Волчица и летающий голиаф

До взгляда-выстрела механик молчал. И сейчас не роняет ни слова.

— Вы бы просто позволили Таурусу и его шайке уйти. Весь его боевой отряд сохранился бы в целости. А кроме того, Белый Клык получил бы еще и уверенность в собственных силах. И уже завтра, на волне довольства победой... — Винтер улыбнулась настолько красиво, насколько могла. Иву плакучую в зеленом ей не обогнать — но все же!

— ... И уже завтра Таурус разнес бы еще одну шахту, еще один поезд, еще одну деревню. Трупов столько же. Просто ваши руки остались бы чисты.

Винтер легонько хлопнула в ладоши, демонстративно почистила их одна о другую:

— Вот и вся разница!

Комунисты синхронно шагнули вперед и наконец-то вышли под солнечные лучи. Костюмы их вспыхнули яркими чистыми цветами — как в мультфильмах отважные Охотники всей командой выступают против Зла. У каждого собственный цвет, собственное оружие, собственный неповторимый стиль — но все Охотники, стоят плотиной против черного прибоя, против тварей гримм...

Против нее, получается.

Винтер подумала: может быть, именно так возникали первые гримм на Ремнанте. Может быть, стоило дать отряду Белого Клыка дорожку к бегству, и ловить уже на ней. Может быть, следовало ради этого снять охранный периметр с коммунистического крейсера — посидели бы за броней. Сами же хвастались, что никакие планетарные излучения не страшны кораблю с космической защитой!

Ар Амор первым подошел к столу с переводчиком:

— И я не единожды слышал такого рода рассуждения: ну, подумаешь, пострадало несколько человек, зато выяснена такая-то проблема. Подобные разговоры бесчеловечны, аморальны с точки зрения коммунистического воспитания.

— Вы боретесь с неживой материей, ваш фронт — наука, — Винтер переступила спиной к солнцу:

— Бывают же случаи, когда исследователь во имя науки решается пожертвовать жизнью?

Ар Амор сузил глаза:

— Своей жизнью! А если кто-то позволяет себе решать вопросы жизни и смерти за других, если он считает себя правомочным на рискованный опыт или направление исследований, он, вне зависимости от чинов и званий — аморален. Его надо психологически исследовать и постараться устранить те психопатические причины, которые сделали его бесчеловечным.

Винтер опустилась в белое пластиковое кресло:

— Диагноз вы нам лихо поставили. Вы ученые, это хорошо... Но здесь уже поздно выдвигать смелые теории и ставить острые вопросы.

Гарма оглядела товарищей и осталась на ногах. Механик поставил на спинку кресла обе ручищи, но не опирался: понимал, что хрупкая мебель его не выдержит.

Ар Амор улыбнулся! Винтер чуть было не отпрыгнула вместе с креслом, до того недобрая, похоронная вышла улыбка.

Главный коммунист спрятал улыбку и сел:

— Мы теперь видим всю глубину различий между нами. Но мы — “Парус”. Мы не можем оставить вас без помощи. Спрашивайте. Сделаем, что сможем.

Винтер положила на пластик обе ладони:

— Нам не нужны люди, которые ставят вопросы. Нам нужны люди, дающие ответы.

Ар Амор подвигал тонкими пальцами, словно бы кнопки нажимал:

— Пока что у меня единственный ответ, в котором все мы уверены целиком и полностью. Вы сражаетесь против мощного чуждого разума, и первую победу он уже одержал. Он убедил вас, что не существует. Что вам противостоит неразумная стихия. А ведь аномальное количество этих ваших гримм, собравшихся к звездолету, неопровержимо доказывает: вас не только уничтожают физически, натравливая друг на друга. Вас еще и хотят оградить от знаний. Хотя бы от знания о том, что вашей планетой не исчерпывается род людской. Что иные способы организации общества возможны, успешность их существования доказана практикой: мы прилетели к вам, а не вы к нам. Как только наше послание будет принято на Земле, сюда придет следующая экспедиция, более подготовленная и лучше оснащенная. Не могу точно сказать, когда это случится, потому что межзвездные расстояния огромны даже для светового луча.

Винтер тоже попыталась улыбнуться, но вовремя спохватилась.

— Никогда не думала, что первый контакт принесет нам не технологии, не звездные карты, не рецепты сверх-лекарств или невиданное искусство. Что единственное, пригодное к немедленному использованию, окажется нематериальной надеждой.

Ар Амор вздохнул и поднялся:

— Разговор неприятен для вас и для нас — давайте сделаем паузу хотя бы до завтра. Чем больше вы подготовите конкретных вопросов и предложений — как именно мы можем помочь — тем быстрее непонимание сгладится. Ничто не сближает лучше совместного дела!

Винтер поднялась тоже:

— Благодарю. Нам бы тоже не хотелось терять контакт. Увы, мы такие, какие мы есть. История Земли содержит примеры и похуже, в прошлый раз вы же и рассказывали. Но!

Коммунисты переглянулись, их чистые комбинезоны опять полыхнули красками.

— Вашей пренебрежительной жалости мы ничем не заслужили. Помогайте без поджатых губ — или улетайте.

— Вы говорите от лица всей планеты?

— Я говорю то, что сказал бы любой из вас. Если это не так — пропасть между нами намного больше, чем я думала.

Винтер попрощалась взмахом руки. Адъютант остался разбирать переводчик, только в этот раз не приставал с вопросами. Коммунисты ушли в тень, закрылись в клетке подъемника, вознеслись в кусочек собственного мира — будто бы и рядом, руку протянуть... И ткнется рука в полированную обшивку, в непробиваемую титановую пену, в аморфный прозрачный аллюминий, от которого пули рикошетят, в чуждый совершенно взгляд на вещи. Рядом — и на расстоянии, которому даже имени нет!

Адъютант подмотал последний шнур. Десантники подхватили невесомые пластиковые креслица и столь же легонький круглый стол.

* * *

Стол для Винтер всегда накрывали тщательнее, чем для капитана корабля. Как всегда, приборы занимали определенные уставом и традицией места. Но вот остальное... Винтер замерла в недоумении.

Суп — в фарфоровой супнице, понятно. Но старшина... Старшина трюмных, некоронованный король нижних палуб!!! С полотенцем через локоть, с черпаком наизготовку! Винтер потрогала пальцем тарелку: подогретая!

Впрочем, что там тарелку трогать, когда прямо перед креслом бутылка пива. Обычная такая бутылка, дешевенький горлодер, кривая этикетка, ободранная потому, что пиво на борту оказалось незаконно и пряталось в гриммовом лабиринте необъятных выгородок, трюмов и цистерн “Громобоя”.

Пиво, не положенное по уставу.

— Объяснитесь!

Винтер не спешила садиться. Ее тут... Не то, чтобы ненавидели. Но своей точно не считали. И вот — бутылка темного.

Да офицеров, которым команда ставила пиво, можно по пальцам пересчитать!

— Правильно вы вломили Белому Клыку, — старшина непривычно серьезен в уставной стойке. Даже брюхо пытается втянуть — но где там! Двойной ряд начищенных пуговиц бросает отблески, когда старшина выдыхает конец фразы:

— Политики уже за... Надоели! С ними цацкаться. Остановить бандита можно, только крепко побив его. Мэм! Я не учился в Академии!

— Но, Сильвер, — лепечет вестовой, и старшина закрывает ему рот ладонью, не оборачиваясь. Встряхивает головой, как большая собака:

— Ладно! Я скажу. Середины нет. О середине мечтают попусту барчата, интеллигентики, господчики, плохо учившиеся по плохим книжкам. Нигде в мире середины нет! Мы или они.

— Даже так?

Винтер села и подняла вопросительный взгляд. Старшина ответил:

— Суп хороший, не отказывайтесь. Еще медальоны из телятины, чуть позже принесу горячие. Вы Специалист, вам за фигуру беспокоиться не нужно, — прибавил трюмный с насмешливой заботой, — так что еще можно втащить голубики со сливками, десантура в местном лесу насобирала фунтов триста, пока мы летали.

— Откройте бутылку.

Старшина хмыкнул уже не таясь и содрал пробку безо всяких приспособлений — пальцы у него выглядели железными; по контрасту Винтер вспомнила чистые ровные пальцы командира “Паруса” — пожалуй, не слабее, но другие.

Дико, наверное, выглядит со стороны старшая дочь Якоба Шни, наследница крупнейшей на планете корпорации, пьющая пиво из горлышка бутылки... Мир сошел с ума — какая досада!

Подошел командир крейсера, жестом отослал подчиненных, сел напротив и сказал прямо:

— Если бы вы вступили с ними в переговоры...

Не стала бы убийцей, подумала Винтер. Сейчас он это и выдаст. После чего только стреляться...

Командир “Громобоя” сказал:

— Вы бы окончательно погибли в моих глазах.

Козырнул и поднялся:

— Хотя, конечно, мои лейтенанты не согласятся.

И ушел, оставив старшую Шни хлопать синими глазами.

Не согласятся? Лейтенанты?

Ее лейтенант явился аккурат к медальонам. Экипаж крейсера воспринимал его нормально, так что подавали адъютанту без лишних шуток и подначек; обед завершился в покое.

Затем адъютант выложил на стол собственный свиток, включил:

— Я обдумал тот разговор. Прошу вашей подписи.

Винтер взяла свиток и прочла типовую форму. Рапорт о переводе, вот как... Долгие три секунды давила в себе желание поинтересоваться причиной — победила. Подписала рапорт — и тут уже нашла в себе силы улыбнуться:

— Благодарю за службу.

Она не опустится до разъяснений.

— Старшина, приготовьте мне транспортник до Горелой Глотки. Сообщите капитану — меня не будет до вечера. Причину пусть запишут: контроль поведения и успеваемости первых курсов Академии Бикон.

Теперь старшина был свой, и ему-то Винтер могла пояснить:

— Надо проверить, как там сестра.

* * *

— Сестре твоей плохо сейчас, — Хоро поджала губы, наблюдая, как Винтер выходит из бухнувшегося прямо на стерню флотского транспортника — пилот его словом “аккуратно”, видимо, ругался.

Вайсс прищурилась:

— Твой Стрелок ненавидит ее, а ты жалеешь? Что за игра в доброго-злого, что за манипуляции?

— И я не жалею, — Хоро вздохнула, — и Стрелок не испытывает ненависти. Не думай о ерунде. Иди к сестре, раз уж ты взялась ее защищать.

Вайсс еще раз внимательно провела взглядом по нахальной рыжей девушке-фавну. Посмотрела на прилетевшую сестру — и пошла к ней по опушке.

Палатки все три команды поставили у самой Горелой Глотки, подальше от мертвого восточного входа в долину. Соваться к разгромленной шахте смысла не было: с гримм там неплохо справлялись взбунтовавшиеся фавны, которым достался арсенал и запасы охраны. А вот Охотников — и любых иных официальных лиц — они совсем не горели желанием видеть.

Разыскивать упавший болид не стали уже по просьбе-приказу той самой Винтер. Дескать, нашли мы его на свою голову — сами Айронвуду доложим, а тот и Озпина известит.

Честно говоря, всем было ни до чего. Руби почти не спала из-за кошмаров — Янг так и просидела до рассвета, баюкая сестренку; только золотое свечение волос выдавало гнев Сяо Лун. Блейк изображала, будто читает — Янг здорово разозлилась, волосы сияли прожектором, света хватало. Но Вайсс-то видела, что зрачки Блейк не движутся по странице. Может быть, и ее стоило как-то поддержать? Лезть с групповыми объятиями Вайсс не привыкла и не умела. Сама она попыталась учить географию — ничего не вышло, перед глазами стояла карта на экране академического транспортника, в ушах звучал услужливый голос пилота:

“Село Клен Осенний”...

Жители, оказывается, называли деревню Кленовая Осень.

Да теперь-то какая разница!

Если бы Винтер не была моей сестрой? Возмущалась бы я? Ненавидела бы такого командира? Старалась бы убить?

Вайсс обогнула группку деревьев и замерла: Жан. Вот еще заноза. Ну нравится она Жану — а он ей нет. И что с этим теперь делать? Особенно на фоне черного пятна вместо деревни?

Парень, однако, предмета воздыханий не заметил. Олень! Лопух! И это лидер команды? Руби лучше! Сказать Пирре: пусть погоняет по контролю поля боя. Этак со спины беовольф подкрадется — и привет, Арком звали... Вайсс обогнула поклонника большим кругом и поторопилась навстречу Винтер — та медленно шагала свежесрезанной стерней... Еще убранное поле не потемнело, а уже нет в живых никого, кто его убирал. Вайсс помотала головой: как теперь жить с мыслями, лезущими без спроса в любое время? Вздохнула и уже откровенно побежала навстречу сестре.

За ее спиной Рен вернулся на полянку, к лагерю команды JNPR. Посмотрел на женскую палатку, хмыкнул:

— Сопят, вроде бы. Проверять не полезу. Дальше что снилось?

— Дальше... — Жан повертел большими пальцами сцепленных рук, — снилась тетка в красном. В красном, коротком платье, золотая вышивка по краю, золотые глаза. Открытые плечи, спортивные ноги, прекрасно движется, контроль огня... Полный контроль! На что Пирра хороша, но эта... Она ее просто снесла. Как грузовик пустую коробку!

— А потом? — выдохнул Рен.

— А потом посмотрела на меня. Когда снился бой, у нее глаза были золотые. А на меня уже смотрела — черные колодцы, провалы в никуда. Бездна...

Жан сдавил кулак — палочка в нем хрустнула.

— ... И говорит мне этак наставительно: это из-за того, что ты глубоко-глубоко внутри ее не любил. Что согласился на нее из жалости. Только потому, что Вайсс не дала. Надо было добиваться Вайсс до победного конца! Но я же не тот синеволосый красавчик из SSSN, за которым след из плачущих баб!

— Такие сны... — тоже вздохнул Рен. — Мне легче. Я видел свою смерть.

— Ничего себе — легче!

Рен захихикал:

— Жан, это сны. Просто сны. Повод... — он махнул рукой в сторону пятна гари, — всем понятен. И нам паршиво, но надо жить... Знаешь, как мы с Норой познакомились?

— А?

— На руинах деревни, где гримм всех... В общем, разница с Кленовой Осенью только та, что у нас дома уцелели. А сколько нам тогда лет было, я и не скажу — все равно не поверишь.

— Ты в моей команде — кому еще мне верить?

— Кому ни рассказывал, никто не верит. Забей.

— Поэтому она такая... Безбашенная?

Рен опять улыбнулся тоненько-тоненько:

— Тебе тоже чуть-чуть отмороженности не повредит. Поверь, это легче и приятнее, чем тебе кажется.

Жан оттолкнулся плечами от дерева, под которым сидел. Отряхнул красную футболку с капюшоном, джинсы. Подхватил дедовское легендарное оружие левой рукой, решительно подошел к женской палатке, нагнулся — и выволок Пирру вместе со спальником наружу.

— Жан? Что слу...

— Одно условие, — Жан опустился на колено — Пирра как раз поднималась, и чуть не ударилась в парня лбом. Покраснела и замерла в неудобной позе.

— Мне нужна девушка, — Жан подхватил ее за плечи, — а не бабушка-наседка.

— Но ты же... Это же... Вайсс!

— Сейчас тебе плохо, мне плохо, Вайсс плохо. А станет Вайсс хорошо, тебе... Хорошо?

— А тебе? Хорошо?

— А что я, когда — мы? Я не знаю, как это сказать. Короче — забирай, весь я твой!

Жан широко развел руки. Лишившись поддержки, Пирра откинулась обратно в спальник. Рен — как было удержаться! — толкнул Жана сапогом промеж лопаток, и тот повалился на радостную девушку сверху, покраснев при этом даже затылком.

— Наконец-то! — высунулась и зевнула Нора. — Загоним их в желтую палатку, и я смогу поплакать на твоей могучей груди!