— Оно живым и не было никогда, — покачал головой Колян, — Бобы — живые, растущие. Нельзя есть то, что живым не было. Нельзя есть то, что уже умерло. Само — умерло. Мы есть то, что мы едим.
— Вот и мы — зомби! — ржал Бабуин, — Ходячие мертвецы. Едим — мёртвое, пьём — яд, дышим ядом, — И в подтверждение своих слов — закурил, — И сами — мертворождённые жертвы неудачного аборта.
И закатывался так, что чуть с лавки не падал. Ржал до слёз.
— И что в это смешного? — спросила Даша у Коляна. Колян не смеялся. Он и улыбался-то — редко.
— Люди смеются не только когда им весело или когда хорошо им, — вздохнул Колян, отводя глаза, — Но и когда нестерпимо больно или страшно. Видишь — до слёз — страшно смешно.
— Слушай, Колян! — Бабуин поставил подбородок на кулак, — А там, откуда ты всё это 'прихватил', как? Лучше они живут? Или — хуже?
— По-разному, — пожал плечами Колян. — Кто-то — лучше, кто-то тоже света белого не видит. Тут хоть нелюдей поизвели всех. А там, что не чаща, то — чудище, что не родник — то чудо, что не озеро — то водяной русалок пасёт.
— Как интересно! — воскликнула девочка, — В каждой роще — берегиня? Как в сказке? Вот бы мне туда!
— Ничего в этом интересного нет, — пожал плечами Колян, — Тот мир — не людей. Люди кучкуются в городки, заборами огораживаются. Ночью вообще за тын — не ходи. Вся жизнь людская — местами, да вдоль дорог. Да — рек, водных путей. И то — не каждому этот путь открыт. Если осерчали на тебя обитатели вод — заберут к себе. Вместе с теми, кто рядом окажется.
— Там чудеса, там леший бродит, — кивнул уставший Бабуин, — Русалка на ветвях сидит. Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей.
И оглушительно зевнул.
— Избушка там на курьих ножках стоит без окон без дверей, — подхватила Даша, вскочила на лавку и стала декларировать, — Там лес и дол видений полон...
Колян смотрел с любопытством.
— Тёзка мой, — пояснил Бабуин, — Александр Сергеевич. Пушкин. Наше — всё!
— Он там был? — кивнул Колян.
— Ага! — усмехнулся Бабуин, — Мёд-пиво пил. По усам текло, в рот — не брал. Не, не думаю. Нянька всё это его. Арина Родионовна.
— Дар Рода! — улыбнулся Колян, будто приятному воспоминанию, — Кстати, она была берегиня, хранила рощу заповедную. Её наш друг, Ивашка-Дурашка, уговорил человеком стать. Ну, как — стать? Человечий облик принять. Зря она! Век людской — короткий. Любовь людская — тем более. Женюсь, говорит, пошли со мной. Он — такой! Кого хочешь на что хочешь уговорит, хоть и с виду — бычок-бычком. Так его в людях и прозвали — Ивашка Быкович. Всё говорил всем, что корова его от самого Единого Бога прижала, брехун! Вот и она — поверила. В любовь вечную. Дитя ещё была. Чуть старше Дарьи Александровны, вон.
Отец с дочерью переглянулись. Бабуин пожал плечами. У всех свои странности. Этот вон — большой, а в сказки — верит. Безвредный. А няшки у него — вкусные.
— Опытную берегиню, хотя бы вековую — такими байками не проймёшь, — продолжал Колян, — Они хоть и добрые, но к вековому рубежу наивными быть перестают. Хорошо — не злобные. Дар преподнесёшь — охранит. Ночь спокойной будет. Если она, конечно, дар семенем не захочет. И то — никто не в обиде. Многие для того в бережные места и ходят. Ждут, надеются.
— Хорош! — махнул рукой Бабуин, — Спать пора. Завтра поутру дела делать пойдём. Отдохнули — будет! Да-да, дочка! Спатеньки! Сказку тебе дядя Колян уже рассказал. Со стола убирает...
Стол уже был пуст. Колян смахивал крошки в кулак и отнёс их к неухоженному, заросшему кусту малины.
— Дикарь! — вздохнул Бабуин.
— Он — добрый, — заступилась Даша.
— Ну, хоть так! Беззлобный, добрый, рубаха парень. Выглядит только — ёкнутым, — Бабуин подхватил дочь на руки и понёс в дом. По пути, остановившись, озвучил свою мысль: — Или он единственный нормальный в этом ёкнутом мире. Завтра в садик пойдёшь, хватит бакланить.
— Очнулся! Завтра — суббота!
— Да? Блин!
— А можно мне с вами?
— Нет! Если через 5 минут не услышу, что ты спишь — нельзя!
— Поняла! Не маленькая! Пять мало! Отпусти, мне в туалет надо! Живее! Может — 10?
— Пять! Бегом, салага! Я тебя научу за 2 минуты отходить ко сну!
— Тебе не говорили, — кричала на бегу Даша, — что сержант — это диагноз?
— Слышал из того же источника, что и ты! Мать — звонила?
— Каждый день!
— Когда обещает?
— А тебе-то что? Соскучился? Или я надоела?
— Ты надоела. От трескотни твоей голова пухнет. Спи давай!
Утро началось не с побудки, не с призыва горниста и даже не с зарядки. А с поисков телефона. Единственного средства связи и единственного исправного хронометра в доме. Телефона не нашли.
— Проикали ещё один аппарат! — вздохнул Бабуин, махнув рукой, — Если в доме, то — найдётся. Да и!... Контакты — жалко.
Когда приехали на объект — ржали. 'Хозяин' тоже был тут. С работы отпросился. Стоял, репу чесал. Он планировал — скромненькую смотровую яму, с трудом и с помощью свояка, вырыл узкую траншею, но 'добрые люди' помогли — в наличии была изрядная яма под полноценный погреб.
С телефона мужика, напрягая память, Бабуин сделал несколько звонков своим знакомым. 'Хозяин' изрядно посветлел лицом, но схватился за голову — рельсы, шпалы на перекрытие подвала — будут. Платить — нечем.
— Я подожду, мужик, — успокоил его Бабуин, — Каркас мы тебе тут вот соберём. Ушки приварю. Когда подпол сделаешь, подскажу ребяткам, кран пригонят, наденут гараж на погреб. Идёт?
— Я не планировал такие траты! — ныл мужик.
— Ну, что ты такой скучный, земляк! — хлопнул его по плечу Бабуин, тут же закричав, — Дашка! Не лазь там! Шею сломаешь — домой не приходи! — потом опять 'хозяину', — Все же люди, все же — человеки. Должен будешь. Не хочешь многим быть должен, подскажу тебе номерок беспроцентного займа. Одному должен будешь. Да, кстати! Дай-ка ещё раз телефон. Енот, привет! Да опять я мобилу проикал. Ага! Ага! Забились! Слушай, звоню с трубы клиента одного. У него временные трудности возникли. Поговори. Мужик — нормальный.
И протянул телефон хозяину:
— На, пообщайся!
— Здравствуйте! Да! Да? Когда? Да, удобно. Буду! — и, сложив телефон, — Санёк, я твой должник!
— Свои люди — сочтёмся! — отмахнулся Бабуин.
— А ведь ты даже его имени не знаешь, — сказала, подходя, Даша, щурясь от вспышек сварки.
Бабуин закинул маску на затылок, сказал Коляну, держащему лист стали:
— Расслабься, я уже прихватил.
И дочери:
— И что мне его имя? Я знаю, где он живёт, кто он по жизни, где работает, кем трудиться его жена и их родители. Если мне что-то потребуется из того, что он сможет это сделать — найду. Зачем мне его имя?
— Ты как Аль Капотов.
— Хуже, дочка, хуже! Слышь, Колян, а правду говорят, что общиность — наше естественное состояние сознания?
— Ты — боярин в этих землях, тебе виднее, — пожал плечами Колян.
— ПоняВа?
— Я уже давно так не говорю! — обиделась девочка на 'поняВа', — Только я не поняла, причём тут 'общиность'?
— Ну, как же? — Бабуин закурил, плюхнувшись задницей на горку рыхлой земли, вынутой из ямы, — У нас же не зря не любят индивидуалистов. Кулаками обзывают. Так вот это и есть наш ответ Чемберлену — кучка! Могучая кучка! У них — крайний индивидуализм и эгоизм, на востоке — рой, вплоть до растворения личности — в общности, а у нас — стихийно складывающиеся суммы индивидуумов.
— Опять не поняла! — топнула ногой Даша.
— Ты — слушай! — выдохнул дым Санёк, — Потом поймёшь. Вот наши заклятые друзья с мест не столь отдалённых, куда западает Солнце, всё никак в толк не возьмут, как такая малая горстка людей смогла не только отгрызть себе такой надел планеты, защитить его от алчности разных там объединителей укропов, властителей миров и императоров вечных империй. А ещё больше им, калькулятороголовым, не понятно, как мы с таким низким прибавочным продуктом можем не только жить и выживать, а ещё и разное — этакое вырабатывать. Типа — поголовной призывной армии, бесплатного и поголовного образования и медицины, города в вечной мерзлоте, корабли и борозды в просторах вакуума Вселенной?
— А правда — как? — девочка искренне пыталась понять.
— А вот так, как я тебе сейчас показал. Взаимопомощью. С их, калькуляторного языка, исключением огромной доли издержек из валового внутреннего продукта. Смотри на пальцах. Вот он, мужик тот. Представь, что мы сейчас в их Гейукропе. Ему нужен гараж. Первое — лицензия. У всех действующих лиц, кого я буду перечислять — должна быть лицензия. Кроме самого отчисления взноса в бюджеты разного уровня оккупантов, большей частью, надо ещё и оплатить за курсы обучение и заплатить за экзамены. Так вот, 'хозяину' этого гаража — разрешение на строительство, право на землю, а не самозахват, как тут. Мне, как сварщику. Коляну — стропльщику — удостоверения и дипломы об окончании учебных заведений. Не забудь проектный институт, что должен составить проект гаража и утвердить его во всех инстанциях.
— Гаража? — прыснула девочка.
— Да хоть уличного толчка! Проект! Проверенный на безопасность — пожарными, инженерами, полицией, медиками, уфологами, врачами из дурдома, вместе с их пациентами. За каждую экспертизу — заплати. Даже если это — типовой проект, всё одно — заплати за каждое воспроизведение. Налоги — тоже заплати. Уже — нехилая денежка, да? А ещё ничего даже не началось! Дальше! Уважаемый дядя Енот. Осуществляющий охранные, банковские и прочая, прочая услуги, в том числе — представительство в суде и в досудебных инстанциях, иногда, наглец, берущий на себя несвойственные ему свойства государства по судебным мероприятиям и вынесениям приговоров. Кого — выпороть, кого голой натурой на муравейник посадить. И всё это, опять же — без лицензий, без экспертиз и проверок на соответствие. И — без налогов. Дальше — я, мой стропаль и разнорабочий, вот эта вот унылая морда, и ты, мой ученик, дочь моя, те крановые вместе с краном — ни у кого нет лицензии на профессию и права заниматься данной деятельностью. Бардак! А у меня нет и права на педагогическую деятельность даже в отношении собственной дочери, богом данное мне право, щуки! Опять же — тот кран. Ребята его с работы ненамного позаимствуют. Зальют топлива за свой счёт, обиходят машину — сами. По-людски, с душой — кормилец же их, кран этот. И поставят коробку на место. А должно — как? Создать должны были акционерное общество или ИП, выкупить машину, оформить сами себя, официально. Нанять бухгалтеров, кассиров, счетоводов, диспетчеров. Ну, и все такое. Помещение, опять же. Арендные платы и всё такое. Теперь — сталь. Она — не ворованная. Кто-то где-то лоханулся или — перестраховался, заказав лишку. Листы — остались. Их надо — утилизировать. Потому как они — уже списаны. Их — нет.
— Как нет? Вот же они!
— По бумагам — нет их. Говорю же — списанные. И правильно — они есть. И они — тут. А на эту сталь нужны — документы на соотве... ну, смотри выше. Те же рельсы и шпалы, что будут сюда привезены. Ты знаешь, что словесное, народное словосочетание — старогодние рельсы и старогодние шпалы — нонсенс! Если они годны — должны лежать в ж.д. колее, под поездом. Не годные — уничтожены. А у нас — под поезд, уже — не годно, а сжечь — жалко. У нас полгорода из такого 'жалко' построено. Стоимость этого материала — нуль! Работа землекопов. Надо было оформить договор найма землекопов, лицензия, подоходный, пенсионный, страховые взносы. Скукота! Даже — самого себя и своего же свояка. И даже тех недоумков, что ночью тут монеты искали. Трудяги-доходяги!
И ржёт.
— А вот теперь смотри. Все эти огромные деньжищи — где мужику взять? Правильно — негде! Потому — соси сосок, у нас — глазок! Без гаража, дома, сарая, дороги, моста, завода, парохода, ракеты... Нужное — подчеркнуть... Перетопчешься, одним словом! И что мы с тобой, дочка, со всем этим сделали?
— Нахер!
— Точно! Вот — яма, вот — сталь, вот — руки, а вот — голова, в ней — проект и техпроцесс. Будет — гараж, города — стоят, поезда — ходят, самолёты — летают, ракеты — бороздят вакуум. А денег — как не было, так и нет. Мы — нищАи! И у нас всё есть. Они — богатые. И — глупые. Их — много, толка — ноль. Нас мало, но у нас каждый — и швец, и жнец, и на дудке джигу сплясать может. Если надо, то дудку эту кое-кому, да — кое-куда. Если к нам влезет со своим непотребством. Да, Колян?
— Человек должен уметь всё. Если он в чём-то ограничен, он — не свободен, уязвим, будет поражён и падёт. Есть ограничения непреодолимые — я не способен дать жизнь. И это — естественно. Для этого мне нужна будет жена. А она не способна защитить жизнь, создать условия для жизни. Так задумано, так воплощено. А в остальном — зачем я сам себя обделять буду, стану зависимым от кого-то?
— Понява, дочь? Вопрос, казалось мне, в — деньгах, а оказался — о свободе! Даже я так далеко не закапывался. Думал, мы такие универсальные — от бедности, а оказывается — от волелюбия. Желания свободы и независимости. Вот так вот. Ха! Так вот почему врунишки так легко головы склоняют, а мы — в кровь, да — в кровь! Насмерть! Они — уже рабы! Тьфу! Западное западло!
Бабуин встал, отряхнулся, оскалился:
— Отдохнули, к работе! Колян! Держи тут! Так вот прижми. Доча! Под ногами не путайся и на сварку не смотри — кусачих зайчиков в глаза словишь!
— Знаю. Я тут, пап, буду, не переживай за меня!
Работа кипела справно и скоро. Металлическая коробка материализовалась в воздухе в точном соответствии с несуществующим проектом несуществующего ГОСТа, который знали все. Какой должна быть высота, ширина, глубина, из какого материала, какой толщины, какой марки стали, чем заменить отсутствие нужного материала — все знали. Даже те, кто не имел никогда отношения к возведению подобных сооружений. Именно это злило Бабуина, уставшего гнать прочь прохожих, зевак и прочих подсказывающих, всегда лучше самого Бабуина знающих — что и как делать. Именно поэтому никто не любиться на Красной Площади — советами заикают.
Где-то на финальной трети работы прикатил Енот. Сам, лично. Он ещё не забронзовел, помнил сам, как водить машину, как открываются двери и как работает телефон. Но, как, оказалось, приехал он не столько, чтобы вручить оговоренную сумму Бабуину, не личным присутствием проинспектировать объект, вдруг попавший в зону его интересов и его финансовых вложений, а приехал он поглазеть на яму. Он стоял на краю, жевал губы, руки в брюки, раскачиваясь с пятки на носок.
— Санёк, кто ещё знал по наше дело? — вдруг спросил он.
Бабуин недобро прищурился.
— Здесь не присутствует только один человек.
— Падла! — гаркнул Енот и пошёл к машине.
— Что, пап? — тихо спросила девочка, когда машина уехала. При приближении незнакомой машины она спряталась в зарослях сорной травы.
— Разборки будут, — вздохнул Бабуин, — Опять братва будет стрелять друг в друга.
— Почему? — удивилась Даша.
— Как обычно — всё из-за бабок. И — власти. Кому-то показалось, что Акела — стар, что он — суперстар, что он — промахнулся. Щенок кинется. Получит урок, если умный. Или — смерть, если глупый.
