Иногда мне казалось, что где-то глубоко внутри Роми прячет от людских глаз старую, незаживающую рану, прячет давно и привычно, надёжно не подпуская никого к саднящему месту. А временами я бывал убеждён, что сам придумал эту трагическую деталь, потому что более уверенную в себе и независимую женщину, чем Ро, было трудно даже представить.

И все равно... Мне хотелось укрыть её в ладонях... Хотелось драться со всем миром, чтобы заставить мир вежливо раскланиваться с ней... И ещё мне казалось — дайте только время, я смогу найти, понять то тревожное, что живёт в ней, сумею нежно-нежно, бережно и осторожно излечить её боль...

Мы завершили прогулку в небольшой квартирке, которую Ро делила с другой докторшей, но подруга как раз была на дежурстве... Мы пили вино и дегустировали фрукты, не затрудняя себя одеванием... Любили друг друга, заедая любовь грушами и инжиром.

* * *

Время, да.

Примерно через неделю после нашего выхода в город Роми сказала мне:

— Был запрос насчёт тебя. Ваше начальство считает, что ты уже слишком долго лечишься.

— И? — спросил я хрипло, потому что сердце улетело куда-то в пятки.

— Мы с главврачом написали этакую гневную петицию. Думаю, дней десять ещё отобьём. Но больше вряд ли.

Меня отпустило. Десять дней — целая вечность.

— Этого мало, — серьёзно заметила Ро. — Я постараюсь выкроить для тебя побольше часов в "аквариуме".

— Лучше просто выкрои для меня побольше часов.

Она подняла брови.

— Одно другому не мешает.

Сутки Варвура длятся чуть меньше стандартных. Но никогда ещё они не были такими короткими.

Как-то раз Ро встретила меня словами:

— Оказывается, я столько времени сплю со знаменитостью — и даже не знаю об этом!

Взглянула слегка игриво, потом внимательно, и тут же посерьёзнела вмиг, заметила осторожно:

— Я не хотела ничего задеть. Прости, если...

Я пожал плечами.

— Нечего тут задевать. Я просто не понял, о чём ты.

— Это скромность, или ты разными вещами знаменит?

— Разными, конечно, — попытался пошутить я. — На родине меня даже в новостях показывали.

Кажется, шутка не получилась. Возможно, прозвучала как-то не так.

— На четвёртом этаже лежат ребята из второго пехотного, — немного грустно проговорила Роми. — Кто-то из них тебя узнал. Я теперь таких леденящих душу историй наслушалась о легендарном Психе.

Я знал, о каких парнях речь. Месяца четыре назад мы утюжили для их батальона дорогу с перевала. Хвост колонны отсек обвал, и арьергард уже пришлось забирать бортами. Ничего особенного там не было, просто я снимал последних и на взлёте уходил от ракетного обстрела. Парни впечатлились. Недавно в госпиталь угодили двое из той группы; самое смешное, что они умудрились узнать меня при встрече.

Роми я сказал:

— Это они из чувства мужской солидарности тебе наплели.

Она вздохнула.

— Врешь ведь.

И добавила:

— Я боюсь за тебя, Данил. Такие прозвища так просто не дают.

Языки бы поотрывать тем парням из второго пехотного.

Нашу последнюю ночь мы провели в квартирке Роми. Не знаю, как Ро уладила вопрос с подругой — возможно, конечно, её дежурство именно в эту ночь и было просто совпадением, но скорее всего нет; впрочем, меня это не особенно волновало. Я грубо нарушил госпитальный распорядок, смотавшись на ночь; это не волновало тоже. Меня волновала Роми.

Она была сама не своя в эти последние дни. Нервная, взвинченная, почти истеричная временами — такой я её прежде не знал. И ещё — она как-то закрылась внутренне, словно отдалилась от меня заранее, не дожидаясь отъезда; словно усилием воли выдавила меня из своей души, жадно замещая это контактом телесным. Такой ненасытной, исступлённой в сексе она тоже прежде не была.

А мне... Мне хотелось так много рассказать ей и столь многое объяснить... И может быть, я и сумел бы пробить, уничтожить эту возникшую вдруг стену отчуждения — если бы верил, что я вправе это делать. Если бы мог позволить себе хоть чуть-чуть уверенности в завтрашнем дне. Если бы не боялся обмануть её этой уверенностью.

Вместо этого я постарался убедить Ро улететь с Варвура. Она отмахнулась досадливо. Вряд ли я был первым, кто советовал ей это. Возможно, было ошибкой вообще заговаривать на эту тему. Возможно, она все-таки ждала другого в глубине души. Не знаю.

Мы расстались утром, оба измотанные, не спавшие ни минуты. Оба — так мне показалось — с гложущим ощущением неудовлетворённости. Роми отправилась работать, я — оформлять какие-то бестолковые бумажки. Едва успел всё сделать — пришла леталка. За мной прислали Тёмку, и я вдруг обнаружил, что чертовски рад его видеть.

К Ро я заскочил ненадолго, перед самым отлётом. Она вздрогнула, спросила: "Всё?" Я сказал: "Леталка ждёт". Вдруг начал: "Ро, я..." — она не дала договорить, закрыла губы сначала ладонью, потом поцелуем. Провожать меня к леталке она не пошла.

Я нагло отобрал у Тёмы управление. Слияние меня всегда выручало.

11.

На базе кое-что изменилось. Появились новые лица, ушли многие из старых. Погиб Одноглазый — глупо, на поле, от взрыва неиспользованной ракеты в завалившейся на посадке леталке. Скай стал водить свою тройку. Мне в ведомые определили по старой памяти Тёму, и ещё одного совсем зелёного, чуть ли не вчера с транспорта, парнишку. Этот новичок пожелал себе позывной "Орёл". Я сначала посмеялся, а потом поразмыслил, да так его и записал. Все равно прежняя система поэтапного именования гикнулась вместе с Одноглазым. Так пусть парень порадуется — вдруг да повезёт ему с таким позывным.

Уже после этого я случайно услышал, как пацан выспрашивает у Тёмы, что за "погоняло" такое у их ведущего.

— Непростое погоняло, известное, — важно ответствовал Тёмка, подпуская туману. — Ты, парень, вот что, ты его лучше не зли, а летун он от бога, с таким ведомым ходить — считай, счастливый билет вытянул.

— Не, а почему псих? — громким шёпотом переспросил новичок.

И испуганно добавил:

— ПСНА у его, что ли?

— Не-ет, — задумчиво протянул Тёма. — Это не ПСНА, это так, по жизни.

И, спохватившись, рявкнул:

— Работай лучше, салага! Слишком много вопросов задаёшь.

Я пожал плечами и ушёл незамеченным.

Док, которому я относил какие-то бумаги из госпиталя, обрадовался мне, как родному, и тут же нагрузил тестами. Посмотрев результаты, сказал:

— Молодец. Воюй дальше.

В общем, кое-что изменилось, но в основном всё осталось по-прежнему.

Ещё на базе меня дожидались письма от матери.

Почту нам привозили с орбиталки теми же грузовиками, что и всё остальное — новобранцев и оборудование, запчасти и сами бифлаи, провизию, боеприпасы и многое другое. Обычная, бумажная почта казалась жутко устаревшей. Однако связь была дорога и не про нас; а письма ползли себе потихоньку на перекладных — иногда по три, по четыре месяца гуляли в пространстве — и приходили, как правило, сразу пачками. Если, конечно, был кто-то, кто давал себе труд писать штрафнику.

Было что-то особенное в том, чтобы взять в руки лист бумаги, которого прежде касался родной тебе человек, всматриваться в строчки, пытаясь угадать, ощутить за словами его мысли и чувства. Мать писала от руки. Это было удивительно — дома она даже записки обычно набивала на компьютере. А тут выписывала вязь букв, немного неровную — с непривычки, немного рваную — возможно, от волнения. Информации в письмах было мало. Эмоций — больше...

Я отвечал ей реже, чем она писала мне, и, наверное, намного реже, чем следовало. Тут всё валилось в кучу — и нехватка времени, и длиннющий перечень тем, затрагивать которые не разрешалось, и то, что о многом я и сам бы не написал никогда и никому, тем более — матери. Муссировать без конца тему "а живу я хорошо" я был не мастак, а откровенного разговора не получалось. Может, играло роль ещё и то, что письма мы отдавали к отправке незапечатанными, и было противно думать, кто и где запустит в твои мысли свой любопытный нос. С другой стороны, получали-то мы почту тоже распечатанной — но это её абсолютно не обесценивало.

Я разложил конверты по датам. Пять писем; самое давнее отправлено больше четырёх месяцев назад, самое свежее — почти два. Ещё как минимум столько же наверняка уже бродят где-то меж звёзд... Интересно, какая из моих немногочисленных весточек доползла по назначению. Иногда я ловил себя на трусоватенькой такой мыслишке, что если завтра гробанусь все-таки здесь, мать сначала получит официальное извещение, а потом ещё чуть не полгода будет время от времени вынимать из ящика заплутавшее письмо. Доставучий, как зубная боль, страх жил в этой мысли — о письмах, путешествующих своими неведомыми путями, когда тебя уже нет...

Новостей было немного. Роман опять в санатории. Маму прочат на повышение. Снова подорожали продукты. На работе у одной из сослуживиц сын-срочник угодил на Варвур (надо запомнить фамилию, вдруг столкнёт жизнь... а впрочем — зачем?) Всё чаще мелькал в письмах некий доктор Каминский: Каминский сказал то, Каминский считает этак... Прежде этот доктор лечил Романа, а теперь, похоже, вошёл в мамин личный круг общения. Это, пожалуй, хорошо. Хоть не будет одна, если...

Тьфу, что за чёрт. Не думал я об этом прежде столь часто. Или на меня госпиталь так повлиял?

Вспомнилась Роми...

Письма я так и не дочитал — ушёл на вылет.

* * *

О страхе.

С этим Орлом мы таки влипли в передрягу.

Вообще на вылетах боятся все. Нет таких дураков, чтобы не боялись. Привыкают со временем этот свой страх... Ну, тут у каждого своя метода... Кто-то давит, кто — переплавляет в агрессию, в ярость, в азарт, в отчаянность даже... Некоторые учатся жить с этим страхом, летать с ним, использовать его — как лишний орган чувств. Но это враньё, будто с опытом страх уходит — он лишь переходит в иное качество.

Новички боятся откровенно и неприкрыто. Они ещё не знают, что самого-то страха бояться не надо — и оттого им тяжелее. Но если такой парень, бледный и дрожащий, обливающийся холодным потом от ужаса, после боя выползающий из леталки позеленевшим, иногда чуть не на четвереньках — если такой парень всё же делает на вылете то, что нужно — он летун.

Иной раз случается: впервые угодив в нешуточную мясорубку, салага "замерзает" — впадает в некий ступор, с опозданием реагирует на ситуацию или вовсе не реагирует. Если он не гибнет сразу, если, пережив мгновения паники, выходит из этого состояния, сумев взять себя в руки — становится бойцом. Так "замёрз" у меня когда-то Скай, попав в оборот на одном из вылетов. Мне пришлось туго, но я прикрывал его почти целую минуту, пока он не начал хоть что-то соображать... И после ни разу не имел повода пожалеть о сделанном. Теперь Скай сам водит тройку. Дело житейское — никто не попеняет новичку, однажды "замёрзшему" в бою.

Бывает и иначе; бывает всякое. Бывает — косят своих, вкруговую, не глядя; ощерившись, будто зубами, щедрым веером отстреливают ракеты по мельтешащим в поле радара теням; бывает — гробятся сами, предпочитая определённость невыносимости длящегося кошмара...

Бывает всякое... Порой вообще приходят люди чужие: нейродрайву, полёту, бою, войне... Таких видно сразу. Будто на лбу написано: не жилец. Их и трусами не назовёшь. Просто — чужие. Была б моя воля — отправлял бы таких сходу назад. И люди были б целее, и леталки.

Бывает всякое, и потому идти на боевое с необстрелянным салагой под боком не любит никто. Я не исключение. И вовсе не добрый самаритянин — своих забот хватает. Но всё же по временам "утиной охоты", когда проблема решалась намного проще, я не скучаю. Да, стоит труда и нервов слепить себе хорошего ведомого. Зато потом твёрдо знаешь, когда и до каких пределов ты можешь на него опереться. И он знает то же о тебе.

С Орлом у нас не станцевалось.

Задание мы получили самое рядовое: контроль участка трассы Кирдаг — Тарси — Шукан. Задание обычное; трасса, правда, нерядовая — и по рельефу (сплошь ущелья, мосты, туннели), и по значимости (одна из последних функционирующих трансконтинентальных артерий), и по напряжённости боевых действий (только в Тарсийском ущелье сколько наших ребят полегло — вспомнить жутко).

Нам достался как раз кусок, включающий Тарсийское ущелье, и принимая во внимание первый вылет с новичком, это было не слишком здорово.

Однако Орёл держался уверенно. Я порадовался этому факту; правда, пока вокруг не шныряли ракеты и не вспухали зонтики плазменных разрывов, но уже то, что парень стабильно держал эшелон, чётко следовал манёвру и не боялся "гладить рельеф" — летать над поверхностью на небольших скоростях, что в горах иногда очень проблемно — было немало. Помнится, в какой-то момент я понадеялся даже, что сегодня этим всё и обойдётся — уж очень не подходил заданный участок для отработки взаимодействия с новым членом группы. Тройка, которую мы сменили, ушла на базу чисто...

Не с моим везением.

Признаки неприятностей я усмотрел только на шестом проходе. Мог бы и не увидеть — если бы скользящее за хребет солнце не высветило бы вдруг каким-то косым лучом непонятный, мимолётный отблеск в скальном скоплении на одном из склонов.

Вообще в Варвурских горах со средствами обнаружения туго; я об этом уже, кажется, упоминал. Радары и даже более тонкие, чувствительные сканеры пасуют перед каруселью многократно отражённых и взаимопроникающих сигналов, чему немало способствует ещё и сложная структура и необычный состав горных пород. Тепло— и инфравизоры более-менее эффективны ночью, особенно ближе к утру, а днём и вечером от них можно заработать только головную боль. Остаётся оптика — то есть, по сути, глаза. Не самый надёжный из инструментов. Замеченный мной отблеск мог с равной вероятностью свидетельствовать о поверхностном выходе в этом месте жилы кварца, о брошенной кем-нибудь, к примеру, консервной банке — или о скрытом передвижении ирзайских боевиков.

Тем не менее, предупреждение я отбил сразу — не тот случай, чтобы долго размышлять на тему "видел — не видел". Развернулся. Выполнил "воронку", выставив ведомых на внешние круги. На следующем облёте только что носом в эти скалы не воткнулся.

Ничего.

Но — не нравились мне эти камни.

Оставил Тёмку барражировать зону и продолжил маршрут. Перевалили за хребет, прошли вдоль русла — засёк движение. Тут уж явно движение, причём идут практически не скрываясь. Человек двадцать, кто такие — непонятно, что-то тащат, что — опять-таки не ясно. Направляются к трассе, далеко ещё пока, но если пойдут так и дальше — выскочат как раз в сектор "ноль". Это область, откуда можно прямой наводкой по туннелю садануть. Я запросил базу. Район здесь хоть и "строгий", но без явных агрессивных действий с их стороны огонь тоже не откроешь. Нынче тут все подряд в камуфляже. А помимо "вайрско-ирзайской", навязшей в зубах, проблемы, есть ведь ещё и другой риск — чем черт не шутит, вдруг это свои откуда-то выбираются?

С базы ответили, что КП высылает патруль, велели подстраховать. Страховка парням нужна, это точно. Попробуйте-ка выставиться вчетвером, ну, вшестером от силы, на какой-нибудь неповоротливой пехотной ломачине навстречу отряду в двадцать человек и документики спросить. Но и ближе к КП непонятных этих подпускать нельзя. Вдруг у них ракеты, подавят пост — и сектор "ноль" открыт. За туннель командование трясётся как за последний глаз.