— Не надо любить удовольствия... Надо любить деньги... — отец поперхнулся, но сделал усилие и выплюнул мокроту в тазик. — Деньги... надо любить деньги...

— Деньги стоят столько, сколько на них можно купить, — в который раз повторил Том. — Иначе зачем они?

— Дурак... Щенок... Деньги хороши не тем, что можешь на них купить ты... А тем, чего на них не могут купить другие... Я смотрю на своё золото и думаю о том, что на эти деньги можно накормить тысячи бедняков... а так они будут подыхать от голода... в этом счастье... хе-хе... кхе-кхе, — старик снова закашлялся. — Лишить бедных счастья, вот в чём цель богатства... Ты всего лишь белая двойка... Ты не получишь Градуса...

— Отец, ты безумен, — решился, наконец, Том. — Ты сошёл с ума. Сейчас придут два врача и засвидетельствуют это. А я пойду в подвал и возьму твои деньги.

Отец хотел что-то сказать, но поперхнулся, и на этот раз не смог выкашлять сгусток крови.

Когда Том спустился в подвал, сундуки были пусты.

НЕ СКАЗКА.

Комиссар положил ноги на стол. Грязные сапоги брякнули по резному столику.

— Чё, клифт?

Фурман почесал в затылке.

— Ну... Только грязно тут у вас, — он обвёл взглядом загаженую комнату.

— В этом весь цимес! — снизошёл комиссар. — Это ж царские покои! Тут ихний царь спал. Занавесочки тут всякие, вазочки... тьфу. А вот этот столик какой-то крепостной полжизни вырезал. Полжизни! А я его — опля! — он постучал сапогами по столешнице. Нежный лак пошёл трещинами.

— Опля! — комиссар вскочил на столик и принялся его топтать. Из-под сапог летели кусочки разноцветного дерева.

"Чёрная четвёрка" — решил Фурман. "Скорее всего, их высший уровень — чёрная семёрка, как у Троцкого... но не выше. Хотя власть мы им дадим. На полвека... а там посмотрим.".

И СОВСЕМ ДРУГАЯ ИСТОРИЯ.

Ловко крутящийся лакей подвалил с подносиком, на котором стояли высокие бокалы с шампанским.

— Хорошо, — сказал Жора, отдуваясь после бокала шампусика. — Живём, бля. Всю жизнь мечтал попробовать.

Смотрящий смерил Жору взглядом и мысленно записал ему чёрный ноль. Этот был безнадёжен.

— "Дом Периньон", — оценил Сева. — Да, ничего винишко.

Смотрящий поставил ему белый ноль. Этот что-то смутно чувствовал — ну хотя бы то, что нельзя восхищаться тем, что потребляешь. Но не более того.

— Да я этот шампусик вонючий терпеть не могу, — Вован скривил толстую губу. — Ну бля не пиво же хлобыстать, как быдляк? Надо соответствовать. Цивилизация всё-таки.

Смотрящий поставил Вовану белую единицу.

— Так себе шампанское, — пожал плечами Аркадий. — Я лично предпочитаю воду. Алкоголь разрушает мозг.

— Да ну, — скрючил рожу Вован. — Зачем тебе думать-то? Нам баблосов на сто лет хватит.

— Мало ли что может случиться, — поджал губы Аркадий.

Смотрящий поставил Аркадию красную тройку: этот что-то понимал.

— Пророк запрещает пить вино, — брезгливо сказал Саид, бросая презрительный взгляд на собеседников.

Смотрящий поставил ему красную четвёрку: этот уже умел презирать людишек за их жалкие желания, но искал для этого презрения внешний повод.

Он зашёл в служебное помещение, скинул с себя фрак официанта.

— Есть ли достойные? — спросил его мусорщик, упаковывая пластиковый мешок.

— Нет, Досточтимый. Всё — людишки. Никто из них не достоин фиолетовой шестёрки и Первого градуса Служения.

— Эта страна обречена, — отозвался мусорщик. — Я доложу Верхним, что здесь нет достойных даже Первого Градуса.

— Воистину так, Досточтимый, — официант сложил руки и поклонился мусорщику, исподтишка смерив его ненавидящим взглядом.

Мусорщик усмехнулся.

— Ты никогда не получишь третий градус Служения, — напомнил он смотрящему. — Ты всегда останешься низшим служителем. Но я могу дать тебе фиолетовый цвет. Если ты сейчас отсосёшь у меня. Хочешь?

Смотрящий сжал зубы и покачал головой.

— Именно поэтому ты не получишь третий градус, — усмехнулся Досточтимый. — Не потому, что ты отказался. А потому, из-за чего ты отказался. Ты отказался из гордости. Мы же вышегордости, ибо унизить нас невозможно. Поэтому мы способны на любые унижения, если они ведут к цели... Презирать. Презирать до конца и ненавидеть бесконечно.Если бы ты понял значение этих слов, ты понял бы всё. Но тебе этого не дано.

— Благодарю, Досточтимый, за разъяснения, — скрипя зубами, выдавил из себя официант. — Так что же Вы доложите Верхним?

— Эта страна обречена, — повторил мусорщик. — Здесь нет наших.А те, кто есть, не дотягивают даже до начала Градусов. Всего лишь жалкие животные. Им хочется вкусно есть, иметь красивые вещи, и почаще трахаться. Они хотят жить.

Последние слова он произнёс с надменным отвращением.

О работе с людьми

Об эльфах и орках

Полководец Элберет Высокий поднял меч, полыхнувший зелёным пламенем.

Войско ответило дружным рёвом.

— Высокородные эльфы! — закричал Элберет, выше вздымая меч. — Сегодня — день величайшей битвы в истории Средиземья! Мы сокрушим проклятых орков Гитониэля, сквернящих нашу прекрасную землю! Мы сотрём их в порошок! Ура!

Эльфы застучали мечами о щиты, грохот наполнил воздух. К ногам полководца упал оглушённый голубь.

Элберет Высокий снова взмахнул мечом, подавая знак.

Закричали тысячники.

— Вот они, — сказал верховный маг народа Элберета, Сер Алый, передавая Элберету подзорную трубу.

Далеко впереди можно было различить крохотные фигурки орков, строящихся в ряды.

— Странно, — сказал Элберет. — Они так похожи на нас. Кажется, что это эльфы, а не порченые колдовством создания. Чуть другие, чем мы, но ничем не страшнее...

Волшебник молча протянул ему другую трубу, украшенную магическими символами.

Полководец навёл её на орочьи ряды.

— Да, — признал он после короткого молчания, — они и в самом деле мерзки и отвратительны. Но почему это не видно простым взглядом?

— Это морок, — сказал волшебник, запахивая серую мантию. Красный капюшон скрывал его лицо. — Они живут в этом мороке, чтобы не видеть самих себя. Только магия позволяет увидеть их отвратительную сущность.

— Моим воинам, — нахмурился Элберет Высокий, — будет непонятно, почему они должны убивать тех, кто так похож на них самих.

— Я помогу тебе, — мягко сказал маг, забирая трубу из рук владыки. — Они увидят то, что им нужно увидеть.

Воевода Гитониэль Сильный поднял ятаган, засиявший синим огнём. Воины воздели копья и закричали.

— Высокородные эльфы! — закричал Гитониэль, потрясая ятаганом. — Сегодня — день величайшей битвы в истории Средиземья! Мы отправим в ад мерзких орков Элберета, чей вид ненавистен даже Солнцу и Луне! Мы избавим от них мир! Слава!

Эльфы застучали копьями о щиты, воздух наполнился грохотом. Прямо на шлем полководца упал оглушённый коршун.

Он дважды поразил ятаганом невидимую цель, подавая сигнал.

Взвились бунчуки тысяцких.

— Вот они, — сказал волшебник Ал Серый, передавая Гитониэлю бинокль.

Далеко впереди можно было различить крохотные фигурки орков, строящихся в ряды.

— Странно, — сказал Гитониэль. — Они так похожи на нас. Кажется, что это не порченные колдовством создания, а эльфы. Несколько иные, чем мы, но ничем не хуже...

Волшебник молча протянул ему другой бинокль, покрытый колдовскими рунами.

Полководец навёл его на орочьи ряды.

— Да, — признал он после короткого молчания, — они мерзки и отвратительны. Но почему это не видно простым взглядом?

— Это морок, — сказал волшебник, натягивая на лоб серый капюшон. — Они живут в нём, чтобы не видеть самих себя. Только магия позволяет увидеть их отвратительную сущность.

— Моим воинам, — нахмурился Гиторниэль Сильный, — будет непонятно, почему они должны убивать тех, кто так похож на них самих.

— Они увидят то, что им нужно увидеть, — мягко сказал маг, забирая бинокль из рук владыки. — Я помогу тебе.

Небо над полем битвы было черно от стервятников. Такого пиршества мерзкие птицы не знали тысячу лет.

Ал Серый шёл по трупам, потому что идти было больше не по чему. Под грудами плоти не было видно земли.

Сер Алый аккуратно поддерживал коллегу под локоть.

Из-за особенно высокой горы трупов вышел коренастый орк в блестящем золотом шлеме.

— Вы отлично поработали, — сказал он, усмехаясь. — Внушить этим кретинам эльфам, что против них стоят орки — это был красивый ход. Два эльфийских клана перебили друг друга. О лучшем исходе я и не мечтал. Я вас награжу, когда мои воины соберут добычу.

— Владыка Раррог, — осторожно заметил Сер Алый, — мы должны вам сказать одну вещь. Мы ничего не внушали этим несчастным. Мы просто показали им то, что есть на самом деле.

— И те и другие, — сказал Ал Серый, — были орками. Посмотри на эти тела внимательнее. Морок уже покидает их. Это тела твоих сородичей, Раррог.

Орк в золотом шлеме недоумённо скосил глаза. Посмотрел на ближайший труп, потянул его за руку. Заглянул в мёртвое лицо — скуластое, клыкастое лицо орка.

— В самом деле, — пробормотал он, оглядываясь и видя орочьи трупы. — Это всё ваша проклятая магия? — он схватился за меч.

Ал чуть отступил назад, Сер подался чуть левее.

— Это, — сказал Сер Алый, — и впрямь магия, но не мы её наложили. Это случилось давно. Орки этих двух кланов так ненавидели себя за уродство, что их мужчины не могли соединяться с женщинами для порождения потомства. Они попросили о помощи, и волшебники даровали им морок. Он окутал их, и они стали видеть себя прекрасными эльфами. Тогда они полюбили себя, перестали мучиться и начали жить. Через несколько поколений они забыли, что когда-то были орками, и вообразили себя настоящими эльфами по крови. Но соседей они по-прежнему считали орками и ненавидели, как опасных врагов. Сегодняшняя битва была неизбежной.

— Я понял, — зарычал Раррог, — вы обманули меня. Вы лишили меня союзников! Если бы я знал, что они — такие же орки, как и мои подданные, мы могли бы соединить силы и ударить по эльфам!

— Нет, — сказал Алый, — мы сделали это из жалости. Наше колдовство, увы, не всесильно. Мы не можем наложить морок навечно. Он уже улетучивался, мы лишь немного ускорили это. Но, так или иначе, и народ Элберета, и народ Гитониэля вскоре узрели бы воочию, что они орки, и не смогли бы жить дальше. А так они погибли как эльфы. Это всё, чем мы могли им помочь и загладить свою вину перед ними.

— В чём же ваша вина? — насторожился орк.

— Что ж, слушай, — сказал Серый. — Орки были детьми эльфов. Эльфы были слабыми, глупыми, изнеженными созданиями, которые жили недолго и порождали мало потомства. Тогда они обратились к нам, чтобы мы сделали их потомство сильным, умным и плодоносным. Мы справились с этой работой, но забыли об одной мелочи: изменить представления потомков эльфов о прекрасном. Их тела стали сильнее, их головы — крепче, но образ совершенного тела у них остался прежним. Поэтому прекрасными они считали только своих родителей, которые выглядели иначе, чем они. Себя же они ненавидели и презирали, с каждым новым поколением всё сильнее и сильнее. Орки молились на портреты своих прародителей, читали старинные стихи, восхваляющие их, забыв, что эти существа всего лишь порхали с цветка на цветок, их сдувало ветром, и век их был не дольше века бабочек...

— Но почему вы нам это не сказали? — орк утёр мохнатой лапой внезапно выступивший пот со лба.

— Вы не хотели верить, — ответил Алый, — и не хотели слушать. Вы сочинили сказки о могущественных эльфах, которые во всём превосходили ваше племя, были сильными, отважными и жили почти вечно. И поверили в эти сказки. Дальше вы создали так называемое "искусство" и "культуру". Всё это возникло из биологической ошибки, из тоски по образам предков, которых уже нет больше. И чем выше поднималась культура орков, тем больше они ненавидели себя... Дальнейшее ты знаешь.

— Что до меня, — ухмыльнулся Раррог, — ко мне это не относится. Я орк, и этим очень доволен. Что ж, бабёнки меня не очень-то любят, но у меня сильные руки, и я не спрашиваю, хотят они меня или нет. Мне и подавно всё равно, с кем тешить похоть, тем более сейчас, когда я стану царём всех орков. Я велю сжечь все изображения эльфов и все сказки о них. Нужно жить своей жизнью!

Он небрежно кивнул магам и, повернувшись, пошёл прочь.

— Пожалуй, пока всё, — сказал Сер Алый, протягивая руку коллеге.

— Хорошо сработано, — сказал Ал Серый, пожимая руку.

Откинув капюшон, волшебник посмотрел на труп молодого орка, валяющийя у его ног. Поддел его носком сапога и перевернул на спину.

— Они уже начали превращаться, — сказал Алый.

Лицо молодого орка и в самом деле было странным. Клыки не торчали, скулы почти не выпирали. Черты лица были грубыми, но сквозь них проступало что-то другое.

— Ещё одно поколение, и среди них появились бы первые эльфы, — заметил Серый.

— Надеюсь, они все полегли здесь. — озабоченно заметил Алый.

— Не обязательно, — пожал плечами Серый. — Сколько-то их осталось по домам, не пошло на войну... Ничего, старина Раррог над ними поработает. Прихлопнет всю эту культурку, оставит только грубый материализм. Нет никаких эльфов, все вымерли. А народившихся эльфят будут просто бить, чтоб рожи соответствовали стандарту, — с удовольствием добавил он.

— Пожалуй, — задумчиво добавил Алый, — надо бы подсунуть ему государствообразующую идею. Состоящую в том, что свободные орки всё это время жили под эльфийским мороком.

— Двусмысленно, — оценил Серый. — Даже трёхсмысленно, и каждый следующий смысл...

— Вот именно, — сказал Алый. — Ибо кто эльфы, а кто орки — решаем мы.

И волшебники захихикали в бороды.

Наши деды воевали

Всё началось, когда классная Зоя Владимировна сказала, что Лёнька Костыльков уходит в другую школу и классу нужен новый вожак.

Костя Малинин — нормальный парень, хоть и вундеркинд и на два года всех нас младше. Зато он хорошо умеет всех сорганизовать. Одному говорит — делай это, другому — делай то, а вместе всё получается. Вот только драться с нами он не может, вес не тот. Ребята махаются, а он на лавочке сидит или учебник читает. Поэтому за волю к власти у него всегда твёрдый "неуд", а за лидерство — "уд". Это ему натягивают ещё и потому, что оратор он хороший. Вот только голос тихий, а главное — не умел пускать слюну. Он даже уроки специальные брал, и колбасу перед выступлением нюхал — никакого толку. Как начнёт говорить — всё куда-то пропадает. Его училки так и прозвали — "сухоротый".

У Витьки Малеева слюна есть и орёт он здорово. Даже конвульсии иногда у него получались, особенно на геометрии. От теоремы Пифагора у него настоящий припадок был, как у Вождя Гитлера. Дёргается весь и орёт — "катеты! Катеты! Хайль катет! Угол прям, как наша воля к победе! Штурм, дранг, захватываем площадь, Ницше, говно, этажерки, квадрат гипотенузы!" — и бумс на пол, и пена изо рта. За бесноватость ему всегда "отлично" ставили. Драться он тоже не дурак. Ему психологи прочили большое будущее в молодёжной фаланге. Так что мы его били регулярно, чтоб озлобился: туда без этого не берут. Но с ним тоже засада — Витька добрый. Не то чтобы совсем нюня, но вот злобы настоящей в нём нет. К тому же его пару раз застали плачущим после битья и снизили оценку за нордичность.