому не готовили, — пробурчала в пустоту, — 'учи танцы, Хелли, ведь мужу приятно танцевать с женой', 'умей вести быт в доме, ведь ты будешь хозяйкой большого дома', — (ага — вот только дом не большой, а все остальное огромное), — 'музыка, живопись, литература, необходимо быть развитой'. Мамочка, лучше бы ты меня подготовила к суровой жизни. Хотя, спасибо кухарке, та хоть есть научила готовить, мотивируя тем, что 'кто бы не стал твоим мужем, жрать он всегда будет хотеть, а вот танцы танцевать — не факт', — спародировала я ворчливый голос кухарки и прикрыла глаза.

Так, вспоминая наставления матери и тихо ругаясь, я просидела минут двадцать, постепенно оттаивая и отходя от шока знакомства с 'животными', а потом в дверь постучали, я вздрогнула, открывать не хотелось, но вдруг что-то важное.

На пороге стоял мальчишка (это я так всех непропорционально огромных сортирую, просто все мужское население после лет десяти тут огромное, и только по-настоящему взрослые мужики, они как-то пропорционально здоровые, а дети и подростки более нескладные, ну еще и взгляд, он четко показывает, кто есть кто).

— Мне нужен Кьелл Ледяной, его вызывают в школу, — лучше бы ты поздоровался мальчик.

— Здравствуй, — ага, буду приучать к хорошим манерам, хоть минимальной вежливости, — Кьелла нет, но я мать и опекун, — ммм тут вроде как надо сказать 'наших детей', но нет, чур меня, чур, — поэтому пока его нет, я принимаю все решения по детям. Что случилось?

Мальчишка посмотрел на меня с интересом и все-таки уточнил.

— Юнас у тебя под опекой? — долой вежливость, она здесь не приживется, вспомнила далекие слова Вепря, обращённые к моему сыну, и решила не исправлять.

— Да, — и молчу, ведь вопрос я уже задала, хотя хотелось пацана встряхнуть за грудки и проорать в лицо, 'что стряслось?'

— А, ну тогда, вас вызывают к директору из-за драки, для разбирательства должен присутствовать родитель или опекун, — я уже хотела сорваться чтобы схватить шаль на плечи, но пацан продолжил, — хотел пойти к отцу Юнаса, но меня перехватила Ингрид и велела идти сюда, ну, мне что, сюда пошел.

Ага, Ингрид скажу спасибо и отблагодарю. А теперь времени нет, поэтому на ходу:

— Подожди минуту, — я умчалась вверх по лестнице, чтобы за тридцать секунд переодеться, ведь я для кормления оделась в домашнее-рабочее или, проще говоря, в то, чем давно пора мыть полы, так в школу не пойду. Ведь встречают по одежке, а значит, надо быть солидной. Не знаю, каким чудом я четко извлекла те вещи, которые были самые качественные и мне подходящие, но оделась и спустилась я за минуту.

— Ого, я думал женщины так быстро одеваться не умеют, — присвистнул он, но я никак не отреагировала, обулась и, выставив его за дверь, закрыла ее, и помчалась в школу, по дороге пытаясь выпытать, что именно стряслось.

Но пацан ничего не знал, он просто был дежурным, поэтому, когда его вызвали в кабинет и передали информацию, которую он должен был донести, он и пошел.

В школу я влетела практически бегом, на ходу пугая всех встречных, просто я не сбавляла скорость, поэтому приходилось всем встречным отскакивать с моего пути. Если что-то случилось с моими детьми, порву всех.

Не зря бежала, когда я влетела (после стука, эти привычки не искоренить) в кабинет директора, там помимо самого директора, Юнаса, был еще какой-то мужчина (видимо учителя), а еще был отец Юнаса — Ханс, и па-ба-бам его единственная Эмма. Кулаки сжались сами!

— Он очень проблемный парень, поэтому его стоит отправить в пещеры, — вещала та гадина, при этом делая страдальческое лицо, вот только столько яда в глазах, и взгляд такой на меня из-под ресниц, я тебя, тварь, в этих пещерах и закопаю!

— Что здесь происходит? — даже не знала, что могу таким тоном разговаривать, а потом понеслось (пелена перед глазами и это уже была не я), — по какому праву происходит разбирательство над моим ребёнком в присутствии посторонних, и почему меня не дождались?

Директор, до этого сидящий за столом, попытался встать, но от моих реплик так и остался стоять в позе 'почти сел' или 'практически встал', выпучив удивленно глаза. Ханс дернулся, как от удара (так тебе, козлине, будешь знать, как детей в угоду бабе своей выгонять), учитель смотрел заинтересовано, а вот Эмма меня на огне своих глаз поджаривала, причём так негуманно, сразу огонь на максимум, а как же разогреть на медленном?

— Простите, что значит, ваш ребёнок, вы ведь совсем недавно здесь появились? — о, директор обрел дар речи.

— Это не помешало мне принять на себя обязательства и официально высказать свое желание стать опекуном и матерью Юнасу, — да, когда надо, я могу и надменно говорить, и губы поджимать, и нос морщить, короче, аристократия так и прет.

— Вы высказали это только мальчику, или кто-то присутствовал при этом разговоре? — директор смотрел на меня очень странно.

— При разговоре присутствовал Кьелл Ледяной, — официоз так официоз.

— Дирк, — обратился директор к неопознанному мужчине, и тот быстро вышел в коридор, чтобы секунд через тридцать зайти и только кивнуть головой, это они видимо мои слова проверяли. Интересно, как связались с Кьеллом?

— Ханс, ее слова правда, и она официально опекун мальчика, вместе с Ледяным, — директор говорил так, как будто извинялся, — ты ведь знаешь, с этого момента, как появились двое разнополых опекунов, ты больше ничего не решаешь, — надо взять на заметку, хочу свод законов!

Ханс ничего не ответил, только кивнул, с такой тоской и с болью глянув на мальчика, который даже взгляд от пола не поднял, но я бы не была женщиной, если бы не заметила несколько капель, сорвавшихся с щек Юнаса. Очень захотелось подойди и обнять ребёнка, но пока нельзя.

— Ханс его отец и имеет право решать его судьбу и его наказания! — вот и Эмма визжит, а то прям соскучилась по ее противному голосу. — Иначе мы перестанем вносить отчисления на его жизнь! — свод, мне нужен свод законов, что она тут лепит?

— Это решение Ханса, — директор был спокоен, хотя и смотрел на женщину очень неодобрительно, она, видимо, это заметила, потому что поменяла тактику.

— Она тут совсем недавно, это какой-то план, чтобы прижиться тут, мы забираем мальчика к нам, — в это время я смотрела только на Юнаса, поэтому заметила, как тот вздрогнул, вот и ответ, так что щаз-з-з, дорогуша.

— То есть, вы выгнали ребенка на улицу, без еды, одежды и объяснений, потому что он мешал жизнь устраивать, а теперь решили, что можете забрать ребенка себе? Он вам что, животина безмозглая, хотя и с ними так нормальные не поступают, а он норманн! — чуть не сказала человек, — Юнас, ты хочешь вернуться в дом отца?

— Нет, — очень сухой ответ и абсолютно неэмоциональный голос.

— Еще вопросы к этим посторонним есть? — это я директору, тот отрицательно машет головой, а я, пройдя ближе, встала возле ребенка и посмотрела на Ханса, — ты выгнал сына, — очень медленно и четко проговаривала я слова, — сына от любимой женщины, тебе нет прощения. Я запрещаю тебе и твоей бабе, — о как их передернуло, а эта даже рот открыла, орать, видимо, хотела. Прости меня, мамочка, за такое хамское поведение, это не я, это все пелена и сумасшествие, и стресс, — подходить, разговаривать или как-то взаимодействовать с моим сыном, — 'моим' я голосом так выделила, что Ханс дрогнул, — если я узнаю, что вы пытаетесь ему вредить, я не посмотрю ни на что, отомщу так, что захочется под землю залезть и там до скончания времен сидеть.

В кабинете была звенящая тишина, а я, не моргая и не отводя взгляд, смотрела четко в глаза Хансу, и он отвел взгляд первым.

— Ханс, ты это стерпишь? — и тут чудо, впервые он чуть рыкнул на эту его единственную.

— Уходим!

— Ханс?

— Быстро, — и даже чуть подтолкнул ее к выходу, а я продолжала стоять и смотреть на них с гордо задранной головой (ведь они все здоровые, мне нужна табуретка, чтобы при устрашении на нее становиться и быть выше), в дверях мужчина задержался и тихо сказал, — прости сын, потому что я себя никогда не прощу, мне еще предстоит перед твоей матерью за гранью на коленях вечность стоять и вымаливать прощение за мой поступок.

Дверь закрылась, я же повернулась к директору и сурово (маскируя комок в горле) спросила:

— Какие претензии к моему сыну?

— Он полез в драку к парню из старшего класса, драки в школе запрещены, поэтому сейчас стоит вопрос о его отчислении, — понятно, что ничего не понятно.

— Юнас, — мальчишка видимо в ступоре, беру его за руку и чуть тереблю, — почему ты подрался с тем парнем?

— Я обещал, — краткость сестра ничего непонимания.

— Что обещал? — терпение и только терпение.

— Я обещал тебе, что защищу Дани, — мне показалось, что что-то взорвалось.

— Тот парень попытался обидеть Дани? — лицо я еще как-то стараюсь контролировать, а вот голос почему-то напоминает больше шипение рассерженной кобры.

— Они твердили, что он 'грязный', — директор кхекнул, а вот учитель постучал ручкой об поручень кресла. Да, стояли тут только приглашенные, директор и учитель сидели себе комфортно, — я попросил его заткнуться, но он не унимался, а потом они стали полоскать твое имя, говорить гадости про тебя, меня, Дани и Кьелла, он толкнул Дани, и я избил его, — вот так тебе краткий пересказ истории.

— Мне обещали, что в школе нет разницы, кто учится — норманн или человек. Моего сына попытался избить старшеклассник, при этом оскорбляя моих детей, меня и Кьелла, когда мой второй сын защитил младшего, его решили наказать. Что же тогда будет второму парню?

— Он избит, поэтому считается пострадавшим и под наказание не попадает, только физические упражнения и дополнительные часы тренировок, — директор говорил все менее уверенно, потом вообще замолчал, понимая, как это звучит со стороны.

— Парень, который старше, сильнее моего сына, избит? Серьезно? — я посмотрела на директора, чтобы он задумался и над этой подставой.

— Юнас очень талантливый воин, — директор еще пытается оправдать, но уже и сам сомневается.

— Бесспорно, у меня самые талантливые дети, но ...

— Ситуация имеет критичный окрас, потому стоит разобрать ее на общем совете, — подал голос учитель, и директор согласился.

— Я заберу своих детей домой, когда будет совет?

— Сегодня вечером, когда вернуться ушедшие мужчины, — я кивнула и, взяв сына за руку, вышла с ним в коридор, где выдохнула.

— Пошли, заберем Дани и домой, — Юнас угрюмо кивнул и повел меня к кабинету младшего класса, я заглянула, извинилась перед учителем и попросила Дани, предупредив, что директор разрешил его забрать, — мы домой, все разговоры там, — это все, что я сказала своим детям, и мы пошли на выход из школы.

12

Дети всю дорогу шли молча, только Дани аккуратно взял за руку Юнаса и так и шел, тихонько всхлипывая, а я шла и пыталась успокоиться, потому что мне хотелось взорваться. Стоило нам зайти в дом, как малыш, всхлипывая, начал объяснять, то Юнас не виноват, что он его защищал.

— Стоп, — я сурово смотрела на сына, давая возможность понять, что я не довольна, — руки мыть и на диван, будем обсуждать случившееся.

— Ну, все, нам труба, она обсуждать хочет! — провыл мой ребенок и поплелся в ванную, Юнас пошел следом, при этом такое ощущение, что он палку проглотил, такой прямой, и на лице калейдоскоп эмоций.

Кто-то меня может осудить, что я зря не успокоила мальчишек, вот только мне не нравится идея, что они дерутся, и пусть они это осознают — это раз, а во-вторых, они парни, будущие мужчины, и нянчиться с ними это плохой вклад в будущее. Нет, это не значит, что мне не хочется каждого обнять, Даньку как младенчестве поднять на руки и укачивать, приговаривая ему разные добрые и нежные слова. Но это плохой план, у меня двое мальчишек, и я должна быть сильной и даже сильнее, потому что мне еще необходимо преодолевать свою женскую слабость.

Из ванны они вышли через пару минут, умытые и даже не всхлипывающие (это Дани, Юнас тот суров, слез нет).

— Я хочу, чтобы вы мне рассказали, что произошло, подробно, начнем с тебя Дани. Итак, закончился урок и...

— Мы вышли на улицу, перемена большая, и можно побегать, учитель меня похвалил, я хорошо прочитал рассказ и быстро, многих опередив, — малыш явно хотел поделиться всеми новостями, и я не мешала ему, самой интересно как же прошел первый день в школе, помимо драки.

Малыш рассказал, как они играли в догонялки, а потом вышли старшие, пересказал диалоги, многие из которых он и не понял, что его оскорбляли, только понимал, что они говорят гадости.

— А теперь скажи, после всего случившегося, как тебе стоило поступить? — я сидела напротив их и внимательно смотрела на сына.

Малыш поерзал, повздыхал, украдкой взглянул на соседа по дивану и, окончательно разволновавшись, все-таки выдал идею:

— Мне надо было самому его ударить, чтобы Юнаса не наказали, — очень захотелось уронить голову на ладони и повздыхать, хотя я понимаю его логику, и в чем-то она даже правильнее будет.

— Дани, ты в школе, там за вас отвечают учителя, поэтому...

— Надо было сказать учителю? — он с таким скептицизмом это спросил, что я сама усомнилась.

— Да, надо было сказать, — надо быть уверенной в своих словах.

— Ладно, — страдальчески вымолвил он, соглашаясь со мной.

Теперь очередь дошла до Юнаса.

— Я сейчас четко очерчу, как все это вижу я, а после ты, если надо, исправишь меня. Ты заступился за младшего, тем самым показав, что ты настоящий мужчина, и тебе можно доверять. И хотя я считаю драку неприемлемой, прекрасно понимаю, мужчины еще и воины, по-другому не могут. Поэтому спасибо, что не позволил обидеть Дани. Но, — сделала паузу, пока я говорила Юнас смотрел на меня с неверием, но стоило мне прерваться, как он потух, видимо ожидает ссоры, — перед тем как лезть с кулаками, — как будто не заметив его взгляд, продолжила я, — нужно полностью дестабилизировать противника, и в этом тебе помогут едкие реплики, замечания и умение пикировать словами. Мало уметь только драться, иногда намного больнее и действеннее можно избить противника словами.

Ребенок смотрел на меня широко раскрытыми глазами, как будто не верил своим ушам, а я что, один ребенок защитил второго, более слабого, наказывать его за это, э, нет, увольте! Я еще и похвалю, но обезопасить себя научу.

— Кроме этого ты думал над тем, почему этот парень зацепил Дани, какое ему дело до малышей? Почему он позволил себя избить, нет, я не сомневаюсь, что ты хороший воин, но на тебе практически нет ссадин и ударов, значит, или ты потрясающее его блокировал, что возможно, но ты был зол, значит, эмоции тебе мешали, либо же, он все сделал специально. А для чего?

Юнас нахмурился и посмотрел в окно, он молчал, наверное, минуты три, после чего заговорил, и хорошо, а то думала, не выдержу и начну сама говорить.

— Вся ситуация изначально была странная, меня хоть и зацепило 'неправильностью' всего, но я не придал этому значения. Получается, это все было подстроено? И я попал в ловушку...

— Не исключаю этого, — я помотала ногой, пытаясь понять все непонятное, но для этого мне не хватает данных и знаний устройства жизни здесь, — а кто хоть пострадавший?

— Стоун, он с отцом живет в секторе 'Осень', а ты еще с утра возле школы с подопечной его отца общалась, — задумалась, с кем это я утром общалась, а потом вспомнила, 'тетка-извращенка' и ее возмущение про 'пылкого юношу'.

— Мальчики, это точно подстава, — сиплым голосом сказала я, просто чувствую, как меня распирает от негодования, — мы с этой теткой не общались, мы с ней ругались, и тема была очень щекотливая.

— А как тема может щекотать? — Дани с интересом смотрел на меня, а я не сразу поняла, про что он. Мы переглянулись с Юнасом и одновременно засмеялись.

— Это когда такое спрашивают, что на голову не натянешь, — сквозь смех проговорила я, ребенок не понял, по глазам видно, но при этом сидит и улыбается, такой милый и забавный, — теперь серьезней, Юнас, как проходит этот совет-разбирательство?

Я с улыбкой поглядывала на детей, слушая объяснения Юнаса.

Значит, нам предстоит вечером предстать перед всеми жителями этой общины, причем в этот раз будут присутствовать и женщины, а не только мужчины. Сначала ситуацию расскажут полностью, потом побеседуют с каждым из участников инцидента, после будет обсуждение и, если необходимо, то заставят приложить руку к 'камню истины'. После же, по следам лжи можно понять ситуацию или же продолжить обсуждение. Следы лжи, красивое название, а по факту ожоги на руках, которые еще очень долго не проходят — это одно из наказаний тем, кто обманул свой народ.

Ох, нам бы в королевство такой милый камешек, да нашего монарха ее и об руки, и об ноги, и об морду, и все остальные части тела. Может, порядка в королевстве было бы больше, но и король внешне уродом был бы, с его то патологичным враньем.

— Значит, подведем черту, я очень рада, что ты, Юнас, сразу заступился за младшего, но я недовольна, что ты повелся на провокацию. Я рада, что ты, Дани, заступаешься за Юнаса и понимаешь всю серьезность ситуации, но на будущее, говори учителю, о таких ситуациях. А вообще вы у меня молодцы, нам стоит отметить первый день в школе...

— Еще бы, у кого еще он так эпично начинается со срочного созыва расширенного совета, — я на стуле и подскочила, хорошо, хоть не упала, ледышка беззвучная и бесшумная подкралась и стояла в дверях, подслушивала.

— Кьелл, — Юнас смотрел на опекуна такими перепуганными глазами, казалось, он до ужаса его боится, — я...

— Ты подрался в школе, защищая младшего, и по этой причине, а также в следствии оскорблений будет совет. Я слышал ваш разговор и ситуацию уже знаю. Я доволен, что ты не остался в стороне, но меня также, как и Хелену смущает, это странное поражение более опытного и сильного противника. С этим мы разберемся в зале, а сейчас идите в свои комнаты, делайте уроки, ведь вечером вы будете заняты.

— А нам ничего не задали, — попытался возмутиться мой ребенок, но Кьелл был непробиваемый.

— Значит, возьми книжку и почитай.

— Вы с мамой хотите пообсуждать все, да? Так и скажи, а то иди, почитай, тоже мне, повод придумали... — и, бурча, мой ребенок побрел вместе с Юнасом на верх, и уже оттуда он решил изменить свое дальнейшее место пребывания, — мама, а можно я послушаю, как Юнас читает, и посмотрю его уроки?

Я взглянула на Кьелла, просто нехорошо спорить при детях взрослым, да и одну тактику нужно вести.

— Можно немного, но после все равно почитай, хотя бы Юнасу. — Кьелл правильно понял мой взгляд, хорошая ледышка, — Зачем сегодня ты высказала про опекунство при посторонних, ты ведь не понимаешь, что теперь это истина и ее не отыграть назад. Если ты решишь уйти, он должен будет пойти с тобой.

Мне стало страшно, но виду не подала, только пожала плечами, а потом все-таки добавила:

— Значит, никуда не уйдем или же заберу ребенка с собой, — а что за трагедия, да, двое детей — это не один, но и впадать в уныние, и биться в истерике я не вижу причины. Тем более, при необходимости Юнас может легко помогать, он очень хороший мальчик.

— Он чужой ребенок...

— Нет, теперь это наш ребенок, — я смотрела ему в глаза, поэтому и увидела, как мелькнули эмоции в его глазах, живой таки.

— У нас есть еда или надо сходить принести, — вот так просто и закончился наш 'обширный' разговор.

— Да, сейчас разогрею, — не хочет, как хочет.

— Я сам могу.

— Да я и не сомневаюсь, но мальчишек нужно все равно кормить, так что разогрею на всех.

— Женщина, я тебя хоть когда-нибудь смогу понять?

— А ты, главное, старайся, старание, оно вознаграждается, правда, чаше всего после смерти, но надежда, она такая, — я пошла в кухню и уже там осознала, что я тормоз, а он опять намекает, что я ему нравлюсь, этим нехитрым кодом, как 'женщина'.

Но говорить что-то было бессмысленно, потому что он вышел, я слышала, как хлопнула входная дверь. Я спокойно готовила есть, попутно разогревая все уже готовое, когда он влетел на кухню с дико горящими разноцветными глазами. Вот как лампочки мигают, жаль, не красные, тогда это был бы четкий сигнал 'не подходи — убьет'.

— Кто кормил зверей?! — рявкнул этот ненормальный и, не слушая ответ, проорал на весь дом, — Юнас!

Мальчишка скатился вниз практически молниеносно, да с такими ногами, можно через три ступеньки легко прыгать.

— Ты кормил сегодня животных? — взгляд мальчишки на меня, и он явно собирается меня выгораживать, еще чего.

— Нет, их кормила я! — а что, я их правда кормила, они не голодные.

— Женщина, чем тебе помещали звери? — мне даже обидно стало, я так старалась, кормила их, натерпелась страха, а он психует и в чем-то обвиняет.

— Ничем, я их покормила, они хорошо кушали, — начала перечислять, но он перебил.

— А потом ты решила их убить, — я и глаза выпучила, что за бред? А после сорвалась, побежала на улицу проверить, что с 'кисой', 'птичкой' и 'комочками'.

Вбежала в загон, под навесом возле кормушки лежали звери, пьяные звери... Вы спросите, почему пьяные? Потому что они развалились, периодически шевелили лапами, чтобы встать, вздыхали и пели песни... Нет, слов не было, но это 'мяв', 'куррр' и 'гры', очень мелодично и точно наталкивает на мысли о пьяной песне. Я остолбенела и просто не верила своим глазам, вот 'киса' увидела или унюхала меня, попыталась встать, ее лапы разъехались, она, балансируя хвостом, пытается удержать себя на ногах и не удерживается, плюхаясь на попу. Тяжко вздыхает и пытается ползти на попе, перебирая передними лапами, задние при этом практически в шпагате.

— Мамочки... — пискнула я и обернулась, за моей спиной стоял Кьелл, Юнас и Дани и если первые двое были хмурые, то последний даже попискивал от счастья. Просто он всегда мечтал о четвероногом друге, но у нас не было денег иногда нам на еду, а уж на зверя, так тем более.

— Ты дала им горячей воды? — очень тихо спросил Юнас. я отрицательно машу головой, и практически сразу начинаю махать положительно, он тяжело вздохнул, — я забыл сказать про воду, вылетело из головы.

Пока мы тут в гляделки играли и говорили, 'киса' доползла до меня и прижалась к ноге, хотя и к телу, короче обычная кошка, прижалась бы только к ноге, эта же прижалась ко мне ко всей.

— Она и эту приручила, — тяжко вздохнул Кьелл и взъерошил свой ирокез, куда только сильнее и так торчит. Мне было так жалко, причем, даже не знаю, чего или кого. Вон, Кьелл явно психует, Юнас огорчен, 'киса' несчастная, Дани зверюшку хочет.

Я всхлипнула и почесала 'кису' за ушком, она заурчала, а у меня почему-то слезы с ресниц сорвались. Вздрогнула от этих предателей-слез, что за ерунда, я не плачу, барон тогда до слез довел, а до этого несколько лет не плакала, я же кремень, только сильнее губу закусывала и перла вперед, даже когда внутри белугой выла.

— Кьелл... — несчастным голосом позвал его Юнас, просто сам ледышка отошел и тихо шипел что-то.

Мужчина обернулся, глаза по-прежнему горят 'не влезай — убьет', Юнас ему кивком головы на меня показывает, этот взгляд в меня упер, потом бровки вверх поползли, он даже чуть отступил, а я что, стою, 'кису' глажу, при этом тихо плачу, беззвучно. Дани, подошел с другой стороны от 'кисы' и прижался ко мне, 'киса' его хотела оттолкнуть, но я ее дернула, совсем не больно за ухо, она, видимо, поняла, драться за объект обнимания не стоит. Вот так я и стояла, пытаясь взять себя в руки.

— Хелена, Хелли, ну, ты чего? — о, нельзя женщину успокаивать и так с ней говорить, сейчас же сорвет плотину, и будет водопад слез. — Ничего животным не будет, они просто от воды горячей пьянеют и не слушаются совсем, а потом еще им утром будет не очень хорошо и все. Юнас прав, я совсем забыл, что ты тут ничего не знаешь, поэтому и напустился на тебя. А ты и так много делаешь, и готовишь, и убираешь, и Юнаса под опеку взяла, и время всем уделяешь, — он перечислял, я же кивала, еще больше рыдая, уже от осознания, какая я молодец, — Я был не прав, извини меня.

Последние слова, они как волшебная вода, я никогда их не слышала ни от одного мужчины, исключение — мой сын, но тут уже я настаиваю, что мужчина должен уметь признавать свои ошибки, извиняться за них и главное, исправлять их. Кстати о сыне:

— Мама, глянь, какая статуя красивая, — я чуть повернула голову и посмотрела по направлению, которому указывал сын, на змея, но он действительно застыл как статуя.

— Кошмар...

— Перебрал, — прокомментировал увиденное Юнас.

— Придется домой забрать, иначе отходить будет неделю, — это уже Кьелл.

— Кошмар, — знаю, я не оригинальна.

Дальше начался бедлам и ужас в одном флаконе, мои мужчины пытаются приструнить животных, которые наглым, пьяным образом буянят и не хотят слушаться. 'Кису' оторвать от меня у них совсем не получилось, один из 'шариков' проникся дикой любовью к Дани и категорически не соглашался от него отойти, начинал рычать и нервничать. Кьелл 'змея' подхватил и потащил в дом, в нашу гостиную, 'киса' пошла следом, как и 'шарик' и только птички были молодцами, они легли спать.

Я была в какой-то прострации, в доме 'змея' поставили в уголке гостиной, при этом накрыв его одеялами. Я села на диван и тупо, не моргая, смотрела на все это, 'киса' пристроилась рядом, положила голову мне на ноги и потребовала ласки, 'шарик' улегся в ногах Дани, Юнас сидел рядом и, мне кажется, хихикал от этого. А вот Кьелл был сердит и бушевал, правда, в конце и он устал от всего этого, поэтому сел напротив нас с Даней и внимательно стал рассматривать нашу дислокацию на диване.

— Кто отец Дани? — вот так вопрос, я скинула оцепенение и спокойно проговорила.

— Его уже нет, поэтому без разницы.

— Он жив? — я бросила сердитый взгляд на мужчину, сердясь, что он затеял этот разговор при сыне.

— Нет, — надеялась, что на этом разговор и закончился, но кто-то совсем не понимает намеков.

— Откуда он был родом? — только я собиралась его одернуть и объяснить, что на эту тему говорить не хочу и не буду, но мне помешал стук в дверь.

Кьелл сразу пошел открывать, а там на пороге стоял Вепрь и хмурился своими огромными бровями.

— Время совета, — буркнул он, видимо хотел сразу уйти, но тут мы попали в его поле зрения, и брови поползли вверх, — Ледяной, ты что совсем мозги заморозил, у тебя ребенок рядом с созданным и твоя подопечная!

Кьелл медленно повернулся, будто хотел сам увидеть такое вопиющее непотребство, посмотрел на нас и нагло ответил:

— Нет.

Вепрь, по-моему, даже воздухом подавился от такой явной лжи и наглости.

— Это мои подопечные рядом с бедными животными, которые пали жертвами их обаяния, — издевается ледышка ирокезная.

— Я помогу, давай отобьем твоих и животных запрем.

— Нет, — а это уже мы с Дани причем хором. И стоило нам произнести это слово, как Кьелл так выразительно посмотрел на Вепря 'мол, смотри, как мне с ними тяжело'.

— Запечатление? — Вепрь смотрел с каким-то то ли священным ужасом, то ли восторгом наблюдателя за зверьём в естественной среде, короче, не очень ощущение от их странного восторга.

— Кто отец ребенка? Один из наших?

— Не говорит, — они переговариваются, но при этом смотрят вдвоем на меня, муторно как.

— Можно провести анализы или ритуал пробуждения крови, — ох, так маньяки рассуждают над жертвой, или мясники, какой кусок первый отрезать от туши. Меня мороз по коже пробрал, а они все смотрят и думают, гадости какие-то, по любому.

— Возможно, но может сама скажет...

— А сели она не знает?

— Резонно.

Тут потянулась моя 'киса', повернула голову к мужчинам и как рыкнет, я аж в диван вжалась, боясь даже дышать, а это бессовестная после наглым образом положила опять голову мне на колени и, приоткрыв один глаз, хитро на меня посмотрела.

— Животное уже реагирует на ее эмоции, — Вепрь чуть ли не в ладоши хлопал от счастья.

— Хелена, не бойся, это был просто эксперимент, — я прищурилась, даже 'кисы' бояться перестала.

— Я запомню, — спокойно проговорила, при этом представляя в красках, как издеваюсь над этим белобрысым и гоняю Вепря, чтобы не повадно было, слабых женщин пугать.

Кьелл явно что-то заподозрил, потому что напрягся, но после, видимо, отмахнулся от предупреждения своей интуиции.

— Прикажите животным оставаться здесь, а нам пора на совет, — я посмотрела на него, как на больного, я тут сижу, не шевелюсь, потому что в нашей паре с 'кисой', явно доминирует последняя, — они послушают, просто прикажите.

— Ты останешься здесь, — строго сказал мой сын, но после добавил, — но я скоро приду, и мы поиграем, а пока не шали, чтобы Кьелл тебя не ругал, — малыш чуть заскулил, но явно согласился.

Я окрыленная успехом своего сына, решила повторить его опыт:

— Ты останешься здесь, а я скоро вернусь, — попыталась встать, не тут-то было, меня еще и лапой придавили к дивану, я беспомощно посмотрела на Кьелла и своего ребенка, который уже стоял в дверях, а его 'шарик' сидела возле дивана, везет.

У меня бракованная гигантская 'киса', все не как у людей.

— Будь уверенней, добавь метала в голос, покажи, кто хозяйка — совет от Вепря, который, видимо, испытывает очень яркие эмоции, просто брови чуть ли не танцуют, поднимаясь и опускаясь, был не действенным.

За последующие минут десять я и приказывала, и требовала, все без толку, меня только сильнее вжимали в диван. В конце я уже была вся мокрая и уставшая.

— 'Киса', пожалуйста, не дави, мне уже больно, — стоило мне это сказать и давление со стороны животного сразу пропало, а на меня глянули возмущенно, 'мол, чего молчала', закрепляя свой успех, я решила продолжить, — мне сейчас нужно уйти, но я скоро вернусь, а ты, пожалуйста, побудь тут и не буянь.

И о чудо, киса нехотя убрала голову, переместилась чуть вбок, позволяя мне нормально встать и уйти.

— Невероятно! — исследователи-наблюдатели нашлись тут, помощники.

Я подошла к Дани, взяла его за руку и сухо спросила:

— Мы идем?

— Я должен наблюдать за взаимодействием их с животными, — Вепря явно занесло.

— А их спросить не хочешь? — да я сержусь, но неприятно, когда о тебе говорят, как будто ты пустое место.

— Конечно, спрошу, как только Кьелл даст добро.

— Хелена сама принимает решения, как за себя, так и за Дани, поэтому спрашивай ее разрешения, — умная ледышка, чуть-чуть реабилитировался.

— Хорошо, — радостно проговорил Вепрь и повернулся ко мне, улыбка с его лица сползла быстро, он чуть пошевелил своими бровями, а после выдал, — пожалуй, потом спрошу, сейчас не лучшее время, — и поспешил на выход.

— Один ноль, маленькая женщина побеждает сурового воина, посмотрим, какой счет будет в конце дня, — я метнула взгляд на Кьелла, но ледышка уже пошел вперед.

— Ребята, все будет хорошо, не переживайте, Юнас мы с Кьеллом отстоим тебя, а если все будет слишком плохо, мы что-то придумаем, обещаю, — я взяла второго ребёнка за руку и вышла с ними следом за мужчинами. Совет, посмотрим, что он нам принесет.

13

В зале советов было битком набито. Мне показалось, что здесь все население городка, и Кьелл подтвердил мои мысли, тут были все кроме маленьких детей и тех, кто за ними присматривает. Я вцепилась в своих детей, боясь потерять их и потеряться самой. Кьелл уверенно шел куда-то вперед, из-за обилия людей, тьфу ты, норманн, казалось, что помещение совершенно другое, чем то, в котором начался наш путь в этом городе. Мы, как и в прошлый раз прошли вперед, но в этот раз сели в первом ряду, а не встали в центре для всеобщего обозрения (хоть какой-то плюс).

Минут через десять после того, как я обвыклась с огромным количеством норманн, стала замечать, что не все они такие здоровые, были и просто высокие. Были худощавые, которые увлеченно что-то обсуждали между собой (такими же худыми и увлеченными), и чем дольше я на них смотрела, тем четче понимала, они явно не воины и занимаются чем-то другим, стало интересно, чем именно. Пристала с этим вопросом к Кьеллу, и он мне объяснил, что оказывается в их народе не все поголовно воины (вот это новость), изначально была градация на воинов, ученых и творцов. К сожалению, в войне они потеряли последних творцов, поэтому теперь рождаются или воины, или ученые.

Естественно меня заинтересовала история их народа и прихода в наш мир. По лицу было понятно, рассказывать не хочет, но я пристала, как... в общем, сильно пристала и не отставала, пока он не сдался и не начал рассказывать мне страшную сказку. А как по-другому воспринимать тот факт, что они пришли из другого мира? Мы люди обычные, у нас магии нет, максимум это травы и настойки, особенно хорошо заходят те, что на спирту, у нас мужики и зимой и летом ею здоровье поправляют. Да так поправят, что потом опять поправлять надо, и так по кругу.

Отвлеклась. Так вот, оказывается в их родном мире жили бок о бок две расы, и все было хорошо, пока одна не пошла на другую расу войной. Причем это была война не за территории, нет, это была война на уничтожение, вот только поняли они это не сразу, только когда творцов остались единицы. Потери были колоссальные, и кто-то 'умный' предложил, немного поправить геном расы, чтобы рождалось больше воинов (потому что еще чуть-чуть и некому было бы защищать, война длилась несколько поколений).

Хорошо все на бумаге и в теории, а на практике произошло следующее, женщины перестали рождаться, а, следовательно, и перестали рожать (ибо не кому), мужики за голову схватились, а толку. С женщинами противников потомство рождалось не норманны, а каристы, выходило, что они терпели колоссальные потери. И опять ученые предложили выход, перейти в другой мир, то есть просто сбежать от войны, потому что они ее проиграли, но для них это, естественно, просто тактическое отступление, а никак не проигрыш. Возврат невозможен, координаты утеряны (еще бы понимать, про что это он, но тут просто молчу и с умным видом смотрю, помогает).

Так вот, там время поджимало, нормально мир найти они не могли, тем более что нужен был населенный мир, потому что без местных они бы вымерли (размножаться-то не с кем, как они еще в другую любовь не ударились с таким минимальным количеством женщин, хотя некогда, видимо, было). Последний творец создал им переход (нюансы не поняла от слова — совсем), и они толпой ломанулись в проход, первыми естественно пропустив женщин и детей. Творец, создавший для них переход, не смог пройти и закрыть с этой стороны. Поэтому пожертвовав собой, закрыл с той стороны проход, чтобы не пустить каристов.

А уже здесь начали обживаться, заслон поставили вокруг долины, чтобы не пустить к себе никого и контролировать территорию, местных воровать или соблазнять (это он не говорил, это я додумала).

— Вы же выходите в люди? — Кьелл на меня непонимающе посмотрел, — В смысле, вы ведь контактируете с местным населением, наверняка что-то продаете, покупаете уж точно, но про вас ничего не знают, да и не видно вас среди местных, — просто тут самый худой и не высокий будет минимум на голову выше человеческих мужчин, а уж воины и на две, и на три головы выше, встречала таких экземпляров.

— Маскируемся, — очень понятно.

— На присядках ходите? — смотрит как на больную, а я все не унимаюсь, интересно же, — На коленях? Голову вжимаете? Отрубаете? Детей запускаете? — каюсь, издеваюсь.

— Какая у тебя фантазия, — видимо хотел сказать 'больная', но вежливый сказал, — буйная. Мы используем амулет, он искажает черты, и в нем заложено уменьшение визуальное габаритов.

— Часто в люди ходите? — спросила, не надеясь на ответ, но удивил, ответил. Он вообще сегодня очень разговорчив и прямо информацией делится, подозрительно, но надо пользоваться. Может, убить собирается, так хоть любопытство успокою.

— Постоянно, некоторые уходят далеко, некоторые изучают близкие регионы, — как корректно выразился 'изучают', а по факту шпионят ведь.

Прислушалась к себе, нет, патриотизм не проснулся, а значит, пусть и дальше шпионят.

— Ты не выражаешь отрицательные эмоции, узнав эту информацию, — о, как!

— А должна?

— Это логичное поведение, — я задумалась, пытаясь представить, что должна чувствовать, но нет, все нормально, никакого внутреннего конфликта.

— Видимо, не чувствую королевство своим домом, — я пожала плечами, мысленно возвращаясь в детство, как мне на уровне законов королевства, как будущей женщине, запрещено посещать школу вместе с мальчиками, учиться драться, изучать науки, не связанные с управлением дома, и бесконечно шить, вышивать, танцевать.

Еще бы я любила королевство, где женщина стоит ниже лошади, потому что лошадь может принести состояние, а женщина — что? Самое главное — родит наследника и пусть сидит и дальше молчит. А тут вон целых два клуба, партизанские войны, тут явно веселее и интереснее. Кьелл молчал, наверное, пару минут, я за это время продолжила свое изучение местных, и тут он решил высказаться, я не сразу и поняла к чему это он, а вот осознав, стало тепло на душе:

— Надеюсь, что когда-нибудь ты почувствуешь себя тут, как дома.

— Надеюсь, — дом, он нужен всем, без дома плохо, только дома мы расслабляемся и чувствуем себя в безопасности.

Хм, видимо отчий дом, не был 'моим домом', потому что там безопасно я себя чувствовала только в детстве, а лет с тринадцати перестала.

Еще минут пять ожидания и мыслительного процесса, и по залу проносится звон колокола.

Зал мгновенно затих, вот это дрессировка! Одним звонком и заставить такую толпу замолчать, такое бы в школы... На сцену вышел директор школы и теперь на фоне остальных мужчин, я заметила, что он в меньшей степени похож на воинов, чем на этих худых и бледных, видимо он ученый с уклоном в военное дело.

— Сегодня в школе имела место драка, поводом для которой послужили реплики, направленные на разъединение нашего народа и непринятие в наши ряды беженцев. — Очень корректно, не зря директором школы работает. — Все вы знаете, какое наказание идет за драку в пределах школы, но в этот раз у пострадавшего были серьёзные травмы и некоторые учителя, да и представители пострадавшего потребовали исключение из школы напавшего.

Почему мне кажется, что эти 'некоторые учителя' это никто иной как председатель женского клуба 'чистых' — Линда?

— Вепрь провел анализ драки и возможностей обоих участников правонарушения, расскажи результаты.

— Стоун в полном комплекте 43, на максимуме 15, очень хорошие результаты, как для возраста, так и его подготовки. Юнас в полном 26, на максимуме 7, что так же неплохо для его состояния, — мне эти цифры ничего не сказали, кроме того, что у Юнаса явно меньше, вот только хорошо это или плохо не понятно, но вот то, что зал загомонил, говорили о том, что тут что-то не чисто.

— Что значат цифры? — не утерпела и полезла с расспросами к Кьеллу.

— Первая означает время боя в полном боевом облачении и с настоящим противником, вторая цифра — это время боя, когда противник уходит на максимальную скорость. Юнас не мог избить парня, у того показатели почти в два раза выше, — вот это уже понятно и интересно.

Глянула на Юнаса, огорчен, вот мальчишки...

— Юнас, он старше тебя и сильнее, но пройдет немного времени, и ты станешь лучше его, потому что ты будешь стараться. А сейчас твои результаты — это хорошая защита, — попыталась успокоить мальчишку, а то еще будет переживать из-за этих цифр.

— Обидно я дрался изо всех сил и думал, что честно победил, но нет...

Я пожала ему руку и вернулась к обсуждению, на котором уже пришли к выводу, что пострадавший дрался не в полную силу, а значит увечья это не вина Юнаса, а значит оба остаются в школе, но идут на дополнительные уроки по физической подготовке. Вот такое странное наказание за драку бесконечное обучение этой самой драке и ее репетирование изо дня в день, все в стиле этих великанов-воинов.

— Теперь что касается оскорблений в адрес не норманн, сегодня после совета подопечные Кьелла пройдут обряд вступления в народ норманн, и я думаю, после этого больше не будет никаких конфликтов. Но Стоуну придётся извиниться перед всеми, кого он оскорбил своими высказываниями.

Все дружно загомонили, подтверждая, что, мол, отличное решение, а теперь все по домам. Я в шоке, то есть они считают, что на этом все и должно закончиться? Серьезно?

14

— Я хочу знать причину, по которой Стоун решил оскорбить мою семью, — фиг с ним, сейчас слово 'семья' более гармонично вписывается, да и сказала быстрее чем подумала, а вот на Кьелла смотреть не буду, возможно, никогда, потому что боковым зрением вижу шок на его лице.

Сказала я это очень громко и четко, хорошая акустика, меня услышали все, а те, кто не услышал, их пнули, и они переспросили, в общем, теперь все знают, чего это я вскочила и что-то хочу.

— Какая в этом необходимость? — еще только начал говорить директор, а я перебила, не вежливо, но действенно.

— Если это произошло раз, может повториться еще раз, это первое, а второе, возможно, проблема намного серьезнее, и стоит узнать о ней сейчас, — народ переглядывается, обсуждает, а директор молодец.

— Это ваше право, и если вам мало того, что вы сегодня услышали и узнали тут, тогда мы послушаем всех участников, — я кивнула, соглашаясь и села обратно, сзади какой-то мужчина тяжело вздохнул и тихо пробурчал:

— А ведь могли уже закончить, но вам лишь бы поговорить, — рядом сидящая женщина шикнула на него и предложила, что это его ребенка обидели, что тогда.

Первым ожидаемо вызвали Юнаса и заставили пересказать полностью весь день, при этом тетка-извращенка (просто не знаю, как ее зовут), спросила, правда ли то, что я его опекун, и какие у нас отношения. Юнас, который все это время держал руку на камне истины, спокойно ответил на все вопросы, вот только был при этом бледный и с испариной на лице.

Еще минут десять расспросов обо всем, вплоть до того, что я готовлю им есть (это какой-то бред?), ребенку разрешили убрать руку с камня и идти к семье. Юнас шел покачиваясь, а я старалась удержать себя в руках, чтобы не кинуться его подхватить, останавливал Кьелл, который тихо всю дорогу Юнаса мне шептал:

— Он мужчина, воин, он сам дойдет до нас, не позорь его, женщина, ему будет слишком больно и тяжело потом, — и я сидела, молчала, кусала губы, и ждала, когда уже будет можно посадит мальчика на лавку, — слишком долго расспрашивали, камень вытянул всю энергию.

Я чуть не взвыла, у них тут еще и камень — вампир нераскрошенный! Вот он, наконец, дошел до нас и просто упал на эту лавку без сил.

— Ты как? — Кьелл задал вопрос быстрее меня.

— Подчистую.

— Придем домой, поешь хорошо и поспишь подольше.

— Угу, — буркнул Юнас, а Кьелл невзначай подвинул мальчишку ближе к себе, тем самым дав ему возможность хоть чуть-чуть опереться.

— Давай парней заберу, пусть подышат воздухом, а то что-то Юнасу совсем досталось, — Вепрь подкрался незаметно и также незаметно после кивка Кьелла увел Дани и Юнаса подышать и что-то перекусить, это уже мужчина самим мальчишкам сказал, уводя, а я услышала.

Я же понимала, что бессильна, что спровоцировала состояние ребенка своим упрямством и что гадкая баба, науськанная Линдой (видела, как та к ней подходила, пока Юнас шел к камню), все это сделала специально. Раз так, сейчас ты у меня получишь.

Бывают такие ситуации в жизни, что ты говоришь какие-то слова наобум, без доказательств, да и знания, просто, как будто интуиция шепчет, и впоследствии оказывается, что это правда. Вот так и у меня это было, я сидела, слушала ответы Стоуна на вопросы директора, какие-то односложные и очень обтекаемые и понимала, что закипаю. Пелена перед глазами и в ушах удары сердца, и вот я стою и спокойно (как это возможно???) задаю вопросы, странные вопросы, которые приводят весь зал в шок, особенно, когда парень врет, и его руку резко окутывает пламя, от которого он кричит. Пламя спадает, у него на руке ожоги, но рука по-прежнему на камне, а я продолжаю задавать свои вопросы, вынуждая его говорить правду.

Не знаю, такое невозможно, но мне показалось, что в меня кто-то вселился, и я была безэмоциональным существом, которое жаждало только одного, добиться истины.

После ответов парня, к камню вызвали всю ту же тетку-извращенку, при этом Линда и все женщины больше всех кричали, что женщин к камню не вызывают, что это неправильно, вот тут наверно все и закончилось бы, но встал Кьелл и пользуясь своим положением потребовал разбирательства, слишком серьезными оказались ответы парня.

Когда мы выслушали ответы, зал взорвался. Такого еще не было, несовершеннолетний парень состоял в отношениях с подопечной своего отца, Жанной (мысленно окрестила ее в Жабу не зря, имя подходящее). Отец сидел бледный, конечно, вдвоем с сыном бабу делили, это тебе не просто так, меня почему-то пробивало на смех, и я старалась, держалась, как могла.

А потом мерзкая Линда, потребовала, чтобы и я предстала перед камнем, вдруг не зря я такие вопросы задаю, и сама занимаюсь тем же (волосы твои белобрысые проредить надо). Кьелл, до этого задававший вопросы, повернулся ко мне и одним взглядом видимо хотел что-то спросить, даже не знаю, что 'не извращенка ли я часом?' или что-то в этом духе, наверное, иначе зачем вообще так смотреть. Я спокойно встала, подошла к камню. Положила руку на него и без вопросов рассказала, как оказалась здесь, что решила стать опекуном не специально, но что не грамма не жалею об этом. Что Юнас мне ребёнок и ничего более, и что, если надо я заберу своих детей и уйду отсюда, раз тут радеют только за чистоту крови.

— Дети вашего народа остаются на улице, и все закрывают на это глаза, а та, которая должна была заменить ему мать, просто выставила его за дверь. Что у вас тут творится, что за женщина такое может сделать, и куда вы все смотрите? Каждый делает свою работу и не хочет увидеть, что творится вокруг? Думаете, это вас не касается, ошибаетесь, народ может выжить, только если заботится о своем будущем, о детях! — в зале была оглушительная тишина.

Вот это меня занесло, но ничего не могла с собой поделать, видимо, в душе я бунтарь. Это как принцип домино, я запустила реакцию, и вот она, как снежный ком, набирает обороты. Встала Ингрид и менторским тоном перечислила все случаи, когда выгоняли детей из дома, и их оказалось шесть! При этом Ингрид, четко назвала тех, кто в этом виновен.

— Молодец, девка, навела тут шороху, расшерудила это осиное гнездо, а то смотри, ходят павами, решили, что могут судьбы вершить, а эти падкие на ласку и глаза закрывают, что змеи их опутывают, — я обернулась на голос, а сбоку от того места, где я стояла сидела старая женщина, первая в таком возрасте, которую я здесь увидела, — толи еще будет! — обронив это она медленно встала и вышла из зала, и на нее даже никто внимания не обратил.

— Проанализировав все случаи, мы заметили закономерность, были изгнаны из дома те дети, у кого матери были из местных королевств, а после их смерти в дома пришли женщины норманки или же норманки во втором поколении.

Ингрид просто зверь, они успели собрать информацию, проанализировать ее, да ей полководцем быть надо.

— Это нелепое совпадение, — Линда встала напротив Ингрид, и по всей ее позе было видно, что она хочет в волосы вцепиться.

— И все они были из клуба 'чистых'. Не находите это странным? — влезла я со своими пятью копейками, надеюсь, что моя гипотеза верна.

— И ты, как председатель, не могла об этом не знать! — по-моему, сейчас будет переворот.

— Я не знала! — вот ты себя в ловушку и загнала, и по блеску глаз Ингрид понятно, что та в диком восторге, и сейчас эту самую ловушку и захлопнет.

— Какой же ты тогда руководитель клуба, если твои подруги такое вытворяют, а ты и не в курсе?

— Гадина, — сквозь зубы выплюнула оскорбление Линда, — я разберусь с ними!

— Нет, с ними разберемся мы, — Кьелл был мрачнее тучи и, по-моему, в зале на пару градусов стала ниже температура.

На сцену вышел огромный мужик (не новость, но этот совсем большой, он еще в начале нас расспрашивал).

— Придя в этот мир, мы защищали наш дом, старались организовать все так, чтобы тут было удобно жить, чтобы здесь рождались наши дети. Мы доверили вам заботу о них, обо всех детях, быт. А что вы? Вы забыли, что у многих здесь нет родителей, что многие сироты, мы оберегаем вас, поскольку вы наше сокровище, вы те, кто не даст нашему народу исчезнуть. А вы повели себя, как бабы, и вам больше нет доверия! — в зале пронесся дружный ах.

Мамочки что сейчас будет.

— Отныне, вы все должны предоставить список дел, которые вы выполняете, вне вашего дома, вы все обязаны отработать минимум два часа на общественных делах. Любое нарушение наших с вами законов повлечет за собой суровое наказание! Всех детей вернуть в семьи, за этим будем строго следить!

— Нет! — надо руку с этого камня убрать, а то стою как прикованная, чего это они все на меня уставились.

— Что нет? — прорычал этот огромный.

— Своего ребенка не отдам!

— Он не твой, женщина!

— Он мой, а попытаешься забрать, глаза выцарапываю! — он аж отшатнулся в диком ужасе, и при этом все посмотрели на мою руку, а она что, так же на камне и даже не пылает, а это они в шоке, что я не вру и таки глаза выцарапываю, и чего так удивляться?

— Она официально опекун, — Кьелл смотрел на меня, как дикое и неизведанное существо, а я стою, лицо кирпичом, при этом колени трясутся, чего это меня так накрывает?

— Что касается других детей и их случаев, то я прошу сначала разобраться и проверить, что детям будет комфортно дома, чтобы не сделать этим насильным возвращением хуже им.

— Это здравое предложение, мы с соратницами, — серьезно Ингрид так и сказала 'с соратницами', — проверим все дома, поговорим с детьми и, если окажется, что домой их лучше не возращать, тогда детей пристроят в другие семьи, — великан посмотрел на Ингрид с каким-то странным интересом, после взглянул на мужчин, а те кивнули в знак согласия.

— Так и будет.

— Спасибо, — Ингрид величественно кивнула, а после легкий кивок и все те женщины, что до этого стояли 'прикрывая ее спину' и выражая поддержку сели обратно, по своим местам.

— На этом совет окончен! — народ начал расходиться, продолжая обсуждать новости.

— Кхм, а как этот камень отцепить, а то мы с ним уже сроднились? — осторожно спросила, пытаясь при этом отодрать свою руку от булыжника, не тут-то было.

— Ой! — я прям вся напряглась, услышав такое от здорового мужика, особенно когда он руками всплеснул, — разбирательство окончено, — строгим тоном проговорил он и ничего.

Я на мужика смотрю он на камень, потом на меня и так удивленно, практически обиженно, сломалось...

— Голосовая команда не сработала, может его погладить надо? — это нервное.

Подошел Кьелл, также проговорил слова, что все закончено все свободны и всякие камни могут отпустить жертву и спать спокойно, но не тут-то было, вокруг нас с камнем уже толпа, дышать нечем. Совещаются реплики периодически кидают камню, а он, видимо, уснул потому что никак не реагирует.

— Миленький отпусти, пожалуйста, мне домой пора, еще обряд, а я и так устала, но ты не думай я еще приду, — на меня посмотрели, как на больную, причем заразную, но мне было все равно, потому что нехотя, но камень меня отпустил.

— Спасибо, — важно сообщила я и сделала шаг от него, толпа расступилась (заразная), и я, подойдя к Кьеллу, он с директором школы, до этого чуть поодаль совещался, тихонечко сказала, — я к детям, — он мне только кивнуть смог.

Вот так, провожаемая взглядами, я вышла из зала светов, а на улице нашла своих детей, которые ели мороженное и болтали с Вепрем, хорошая из него нянька, вон дети сияют.

* * *

— Я думал, Вепрь пошутил, сказав, что она животных приручила, и с ними разговаривает вежливо, — громко засмеялся мужчина.

— Какие шутки, — Кьелл взъерошил свой ирокез, пытаясь осознать, что только что мелкая человеческая женщина договорилась с камнем истины, до этого Трою, самому сильному воину обещала выцарапать глаза.

Мда, человеческая женщина — воины, три — ноль.

— Как хочешь, Ледяной, но ее отпускать нельзя, такое сокровище должно стать частью нашего народа, — Кьелл взглянул раздосадовано, и молча вышел.

— Зацепила она его, — директор школы тяжело вздохнул и также пошел на выход, тяжелый вечер.

* * *

— Это было нечто, Ингрид, ты молодец, как и вы все, девчонки, как вы всю информацию раздобыли? — оказывается, на пороге меня ждали девушки из клуба.

Девчонки переглянулись с заговорщицким видом и на полном серьезе рассказали мне, как они обошли все дома, напросившись в гости, как они посчитали всех детей, как сравнили родителей и место проживания каждого ребенка, задействовав местный реестр живых и мертвых. Проделали просто колоссальную работу и за такой короткий промежуток.

— Я как знала, что времени у нас в обрез, вот мы и постарались, правда, кроме всего этого, мы узнали много интересного, но обсуждение в клубе, — Ингрид шикнула на Мари, которая хотела рассказать все сейчас.

— Может, пока не в клубе собираться, а где-то в другом месте, чтобы можно было говорить свободно, а то что-то напрягают меня теперь эти 'чистые', — аккуратно предложила я, но девушки поняли все по-своему.

— Отлично, тогда у тебя. Детей решим, у кого оставим, Ледяной сам уйдет, у них сейчас работы много, решено! — эм-м-м, я бы и хотела сказать, что предложение было не совсем таким, но уже поздно, они согласились со своим же решением и разбежались по домам.

— Что они хотели? — Кьелл догнал меня через пару шагов.

— Сообщили, что у нас будет встреча у тебя дома, и тебя там быть не должно, — грустно проговорила искоса, поглядывая на него.

— Хорошо, — какой покладистый мужчина, и главное, он абсолютно спокоен. — Сейчас домой, а через пару часов обряд. Юнас ты как?

— Уже хорошо, — бодро ответил мальчишка, заглотив последний кусок мороженого, Дани хотел повторить, но Юнас не дал, — осторожнее может горло заболеть, — я постаралась скрыть улыбку, не смогла.

— Спасибо, — это уже Вепрю, а нам. — Пойдемте, — так и хотелось громко и четко ответить: "Есть, генерал!"

15

Дома нас встретили тишина и статуя змеи. Передернулась. Жуть какая, ни один вор не полезет. С дивана на меня подняла голову 'киса', а возле входа сидел 'шарик' Дани. Знаете, что жутко? Они сидели в гробовой тишине, не издавая ни звука, аж мороз по коже.

— Идите отдыхать, лучше поспите, я разбужу, когда нужно будет идти на обряд, — Кьелл, сказав это, заставил зверье отправиться на улицу. Проходя мимо меня, 'киса' боднула, я же погладила ее по голове.

'Шарик' тот вообще облизал Дани с восторгом, даже чуть попискивая, ну а змеюка осталась на месте. За Кьеллом закрылась дверь, а я хотела пострадать, еще идти на обряд, мне совета и знакомства с камнем хватило за глаза, боюсь даже представить, что ждет на обряде.

— Ребята все в свои комнаты отдыхаем, набираемся сил, — очень хотелось сказать 'переходим на военный режим', но смолчала, зато сын нет.

— Готовимся к неизбежному, запасаемся продовольствием и терпением, — продекламировал он с умным видом, после чего помчался на кухню, видимо, за тем самым продовольствием. Юнас от младшего не отставал, вот что значит молодые растущие организмы.

— Руки помойте, — крикнула вдогонку, после сама сходила, умылась и пошла наверх, раз 'генерал ледышка' утверждает, что надо отдохнуть, то я боюсь представить нагрузку.

К своему собственному удивлению, уснула я, стоило мне лечь на неразобранную кровать, так, только плед накинула и все, провалилась в сон. Сон был какой-то муторный, не помню, что конкретно снилось, но явно что-то неприятное, а потом в один момент плохой сон ушел, осталось только тепло и ощущение покоя.

Разбудило меня шипение, такое угрожающее и направленное не на меня, что стало понятно впоследствии, а потом я услышала не менее яркое шипение в ответ, вот только в последнем шипении были различимы слова:

— Ты что здесь делаешь? Уполз, быстро! — мозг еще анализировал, почему надо мной кто-то шипит, почему 'уполз', а тело среагировало быстрее. Я подскочила на кровати как ошпаренная, по-моему, я буду заикаться. Я вообще в этом городе великанов и диких баб стану заикой с дергающимся глазом, но при этом крайне вежливой во избежание.

— Хелли, ты спи-спи, все хорошо, — так и знайте, если суровый мужик, воин, который одним взглядом замораживает всех вокруг и эмоции выражает слегка приподнятой бровью, начинает сюсюкать и говорить, как с умственно отсталой, при этом утверждая, что все хорошо, не верьте! Все не хорошо, все очень плохо. Крайне плохо, плохо на грани катастрофы. Я медленно опустила взгляд на кровать и поняла, не на грани катастрофы, она, эта самая катастрофа произошла, и есть жертвы, я!

У меня на кровати в ногах свернулась огромная змея-переросток, и до этого, я так понимаю, мирно там спала, потом пришел воин и решил ее согнать, она, змея была против, а вот я сейчас потеряю сознание, вот прямо сейчас еще мгновение. Нет, сознание отказывается теряться, мозг решил, если прикинутся мертвой, могут и сожрать, и теперь бдит.

— К-к-к-к, — имя-то какое сложное.

— Не переживай, он тебе ничего не сделает, — серьезно, вот правда этот мужик думает, что такая фраза успокаивает, я даже дрожать перестала и на него с удивлением посмотрела, — он решил погреться, видимо, почувствовал твои эмоции и приполз сюда, — то есть этот змей-переросток еще и эмоции чует, — ко мне побоялся лезть, знает, что за такое будет, а твой запах запомнил, — то есть он меня еще там унюхал и теперь пришел жрать? — Ты главное, не кричи, — я мать маленького ребенка, даже когда мне крайне страшно, не ору, чтобы не напугать его, я молча испытываю шок!

— Уббббери его, — зуб на зуб не попадал, мне казалось, что от моего дрожания вся кровать ходуном ходит, змей повернул свой жуткую голову на меня и посмотрел укоризненно, я аж опешила.

— Быстро! — в голосе великана послышался рык, и змей медленно сполз с моей кровати и соответственно с моих ног, которые до этого он обнимал собой, бррр. Ощущение не просто ужасное, а жуткое до дрожи!

Змей, все так же всем своим видом выражая обиду (как змеюка может выражать эмоции? Убейте меня, куда я попала!), нагло выполз из моей комнаты, на прощанье задев дверь хвостом, и она громко стукнулась о стену, наглый.

— Хелли, ты как? — Кьелл так и не сдвинулся с места, и вид имел независимо суровый, но голос был мягче, по крайней мере со змеюкой он страшно говорил, а со мной нормально или это я уже определяю оттенки мягкости в его ледяном тоне.

— А ты как думаешь? — я старалась говорить тихо, но из-за стучащих зубов и нервного напряжения голос скакал от шипения до легко визга.

Тяжелый вздох был мне ответом, а потом он решил меня успокоить:

— Знаешь, любая другая женщина в этом поселке уже была бы без чувств, а после устроила настоящую истерику и потребовала бы уничтожить животных, — он замер, смотря на меня выжидательно. Я поерзала. Это он что думает, я сейчас упаду, так нет, не стану, истерика, ну, может, она у меня и есть, но тихая, вот трясет это да, как будто замерзла, так что еще?

— Ты думаешь, я сейчас буду требовать убить животное? — в полном шоке переспросила я после того, как пауза неприлично затягивалась, а он молчал. Я съязвила, — а из шкуры сделать мне сапоги и ремень? — это нервное, не обращайте внимания. Мужчина сурово (как удивительно) поджал губы, и его молчание красноречивее любых слов показало, что именно он думает, — Это живое существо, как можно потребовать его убить? — теперь я сердилась, и мне жалко зверушек стало. Хелли, ты больная, — но, если он сунется к моим детям, напугает их или поранит, я его сама на ремень порежу! — мне показалось, что я услышала шуршание в коридоре, но это вряд ли.

— Какую ты хочешь компенсацию? — поняла, мы говорим на разных языках, я на нормальном и общедоступном, а он на ледяно-великанском-сугубо-мужицком!

Это, наверное, ночь меня натолкнула на философские измышления и научный интерес.

— Кьелл, другая женщина бы потребовала компенсацию? — кивает. — А какую?

— Начиная с укрощений, а заканчивая, на что фантазии хватит, — спокойно объяснил он.

— А если у мужчины нет возможности так компенсировать, что тогда?

— Богатство народа можно использовать, но потом придется отработать и вряд ли быстро.

— То есть ваши женщины, зная, что их капризы могут стоить дорого, и я имею ввиду не только деньги, но и время, и силы мужчин, все равно этого требуют? — он как-то медленно кивнул.

— Больные, — я упала на подушку и посмотрела в потолок, — причем как женщины-эгоистки, так и мужики. Что за политика такая во всем потакать и снимать с себя ответственность?

— Мужчина несет ответственность за все! — сейчас наверно я должна была дрожать от его тона, но я просто дрожу, так что фиг ему.

— Тогда почему наказали только женщин, за то, что они поспособствовали уходу детей из дома? — он молчал, я даже глаза чуть скосила, стоит посреди комнаты как неприкаянный.

— Наказание мужчин не обсуждали, их наказание будет суровое, — как все вы, хотела брякнуть, но промолчала, — я понимаю, тебе тяжело нас понять и наши законы, да и мы иногда не понимаем всего, ведь во время войны все изменилось, а здесь только усугубляется. Я рад, что ты не промолчала на совете и что подняла все эти вопросы при всех, я собирался это обсудить не на всеобщем совете, но так даже лучше.

— Угу, передовик, — настроение после эмоционального скачка почему-то стало паршивым, — а ты зачем приходил, из-за змеюки или..? — что или, не придумала, но его настойчивое посещение моей спальни наталкивает на странные мысли.

— Пора вставать, через полчаса обряд, пришел будить, а тут этот...

— Хорошо, встаю. Детей будить?

— Да, нужен только Дани, но Юнас хотел посмотреть, хотя лучше бы отдохнул и сил набрался, — мужчина развернулся чтобы уйти, но остановился, — а ты не почувствовала упадка сил после общения с камнем истины?

— После камня нет, а вот после ваших баб еще как. Может, они энергию сосут?

— Вряд ли, но я понаблюдаю внимательнее, — мне почудилось, или он улыбался, когда это говорил.

— Наблюдатель... — тихо шепнула, когда он уже ушел и медленно встала с постели, мышкой прошмыгнула, закрыла дверь и впервые задумалась о щеколде, но пришлось эту мысль прогнать, вдруг Дани ночью испугается или будет меня искать.

Поскольку этот неведомый обряд я себе никак представить не могла, и соответственно решить, что именно мне стоить надеть тоже, но пошла по принципу, пусть будет удобно. Уже одевшись, собралась идти будить сына, но услышала стук в дверь (вежливый какой, хотя один раз еще не вежливый).

— Я принес одежду для обряда тебе и Дани, у Юнаса есть, ты не откажешь мне? — мне, если честно, все равно. Нет, когда-то, в другой жизни мать мне строго-настрого наказывала не принимать подарки у мужчин, тем самым выдавая им авансы, что можно носить только купленную самой или родителями одежду. Но, я уже ношу одежду, которую он принес, и, наверное, я растеряла весь свой аристократический шарм и взгляд на жизнь.

— Да, — что еще сказать, — спасибо.

— Ты все время благодаришь... — вот что это значит? Он развернулся и ушел, а я задумалась над устройством этого общества, тут что, слова благодарности не в обиходе?

Вещи, которые предполагались для обряда, были очень красивые и специфические. Во-первых, они были белые! А у нас в белом только невесты ходят, я надеюсь, это не из той же степи? При ближайшем рассмотрении поняла, что вещи не чисто белые, они полностью расшиты серебряными нитями, с морозным орнаментом, красиво так. Провела пальчиком по вышивке, такое ощущение, как будто коснулась морозного орнамента на стекле, чуть морозит палец. Или самовнушение, или реальность, надеюсь, не замерзну в этом наряде. Второе, что меня поразило, это фасон, это были брюки, поверх которых надевалось длинное платье с разрезами с двух сторон почти до бедра, у нас такое не носят. И я сомневалась, стоит ли мне такое надевать, а потом какое-то шальное настроение (стресс так выходит), да и какая женщина устоит примерить что-то новое и необычное? В общем, надела я всю эту красоту на себя вместе с белыми сапожками из тонкой кожи (надеюсь, не из змея). Я красивая, нет я и так не уродина, но вещи все-таки иногда решают очень многое. И сейчас, смотрясь в зеркало, я себе очень нравилась, тонкое платье из мягкой, но очень теплой ткани с изящной вышивкой, которая струится по подолу, рукавам и вороту платья. Небольшой вырез, облегающие брючки и сапожки, нет, не сниму, мое!

Для Дани одежда была такого же типа, но у него были брючки и колет, так же белого цвета с морозной вышивкой. На колете одна сторона вся была вышита, смотрелось очень красиво. Взяла вещи и понесла сыну, пусть наденет такую красивую одежду, до этого у меня ни разу не выпала возможность купить ему такие вещи, да и эти не купила.

Ребенок проснулся на удивление легко, оказывается, ему Юнас все рассказал, и он очень хочет посмотреть обряд, переодеться, умыться, пять минут, и мы готовы. Юнаса я тоже пошла будить, но он уже встал, его Кьелл разбудил. Нарядной белой толпой мы спустились вниз, где Кьелл нас уже ждал. Знаете, иногда бывает, хватит одного взгляда мужчины, чтобы понять, что вы сегодня прекрасны. Сейчас именно тот случай, мужчина не сказал мне ни единого комплимента, не подал руку, ничего такого, что было в прошлой жизни, но он так посмотрел, что румянец предательски окрасил щеки.

— Нам пора, — вот и все его слова, очень разговорчивый мужик.

— Кьелл, а из чего сделаны эти сапоги? — правда, интересно, очень мягкие и такие удобные, просто, если не очень дорого, попрошу купить не белые, чтобы не маркие были.

— Из змея, — вот и зачем ты, Хелли, спрашивала, оно тебе было надо? Будучи немного не в себе, я тихонько шепнула:

— Так быстро, я думала на ремень... — мужчина повернулся, смерил меня странным взглядом и решил поделиться информацией, благодетель мой.

— Это кожа змей, которую они сбрасывают, так что никого я не убил, чтобы принести тебе такие сапоги.

— Спасибо, — пискнула я.

— За то, что не убил? — издевается, вот точно вам говорю!

— За то, что принёс мне их, и за то, что рассказал, из чего их делают, — рассердилась на него, поэтому пищать перестала и даже выпрямилась, чтобы внушительнее быть. Хотела еще вперед пойти, но благоразумие победило, я ведь не знаю, куда идти, где это священное, тайне место.

Обряд, как вы думаете, где проводился? Правильно, на площадке. Со священностью и тайностью я, видимо, перегнула, я так понимаю это место встречи и его изменить нельзя. Все население городка (так и не смогла определиться, как называть то место, где мы живем) сейчас стояло на площади, причем, не абы как, а четко структурированно. Напротив каждого сектора стояли его жители, в виде пирамиды. Впереди один, следом три и так количество увеличивалось. Мы прошли в самый перед 'зимнего' сектора, и Кьелл стал впереди, а следом мы с Юнасом и Дани между нами.

В полной тишине мы простояли минут пять, очень странное ощущение: толпа народа, но все молчат, не шевелятся. Я как-то ушла в свои мысли, что пропустила начало действия. В какой-то момент Дани дернулся, я держала его за руку, поэтому в первую очередь повернулась к сыну, а уже увидев его ошарашенное лицо, посмотрела вперед.

От каждого сектора отделялись, не знаю, как назвать, призраки? Пусть будет так, так вот, эти самые призраки, как будто приходили откуда-то сзади и проходили между секторами выходя вперед. Я во все глаза рассматривала их, зажав свободной рукой рот, мамочки как страшно. В какой-то момент они перестали 'прибывать' и резко развернулись лицом каждый к своему сектору. Хорошо, что рот заткнула себе, иначе бы заорала, а так ничего, держусь. Если утром окажется, что я блондинка — еда, я пойду накручивать хвост змеюке и плевать ядом в Кьелла, у меня волосы на голове шевелятся от такого зрелища. А потом они еще решили поговорить, как будто мало напугали уже. Где мой обморок, что за дела, почему я перестала в него падать, неужели потеряла эту способность? Или все эти аристократки были правы, и в обморок падают только настоящие аристократки, ведь они ранимы и чувственны. Так вот, хочу быть ранимой и чувственной, потому что мне страшно, а глаза зажмурить почему-то не получается.

Потом появилась женщина, очень старая женщина (откуда появилась, не знаю, я на этих белесых и полу-прозрачных смотрела, глаз не отводя). Стоило ей заговорить, и я смогла на нее посмотреть, и каково же было мое удивление, когда я узнала ту, что видела возле камня истины в зале.

— Сегодня мы принимаем в ряды нашего народа двоих пришедших извне, свидетелями сего действия будут все жители и наши предки, — так это они тут засвидетельствуют наше вступление, блин, никого попроще в свидетели взять нельзя было? — Даниэль, выйди вперед, — малыш повернул голову ко мне, я в свою очередь, тоже смотрела на сына и очень не хотела отпускать его руку, страшно так. Но всю жизнь не удержишь, и вот он делает маленький шажок в направлении женщины, и я медленно отпускаю его руку, мне кажется, сердце разрывается на куски.

Сын прошел вперед, и эти 'предки' прозрачные отступили, пропуская его, когда они качнулись, я тоже дернулась, но Кьелл, который отступил к нам, легко удержал меня за локоть.

— Коснись, — женщина подсовывала моему сыну какую-то шкатулку, а я нервно притопывала ногой, просто сдвинуться не могу, Кьелл держит, а спокойно стоять тоже не получается.

Сын спокойно опустил обе руки в шкатулку (надеюсь там не гремучие змеи, скорпионы, пауки, ножи, яд и еще миллион опасных вещей, которые придумал мой паникующий мозг матери) и вытащил оттуда круглый прозрачный шар. Я тихонько выдохнула, пока этот шарик не начал светиться (я точно тут стану седой, дергающейся, невротичной, не падающей в обмороки бабой), свечение становилось все ярче, пока луч не выстрелил четко в направление сектора 'весна'. Женщина-старушка до этого стояла, как будто с трудом, резво рванула вдоль луча и пробившись сквозь толпу, которая даже не шелохнулась, подбежала к мужчине. Пару раз его обошла, чтобы проверить, что на нем луч свое путешествие закончил, просто до этого он как будто пронизывал тех, кто мешал и был не интересен ему. А после громко сообщила:

— Даниэль признан полноправным норманном, ведь рожден он был от норманна из семьи Ульфа, — толпа дружно ахнула, а на меня очень выразительно посмотрел Кьелл и почему-то отпустил мой локоть, женщина бегом вернулась к Дани и шепнула ему пару слов.

Сын прижал к себе шарик и закрыл глаза, несколько секунд ничего не происходило, а после шар стал поглощать в себя свет, чтобы через секунд пятнадцать, засиять ярко-зеленным светом. Сначала зелень была такая бледная, с каждым ударом сердца становилась все ярче и ярче.

— Даниэль творец! — это все, что смогла сказать очень обалдевшая женщина, а после помчалась ко мне. Захотелось спрятаться за спину Кьелла, но он, как назло, стоял рядом.

— Даниэль с матерью могут перейти под защиту и опеку семьи, — выговорила она это, стоя передо мной.

Я очень медленно соображала, пытаясь осознать, что у Дани есть родственники по отцу, и они живут тут, что он загадочный творец, которые уже несколько поколений не рождались, а потом до меня дошло, нас вроде как переселяют меня и Дани. А оно мне надо? Я только быт наладила более-менее, у меня тут Юнас, живность (чтоб ее, ответственность эту) и Кьелл... Последний мне зачем, не знаю, но в хозяйстве пригодиться, я хомяк запасливый, так что ни-ни делиться.

— Спасибо, но мы не принимаем это предложение, а останемся жить в доме Кьелла Ледяного, — видимо услышать слова от кого-то никто не ожидал, поскольку кроме все той же разговорчивой старухи все молчали, но я молчать не стала. На меня посмотрели все, абсолютно, даже эти прозрачные, от взгляда которых было очень страшно, но я гордо задирала нос выше и старалась выглядеть уверенно (на деле видимо похожая на воробья, прыгающего перед ястребами).

— Хелена, теперь твоя очередь стать одной из нас, — почему для меня это прозвучало как-то устрашающее? Бабка резко схватила меня за руку и совсем не со старческой беспомощностью потащила вперед, где, забрав шар у Дани, всучила его мне, велев подумать о семье. Я сердито зыркнула на бабку, но все требования выполнила, закрыла глаза, подумала о семье, а услышав вздох восторга от сына, медленно открыла глаза.

Я, как и прежде, стояла в центре площади в окружении призраков (которые уже не так пугали, отвлеклась, видимо) и толпы норманн, от моего шара расходились тонкие лучики, один окутал Дани (именно окутал, а не коснулся), второй обвил за руку Юнаса, а третий робко коснулся плеча Кьелла. На последнего я стояла и смотрела, а он на свое плечо смотрел, потом медленно повернул голову ко мне и уперся своими нереальными глазами.

— Ты не мать этому ребенку! — прозвучали набатом слова старухи, и я, дернувшись, повернулась к ней, судорожно пытаясь что-то придумать. — Не бойся, сейчас меня слышишь только ты, и я жду правду, как и они, — кивок на призраков, которые подошли ближе и окружили плотным кольцом.

16

— Ты не рожала!

— Вот это поворот, как такое возможно? — почему я не визжу на реплику одного из призраков, которые, оказывается, умеют говорить, и толпятся вокруг, все просто я сержусь, причем, прям чувствуя, как закипаю.

— Я его мать! — очень хочется орать, схватить ребенка и мчатся отсюда куда подальше.

— Девочка, ты даже мужчину ни разу не познала, а лепишь мне про материнство, откуда у тебя ЭТОТ ребенок! Он слишком важен для нашего народа...

— Как же тогда она мамой может быть, ведь там же, ну... — призрак разговорчивого и, видимо, не особо соображающего здоровяка, бесил просто невероятно и видимо не меня одну.

— Как был при жизни дураком, так и смерть тебя не исправила! — сердито рыкнула на этого бабка и опять повернулась ко мне, а со стороны призраков послышался звук подзатыльника, и уже женский голос выдал:

— Мы не говорим при живых, тем более она еще не одна из нас, ты что, правила запомнить не можешь, пустая твоя прозрачная башка! — я прямо зауважала эту мертвую женщину, вон как мужик сконфузился.

— Это ничего не меняет! Я мать Дани, и не смей мне угрожать или запугивать. Это мой ребенок и точка! — может, мертвая женщина еще хотела повоспитывать разговорчивого, но мне не до того, чтобы их выслушивать.

Бабка смотрела на меня, не мигая, только прищуривая глаза, я не оставалась в долгу и точно так же пялилась в ответ, не знаю сколько мы бы так простояли, но прервал нас все тот же женский голос:

— Я, конечно, не хочу мешать, Тиса, но она не в обмороке, она не боится тебя, и она мать этому ребенку, пусть и не по крови. Может, попросим ее рассказать нам всю историю, а не будем пытаться давить. Эта не струсит, эта может и 'глаза выцарапать', — от последней реплики я смутилась, они что, подслушивают?

— Да, вижу уже, еще в зале советов поняла, лиха беда начала, и мы с ней еще хлебнем, — как-то уже не злобно проворчала старушка, а я опешила, нормально вообще?

— Тиса, так и время уже подошло, возможно, это и есть выход, — про что они, я не поняла, поэтому хмурилась и переводила взгляд с живой на мертвую (может, здесь воздух другой, иначе почему же я реагирую не так, как привыкла. Или это я так сильно изменилась, а все меряю себя той, домашней девочкой, которая жила с родителями и бед не знала).

— Возможно, — старушка тяжело вздохнула и уже миролюбиво мне, — давай поговорим нормально, я знаю, ребенок от норманна, но ты об этом не знала, я вижу, ты не рожала его. Расскажи мне историю его рождения, я хочу успокоить родителей того, кто так и не вернулся, и не сказал им о ребенке.

Я не рассказывала этого никому и никогда, просто запретила раз и навсегда, но сейчас мне очень захотелось все рассказать, не знаю, то ли из-за усталости или они на меня чем-то воздействуют, но я начала свой рассказ.

Тогда я только сбежала от родителей и ненавистной судьбы, с минимумом денег, одежды, поменяла несколько городов, уходя от погони, и приехала в ваш городок. С трудом устроилась жить в коморке у одной ворчливой старухи, есть было нечего, мне казалось, я умру от голода, и в какие-то моменты даже проскакивали мысли вернуться домой, пусть будет, как решил отец. Останавливало меня то, что на обратную дорогу денег у меня нет, причем, совсем. В тот день ударил мороз. Из-за соседства с горами зима здесь всегда приходит рано и сразу морозно. Меня трясло от холода, шатало от голода, короче, полный разброд и шатание в организме, так получилось, что я подслушала мальчишек, которые обсуждали, что надо идти за дровами и хворостом, сегодня его хорошо купят. Волшебное слово 'купят' манило меня. Поэтому недолго думая, я отправилась в лес (в тот, через который мы с Дани убегали от барона). Хворост я собирала по принципу, мало не много, а точнее, хватала все, надеясь на выручку и возможность купить себе еду, а еще была мысль хворост отдать хозяйке как плату за жилье.

Я так увлеклась своими планами и желанием набрать побольше дров, что не заметила, как заблудилась. В лесу уже начало темнеть, а я дергалась, пытаясь понять, куда мне идти, вот только предатель снег застилал все следы. Мяуканье я услышала неожиданно, чуть левее себя, с перепугу собиралась мчаться в противоположную сторону, но этот жалобный звук повторился и, ругая себя, побрела на звук. Переползла через буерак и наткнулась на сверток, лежащий в корнях сваленного дерева. Поглядывая по сторонам, присела над свертком и отодвинула край, оттуда на меня смотрели маленькие глазки. Ребенок, новорожденный в лесу! Я в панике стала оглядываться, ведь где-то должна быть его мать, малыш заплакал так обиженно, что сердце разорвалось на части, осторожно взяла эту кроху, не зная, что делать дальше. Таких маленьких я никогда не видела, не то, что на руках не держала. Не далеко послышался шум, первым порывом было пойти на этот звук, вот только звук стали и выкрики команд, почему-то заставили меня идти не к ним, а, наоборот, от них. Потом я много раз анализировала эту ситуацию, почему поступила так, а не иначе. Наверное, это инстинкт дичи, если за тобой гоняться, надо убегать и прятаться.

Схватив ребенка, я вернулась туда, где бросила свой хворост, меркантильность во мне так и твердила, хворост бросать нельзя, это мой заработок. Вот только команда, которую я услышала, перевернула все:

— Девка была беременна, найти ребенка, за него заплатили отдельно, — кровь стучала в висках, мне казалось, что я очень громко дышу.

В момент опасности любой человек спрашивает себя, надо это ему или нет, пусть как такого вопроса нет, но секундное решение в любом случае есть. Вот и у меня была секунда, а после, я отпустила вязанку хвороста, которую до этого опять взяла, и припустила через лес бегом. Я не выбирала дороги, петляла как заяц и боялась одного — меня найдут.

Мне стыдно вспоминать про то, насколько я не сообразительная и в момент опасности идиотка, но это факт, не знаю, как получилось, что я заблудилась в трех соснах и бегала кругами, но в очередной свой забег я наткнулась на тело. Тело женщины, я наклонилась к ней, вдруг человеку плохо, но ей уже было все равно, просто сазу не заметила кровь на снегу под ней и безжизненный взгляд в небо. Помню, что заткнула себе рот варежкой и только мычала, такой страх я никогда в жизни не испытывала. Меня парализовал ужас, и до мозга дошло, что ее убили те, кто сейчас ищет ребенка, а значит и меня. Как убежала из леса не знаю, как прокралась мимо всадников тоже, наверное, это чудо, и почему повезло, и ребенок не заплакал и не привлек внимание. Он вообще благополучно заснул под мой бег с препятствиями.

Потом, когда отошла от шока, вспомнила, кровь на подоле ее платья, что женщина была без платка, и именно в ее платок был замотан ребенок, все это вспомнила в мельчащих деталях и проревела несколько часов к ряду. Осознавая, что женщина родила в лесу и, в надежде на спасение своего ребенка, попыталась увести преследователей за собой. Не знаю, кто ей помог, какая сила, ведь если здраво рассудить, надежда, что новорожденного найдут в лесу в кратчайшие сроки и он не замерзнет, просто ничтожна. Но я нашла и, наверное, эта же сила провела меня через лес и увела от преследователей. Я всегда думала, что так мать защищала даже после смерти своего ребенка, тихим незримым помощником. И уже дома в тепле (после морозного леса, дома казалось даже жарко), пеленая эту кроху я пообещала этой мертвой женщине, что не оставлю его и стану ему матерью.

Стоит ли говорить, что старуха, увидев у меня ребенка, начала орать, что я его нагуляла, и что не зря все куталась, скрывала живот и что она бы меня, такую гулящую никогда бы не пустила на порог. Но тут замяукал Дани, и она, продолжая сердиться и ворчать на меня, ушла, а после принесла молока для него. В ту ночь, уложив малыша спать, я пошла на кухню к хозяйке и впервые за все свои годы встала перед ней на колени (я аристократка в тот момент пресмыкалась перед ней), умоляя не выгонять и не обрекать на смерть, и помочь вырастить малыша. Она ругала и оскорбляла меня еще минут десять, все это время я продолжала стоять перед ней на коленях, понимая, уйду и пропаду, молока у меня по понятным причинам для ребенка нет, как и денег, чтобы его купить.

Мне разрешили жить, помогать по дому (на самом деле делать все, я стала прислугой) и за это бесплатно жить, потому что хозяйка добрейшей души человек. Так же она переговорила с соседками и подругами, и те разрешили убирать у них, платили мне гроши, но хоть что-то.

Я помню первый год жизни Дани как в тумане, покормила, уложила и бегу убирать, там работаю ровно два часа (я самая быстрая из всех прислуг, жизнь заставила, и самая качественная, у меня не было времени переделывать) и обратно домой, кормить ребенка. И так без конца, ночью убрать в доме хозяйки, поспать два три-часа, хорошо, когда четыре, и обратно все по кругу. Тяжело стало, когда он пополз, и я не могла оставлять его одного, тогда я сделала из тряпок себе длинный платок, которым приматывала его к себе и работала с ребёнком за спиной, развлекая малыша песнями, сказками или просто отрывками из учебников, которые изучала.

Каждый день я не уставала благодарить, что у меня очень хороший ребенок, он не устраивает скандалы, не ревет без повода и может потерпеть, он практически не болеет, зубы выросли так же без огромных жертв с моей стороны, пару дней на каждый зуб ребенок был капризный и все, опять золото.

Я никогда в жизни не пожалела, что тогда взяла этого малыша на руки и больше не отпустила, я понимаю, что не рожала его, но я сделала все, что делает настоящая мать.

— Поэтому-то, вопреки всему я его мать, и если когда-то он скажет, что я ему не настоящая мать, я буду знать, что сделала что-то не так, раз мой ребенок не понимает, что роднее его у меня никого нет, — я рассказала свою историю не прерываясь, мне не задали не единого вопроса, просто молча слушали.

Закончив, я посмотрела на сына, а после перевела взгляд на Тису, она была белая как мел:

— Прости меня девочка, ты ему мать, которую еще поискать нужно. Я передам в семью Ульфа, что ты не жена их сыну, и твое решение, не переходить к ним под защиту. Позволь дать тебе совет, расскажи все Ледяному, будь умной женщиной. Прекрати реветь! — я вздрогнула, нет, слезы, когда рассказывала, на глаза накатывали, но я не ревела, а только смахивала их, да и сейчас я была почти спокойна.

Посмотрела непонимающе на Тису, она смотрит не на меня, а все на того же разговорчивого здоровяка, который сотрясается от рыданий.

— Девочку жалко, — я беспомощно стала оглядываться вокруг.

— А мне, думаешь, не жалко? А им? Всем ее жалко, поэтому мы ей поможем, а не сырость разводить будем! Вы хранители родов, и признаете ли вы ее истинной норманкой, и подтверждаете, что она настоящая мать Даниэля?

— Да! — волосы таки стали дыбом, когда толпа приведений гудит единое да, которое, как оказалось, услышали все, как и начало вопроса, про 'истинную норманку'.

— Хранители приняли решение! — После этих слов, призраки стали уходить с площади, но в этот раз, проходя мимо живых, они чуть кивали или улыбались, я так понимаю своим родным, в ответ многие что-то тихо говорили, а потом украдкой вытирали слезы.

— Мы призываем их очень редко, только в исключительных случаях, как ваш с Дани, выяснить, к какому роду он относится, мы практически сразу поняли, что он норманн. А ты вообще исключение, ты не норманка по происхождению, ты не родила норманна, но сейчас твой статус как у тех, кто пришёл в эту Грань. Эта наша благодарность, что спасла и вырастила сына нашего народа, нашу надежду.

Он и моя надежда и опора, но что-то мне страшно за сына. Какие такие надежды они на него возлагают?

Мы с сыном за руку вернулись к Кьеллу, где Юнас тихо признался:

— Я думал, вы уже не вернетесь, а перейдете в дом к отцу Дани, под их опеку... — а не досказанное 'и бросите меня'.

— Если бы мы с Дани и решили перейти, то я сразу бы спросила тебя, пойдешь ли ты с нами, — я погладила руку своего второго сына и посмотрела на Кьелла, что-то степень его замороженности выросла градусов на двадцать.

Обряд закончился, все призванные ушли, и народ стал расходиться. Кьелл повернулся к нам, молча, глядя, как будто сквозь. Я, тяжело вздохнув, позвала:

— Пошлите домой, сил нет.

— Пойдем, — Дани взял меня за руку и потащил домой, приговаривая:

— Такие нервы, я аж проголодался, мама, может, перекусим?

— Кончено, Юнас, ты как, хочешь перекусить?

— Очень, — ребенок пристроился рядом, начал переговариваться с Дани.

— А ты, Кьелл, не откажешься перекусить? — я посмотрела через плечо на мужчину, который шел чуть отстав.

— Нет, — что, блин, нет?

— Нет, не откажешься или нет, никакой еды по ночам? — надо учить объясняться конкретней, он помолчал, а потом быстро догнал нас (ему для этого один шаг надо было сделать с такими-то длинными ногами).

— Возьмете с собой на перекус? — это он ребятам, те радостно ответили, что конечно в чем вопрос.

Иду и улыбаюсь, толпа моих голодных мужчин, которых я сейчас покормлю и отправлю спать, хорошее чувство, спокойствия.

17

Дома, накормив всех страждущих, пошла укладывать спать сына с мыслью, что потом вернусь на кухню и поговорю с Кьеллом. Как бы не так! Так, наверное, даже лучше, поскольку я смогла поговорить обо всем с сыном. Мы обсудили сегодняшнее событие, наш теперешний статус и место в обществе норманн. Единственное за что упрекнул меня сын, что я не сказала про то, кем был его отец, на что я, бледнея, сказала правду:

— Я не знала, кем он был, — для неискушенного ребенка это прозвучало нормально, а вот услышали бы меня кумушки, и ниже падать в их глазах мне было бы некуда.

Пыталась заставить себя сказать правду сыну, что не рожала его, но язык не поворачивался. Так промучившись чувством вины, вроде уже и пережила эти угрызения совести, но видимо не до конца. Спустилась вниз, но на кухне было тихо и чисто. Просто, когда уходила с сыном, который клевал носом за столом, оставалась грязная посуда, еда, которую нужно было убрать. Постояла в задумчивости на кухне и пошла опять наверх, возле двери Кьелла я простояла дольше, пытаясь убедить себя, что ничего не случится, если я войду в комнату к мужчине или вообще просто позову его. Но куда там, вбитые правила закостенели во мне, и я не смогла себя пересилить, оправдав свою трусость тем, что завтра с утра поговорим.

Под утро уже по традиции ко мне в комнату зашел Кьелл, чтобы сказать, что уходит, и сегодня его не ждать. Попыталась заговорить с ним, но он, ссылаясь на то, что спешит, сбежал. И это взрослый мужик?

Утром я была хмурая (нет, это не из-за одного великана), собрала детей и отправила в школу. Сегодня я не отводила их сама, а первым делом пошла кормить зверей, и как обещала, принесла им вкусняшки на выбор. По итогу очень им понравился пирог и бутерброды. Больше всех мне была рада 'киса' она ластилась и выдуривала ласку всеми доступными способами, даже один раз руку мою сцапала себе в пасть и пыталась притулить ее к своей груди, чтоб я ее почухала. Осознала я это не сразу. Изначально я, пытаясь не визжать от страха, всеми правдами и неправдами пыталась отобрать свою конечность обратно в единоличное пользование. Пришлось сдаться и усердно чесать грудь, за ушком этой огромной своенравной кошке, при этом я ругала ее и возмущалась, но тихенько и с добрыми интонациями. А это вредина щурила глаза и поглядывала хитро, подставляя все новые места для поглаживания. Вымогательница. Остальная живность не осталась в долгу и приползла на свою порцию ласки. Руки уже устали гладить всех, когда я в очередной раз перевела взгляд, чтобы погладить следующий меховой шарик, увидела змея, глядевшего на меня на расстоянии. И так жалко его стало, его вон никто не гладит и не любит, тьфу на эту жалостливость.

— Иди сюда, тоже поглажу, — буркнула недовольная, причем недовольство адресовано себе же.

Змей чуть поколебался (ага на хвосте раскачивался, упасть и не встать) и медленно пополз ко мне. Жуткая жуть. К вам ползет огромная змея, гипнотизируя взглядом. Я себя за это время раз двадцать успела отругать и пообещать кучу всего. Вот змей остановился в метре от меня, продолжая неотрывно смотреть своими огромными глазами. Была — не была, я всегда старалась с сыном придерживаться тактики — сказала, выполняй, не можешь выполнить, нечего было говорить. Вот и сейчас зажмурилась, и вытянула руку в его направлении, представляя ледяную кожу с мерзким налетом (не знаю, какие змеи на самом деле на ощупь, но в моей больной фантазии именно такие). В мою руку спустя секунд тридцать (устала стоять с закрытыми глазами, ожидание страшнее казни) ткнулось что-то горячее и чуть шершавое. Открыла глаза, собираясь отогнать кого-то из зверей, но у меня под рукой находилась голова змея. Он замер, и я не дышу, змей прикрыл глаза, а я как-то машинально погладила его по голове, он мгновенно высунул длинный раздвоенный язык и обхватил мое запястье. На вкус пробует, подлец. Он аккуратно потрогал мое запястье своим языком и спрятал его обратно (невкусная, видимо, будем надеяться). Вот так, поглаживая всех по очереди, я простояла минут пятнадцать (что примечательно, они не сорились, когда друг за другом подставляли головы). Стоять в тишине было как-то уныло, поэтому я стала рассказывать зверям все подряд, вот что вижу, то и пою. Про свою прошлую жизнь, что не знаю, кто я и кем мне быть (мама и домохозяйка — это понятно, а дальше все, это мой предел?). Что иногда не узнаю себя в зеркале — впалые щеки, синяки под глазами, от былой внешности и лоска не осталась и следа. С одной стороны, я не жалею, а с другой — любой женщине хочется чувствовать себя красивой и любимой. Так, Хелли, хватит раскисать, соберись.

— Все, мои хорошие, пойду я, надо кушать готовить, мужиков кормить, дом убрать, и кто еще знает, что делать, — я в очередной раз погладила всех по кругу, — но я приду еще, так что не скучайте.

Меня напоследок облизало все зверье, и я мокрая пошла домой. Дом (странно звучит, слишком быстро стала воспринимать это место своим домом, как бездомная собака, приютили — все, значит, дом), встретил меня тишиной. Долго хандрить и расхаживаться я не стала, быстро убрала, одновременно готовя обед и ужин. Часа через два, в дверь постучали, и все повторилось как вчера, меня вызывают в школу.

Бегом, идя в школу, я тихо закипала, если там опять обидели моих детей, выхватят уже учителя, а дома эти обормоты, что за жизнь — ни дня без драки, такими темпами я в школу как на работу буду ходить. Хммм, хорошая идея, возможно, если я буду работать в школе, то смогу пресекать это безобразие?

В школе, пройдя по знакомому маршруту, пришла в кабинет директора. В этот раз в кабинете был только директор, он же, встав из-за стола, поприветствовал меня как хорошую знакомую (это после обряда, выяснения обстоятельств, или я его просто пугаю, не знает чего от меня ждать в следующий раз?).

— Спасибо, что пришла, надеюсь, не отвлек? — я вот от такого начала очень напряглась. — Позвал тебя, чтобы обсудить дальнейшую жизнь и учебу Дани, — яснее пока не стало.

Поскольку в этот раз мне разрешили сесть (стул тут под стать великанам, так что я на нем как ребенок, сижу, не касаясь ногами пола, так и хочется ногами помотать, как в детстве).

— Как ты видишь его дальнейшую жизнь? — не в глаз, а в бровь.

— Поскольку я не понимаю, о чем вы, мне трудно что либо сейчас ответить, — я была растеряна.

— Он творец, — кратко и многозначно.

— И?

— Это обязанность, долг и работа! — много пафоса.

— Он ребенок, который только пошел в школу, его обязанность — учиться и расти, он должен хорошо кушать, а еще работать ребенком, веселиться, играть и проводить счастливое детство.

— А как же весь наш народ, ведь мы возлагаем на него огромные надежды, — очень хотелось в ответ на это заявление сказать 'ваши проблемы', но я смолчала, ожидая продолжения, — я выписал ряд семей, которые готовы принять Дани у себя, в каждой из этих семей ранее были творцы, — я ослышалась, или эта верзила директорская предлагает забрать у меня ребенка и отдать на воспитание, хотя нет, на передержку в другие семьи?

— С чего вы решили, что это позволю? — я с интересом смотрел на мужчину, нет, мне, правда, интересно, то ли тут так приято у женщин, то ли они конкретно меня не пойми за кого принимают.

— Ну как же, с творцом необходимо заниматься после школы, помогать ему развивать свои способности, а это не каждая мать может сделать, а уж мать человек — так тем более, — то есть все-таки это я не внушаю доверия.

Спокойно, Хелли, вспомни, чему тебя учили, и я сейчас не про учителей по общедоступным дисциплинам, я про тех учителей, которые учат жизни своим непосредственным примером.

— Чему именно необходимо учить Дани? — я была спокойна и мила, после моего вопроса директор сразу даже не смог ответить.

— Быть творцом! — просто отлично. Понятно? Мне вот ни капельки.

— А вы знаете, как быть творцом? Ведь у вас их давно нет.

— У нас есть хроники, — ага, значит, инструкция все-таки имеется.

— И вы эти инструкции выдадите семье какой-то, они почитают и по книжке будут учить моего сына. При этом ребенок, не поняв, почему его забрали от матери, может сильно испугаться или закрыться эмоционально, даже может быть, откажется что-либо делать и развиваться как творцу, — спокойно фантазировала я, — а все почему? А потому что вы не думаете совсем о нем как о ребенке, только как об объекте, который вам был так нужен, — я в упор посмотрела на мужчину, и он смутился, — давайте раз и навсегда закончим этот разговор и ваши глупые идеи забрать у меня детей. Не стоит меня проверять. Я же в свою очередь пойду вам навстречу и буду обучать Дани по вашим книгам.

Мужчина молчал, наверное, минуты три, методично барабаня пальцами по столешнице, я ему не мешала, продумывала варианты нашего ухода отсюда. Нет, я не тешила себя иллюзиями, что смогу убежать от них, если они начнут охоту, но это не значит, что я сдамся и не устрою им веселую жизнь.

— Это разумно, я выдам сейчас книги и расскажу все, что знаю сам о творцах, Дани должен ежедневно заниматься, в школе его будут ненавязчиво тестировать, чтобы понимать, когда методика обучения работает, когда нет, — я кивнула.

После чего директор встал, подошел к стеллажу, покопался там и выдал мне пластинки, заменяющие книги, и научил ими пользоваться. Оказывается, они очень удобные.

История про творцов была как сказка, они олицетворяют изменения и достижения для народа норманн. Если воины защищают, ученые развивают технологии, то творцы могут что-то невероятное. Животные, которые меня так поражают, дело рук творцов. Способность открыть проход между мирами, и самое главное, они надеются, что творец сможет вернуть на круги своя рождение девочек. Поскольку народ вроде и обезопасил себя тем, что у норманн рождаются именно норманны, но вот только с каждым поколением способности становятся слабее, а значит, все-таки происходит угасание крови. Неизвестно, сколько пройдет столетий, и вместо норманн будут обычные люди, с интересными предками. Бедный мой Дани, какая ответственность незримо на него легла.

За последующие три дня я прочитала все, что мне выдал директор, оценила это и постаралась выработать свою будущую стратегию. Все умные мысли в этих книгах сводились к тому, что ребенка не стоит подавлять, надо поощрять его любознательность и творческие порывы, а еще что не маловажно, ребенок должен быть счастлив (кто бы сомневался, так и с человеческими детьми хорошая тактика, чтобы ребёнок вырос самодостаточной и целостной личностью). Я все думала, как приступить к обучению, но помог сам Дани. В школе ему задали сделать какую-то поделку или рисунок, главное условие своими руками и без помощи старших.

Я развила бурную деятельность, пытаясь вдохновить и помочь сыну, но все мои старания не приносили никаких результатов. Даже паниковать немного начала, а потом мысленно дала себе подзатыльник и плюнула на все, наши отношения с сыном строились на доверии и дружбе. Поэтому я честно ему сказала:

— Нужна будет помощь, скажи, помогу, ты пока думай, а я твоими красками немного порисую, — сын был не против, поэтому мы все устроились на первом этаже и занялись своими делами.

Я рисовала, Дани что-то чертил, Юнас сидел рядом, постоянно косился на меня и тяжело вздыхал, прям замучил.

— Юнас, ты хочешь рисовать?

— Да.

-Так рисуй, — заразилась от них немногословностью.

— Не могу, — ребенок тяжело вздохнул, и я отложила кисточку и посмотрела на старшенького.

— Почему?

— Рисовать могут только творцы, — вот тебе раз.

— Я не творец, — вот тебе два, ребенок помолчал и выдал неуверенно.

— Ты мама творца.

— И что? Сама же я не творец. А кто разрисовал вашу школу? — второй камень в теорию, что творить могут только творцы.

— Кто?

— Понятия не имею, но вряд ли творцы, ведь сюда они не попали.

— Действительно, — он сидел, задумчиво глядя на мой рисунок, наверное, даже не видя его, — хочу попробовать.

— Давай, — я протянула ему чистый лист и карандаш.

— Что мне рисовать?

— Спросишь тоже! Что хочешь. Попробуй с простого, рисуй, что видишь, какие-то простые предметы, постепенно добавляя деталей. Вот, хотя бы этот стол.

Ребенок поерзал немного, но я уже вернулась к своему рисунку, искоса поглядывая на мальчика. Нет, я в курсе с чего начинается обучение живописи. Но он должен начать делать сам, а не выполнять четкие команды, он должен хотеть рисовать и не бояться этого дела. Я должна похвалить Юнаса, он очень старательный. И если сразу получалось не очень, но он постепенно увлекся и даже стало получаться, я же в свою очередь, когда он увлекся и расслабился, стала подсказывать, что дальше делать и что попробовать нарисовать. Как результат, я нарисовала свой пейзаж, вид на центральную площадь, а Юнас нарисовал много предметов, которые нас окружали, на практике пробуя рисовать свет, тень и все полутени.

— У тебя отлично получилось, — Дани отвлёкся от своей работы и сейчас стоял возле старшего, с интересом рассматривая его рисунки, — тебе бы еще рисовать, что представляешь, и вообще будет здорово.

— Как можно рисовать, что не видишь, а представляешь? — Юнас даже засмеялся, по его мнению, нелепице, которую сказал Дани.

— Ну как, ты же что-то представляешь, фантазируешь. Мама, когда сказки мне рассказывала, я всегда все живо представлял, как будто сам видел, вот так и картинки. Рисуешь, перед этим все представив.

— Вот как это работает, — Юнас с восторгом смотрел на Дани, и тот засмущался покраснел и уже мне:

— Мама, ну чего он, ты же всегда говорила, что я могу увидеть все, надо только представить, — а меня как молнией ударило, вот оно что, мой ребенок умеет фантазировать, а Юнас смотрит на это в шоке.

Так может, творцом не рождаются, а становятся в детстве, фантазируя и представляя. Что если воины — это просто мальчишки, которым нравится с детства оружие и войнушки, ученые — это те, у кого живой ум и любовь к книгам, и им хочется придумывать новые приспособления, а творцы — это просто фантазеры, которые не ограничены внешним миром, а придумывая что-то в голове, с легкостью могут это воплотить в жизнь? Ведь не зря у них проверка на способности только после трех лет первая, и потом вторая в первый день занятий в школе.

— Если можешь представить, можешь сделать, — Дани процитировал мои же слова и вернулся к своим чертежам, ладно, он там просто что-то черкал, но мамы всегда видят в своих детях большее.

— Легко сказать, — заключил Юнас, но задумался.

Через два дня Дани нужно было нести готовый проект, вечером накануне он что-то усердно делал, но нас с Юнасом к себе не подпускал, хотел сделать сюрприз. Кьелл все это время появлялся набегами, ел, наверное, спал и уходил. Я только и видела, что уменьшилось количество еды, да появились продукты. Было грустно, ведь мы так и не поговорили после обряда. Мне даже стало казаться, что он специально меня избегает, хотя, возможно, я придумываю, и он, и правда, очень занят работой.

Утром, собирая Дани в школу, я попыталась попросить показать мне его финальную работу, но ребенок отказался (мне даже обидно стало, раньше у него от меня секретов не было, разве что про озеро и еще неизвестно что, ох тяжела доля, но видимо, меньше знаешь — крепче спишь — это про маму мальчишек).

— Мама, ты же придёшь, когда мы будем показывать наши работы? — оказывается у них там все серьезно, я думала, отнесет в школу, получит оценку и все.

— Конечно. А когда?

— После первого урока на площади.

— Там столы вынесут, и навесы будут, все будут ходить, смотреть, можно будет даже купить работы. Обычно сами родители и выкупают работы своих детей, а на эти деньги детям закупают много всего, — это меня Юнас просветил.

— То есть дети все-таки что-то мастерят, а ты говоришь, только творцы, — подловила я мальчишку.

— Да там у всех такая ерунда, больше для галочки, традиция очередная, которую наши еще из прошлой жизни переняли, — еще один звоночек в подтверждение моей теории, — в том году все было очень уныло, — Юнас даже скривился, показывая, как именно нерадостно было, — зато потом там еще можно посмотреть на спарринги, — вот это, я так понимаю по горящим глазам, интересно, и народ этого жаждет.

А потом думают, почему у них почти все воины, да это же с детства навязывается.

— А ученые что-то будут демонстрировать?

— А, ну да, всякие свои приспособления, разное оружие, — о чем бы еще он вспомнил, ребенок своего народа, — и другие штуки, я не вникал, — честно признался и чуть нахмурился.

— Я обязательно приду, — пообещала сыну, — а ты, Юнас, будешь что-то делать?

— Спарринг у меня будет, — гордости-то столько.

— Мы будем за тебя болеть, — я глянула на Дани, тот усиленно кивал головой.

— Мама, а может, твою работу тоже выставим? — рассмеялась, а потом решила провести эксперимент.

— Только если Юнас тоже согласиться выставить свои вчерашние работы, — там у мальчика получились неплохие зарисовки в карандаше, до картин не дотягивают, но для новичка очень даже неплохо, вот и узнаем.

— Да ну, что там показывать, — Юнас стал возмущаться, но мы с Дани его убедили.

Поцеловав на пороге детей, побежала бегом кормить животных и собираться на светское мероприятие, хоть пообщаюсь, а то за эти дни после обряда, какие дни, уже почти две недели (время летит) я ни с кем и не общалась толком.

18

Когда я подошла к площади там уже была куча народу, все женщины разодеты и красовались между собой, мужчины, разбившись на группки, что-то обсуждали, жизнь шла своим чередом. Не особо осознавая, что делаю, стала выглядывать Кьелла, а потом, уже поняв всю бессмысленность этой затеи, успокоилась, он ушел снова на работу и искать его здесь глупо. От Юнаса я узнала, что он работает вне города, и бывало так, что он неделями не возвращался домой даже на ночь. Какая-то робость меня охватила, и я застыла на грани площади и нашего сектора и, наверное, так бы и простояла, ожидая пока дети выйдут из школы, но меня заметили Ингрид и Мари. Девушки стали пробиваться ко мне, и если Ингрид шла медленно, периодически кому-то кивая, то Мари — как мячик, который подскакивает на всех кочках.

— Мы думали ты не придёшь, Ингрид даже собралась к тебе кого-то послать, — Мари без приветствия стала тараторить без остановки.

— Мари, не спеши, — Ингрид помахала головой на то, как Мари смутилась и замолчала, — я рада, что ты пришла, как твои дела? Ты уже адаптировалась?

— Не знаю, но в ритм жизни вошла, — я улыбнулась девушкам, только сейчас понимая, что соскучилась по ним, — как сборы клуба?

— Мы не собиралась, тебя ждали, — Ингрид пожала плечами и, кивнув следовать за ней, медленно пошла к школе.

— Так позвали бы, вы же грозились собраться у нас.

— Так у тебя же Ледяной ушел, — и где логика? Думала, продолжит, но она решила, что этим все сказала. Как бы не так.

— И? — решила подтолкнуть, но в ответ на меня посмотрели непонимающе, — Ты же сама говорила, что на время встречи клуба Кьелл куда-нибудь уйдет, а детей отправим гулять. Так какой смысл ждать, когда он вернется, чтобы попросить его уйти?

— Просто принято не навещать женщину, когда мужчина ушел за купол, — Ингрид явно растерялась от такого моего непонимания и, по-моему, сейчас сама стала понимать абсурдность заявления.

— То есть нам можно было прийти? — Мари даже подпрыгнула от нетерпения.

— Конечно, — я удивленно пожала плечами, — правда, я Кьелла не спросила, но не думаю, что он будет против.

— Конечно, не будет, ведь это ты просишь и говоришь, — девчонки как-то хитро переглянулись, и Мари, прижав пухленькие ручки к груди, выдала:

— Ой, не могу, это так... — как так, не сказала, только глаза закатила.

— Тогда, если ты не против, завтра соберем клуб у тебя? — я согласилась, и наш разговор перешел на текущее мероприятие. Оказываются сегодня тут почти все жители, за исключением мужчин, которые ушли за купол. Ведь всем интересно, что сделал творец, меня они тоже попытались пытать на предмет признания, чего там натворил мой ребенок, а я только загадочно улыбаюсь, сама ведь тоже не знаю.

Минут через десять из школы стали выходить дети. Все сразу отступили, и детвора спокойно прошла к нескольким столам, где и становились группками, расположив там свои работы.

Когда все были на своих местах, вперед вышел директор, который поприветствовал всех присутствующих и рассказал о поводе, по которому мы здесь собрались (ага, нет повода поработать, есть повод отдохнуть). Потом по очереди сначала группа детей с первого стола представились и показали свои работы, мы зрители посмотрели. Я, не зная, как реагировать, решила поступить, как обычно принято. Поаплодировала детям, когда последний из группы рассказал про свою работу, на меня повернулись все, абсолютно все. Я конечно смутилась, но вида не подала, лицо не проницаемое и полная уверенность.

— Зачем ты так делаешь? — Мари, как самая непосредственная и притащившая ко мне поближе своего мужчину, задала вопрос, который, видимо, интересовал всех окружающих.

— Так принято выражать поддержку и одобрение.

— Ага, так значит, тебе понравились работы этих мальчишек? — вот он провокационный вопрос, просто творчество, которое демонстрировали эти дети, за гранью моего понимания. Да и как понять комок земли и какие-то палочки, и это модель почвы или какой-то цветок в банке (цветок это польстила, жуткое нечто), собранную из палок хижину и все в таком духе, но дети ведь старались. Что я и решила озвучить, строго поглядывая на окружающих (это на тот случай, если они решат продолжить расспросы):

— Дети старались, продемонстрировали нам свое творчество, — почему эти ненормальные ахнули при слове 'творчество'? Ах да, творить ведь могут только творцы, какие-то бестолковые стереотипы, каждый день кучу всего делают, но не творят, — и старались они для нас, поэтому я считаю необходимым поддержать их и показать, что мы оценили их старания. — Вот как завернула, главное, вроде не сказала, что в восторге от чего-то, а то вдруг решат подарить, может, здесь традиция, понравилось — забирай себе и мучайся.

Первыми захлопали, конечно, родители этих ребят, робко поддержали соклановцы или сосекторовцы (вряд ли такое слово есть, но как называются те, кто живет в одном секторе, я не знаю, поэтому будет так). Дети засмущались, многие стали толкать друг друга в бок и очень несмело улыбаться, под конец аплодисментов они сияли все как маленькие солнышки.

Так по кругу мы посмотрели все работы. Когда очередь дошла до стола Дани, он как самый маленький выступал последним и очень смущался (а может, это специально его оставили на закуску, как творца, гвоздь выступления, так сказать).

— Сначала я очень хочу продемонстрировать вам работу моей мамы. Не судите строго, она очень давно не рисовала, говорит даже, что последний раз брала в руки кисть в прошлой жизни, — малыш подтянул штаны, которые все норовили чуть сползти, видимо, плохо затянул, он повернул ко всем мой пейзаж и все замерли. — Мама всегда говорит, что, если что-то хочешь, ты сделаешь, может быть, не с первого раза, но непременно у тебя получится. Поэтому следующей я хочу показать работу моего брата, — в этот момент у меня слезы на глаза набежали, 'брата'! Перевела взгляд на Юнаса, который со своим классом стоял чуть в стороне, и увидела его огромные удивленные глаза, в которых огромными буквами можно было прочесть 'что, правда?' — Юнас еще три дня назад никогда не рисовал, но мама сказала, что он сможет, и он смог. — Далее последовала демонстрация работы, к слову, в оглушительной тишине. — Я хотел сделать что-то особенное, мне очень нравится снег и наш сектор 'Зима', поэтому я решил сделать работу из снега, правда он все время норовил растаять, поэтому я добавил секретную добавку, — с этими словами он снял тряпку, которой до этого закрывал работу, а там целая картина, нет, постановка. Там был наш домик, рядом с которым стояли я, Юнас, Кьелл, сам Дани и наша живность и все такое мелкое и в тоже время проработанное. Если бы не знала, что он делал все сам, решила, что ему помогали.

Дружный вздох восторга был ответом на эту демонстрацию, и тут же прозвучали аплодисменты и тихое шепотки 'творец'. Это слово слышалось со всех сторон и вскоре стало единым, как будто все дружно повторили одно и тоже.

После демонстрации Дани, все подходили, желая рассмотреть поближе, я тоже подошла к ребенку и первым делом крепко его обняла, чтобы в волосы шепнуть, какой он молодец, и что я им безмерно горжусь. Больше задерживать его не стала, отойдя в сторону, он отвечал на вопросы и сиял, довольный, что его работа понравилась.

Так получилось, что меня оттеснили к другому столу, где один мальчишка, незаметно оттирал лицо от слез, все настолько были заняты Дани и его работой, что на остальных детей не обращали внимания, и если большинство пошли тоже смотреть его работу, то оставшиеся видимо очень расстроились. Еще бы дети старались, делали, а их не оценили и пренебрегли, мальчишка резко дернул свою работу, и она упала на пол, он видимо собирался ее растоптать, но я была быстрее.

— А я хотела посмотреть поближе твою работу, а она упала, надеюсь, не сильно испортилась, — наклонившись подняла картонку на которой были наклеены разные листики, которые вместе создавали картинку разных животных, мило, — очень достойная работа, ты молодец, — я серьёзно посмотрела на малыша, а он громко всхлипнув постарался перестать плакать, — ты сам все сделал? И эту маленькую белочку? — ребенок кивал, неуверенно, но все же. — А почему ты расстроился? — еще по Дани знаю, спросить, почему ты плачешь, ни в коем разе нельзя, ибо мужчины не плачут, они расстраиваться.

— Думал, маме понравится, а она туда пошла, — ребенок безнадежно махнул рукой в сторону стола Дани, а мне захотелось за волосы притащить сюда эту бестолковую, я становлюсь варваром, хоть и в душе, и в своих желаниях.

— Я думаю, маме очень понравилось, ее просто оттеснили туда, сейчас все чуть-чуть успокоятся, и она сможет к тебе подойти. Меня вот саму оттеснили от того стола, — я улыбалась ребенку, при этом аккуратно поправляла работу, уголок завернулся и с одного края чуть помялось, ребенок неуверенно поглядывал в сторону и вроде даже успокоился.

— Мне понравился рисунок, который ты нарисовала.

— Спасибо, а мне очень нравится твоя работа, и как скрупулёзно ты делал всех зверей, — малыш нахмурился, и я исправилась, — детально, даже глазки и носики им приклеил.

— Два месяца делал, — гордо сообщил ребенок, и я снова его хвалила, а потом мы с ним вместе пошли хвалить остальных детей, которые остались без внимания.

К тому моменту, как народ чуть успокоился, я перехвалила всех детей, найдя в каждой работе какие-то плюсы, и знаете, это было не сложно, дети ведь действительно старались. А с учетом того, что у них нет такого урока, где их учат творчеству, и дома им не помогали, в этом свете они просто огромные все молодцы. Даже первую работу с моделью земли я хвалила, рассказывая, что и не знала, что наша почва такая интересная и разноцветная, и что малыш провел огромную исследовательскую работу, прям как настоящий ученый, а сделал все не хуже творца. Малыш, краснея, по-моему, весь целиком, признался, что хочет быть ученым, но это вряд ли потому что его определили, как воина. Я глянула на этого худющего мальчишку, и у меня закрались сомнения в адекватности проверки, или я зря сомневаюсь, или все же этот худющий паренек будет от ветра шататься.

— Так если хочешь, будь, читай книги, учи науку и будешь, точно тебе говорю, да мам? — сын, оказывается, незаметно сбежал от славы и сразу побрел искать меня, а услышав наш разговор, вмешался.

— Абсолютно верно, если хочешь, то обязательно будешь!

— Очень здорово ты сделал. А где ты про такое читал?

— Да мы в горы с отцом ходили, я и заприметил, что на обрыве земля в полоску разноцветную, спросил отца, он сказал, что это особенности земли, а подробности предложил почитать, вот я и увлекся, — малыш явно получал удовольствие, будучи в центре внимания.

— Я тоже так хочу, мама, пойдем посмотрим на землю разноцветную? — ребёнок потеребил меня за руку, и я, весело наблюдая за ним, естественно согласилась.

— Я могу показать, — робко предложил все тот же малыш.

— Это будет просто отлично, кто-то еще хочет пойти посмотреть на разноцветную землю? — не отказался никто. — Тогда ты будешь нашим проводником и нашим учителем, ведь ты про это много читал, а мы нет. А ты нам покажешь, какие листики стоит собрать, чтобы сделать такую красивую поделку, — это уже второму мальчишке, которые скромно топчется рядом.

— А я могу рассказать про деревья, какие крепкие, а какие хрупкие, — предложил тот, что сделал модель хижины.

— А я про травы много знаю!

— А я про горы!

— Вот видите, каждый из вас так много знает, чего не знает другой, это же просто удивительно!

— А я хочу научиться рисовать, — робко сказал до этого молчавший мальчик.

— В чем проблема, приходи, мама покажет, как рисовать и будешь рисовать, вон Юнас уже учится, — я и хэкнула, на меня посмотрели все без исключения дети.

— Только если ваши родители будут не против, — по глазам видно, что спросил один, а хочет прийти толпа, сдалась я, видимо дом Кьелла будет проходным, надеюсь, он меня за такое самоуправство не выгонит.

— Не будут, — уверено ответил самый старший, — в свободное время всем все равно, где мы и что делаем, — мне никогда не понять их устой.

— Но спросить все-таки надо, — решила настоять я, а то еще обвинят, что я детей без спроса увела.

— Хорошо, — покладисто согласились мальчишки. Тут заговорил директор, и мы все отвлеклись на него. Он предлагал продолжить смотреть интересные наработки и вещи наших ученых, а уже после этого будут спарринги. Толпа медленно пошла на другую сторону, где уже возле столов стояли ученые, при этом увлеченно что-то обсуждая между собой, по-моему, мы им как зрители были не нужны.

Особенно меня поразил один мужчина, он стоял особняком, и его показатели все не замечали, проходя мимо. Меня такое откровенное пренебрежение очень зацепило и заинтересовало, поэтому, приметив Мари, я перехватила ее и прямо спросила, что не так с этим мужчиной. Охочая до всех интриг, сплетен и любовных историй, Мари сразу выдала мне всю подноготную бедного мужика, он, наверное, и не знает, что 'СБ' (скучающие бабы) города о нем знают все и даже больше.

Оказывается, раньше это был главный ученый, его специализация защита города, купол — это его разработка и оружие, с помощью которого они воевали против карист, и, что намного важнее, оружие, с помощью которого каристы теснили самих норманн. Так вот несколько лет назад его выбрала одна женщина, которую привезли сюда разведчики, говорят, он влюбился в нее без памяти, вот только она как-то не сильно его любила. А потом она сбежала, а еще пошел слух, что пропало оружие карист. Во всем обвинили Исака, и хотя вскоре обвинение не подтвердилось, многие до сих пор считают его виноватым.

— А он что на это говорит?

— А его не спрашивали, — так удивленно ответила Мари, что я сама усомнилась в правильности своего вопроса, действительно, зачем спрашивать, если можно все додумать самим.

— А с женой что? Так и не нашли?

— Не знаю, но тут ее нет, — Мари была удручена, ведь она не знает концовку этой трагичной истории любви.

— Теперь ему объявили бойкот город?

— Ну, не то чтобы бойкот, но с ним, и правда, мало кто общается, — я выразительно посмотрела на зону отчуждения вокруг Исака, — да, наверное, объявили.

— Ясно, — я медленно пошла смотреть все столы, на которых местные ученые демонстрировали свои новинки. Что сказать, там было столько всего интересного, что даже я, не особо увлекающаяся изобретениями и наукой, с восторгом изучала каждый стол и с интересом слушала комментарии ученых.

Дошла очередь и до Исака, я не стала, как все, проходить мимо, а подошла и остановилась напротив стола, мужчина как будто меня не заметил, но я не обиделась.

— А для чего нужно это приспособление? — мужчина вздрогнул, посмотрел подозрительно, не знаю, может, думал, я издеваюсь. Но я терпеливо ждала ответа, и он стал рассказывать. Что говорить, его работа, если был бы конкурс, заняла бы первое место. Столько всего интересного он рассказал, все подробно показал, мне очень понравилось, я поблагодарила мужчину и пошла дальше.

Народ еще побродил между столов ученых, а после директор предложил нам всем посмотреть спарринги старшеклассников. Юнас, кстати, уже относится к старшеклассникам, у них тут если не первые пять классов, то уже большой.

Мы с Дани изо всех сил болели за Юнаса, кричали слова поддержки и всячески выражали свой восторг от его действий (хотя понятно было мало, тут, видимо, какие-то свои правила в борьбе, потому что я не всегда понимала, когда бой останавливали, и какие такие цифры называл следящий). По результатам Юнас победил с минимальным перевесом, и был этим страшно горд, потому что изначальные показатели его спарринг партнера были чуть выше, и теперь он сможет тренироваться по другой программе. Я, не понимая всех нюансов, просто гордилась ребёнком и хвалила его. Не в этом ли задача родителей, поддерживать своих детей?

После все просто общались и разговаривали, мои дети также умчались поговорить с друзьями (я рада, что они появились, что у одного, как новичка здесь, что у второго, который до этого на контакт не шел). Вечером детвора делились впечатлениями и эмоциями, а я просто млела от этого уютного семейного счастья, вот только непонятная тоска по одному замороженному почему-то сжимала глупое сердце.

— Ребенок, забыла спросить, а что за тайный ингредиент, от которого не таял снег? — я попивала отвар, когда вспомнила, что мня очень заинтересовал этот вопрос.

— Это слюни, — гордо ответил мой сын, и я подавилась, с горем пополам прокашлялась и хрипло спросила:

— Чья? — вот знаете я даже боюсь узнать ответ на этот вопрос.

— Ну я в вольере у животных был, глянул там мой шарик слюни ронял на снег, а он не таял, вот я и провел эксперимент, — гордость моего сына, зашкаливала, а меня пробило на смех.

— А фигурки как сделал?

— Лепил, это самое долгое и сложное было, я их лепил, а они не похожи совсем, я так расстроился, даже расплакался, просто особенно ты была похожа на монстра, а не на маму, — сразу вспомнила шутку про то, что мама смотри я рисовала тебя, а получилась печка, — а когда плакать перестал, смотрю, а ты на себя похожа, так, как я себе и представлял, и остальные тоже, ну я и радовался.

Вот после этого объяснения, я немного напряглась, значит, не все так просто, мой ребёнок, действительно, мало того, что талантлив (что бесспорно, причем, для каждой мамы), так он обладает какими-то свойствами, непонятными мне.

— Ты молодец, Дани, мне очень понравилась твоя работа.

— Мне тоже, мам, правда, я не знаю, это считается, что я сам сделал? Или оно само доделалось?

— Я думаю, это ты, малыш, это все ты...

19

— Мам, а где твоя картина? — я мыла посуду после наших посиделок с детьми и немного растерялась, потому что я в упор не знаю, где моя картина, я как-то выпустила из виду, что работу нужно забрать.

— Ее продали, правда, кому, не знаю, — Юнас, услышав вопрос, который Дани прокричал мне со ступенек лестницы, стоя на втором этаже, и тоже вышел на лестницу, чтобы ответить.

— О как, — сказать, что удивилась, это ничего не сказать, — а кому?

— Кому, не знаю, я пошел забрать работы, обычно, если их не купили, и школа не выкупает их себе, для оформления классов, можно забрать домой, так вот, твоей работы не было, и мне учитель сказал, что купили. Моей, кстати, тоже не было, одну купил кто-то, а остальные забирала школа, — ребенок старался говорить, как бы между делом, что это ничего не значит, вот только скрыть свою гордость он не смог, да и не надо.

— Это же здорово! Почему не сказал, мы должны такое отпраздновать! Мы тут с Дани тебя с победой поздравляли, а у нас, оказывается, есть еще повод для гордости. Выбирай, что вкусненькое вам приготовить, — я полотенцем вытерла мокрые руки и подошла к лестнице, ожидая решения.

Юнас смутился, попытался сказать, что он уже взрослый, что он перешел по подготовке в другую группу, значит, почти мужчина, не пристало ему выбирать десерты, на что Дани быстро ответил:

— Я еще маленький и выберу, раз ты не хочешь, — пришлось мне вмешаться, посмеиваясь над детьми, решила, что все будет честно.

— Празднуем мы достижения Юнаса, значит, он и выбирает, и вообще, Кьелл вот с удовольствием выбрал бы десерт, — не знаю, почему все чаще вспоминаю одного разноглазого.

— Я как-то видел такой торт, там еще сверху все такое белое и воздушное было... — задумалась, прикидывая, о чем он, а главное, смогу ли я такое сделать. Просто мои кулинарные шедевры всегда ограничивались скудным набором продуктов, и сейчас я много экспериментирую, раз продукты есть, а вот торт я никогда не пекла. — Но если это сложно, то что-то другое можно, я не особо и хочу такой пробовать, — сразу пошел на попятный мальчишка, видя мое задумчивое выражение лица.

— Э нет, свое желание ты высказал, поэтому дальше мое дело, как это придумать и сделать, — я подмигнула и пошла домывать посуду, прикидывая, что же такое эдакое сделать.

А еще ведь надо приготовить, что-то для прихода клуба, а там толпа женщин, которые только прикидываются что на диете, а по факту едят как не в себя. Еще потратила несколько часов на готовку заготовок на завтра и даже испекла коржи для будущего торта, получились высокие и воздушные, будем надеяться, что это, что надо.

Утром мальчишки убежали в школу, напоследок Юнас дернулся, чтобы обнять меня как Дани, но смутился и выскочил быстрее за дверь, взрослый он, кончено. Какими бы взрослыми мы не были, мама, она всем нужна. Ритуал с кормлением животных и чесанием им затянулся почти на час, зверь категорически отказывалось меня отпускать, а когда вас за кофту держит огромными зубами огромная кошка, сильно не поспоришь. Вот и я стояла гладила их всех и рассказывала, как вчера все прошло) я понимаю, что они мало что понимают из моего рассказа, но стоять в тишине некомфортно).

Как-то неожиданно после школы дети пришли не одни, а еще с пятью мальчишками, которые, жутко стесняясь, напомнили, что я обещала им уроки рисования (вот и напасть мне на голову, говорила Хелли, что скучно и времени много, ведь не работаешь сейчас, получай развлечения).

Ребят сначала всех усадила за стол, хорошо, что готовлю с расчетом на Кьелла, а ест он не мало, поэтому толпу мальчишек мне было чем накормить. Дети жутко стеснялись и отказывались от еды, но тут уже я уперлась:

— Кто не поест, учить того не буду, — это подействовало, и вот они уже все уминают за обе щеки, и то, с каким аппетитом они набросились на еду, стало понятно — голодные. Хотя мальчишки, по-моему, всегда голодные, слишком много энергии они тратят.

После усадила всех в гостиной, бумага у них у всех была своя, а вот карандашами поделился Дани, он хоть и был самым младшим, но больше всех был рад общению. Быстренько вспомнила уроки живописи и начала рассказывать азы, предлагая рисовать яблоки, которые положила на стол. Правда, быстро кончился материал для натуры, а проще говоря, яблоки схрумкали, поэтому, посмеиваясь, положила еще. Детвора так старается, некоторые от усердия даже языки высунули, Дани в самой гуще увлеченно рисует, помогая соседям. Это было так заразительно, что я села чуть в стороне и стала рисовать быстрые наброски самих ребят, стараясь запечатлеть эмоции малышей. Не знаю, как малявки, а я за полтора часа их пребывания у нас получила массу светлых эмоций. После того как ребята убежали вместе со своими первыми работами и каждый с моим наброском, я отправила своих детей делать уроки, а потом гулять на улицу, зря что ли в секторе Зима живем. После предложила Юнасу построить две башни, чтобы устроить снежные баталии, он на меня посмотрел, как на больную, но строить пошел. Дани, естественно увязался за старшим, во всю рассказывая, как именно должен выгладить форт и что надо налепить побольше снарядов.

Закончив приготовления ужина и завтрака на завтра, а также творожного печенья к приходу девчонок, пошла к своим детям. Поскольку вдвоем им играть было не так весело, Юнас Дани щадил, малыш хоть и старался, но до ловкости старшего не дотягивал, поэтому игра шла вяло.

— Генерал, примите в свой отряд! — прокричала я, подбегая к Дани и, схватив первый снежок, запустила его в ничего не понимающего Юнаса, попала ему в грудь, он от такого даже шаг назад сделал. — Не отвлекайся, а то ты сейчас убит!

Вот с этого и началось веселье, Юнас, увлекшись моим энтузиазмом, старался закидать нас с Дани, малыш визжал от восторга, я смеялась, как шальная, бегая и уворачиваясь от снежков. В какой-то момент мы с Дани поскользнулись и упали в сугроб, хохоча, Юнас проникшейся всеми выкриками про вражеские армии, подбежал к нам и потребовал сдаться в плен, на что мы с Дани синхронно выдали:

— А мы уже в плену! — после этого хохот остановить было просто нереально, правда, когда я посмотрела в сторону и увидела толпу детворы, выглядывающую на нас с любопытством, я стала успокаиваться, но когда справа от нас суровый мужской голос спросил:

— Что здесь происходит? Как ты посмел ударить женщину, щенок? — столько гнева и еле сдерживаемой злости было в этом голосе, что веселье как рукой сняло, повернувшись на голос, увидела хмурого заросшего мужика с видом 'не влезай — убьет'.

Юнас мгновенно выровнялся по стойке смирно и побелел, не говоря ни слова, оценив вид сына и сурового мужика, быстро встала, отряхнулась, после чего задала свой вопрос:

— По какому праву вы так разговариваете с моим сыном? — позу попыталась принять уверенней, а то трудно быть суровой, дыша куда-то в район груди и задирая голову.

— Женщина, я говорю не с тобой! — сразу хотела ответить 'мужчина, мы тебя сюда и не звали', но вовремя прикусила язык, вспоминая, что означает это их обращение 'женщина'. Юнас, видимо, естественно знает законы именования и обращения к свободным женщинам, потому что сжал кулаки.

— Вы пришли во двор к Ледяному, обратились с оскорблением к моему сыну и пытаетесь ко мне обращаться 'женщина', а не сильно ли вы много на себя берете? — если честно, то в начале хотела поблагодарить за заботу, ведь он решил, что меня обижают, и извинившись, объяснить про игру, но сейчас передумала. Слишком хамоватый тип и смотрит как-то мерзко, кажется, что он аж кожи касается. На мне ведь несколько слоев одежды, а все равно, бррр.

— Женщина, не ври, он не твой сын, он живет в доме Ледяного, молчи! — я нечего не понимаю, то мужики пылинки сдувают, то хамят, как не пойми кто. Я настолько отвыкла от хамства со стороны мужчин в этом городке, что и забыла, что бывают такие недомужчины и как с ними надо говорить.

— Значит так, это мой сын — это раз, нечего ему хамить и лезть в нашу семью и наши отношения. А два — быстро ушел из нашего двора, и для тебя я не свободная женщина, у меня есть защитник'!

— Это ненадолго, у нас война, и стоит ему погибнуть, ты станешь свободной, — морда такая противная у него была, как и ухмылка.

— Ты вернулся, Гнус? — недалеко от нас стоял Вепрь и смотрел на моего оппонента чуть прищурившись, брови были явно сердиты потому что хмурились очень сильно.

— Вепрь... — вот и поговорили.

— Ты уже отчитался в совете, а то я тебя не видел, — продолжает светскую беседу Вепрь и голос такой спокойный, а вот брови явно показывают все его отношения к ситуации.

— Только собирался, — буркнул мужик и, развернувшись, пошел в сторону дома советов, я тихонько выдохнула и посмотрела на Юнаса, тот продолжал сжимать кулаки и смотреть с такой яростью, что я за него испугалась.

— Он старшина, ты не имел права ему противоречить, а еще он сильнее, поэтому успокойся, — я непонимающе посмотрела на мальчика и, видя гневные пятна румянца на его щеках, совсем растерялась. Тут еще Дани взял меня за руку и чуть прижался к моему боку.

— Это что сейчас было? — ошалело спрашиваю хоть кого-то, кто знает ответ на этот, казалось бы, простой вопрос.

— Хелена, извини за это, ты сильно испугалась?

— Да я вообще не испугалась, по крайней мере, не успела, а вот что это было, и почему этот хамоватый тип так говорил с Юнасом?

Вепрь тяжело вздохнул и начал объяснять. Оказывается, все будущие воины закреплены за старшинами, которым в случае мобилизации они подчиняются и Гнус один из них. Так получилось, что он очень долго пробыл в разведке за пределами города, и немного подзабыл, как можно обращаться к женщинам (немного подзабыл — это напрочь забыл элементарную вежливость).

— Я правильно поняла, что он так хамски разговаривал с Юнасом и это нормально? — Вепрь чуть смутился, брови выполнили непонятные па, и он кивнул, теперь уже нахмурилась я.

— Юнас ты очень хочешь быть закрепленным именно за этим старшиной? — парень нечего не ответил, только чуть пожал плечами.

— Воин не выбирает себе командира! — гордо практически рявкнул Вепрь, теми же интинцами моментально ответила:

— Зря!

— Поясни!

— Если старшина дурак, то следовать его приказам несовместимо с жизнью, и если начальство этого не видит, то рядовые солдаты должны иметь право выбора, под чьим командованием работать.

— О, как, — на меня посмотрели из серии 'что это тут баба говорит, ясно ведь, твое место у плиты', но я взгляд не потупила, а только в ответ хмуро смотрела, — прецедента не было.

— Будет! — хмуро буркнула я, потом спохватилась. — Спасибо, что вмешался, — мне благодушно кивнули и улыбнулись, я улыбнулась в ответ и также с улыбкой задала вопрос, не в бровь, а в глаз, — что с Ледяным, и что за история с его возможной гибелью? — брови Вепря прикрыли его глаза и он попытался сбежать.

— У меня много дел, подробностей не знаю, я пойду.

— Мама, не отчаивайся, — тихонько попросил Дани, дергая меня за руку.

— Он жив и с ним все нормально, — уже на ходу ответил Вепрь, быстро удаляясь от меня.

Я продолжала молчать, почему-то мне стало очень страшно за Кьелла, Юнаса и Дани. К мужчинам много требований, особенно в военное время, и мысль, что мои мальчику могут уйти на войну, льдом сковывало все внутри. Уже ничего не хотелось, ни веселиться с детьми, ни встречать девушек, ничего. Хотелось схватить детей в охапку и бежать отсюда, куда глаза глядят.

Мы побрели домой, поскольку после 'схватки' быстро остыли, заставила пойти переодеться и сменить мокрую одежду на сухую, и сама последовала своему же совету. На кухне заваривала отвар, для профилактики, когда зашел Юнас:

— Прости меня, что я не смог тебя защитить, — вот тебе раз!

— Юнас, заяц, ты у меня вырастешь самым замечательным мужчиной, но сейчас ты ребенок, и это я должна вас защищать, значит, и мне просить прощения, что тебя при мне оскорбил какой-то полоумный! — я подскочила к мальчишке и обняла его за плечи, за худые плечи.

Как будто впервые увидела его, худого, неприкаянного, нескладного, еще не подростка, но уже и не ребенка.

— Прости меня, пожалуйста!

— Нет, я же... — Дани, который до этого крутился у меня под ногами, захлюпал носом от эмоций, пришлось его так же обнимать, вот такой дружной обнимающейся толпой мы и стояли посреди кухни, когда я услышала стук в дверь.

Детвора, отскочив от меня, побежали к двери и, что приятно, не успела я крикнуть, как Дани тихо проговорил:

— Мама чужим открывать не разрешает, как и своим, а когда она есть, она и открывает, — он задумался, — получается она вообще, никогда не разрешает открывать дверь, — действительно, так получается.

— У нас тут все друг друга знают, — начал Юнас, но Дани перебил.

— Я тебе говорю, так будет лучше, не буди в ней зверя.

— У нее есть зверь? — диким шепотом переспросил второй энтузиаст.

— Не знаю, но иногда звереет, — так они и стояли шепотом обсуждая дикую меня. Я, фыркнув, прошла мимо и выглянула, чтобы посмотреть, кто там, на пороге. Оказывается, пришли девчонки. Я с интересом взглянула на них, просто сейчас, когда они не знают, что я их вижу, они очень естественны. Мари как всегда крутится, и вертит головой, силясь рассмотреть все и еще немного. Ингрид спокойна и поглядывает на Мари чуть возмущенно, но, видимо, пока Мари не переходит какую-ту черту, раз ей не делают замечания. Остальные девчонки так же крутят головой, рассматривают наши башни и следы беготни во дворе. Не стала долго держать их на пороге, открыла дверь, впуская. Ко мне пришло всего семь человек. На мой вопрос, чего так мало, прозвучал ответ:

— Так ведь не в клубе собираемся, нехорошо стеснять, — ну, логику я не поняла, но раз им так удобно, пусть будет.

Я еще думала, как занять детей, но Юнас оказался просто золотым помощником:

— Дани, пойдем, тут сейчас женские разговорчики о всяком начнутся, — слово 'всяком' прозвучало с такой интонацией, что я что-то неприличное задумала.

— Я бы послушал 'всякое', — решил поправиться ребенок, с восторгом изучая разных теть, которые будут тут что-то обсуждать.

— Поверь моему опыту, тебе не понравится, все мужчины сбегают от разговоров о 'всяком', — Юнас с таким комичным выражением это все говорил, ни дать — ни взять, умудренный опытом жизни мужчина. Я постаралась не хихикать и не вмешиваться. Дани еще раз внимательно посмотрел на женщин и на меня, как бы взглядом спрашивая, вы тут точно ничего интересного делать без меня не будете, а после все-таки пошел следом за Юнасом наверх. Мы с девчонками разместились в гостиной, куда с кухни я принесла закуски, печенья и отвар.

— А зачем ты готовила столько? — удивленно переспросила высокая девушка (каюсь, имен еще не знаю, надо бы сегодня запомнить, кого и как зовут).

— Как же по-другому? Вы ведь в гости ко мне пришли, — я замялась, не понимая, я что, не должна была готовить?

— Мне нравится ходить к Хелли в гости, у нее вкусно, — это выдала Мари, запихивая второе печенье в рот.

— Кто бы сомневался? — закатила вверх глаза Ингрид и тоже взяла печенье, — Мммм, это вкусно, из чего это печенье?

— Из творога, — я расставила чашки на стол и разлила отвар.

— Творог? — Ингрид посмотрела на подруг, те переглянулись, а я почувствовала подвох.

— Это она про кыр говорит, я сразу тоже думала, что это творог, — девчонки начали хихикать, а я побелела, мамочки, чем я тут кормлю и из чего готовлю?

— Не волнуйся, это съедобно, но просто это не наши коровы, здесь живность выглядит иначе, чем за куполом, — я вспомнила свою живность и сразу поверила в это объяснение.

— И как выглядят коровы? — я не то чтобы увлекаюсь животным миром, просто любопытство. Девчонки хихикали и старались как можно подробнее описать мне этого монстра. Начиная с того, что он естественно огромный (как без этого, гигантомания), он весь кожистый, смахивает на огромную летучую мышь -переростка, и процесс добывания этого 'кыр' я попросила не рассказывать, иначе ведь есть не смогу, а так меньше знаешь — лучше ешь.

— Просто скажите, все те продукты, что тут есть, они все не из привычных мне животных?

— Неа, тут даже куры размером с собаку, лохматые и кучерявые, — все та же девушка, которая и начала мне рассказывать про творог, рассказала, как она в первый месяц пошла доить корову, сама она выросла в селе, поэтому просто не может без этих ежедневных хлопот.

Ее муж еще противился, говоря, что сам все сделает, но тут он уехал на раскопки (оказывается, в горах добывают драгоценные и полудрагоценные камни, которые потом обрабатывают в поселке и продают за купол), и ей пришлось идти доить корову. В общем, пришла она, увидела все это разношерстное и разномордное войско жутиков и бежала оттуда дальше, чем видела, вот только дверь вольеров она не закрыла, и зверье, недолго думая побежало следом, так и требуя 'забери яйца' 'дои меня' и прочее. Вот такой дружной толпой они пробежались через весь сектор, выбежали на главную площадь, где ее 'спасли' от нападения опасных зверей, а потом еще долго этих самых зверей ловили. Особенно курицы оказались вредными и пронырливыми и отказывались возвращаться в свой вольер. Вот после этой истории, видимо, Кьелл и просил меня закрывать вольер. Да, убегать от курицы это одно, а вот от 'кисы' это совсем другое.

— А теперь как ты со зверьем?

— Я Тая, — она улыбнулась мне понимающе, я чуть покраснела, да, по имени не обращаюсь, потому что банально их не помню, а ведь они представлялись, — а теперь наша Буренка, — так и представила крылатого кожистого монстра с милым именем Буренка, — только меня к себе и подпускает, я же ее аккуратно дою, потому что чревато, крыльями лупасит, чуть не по ее, а у мужа разговор короткий: стой и не рыпайся, — мы все дружно рассмеялись, каждая представила огромного воина, угрожающего корове, пусть и очень странной на вид.

Девчонки еще порассказывали мне особенности быта норманн, традиции, тонко намекнули (ага, тоньше же просто нельзя), что у норманн очень красивые свадьбы (и подмигивают так, как будто припадок), и что это очень красиво, и мне обязательно понравится. Я прикинулась деревенской дурочкой и покивала, что с удовольствием посмотрю, как кто-то выходит замуж, на меня махнули рукой, но надежды сосватать не потеряли. За вечер они еще несколько раз будут заводить эту песню, но я каждый раз буду демонстрировать дурочку. Может, сдадутся? Хотя по их глазам видно, больше шансов, что сдамся я.

Так, попивая отвар и поедая вкусности, наш разговор перетек на важные вещи, а именно, вопрос детей и отношения к ним. Я постенала, что родители как-то странно относятся к своим детям, нет той заботы и опеки, которая есть в городах и селах королевства, на что мне, тяжело вздыхая, объяснили, что растят воинов, а над ними непрестало охать и ахать.

— Ага, лучше давайте воспитаем забитых, черствых и неспособных на нормальные отношения людей, то есть норманн, — я ворчала, не согласная с такой тактикой воспитания.

— Я видела твой портрет моего сына, — неожиданно сказала одна женщина, до этого практически все время молчавшая. Я сначала растерялась, о чем она? А потом вспомнила свои наброски, — очень красиво, он на нем такой счастливый...

— Им было весело, да и рисунок больше черновик, чем портрет, — отмахнулась я от похвалы, нет, я не против заслуженной похвалы, но там, и правда, схематичный рисунок, где нет деталей, просто выражение лица и мимика.

— Мая, а что твой сын тут делал? — Ингрид сделала глоток, смотря на женщину внимательно.

— Рисовал, — тихонько ответила она, и все переглянулись.

— И как?

— Очень хорошо, я так не смогла бы, — призналась она, а я фыркнула, просто на уровне детей рисовать может каждый.

— Вы будете заново проходить определение направления? — с надеждой спросила Ингрид, и даже отвар на стол поставила, наклонившись вперед.

— Пока рано говорить, но муж попросил, чтобы я поговорила с Хелли и чтобы та, если можно, не выгоняла нашего сына, если он не будет справляться, — увидев, что я открыла рот, чтобы ответить, быстро добавила, — но и если он безнадежен, не стоит тратить твое драгоценное время.

Как скажут, хоть стой — хоть падай, драгоценное время домохозяйки, у которой всех забот уборка, готовка, стирка, забота о детях и животных. Правда, перечислив все это, я задумалась, получается, не так уж и мало.

— Мне не тяжело заниматься с детворой, тем более что в это время мы с сыновьями все равно решили что-то мастерить или рисовать, чтобы было не скучно. Поэтому отпускайте ко мне детвору, я с удовольствием с ними порисую, но только не насильно, если они сами хотят. К творчеству должно прилагаться желание, иначе это работа из-под палки, — а то знаю я этих энтузиастов, сгонят ко мне всех детей, и потом страдай и им, и мне.

Разговор плавно перетек, что теперь все женщины работают на город в доме советов, и что я могу не приходить работать, поскольку занимаюсь с детьми, но, если мне удобно, могу это делать в школе. Я представила, как дети, сидя за партами, рисуют, а я еще буду ходить и оценивать, и все их желание зачахнет очень быстро. Не зря мой учитель рисования всегда говорил, рисовать нужно по желанию, как быть с любимой женщиной, если она не любимая и нет желания, то это сварливая жена. Поэтому мы с ним всегда рисовали на улице, в саду или выбирались на природу или в город, чтобы рисовать все в естественной среде, и всегда такие работы были интереснее постановочных домашних. Еще бы! Рисовать, обсуждать, есть горячие пирожки с лотка, а не в столовой с кучей приборов и видом скучающей аристократки.

Поэтому пока решила отказаться от похода в школу, но предупредила, что с детворой мы пойдем собирать цветы и смотреть разноцветные слои почвы. Женщины смотрели на меня с таким интересом, а я чувствовала себя первопроходцем.

— Я так привыкла ко всему вокруг и к быту этому, что уже и забыла, как можно растить детей, — тихонько призналась Мая, — даже сказки читаю сыну украдкой, вдруг суровому воину не стоит читать книги, а недавно заметила, что муж подслушивает, как я читаю, ему тоже нравится это. Вот и зачем мы строго следуем всем этим требованиям, если несчастливы наши дети, да и мы сами?

— Я думаю, всему есть причина, и наверняка в условиях постоянной суровой войны этим требованиям по воспитанию детей было вполне логичное объяснение. Некому было дать им нежность и любовь. Женщин все меньше, и они погибают, мужчины защищают семьи, а дети... они просто растут, чтобы заменить своих отцов на передовой, — ком подошел к горлу, — знаете, растить из своих детей воинов — это хорошо, они будут сильные и выносливые, но растить и знать, что отдашь их на войну, на смерть — это жутко.

— Говорят, там, за куполом все очень плохо, — тихо сказала Ингрид, и все замолчали, и так погруженные в нерадостные мысли, особенно Мари, которая, оказывается, беременна и сейчас очень эмоциональна (уверена на все сто, она и без беременности не менее эмоциональная).

— Ледяной что-то говорил? — я криво улыбнулась и ничего не сказала.

— Сбежал подлец, как почувствовал, что теряет контроль, так сразу в кусты! — возмутилась Мари. — То они сильные и смелые, против врагов с голыми руками выходят, а вот к любимой женщине, так нет, только украдкой и бегом сбежать, а то вдруг же отвергнет, а как тут отвергнуть или принять, если самой его ловить надо! — Мари все кипятилась.

— Спокойно, Мари, думай о малыше, — Ингрид подвинула ей чашку с новым отваром и закуску.

— Или о малышке, — сказала и сразу прикусила язык, потому что все так тяжело вздохнули, что я поняла больная тема.

— Нет, тут без вариантов, будет мальчик, — грустно сказал Мари и схомячила два печенье за раз.

— Мальчики — это хорошо, — уверенно произнесла, а после добавила, — ребенок — это вообще счастье, — вот с этим уже никто поспорить не смог, все согласились. Потом девчонки делились своими историями по приручению суровых воинов, и мы иногда хохотали до боли в животе, настолько это было забавно, как спокойная Ингрид швыряла посудой в своего мужа, потому что он чурбан бесчувственный, решил, что ее не достоин и собрался уйти в пещеры.

— А я ему ору, ты меня из дома для чего забрал, чтобы по пещерам лазить?! Утром собрала вещи, и на его вопрос, куда это я, гордо ответила — в пещеры, раз мама далеко и к ней не могу, то пойду в пещеры, и если он захочет, там меня и найдет. Правда, дорогу туда я естественно не знала, но это меня не смутило, он проникся всей ситуацией и гордо заявил. Если в пещеры, то только вдвоем и везде только вдвоем! — спародировала грубый голос своего мужа Ингрид, и мы опять засмеялись, настолько забавно это у нее вышло.

— Так что не переживай за Ледяного он среди всех самый сложный экземпляр, его покой не потревожила ни одна женщина, мы даже думали, что он бесчувственный, но тут появилась ты, — я вот честно не понимаю, почему они уверены, что у нас любовь? Только потому, что мы якобы живем под одной крышей? Так он здесь уже кучу времени и не появляется, хотя...

Так за разговорами вечер пролетел, и девчонки начали собираться, решили, что соберемся еще, но уже в доме советов, ведь там сейчас много работы для всех, я с легкой душой согласилась. Мне очень комфортно было с ними этот вечер, и я бы с радостью с ними дружила, может быть, тут у меня появится подруга и даже не одна?

20

Прошла еще пара дней в уже устоявшемся режиме жизни, единственным отличием стало то, что в нашу снежную крепость пришли поиграть соседские мальчишки. И я наблюдала из окна, как толпа, человек двадцать с криком и смехом закидывают друг друга снежками. Я готовила, убирала и постоянно поглядывала в окно (нет, я не паникую, что моего сына обидят или затопчут, а он ведь самый маленький, там есть Юнас, который с каждым днем все серьезнее относится к роли старшего брата, а значит, все будет более-менее нормально), мне самой ужасно хотелось к ним. После снежных баталий я кормила своих мокрых и очень голодных мужчин и отправляла их делать уроки, а через пару часов приходили дети на урок рисования.

Впервые за последние годы, я чувствовала себя, что я живу, а не выживаю, и что таить, мне очень нравится работать с детьми и рисовать вместе с ними. Я вспомнила такие забытые навыки, вовсю рисовала с детьми, продолжила делать их наброски, и ежедневно отдавала их детворе. После урока они уже с интересом ждали, какие будут рисунки и что за моменты я запечатлела на бумаге, иногда получались настолько забавные, что малыши хохотали, рассматривая друг друга. Не забывала я рисовать и своих детей, и как-то спустившись утром в гостиную, увидела на стенах свои рисунки, Юнас потом признался, что хотел, чтобы они не лежали где-то, а висели на стенах.

Сходили мы с мальчишками в поход посмотреть разноцветную землю. Я к этому походу подготовилась основательно, десять мальчишек на свежем воздухе почти четыре часа, еды было взято на ораву, домой принесла пустую корзину, все было съедено. Было очень интересно и мне в первую очередь. Вик, который и рассказывал нам про свойства разного грунта, подготовился как к настоящему уроку, рассказывал очень много и, что немало важно, очень интересно. Мы насобирали цветов и листьев, слушая рассказы Тони, для чего нужно то или иное растение. Как по мне, поход удался на все сто. Когда мы вернулись, и детвора разошлась, Дани пошел спать, он настолько умаялся, что практически клевал носом. Юнас еще пытался храбриться и предлагал мне чем-то помочь, но был отправлен в комнату, откуда через десять минут послышалось тихое посапывание. Я бы тоже отдохнула, но как-то закрутилась, что не успела. Иногда я замечала по следам в доме, что приходил Кьелл, но мы с ним так ни разу и не пересеклись. Мне с каждым днем становилось все обиднее. Что это за отношение? Может, мы ему мешаем, и он просто стесняется нам сказать, чтобы мы ушли, поэтому сам не приходит? Глупо и притянуто за уши, но иногда не такая глупость лезет в голову.

Сегодня я, как и обычно готовила обед, ожидая с минуты на минуту, что придут мои труженики науки, когда в дверь постучали, я ни на секунду не задумалась, кто это может быть, поэтому открыла, не проверяя, кто стоит за дверью. На пороге были вовсе не Дани с Юнасом, там стоял пожилой воин и женщина (к слову, сама женщина выглядела достаточно молодо).

— Здравствуй, дочь, — ничего так себе, обращение! Я, раскрыв рот, смотрела на вновь обретенного родственника и понимала, сейчас будет сюр. Как в воду глядела, — мы все ждали, когда ты вернешься домой, но ты продолжаешь обходить отчий дом стороной, неужели мы тебя так обидели?

Я стояла, хлопала ресницами и пыталась сообразить, а болеют ли великаны заболеванием головы, и что это за припадочные?

— Мы рады обнять тебя, — когда эта громадина двинулась на меня с целью заграбастать и пообнимать, читай, сломать ребра, я в панике бросилась убегать, мало ли, явно же, псих, хоть так и нельзя делать, чтобы не провоцировать, но лучше так, чем добровольно сдаться!

Тяжелый вздох был аккомпанементом моему отступлению.

— Я тебя просила без этого? А ты что? Вот скажи, почему ты всегда делаешь, как хочешь, а потом я все исправляю? — фраза видимо настолько часто повторяемая, что мужик в ответ на нее запыхтел как чайник.

— Хелена, извините нас, мой муж немного неправильно начал разговор, — я прекратила убегать и, остановившись за диваном, присмотрелась к гостям, — мы родители Сэма, — и что это мне должно сказать? Видимо, мое непонимание отразилось на лице, потому что она скорбно поджала губы, но продолжила, — отца Даниэля, — хорошо, что держалась за диван, хоть не упала, как быть?

Нет, я прекрасно понимала, что когда-то наступит такой день, и что надо бы познакомить Дани с его родственниками, но тянула с этим, как могла, и вот они пришли сами, а сейчас же придет Дани. Ребенок как услышал, что я о нем думаю, потому что из-за спины великана прозвучало испуганное:

— Мама? — а потом мой сын юркнул между ног своего дедушки и помчался ко мне, я раскрыла ладони и вышла из-за дивана, чтобы обнять его и успокоить, но он стал передо мной, защищая меня от незваных гостей. И вот этот его поступок, маленького, но мужчины так растрогал меня и так умилил родственников, что, благодаря нему и растаял лед.

— Смотри, настоящий мужчина, весь в Сэма, — всхлипнула женщина, и мужчина моментально прижал ее к своему боку пытаясь успокоить.

— Хелли? — голос Юнаса звучал из-за спины, да, он со своими габаритами не может так легко просочиться мимо шкафа, перекрывшего вход.

— Со мной все хорошо, — успокоила своих детей и уже гостям, — давайте вы зайдете, и не будете стоять в дверях?

— Спасибо, — всхлипнула женщина, и они прошли в дом. Делать нечего, придется проявлять гостеприимство, заварила отвар и пошла знакомиться со свекром и свекровью, причем, не своими, писец подкрался!

Родственники сидели на диване, Дани сидел на кресле напротив, Юнас стоял за его спиной с видом 'дернетесь, порву' и все молчали, миленько.

— Я Ульф, это Кама, мы родители Сэма, — поняла, так и будем.

— Я Хелена, это Дани он сын Сэма, — лицо непроницаемое жду следующего шага, не ну а что они, собеседники бревна, каждое слово надо из них вытягивать.

— Мам? — ага, ребенок ничего не понимает, еще бы, я ведь не знала, что его отца зовут Сэм.

— Дани, это твои бабушка и дедушка по линии отца, — сижу, молчу, внутри все кричит о том, что сейчас будет что-то непоправимое.

— Твоя мама и наш сын любили друг друга, — начала женщина, смотря на Дани, но тут мой вежливый и скромный ребенок ее перебивает репликой:

— Ой, вряд ли, — все замерли, я тихо паникую, понимая, что сейчас буду паниковать громко.

— У норманн дети появляются в любви.

— Я у мамы тоже в любви появился, но не к отцу, — дедушка с бабушкой переглянулись, я бы тоже с кем-нибудь с удовольствием переглянулась, но не с кем, — да, день перестает быть томным! — ребенок сидел с самым серьезным видом.

— Наш сын выбрал твою маму... — начал Ульф, но Дани опять перебил.

— Вы, наверное, самые неинформированные, — слово-то какое знает, — но моя мама никогда не знала моего отца, они не были знакомы, они не виделись, — надо было в этот момент видеть лица 'родственников', небеса разверзлись и полнейший шок, — мама меня спасла, она мне мама, но она меня не рожала, — эти слова еще звенели у меня в ушах, а вот перед глазами все потемнело, и я начала сползать по стенке, подхватил меня Юнас, и тут же подбежал Дани.

Гости тоже поняли, что все идет не по плану счастливого воссоединение семьи, а у меня душа разрывалась, и сердце просто замирало, что сейчас будет.

— Мамочка, ну ты чего, когда я руку распахал, и ты мне ее сама сшивала только чуть побледнела, от людей барона убегали, так ты даже глазом не моргнула что боишься, в плен сдались, ты смелая была, а сейчас чего так делаешь? — мой ребенок гладил меня по лицу своими ручками, а у меня катились слезы, я не могу открыть глаза и посмотреть в глаза своему ребенку, вот он сейчас мне скажет что-то в духе 'ты мне не мать' и мое сердце не выдержит.

Сердце и правда закололо так неприятно, и голова закружилась сильнее, видимо, я все-таки потеряла сознание. Вот очень вовремя! Когда не просишь, так оно теряется, а когда я об этом мечтала, так нет! В себя я пришла от запаха лекарств и ворчания женского старческого голоса:

— Ты смотри на нее, чего удумала мне тут, болеть. Я слишком многого от тебя жду, нечего мне планы рушить, за такое могу и наказать, лысой будешь, — лысой быть мне не хотелось, и организм быстро решил прийти в себя, пока не произошло непоправимое, — во как испугалась, что лысой будет, сразу в себя пришла, — в себя пришла, это конечно очень натянуто, поскольку голова еще кружилась, но глаза открыла.

Сфокусировалась, рядом, схватив мою руку, на полу сидит Дани и тихонько плачет, в ногах стоит Юнас белее полотна бумаги, а рядом сидит Тиса. Действительно, кто еще может припугнуть лысиной, как не бабка-шаманка, призывающая мертвых.

— Чай, не рада мне? — я знаю, она специально так кривляет свою речь, чтобы казаться недалекой и старой, но эта женщина, хоть и в возрасте, слишком умна, — не кривись, на, выпей, сейчас полегчает. Мало того, что организм истощен, выглядишь, как скелет, так и не отдыхаешь нормально, я тебя к себе не призвала, — надеюсь, не на тот свет, — чтобы ты в норму пришла и сил набралась, а она разогналась. Уроки рисования, походы с детьми, хозяйство, я Ледяному его последние патлы повыдергиваю, смотри, что удумал, преемницу мою угробить, — не знаю, что такое эта преемница и что я должна принять, но в комнате испугано вскрикнула женщина, мне с моего положения не видная.

— А ты что визжишь, Кама, я тебе обычным языком говорю, мое решение неизменно, и она мать мальчика, ты с духами решила спорить? — я напряглась это что, родственнички у меня сына собираются забрать, — ты смотри кулаки сжала, сил встать нет, а готова как львица ребёнка своего защищать, — восторженно поцокала бабка языком и уже не так сварливо, — легче?

Я прислушалась к своим ощущениям, а ведь действительно, сердце не колет, слабость есть, это да, но я вроде как жива, чему несказанно рада.

— Мама... — всхлипнул Дани и прижался щекой к моей руке.

— Солнышко мое, — белыми, непослушными губами попыталась сказать еще что-то, но сил на это просто не было.

— Выпей еще, сейчас отпустит, а ты мать успокой, а то видишь, боится она, воспитала хорошего пацана, а сама же не верит в него и в себя!

— Мамуль, мне все еще старая Нина рассказала, что я тебе не родной, и ты меня откуда-то притащила, она еще пугала, что если буду себя плохо вести, то туда меня обратно и унесут, я маленький был, боялся, — кулаки сжались сами, вот же гадская бабка, и чего ей не жилось нормально, неужели от того, что сделаешь больно кому-то, тебе легче станет? — Так что, мама, я все знал, но это же не меняет ничего, ты же моя мама? — и столько надежды в этом дрожащем голосе, слезы опять потекли по щекам, я постаралась подтащить ребенка к себе поближе.

— До последнего моего вздоха и даже за гранью, — тихо шепчу ему, жаль, что так много посторонних при нашем разговоре, но откладывать такие слова я не буду, их говорят к месту, — я люблю тебя, мой хороший!

— И я тебя, мамуль, очень сильно, — он обнимает меня за шею, прижимая так сильно, что не хватает воздуха, растет мой сынок, раньше его объятья были такие слабенькие.

— Не задуши мать, — ворчит Тиса, — а ты куда собрался? Забери младшего брата, видишь, мать еле живая, — Тиса ворчит на Юнаса, и я ей благодарна, видимо, мальчишка решил, что он лишний, ведь он не родной и хотел сбежать, но она не дала, и за это я ей прощу ее последние колкости и свой испуг во время ритуала.

— Я не понимаю, если она ему не мать, почему мы не можем забрать его в свой дом, он мой внук! — рычит Ульф, на что Тиса как больному разъясняет.

— Я тебе еще раз говорю, она его мать! Ее признали норманкой духи, и они связаны, ты что, сообразить не можешь? Свалились, как снег на голову. Я тебя, Кама, просила, если решите пойти, позвать меня, но вы же взрослые, умные, смелые, вы все можете сами! — она так напирала на них, уперев руки в боки, что мне самой было не по себе, а им, наверное, вообще страшно. — Чуть не довели девчонку, испортили начало отношений с внуком. Что глаза вылупил, не понял, Ульф? Так я расскажу, мне не жалко, у ребенка на глазах мать теряет сознание и почти полчаса не приходит в себя, он в панике, ведь у него кроме Юнаса и ее никого нет, Ледяной за куполом, он не помощник, хорошо, что парень умный, сразу помчался ко мне. А вы, вместо того, чтобы успокоить малыша, помочь, пытались его забрать к себе в дом, не видя, что ребенок в истерике. Кто вас после этого умными назовет?

— Мы не хотели, чтобы он видел мать в таком состоянии, — пытается оправдаться женщина, но Тиса перебивает ее грубо.

— Не ври мне!

— Если бы с ней что-то случилось, ребенок был бы под присмотром, — пытается еще раз оправдаться.

— День перестает быть томным, — повторила я слова сына, тихо обалдевая от происходящего.

21

Я давно не слышала, чтобы кого-то так хлестко ругали, причём, все слова были корректными и правильными, вот только складывались они в очень обидные предложения. И нет, Тиса не оскорбляла, она просто морально уничтожила своих оппонентов, напоследок бабушка с дедушкой попытались обратиться к Дани и позвать с собой, но мой ребенок настолько несвойственно лаконично и очень резко ответил 'Нет!', что вопрос закрылся автоматически. Единственное, уже в дверях Кама обратилась ко мне и попросила не обижаться на них, просто Сэм их единственный ребенок, а Дани — это его продолжение. Мне было жаль их как родителей, но отдать им своего ребенка? Ни за что.

— Мы всегда рады тебе и твоей маме, надеемся, вы когда-нибудь придете в гости, — женщина всхлипнула и резко развернулась.

— Не ной, Кама, умнее надо быть, а в гости они придут, как не прийти. Да? — это уже мне, и настолько острый взгляд, что я мгновенно поняла, отказываться нельзя.

— Мы зайдём в гости, — пришлось пообещать, при этом смотрела я на Тису и корчила ей лицо, показывая, что я негодую, женщина на мое кривляние только фыркнула.

— Спасибо, — столько надежды и благодарности, что мне стало совестно, нам не сложно, мы обязательно зайдем в гости к этим одиноким норманам.

Когда за ними закрылась дверь, Тиса уселась напротив меня и внимательно уставилась мне в глаза. Я заерзала, как-то недобро она смотрит.

— Что? — не выдержала я первой.

— Это ты мне скажи, что, — отлично. И что она от меня хочет, не знаешь, что сказать, будь вежливой.

— Спасибо за помощь, — она кивнула, принимая мою благодарность, я замолчала, не зная, что еще сказать, вот же тяжелая бабка в общении!

— Ничего спросить не хочешь? — очень хочу, например, когда ты уйдешь, но это не вежливо.

Я неопределенно пожала плечами, может быть, я просто от лекарства еще плохо соображаю.

— То есть ты спорить с моим решением не будешь? — я удивленно приподняла бровь, вот о чем она? Неужели обязательно быть такой загадочной? — Я рада, что ты благоразумная и понимаешь, отказаться от наследования не сможешь, — благоразумная это я благодаря валерьянке, нехилой дозы, и это не благоразумие, а полнейшее спокойствие, которое уже вовсю захватило меня, — Обучение начнем через пару дней.

Я еще обдумывала эту реплику, а бабки и след простыл, на пороге еще выдала какие-то указания Юнасу, и умчалась. И чего она старухой прикидывается, да ей в скорости и энергии любая молодуха позавидует. Мальчишка вернулся к дивану, на котором я лежу, а потом, видимо, решил высказаться.

— Хелли, — я угукнула в ответ, что слышу его, — ты умрешь? — вот же, блин, даже сквозь валерьянку прошибает. Дико вытаращив глаза, честно выдала:

— Не собиралась в ближайшие лет тридцать! — на что этот неописуемый мальчишка важно кивнул и серьёзно добавил.

— Хорошо, я запомнил, но мы через двадцать пять лет вернемся к этому разговору, я считаю, что тридцать лет — это очень мало. Хорошо?

— Обязательно, — бедные мои глазки, так из орбит вылазить.

— Я очень испугался, особенно когда Дани закричал, — он тихо всхлипнул, уронив голову себе на грудь, — какой из меня воин, если я так сильно боюсь?

— Самый лучший из тебя получится воин, потому что в момент опасности ты взял на себя ответственность, быстро сориентировался, кого надо позвать, и успокоил Дани. Ты мой герой! — я улыбнулась мальчику и протянула ему руку, он нерешительно взял ее, а я потянула к себе и вот уже на моем диване сидят два маленьких мальчишки (и пусть, один внешне очень даже большой, вот только внутри он еще малыш), которые испугались за меня. Я гладила их по волосам, пытаясь передать в этой маленькой ласке, что все хорошо, уже все хорошо.

— Маме когда плохо стало, меня рядом не было, и я не позвал на помощь, — неожиданно признался Юнас. Неужели винит себя? У меня и сердце сжалось.

— Я знаю, если бы ты был рядом, ты бы не растерялся и обязательно все сделал правильно, — начинаю осторожно объяснять ему, что он ни в чем не виноват, — это не твоя вина, что ты был не рядом. Ты понимаешь это? — пытаюсь заглянуть ему в глаза, но он упор их отводит в сторону.

— Анита это мне много раз объясняла, и я понимаю это, но не могу забыть, что будь я рядом, мама, возможно, была бы жива, — от этого просто волосы на голове поднимаются. Вот передо мной мальчишка, который с раннего возраста считает себя виноватым в том, что не спасли маму, его выгнал отец, как он еще при этом нормальный, а не агрессивный и неуправляемый, для меня просто загадка.

— Для меня ты — образец силы и мужества, — честно говорю ему и, притянув к себе, обнимаю, мы полежали обнявшейся толпой минут пять, потом Дани завозился, ему наскучило лежать так спокойно, и я нехотя отпускаю их. У Юнаса щеки мокрые от слез, он, стесняясь их, отворачивается, чтобы быстрее стереть с лица, а потом утягивает Дани кушать, и в комнату, делать уроки, дав мне возможность отдохнуть. Тиса предупредила, что сегодня я отлеживаюсь и сплю.

Думала, не смогу уснуть, но, как бы не так, стоило мальчишкам уйти в кухню и минут через пять я уже крепко спала, может что-то подмешала мне? К нам кто-то приходил, но я почти все время спала, поэтому не видела, кто именно. Уже вечером меня разбудил Юнас.

— Тиса передала лекарство и велела обязательно перед его приемом поесть, — я дернулась встать готовить кушать, но не тут-то было, Дани, который стоял рядом, всучил мне тарелку с едой, а Юнас помог чуть приподняться. Я ворчала, что еще в состоянии сама сесть, но мои мужчины были неумолимы. Надо — значит, надо.

На еду ушли все силы, которые я так старательно накапливала, после того как объелась, кстати, еда была не наша, а оказывается, приходила Ингрид с другими женщинами и принесли нам еды, мальчишки уже поели, а потом решили разбудить меня. С горем пополам сходила в ванную, а после поднялась к себе в комнату. Юнас, как самый старший, отчитался, что они сыты, уроки готовы и они в комнате читают, я мгновенно возгордилась, какие у меня ответственные дети, правда, проходя мимо комнаты Дани, увидела, что читают они, видимо, прыгая на голове, потому что все перевёрнуто. Но это такие мелочи, поэтому даже не стала делать замечание, просто легла к себе в постель. Попросила их быть молодцами и лечь спать вовремя, выпила лекарство и отключилась.

Снилось мне, что рядом со мной на полу сидит кто-то огромный, и этот зверь (а кто еще может быть таким здоровым, только дикий зверь), тяжело вздыхает и бубнит, что у меня совести совсем нет. Хотела возмутиться, мол, у меня этой совести хоть отбавляй, даже еще на нескольких таких же мелких, как я, хватит, но не смогла. А потом зверь протянул ко мне лапу и погладил по лицу, было приятно, но очень непотребски, поэтому решила сразу пресечь:

— Ты свои лапы ко мне не тяни, а то Ледяной тебе их повырывает, — мой сон вот и говорю всякий бред, с чего вдруг Кьелл должен что-то кому-то вырывать для меня самой загадка.

— А Ледяной, значит, к тебе свои лапы тянуть может? — я вот удивилась, что зверь говорить может, но не возмутилась, звери в этом городе такие же чудные, как и их хозяева. Я еще что-то хотела ответить, но не смогла, сон закончился, сменившись на другой.

* * *

— Как она? — Трой стоял на площадке в горах, откуда они наблюдали за приближением основных сил армии кроля Генриха с небывалым по мощности этой Грани оружием.

— Тиса напоила ее лекарством, и она немного бредит, — Кьелл стал рядом с другом, также внимательно изучая дислокацию противника, — приняла меня за зверя, — нехотя буркнул он.

— Ты себя видел сейчас? Ты и похож на дикого зверя. А она что, визжала? — Трой вовсю веселился, хотя еще несколько часов назад, когда они только вернулись с вылазки, потрепанные и практически без сил, и узнали, что в поселке Хелене стало плохо. Тогда он еле уговорил задержаться Кьелла и не мчатся туда пешком, а подождать хоть два часа, набраться сил и отправится переходом.

— Сказала, лапы к ней не тянуть, — Кьелл с улыбкой вспомнил весь их диалог и ее сонный вид.

Трой заржал, как конь, и ушел к парням в пещеру, а Кьелл продолжил наблюдение, он устал за эти недели, как физически, так и морально. Они с парнями думали, что быстро оттеснят армию и те, поджав хвосты, убегут, чтобы еще несколько лет дать им спокойно жить. Вот только в этот раз все пошло не как обычно. У кроля Генриха непонятно откуда взялось мощное оружие карист и вот уже они отступают и пытаются удержать позиции, и не подпустить к куполу нападающих. Неужели каристы нашли их и здесь, и скоро эта Грань превратится в поле боя, где нет места никому.

— Иди, отдохни, я заступаю на вахту, — Сокол подошел и, бросив на землю тулуп, уселся, чтобы видеть всю долину снизу, Кьелл спорить не стал, ему перед походом в их поселок, пришлось вывести свой отряд на пределе возможностей. И тот факт, что он еще ходит, а не валяется без ног, это просто его упорство, с которым он хотел лично увидеть, что с Хелли все хорошо и дети в порядке.

Он ни на мгновение не удивился, увидев на пороге своего дома Тису, именно от нее он узнал все подробности, от нее и получил по шее, что не приходил домой. Хотя тут он оправдался, хотя бы для нее, он приходит регулярно, когда хватает сил на переход, просто почти сразу уходит. Он слушает отчеты о жизни в поселке, о том, как и чем живут те, к кому все время хочется вернуться. Вот только нет у него возможности все бросить и жить в поселке, когда на пороге враги, и вся их размеренная и такими силами вырванная жизнь под угрозой.

В пещере, где они обосновались, многие уже спали, были и те, кто еще пил отвар, готовясь лечь отдыхать.

— Завтра Вепрь допросит Исака, — Трой, который уже лег отдыхать в полудреме буркнул это Кьеллу и, отвернувшись к стене, уснул.

Кьелл еще посидел минут десять, допил свой отвар и тоже улегся спать, вставать через несколько часов, а ощущение такое, словно чтобы восстановиться, необходимо проспать минимум сутки беспробудным сном.

Прошло от силы часа три, когда в пещере раздался сигнал к подъему.

— Они наступают! — Гром, сменивший на посту Сокола, влетел в пещеру. Несколько секунд, и вот уже все на ногах.

— Докладывай! — командует Трой, и начинается работа, из-за которой все они тут сидят.

22

Сегодня мне было уже хорошо, видимо, выспавшись, организм вспомнил, что он молодой, энергичный и не любит болеть. Поэтому по кухне я порхала, хорошее настроение еще добавлялось тем, что в кухне стояло много разной еды, подписанной пожеланиями выздоравливать — это мои девчонки из клуба постарались. И знаете у меня, наверное, никогда не было подруг, только дочери знакомых родителей и те, с кем надо общаться.

Когда минут через двадцать в дверь аккуратно поскреблись, я даже не сразу поняла, а подойдя к двери, удивилась, на пороге стояла Мари, увидев меня начала ворчать, почему я встала с кровати. На мой закономерный вопрос, чего она в такую рань пришла, она отмахнулась, но видя, что я реально не понимаю, решила объяснить:

— Слушай, у тебя двое детей, их надо кормить, когда Юнас один тут жил, Ледяной обеспечивал его готовой едой, а сейчас тут еще Дани, а он еще маленький, вот я и пришла приготовить им завтрак и помочь собраться в школу, — слезы на глазах появились мгновенно. Мари, увидев мою такую странную реакцию, сначала опешила, а потом бросилась успокаивать и обнимать, — ну ты чего, что я не так сказала? Вот вечно ведь ляпну, и сама не понимаю, что именно сказала, ох, Ингрид ругаться будет, — начал причитать уже она, и тоже глаза стали на мокром месте, мне стало смешно.

Вот же припадочные, одна от сентиментальности момента сырость развела, а вторая от паники, что вдруг обидела.

— Спасибо, Мари, это я от счастья, за меня никогда так не беспокоились и не старались помочь, без моей просьбы или уговоров, а молча делая то что считают нужным, вот я и растрогалась. Повезло мне с вами очень, — теперь уже Мари всплеснула руками и полезла обниматься, приговаривая, что они так рады и что у нее подруг почти нет, все дружат, но с ней близко никто не дружит, кроме, пожалуй, Ингрид.

— Мам, а что происходит? — Дани стоял на ступеньках и смотрел на абсурд женских эмоций, когда от счастья плачут и, главное, предпосылок к этому-то не было.

— Мари пришла помочь мне, но я уже в норме, поэтому это мы будем поить ее отваром и кормить завтраком, — Мари утёрла слезы своими пухленькими ручками и попыталась усадить меня, чтобы все сделать. Как бы не так, пусть этот беременный колобок посидит спокойно.

— Ты меня занимаешь разговорами, а я тебя кормлю завтраком, — окончательно решила я и, усадив ее на кухне за стол, стала готовить запеканку.

— Ты был прав, женщины — такие женщины и очень непонятные, а самое странное, раньше мама была понятная, — краем уха услышала, что Дани Юнасу ворчит.

— Они, когда по одной, еще понятные, а стоит им сбиться в компанию, и все, понятности как не бывало, но мама она, пожалуй, самая понятная из всех знакомых мне женщин, — Юнас голосом знатока стал объяснять Дани, что девчонки (которых я почти и не видела тут) такие же непонятные и сложные.

— Сегодня все собираются на площади, потому что появились данные, что за куполом творится что-то опасное, ты пойдешь? — Мари говорила, видимо, еще что-то, но я не слышала ее, слушая сына. Чуть подумав, что она хочет этим сказать, решила подтвердить, что на площадь пойду, а дальше посмотрим.

За что мне нравится Мари, так это за неиссякаемый поток информации, она кладезь новостей и знаток всех историй поселка. Она развлекала меня болтовнёй еще минут сорок, пока я готовила запеканку, детвора за это время успела умыться, собрать вещи в школу одеться и спуститься кушать.

— Это очень вкусно, — с восторгом доедая третий кусок, твердила Мари, мальчишки переглядывались и хихикали, а я подкладывала еще кусочек этой сладкоежке.

Хотя в этот раз я постаралась сделать менее сладкой запеканку, а то первый раз дорвавшись до сахара, я перестаралась, и хоть Дани ел с обезумевшими глазами (до этого сладость для нас была роскошью), но я объективно понимала невкусно, когда чересчур сладко.

— Так что, идем? — Мари доела последний кусок и с грустью взглянула на пустую тарелку.

— Сейчас быстро переоденусь, — я встала, чтобы пойти наверх, но Мари меня остановила.

— Вот же я балда, для тебя Ингрид тут вещи передала, ты не подумай, новые, у нас Тоня хорошо шьет, — Мари шариком выпрыгнула из-за стола и помчалась ко входу. Странно, я, когда ее впускала, и не заметила ничего у нее в руках. Оказывается, она поставила сумку на пороге, когда стучать начала, и забыла занести, ох уж эта Мари.

Ко мне перекочевало несколько свертков, на одном очень настаивала сама Мари, утверждая, что это просто что-то невероятное, Тоня придумала, а Ингрид подхватила эту идею.

— Правда, если честно, мы немного боимся одевать это первыми... — все ясно, эти партизанки хотят ввести новую моду, вот только сами боятся, а тут я, и не скажу, что я прям очень смелая в таких делах...

Тут я на свет достала юбку из хорошей плотной ткани, она мне понравилась сразу, а когда я развернула ее, то капитально замерла, пытаясь осознать. Это были широченные штаны — юбка. Говорят, такое носят в Южном эмирате, там женщины более уверенные в себе и предпочитают удобства, я же такое и не видела ни разу в живую, только рассказы, думала, сказки.

— Ну, так как, оденешь? — с надеждой спросила Мари, глядя умоляющими глазами. — Так достали юбки, путаешься в них постоянно, — жалобно заныла эта манипуляторша.

И я пошла в ванную померить сие творение. Сидит отлично, за счет модели, легко подгоняется по фигуре, и действительно, очень удобно, а так и не скажешь, что это не юбка. Вышла на всеобщее обозрение и, получив восторженные комментарии, решила, что такой одежде быть в моем гардеробе. К юбке прилагался еще и жилет удлинённый, он точно скрывал, что на мне сейчас не совсем юбка.

— Мари, а тот костюм, что я одевала на обряд, там ведь были брюки? — спросила я, закрываясь в ванной и одеваясь окончательно.

— Да, здесь нормально носить брюки и женщинам, но норманки сами решили, что это не женственно, а местные непривычны к брюкам, вот и получилось, что носим мы только юбки. Раньше норманки же были и воинами, и творцами и ученными, поэтому были равны мужчинам, как в стиле жизни, так и в одежде, а вот после той ошибки все стало по-другому.

— Вернем былое, — хитро подмигнула я и покрутилась в завершенном образе перед зрителями.

— Мамуль, мне нравится, ты очень красивая! — Данька подбежал, дернул меня за руку, это чтобы я наклонилась, и сразу поцеловал в щеку. Я прижала сына, он так быстро растет, уже не потискаешь его, как раньше, вот и сейчас мгновенно вырвался, и помчался за своей сумкой.

— Мне тоже нравится, — смущённо добавил Юнас, его я потрепала по волосам не решаясь обнимать, он держит дистанцию, и я боюсь его торопить и брать напором.

— Все готовы? Тогда пошли, — скомандовала я своему отряду, и первая пошла к двери.

Мальчишки при выходе из двора умчались вперед, догонять друзей, а мы с Мари шли медленно, хотя она и рвалась идти быстрее, но мне как-то боязно, тут ведь снег, лед, еще поскользнётся.

На площади действительно было очень много народу, наверное, все, кто сейчас в поселке, стояли на площади, общаясь между собой. Детвора промчалась в школу, а на ступеньки вышел директор школы.

— Я к мужу, — пискнула Мари и побежала к своему краснокожему, который до этого внимательно на нее смотрел, подбежав к нему, она попала в объятья, и я отвела взгляд. Когда одинок, парочки тебя раздражают.

— Пару часов назад пришло сообщение, что наши попали в плен, — вот так, без подготовки или каких-то вводных слов, резко начал директор, площадь мгновенно затихла, все были шокированы этой новостью. А до меня медленно доходило, ведь там за куполом был Кьелл, и значит он тоже...

— Есть те, кому удалось избежать плена? — вопрос, который задал мужчина, стоявший не далеко от меня, четко озвучивал мои собственные мысли.

— Сообщение передал Сокол. Он же сказал, что из отряда их осталось двое, но они пойдут следом, в надежде помочь нашим, — я внимательней присмотрелась к директору и увидела синяки под глазами и хмурые складки на лбу, что еще он скрывает? — есть подозрение, что нас предал кто-то из своих, у людей есть оружие карист, — вы когда-нибудь слышали гром в ясный день, такой, чтобы уши закладывало? Площадь взорвалась синхронными выкриками и гомоном, что такого быть не может, а потом, как всегда бывает, кто-то крикнул первым, и все подхватили на волне паники.

— Это все Исак и его женщина!

— Хватит врать про нее! — заорал в ответ ученый, и по тому, как он сжал кулаки, стало понятно, он доведен до грани этим бойкотом, упреками и последние выкрики — это его предел.

— Исак, — директор смотрел ему в глаза, видимо, решаясь что-то сказать, — нам надо будет поговорить, — ох, не это он хотел сказать, мужчина весь побелел и смотрел на всех, как на врагов.

— Не могла она, слышишь! Все вы! — что не могла, не знаю, но мне так жалко стало этого талантливого ученого, который сейчас стоял против всех, — Она вернется и тогда..!

— Не вернется, — грубо прервал его директор и на мгновение закрыл глаза, — она погибла, — наверное, так и стареют за мгновения, я взглянула на Вепря и, по тому, как он опустил глаза, и не только он, я поняла, знали козлы, знали и молчали!

Исак тряс головой, отказываясь верить в услышанное.

— Пойми, мы хотели, как лучше... — директор замолчал, не зная, что еще сказать, да что тут скажешь, какими жестокими надо быть, чтобы врать человеку, тьфу, норманну, что его жена сбежала от него, он поди ее ждал верил надеялся.

— А получилось, как всегда, — мне казалось, я сказала тихо, вот только на площади была тишина, и меня услышали.

— Хелена, пойми, он страдал, — начал Вепрь, но я перебила.

— А сейчас он не страдает, или, может быть, он не страдал, пока вы все его избегали, одни нос воротили, другие врали, глядя в глаза? — воздух тут видимо пьянит, иначе, почему я все время лезу, куда не следует.

— А может, она шпионка? — начал какой-т юнец, глядя на меня, и тут же с одной стороны получил подзатыльник от Вепря, с другой стороны по спине палкой от Тисы, где она ее только взяла, и такое шипение отборных змей от Ингрид и компании, что пацан голову вжал в плечи и, видимо, пытался сквозь землю провалиться.

— Сейчас важен один вопрос, сколько оружия попало в руки людей, — попытался вернуть внимание директор.

— Так и скажи, что считаешь, что Сули отдала оружие людям? — Исак весь подобрался и дерзко смотрел на директора (как его там зовут, вечно забываю), тот в свою очередь посмотрел на Вепря, а этот, поиграв бровями, вышел вперед и, повернувшись ко всем лицом, начал рассказ.

Оказывается, сразу группа, которая пошла по следу Сули, думала, что девушка заблудилась, так сильно она петляла, но, когда поняли, что она ушла через купол, стали торопиться, уже думая, что она неверная и просто сбежала от мужа. Вот только не успели, женщину они нашли мертвой в неглубоком овраге и рядом куча следов. Подстёгиваемые местью за женщину, отряд пошел по следам тех, кто ее убил, через несколько часов они были выслежены, и произошла банальная расправа. Вот только последний все молил о пощаде, обещая все рассказать. Что рассказывать, было непонятно, грабители напали на беззащитную, заблудившуюся женщину, но вот как бы не так. Оказывается, что эта женщина сама вышла на них, еще перед тем, как первый раз отправилась к норманнам, пообещав продавать невероятные вещи норманн за огромные деньги, обещая колоссальную прибыль. И несколько раз она передавала им товар, в этот раз все пошло не по плану, они принесла оружие и потребовала просто огромные деньги за него.

Главарь банды решил, что это слишком дорого и хотел припугнуть глупую бабу, вот только она испугалась и поверила всем его словам, выхватила оружие, собираясь защищаться. Как так получилось, что она погибла, 'язык' и не понял, но главарь, увидев тело, скомандовал сбросить ее в овраг, забрав предварительно все, и мчаться отсюда быстрее ветра. Но они не успели, вот только 'язык' так и не смог сказать, всех ли поймали.

— Я думаю, главарь тогда все-таки ушел, и забрал с собой часть оружия, часть оставив нам, чтобы мы не продолжили поиск, — закончил Вепрь, так и не подняв взгляд на Исака, на мужчину действительно было страшно смотреть.

— Прости, я должен был тебе сказать, но ты не хотел ничего слушать, и мы решили похоронить ее тихонько, — Вепрь замолчал, молчал и Исак, долго, наверное, минут пять.

— Хотели узнать, что пропало? — голос как у мертвого, никаких эмоций. — Я перепроверю сейчас и доложу, — с этими словами он развернулся и молча пошел в здание, с абсолютно прямой спиной.

Он уже зашел в здание, а на площади по-прежнему было тихо, пока одна из женщин не спросила шёпотом другую:

— А вдруг он тоже предатель?

— Дура ты, — громко возмутилась Тиса, вот же острая на язык бабка, — он не предатель, он мертвую жену последние несколько лет любит и себя корит. Думал, что сделал что-то не так, да все надеялся, что она вернется. Вы его, мальчики, наказали страшнее любого наказанья! — она посмотрел на Вепря, который все не поднимал взгляд от земли, и на директора, который пытался казаться невозмутимым. — Как получилось, что вы настолько поглупели все и стали такими жестокими? — она оперлась на свою палку и уткнулась взглядом в пол.

А я внимательно к ней присмотрелась, она состарилась, причем, колоссально. Сейчас на площади стояла действительно бабка, а не пожилая женщина, которая старается казаться старой, что же с ней происходит.

— Нет двух прерывателей и трех поглотителей, — Исак бежал к нам с перекошенным лицом, и все задергались, блин, что это такое, что все так запаниковали? Очень захотелось метаться, как и все, при этом теребить и говорит 'что будет?'.

— Сейчас расходитесь все по домам, внимательно слушайте, не забывайте, если услышите сигнал, все сюда, — все кивнули и начали расходиться, я же, не понимая, дернулась хоть к кому-то узнать подробности, но меня за руку поймала Тиса.

— Пошли к тебе, я расскажу подробно, за сына не переживай, они все под присмотром, — я хотела возмутиться, но тут она сказала совсем несвойственные ей слова, — пожалуйста, прошу... — вот после этого я молча пошла вместе с ней к нам домой, размышляя, что случилось, и почему эта вредная бабка говорит 'пожалуйста'?

23

Дома она попросила сделать ей отвар и с огромной тяжестью уселась на кухне за столом, что-то она мне совсем не нравится.

— Мое время пришло, — я еле сдержалась? чтобы не ляпнуть, что-то в стиле 'да мы только пришли', и только умение вовремя прикусить язык позволило подумать о том, что говорит Тиса, — я хочу рассказать тебе сказку, послушаешь? — она сделал глоток отвара и довольна покряхтела.

— Давно мне сказки не рассказывали, — буркнула я. Не понимаю, что происходит, и своей насторожённостью стараюсь подготовиться ко всему, как бы не так...

Она начала свой рассказ, попивая отвар и не притрагиваясь к угощеньям, которые я поставила на стол.

— Все началось еще в нашей Грани, бок о бок жили два народа, обладающие разными особенностями. И вроде сферы наших интересов не пересекались, разве только торговля. Совместных браков у нас практически не было, поскольку дети в смешанных семьях не рождались. Шли годы, века, сменялись поколения, и однажды у народа карист родился будущий вождь, который решил, что его народ лучше соседей, и обязан править недостойными, управляя их богатствами. В любой из Граней, в любое время всего несколько поводов для войн: жажда власти или богатств, обычно это одно и тоже, месть или зависть и, как не грустно, любовь или же жажда обладания. В нашей сказке все намешалось, шли годы, война только набирала обороты, уничтожая всех на своем пути, потери были колоссальные.

И вот однажды одна девушка ушла в горы. История умалчивает, чего ее туда понесло, просто, как факт, пошла туда и нашла раненого воина карист, другая бы на ее месте убила врага. Но не эта, она утащила его в пещеру и стала ухаживать, спасая от смерти. Что и говорить, она его вылечила, и пока происходило излечение, они влюбились. И вот уже девушка порхает на крыльях любви, не замечая давно влюбленного в нее парня из соседнего клана. Мать заметила состояние дочери и тихонько выпытала, кто этот счастливчик, а узнав, кто же именно похитил сердце дочери, впала в отчаянье. Рассказала все мужу. Отец нашей героини решил все сугубо по-мужски, есть враг, который угрожает его народу, еще и дочь соблазняет, не будет врага — не будет проблем.

Отец выследил дочь, взяв с собой несколько помощников, и напал на влюбленных, парень был еще слаб, поэтому шанса, что он сможет отбиться от четырех здоровых воинов, у него не было. И когда мужчина занес оружие, чтобы убить врага, дочь в последний момент бросилась, закрывая своим телом любимого. Наверное, на этом сказка могла бы и закончиться, погибает девушка, убивают парня, и все, но все было по-другому, девушка была сильным ученым с огромным даром ходящей и, теряя сознание от боли (благо отец в последний момент смог чуть сдвинуть оружие и удар не убил мгновенно), она всей своей сущностью захотела спасти любимого. Как ей хватило сил преодолеть огромное расстояние без сознания и умирая, до сих пор никто не знает, и ученые спорят, но факт остается фактом, они выжили и даже больше. Парень оказался сыном старого вождя и вскоре после возвращения с любимой к своему народу возглавил его. Войну прекратили, точнее, приостановили, пока сверху скомандуют, снизу еще дерутся, так и тут, сверху решили, а обычные вояки на дальних рубежах продолжали воевать. Дальше произошло чудо, девушка мало того, что выжила, она еще и забеременела от любимого, тут, я думаю, не обошлось без ее таланта ученого, но про это история также скромно молчит, давая возможность пофантазировать.

Проникшись симпатией к народу мужа, она стала им помогать, месяцы летели, и вот ей уже со дня на день рожать, но судьба опять взмахнула хвостом. Ее похитил парень, давно любивший ее и решивший, что девушка в плену, не без помощи ее отца. Отец для всех, чтобы оправдать бегство дочери, объявил, что ее похитили подлые каристы. И вот этот сорви-голова решил ее спасти, выкрал, да только силенок утащить ее домой переходом не хватило, и они оказались на полпути к дому, в пустынной местности. Начались роды, я не знаю всех подробностей, знаю только то, что, когда их нашли, ребенок был уже мертв, а она при смерти. Но ей опять повезло, хотя тут как посмотреть, ее вытащили с того света, да только радости она не испытала, когда поняла, что такой желанный ребенок от любимого мужа погиб по прихоти одного вершителя судеб.

Женщина, чуть окрепнув, ушла к мужу, который, в свою очередь, начал опять боевые действия, требуя вернуть свою жену. А узнав о гибели их наследника, обезумел, желая уничтожить виновных. Женщина, замутненная горем, помогала своему мужу, создала оружие против своего бывшего народа и, проведя серию экспериментов, помогла добиться того, что в смешанной паре стали рождаться каристы и только каристы.

Мы вымирали, уже был уничтожен род этой женщины, а она все не останавливалась, подгоняемая местью. Хотя ее я могу понять, но не принять ее решение, с тем ребёнком она потеряла шанс стать матерью и подарить любимому наследника. А он ему был нужен, вождь ведь, вот за измену мужа и его новых детей не от нее она и мстила норманам. За крах своих надежд...

Наши ученые вместе с творцами сделали ответный ход, и вот у нас рождаются только воины сильные и смелые, так необходимые на передовой и совсем не рождаются девочки, но кого это тогда волновало, была одна цель — выжить.

Тебе непонятен наш уклад и какое-то слепое повиновение наших мужчин капризам женщин, у этого тоже есть свое объяснение, хоть и жуткое. Каристы вовсю захватывали наших женщин, которых и так оставалось немного, угоняли в рабство, сдерживали поглотителем, не давая уйти, и насиловали. Увеличивая свое потомство, усиливая его нашей кровью и возможностями, новое поколение карист было бы сильнее норманн во много раз. И главное, обладали возможностями норманн. Переходы — вот за чем охотились каристы, и что бесило их, ведь у них никто такое не умел делать. Однажды наш отряд прорвался в тщательно охраняемый поселок, надеясь там захватить что-то важное, а встретили женщин норманок, беременных или с детьми. Глава отряда приказал забирать женщин и уходить, но женщины отказались уходить без детей, не знаю, что произошло дальше и почему, да уже и не узнаю, но глава отряда приказал убить детей, а женщин забирать, мол, самим баб не хватает.

Вот только женщина, настоящая мать остается ею всегда, они бросались на своих спасителей, пытаясь отбить детей, закрывали их своими телами, стараясь спасти. И пусть это дети от насильников и врагов, вот только это их дети, их часть, в том поселке не выжил никто... Когда отряд замер в глухой тишине мертвого поселка, до мужчин дошло, что они сделали. Они передали информацию и свое посмертное пожелание, как нужно воспитывать мужчин и ушли на верную смерть, окупая свое злодеяние, из них не выжил никто.

Наши предки отнеслись к этому серьезно, последнее посмертное желание и вечная память тем женщинам и невиновным детям. Они все до сих пор искупают ту вину перед теми женщинами и детьми, потакая этим. Вечный позор, вечная память, вечная боль...

Я не знаю, когда и почему все исказилось, и дети стали не так важны, как женщины, но это произошло. Как и тогда на первом месте женщины, а дети... Это какое-то уродство.

Тиса рассказывала, а у меня в горле стоял ком, как же страшно все это слушать, и как страшно было это пережить.

Когда та женщина осознала все, что происходит, все смерти и боль, и поняла, что до полного уничтожения народа норманн остались считанные дни, она предала мужа. Придя к последнему творцу, она предложила ему побег и сдержала слово, она смогла задержать армию и дала возможность увести в переход всех, кого смогли.

Моя мать была Хранительницей наших родов, тогда она не вошла вместе со мной в переход, нет, она осталась с отцом прикрывать наш уход, взяв с меня обещание запечатать выход, чтобы никто и никогда не смог нас выследить. Через пятнадцать минут после нашего прибытия я стала новой Хранительницей, пятнадцатилетняя девчонка, и это означало только одно — в том далеком нашем старом доме мать умерла. Новая Хранительница вступает в силу после смерти предшественницы, — она замолчала, внимательно меня изучая, а я пыталась осознать, сколько же лет Тисе.

Я молча заварила еще отвар и разлила его по чашкам, все пытаясь осознать масштабы этой катастрофы.

— Ну и сказочки у вас, скажу я вам, вот не зря вы такие суровые... — она хмыкнула, криво улыбнувшись.

— Мы никогда не вернемся, нам нет места в нашем прошлом доме, а они все живут мыслью набрать мощь, вернуться и отомстить, вот только продолжить войну, снова из-за мести — это будет самой ужасной ошибкой. Но я их удержать уже не смогу, но сможешь ты, — я скептически глянула на старушку, намекая, где я и где эти огромные груды мышц, — ты станешь матерью нашего народа! — отваром я таки подавилась, долго кашляла, пытаясь прийти в себя. Что же это за бред и чем надышалась старушка?

— Нет... — да, знаю, надо было сказать больше, объяснить, вот только, слов у меня не было, я вообще слабо представляю, что эта сумасшедшая от меня хочет.

— Хелена, ты не можешь отказаться, — старушка тяжело вздохнула, — ты говорила с предками, и они говорили с тобой, все предрешено, — это все тот мертвый балабол и мой язык, зачем я тогда рот открывала, хотелось стенать и биться головой об стол.

— Нет... Я не смогу и не хочу, и вообще, я не норманка, — попытка так себе...

— Норманка, тебя признали предки, ты одна из нас, вот только смотришь на все не замыленными глазами, не таешь от этого мужского поклонения и дети...

— Что дети? — хмуро буркнула я. Начнет угрожать моим детям, я ее ее же палкой по голове огрею и скажу, что так и было, а лучше прикопаю и буду делать удивленный вид, еще и страдать буду громче всех и цветочки носить.

— Они тянутся к тебе, ты видишь в них не инструмент войны, ты видишь детей, ты привыкаешь к ним, а не стараешься держать на расстоянии, чтобы было легче отправлять на смерть, ты веришь в них, а они верят тебе. Я уйду, и дети станут просто инструментом, и мы погибнем, все смерти будут напрасны, потому что мы вымрем как народ. Я прошу тебя, тебе ничего не надо делать, просто помоги детям узнать себя, делай, что делала, и все... — почему я не верю ей, хотя выглядит она очень искренне, еще и слезы катятся по морщинистым щекам.

— Ты постарела очень, — невпопад брякнула я.

— Время пришло, — пожала она плечами, — обещай, что не бросишь детей, остальное неважно, — чую, что не все так просто.

— Детей не брошу...

— Обещай! — повысила она голос.

— Обещаю! — в ответ психанула я, вот чего она пристала, я боюсь, не понимаю ничего, а она давит.

— Хорошо, — веско сказала она и, пожав мою руку, откинулась на спинку стула, до этого она навалилась на стол, пытаясь оказаться ко мне лицом к лицу, схватив за руку, как утопающий, — в моем доме есть записи, как раньше еще до начала войны учили детей, о праве выбора и самореализации, почитай их, а сейчас тебе пора покормить животных, — спокойной заявила эта бабка, ох уж и перепады настроения, — я чуть отдохну.

Я фыркнула, но, встав, действительно пошла кормить животных, и так с кормежкой задержалась со всеми этими разговорами, а животинки ведь ждут.

— Если услышишь сирену, беги скорее к школе, — в дверях догнал меня ее совет, а я опять рассердилась, как будто она что-то знает, но не говорит, только загадки и намеки, бесит! — И последнее: верь себе и своим чувствам, не позволяй давить на себя, а будет плохо и тяжело, просто попроси помощи, и ты ее получишь...

К животным я пришла злая, уже жалея, что что-то пообещала этой сумасшедшей, хотя если быть с собой честной, она ведь мне помогла и не раз, а я только психую на нее.

— Что-то со мной не так, мои хорошие, я псих! — честно с порога объявила я своей живности и начала усиленно их тискать, гладить и чухать. От общения с ними становится легче дышать, они невероятные, — Ну и что там жмёшься как не родной, иди уже сюда, — позвала я змея, и когда он подполз, почесала его чешуйчатую морду, — одни вы у меня хорошие, а хозяин ваш даже не появляется...

К чему были мои последние слова, не знаю, просто все чаше вспоминаю Кьелла и осознаю жуткое, я скучаю, причем, все сильнее, вот и говорю не к месту. Так, Хелли, стоп, ты говоришь с животными, тут вообще все к месту, не считая самого разговора.

Я уже вывалила последнюю порцию еды, когда нал головой пронесся жуткий вой, я аж присела от страха. Вот вой повторяется, а мне хочется закопаться в снег, и тут 'киса' подпихнула меня головой к выходу, при этом рыкая очень нетерпеливо. Дойдя под завывания дикого монстра до выхода, осознала страшное, это видимо и есть их тревожный сигнал. Чтоб вы все еще выросли и никуда не помещались, и так обстановка страшная, так чтобы еще сильнее нагнетать такой жуткий вой поставил для оповещения. Страшные и ненормальные норманны, я ворчала, выбегая из загона и прикрывая за собой дверь. Тут произошел грохот, и небо над городом засветилось, а я впервые увидела этот их защитный купол. Мамочка, моя родная, забери отсюда....

Как бежала к школе, помню смутно, просто неслась изо всех сил, один раз упала, поскользнувшись от дикого грохота, но даже не заметила, поднялась и побежала дальше, желая только одного — найти своих детей.

— Купол нас защитит, говорили они, дети в безопасности, обещали они, самоуверенные самцы, — задыхаясь, бурчала я, стараясь не думать, что возможно опоздала.

Когда вылетела на площадь, там была только жалкая толпа женщин и детей, которые что-то живо обсуждали. Глаз моментально выцепил моего сына, рыдающего так, что он аж захлебывался, схватившись за еще одного мальчика. Продвигаясь ближе, поняла, что держится он за Юнаса, а вокруг на несколько шагов пусто, кровавая пелена застелила глаза. Последние шаги мне казалось я не пробежала, а просто промчалась, за каких-то три прыжка оказалась рядом и схватила своих сыновей:

— Чт-о про-и-зо-шло? — по слогам выговорила я, просто дыхание сбилось совсем.

— Он не пустил меня! — крикнул Юнас, у которого у самого слезы в глазах. — А теперь ревет и не успокаивается! — обвинительно обличил он младшего и всхлипнул.

— Дани? — сын второй рукой схватился за меня, одной продолжая крепко держать Юнаса, над головой опять произошел удар по куполу.

— Купол долго не выдержит! — Ингрид заговорила, стараясь обращаться ко всем, при этом перекрикивая шум — мы должны спрятаться!

— Не командуй! — о давно не слышали мы Линду, — Быстро все в школу! — крикнула она и, развернувшись, направилась туда, а за ней побежали женщина, при этом детвора стояла на улице размазывая слезы по щекам. Были те, которые старались казаться смелыми, но от каждого удара, даже у самых смелых сдавали нервы.

Я потянула своих детей тоже к школе, попутно подзывая остальных малышей, ко мне присоединилась Ингрид, и еще женщин десять, которые подхватывали своих детей, хватая за руки чужих, и подгоняли всех в школу.

Вот только мы замешкались и не успели, с неба сорвалась молния, которая попала в крыльцо школы и обрушила часть стены, дорога туда для нас закрыта.

— Мама! — заверещал один ребенок, и я готова была орать вместе с ним, что с женщинами, они хоть и идиотки, но уже почти родные!

Сзади что-то упало, я, резко развернувшись, увидела тело мужчины, норманн, судя по огромным габаритам.

— Бегите, они прорвались... — прохрипел он и потерял сознание, дети заплакали с новой силой, а я сжала ладошки своих детей с такой силой, что Дани, дернув за руку, заскулил, что ему больно, и вот тут я наконец очнулась.

— Прости, родной! — извинилась перед сыном и кинулась к мужчине, проверяя жив или нет, все же жив, повезло, откуда он такой свалился? Так это все потом, а сейчас:

— Тихо! — я заорала так сильно, что думала, сорвала связки, показалось, что даже удары об купол затихли, все повернулись ко мне, — С этого момента мы с вами военный отряд, — не знаю, есть такой термин или нет, будет, — и подчиняетесь вы мне! Слезы отставить! — гаркнула я с новой силой, вижу, что малыши сейчас разревутся снова, но мне нужно их шокировать. Потом буду извиняться и успокаивать, а сейчас ошеломить и показать им привычный уклад, есть главный, его и слушаем, как там Вепрь говорил...

— Разбились на пары, каждая женщина взяла за руки двух детей, те из детей кто старше взяли за руку по одному младшему, Юнас на тебе Дани. Мы должны успеть скрыться, сюда идет враг, бежим... — куда блин бежать? Посему этот обморочный не сказал откуда они придут и куда надо нам?

— В пещеры, — подал идею мой сын, я глянула на него и решила довериться его интуиции, или как там, сущности творца, да и других идей все равно нет.

— В пещеры! Бойцы, вспоминаем наш поход, мы должны пройтись самыми краткими тропами, помчались! — и народ, развернувшись, побежал в сторону сектора зимы. Да, все верно, так будет ближе. Я же развернулась к мужчине, не могу бросить его на земле, может, если его спрятать, не заметят и не убьют?

Попыталась тащить его. Куда там, здоровый такой, им всем надо на диету, все мои потуги привели к продвижению на целый сантиметр.

— Я помогу! — рядом схватился Юнас, с другой стороны Дани, а еще Ингрид и два ее малыша, не помню, как зовут.

— Я что сказала? — рыкнула на их помощь. — Бежать в горы!

— Вот тебе поможем и побежим все вместе! — в ответ огрызнулась Ингрид, и я миролюбиво смолчала, тем более, что все вместе мы его дотянули к ближнему дому и, открыв внизу погреб, Ингрид толкнула мужика туда.

Я хотела вякнуть, что он может так пострадать, но благоразумно смолчала, хуже уже, наверное, не будет, тем более они мясистые не забьется.

Мы рванули в сторону сектора зимы, когда сзади послышался лязг метала и крики людей. Оглянувшись, увидела толпу в латах, которая мчалась за нами, все внутри заледенело, не успеем...

Наперерез нам мчались воины, один и которых, выхватив меч, летел прямо на нас, попыталась дернуть Дани в сторону, уводя из-под удара, вот только не успеваю, слишком поздно заметила этих! Яростный рык, и что-то сносит в движении нападавшего, мы даже не остановились, продолжили бежать. Вот Ингрид споткнулась один раз, второй, на третий чуть не упала, дети поддержали, а я осознала страшное — не успеем мы убежать и за собой приведем преследователей к остальным женщинам и детям.

Хотелось выть, как сделать выбор между жизнью своих детей и чужих, чья дороже?

— Бегите без меня, задержу, — хрипит Ингрид и останавливается, толкая детей вперед.

— Юнас, я надеюсь на тебя, береги их! — кричу сыну, и отпускаю руки детей, останавливаясь рядом с Ингрид. Бросить ее не могу, да и права она, преследователей надо отвлечь на себя, чтобы детвора смогла убежать.

Дани мгновенно останавливается, но я кричу на него, понимая, что возможно последнее, что он запомнит это мои сумасшедшие глаза и крик на него:

— Я сказала, бегом! — спасибо Юнасу у него такое перекошенное от ужаса лицо, но он изо всех сил дергает Дани и тащит упирающегося мелкого за собой.

Я поднимаю Ингрид и говорю, стараясь не реветь:

— Какой у нас план?

— Сдохнуть красиво, — смеется и ревёт одновременно она.

— Нет, чтоб героически или там запоминающеся, красиво, пфф... — сквозь слезы смеюсь уже я, это истерика.

Судорожно шарю по сторонам, утягивая Ингрид в сторону, не знаю, что делать, от слова совсем.

— Как насчет партизанской войны? — предлагаю я.

— Может, сдадимся в плен и устроим им веселую жизнь?

— Не, я пробовала, в этих пленах только влюбляешься, находишь новых детей и подруг, а веселую жизнь никому не устраиваешь, скукотища...

— Что за плен? — патетично вопрошает она, и мы истерично хихикаем. — Где разврат и веселье?

Мы отошли в тень дерева, бдительно следя за дорогой, самая гениальная идея, которая пришла нам в голову, в случае обнаружения преследователей, максимально пошуметь и увести их за собой, не давая погнаться за детьми.

24

Спали мы, наверное, часа три от силы, костер почти погас, и стало очень холодно, и даже дикая усталость не помогала спать. Надо что-то решать, детвора захочет есть, а еды у нас нет, может быть, день они продержаться только на воде, но не дольше, и что тогда? Встав, подкинула веток в костер, пусть еще погреет, может, детвора дольше поспит. Юнас, видимо, услышал, как я шумела, поэтому проснулся и подсел ко мне.

— Еды нет, мы долго тут не протянем, да и вещей теплых нет, мы-то справимся, а вот вы с женщинами почти наверняка заболеете, — когда он так вырос?

— Я думала об этом, может, мне попробовать пробраться в поселок и попытаться набрать еды? — шурудила угли и размышляла вслух, идея даже не на тройку, на двойку.

— Лучше я.

— Нет, я взрослая, я несу ответственность за вас с Дани, и я женщина, я смогу ... — что смогу я не стала говорить, но по военному времени женщине легче выжить, хотя возможно жить потом и не захочешь, но лучше такая надежда, чем отпустить ребенка на смерть.

— Может, охота? — с сомнением предложил он.

— А чем охотиться будем? — я скептически глянула на сына, который сутулый сидел рядом.

— Рогатки можем сделать, кого-то мелкого оглушить получится, нас учили, — очень неуверенно предлагает он.

— А ну если учили... — протягиваю я, улыбаясь.

Иногда то, чему учили, и то, что ты действительно можешь и умеешь, это совершенно разные вещи.

Минут через двадцать мы услышали шорох, вскочили одновременно, я хотела кинуться будить всех, и убегать отсюда, но Юнас рванул к выходу, я толкнула Ингрид и помчалась за ним. Что за ребенок, на передовую рвется!

На входе Юнас крадучись начал выползать из пещеры, а на мою попытку следовать за ним рыкнул совсем как взрослый, и я остановилась. Действительно, Хелли, ты обычная девушка, не обучающаяся в элитных войсках, не умеющая махать оружием и не занимающаяся специальной физической подготовкой. Куда ты прешься? Он хоть и ребенок, но с детства приученный к военной жизни и имеет военную подготовку пусть и начального уровня, но это в любом случае больше того, короче сиди на входе и тихонько проси мир отвести беду от твоего ребенка. Минут через пять Юнас неожиданно вполз в пещеру и шепотом сообщил, что на тропе выше люди, у меня все внутри упало, надеяться, что нас не заметят это верить в чудеса.

— Там одна старуха с ней шесть худых парней и три малявки, не из наших, — я задумалась, лазутчики или беглецы?

— Хелли, что там? — Ингрид подошла так тихо, что я дернулась и схватилась за сердце, капец, война, все на нервах, а она подкрадывается.

Рассказав все, я решила рискнуть и подойти ближе. На мое предположение, что, может, им нужна помощь, все посмотрели, как на больную. Мол, сами мы убогие, какая еще помощь нуждающимся? Пришлось заходить с другой стороны.

— Если их заметят, могут выследить и нас, — этот убойный аргумент сработал, и мы приняли решение выйти к ним, но запутать следы, чтобы в случае засады не подставить остальных.

Идти решили командой я и Юнас, Ингрид остается за старшую, все дети и женщины при ней, в случае опасности уходят вглубь пещеры, детвора меня убедила, что они не заблудятся, я сомневалась, но вариантов-то все равно нет.

Местами пригнувшись, местами по-пластунски мы обошли компанию сзади и вышли за их спиной на тропу. Мне сразу бросилось в глаза, что это совсем не парни, а переодетые девчонки и все они были изнеможденные, а малыши уже не могли идти. А женщина явно была в состоянии, когда сдаешься и ложишься умирать, а не идешь дальше, но брела, поддерживая малышей. Вот они споткнулись, раз, другой, потом упал первый ребенок и тихонько заскулил. Я не выдержала:

— Подождите, — ох это было соизмеримо тревожной сирене у норманн, в том смысле что эффект произвело колоссальный.

Они дернулись, женщина кошкой в прыжке развернулась. Могу поспорить, если ее попросить, она никогда такое не повторит, при этом она рыкнула какое-то слово и девчонки схватив мелких на руки, ломанулись в рассыпную. Вот это тренировка!

— Они военные, — шепнул мне Юнас, я глянула скептически, серьезно? Одна женщина, заморенные девчонки и три малыша — элитный отряд бойцов?

— Вряд ли, а вот то, что живут в постоянной готовности — это да, — я продолжала изучать женщину, и то, что она молчит, не очень хорошо, придется мне самой, — извините, мы не хотели вас пугать, — я постаралась улыбнуться дружелюбно, но это сложно, когда на тебя, как на самого лютого врага смотрят.

— Не хотели бы — не напугали, — философски замечает она и медленно смещается к краю тропы, я надеюсь, она нормальная и не сбирается прыгать?

— Послушайте, мы не причиним вам вреда, — начинаю я и понимаю, она не верит, слишком тяжелая, видимо, была ее жизнь, что она теперь всех встречает как врагов.

А значит, нечего с ней сюсюкать, она ни в жизни не поверит, будет искать второе, третье, и еще неизвестно, какое дно в твоих словах.

— Вы по этой тропе выйдите в поселок норманн, но сейчас это не лучшее место, — холодно обронила я и собралась уйти.

— Лучше, чем в лесу вокруг их купола, — буркнула в ответ старуха, хотя терзают меня смутные сомненья, что она именно старуха.

— Они не знают про прорыв через купол, и про то, что поселок захвачен, — спокойно сказал Юнас, при этом медленно осматривая пространство вокруг нас, — они не убежали, они затаились, — объясняет для меня свое внимание к местному ландшафту.

— Кто прорвался?

— Воины короля, — кратко отвечает Юнас и упирается взглядом в кочку, — если выстрелишь, я ударю в ответ, — строго говорит он, а я продолжаю крутить головой, с кем он блин разговаривает?

— Не успеешь! — отвечает звонкий голос с той стороны, куда так внимательно смотрит мальчишка.

— Проверь, — пожимает плечами мальчишка и становиться чуть удобнее.

— Нет, — командует женщина, и Юнас удовлетворённо хмыкает, а я вот не увидела ничего, но тоже делаю знающее строгое лицо, — откуда вы? — с нами решили поговорить, какая честь.

— Из поселка норманн, — отвечаю и жду следующего вопроса, а он в любом случае будет.

— Вы бежали, — утверждает, а не спрашивает она, — мужчины с вами? — мне показалось или это надежда? Я замешкалась сказать, что нет, а вдруг они проверяли нас и нападут, а сказать да — могу спугнуть. Я стояла, смотрела на женщину, которая в ответ изучала меня и не могла решиться.

— Из поселка смогли сбежать немного женщин и детей, мужчины в плену, — не знаешь, что сказать, скажи правду.

Она медленно осела на тропу и тихо заплакала, мгновенно со всех сторон высыпались ее сопровождающие и подскочили к женщине.

— Все пропало, шанса нет, простите меня... — шепчет она, а девчонки пытаются ее погладить по лицу, малыши начали всхлипывать, а я поняла, что надо это прекращать.

— Мы тут в пещере недалеко, пойдемте с нами, — Юнас выразительно посмотрел на меня, мол, ты чего? Но меня не услышали, у людей горе, они не готовы, кого-то услышать, а меня не прельщает стоять тут на ветру, я и так замерзла вся.

Уверенно подхожу ближе, беру одного из малышей на руки (какой же он лёгонький и худенький, сердце предательски сжалось), второго беру за руку и спокойно говорю:

— Вставайте мы отсюда уходим, поговорим в пещере, — на меня глянула колючими глазами одна из девчонок, как волчонок, затравленный, но готовый огрызаться до конца, — хватит раскисать, вставай! — прикрикнула я на женщину и на меня посмотрели с ненавистью, остальные девчонки. Но надо отдать должное женщине, она как раз встала и, склонив голову, буркнула:

— Веди, — и то хлеб.

В пещеру мы зашли, а там гробовая тишина, мое сердце остановилось и застучало с дикой скоростью, неужели нас нашли и их захватили, убили...

— Ма, не белей, они спрятались в глубине пещер, — успокоил меня Юнас и прошел вглубь, а до меня, наконец, дошло, он меня мама назвал, пусть и урезанно до 'ма', но все равно. Я улыбнулась счастливой улыбкой и повела гостей к костру.

Минут через пять пришли все, за ними Юнас сходил.

— Мы решили перестраховаться, — призналась Ингрид, садясь рядом, а Дани сразу прижался ко мне, с ревностью поглядывая на малышей, которые сгрудились вокруг меня.

— Сынок, возьмешь опеку над нашими маленькими гостями?

— Да, вижу, что они совсем маленькие, тебя, мамуль, хоть не пускай в лес, вечно кого-то притащишь, — весело прокомментировал он наше пополнение, и пока я хмурилась, потащил 'малявок' пить воды и смотреть пещеру. 'Малявки' были не против, и хоть и жались друг к другу, но быстро оттаяли.

— Меня зовут Хелена, — представилась я вновь прибывшим, за мной представились и остальные женщины, дошла очередь и до гостей.

— Мила, — представилась женщина, а девчонки, которые ее окружали, сделали вид, что не поняли намека представиться.

— Девушки не воспитаны и не знают, что так же надо представиться в ответ? — ох не люблю я разговорить тоном аристократки, но придётся, иначе я так и не пробью их отчужденность и недоверие.

— Где ты видишь девушек? — вскинулась та с черными глазами волчонка.

— Действительно, где я их вижу? Передо мной невоспитанные дети, которые изо всех сил стараются, чтобы их попросили уйти, вот только мне интересно, зачем это им? — девчонка вскинулась, видимо собираясь сказать что-то колкое в ответ.

— Мика, хватит, — строго остановила начинающийся скандал Мила и, тяжело вдохнув, решила рассказать нам их историю. — Меня в этом лесу знают, как травницу, — и я, присмотревшись, наконец поняла, откуда ее знаю. Действительно, видела несколько раз, вот только тогда она была статной женщиной, опрятной, строгой, но никогда не отказывающей в помощи.

— В баронство пришла армия, расположилась в лесу, часть в городке и начали вояки ожидать приказа к штурму. Народ уже привычный, на норманн войной ходят раз в десять лет, где-то на пару часов, а потом бегут как зайцы дальше некуда. Но в этот раз были солдафоны уверены в своих силах, во всех пабах трепались, что они с мощным оружием, которое наверняка победит соседей. Им естественно никто не верил, да и норманны никого не обижали, так что простому люду эта война и даром не нужна. Вот только барон наш все рвет когтями землю, мол, вырезать подчистую напасть надо, привел священников, чтобы они всем рассказывали, что это богоугодное дело.

Армия стояла две-три недели, за это время солдаты от скуки выпили всю выпивку крепче компота и попортили кучу девок, селянки бабы суровые, и чтобы мужей солдаты не поубивали, если те полезут разбираться, молчали. А эти все распалялись, стали к девчонкам приставать, да и...

Что 'и' она могла и не говорить, мы, взрослые люди, все поняли по ее недосказанности, все женщины посмурнели, смотрю, Ингрид кулаки сжала так, что аж костяшки побелели.

— Мика сестру схватила, да подружку свою с младшими, да ко мне через лес начала пробираться, она моя ученица, поэтому и решили идти ко мне, чтобы укрыться.

— Один к Але все цеплялся, а ей только двенадцать, — вскинулась 'волчонок' и посмотрела четко мне в глаза, я с трудом проглотила ком в горле, животные...

— Вот только у меня они укрыться не смогли, начались боевые действия, а моя сторожка слишком близко к норманнам была, вот ночью и подняла я детей и повела тропой, надеясь пройти в поселок, под защиту, у меня тут есть друг... — она покраснела, ох как интересно, — он говорил, будет нужна помощь, я смогу пройти сквозь купол, а он поможет.

— А как зовут, друга? — бдительно спросила Ингрид, вот же недоверчивые, или тут женское чутье, переживает, кто ходок

— Вепрь, — совсем тихо призналась Мила и опустила голову.

Ох и густобровик, восхитилась я, тихонько хихикнула и переглянулась с Ингрид. У той на лице было написано 'да не может такого быть'.

— Это просто прекрасно, — решила Ингрид и подвигала бровями, и вот после этого все как-то оттаяли.

— Мам, малыши есть хотят, — ребенок подошел ко мне и, заглядывая в глаза, выдал эту страшную тайну, — но стесняются и очень боятся, что их за это накажут. А у нас совсем ничего нет? — и столько надежды в его голосе, и самое ведь грустное, он не для себя старается, а для малышей.

— Прости, малыш, мы сейчас что-нибудь придумаем, но пока только водичка, — я погладила его по щечке.

— Да я что, я привычный, а они маленькие, их жалко, — я вспыхнула. Да, он прав, это только здесь мы расслабились и начали нормально питаться, а до этого бывали и у нас плохие дни. Я смотрела, как сын пошел к малышам и что-то важно рассказывал, а мне хотелось сквозь землю провалиться.

— Хелена, у меня кое-какие травки и корешки есть, можем заварить отвар? — предложила Мила, и все развили бурную деятельность. Юнас откуда-то притащил котелок, который наполнили водой, а Мила из своей сумки, которую до этого и видно не было, достала травок и бросила в воду.

Детвору мы поили отваром по очереди из котелка, стараясь не обжечь, но и перелить было не во что. Потом и сами сделали пару глотков, радуясь хоть такому питью. Юнас пытался еще раз уговорить меня, чтобы отпустила его на охоту, но тут вмешалась Мила, рассказав, что по лесу и горам лазят воины и что это очень плохая затея. День прошел в ожидании чего-то, вечером опять уложили детей между собой, согревая своим теплом, и попытались уснуть. В этот раз это было сложнее, мы отдохнули и мы голодные, а уснуть на пустой желудок, который сводит голодной судорогой, очень нелегко.

Я ворочалась, и в какой-то момент поняла, не усну, а своим пыхтением только ребенока разбужу, поэтому решила встать, водички попить, заодно в соседнюю пещеру сходить.

Сначала я решила, что мне показалось, и это просто преломление света, луна там или еще какая-та умная теория. Вот только когда эта самая 'теория' зашевелилась возле входа в нашу пещеру, я поняла страшное, оно реально и совсем не теоретически, а даже очень практически. Стараясь не шуметь осмотрела пещеру и не найдя ничего лучше взяла палку, которую видимо ребята притащили с ближайшей тропы, на костер. Ухватила ее поудобней и собиралась доказать 'теории', что ей здесь не рады. В проходе появился сгусток снега, такой огромный ком, который все время шевелился, как будто вынюхивал что-то. Я вот в науке не сильна, но даже моих знаний хватит, чтобы с уверенностью сказать, такое снег делать не должен! А когда снежок повернулся ко мне, так сказать, передом, и на этом коме четко были вины яркие светящиеся глаза, все произошло без моего непосредственного участия. Точнее, без моего адекватного участия, организм делал все на автомате.

Палка взмыла вверх и со всей силы упала на 'голову' снежного кома. Глаза, до этого жадно вглядывающиеся в пещеру, сошлись в кучку, чтобы в следующее мгновение гневно сузиться и уставиться на меня, точнее, на палку. Я вот на нее тоже посмотрела, занесённую над головой для следующего удара, и поняла, буду бить. Так, на всякий случай, для профилактики.

— Не смей! — рыкнул ком, но я решила не слушать всякие неведомые природе явления и вообще прикинуться глухонемой, поэтому опять опустила палку на голову этого снежка.

Ком взвыл и дернулся, вот только сзади его подпирали, поэтому уйти от моего возмездия у него не получилось.

— Дети тут? — рыкнул кто-то сзади снежного кома, и я совсем рассердилась, это они что на детей беззащитных охотиться решили?

— Я тебе дам детей, снежинка переросток! — возмутилась я и опять попыталась ударить палкой обидчика, тот в свою очередь отказывался встречаться с моей палкой, поэтому рассыпался на снежинки и просочился в пещеру. Ну, нет уж, я, издав крик каманчей, с палкой наперевес помчалась по пещере за вихрем снега. Угрожая страшной расправой, если он только сунется к детям. Где-то после третьего круга по всей пещере (а она, между прочим, не маленькая) я, наконец, поняла, что мы со снежинкой извращениями занимаемся при свидетелях.

— Чего это она так? — шепотом спрашивает один из мальчишек у Юнаса, на что мой сын гордо отвечает.

— Заслужил, она нервничала, а нервничать она не любит, так что он еще легко отделался, хотя, все может измениться, и отделается все-таки тяжкими...

Ну, ребенок, спасибо, выставил мать страшным монстром. Мне так обидно стало, я, между прочим, их спасаю по мере своих сил. Когда к шепоткам детей добавился мужской смех, я озверела.

— Хорош прием, враг не пройдет, — гудит под сводом бас Троя и я, дернув плечом, продолжаю в упор смотреть на снежинку.

А она снова стала комом снега, таким подвижным, и посмотрела на меня своими разноцветными глазами. Так, стоп. Глаза разного цвета, Трой рядом, Юнас не кричит и не командует спасаться, что это получается?

Я еще раз присмотрелась к оппоненту и, стукнув палкой по руке, серьезно предупредила:

— Сейчас буду бить!

— Остановись! — взвыло чудовище. — Я думал, ты обрадуешься, что мы живы!

— А я рада, а еще напугана до трясущихся коленок, и не могу понять, что это такое страшное передо мной, — миролюбиво заявила и сделала маленький шажок к кому. Я еще умолчала, что переживала за него, и что все эти недели, пока он прятался от меня, была как на иголках.

— Ты меня покалечишь, — спокойно проговорил он.

— Не без этого, но это попутные потери, — серьезно заявила я и подошла почти вплотную.

— Хорошо, если тебе станет легче, бей, — очень спокойно проговорил он и закрыл глаза.

Я тяжело вздохнула, вот что за человек, тьфу, норманн, больше нет никакого желания разборки устраивать. Палку я уронила, напоследок она упала на лапу кому (хотя абсурд как у кома снега могут быть лапы), но он очень натурально взвыл и схватился за то место, где должна быть нога.

— Мизинчик? — волнуясь, спросил Трой и даже шаг вперед сделал.

— Я не специально! — открестилась от всего я, ведь, правда же, не хотела.

Беспомощно оглянулась назад, на детей и женщин, а повернувшись обратно, попала в объятья Кьеллу.

— Я так за тебя испугался, хорошо, хоть звери знали где ты, а то, не найдя тебя и детей в городе, думал, с ума сойду, — мне было так неловко, на нас все смотрят, а он тут обнимается, вот только отстраниться и сделать замечание я не смогла бы даже под страхом смерти. Я вдруг осознала все масштабы своего бедствия, я влюблена в него по самые уши и все эти дни и недели сходила без него с ума.

— Я знал, что ты не умер и придешь за нами, — Дани, который теребил за штанину Кьелла, стоял рядом, запрокинув голову. Кьелл, не выпуская меня из объятий, одной рукой подхватил сына и поднял к нам.

— Спасибо, что верил в меня, — серьёзно сказал он, а я, повернув голову, глянула на Юнаса, который смотрел в пол.

— Сынок, иди сюда, — позвала я его и, когда он поднял глаза, протянула ему руку, он колебался всего секунду, а потом быстро шагнул к нам, как в прорубь с головой нырнул. И сразу же попал в наши объятья.

— Семейные обнимашки, — весело пропищал Дани, подтискиваемый нами.

Секунд через пятнадцать почувствовала, что меня кто-то обнимает за ногу, осторожно, но так отчаянно. Опустив голову, увидела того малыша, которого на руках несла в пещеру. Оглянувшись, встретилась взглядом с Милой и она одними губами мне шепнула одно страшное слово 'сирота'.

— Кьелл, — я глазами показала на свою ногу, сама я уже рукой прижала малыша к себе, мужчина внимательно посмотрел в мое лицо и улыбнулся, и таким родным в этот момент он стал.

— Народ, принимаем новенького, — он второй рукой подхватил малыша, вот мы уже стоим вчетвером, Юнас посмотрел ошарашено, Дани хихикнул над его ошарашенным видом и подмигнул мне.

— Я, конечно, не хочу мешать тебе, Ледяной, но дети не ели сутки минимум, да и не так уж и тепло тут, давай выводить отсюда всех, или мы без тебя? Ты как с запасом сил?

— Полный, — кратко ответил Кьелл, продолжая смотреть мне в глаза, а я краснела под его взглядом.

— Ничего себе, — присвистнул здоровяк, — вот это я понимаю волшебное пополнение силы — палкой от любимой женщины, — и я окончательно смутилась, а потом, вскинув голову, в упор посмотрела на Кьелла, начнёт юлить или глаза отводить, и слова не скажу, зато буду знать, что это мужской треп.

— Да она у меня такая, — гордо подтвердил Кьелл, опять улыбнулся и добавил, — любимая и рука у нее тяжелая.

Я попыталась вырваться под смех малышни, но Кьелл не дал, а потом уже и я не стала сильно вырываться, так в пол силы, а то вдруг отпустит.

— У вас пострадавшие есть?

— Нет, но мы не знаем, что стало с женщинами в школе, — от одной мысли об их участи стало муторно, хоть бы выжили.

— Зато мы знаем. Собираемся, сейчас отсюда все уходим домой, — скомандовал Кьелл, — Юнас, организуй младших, — скомандовал он мальчишке, — Дани, ты на подхвате. А тебя как зовут, дружок?

— Его зовут Ральф, но он не говорит, — рядом со мной стояла девчонка Мика, которую в голове я упорно называла 'волчонком', при этом она явно набычилась, готовая в любой момент, если решим обидеть малыша, защитить ее, хорошая девчонка — ему только два года.

— Ральф, домой пойдем? — Кьелл смотрел на малышка, стараясь говорить не громко и спокойно, ребенок внимательно посмотрел в глаза мужчине (показалось, что в этот момент его глазами посмотрел кто-то взрослый и очень мудрый), а потом осторожно кивнул, — тогда я тебя Хелене отдам, держись ее, — ребенок не противился, и легко обняв меня за шею руками, а ногами за талию, готов был отправляться.

— Все становимся кучно, и держимся друг за друга руками, — командует Трой. Кьелл одной рукой обхватил меня за талию, другой взял за руку Юнаса, я взяла за руку Дани. Трой схватил плечо Кьелла и так все по цепочки крепко взяли друг друга, — готовы! — командует Трой, и я чувствую, как меня мягко обнимает снег, потом всех закружили снежинки, и мы провалились в темноту.

Я вам говорила, что люблю снег? Нет? Странно, видимо, упустила из виду, что безумно люблю снег, зиму, и снежинки, которые ласково касаются лица.

— Прибыли, — спокойно командует Кьелл, и я оглядываюсь, интересно же, куда именно мы прибыли.

Центральная площадь, но вид она имеет очень потрепанный.

25

— Девчонки! — резко разнеслось над всей площадью, и я дернулась, ища источник шума. Источник со всех ног несся к нам, при этом продолжая верещать на пределе возможностей.

— Куда бежишь, спокойно иди! — гаркнула Ингрид, и Мари перестала бежать и буркнула:

— Забыла, иду спокойно... — вот как можно забыть, что ты в интересном положении, когда уже живот видно, не присматриваясь? — Я просто за вас переживала, — призналась она, крепко обнимая нас всех по очереди.

Попыталась вспомнить, где ее видела последний раз, и не смогла, ее не было с нами на площади, она не забежала в школу, где же она все это время была?

— Мари, а ты что на площадь со всеми не пришла? — решила спросить, может, это я просто склеротик и не помню ее, но потому как она покраснела, стало понятно: на площади ее не было.

— Да я только себе салат фруктовый сделала, так есть хотела, думала, упаду, а тут эта сирена, ну, я и решила, что там за десять минут изменится? Поем и побегу, — тяжёлой вздох, а мы еле сдерживаем смех, — доела, чувствую — мало, решила съесть еще булочку с соком, а то вдруг там все серьёзно и есть будет некогда. Короче, когда я все доела, — окончательно смутилась она, — прихожу, а там никого и только солдаты бегают, хорошо хоть я вдоль домов шла, в тени, чтобы голову не напекло, и меня не заметили. Пришлось прятаться и по обстоятельствам действовать...

Рядом выразительно хмыкнула одна из девиц противоборствующего клуба, наши на Мари осмотрели чуть хмуро, а я, наоборот, улыбнулась и решила поддержать девушку, ведь явно все эти дни она себя корила, что не пошла сразу с началом сигнала.

— Хорошо, что ты задержалась, потому что как эти, — кивок на группу стоящих рядом, — не побежала бы в школу, не бросила бы детей, а с нами ты бы долго не пробежала, так что все сложилось как можно лучше, — Мари тяжело вздохнула и начал говорить такие вещи, что мне стало очень стыдно.

— Когда на площадь пришла и увидела солдат, испугалась, собралась убежать обратно домой, но заметила, что в школе есть движение. Присмотрелась, там женщины, что-то делают, — Мари рассказывала, смотря на нас виноватыми глазами, и периодически очень тяжело вздыхала. — Когда женщины поняли, что дети не успели забежать в школу, и услышали команду от какого-то военного догнать беглецов, решили всеми силами задержать преследователей, чтобы дать вам фору.

Они вылезали в окна верхнего этажа и кидали в солдат горючие смеси, которые делала Инда, она же учитель и химию хорошо знает. Солдаты в ответ пытались отстреливаться из луков, и девчонкам было очень несладко, некоторые ранены, но они не останавливались, ставили щиты из столов, двое держали, одна кидала. Они их капитально задержали и посеяли панику. Я же вспомнила случай с живностью и побежала обратно домой, выпускать животных, чтобы создать еще большую неразбериху и панику. Пока бегала и выпускала, возле школы все очень сильно обострилась. Там их командир велел поджечь здание и 'сжечь этих тварей заживо, недостойны они спасения'. Я оббежала площадь, прячась и стараясь не попасться на глаза ни одному солдату, пробралась к чёрному входу школы, а он завален. Не знаю, кто и когда это сделал, но там не выйти, получалось, они в ловушке. И ведь не спрыгнешь из окна, на площади враги, да и цоколь у здания такой, что, считай, со второго придется прыгать, — она абсолютно права, строили ведь мужики под свои размеры, так что тут окна находятся очень высоко, и цоколь как еще один этаж.

— Хорошо, возле черного хода изнутри была Роза, она меня и заметила, я же объяснила ей жестами и шепотом все про вход, что я его и за час сама не разберу, а выбираться надо как можно скорее, предложила подставить пару ящиков, а им там сделать верёвку, за которую во время спуска они будут держаться. Как-то в книжке про такое читала, — похвасталась женщина, а мы ее попросили не отвлекаться от рассказа, — я притащила два ящика, водрузила один на второй и притаилась в кустах, наготове, чтобы успеть предупредить, если сюда тоже доберутся солдаты. Хорошо, они не знали, что дома, стоящие вплотную, образуют маленький дворик. Очень вовремя животные пришли на площадь, отвлекая на себя внимание, в рядах врага началась паника, зверье наше ведь вид имеет далеко не дружелюбный, и если не знать, что некоторые травоядные, страшно до жути, — мы все хмыкнули. Я вот, например, четко представила шок вояк. Они такое зверье и в помине не видели.

— Пока солдаты разбегались по площади, командир бросил факел и тоже рванул наутек, хорошо, хоть Буренка любит огонь, она к этому огоньку и рванула, крича на всю площадь, от восторга и прямо в разгорающийся костер вся плюхнулась, начала нежиться, кувыркаться. Эти как увидели монстра, который огнем моется, орали как сумасшедшие и убегали так быстро, что их и не догнать разыгравшейся живности. Женщины потихоньку все вылезли через окно, и мы через близлежащие дома и дворы пробирались подальше от площади, вот только куда бежать было непонятно. Армия, как оказалось, прорвала купол в нескольких местах. Мы так несколько раз прятались, затаившись, и меняли направления бегства, в ловушке сильно не побегаешь, — горько вздохнула Мари, а я стояла с каменным лицом. Как же быстро я стала судить других и считать, что сама лучше, а вот кто-то нет. Противно!

Резко повернувшись к женщинам, которые стояли рядом и обнимали свих спасенных детей, сказала громко и четко, чтобы меня расслышала каждая:

— Спасибо, что отвлекли на себя солдат, спасибо, что до последнего старались спасти детей. Извините, что осудила, не вникая и меряя другими стандартами, я была не права. Спасибо вам еще раз, — говорить такие слова было неприятно, и не потому, что слова плохие, просто признаваться и извиняться всегда сложно. Ответила мне неожиданно Линда, до этого женщина только молчала и даже возгласа ни единого не издала.

— Знаешь, когда мы рванули в школу, ни одна из нас и не подумала схватить ребенка, взять его на руки, мы так привыкли к обыденным вещам, что мальчики должны вырасти мужчинами, что им нельзя потакать и баловать. Вот только когда обвалился вход, и мы поняли, что дети к нам не попадут никак, выли хуже зверей. Я еле удержала некоторых из окна не броситься к детям. Те минуты, в которые мы наблюдали, как вы убегаете, и за вами гонятся воины, были самыми страшными для нас. Сегодня почти у всех есть седые волосы, и они как напоминание, что легко принять решение, тяжело с ним жить. Приказывая женщинам слушаться и делать все, чтобы помочь вам убежать как можно дальше, я молилась об одном, чтобы одной пришлой человечке, грязнокровке хватило силы духа, изворотливости и просто удачи спасти наших детей. Так что кинув нам обвинения, ты права на все сто, и теперь я хочу извиниться за себя, за нас всех перед тобой и другими женщинами. Мы один народ, и вы это доказали, спасая чужих детей...

— Чужих детей не бывает, — вспомнила я слова нашей кухарки, которая как-то зимой привела двух детей, которые остались без родителей, и на вопрос, чьи это дети, строго глянула и с вызовом ответила — мои, тем самым раз и на всегда закрыв эту тему.

Пока мы разговаривали, мужчины уходили, так что когда меня неожиданно за талию обняли сильные руки я смутилась и, оглянувшись, одним взглядом спросила, что?

— Пока все не стабилизировалось, все женщины и дети поживут в доме советов, так что давайте я вас туда отведу, — я видела, что он спешит, и ему, видимо, сейчас надо быть совершенно в другом месте, поэтому, погладив по руке, тихонько ответила.

— Не надо, мы сами дойдём и разместимся, а ты лучше скорее возвращайся, — он явно сомневался, но я только улыбнулась, сейчас он нужен не здесь. Чуть замешкавшись Кьелл все-таки нехотя отпустил меня, кивнул детям и пошел к Трою, который что-то эмоционально обсуждал с Исаком. Интересно...

— Мам, а Кьелл на тебя как Васька соседский на сметану смотрит, — я, летающая в своих мыслях, неожиданно приземлилась обратно и уставилась на сына.

— Это как?

— Съедобно-плотоядно-любовно-обожаемо, — как скороговорку выговорил он и заулыбался, а я покраснела, рядом хихикнул Юнас и заулыбались все, кто слышал наш разговор, — если тебе станет легче, ты на него, как на тортик смотришь, — я покраснела еще гуще, — с любовью... — протянул мой сын и засмеялся, я же нахохлилась и собиралась серьезно обидеться. Не получилось, что поделать, если сын все правильно сказал. Кьелл мой тортик, который я никогда не ела, и который безумно хочу и люблю. Так, стоп! Даже в моей голове это звучит как-то провокационно, поэтому тихонько думаем о море, горах, Кьелл в спальне... Тьфу на тебя, Хелли, бесстыдница трусливая.

— Все слышали Ледяного, берем детей и пойдёмте в Дом советов, дети голодные, да и помыться не помешает — командует Ингрид, и я готова бежать вперёд всех. Мыться! Я хочу мыться. 'Под холодным душем', — шепчет внутренний голос, и я готова поругаться сама с собой, не, ну а чего она начинает?

В доме советов комнаты уже были оборудованы. Оказывается, те несколько мужчин, пришедших вместе с Троем и Кьеллом в поселок, обустроили место для женщин и сейчас готовились уйти за купол. С нами собирались оставить Вепря, который рвал и метал, вот только с раной в боку и рукой, висящей плетью, из него боец не очень, а тут еще и Мила как гаркнет на него. Мы, услышав их разборки, быстренько ушли смотреть другие комнаты от греха подальше. Девчонок Милы я утянула с собой, а потом, немного покомандовав, разместила мальчишек постарше в отельной комнате.

После того, как все искупались и переоделись в чистое, мы сели кушать. Спасибо женщинам, которые тут раньше оказались всего на полдня, наготовили еды.

— Мари, как же ты в положении бегала, пряталась

— Ползала, — подсказала сама Мари, довольно жмурясь, отпивая отвар.

— Ползала, — продолжила Ингрид, — а если что-то с малышом теперь не так? Как ты не боялась?

— Не боялась? — она даже чашку отставила и начала бурно жестикулировать, — да я дрожала от страха все время, даже похудела, я делала все, и понимала: попадусь, нам с малышом не выжить. Меня вот до сих пор трясет, и есть от стресса все время хочется, — на реплику про есть мы все дружно улыбнулись, Мари кушать хочет всегда.

Как-то незаметно обычный прием пищи перешел в уютные посиделки. Детвора ушла в соседнюю комнату делиться впечатлениями и рассказывать страшилки, а мы так и сидели женским коллективом, единственным представителем мужчин у нас был Ральф. Ребенок так и не отходил от меня и сейчас, мирно прижавшись к моему боку, спал на стуле, свернувшись как котенок. Попыталась его переложить, мгновенно проснулся и испугался, поэтому решила, пусть спит так. Искоренять его страх будем в мирное время, а сейчас пусть будет рядом, если ему так спокойно. Периодически в комнату заглядывала голодная саранча, которая хватала со стола разные вкусности и уносилась опять играть.

— А где Тиса? — в одну из пауз спросила я, просто старуху нигде не было видно. 'А ведь я ее тогда оставила в доме, уйдя кормить животных', — мелькнула мысль.

Женщины переглянулись, и у меня екнуло сердце.

— Она умерла, — безэмоционально сказала Ингрид, а у меня в душе все заледенело. Ральф, как почувствовав, завозился под боком, и я его сразу погладила, успокаивая, — ее нашли возле купола, мужчины говорят, она его питала до последнего своего вздоха.

Очень захотелось поплакать, как так, хоть и вредная, но ведь умная и добрая женщина, да и помогала она всем.

— Хоронить будем ее вместе с остальными, — вот это 'остальными' меня как по оголенным нервам резануло, почему я решила, что никто не погиб и потерь нет? — Если бы не она, Ледяной не смог бы пробить ход... — еще что-то объясняла Ингрид, но я уже не слушала, хотелось сбежать, побыть одной и осознать жуткое, жизнь быстротечна.

— А кто теперь хранительница? — Тая, заерзала на стуле.

— Никто не знает. Узнаем, наверное, на погребальном обряде, — Ингрид пожала плечами, — но вам и не светит, надо принадлежать одному из родов основателей, так что можете быть спокойны, — вот же, вредная, я думала, она уже успокоилась, но нет, язвит. Хотя, возможно, она так скрывает свои эмоции.

— А что теперь будет? — на меня посмотрели с непониманием, и я осознала, они говорили, а я нагло перебила, еще и вопрос ни с того ни с сего задала. — Я имею в виду, что будут делать мужчины, куда они ушли? — Хелли, ты тормоз! Вовремя решила узнать, не прошло и трех часов.

— А что ты знаешь про оружие карист? — колко взглянув на меня, вопросом на вопрос ответила Ингрид. А что я знаю? Да ничего, только то, что оно есть, и что там какой-то поглотитель и еще что-то неизвестное.

— Оружие карист опасно для норманн, потому что действует подло. Например, поглотитель на мужчин и женщин действует по-разному, женщины теряют волю и не сопротивляются, даже когда могут, становятся просто рабынями воли хозяина оружия. А вот для мужчин все тоже не радостно, но не так, они теряют силу и не могут открыть путь, — я постаралась привлечь всю свою яркую мимику, чтобы показать: я не понимаю, что такое путь и как его открывают. Мои старания вознаградились, Ингрид добавила подробностей, — тебя с сыном сюда привели, открыв путь, снег может лететь с огромной скоростью, преодолевая огромные расстояния, а может перекочевывать из тучи в тучу и прорваться совсем в другом конце мира, не там, где зародился, наша основа — это элементы стихий. Ледяной открывает путь и ведет дорогой снега, и вид он имеет соответственный, — 'ледяной ком с разноцветными глазами' вспомнила я и судорожно сглотнула, — кто-то ведет подземным путем, становясь частью земли и затягивая, как зыбучие пески. Есть и водные пути, но необходимо обязательно наличие воды, иначе норманн может истратить свою влагу и засохнуть, в буквальном смысле. Всего три разновидности путей: вода, земля и воздух, а вот способы перемещения, они у всех разные. Говорят, был раньше еще и временной путь, как и пространственный, но у нас такими никто не обладает, а последнее упоминание — это наш переход в эту Грань.

Что примечательно, слушала внимательно Ингрид не только я, для многих это тоже оказалось в новинку.

— Так вот, если активировать поглотитель, мужчины теряют силы и не могут открыть путь, они по силе становятся, как человеческие дети. А вот прерыватель — это оружие, которое может пробить наш энергетический купол, раньше это был щит у каждого, но уже в этой Грани мы все объединились и возвели купол, который замкнут на Хранительнице, но питать его могут абсолютно все жители. Прорвать его практически невозможно, но каристы научились и это делать.

— А чем заряжается все это оружие? — на меня посмотрели удивленно.

— Не знаю, — растерянно ответила Ингрид, обводя всех взглядом, ища ответ хоть у кого-то, но ответа не было.

Часа через два все разошлись спать. Мне не спалось, еще часа два я просто крутилась, никак не получалось забыть про Тису. Все прокручивала в голове наш последний разговор, мои слова ей, надо было ответить не так, зачем я сердилась? А я фыркала и сердилась, и пусть объективно у меня на это была причина, вот только от этого не легче. Устав крутиться, уснула беспокойным сном.

26

Утро закрутило обычными хлопотами: поднять детей, отправить их умываться, покормить, потом Линда собрала всю детвору в отдельной комнате и начал с ними читать. Сказав, что нечего терять дни учебы, она оказывается фанат своего дела, хоть и противная баба, но учитель она неплохой. Я под дверью послушала, как они читали и разбирали рассказы, как декламировали стихи, надо с сыном выучить парочку новых, а то он явно паниковал, что его стих будет не самым интересным. Дух соревнования во всем.

Сегодня к нам в комнату пришли женщины с дочерьми, я и рот открыла оказывается, они здесь были и вчера, вот только не стали выходить к нам, а спали в отдельной комнате.

— Ох, и зазнайки, заморыши они у них, — тихо прокомментировала внешний вид девчонок Мика подружкам и продолжила чистить овощи.

— Девочки хотят есть, — очень надменно изрекла одна мамаша, а остальные поддержали ее, пожав губы, сразу сделав свои лица похожие на..., впрочем, не буду.

— Ну, раз ваши девочки хотят есть, готовьте, — спокойно ответила Ингрид, даже голову не подняв от овощей, которые нарезала.

— Мы еще есть должны готовить? — взвизгнула тетка и, уперев руки в боки, выдала гениальную фразу, — я родила девочку, еще не хватало мне самой готовить! — вот те раз! Я смотрела на них во все глаза, не понимая, это такая шутка что ли?

— Наша мама тоже так всегда говорила, правда, она всегда добавляла, родила дочерей, вот они пусть и готовят, — хихикнула Мика, а ее сестры тихо ухмыльнулись.

— Мне нет дела до плебеев! — гордо вскликнула все та же крикливая тетка.

— Хелли, а плебеи — это ругательство? — обманчиво спокойно спросила Мика у меня, откладывая нож для чистки овощей.

— Ну, как сказать, это бесправный народ, низший, — говоря это, я внимательно смотрела на теток, вдруг она совсем другое вкладывала в это слово.

— Ну, раз мы низшие, тогда, пожалуй, не буду марать еду великих о наши руки. Сами себе приготовят, — хмуро буркнула девчонка и отвернулась к ведру, а я успела заметить слезы у нее в глазах.

— Дети хотят пить, есть у нас, чем их напоить? — в кухню влетела Ингрид, увидела вид, с которым стояла я, просто именно в тот момент я уже открывал рот, чтобы отчитать теток зажравшихся. Заметила и плечи Мики подрагивающие, и высокомерный вид пришедших, и как зашипит змеей, — почему дети не на уроке, вы что, совсем безмозглые, что детей во время привести на завтрак не можете и отправить учиться. Если вы не можете заниматься детьми, я на общем совете, как учитель начальных классов, подниму вопрос о том, что вы не можете выступать родителями этим детям! — вот этот тон и эту Линду я узнаю, такая гадюка мне все время и попадалась, но сейчас было приятно смотреть, как она капает ядом на тех, кто этого заслуживает, — Девочки, в класс, живо! — и что интересно девчонки послушались мгновенно, опустив головы, видимо, Линду они боятся, — а вы приступайте к работе, и если я узнаю, что вы ничего не сделали, чтобы приготовить обед и ужин, то есть вы ничего не будете. Все ясно? — тетки аж вздрогнули, и тут самая разговорчивая решила поупражняться в капанье ядом.

— Да как ты смеешь, кто ты такая, чтобы командовать? Та, что не смогла даже родить пацана, не женщина, пустоцвет, — а вот это было обидно, и вот то, как заледенела Линда, показало, что попала она точно в рану. — Бабка умерла, так что вполне может быть, что Хранительницей стану я, но никак не ты, так что закрой рот и иди учить детей, а мы будем делать что хотим, и не тебе решать.

— Шая, милая, ты не забыла, что я присутствовала при твоих родах, — голосом, который можно намазывать на хлеб, пропела Ингрид, — и прекрасно помню все, что ты говорила в бреду Тисе, и что после родов говорила она тебе, зачем ты пилишь сук, на котором сидишь? — что забавно, Ингрид так и не подняла взгляд на них, а продолжала нарезать картошку, уделяя ей все внимание.

— А эти чего стоят, прохлаждаются, пусть вон посуду помоют, — в кухню влетела Мила, промчавшись, схватила миску и умчалась опять, вот же шило у нее в одном месте. Она, кстати, когда тряпье свое сняла, да умылась, оказалась совсем не старухой, а женщиной чуть в возрасте с очень приятной внешностью и умными живыми глазами девчонки.

— Приступайте, — бросила Линда и, повернувшись ко мне, попросила, — пусть они принесут в комнату что-то попить детям и стаканы, — я кивнула в ответ, продолжая молчать, тут и без меня уже многое сказали.

Было видно, что тетки не просто злятся, они люто ненавидят, причем, всех и сразу, но скрипя зубами, ругаясь, на чем свет стоит, начали делать домашние дела. И что грустно, делали они их из вон рук плохо. Бедные мужики! Хотя нет, не так. Так им и надо.

— Знала я одну даму благородную, которая всегда старалась унизить свою прислугу. И так получилось в жизни, что ее семья разорилась, и никто ей даже краюху хлеба дать не хотел, такая гадкая тетка была, а одна служанка ее к себе пустила и кормила. И теперь уже эта богачка мыла полы, готовила есть и училась не оскорблять людей. Это я к чему, жизнь штука интересная и повернуться может в любой момент так, что не будешь знать, что делать.

Волчонок кинула на меня взгляд и спрятала глаза, но слез там уже не было, вот и славно.

После обеда для детей было свободное время, и Дани решил сразу пристроить меня к своим занятиям.

— Мамуль, может, порисуем? — крутясь рядом, предложил он. Вот только мальчишки есть мальчишки, у них энергии море, а до обеда они сидели учились, значит, надо бы побегать.

— А может, вы пока поиграете в прятки, в доме места много, на команды разбейтесь и играйте командами, а после ужина порисуем? — в ответ предложила я, и восторженный гомон был мне ответом.

Юнас потребовал подробно рассказать им правила, и я, недолго думая, объединила в одну игру все возможные правила, от обычных догонялок, пряток, до командной игры и захвата вражеского флага с паролями. Толпа с восторгом умчалась разбиваться на команды и играть, а меня похвалили женщины.

— Я уж думала, они на головах тут скакать будут до вечера, а ты их хорошо к делу приставила, пусть устают, лучше спать будут, — Мая зажмурилась как довольная кошка и ее все поддержали.

— Хелена, там тебя твой мужчина зовет, — в кухню, где мы сидели и попивали отвар, влетел один из мальчишек, быстро сказал и, развернувшись на пятках, умчался, напоследок крикнув, — он возе крыльца.

Я нахмурилась, с чего вдруг Кьелл не зашел, а потом меня как подбросило, может, он ранен и не захотел пугать детей, или ему нужна помощь, остальное я додумывала, несясь к крыльцу.

Как бывает в моменты волнения, я совершенно не думала ни о чем другом, кроме как о всяких страхах, и естественно, ни о какой предосторожности и речи не было. Промчалась по коридорам и, открыв дверь, вылетела на улицу, не сбавляя скорости. А там, на мгновение запнувшись, окончательно остолбенела.

— Где Кьелл? — еще на что-то надеясь, задала я вопрос мужчине, который изучал меня таким неприятным взглядом.

— А причем здесь Ледяной, ты ведь сюда бежала к своему мужчине, — с ухмылкой говорил он и продвигался ко мне ближе. Я же машинально начала пятиться к двери. Дернувшись, попыталась убежать обратно в дом, да только куда мне до скорости норманн, он оказался быстрее, и вот уже дверь захлопнута, а я прижата к ней.

— Мне понравилось, как ты бежала ко мне на встречу, с распахнутыми глазками, сбитым дыханием это, знаешь ли, волнует, — он вдавливал меня в дверь своим телом, и я уже откровенно паниковала, хоть и старалась взять себя в руки.

— Кто тебе сказал, что я бежала к тебе? Я бежала к своему мужчине, к Ледяному, а ты просто мимо проходил, — ага, Хелли, хорохориться — это твое все, даже в самой убогой ситуации делай вид, что все идет по плану, вдруг поверят, что план у тебя такой странный.

— Милая, не разочаровывай меня, я специально вернулся за тобой, а мог же бросить, и сдохла бы со всеми, так что благодари своего спасителя, — вот же гнусный тип, не зря имя такое говорящее Гнус.

Я уже хотела сказать какую-нибудь колкость в ответ, вот только закрались у меня страшные мысли, что значит, вернулся, и что значит, все сдохнут, о чем это он?

— А ты разве не со всеми защищал нас от вражеских захватчиков, — скучающим голосом спросила, стараясь смотреть в сторону и не дышать, потому что в момент вдоха моя грудь касалась его, и реакция уже ощущается, противно так.

— Я что, похож на дурака? Хватит, пожил в этом их обществе 'все общее все для всех', я не для этого гну спину, чтобы всем был достаток, я заслуживаю быть не просто богаче, я заслуживаю всего, а не тех крох, которые мне перепадают, поскольку считается, что воину много не нужно, а уже когда появиться женщина, тогда появиться блага. Я хочу жить в свое удовольствие, так что мне не по пути с остальными, поэтому я и договорился с королем, ему ведь нужны были сведенья, а меня вполне устроила его цена. Вот только наше знакомство, крошка, не давало покоя, и я решил забрать тебя, побыть спасителем, женщины ведь любят благодарить своих спасителей, — меня сейчас вырвет! Задолбал тереться об меня, я что, дерево, а он меня метит?

— Зря старался, так что можешь идти, куда шел, я тебя не то что благодарить не буду, могу разве что плюнуть в тебя, — где твои манеры, Хелли, надо было оскорбить высокопарно или пнуть, как учил конюх, а то ни то, ни се.

— Ты еще не поняла, я тебя не спрашиваю, — зло рыкнул он, схватив за плечи и хорошо встряхнув, ударив при этом затылком об дверь, в глазах аж потемнело, разве что звездочки не полетели. Вот же гад!

— Быстро пошли, — он резко потянул меня с крыльца, и я практически упала, но он этого не заметил. Вот же дала природа силу, а мозгов дать забыла.

Таща меня, как козу на веревочке, он прошел несколько шагов, при этом я сильно подвернула ногу и поняла, что на руке будет не синяк, там будет гематома, хорошо, если не сломал еще руку. Ну вредитель, а не мужик, одни уроны от него!

Откуда налетел ветер, я не поняла, поскольку все силы прикладывала, чтобы он не мог меня утащить, хотя мои потуги, как мертвому припарка, он даже не заметил моих копошений. А ведь я старалась изо всех сил. Вместе с ветром поднялась метель, которая заполнила все вокруг, и идти стало тяжело. Гнус ругнулся, и под нами задрожала земля, осознав, что проваливаюсь в зыбучие пески, от страха заорала не своим голосом. Уже проваливаясь, поймала себя на мысли, что в принципе удобно, яму копать не надо, сразу и похоронят.

Наверное, я потеряла сознание или сплю, и что-то большое качает меня на руках и отгоняет всех плохих и надоедливых.

— Я тебе еще раз говорю, смотри на нее на моих руках! — рычит этот кто-то большой и очень приятный на ощупь.

— Да я не достаю, ледяная твоя башка! Тут кто-то может говорить на его языке или доорать до него, что я не могу понять, что с ней все нормально, когда он ее к себе жмет, как дракон добычу!

— Кьелл, опусти ее, пусть Мила посмотрит, что с ней, — вот этот голос я знаю, это Ингрид, и имена, которые она называет, мне знакомы.

— Что с мамой? — сквозь слезы говорит Дани, и меня как водой ледяной окатывает, как там мои дети, где Гнус, который тащит меня под землю, метель, где я?

— Хелли, ты как? — на меня смотрят самые прекрасные разноцветные глаза, в которых просто море паники, так и хочется растечься лужицей у него на руках.

— Я в норме. Тут Гнус, он меня тащил...

— Тсс, я знаю, уже все хорошо, — перебивает меня Кьелл и нежно целует в губы, мимолетно, но настолько приятно, что, по-моему, у меня внутри все запело, ох девки, что творится?

Оказывается, я многое пропустила, и пока я была без сознания, тут было весело. Спасла меня детвора, Дани с Юнасом, услышав, что я побежала к своему мужчине, помчали следом, собираясь поздороваться с Кьеллом, а увидели меня, упирающуюся, и волочившего меня какого-то мужика. Детвора запаниковала и подняла крик, с ними за компанию бежали остальные дети, вот они-то и решили попытаться меня отбить. Стоить сказать спасибо Мике, она недрогнувшей рукой из рогатки запустила в голову великана камнем, а остальные просто швыряли камни. Теперь понятно, почему у меня болит все тело, видимо с меткостью не у всех также хорошо, как и у Мики. Правда, Гнус успел открыть путь и попытался меня туда утащить, но к этому времени уже Кьелл спешил ко мне на помощь. Он то и успел перехватить меня на стыке путей и вернуть обратно, а муж Мари успел схватить Гнуса и не дать ему скрыться.

— Он, кстати, в заговоре с королем, — решила я выдать этого козла, вдруг они не знают.

Оказывается, они уже знают, за ним следили, когда поняли, что кто-то предатель. Просто как бы ни были умны люди, разобраться с оружием, которое можно активировать только кровью, причем, кровью карист, которую в свое время синтезировали ученые под предводительством творца, у них не получилось. Вот тогда Гнус и продал эту информацию в обмен на многие блага, и кровь достал он. А о том, что оружие все-таки попало в человеческое королевство, он узнал, поскольку, во-первых, был в отряде, преследующем жену Исака, а во-вторых, он давно шпионит на территории королевства и даже втерся в доверие во дворце.

— Мать, давай больше без приключений, а то мы с Дани поседеем раньше времени, — Юнас взял меня за руку и заглянул в глаза, а у меня глаза защипало, такой сентиментальный момент.

— Мам, все мамы как мамы, а ты вечно несешься куда-то, — бурчал Дани, требующий, чтобы Юнас поднял его посмотреть на меня, — а то Кьелл пока не в адеквате, он ее не отпустит, а я волнуюсь.

— Кьелл, надо купол замыкать, наши на позиции, и по твоему сигналу операция начнется, — Сокол стоял рядом с Кьеллом и пытался добиться от капитана понимания происходящего.

— Обещай, что ты не попадешь в беду, я постоянно боюсь, что не успею, — признался мне этот невероятный мужчина и чуть сильнее прижал меня к себе, хотя куда еще сильнее.

— Никто из женщин не сказал, кого Тиса назвала преемницей? — к нам подскочил Исак с горящими глазами, — сейчас бы замкнуть купол с помощью Хранительницы было бы идеально, тогда можно было бы не миндальничать.

— Нет, она не с кем перед смертью не разговаривала, — оказывается, на улице уже были все женщины, и говорила сейчас Линда, — я опросила всех.

— Так и будешь молчать? — я недоуменно пожала плечами, а что сказать я не знаю, — ты не хочешь ни в чем признаться?

— А что надо? — не поняла я.

— Тебе, кончено, виднее, но обманывать плохо, особенно, когда от твоего вранья зависит жизнь детей.

— Да я вообще не в курсе, о чем ты! — воскликнула я.

— День перестает быть томным... — шепотом проговорил мой сын, и до меня дошло, что сейчас на площади гробовая тишина, что-то явно не так.

— Хелли, радость моя, а с кем ты говоришь? — голосом каким нужно общаться с душевнобольными спросил у меня Кьелл.

— В смысле, с кем? — я заерзала у него на руках. Что за бред? — С тем, кто мне вопросы задает, и гадости всякие говорит! — абсолютно уверенная в своей адекватности, ответила я, еще и головой покрутила, ища этого подстрекателя.

— Мать сошла с ума, — трагично буркнул Юнас, а Дани тяжело вздохнул.

— Придется любить такую.

— Мы что, а вот Кьеллу как... — многозначительным шёпотом ответил Юнас, а я рыкнула на детей, призывая к порядку. Угу, помогло ровно на секунду.

— Люби меня любую и добрую, и злую, сам выбрал ты такую, — тихонько пропел Дани, творец мелкий!

— Не молчи, зараза разговорчивая, где ты? — грозно шипела я, крутя головой и пытаясь найти шутника.

— Я тут, — голос прозвучал у меня за головой.

Я извернулась, чтобы увидеть говорящего, и поняла, лучше бы и не видела, поскольку рядом со мной стояло привидение того говорливого великана. Я застонала и закрыла глаза.

— Признавайся, иначе не отстану! — насупился он, — и не уйду, буду доставать, пока не признаешься, а заметь мне отдых не нужен, — я опять застонала, ругая себя, на чем свет стоит, и решая, что лучше — прикинуться сумасшедшей или признаться в этом их хранительстве.

— Тебе доверилась Тиса, она верила, ты спасешь детей, а ты не хочешь даже попытаться. Что ты за женщина после этого, что за мать?

— Да заткнись ты уже! — не выдержала я, руки Кьелла превратились в камень, он что, сейчас что-то говорил и решил, что это я ему?

Мгновение чтобы взвесить все за и против. Пусть лучше буду этой хранительницей, чем Кьелл решит, что я к нему так отношусь и обращаюсь.

— У вас очень разговорчивые родственники, и я не знаю пока, чей он предок, но он меня уже достал, был бы жив, сама бы убила. Да не поможет, вот и после смерти говорит без остановок! — повысила я голос, просто это привидение продолжало стенать, что я безответственная и бесчувственная.

— Хелли, с тобой перед смертью говорила Тиса? — я убито кивнула. — И обещание какое-то с тебя взяла? — я еще раз кивнула, стараясь стать еще меньше, — И говорила, что ты станешь хранительницей? — почему мне кажется, что Кьелл так же не рад этому, как и я, кивнула снова, и он сквозь зубы ругнулся. Вот так, моя ледышка любимая, и ты стал эмоциональным и дерганным, а ведь я совсем недолго в твоей жизни. Что-то жалко стало и его, и себя, даже всхлипнуть захотелось.

— День перестает быть томным, — хором выдали мои дети, и я с ними абсолютно согласна.

— Кьелл, неси ее к куполу, пусть замыкает! — командует Исак, а я с надеждой смотрю на Кьелла, он опять тяжело вздыхает и извиняющимся голосом тихонько говорит:

— Я буду рядом, там ничего сложного, ты только постарайся сделать все в точности. И почему именно ты? — непонятно у кого спрашивает он, неся меня в центр площади, — тут энергетический центр, перейди на особое зрение.

Я прищурилась, вижу все отлично, просто площадь, мусор, камни, выбитые из площади, видим что-то тяжелое упало.

— Разфокусируй взгляд, — командует Исак, мы оказывается возле этого их 'энергетического центра' уже, ага, просто посреди площади стоим, а вокруг нас все остальные смотрят с надеждой. Я взгляд разфокусировала, чувствую себя юродивой, стою, глазами кошу в никуда, и по-прежнему вижу только площадь. Правда, коряво, да это и понятно, глазки в кучку, потом глазки в сторону, косой останусь!

— Поставь ее, пусть почувствует энергию, — Кьелл нехотя по команде Исака поставил меня на землю, чуть придерживая. Меня слегка шатает, — смотри сердцем!

Очень хотелось огрызнуться, что я нормальный человек, а не монстр, и смотрю глазами, а не другими органами, но не стала. На заднем фоне паникует Сокол и другие воины, он явно что-то передает тем, кто в засаде, и с надеждой смотрит на меня. Я неудачник...

— Ну как, энергию чувствуешь? — с сумасшедшей надеждой спрашивает Исак, и я убито машу головой, ну что они хотят? Я просто человек, и не обладаю никакими-то способностями, я не разбираюсь в травах, я не могу остановить коня на ходу, я обычная женщина, мать — и то я ненастоящая, так, недомать!

Все-таки жалко мне себя сегодня, может, женское недомогание скоро, поэтому и эмоции такие шальные скачут?

— Скажи, что бы ты сделала, если бы увидела, как на твоего ребенка поднимает меч враг? — я давно ушла в свои мысли и не реагировала на призывы Исака и волнение других, а вот этот спокойный рассудительный голос пробился сквозь мою зону отчуждения.

— Попыталась остановить, — ответила, не задумываясь.

— А если отвести меч не успевала бы, что сделала бы? — вот же дотошная тетка.

— Закрыла бы его собой, — ответ пришел легко, прислушалась к себе, думая, может, покривила душой и смалодушничала бы, говорить ведь легко, но нет, в сердце жила просто абсолютная уверенность, что так и поступила бы, просто не смога бы по-другому жить.

— А о каком ребенке ты сейчас подумала? Кого закрывала в своей голове своим телом и приняла смерть? Даниэль или Юнас, или, может, этот молчаливый ребенок Ральф, который так тянется хоть к кому-то, чтобы почувствовать себя в безопасности, на руках у мамы? — а вот этот вопрос был сложнее, ведь если быть честной с собой, то должна была я думать о Дани, все-таки именно с этим крохой я живу с первых дней его жизни.

Вот только представив на секунду, что от меча погибает Юнас, а я могу спасти, и все внутри просто кричит, закрой, отведи, не дай погибнуть, и слышится это его 'ма, мать'. А если бы это был Ральф, ребенок, которого я знаю всего пару дней, и это он будет тянуть ручки в диком ужасе, смотря на своего убийцу, неужели отвернусь и не сделаю ничего? Нет, не смогу просто стоять, не прощу себе смерти ни одного из них.

— А если это будет чей-то ребенок, и рядом будешь только ты, единственный взрослый человек, единственная женщина, единственная мать, пусть и не его, отвернешься? Не твой, значит, за него не болит? — голос стал требовательным, а у меня потекли слезы. Что за город, что за люди, тьфу, норманны, я тут только и делаю что плачу.

— Нет, не смогу уйти и отвернуться... — блин, я так и не увижу этот их энергетический центр, слезы мешают.

— Протяни вперед руку, — просит голос спокойно, и на мое плечо ложится рука, холодная, даже сквозь одежду ощущается, это как же надо замерзнуть, чтобы быть такой ледяной?

Руку я протянула, ничего так и не коснувшись.

— Чего бы ты хотела для своих сыновей? О какой жизни для них ты мечтаешь? Представь, какая она будет!

И я, послушавшись этого голоса, прикрыла глаза и так ярко увидела своего Даню, такого взрослого серьезного, с взъерошенными волосами и невероятными синими глазами. Он что-то уверенно рассказывает в какой-то лаборатории, и на него с интересом смотрят мужчины и женщины. Он что-то показывает, и его глаза горят восторгом, он делает любимое дело и это просто чудесно! Он творец, он смог найти решение, чтобы прекратить рождение только мальчиков для нашего народа, и теперь рождается практически равное количество мальчиков и девочек, народ перестал быть на грани вымирания. Он смог!

Вот Юнас, он взрослый мужчина, воин, один из ведущих нашей маленькой армии, он ведет переговоры с теперешним королем о взаимовыгодных отношениях и вовсю продвигает торговые союзы между нашими народами. Рядом с ним тонкая и гибкая как берёзка жена. Вот он, суровый воин, а смотрит на нее такими влюбленными глазами, в ответ на него смотрят такие же любящие глаза. В них больше нет взгляда загнанного волчонка, нет, теперь это уверенная женщина, мать двоих детей, Мика.

Ральф, мой самый маленький, он тоже вырос во взрослого мужчину, он так же молчалив, но не потому, что не может говорить, нет, он прекрасно говорит, просто он художник, изобретатель и ученый, верный помощник Исака, его преемник. За него говорят его достижения и разработки, а уже дома он из молчуна превращается в душу компании, и истории из него так и льются рекой, он тоже женат и счастлив, вот только его жену я никогда не видела ранее.

Мои дети счастливы и живут в мире, у них все хорошо, и здесь их дом, здесь их мир, эта Грань стала для них настоящим домом, тихим пристанищем.

— Ты умница, — откуда-то из далеких далей меня возвращает голос Кьелла, — ты сделала это! Начали! — Командует он и, поцеловав в макушку, уходит путем в тыл врага. А я ошарашено смотрю по сторонам, что сделала-то? Я так ничего и не вижу, что-то изменилось?

— Это мощнейший купол, ты сильная Хранительница, — шепчет Исак, а я готова психануть, я как ничего не видела, так и не вижу, и ничего я не сделала!

— Хранительница не всегда должна что-то уметь делать, ты просто проводник, а через тебя мы все смогли помочь нашим потомкам. Ты же помогла своими эмоциями, своей любовью к детям, надеждой на их светлое будущее, это очень много, иногда для чуда необходимо, чтобы кто-то в это верил!

— Мам, ты как? — хором спросили мои дети, пока еще маленькие, но ведь они вырастут в сильных и мужественных мужчин, я для этого очень постараюсь. Я раскрыла руки, готовая поймать их в свои объятья в любой момент их жизни.

И ко мне рванули три смерча, Юнас еще успел подхватить самого мелкого, который тихонько поскуливал. И вот я обнимаю их троих, давая себе, наверное, самое главное обещание в жизни, быть им мамой до последнего своего вдоха и сделать все возможное, чтобы их судьба была не хуже той, о какой для них мечтаю я, а уж какая именно она будет, решать только им.

27

Мы не стали заходить в Дом советов, а остались на площади, поэтому, когда Дани пискнул и сильно сжал мою руку, смотря в небо, я тоже внимательно посмотрела в это самое голубое и красивое небо. Ничего, пусто...

— Там что-то сейчас творится, да? — без всякой надежды спросила у сына, и он подтвердил:

— Мама, там сейчас невероятное творится, по куполу, как круги на воде, бегают голубые огни, красиво, хоть и жутко, — я заволновалась.

— Может, стоит спрятаться в здании, вдруг сейчас на нас что-то упадет.

— Нет, купол защищает хорошо, ты его сильно напитала, — ответила мне Линда. Все женщины и дети тоже смотрели в небо, правда, некоторые, как и я, смотрели в небо и видели небо. А некоторые нос задирают, вроде как они видят больше, значит, лучше.

Стою, в небо смотрю, красивое, где-то правда громыхает, а так ничего, можно любоваться. Вот вы давно поднимали голову и просто смотрели в небо? Я уже и не помню, когда последний раз до этого так делала.

— Они перестали бить по куполу, видимо, наши их теснят, — комментирует Юнас, и я киваю головой, хоть бы все закончилось без жертв.

Рядом дружно ахнула толпа детей, взвизгнув, надеюсь, что все-таки с восторгом, и поскольку они только таращились счастливыми глазами в небо, я запаниковала.

— Смотри, мам, просто смотри, — и я опять подняла голову и посмотрела в небо, сейчас там кружились смерчи, кажется, что вот еще несколько секунд, и они сметут все на своем пути.

Еще несколько секунд они кружатся в небе, а потом резко мчатся на нас. Каюсь, я завизжала. А кто бы не завизжал? Жутко, когда на тебя летят смерчи! Рефлекторно попыталась утянуть детей и прижать их к земле, не переставая визжать, но дети моих стараний не оценили. Один из смерчей приземлился точно передо мной и хоровод снежинок с глазами стал обретать четкость огромного снежного тела, а потом и стал этим телом, вот не зря он Ледяной. Визжать я перестала, резко захлопнув рот, и посмотрела укоризненно, а он стоял и смотрел на меня с хмельным видом. Выпил там что ли, на этой их войне? Еще мелькнула глупая мысль и была сметена осознанием — жив, здоров, вернулся.

— Это я от счастья визжала, — зачем-то решила оправдаться я.

— Я так и понял, — серьезно кивнул он мне в ответ, а я, смутившись, шагнула к нему и обняла его за торс, все равно, выше не достаю, разве что, только заставить его сильно нагнуться.

После того как я его обняла, он расслабился и обхватив меня всю, в ответ сильно прижал к себе.

— Моя, только моя.

— Не так быстро, она еще моя!

— И моя!

— Моя, — когда после реплики Дани, Юнаса сказал свое первое слово Ральф, я даже не сразу поняла, голос-то его я ни разу и не слышала, а поняв, кто еще претендует на меня, счастливо засмеялась.

— Семейные обнимашки, — командую, и вот уже мы стоим толпой при этом меня обнимают руки от мала до велика.

Рядом слышались крики, поздравления, женщины обнимали своих мужчин, и мне на секунду показалось, что после моего первого шага к своему мужчине, женщины так же подхватили эту идею и первыми шагнули навстречу нашим героям.

— Как там дела? — надо было бы спросить про погибших, про результаты боя, но в горле ком, надеюсь, он поймет, о чем я.

— Смотри, — меня чуть развернули, и я, выглянув из под его руки, увидела, как в город бегут подростки под руководством воинов, — они отвлекли на себя все внимание противника, а мы, открыв пути, ударили с неба и оттеснили армию на приличное расстояние. А когда Трой захватил их короля и унес путем на вершину горы, держа на вытянутой рукой над пропастью, припугнул туда его и сбросить, война быстро закончилась. Король подписал капитуляцию, официально признал за нами эту территорию и обещал выплатить компенсацию и больше никогда к нам не лезть.

— Ура, — тихонько выдохнула я.

— Должен признаться тебе, у тебя больше нет ухажёра, — я в недоумении посмотрела на любимого, о чем это он? — Помнишь того барона? Он погиб, — главное, вон как суров, я уже и забыла, что он тут сама суровость, — и я не буду оправдываться, просто говорю сам, чтобы для тебя это не стало шоком.

— Ты мой герой, — перебила я его и чмокнула куда-то в район подмышки, а что, все равно, выше не достаю.

— Сердишься? — смотрит испытующе, а у меня уже шея затекла так стоять.

— С чего это вдруг, вот если бы ты погиб я бы сердилась, так сердилась что...

— Хана им всем тогда было бы, — хихикнул Дани, вот они вроде уже и отошли от нас с Кьеллом, и даже между собой болтают, а все равно ухо держат востро.

* * *

Прошло еще несколько дней в непонятном ритме, когда мужчины патрулировали лес вокруг купола, вылавливая бойцов, которые еще мечтали заполучить богатства норманн. Потом отстраивались дома, которые были разрушены, а самое главное, в самый первый вечер после победы прошел обряд захоронения.

На центральной площади соорудили огромное кострище, на которое положили всех погибших, к сожалению, их было немало. Там были и женщины, пусть всего четыре, было и пять подростков, и восемнадцать воинов, просто огромное количество по меркам небольшого народа. Я плакала, не скрываясь, для меня это горе, пусть я и не знала лично никого из этих норманн. Но они жили и умерли, защищая наше будущее.

— Сейчас ты должна провести их в мир мертвых, — когда Кьелл только шепнул эти слова, я чуть не упала от такого предложения, он что, серьезно? — Хранительница всегда помогает погибшим найти свой путь в загробном мире.

— Они что, сами никак? — еще спрашивала я с надеждой, но уже понимала, не отвертеться мне от этой сомнительной чести. — И как их вести?

Он с состраданием посмотрел на меня и пожал плечами. Ясно, и сам не знает, печаль... На меня уж поглядывали все с недоумением, вроде как чего это я жду и не помогаю мертвым. Мне бы кто помог!

Я сделала несколько шагов к погребальному костру и замерла в нерешительности. Что же делать, как же быть? Дурацкое предназначение! Не хочу быть хранительницей. Как ты могла, Тиса, так меня подставить, что я тебе плохого сделала, что ты решила наказать меня, причем, как я успела узнать, пожизненно, даже помилование мне не светит.

— Когда-нибудь ты поймешь и примешь мой выбор, когда-нибудь... — прошелестел голос из огня, а я дернулась, еле сдержала порыв заорать 'спасите, она жива'. Вовремя благоразумие сработало.

— Тиса, вам всем пора в мир мертвых, вас там ждут родные и близкие, давно ушедшие, вы обретете покой и наконец-то ощутите мир, — я рассказывала про то, что они так много сделали, что они замечательные, что мы все им благодарны и не забудем ни их, ни их подвиг.

Говорила о том, что их заждались, что родные просят их прийти, а живые опускают, что их время вышло, что теперь они вне времени. Много чего еще говорила, а от костра поднимались один за другим духи и останавливались возле меня, сейчас они были бесформенные, просто души. Жуткое ощущение и состояние, но я не прекращала говорить до тех пор, пока все души не вышли из костра, а после я позвала мысленно их предков и попросила помощи.

— Мы забираем их, Хелена, — спокойный голос рядом со мной, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть мертвую женщину, я сошла с ума, иначе почему я не падаю в обморок от их вида, — спасибо тебе, что помогла, очень страшно оставлять свое тело духу, он до последнего надеется, что сможет еще жить привычной жизнью.

— Пожалуйста, — тихонько ответила я, — присмотрите там за ними, — я всхлипнула и вытерла набежавшие на глаза слезы.

— Обязательно. И еще: мы всегда придем, стоит тебе только позвать.

Вокруг меня проявились все мертвые, некоторые обняли еще не бесформенных духов и повели сквозь ряды живых куда-то далеко. И наконец, увидела, как зарыдали те, кто сегодня хоронит близких. Потом мне Кьелл объяснил, что пока духи не ушли нельзя плакать, чтобы не привязать их тут, а чтобы они смогли уйти, ведь им хуже, чем нам, и наши слезы привязывают их сильнее канатов.

Дома я уселась с чашкой отвара на диван и смотрела в никуда, пытаясь осознать все, что со мной произошло, и как дальше нам предстоит жить.

— Мамуль, было очень страшно? — Дани уселся у меня под боком. Я не стала изменять нашим традициям, ответила честно.

— Очень, — я сглотнула, мне до сих пор страшно.

— Мамуль, мы рядом, не бойся, мы тебя защитим, — я признательно улыбнулась сыну, прижавшись к нему, а он обнял меня в ответ, рядом ко мне прижался Ральф, а у ног на полу сидел Юнас, до этого читавший книгу, а сейчас отложив ее, тоже обнял меня.

— Мне к вам можно? — Кьелл, до этого уходивший на работу, сейчас стоял в дверях и тепло смотрел на нас.

— Тебе всегда можно, — сказала и чуть покраснела.

— Ой, сейчас начнется, — Дани закатил глаза, начал выбираться, чтобы уйти, — пацаны уходим от сюда, иначе от приторности будет аллергия.

-Дан! — возмутилась я, разговорчивый какой стал.

— Мам, да я за вас переживаю, сейчас мы уйдем, а вы тут помилуетесь, вам полезно, — ребенок настолько возмутился и всем своим видом показывал, что я просто неблагодарная, он старается, а я не ценю.

В ответ я ему ничего не сказала, только головой помахала, вот же растет маленький безобразник, или он просто здесь оттаял и перестал быть забитым? Детвора подскочила, Юнас подхватил на руки Ральфа, и они все вместе ушли наверх, ко мне же на диван подсел Кьелл.

— Я вот согласен с ребёнком, надо миловаться, мне так жизненно необходимо миловаться с любимой женщиной, — а меня кольнуло, ведь просто женщиной, не женой, — что не так? — проницательно заметил он, а я, отмахнувшись, сослалась на грусть, что день такой. — Жизнь продолжается, я тут кое что узнал про твои обычаи и хотел бы кое-что сделать, — он опустился с дивана на одно колено, а у меня открылся рот, наверное, совсем я придурошно смотрелась, — Хелена Вивавльдис, выйдешь ли ты за меня замуж по обычаям людей и станешь ли единственной в той Грани и всех других по обычаям норманн?

Голос меня подвел, и я не смогла уверенно и громко сказать 'да', пискнула хрипло, но он расслышал и надел мне на палец кольцо, а я резко обняла его за шею, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться как припадочная. Ох, что с нами, женщины, делает любовь и любимые мужчины!

Поцелуй, который последовал после, был самым сладким в моей жизни, хотя этих самых поцелуев было и немного, но все же.

Свадьба у нас была очень скромная, только мы с Кьеллом, дети и официальный представитель королевства. Официальную бумагу я положила в наши первые семейные документы, хоть Кьелл и посмеивался надо мной. У них такого нет, но мне было приятно, что он согласился ради меня на это мероприятие. А вот единение у норманн происходит очень эпично.

Я оделась в официальный наряд норманн, в котором меня принимали в ряды норманн, а Кьелл наоборот разделся, оставшись в одних штанах и босиком.

Мы вышли на улицу и он, прижав меня к себе, начал рассказывать, как сильно любит меня, что я для него подарок этой Грани, на который он даже не надеялся, и что ради меня он готов на все. Выжить в плену (мамочки, про это он не говорил), пережить пытки (я ему устрою пытки, моя версия их спасения от солдат выглядела очень легкой и совсем не кровопролитной, сказочник!), выдержать на себе целый купол, зная, что он защищает меня и детей (вот закончится наше это единение, и я ему покажу допрос с пристрастием, партизан, блин).

— Я обещаю тебе, мы всегда будем вместе, и я сделаю все, чтобы ты никогда не захотел сбежать из моего плена. Я люблю тебя.

— А я люблю тебя, — потом все допросы, сейчас только щемящая нежность к этому мужчину, и я даже не заметила, что мы оказывается уже высоко в небе, и обнимает меня не мой обычный Кьелл, а огромный сугроб снега с глазами любимого мужа.

— Вот же ледышка ты моя горячая, — проговорила я когда мы прервали наш сумасшедший поцелуй, держал он меня очень крепко, но, видимо, от чувств слегка терял голову, и тогда нас начинало дико крутить и вращать в небе, хотя я ощущала только мягкий и ласковый снег.

Наши поцелуи и единение закончилось нескоро, каюсь, очень уж понравилось нам целоваться в небе, просто умопомрачительное ощущение, всем советую, только чур, не с моим мужем, иначе порву всех!

Дома нас ждала тишина, детей забрал Вепрь, который, наконец, уговорил Милу, что любит только ее, никуда он ее больше не отпустит, а если решит уйти, пойдет с ней, и что она не старая, это он, дурак старый, все боялся, что девочке юной жизнь испортит, и что она молодого себе найдет, если он мешать не будет. Да все приглядывал, а она все не находила, любя одного старого дурака.

Так вот, дом был в нашем полном распоряжении, и мы не стали терять ни минуты нашей мнимой свободы. Все было просто замечательно, у меня самый чуткий и нежный муж и очень эмоциональный, а все, кто считают его бесчувственным, просто не знают, каким он может быть. Хотя пусть никто и не знает, он только мой! Единственной курьезной ситуацией стало то, что для него оказалось неожиданностью то, что он у меня первый мужчина. И естественно, он все никак не мог понять, как это так, Дани мой сын, и я это продолжила говорить, а мужчины у меня не было. Я уже громко смеялась, пока он все допытывал, пришлось медленно повторить для особо непонятливых, что Дани мой сын и Юнас мой сын, и Ральф мой сын. Вот уже после этого он чуть задумался и, нежно поцеловав меня, сообщил, что я невероятная женщина, его женщина.

* * *

Наша первая ночь пролетела без сна, а утром я чувствовала себя самой счастливой и отдохнувшей, нас поздравили дети, пришедшие утром. Они расстарались и сделали сами нам подарки, все такие милые и очень важные сердцу. Они до сих пор висят у нас в гостиной, как напоминание о нашем счастье.

Эпилог

Было в нашей с Кьеллом жизни много всего, была попытка похищения Дани, но к этому времени он уже подрос, и тогда впервые открылись его возможности творца, он справился. Кьелл просто был в бешенстве и выследил нападавших, ими оказались те же негодяи, что убили настоящих родители малыша. И пусть больше они никогда не смогут никому принести горя, мы с в тот вечер всей семьей еще долго сидели в гостиной и разговаривали, а иногда и просто молчали в нашем семейной кругу. Такие посиделки вообще стали у нас традицией.

На этих посиделках чуть позже Дани признался, что выследил сигнал, который отправлял один из убийц в неизвестность, он вместе с Исаком провел кучу экспериментов, сигнал теряется в Гранях. Тогда на семейном совете я осадила мужа, который с горящими глазами начал рассказывать, что так они смогут найти путь домой. В тот вечер мы впервые поссорились, когда я объясняла ему, что если каристы хотели найти именно творца и смогли связаться с людьми, то это очень плохо, и что эта Грань наш настоящий дом, последний аргумент про Тису его вообще взбесил. И только утром мы смогли помириться после совета, на котором он всячески поддержал меня, когда я объясняла, что надо закрыть нашу Грань, чтобы каристы сюда не смогли прийти по сигналу, отправленному похитителями. Тогда же я позвала как Хранительница предков и передала их слова и их напутствия потомкам. Наша Грань была закрыта, я помогла закрыть ее Дани, а все норманны мужчины его страховали, я же со своей стороны передавала, что нужно делать, процессом руководила Тиса.

Дани потом еще дней десять валялся пластом, а я ругалась и поила сына отварами, читала книги и записи Тисы и училась быть Хранительницей, ведь если бы я могла, помочь сыну, ему было бы сейчас легче. Тогда мы, наконец, наладили отношения с дедушкой и бабушкой Дани, я простила им прошлую глупость, когда они пришли извиняться и умолять увидеть внука, они поумнели за это время и больше не пытались забрать у меня сына, а всячески его баловали и, что приятно, хорошо они относились ко всем нашим детям. А то я в душе очень переживала, что остальные дети почувствуют себя обделенными. Но нет, у нас прекрасные бабушка и дедушка для всех наших детей.

К сожалению, когда я уговорила Кьелла повидаться с моими родителями, и мы туда пришли, я узнала, что мы опоздали. Мать прикрывала мой побег до последнего, а когда отец узнал и собрался в погоню, она кинулась под копыта его лошади, умоляя оставить меня в покое, травмы были очень серьезные. Отец не успел отвернуть разгоряченного криком жеребца, и мама сильно пострадала, после долго болела и так и не оправилась. Сам отец жутко каялся и винил себя, но ничего сделать не мог, после смерти мамы он сгорел за год. Мне говорили, что он искал меня, чтобы все исправить, чтобы я успела увидеть маму, но не успел, и мне даже передали письмо от него и от мамы, их я храню как самую дорогую ценность. Я побывала на могиле родителей, наконец нашла в себе силы простить отца и долго плакала, рассказывая маме, что у нее много замечательных внуков и что именно благодаря ей они живы и счастливы.

В тот вечер дома я рассказывала своим детям о моей семье, и даже Дани все это слышал впервые, а утром я нашла отца Юнаса, который ушел из дома оставив его той гадине, и сейчас все время работает вне поселка. Но мне повезло, я нашла его и попросила помирится с сыном. Не скажу, что примирение прошло хорошо, Юнас к этому времени был уже взрослым парнем. Но все-таки они смогли поговорить и даже стали общаться, потом сын признался, что сделал это только ради меня, ведь видел, как я плакала из-за своих родителей.

Но все эти невзгоды прошли, установились хорошие отношения с королевством, правда, там и король сменился, что не может не радовать, и мы давно живем в мире. Наши дети выросли и стали взрослыми мужчинами, у которых есть уже свои семьи, и всем им мы безумно рады в нашем доме, в их отчем доме. Когда собирается наша большая семья, я чувствую себя самой счастливой женщиной во всех Гранях.

Есть у нашего сурового папы в той и во всех других Гранях только несколько слабостей, две из которых имеют его глаза, мои волосы и еще тот характерец. Я родила Кьеллу двух дочерей, помню, когда родилась младшая, я рыдала и говорила, что я плохая женщина ведь не могу родить ему наследника сына, а он хохотал как умалишённый. Ведь у него благодаря мне трое сыновей и дочери — это лучший подарок, а если мне что-то не нравится он не будет против, если в нашем доме появятся еще дети. Ведь дети имеют склонность расти и уходить в свои дома.

К сожалению, больше я не родила нашему замечательному папе ни одного ребенка. Последние роды были тяжелыми, и Мила, которая принимала малышку, после строго-настрого запретила мне беременеть, закрепив свой запрет разговором с Кьеллом, который от одной мысли, что, оказывается, мог меня этой ночью потерять, впал в панику. Но дети все-таки появлялись в нашем доме, для всех детей нашего народа тут всегда были открыты двери, я выполнила просьбу Тисы и стала для детворы второй мамой.

Я поменяла многое в воспитании и взрослении всех детей, теперь у них было детство, и пусть у них была и строгая физическая подготовка, но были и забавы, рисование, кружки, походы, научные дискуссии и многое другое. Дети развивали свои таланты, и да, у нас уже пятеро творцов. Больше нет брошенных детей, ведь если кто-то из детей вдруг оставался без родителей, все знали это горе для всего народа, а не для этого маленького существа. Дети сразу находили себе новый дом и новые семьи.

Кстати, воздух в этом городке, и правда, особый, а точнее, вода, которую норманны усилили энергетически, поэтому старость мне грозит ой как не скоро, что не может не радовать. Хорошо быть молодой бабушкой.

— Мам, скажи, Дани у нас красавчик, — тихо дергает меня за руку старшая дочь, и я хитро улыбаюсь, мы стоим в дверях лаборатории, на работе у сына и нагло подглядываем за ним, а он показывает новую разработку, при этом его глаза горят диким азартом и просто невероятным фанатизмом. Он делает свое любимое дело.

— Ой! — я ахнула, зажав рот рукой.

— Мамуль, что не так? — младшая хватает меня за руку.

— Капец, — вот и все что я смогла выдать, начиная плакать и смеяться одновременно. Ведь именно эту картинку я видела у себя в голове, фантазируя, когда закрывала купол много лет назад. И действительно все мои сыновья выросли, и у них действительно такие же судьбы, которые я тогда придумала.

— По-моему, я предсказала будущее нашим мальчикам, — признаюсь дочерям, а те во все глаза смотрят на меня.

— День перестает быть томным, — шепчет младшая, а старшая медленно кивает.

— Ну, ты, мам, даешь, отец будет в шоке! — с восторгом выдают они хором, а я улыбаюсь им. Будет, мы часто устраиваем ему встряску, не шутка ведь — пятеро детей и жена непоседа.

Я готова улыбаться всем, всей Грани, и кричать 'спасибо' за все мое безграничное счастье, за мою семью.

Цените своих детей и свои семьи, ведь это самое большое сокровище в жизни человека.