Кордон

— Ну-с, снимите бурнус, приступим-с... — по-старорежимному намекнул Темлецкий.

Сверяясь с инструкцией, Подолянский приступил.

Взвел непривычно изогнутый ударник, показавшийся очень неудобным. Огромная рукоять затвора, несмотря на обилие смазки, двигалась туго, рывками. Наконец казенник раскрылся полностью. Зрелище отчаянно напоминало врата оружейного ада. Потянуть на себя... Из ствола по направляющей скользнула здоровенная железка хитрой формы, похожая на изглоданный изощренными бобрами болт.

— Часы с кукушкой! — фыркнул Водичка.

— Иначе и не скажешь. — Согласился Цмок. — А вообще, весьма солидная машина, господа!

— Еще бы ей затвор не такой похабный, — пропыхтел Подолянский.

— Да уж, покойный Штурмреску что-нибудь по этому поводу отмочил бы...

Чуть оплывший от дождя могильный холм уже на следующее утро казался извечно присущей деталью кладбищенского пейзажа, выделяясь разве что отсутствием надгробия. Его поставят через пару лет, когда земля окончательно усядется — и могильный камень встанет ровно, без перекосов. Как положено...

Гримасой судьбы казалось былое безразличие к прежним смертям. И ведь те люди куда ближе были, чем ландфебель. Чудны дела твои, Царица Небесная...Подолянский в прошлый вечер, после похорон, долго оттирался от ощущения холодной и липкой могильной глины, тер и мылом, и пемзой. Наверное, разодрал бы до крови... Юлия, увидев его в уборной, яростно намыливающего руки, не сказала ни слова, лишь мимолетно коснулась нежной ладошкой в чернильных пятнах...

— Так, пан Анджей, не думайте о вечном!

— Пулю, господа, пулю нашему бравому прапорщику!

Анджей тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, аккуратно вложил тяжелую пулю. Медные пояски придавали ей совершенно фантастический вид.

— Досылаем прибойником...

— Где прибойник, кто спер?! Водичка, мать твою! Не успел в руки взять, уже потерял!

— Так вот же он, господин гауптман! На картинке же видно!

За досланной пулей отправился картуз с непривычным порохом, затем в крохотное отверстие вложили капсульную трубку.

— Помочь, господин прапорщик?

— Благодарю, но вроде справляюсь...

Анджей вдвинул затвор до попадания в нарезы, и, навалившись на рукоять, завернул.

— Этот фальконет, конем его дери, сооружал какой-то свихнувшийся на безбабьи гном, — Темлецкий покачал головой.

— И его определенно выгнали из-под горы за склонность к переусложенению конструкций...

— Кто первым рискнет выстрелить? Обещаю десять злотых на лечение!

— Позвольте, господин гауптман, маленький совет, — осторожно предложил Водичка. — Как по мне, так штука весьма подозрительная. Предлагаю пойти другим путем!

Цмок с прищуром посмотрел на ландфебеля: — Сердцем чую, Янек, что ты, по обыкновению своему, все веселье испортить хочешь?

Водичка лишь руками развел: — Вот такой я негодяй, господин гауптман! А сделать рекомендую следующее...

Конечно, в тиски зажимать никто не стал — да и где их взять — этого-то, Водичка не придумал! Привязали винтовку к одному из столбов навеса так, чтобы ствол был направлен в сторону отвесной стены оврага, изъеденной пулевыми пробоинами. Результат попадания будет не виден — да и хрен с ним, не это сейчас проверяем!

— Лишь бы казна не вылетела! — Ландфебель, бормоча под нос, размотал длинный тонкий шнур, один конец которого набросили петлей на спусковой крючок 'големобойки'. Пограничники поневоле укрылись за надежными бревнами сруба.

— Да вроде не должна, — почему-то шепотом произнес Темлецкий, — заряд маленький. Хотя, порох-то определенно иной формулы... В общем, дергай, Янек!

Водичка дернул.

Ручная пушка грохнула так, что все аж присели. Гулкое эхо прокатилось под низким серым небом, как отзвук грома.

— Ну нихера ж себе... — выдал кто-то.

— Винтовка цела! — Высунулся из-за угла Подолянский. — И даже почти на месте.

Хитроумная сбруя, над которой колдовал ландфебель, человек бесчисленных достоинств, 'големобойку' удержала. Разве что ствол задрало к небу на пару ладоней от изначальной горизонтали.

Второй раз с заряжанием вышло побыстрее — то ли навык наработался, то ли пружина потеряла часть упругости. Анджей рискнул испытать ружье самолично. Улегся на дощатый пол у самого края, ткнул сошками в землю. Водичка помог вдавить поглубже, благоразумно отошел.

Прапорщик, чуть поерзал, устраиваясь поудобнее с без малого пудовой големобойкой, прицелился. Старый худой котел, несколько раз уже попадавший в руки лудильщикам, надели на столбик в полусотне шагов от 'коробки' сруба. Анджей несколько раз вдохнул-выдохнул, приводя в порядок дыхание, убирая дрожь в руках. Палец медленно выбирал ход спуска. Тот все не кончался и не кончался...

Гух!

— Ох, ты ж, Царица Небесная, черти б меня так!.. — По ушам ударило, Анджей ошалело затряс головой. В ушах звенело, все звуки окрест шли, как сквозь ватное одеяло. В плечо будто конь лягнул, болью пронзило всю руку, от пальцев до ключицы. Прапорщик заперхал — закрутившийся в овраге ветер послал клуб дыма точно в лицо. Непривычный запах, куда резче обычной пороховой кислятины. Сразу закружилась голова.

От мишени раздались восторженные вопли, впору боевым кличам орков. Анджей с натугой выдернул застрявшую в земле винтовку — отдача разом притопила сошки в землю, на пол-ладони — поставил на дощатый настил. Поднялся, пошатываясь, вышагнул из облачка порохового дыма.

— Оу! Ага! Агрх! — продолжали доноситься радостные крики.

Анджей, потирая то слезящиеся глаза, то онемевшее плечо, двинулся к мишени. Возле нее бесновался Водичка, вскидывая руки к небу, в каком-то дикарском орочьем танце. Анджей только головой покачал. Котел из толстого, в палец, металла, пробило насквозь. Причем хорошо так пробило, не аккуратной дыркой от шила, а будто кувалдой проломили. Водичка посмотрел сквозь пробоину на прапорщика, воскликнул:

— Это ж мощь какая, а?!

— То-то я рукой пошевелить не могу, — уныло согласился прапорщик.

— Вы слабо приклад прижали, — отмахнулся ландфебель. — Опять же, у вас хоть на гербе и три медведя, но весите вы как четверть одного.

— Ну это да, — не стал спорить с очевидным Подолянский. — Ты-то, на треть косолапого вытянешь, а то и на половину.

— Каким уродился, — потупив взор, но совершенно без грусти в голосе сказал Водичка. — Как думаете, пан Анджей, пан Цмок стрельнуть даст?..

Вторым стрелком, проверив на Анджее относительную безопасность винтовки для людей, стал сам Цмок. Жахнуло, перекошенный Темлецкий закашлялся. Отдышался — и пошел честить в голос хитроумных механиков, подлых гномов и мерзких контрабандьеров, что так затейливо решили угробить отважного гауптмана. Досталась порция ругательств и Водичке:

— ... мать! Так что хоть обстреляйся, — закончил свою эмоциональную тираду Цмок. Плюнул, кряхтя стал подниматься по лестнице из оврага. На середине пути обернулся и крикнул Анджею: — Господин прапорщик! Назначаю смотрителем здешнего зверинца! Сохранность личного состава на вас! Ну и... Сделайте так, чтобы стрельбище потом не пришлось перепахивать и засеивать солью!

Проводив спину начальника взглядами, бойцы переглянулись.

— Если так вот с железякой, что с мясом будет?

— Ничего хорошего, Янек, с ним не будет.

— А давайте проверим! — горячо заговорил Байда.

— Добровольцев назначим? — усмехнулся Подолянский. — Или с ледника орка притащим?

— Зачем? — удивился поручик. — Займем у пана Бигуса свиненка на полчаса.

— А займет? — начал осторожничать Водичка, косясь на винтовку — как бы его очередь на выстрел не увели, разлюбезные друзья-товарищи, чтоб их...

— Если ты попросишь, то нет. А вот если офицер, то да.

— Так может, пан Дмитр, вы и сходите? Авторитетом своим поддержите притязания, так сказать.

— А ведь и схожу, пан Анджей, всенепременно схожу! — хмыкнул поручик и махнул рукой Водичке: — Ландфебель, за мной!

Водичка горестно вздохнул, но пререкаться не стал.

— Еще кирасу взять можно, — подал голос робкий обычно Бужак. Но никакого начальства вокруг, кроме Анджея, не осталось. А тот, как решило солдатское общество, офицер правильный, не говнистый, в отличие от поручиков.

— Кирасу?! — удивился Подолянский. — Тоже у пана Бигуса займешь? Или у Цмока из кабинета орчанскую возьмем?

— Пан Цмок наши головы потом на стену прибьет, в коллекцию, — опустил глаза рядовой, — а кирасы мы у каштеляна возьмем.

— Вацлав тот еще барсук! У каштеляна все есть! — поддержала Бужака вторая половина нижних чинов в лице объездчика Подлипки.

Анджей только пожал плечами. От удивления. Кордон — заколдованная территория. Все тут есть. Даже кавалерийская броня, черт знает сколько лет назад упраздненная. Хорошо, если дедушки нынешних конногвардейцев застали те кирасы....

— Давайте тогда за кирасами. Одна нога там, вторая здесь.

— Так точно! — лихо козырнули рядовые. И только ветер свистнул в башлыках.

Не желая тратить времени попусту, Анджей и оставшийся не при делах гауптфебель со странной фамилией Гаррун взялись за лопаты. Раз захотели проверить возможности големобойки, то надо сделать всё на совесть. Оборудовать типовой, как в наставлениях, бруствер стрелкового окопа, к примеру. Будущий противник вряд ли сравнится с Бигусовой свиньей по разуму и даст возможность расстреливать себя безнаказанно.

Точных цифр Подолянский не помнил. Все же 'Наставление по инженерному делу' не самое популярное чтиво среди гвардейцев. Но получившийся земляной вал, шириной с черенок лопаты, примерно соответствовал инструкциям. Полковника Травинского на стрельбище отчаянно не хватало, бегать со штангенциркулем было некому.

Для пущей правдоподобности на 'бруствер' привалили еще пару мешков с землей спереди.

— А не занадто, господин прапорщик? — засомневался Гаррун. — Перебор, как по мне!

— Много — не мало! — рассудил Анджей. — Ты лучше вот что. Тащи вон то бревно, со склона. Гулять, так гулять, по-вобановски!

Вряд ли гауптфебель слышал о прославленном инженере, родоначальнике научного подхода к фортификации. Но это не помешало ему проклинать маркиза Вобана долго и затейливо — понравившееся прапорщику бревно оказалось сучковатым и тяжелым.

За сапными работами время пролетело незаметно.

Вернулись Водичка с Байдой. Могучий ландфебель нёс на плече выпотрошеную свиную тушу. Прибежали Бужак с Подлипкой, притащили кирасу. Анджей, увидев ее, только прицокнул уважительно. Древняя, как бивень подземного жителя, Индрик-зверя, бронь, похоже, помнила события вековой давности. И как Вацлаву с таким раритетом не жаль расставаться? С другой стороны — вернем. С новой дыркой.

Свинку усадили в окоп, обрядили в антикварную железятину. На голову, промеж бледно-розовых ушей, примостили сложенную из бумажной мишени шапку-флагярку [Штефан Флагяр — герой юго-западных революсенарьос, славный всякими героическими делами, зафиксированными исключительно в криминальной хронике. Убит при попытке ограбления зоопарка. По слухам — тело скормили тиграм. Последователи носят шапки со своеобразным угловатым околышем]. Для завершения образа — чтобы ни у кого не оставалось сомнений — воткнули сломанную вилку с изогнутыми зубцами, на манер кокарды. Получился вылитый революсенарьос с юго-западных болот. Разве что у свиньи морда поумнее.

Жахнуть по свинтусу из 'флюгегехаймена', как окрестил винтовку-големобойку сквернослов Байда, доверили возликовавшему Водичке.

Бывший полицейский приладился к фузее-переростку, выжал спуск. Эхо снова заметалось по краям оврага, взлетело к верхушкам сосен.

Сразу после выстрела, все побежали смотреть на результат.

В земляном мешке перед бруствером пробило аккуратную дырочку. Лишь немногим большая виднелась на бревне, прислоненном с внутренней стороны окопа, напротив пятачконосного революсенарьос. А вот хрюше не повезло. Переднюю пластину кирасы даже не пробило — разломало на части. Закаленная сталь пошла трещинами, потянулась и смялась, как фольга. Заднюю пластину оторвало напрочь, вбило в стену окопа. На свиную тушу смотреть не хотелось: революционера поневоле раскурочило самым ужасным образом.

— И никакой мясорубки свиненку не надо, — пробормотал кто-то из пограничников. — Сразу на фарш перекрутило. Кости только выбрать осталось.

— Царица Небесная, мать за ногу так, — богохульно выразил общее мнение Водичка, растирающий отбитое плечо. — Точно, что флюгегехаймен...

* * *

— Значит, это вы первым прибыли на место преступления?

— Из представителей Корпуса, хотел бы уточнить. А так, да, совершенно верно, господин юстиц-гауптман!

...Поручик Свистуновский, отправленный в Вапянку за гданьскими полицейскими, вернулся во второй половине дня, когда компания стрелков только-только выбралась со стрельбища. Прибыл не в одиночку. Вместе с молчаливым поручиком, с которым Анджей до сих пор толком и не познакомился, прибыла следственная группа.

Четвертый по населению город Республики, Гданьск бессменно удерживал первое место по количеству преступлений, как уголовных, так и финансово-мошенических. Что, в общем-то, никого не удивляло. Один из крупнейших портов Восточного моря — разве что Либава в Синей Руси могла поспорить — Гданьск богател на торговле зерном, и одних только хлебных гаваней в городе стояло три штуки. Да и йормландская граница в сорока верстах благопристойности и закона с порядком не добавляла. По совокупности факторов и получалось, что гданьская полиция считалась в Республике самой опытной в вопросах расследования смертей: внезапных, странных и черте каких.

Приехали пятеро. Трое — сугубые 'ловилы' — хмурые субъекты с протокольно-казенными мордами некормленных бульдогов. Анджей подобный человеческий типаж из-за относительно недавних перепитий несколько недолюбливал, но необходимость таких хватай-держи морд признавал. Не пускать же за волками болонок...

Двух 'ловил', как выяснилось, неплохо знал Водичка: бывшие сослуживцы после кратких объятий начали засыпать друг друга фамилиями, именами, событиями и прочими мелочами, понятными и приятными лишь для узкого круга посвященных.

Четвертым приехал классический опять же персонаж, полицейский писарчук: субтильный юноша, помладше Анджея, порывистый в движениях, с горящим взором неофита, не успевшего разочароваться ни в жизни, ни в службе. Возглавлял группу юстиц-гауптман. Пожилой, хорошо за пятьдесят, полицейский, больше похожий на школьного учителя. Разве что вместо записной книжки служивый носил под сюртуком револьвер. И в объемистом потертом саквояже определенно лежали не тетрадки с домашними заданиями.

Задерживаться на заставе гости не стали. Старший группы предпочел сразу выдвинуться на место преступления, выпросив Анджея в качестве сопровождающего и свидетеля смертоубийства. Впрочем, полицейских особо не уговаривали — на втором этаже заставы хватало спальных мест, но на кордоне полицейских привычно недолюбливали, ревнуя даже к малой толике власти, которой вынужденно делились [В пограничной полосе, сиречь на Кордоне, последнее слово всегда оставалось за Корпусом. За полосой же, МВД снова получало всю полноту власти. Соответственно, ведомственные склоки и неприкрытый шовинизм постоянно скрашивал серые будни обеих служб].