Ладога

Михалка замолчал, насупившись.

-Желаешь?— повторил Ратмир.

-Не желаю,— угрюмо проговорил Михалка.— Но и от унижений меня избавьте.

-Тогда делай, как договаривались,— пожал плечами Ратмир.— А коли захочешь истерить, так лучше иди и утопись в Волхове.

Михалка хотел возразить, но, подумав, махнул рукой и пошел к стене. Пнул в злобе пустой котелок и уселся на бревно, обхватив голову руками.

-Идут,— возвестил с помоста Карел.

* * *

Второй раз Хакон хевдинг к стенам Дубовика не пошел, — видимо, посчитал ниже своего достоинства снова общаться с селянами. Послал Торгейра Старого с десятком воинов, для солидности. Тот велел показать славянам белый щит и двинулся к воротам. Скоро здесь пройдутся мечи и секиры — чего бы там защитники не решили. Другое дело, что можно сберечь людей, если удастся одурачить наивных дубовичан. Поддавались же на такие фокусы жители Фризии или Поморья... Да и возможность наложить лапу на огненное оружие манила не хуже золота и серебра. А еще лучше — захватить его вместе со знающими людьми, которые в ходе штурма могут и погибнуть. Кто там будет отличать их от других мятежников?

Не дойдя половины расстояния броска сулицы до ворот, свеи остановились. Один из них, повинуясь приказу Торгейра, протрубил в рог. Хриплый надсадный призыв облетел крепость, наверняка наполняя сердца ополченцев страхом. Голос войны, голос разрушения и смерти. Кто не содрогнется, услыхав его?

Предводитель восставших торопливо появился над частоколом, по-прежнему взлохмаченный и придурковатый. Такие должны пасти овец и рубить лес, а не стоять на стенах с копьями. Впрочем, если эти растяпы в некрашеном льне отбили два приступа, возможно, они чего-нибудь да стоят...

Круглолицый славянин попросил еще раз озвучить условия соглашения, и Торгейр с готовностью повторил: защитники могут покинуть крепость и идти своей дорогой. Они сохраняют оружие, но все остальное достается Хакону. Бунтовщикам дается мир на три дня, чтобы покинуть эти земли, но если по истечении этого срока кто-то попадется в руки свеев, то пусть пеняет на себя.

Торгейр немало повидал в жизни и редко ошибался в людях. Дело было сделано. Селяне способны подняться на одну стычку, но не более того, и всегда готовы отступить, если удается выторговать приемлемые условия мира. Еще лучше — лишить их предводителя, тогда они и вовсе превращаются в стадо баранов. Но тут и этого не понадобится. Лохматый Дрочила не слишком похож на человека, способного вести людей в бой. Скорее всего, ему удалось украсть огненное оружие, и с его помощью отбить атаки. Но воюет не оружие, а люди, так что теперь все встанет на свои места.

Тем неожиданнее оказался ответ. Торгейр даже подался вперед, не веря ушам, а потом взглянул на сына, Асмунда Торгейрссона, чтобы убедиться, что тот слышит то же, что и отец.

-Ты хочешь получить нашу крепость, добро и жизни без сражения, Торгейр Старый,— сказал славянин.— Это хорошо придумано. Хорошо для таких трусов как вы, многие из которых уже лежат под нашими стенами. Твой жалкий хевдинг привел сюда два корабля и полагает, что этого хватит. Передай ему, что десятерых таких Хаконов с двадцатью кораблями недостаточно, чтобы я задумался о мире. Вы с Хаконом друг друга стоите — оба молочные рожи. Я, пожалуй, прикажу сделать две фигурки, и поставлю их одна позади другой. Передняя будет Торгейр, а вторая — Хакон. Каждый день их станут менять местами.

Закончив самую мужественную речь в своей жизни, Михалка обернулся и увидел, что Хравн с Ратмиром беззвучно аплодируют.

Торгейр Старый так сжал рукоять меча, что из-под ногтей выступила кровь. Говорить бесполезно. Ни к чему рассказывать этому трэлю (46), что случится с ним через полчаса. Одно ясно — легко он не умрет. Торгейр об этом позаботится. Викинг развернулся и молча двинулся обратно. Воины последовали за ним, гадая,— что же такого сказал селянин. Потом можно будет спросить Асмунда, — он неплохо знает словенский язык и не так суров как отец...

* * *

Как бы ни переполняла Торгейра Старого ярость, он неспроста дожил до сорока восьми лет и считался мудрым советчиком. Уже на обратном пути свей заставил себя успокоиться, обуздав жгучее желание лично встать во главе воинов и выпустить кишки восставшим ублюдкам. Асбьерну с Торбьрном тоже не место в первых рядах. Их время придет, когда ворота будут сломаны и начнется веселье внутри.

Восемь свеев, повинуясь взмаху его руки, подняли и понесли вперед неуклюжий щит, призванный защитить нападающих от йотунского огня. Еще столько же поволокли таран — заостренное на конце бревно с прибитыми для удобного удержания перекладинами. И еще пятнадцать, включая самого Торгейра, его сына и обоих берсерков двинулись в арьергарде — окончательно решить дело в пользу Хакона. Сам хевдинг с несколькими хирдманнами остался позади. Никому бы не пришло в голову обвинить Хакона в трусости — даже недруги уважительно отзывались о его храбрости. Мало чести лично воевать с рабами — славы в таком деле не добудешь...

Лучники викингов, держа стрелы наготове, двигались вместе с основной группой, но славяне над частоколом не показывались. Продвижение к крепости прошло без сучка, без задоринки. Щит остановился в трех шагах от ворот, и вторая группа, просунув таран в отверстие, нанесла первый удар. А затем второй и третий...

Торгейр внимательно следил за происходящим. Мятежники словно вымерли. Бревно продолжало сотрясать створки, но ни смолы, ни огня не было. Затея со щитом сработала — пространство перед входом в крепость стало безопасным. Да и глаза не подвели опытного воина — воротам и впрямь изрядно досталось в прошлой атаке и вскоре одна из половинок, с громким хрустом перекосившись, уткнулась в землю. Таран наносил удар за ударом. Щель между створками росла и наконец, увеличилась настолько, что в неё одновременно могли протиснуться два человека. Тогда Торгейр Старый надел шлем и застегнул подбородочный ремень, готовясь к финалу затянувшегося противостояния. Воины, несшие таран и щит, обнажили оружие и первыми бросились вперед, к добыче.

-Один!— торжествующий рев луженых глоток призвал Отца Побед взглянуть вниз. Туда, где его дети, перехватив поудобнее мечи и топоры, один за другим бросались в атаку и исчезали в проломе дубовицких ворот.

Ворвавшиеся в вожделенную крепость свеи вместо двора с никчемными трелями уперлись в стенки сруба, пристроенного в форме буквы 'П' хитроумными защитниками к воротам и ставшего своеобразным накопителем. Любой викинг, с детства привыкший лазать по деревьям и скалам, легко перебрался бы через досадную преграду в полтора человеческих роста, но попробуй сделать это, когда в одной руке у тебя щит, в другой оружие, а в спину толкают разгоряченные хирдманны!

Тем более, что сверху с трех сторон тут же полилась смола и посыпались стрелы. Ярополк, Хват и Другак били в упор, стоя на щитах, поднятых селянами на плечи, и каждая стрела попадала в цель. Лучники свеев ничем не могли помочь своим товарищам, самые ловкие из которых успевали только ухватиться за верхнее бревно сруба и показаться над ним, после чего в дело вступали копья ладожан и дубовичан. Сражение превратилось в избиение. Несмотря на закончившуюся смолу, считанные викинги добирались через усеявшие землю тела товарищей до стен сруба, чтобы встретить смерть, так и не побывав в проклятой крепости.

Торгейр вовремя остановил это безумие, отдав приказ к отступлению. Его сын, к счастью, сумел выбраться из ловушки, вытащив на себе раненого друга, но так повезло немногим. Свыше двух десятков воинов осталось лежать внутри сруба. В распоряжении Хакона хевдинга осталось около тридцати человек, не считая тех, что охраняли корабли. Это было поражение.

* * *

В Дубовике царило всеобщее ликование. После отхода скандинавов селяне достали из пространства между стенами сруба и воротами множество трофеев, свалив их в кучу для последующего дележа. Раненых свеев безжалостно добили. Ратмир, памятуя о резне в поселке, вмешиваться не стал. Запретил лишь мучить викингов перед смертью, несмотря на звучавшие предложения. Право на месть выглядело для коренного населения столь же бесспорным, как и тот факт, что снег холодит, а огонь обжигает. Но авторитет воеводы после отраженных без потерь атак и нанесения зловещим северянам серьезного урона взлетел до самых небес, так что скандинавы отправились в Вальгаллу без долгих проводов.

Куда больше ладожан волновали подошедшие к концу запасы смолы, ведь использовать 'Горыныча' для зачистки пространства внутри сруба было делом крайне рискованным. Никому не хотелось собственноручно спалить половину крепости, или тушить её во время новой атаки. Малой кровью восстановить урон, нанесенный воротам, не представлялось возможным, поэтому у прохода между створками наспех воздвигли небольшую баррикаду. Убедившись, что свеи откатились к поселку, дубовичане по приказу Ратмира предприняли вылазку и разломали щит, оставленный незадачливыми врагами. Остатки щита вперемешку с бревнами, оставшимися от четвертой стенки сруба, и пошли на создание завала.

Язвук высказал робкое предположение, что теперь Хакон снимет осаду и отплывет, но Хравн буркнул в ответ, что саги дают пищу для любых ожиданий. Точно ясно одно — у ладожан появился кровный враг, который никогда не забудет случившегося.

С доставшимися трофеями воевода поступил не так, как рассчитывали селяне. Массовой раздачи мечей не последовало. Ратмир заявил, что претендовать на оружие поверженного может лишь тот, кто убил его в бою, а выяснить такие подробности в этот раз не получится. Поэтому мечи и остальное оружие в расчет не идут. А вот снятые с викингов браслеты, кольца, гривны и пояса образуют воинскую добычу, из которой каждый получит свое. Шестая часть достается воеводе, остальное делится на доли, и дружинник получает две доли, а отрок или ополченец — одну. Дубовичане согласились, хоть мало кто понял, сколько и кому причитается. Да и сам раздел отложили до лучших времен, когда насущные проблемы останутся в прошлом.

Хоть и долог июльский день, но есть предел и у него. Начало смеркаться. Несмотря на то, что свеи не проявляли активности, стражу на стенах удвоили. Караульные получили строгий наказ прислушиваться к любому шороху и ни в коем случае не жечь факела. Врага они все равно высветят слишком поздно, а вот самих защитников ослепляют и делают хорошими мишенями.

Свободные от дежурства бойцы собрались у костра, где женщины готовили ужин. Оружие, щиты и шлемы заняли места на заранее сколоченных стойках, и воины получили долгожданную возможность умыться и перекусить. Громкие разговоры и тем более песни воевода запретил, но и без них было хорошо. Ладожане, велешане и дубовичане расселись большим кольцом, оживленно обмениваясь впечатлениями и напропалую хвастаясь. Если бы кому-то пришло в голову сосчитать всех убитых рассказчиками викингов, то получилось бы, что Хакон хевдинг привел не менее десятка кораблей. Даже Михалка заявлял, что проткнул копьем трех свеев, причем один из них был размером с Бьерна.

К рыжебородому великану местные жители уже привыкли, и на Мьелльнир (47) на его груди коситься перестали. А те, кто видел, как опускается его бродекс (48) на головы наступающих, прониклись к кандидату исторических наук искренним уважением с нотками опаски.

Кроме того, после сокрушительной победы изрядно выросло число желающих пополнить ладожскую дружину. То и дело кто-то из дубовичан подсаживался к Хвату или Другаку и о чем-то выспрашивал. Радоваться было рано, но в любом случае, от кучки изгоев, оказавшихся с тупым оружием во враждебной местности, одноклубники продвинулись до статуса местных героев. Хоть учреждай награду 'За оборону Дубовика'...

Оборона, впрочем, продолжалась. Поэтому воевода привычно запахивался в плащ и прохаживался по помосту — проверить часовых, да и самому постоять и послушать, что творится за стенами. Благо, что осторожность ни у кого не притупилась, и желающих вздремнуть на посту не обнаруживалось.

Тревога отступила, когда на востоке заалел край бездонного северного неба. Воевода проследил за сменой стражи, похлопал по плечам заступающих на стены и отправился в дом. Завернулся от комаров в плащ и мгновенно уснул, провалившись в сон, как в темную воду торфяного озера. Так и не поглядев, кто обнимает Лиску...

* * *

Торгейру Старому потребовалось употребить все свое красноречие, чтобы убедить Хакона отказаться от продолжения осады. Немалым подспорьем стали слова Асмунда Торгейрссона, разглядевшего среди стрелявших из лука селян рослого воина в шлеме. Это объясняло и провал штурмов и неслыханную наглость мятежников. Не иначе как Карл, уже однажды выбитый отсюда Хаконом, решил половить рыбку в мутной воде. Припомнили и Орма, клявшегося, что на его дом напали не беглые рабы, а чьи-то дружинники. Все сходилось: наместник Хельги послал воинов баламутить деревни, платящие дань Ладоге. Так частенько поступали в Свитьод, если речь шла о пограничных землях. Когда придет пора вторгнуться с войском на территорию соседа, там уже будут ждать проводники, лазутчики, перекупленные бонды (49). Они предоставят места для ночлега, корм для лошадей, запасы еды для воинов. Покажут, как лучше застать врасплох врага, расскажут, где он сейчас и чем занят.

Жизнь порученца, разъезжающего с кошелями серебра и готовящего почву для захвата земель, подвешена на очень тонкой нити. Нужно быть преданным пославшему тебя правителю, а также красноречивым, мудрым и дальновидным. Но и этого может оказаться мало, поэтому кроме монет стоит всегда держать наготове меч. Ведь иной хитрый бонд способен выдать тебя, чтобы получить серебро дважды, за измену и за верность...

Такие дружинники Карла и обнаружились в Дубовике, где они уже купили верность селян, пообещав скорое избавление от власти Хакона. А вдобавок обзавелись миклагардским йотунским огнем, доставленным из Кенугарда (50).

После долгих раздумий Хакон согласился снять осаду и вернуться в Ладогу. Если предстоит распря с Карлом, надо подготовиться к ней основательно, послав в Свитьод за новыми воинами. В желающих пополнить дружину недостатка не будет — все слышали о богатствах, ждущих на просторах Восточного пути (51). Тут бы пригодилось серебро финнов, но теперь о полноценном походе можно забыть. С другой стороны, когда придет пора расплачиваться с наемниками, настанет время полюдья и даней, и наверняка подоспеет какая-никакая воинская добыча...

Но уходить от Дубовика не попробовав досадить врагу, нанесшему Хакону хевдингу столь чувствительное поражение, не хотелось. Поэтому Торгейр Старый все-таки уступил вождю и прошелся по палаткам, разбитым у вытащенных на отмель кораблей. Отбирая при этом самых ловких и сообразительных из оставшихся викингов. А потом засел с ними в шатре, прихлебывая из рога ячменное пиво и тщательно растолковывая воинам новый замысел.

* * *

Ратмир проснулся, когда день уже вступил в свои права. Сигрид рядом не было, дом пустовал. Воевода поднялся, надевая шапку, и шагнул наружу. Первым встреченным во дворе человеком оказался Хравн.