Чёрный Мамонт. Неприятен Режущему Бивню Чёрный Мамонт. Даже сейчас, когда он притаился в засаде, густо смазанный охотничьей мазью, отбивающей человеческий запах — охотничья мазь у него только снаружи, а изнутри... там он опять о своём беспокоится. Чёрный Мамонт, статный и крепкий, волосы как смоль, красивый охотник, нравится женщинам, славный он, охранять надо жену, дух льва сказал: "Охраняй". А он... он как охраняет? Никак... И шамана он не послушался тоже. Своим умом живёт Режущий Бивень. Вопреки всем.
А Чёрный Мамонт как раз и вышел. Всё, началось! Режущий Бивень отбросил-таки лишние думы, следит, как и все, затаив дыхание. Чёрный Мамонт согнулся, на нём шкура детёныша мамонта, он и выглядит как детёныш мамонта. Издалека. И для подслеповатых гигантов. У него ещё в запасе есть звуки, он издаёт жалобный клич, зовёт Старую Мамонтиху на помощь и пускается наутёк. На мгновение мир будто замер. Вот оно, равновесие. Хрупкое-хрупкое, как бы прозрачное. Все сердца охотников разом замерли, всё у них сжалось внутри. Пусть решится... Решилось. Затрубила Старая Мамонтиха, призывает детёныша остановиться, сейчас на помощь придёт. Но не может "детёныш" остановиться, напуган ужасно, поддался панике, бежит прямо в опасный проход. Несчастный! Не бросит его Старая Мамонтиха, никак не бросит. Наверное, он самих мамонтов испугался, что их так много. Но сейчас успокоится. Сейчас Старая Мамонтиха его догонит, погладит, обнюхает — и он тоже обнюхает и будет со всеми, не останется больше один, не будет брошенным. Побежала Старая Мамонтиха, догоняет "детёныша". Послушное стадо бежит за ней, за матриархом, один за другим все мамонты длинной цепочкой вбегают в проход.
И началось. Стукнули разом камни, много камней, посыпались искры, вспыхнули травы и хворост. Сразу уже полыхает огонь, закрылся проход. Там теперь стена из пламени, хорошо горит сухая трава, почти без дыма, но пламя высокое, жаркое пламя. Никак уже не прорваться назад ни одному мамонту. И вперёд не прорваться. Впереди дикий рёв. Это Старая Мамонтиха угодила в главную яму. Чёрный Мамонт, "детёныш", легко пробежал эту яму, настил его выдержал, но настоящим мамонтам так не пробежать. Провалился настил, Старая Мамонтиха грохнулась прямо на кол, этот кол пробил её брюхо насквозь. В смертной агонии Старая Мамонтиха, большое тело с трудом умирает — но некуда деться. А сверху ещё новые мамонты падают на Старую Мамонтиху, стадо не может так сразу остановиться, стадо сжато огнём, оно в панике, от их отчаянного рёва, кажется, уши готовы лопнуть. Но всё же не лопаются. Сами мамонты лопаются при столкновениях, шкуры их лопаются, брызжет кровь.
Пришло время охотникам показать свою удаль. Несколько мамонтов преодолели канаву с огнём и пытаются разбежаться. Ни один не должен уйти! Если хоть один мамонт уйдёт, никогда уже эти звери не войдут в людскую ловушку. Потому нет им пощады.
Перед Режущим Бивнем волны огня. Порыв ветра обдал жаром, от дыма щиплет в глазах, но из жаркого смрада вдруг вырастает гигант. Несётся, угорелый. Режущий Бивень проворно метает копьё — неудачно. Попал не туда. Он хватает другое, метает — и снова не так. Мамонт вдруг наступил на торчащее из земли остриё, споткнулся и чуть не упал. Из-за этого второе копьё Режущего Бивня попало в хобот, а не в ухо. Ревёт мамонт, развернулся, хромает прямо на Режущего Бивня — тот выступил навстречу с последним копьём, сейчас точно метнёт, шепчет просьбу оружию: "Не промахнись!" — вот сейчас, но вдруг сбоку из дыма возник другой мамонт, Режущий Бивень как раз между ними, с двух сторон его зажимают и это, наверно, конец. Спокоен Режущий Бивень. Невозмутим. Если надо, умрёт как охотник. Мамонт слева совсем уже близко, этот быстро бежит, не хромает, этого не остановит копьё, этот сейчас растопчет. Режущий Бивень метает копьё навстречу — и происходит невероятное. Мамонт вдруг поворачивает. Копьё в ногу воткнулось, мамонту больно, он заревел, но он всё равно повернул на Соснового Корня. Почему? Гадать некогда. Третий мамонт возник. "Сколько же их?" — успевает подумать Режущий Бивень, как третий мамонт угодил ногой в ямку-ловушку и с разбегу грохнулся оземь. Грохот неимоверный. Всё смешалось. Режущему Бивню мерещится в дыму что-то непонятное, будто сгусток какой или облако плотное, дым сгустился во что-то, несуразица. Сосновый Корень слева метает копьё — промахнулся. Туго Сосновому Корню, на него надвигается мамонт, тот, который повернул от Режущего Бивня, а у Режущего Бивня есть ещё топор и он бросается вдогонку. У этого мамонта в передней ноге торчит копьё, а теперь Режущий Бивень ещё подсекает ему сухожилия на задней ноге. Мамонт сразу присел, истошно ревёт, сейчас Сосновый Корень прекратит его мучения, сейчас метнёт, почему не метает? Режущий Бивень отступает назад, а копьё Соснового Корня пролетело мимо и вонзилось в землю. Режущий Бивень сразу же бросается за этим копьём, чтобы метнуть его сзади, чтобы добить наверняка, но он не принял в расчёт другого мамонта, самого первого, которому он попал в хобот. Слабо воткнулось то копьё, уже выпало, окровавленный хобот трясётся. Этим хоботом и дотянулся гигант до охотника, раненым хоботом дотянулся. У Режущего Бивня вдруг гулко стукнуло в голове, всё подскочило, земля подпрыгнула снизу и ударила прямо в лицо. Он провалился в чёрную яму-ловушку, он в сплошной пустоте, его тело лежит на земле и раненый мамонт сейчас наступит, но справа Львиный Хвост метнул своё копьё и попал куда надо. Точнее и не попадёшь. Даже не в основание уха попал, а прямо в глаз. Не дотянулся мамонт ногой до лежащего Режущего Бивня. Не до того ему стало. Смерть отвлекла. Некогда той дожидаться, покуда зверь отомстит. Самого забрала. Спасён Режущий Бивень. Пока что спасён. И быстро очнулся. Раненым хоботом не сильно ударили. На мгновение только оглушили. Заскочил в черноту и вернулся. Сосновый Корень ещё не расправился со своим мамонтом. Раненый зверь наступает, туго Сосновому Корню, но Режущий Бивень сзади спешит на подмогу с подобранным копьём. Догнал мамонта, пригнулся и обеими руками из-под низу всадил копьё в брюхо. Вонзил сколько можно. Не на локоть вонзил, на два локтя. Смертельный удар. Теперь только успеть отскочить, чтобы мамонт не завалился на самого охотника, Режущий Бивень пытается отскочить и вдруг сам на остриё наступил, которое для мамонтов вкопано. Не то что больно ему, но досадно, дурной это знак, когда своим оружием ранишься, а тут ещё дымом пахнуло в лицо, дымом и жаром. Ещё одно чьё-то копьё валяется под ногами, поднял Режущий Бивень копьё, ищет взглядом, кого добивать, даже внимания не обратил, что у этого копья сломан наконечник. И таким оружием будет сражаться, любым. Но теперь ветер на него нападает, дымом со всех сторон окутал. Закашлялся Режущий Бивень, трудно дышать. Хочет выйти из дыма, отступает назад, да только вокруг закружилось чего-то, дым закружился, огонь, чернота. Повалился опять Режущий Бивень. Все силы ушли на смертельный удар. Выскочил из черноты, ударил — и снова туда же вернулся. Ничего нет. Одна чернота. И тишина. Лежит на земле без движения, дымом окутан. Никто и не видит. Не до него. Все сражаются.
Молодой мамонт рвётся на волю. По краю пошёл, возле скал. Там каменистая почва и мало ловушек, зато сверху, со скал, проворные юноши метают камни. Юноша-мамонт против юношей-людей. Мимо камни летят. Торопятся люди. Мамонт тоже удачливый. Не бежит прямо. Виляет. Нет, всё же попали небольшим камнем в плечо — развернулся и бросился на скалу. Обезумел от боли. Ударил скалу обеими бивнями, но скала ведь не дерево, не поддаётся; зато один бивень сломался, отлетел кончик. А у мамонта от удара вдруг прояснилось в глазах. Заметил свободный проход. Между скалами можно протиснуться. Только сверху опять полетят камни — уже полетели. Из-за скалы с копьём кто-то выскочил, размахнулся. Мамонт вдруг резко остановился, что-то ему подсказало, и копьё мимо прошло. Между передних ног пролетело и стукнулось о скалу, поломалось. А молодой мамонт сразу рванулся вперёд, покуда второе копьё не летит. Упал сзади камень, упал спереди — мимо. На земле охотник отскочил в сторону, не успел со вторым копьём. Свободен путь! Сзади летит вдогонку копьё, по хвосту только чиркнуло — будто заговорённый этот мамонт, опустились у охотников руки, уже не верят, что смогут попасть, да и поздно. Ушёл-таки мамонт. Не должно быть такого. Преследовать надо. Убить. Но ведь мамонт заговорённый. Нет на земле кровавого следа. Обошёл все ловушки, не наступил ни на одно остриё. Как возможно такоё, откуда такая удача у мамонта? Замешкались люди. Поздно преследовать. Далеко уже мамонт. Не до него. С остальными надо расправиться, а этот... после Чёрный Мамонт решит, что с этим делать, как его выследить, пока же другие хотят прорваться тем же путём — нет уж, дудки. Опять летят камни, копья летят; спотыкаются мамонты, падают, ревут, умирают. Нет им пощады. Обречены. Сразу все вместе погибнут.
Высунутый Язык тоже в гуще событий. Это он помог удачливому мамонту. Жар ему не помеха, его не палит огонь, в дыму он хорошо видит. Сначала хотел помочь мужу той женщины, гнал к тому мамонтов, как загонщик, а потом разъярился. Какой неловкий охотник, какой неуклюжий! Недостоин он такой женщины, никак не достоин. Вспомнил старое Высунутый Язык. Лучше мамонтам он поможет. Пусть люди узнают. Пускай запомнят! Его не считали охотником, но он знает все хитрости, он слушал рассказы, он наблюдал, он видел, где ямы, всё знает — и сейчас проведёт всех оставшихся мамонтов, одного за другим. Теперь, когда смерть ближе хобота, мамонты слышат его.
Но и тут незадача. Высунутый Язык разгорячился, носится как на крыльях, но всё равно пересилили люди. Некого больше спасать. Две хромых мамонтицы ещё живы, но далеко не уйдут. Потухли глаза. Ничего не хотят. Покоя только хотят. Навсегда. Смирились с судьбой. Детёныш прижался к скале, детёныш не ранен, но этот и вовсе не сдвинется с места. Высунутый Язык нападает, хочет прогнать, есть ведь проход, он его знает, этот проход, он уже вывел одного мамонта и детёныша выведет следом. Но детёныш недвижим. Оцепенел. Глаза округлились, подпаленный чуб встопорщился, ноги одеревенели. Не сдвинется с места детёныш, как ни старайся. Достанется людям. Махнул на него Высунутый Язык. На всё махнул. Закончилась охота. Всё теперь ясно. Солнце сквозь дым пробивается. Пора ему уходить. Пускай люди радуются. Они победили. Пока...
Режущий Бивень лежит без сознания. Тело его лежит. А он сам... Он как будто что-то видит. Вернее, слышит. Один другого спрашивает: "Ты кем притворяешься? Мамонтом? Нет больше мамонтов. Притворяйся другим!"
Режущий Бивень этого знает. И другого тоже. Он и сам притворяется. Он в темноте. Без сознания.
* * *
Сильная Лапа поднялась со своей лёжки, лениво потянулась всем телом вперёд и принюхалась.
Равновесными были запахи — такими же, как и сама львица: пустой живот не возбудился, не заурчал, но и покалывать не перестал; отёкшие мускулы не задрожали в нервном порыве, но и отлёживаться не желали. Потому львице пришлось пройтись. Обойти вокруг кустов и принюхаться с другой стороны.
Эта сторона являлась подветренной, запахов оказалось гораздо больше. Вроде тоже не пахло ничем особенным, ни чем таким, что зовёт сразу к действию — можно было бы повалиться обратно и лежать под кустами до самого вечера, до настоящего времени львов, но Сильная Лапа осталась стоять. Что-то её привлекало вдали. Что-то тревожило в пыльной степи, привычно жужжащей под солнцем.
Далеко к полудню, у скал, горела трава. А ещё там ревели мамонты. Отчаянно ревели. Львица сразу же поняла, что там происходит что-то серьёзное. Должно быть, двуногие бьются с мамонтами. Значит, все гиены там будут. И, наверное, все львы.
Но для Сильной Лапы ничего не изменилось от такого открытия. Как будто для неё было кое-что поважнее. На закате вдали ревел чужой лев. Молодой и нахальный. Спесивый. На рассвете он ревел снова, теперь уже много ближе, все львицы хорошо слышали этот рёв, все взволновались — но что они могли сделать... Устроились отдыхать.
Сильная Лапа вернулась к кустам, к своему прежнему месту. Обнюхала спящего Детёныша, лизнула в пятнистый бок. Детёныш вздрогнул, нежно мяукнул — и не проснулся. Сладкий, наверное, снился сон. Лежащая рядом Прыткая приоткрыла один глаз, устало моргнула — и надо бы Сильной Лапе тоже повалиться на спину, на бок, не торчать на жаре, а спать дальше. Надо бы. Но Сильная Лапа осталась стоять.
Куда-то исчез Одноглазый, отец Детёныша, вожак львиц. Не отвечал на вызов соперника, не появлялся. Оттого и тревожилась Сильная Лапа, наверное, оттого. Наверное, всё уже ведала внутренним чутьём, как могут львы. Они здесь были втроём — Сильная Лапа, Прыткая, Куцая — но теперь им, наверное, надо искать остальных. Львицы перед родами отделяются от стаи и не ведут родившихся малышей к остальным. Потому что прошлогодние львята превратят малышей в живые игрушки и будут нещадно гонять. Малышам нужно немного окрепнуть перед таким испытанием. Потому их матери не спешат возвращаться. Но у Прыткой и Куцей нет больше маленьких львят, потому что убили быки, теперь эти львицы захотят вернуться к остальным — и Сильной Лапе, пожалуй, придётся направиться следом, вместе с Детёнышем, чтоб не остаться одной. Хотя ей не хочется возвращаться.
Но не слышно пока других львиц, потому спят безмятежно и Прыткая, и Куцая — а Сильной Лапе тревожно. Не может она улечься. Скоро проснутся сёстры. К вечеру непременно проснутся и направятся в полуденную сторону. Туда, где должна быть вся стая. Скоро направятся. И она тоже.
Львы не строят затейливых планов, никаких они планов как будто не строят, хотя превосходно умеют делать засады, окружать добычу и загонять, много что умеют безо всяких планов — и как-то так получилось у Сильной Лапы движение. Само собой получилось. Одно, первое, — а за ним последующие. Она вдруг повернулась согнутым в круг хвостом к солнцу и отправилась на охоту. Одна сама. Потому что так надо.
Она пересекла открытую местность с совсем низкой травой и уверенно направилась к краю болота. Там должны прохлаждаться в грязи быки или коровы с детёнышами, там она сможет выбрать добычу.
Она не ошиблась. Как только земля под лапами стала влажной и вязкой, тут же попались глубокие следы быка, совсем свежие. Наверное, он был за кустами, в осиновой рощице. Львица навострила свои круглые уши в нужную сторону — и тотчас услышала. Бык тёрся о тонкое дерево грязным боком, счищал клещей. Дерево сотрясалось.
Сильной Лапе не приходилось в одиночку охотиться на быка. Львы так не делают. Для быка нужна стая, хотя бы две львицы, когда они вместе. И даже для коровы. Но коровы Сильная Лапа ничуть не боялась, а сейчас она вдруг перестала бояться быка. Он не видел её, не глянул открыто в глаза, не наставил рога, ничем не напомнил, что бык. Он вёл себя как добыча, у которой глаза по бокам, а у охотника — прямо, оба глаза охотницы впились туда, где тёрлась добыча, оба глаза, и оба уха, и обе ноздри. Бесшумно подкралась львица. Не хлюпнула грязь, не зашуршала трава, не хрустнула веточка. Подобрались под живот могучие лапы, оттолкнулись от мягкой земли, вспрыгнули на опешившего быка. Никак не ожидал он такой наглости, совсем растерялся, пустился в бегство со львицей на спине — и проиграл. Нельзя бежать. Не туда попали копыта, тут же увязли, заплелись одно за другое — пошатнулось болото, скакнуло, а бык вдруг повалился. Неожиданно повалился. Нельзя ему было валиться. Никак нельзя. Львица тут же перескочила на землю и зажала в своей пасти бычью морду. Крепко зажала, что было сил, навалилась сверху всем телом так, что самой даже стало трудно дышать, еле-еле дышала. Но у львов широкие ноздри, специальные ноздри, как раз для этого, для подобных захватов; у быков не такие широкие. Бычьи ноздри и рот оказались внутри чужой пасти, для быка внезапно закончился воздух и не стало жизненной силы. Закатились глаза, оледенели. Сбежала душа, не на что было ей больше смотреть. Очень быстро сбежала. Сильная Лапа не успела даже заметить. Держала челюсти на замке, долго держала, будто склеились они, будто срослись в поцелуе смерти на бычьей морде, на бычьем мясе уже. Но у львов и у львиц помимо зубов есть ещё длинные усы. Усы неприметно касались глотки быка и подсказали, что тот больше не дышит. Уже не дышит. А Сильная Лапа всё ещё ждала. Но, наконец, разжала хватку, поднялась, отошла. Гордо рыкнула, призывая Детёныша и остальных, Прыткую и Куцую, чтобы те знали, что большая добыча совсем в другой стороне, не там, где их стая. Большая добыча, много еды. Но никто не отозвался на её короткий рык.
