— Мам, ну что ты как маленькая, честное слово! Я клянусь, что буду максимально недоверчивый, не буду пить ни пиво, ни водку. Не буду играть в карты и другие азартные игры, не буду вступать в случайные половые связи.

— Тьфу, на тебя! Что ты опять несешь?! Ещё этого только не хватало. Ясное дело, что не будешь.

— Вот, мам, сейчас ты обидно сказала. Я что, по-твоему, совсем никчёмный?

— Кчёмный ты у меня, кчёмный, но ведь страшно мне тебя отпускать. Испереживаюсь ведь я тут за тебя.

— Такая твоя материнская доля… Обещаю звонить и отчитываться каждый день, при доступе к телефону.

Слава богу! Мать не сильно сопротивлялась. Теперь у меня задача купить билеты туда и обратно.

…

Несмотря на то, что уроки у нас закачиваются в два часа пополудни, за билетами я отправился, когда уже начались ранние зимние сумерки. Морозы временно отступили, и на улице смешные -20. Большими хлопьями падает снег. Однако вот этот факт меня вовсе не радует. С точки зрения дворника — с неба падает дополнительная работа.

На Шамшурина, в кассах предварительной продажи огромная очередь. Спрашиваю стоящего передо мной дедушку:

— Вы не заметили, очередь быстро двигается?

— Я когда пришел — Дед оказался с юмором, — как ты был.

Через полчаса я всё-таки проник в помещение. Однако людская каша не вызывает у меня большого желания торчать здесь. Приходит мысль, что надо бы проверить как обстоят дела с билетами на самолет. Экономить деньги это, конечно, прекрасно, но экономить время может быть еще полезнее. Договариваюсь с соседями, что отойду на время и пешком направляюсь на Советскую, там у нас кассы «Аэрофлота». Там тоже очередь, хотя и чуть поменьше. Паспорт у меня с собой. Денег взял 80 рублей, поэтому должно хватить, если брать туда самолет, а обратно поезд, или наоборот. Как получится.

Минут через 40 оказываюсь у окошка. На самолет билеты до Москвы только на 6-ое на утренний рейс, поездом ехать 52 часа, каникулы заканчиваются 10-го. Я решаю, что двух дней мне будет мало, поэтому прошу билет из Москвы на 9-е. Теперь бегом в поездатые кассы!

Успеваю вовремя, перед прежним старичком осталось всего пять человек. Значит, осталось мне тут торчать минут 15 — 20. Пока поинтересуюсь у своего старичка, куда он собирается:

— Дедушка, а вы куда на школьных каникулах? Вы ж на пенсии, вам же можно в любое другое время.

— У меня же внуки есть, а их надо на каникулах куда-то водить, как-то развлекать. Родители работают, как сумасшедшие…

— А вот признайтесь, хотелось бы в мой возраст вернуться?

— Ни за что! Это же опять 40 лет работать! Нет, и не проси.

Пока так балагурим доходит очередь до деда, а там и до меня.

— До Москвы билеты на начало января, на какое число, на «Сибиряк» можно купить?

— Самый первый есть только плацкарта на третье, и то на боковую полочку. Брать будете?

— Буду, какая разница боковая или не боковая? Обе полки едут в одном поезде.

— Тогда с тебя 24 рубля, если только в одну сторону…

— Да, мне только в Москву, спасибо.

Как здорово! Я сумел всего за один день решить проблему с дорогой. Даже не ожидал, что так получится. Вот только к завтрашним урокам подготовиться не успел.

ГЛАВА 21. ТЕХ, КТО СЛУШАЕТ ПИНК ФЛОЙД ГНАТЬ ПОГАНОЮ МЕТЛОЙ

Яркий свет 200-ватных ламп накаливания, заливает зал дома культуры завода точного машиностроения «Темп». Слышен обычный фон из разговоров, шуршания бумаги, скрипа половиц. Все как умеют, убивают время перед началом. Мой сосед справа, высокий парень с густой курчавой копной на голове, вынул из кармана свернутую газету и пытается что-то читать.

— Привет! Что пишут?

— Да, вот ругают Золотухина, типа, не сумел «Сибирь» на том же уровне продержать, только на первые матчи и хватило.

— Наверное, правильно ругают, хоть бы половину игр в ничью свели…

— Ну, ты скажешь тоже! Вспомни, как парни начинали.

Соседа, я чувствую, переубедить невозможно, да и ни к чему. Лучше обратить внимание на сцену.

На сцене — простой канцелярский стол. На столе чёрный параллелепипед мощной конструкции. Каплин мне уже рассказал, что это «Комета — 007». Маг притащили из лаборатории новых разработок завода. Аморфные японские головки ТЕАС, лентопротяжка с тремя моторами, компаудерная система шумопонижения. Крутяк наикрутейший. Говорят, что его скопировали со штатовской модели «Studer-Revox». Но что-то подшаманили, головки на японские поменяли. Зверь, а не аппарат! Каплин правильно говорит: — «А чего добро просто так стоит, пусть послужит народу. Науку и технику — в жизнь!». Интересно, а как они с плёнкой нашей будут работать? Говорят же, что она даже советские головы спиливает за десять прогонов. Тоже, наверное, импортную придётся закупать, на заводе большой запас ни к чему.

Наконец, на эстраде появилась тёмная фигура, которая, казалось, вышла только что из преисподней. Это был заводской гуру западной музыки Андрей Черепанов, с погонялом, естественно, Череп. Весь от ботинок и до очков облачён в чёрное. Даже чёрные длинные волосы забраны черным кожаным ободком. Череп коротко кивнул залу и опустился за стол. Перед ним микрофон. Его лицо, выглядевшее при ярком освещении мертвенным и бледным, приняло при этом выражение снобистского высокомерия. Разговоры среди зрителей постепенно стихли.

Кто научил его такому странному поведению? Вроде бы простой инженер-механик, три года как закончил НЭТИ. Откуда набрался? Блин, вампир, который хочет высосать кровь из нас. Эти мысли сразу оборвались, когда внезапный резкий свист микрофона резанул по ушам. Хм… Сапожник без сапог? Слишком чувствительный микрофон? Секунда и голос Андрея абсолютно чистый, без каких-либо искажений наполняет пространство.

— Приветствую вас, друзья!

— Привет, Андрюх! — отвечает какой-то шутник из зала.

— Сегодня мы немного поболтаем о музыке протеста, кое-что посмотрим и послушаем. И поскачем, конечно! Главная тема: молодёжный социальный протест в странах Запада и его музыкальное оформление на примере творчества таких команд как «Весёлые ребята» и «Синяя птица»… Что? Не правильно сказал? — Андрей делано пугается и делает вид, что ищет бумажку с текстом.

— Точно! Сегодня мне придётся вам рассказать о… он переходит на патетический тон — «Пинк Флойд»!!! и «Лэд… Зеппелин»!!! Итак — композиция из альбома «Дарк сайд оф зэ мун» — «Моней»!!! — текст Роджер Уотерс, музыка — предмет коллективного творчества Пинков. — Череп щелкает клавишей.

Шелест купюр и звон монет потихоньку наполняют пространство. Вот включается ударник и жестким мощным ритмом задает почти маршевый рисунок. Голос Гилмора возникает, как всегда, внезапно, но заставляет повторять про себя непонятные слова. Стоять на месте просто невозможно! Народ быстро сдвигает стулья к стене. Мощные звуковые волны из динамиков насыщают вибрациями всё тело.

Свет внезапно гаснет. Только цветные всполохи светомузыкальной системы ритмично вспыхивают на потолке, отбрасывая световые блики на публику внизу.

Игра цветных теней развертывалась передо мною; Сама мелодия постепенно становится главным действующим лицом. Просто замечательно, что музыка звучит в почти полной темноте. От людей остаются только тени, бьющиеся в ритме барабанов Ника Мэйсона. Басовый рифф Уотерса пронизывает тело от ушей до кончиков пальцев.

Громкость звука не позволяет думать о постороннем, только сливаться с музыкой. Образы, которые, то мягко покачиваются подобно лодке на прибрежной волне, то мощно сталкиваются друг с другом, то растворяются в воздухе, словно наполняя собой пространство. Шесть минут композиции пролетают незаметно.

— Вещь! — восклицает мой сосед, переводя дыхание — чувствуешь какой звук?

— Класс! Пинк флойт это мастера, кто б говорил! Как сакс летает, обратил внимание?

Ответа я уже не слышу. Череп врубает Цепеллинов, сопровождая кратким вступлением:

— Друзья, сейчас слушаем известную и давно всеми любимую «Стэйр ту хэйвен». Мы помним, что этой музыкой Роберт Плант и Джимми Пейдж активно протестуют против войны во Вьетнаме, против безработицы и против несправедливости вообще.

Мягкая, похожая на гавот мелодия из гитарных переборов Пейджа сплетаются с печальным голосом. Музыка проникает, кажется, прямо под кожу. Улёт! Девочек среди присутствующей публики хватает и постепенно вся толпа разбивается попарно…

Вечеринка продолжается в течении трех часов. Череп к концу мероприятия совсем выдохся, потные пряди прилипли ко лбу, но не уходит — сторожит бесценную аппаратуру. Я его очень даже понимаю, такой больше не существует нигде в мире. В десять вечера народ разошелся до такой степени, что расходиться не собирается. Но мужики из экспериментальной лаборатории сказали, что со сторожем договорились только до десяти, и если они к этому времени технику мимо вахты в обратном направлении не пронесут, то им никто и никогда больше этого не позволит. Пришлось народу смириться и топать по домам. Было ясно, что мероприятие удалось на славу.

…

— Пётр Михайлович, здравствуйте, к Игорю Митрофановичу зайдите — пожалуйста, — секретарша Томочка, полненькая девушка лет двадцати, заглянула в кабинет и, прощебетав, исчезла, как сон, как утренний туман. Утро начинается, как-то слишком резко, — подумал Владимиров.

— Владимиров? Заходи, не тяни кота…, тут по твою душу письмо от населения. Сейчас будешь отчитываться, чего там в твоей вотчине происходит.

— Игорь Митрофанович, побойтесь бога! Я же вам в пятницу всё докладывал. Всё идёт просто замечательно. Новых членов принимаем, статьи в заводских многотиражках публикуем, в центральную прессу отчетные статьи отправляем... Что еще за сигналы с мест? С каких мест? Ничего не понимаю.

— А вот это, брат, уже твоя недоработка! — несмотря на грозный тон, Тихонов только изображал грозного начальника, — тут у тебя под носом комсомольцы устраивают идеологические диверсии, а ты значит, ни сном, ни духом?

— Что! Какие еще диверсии? Причём тут мой агитационный сектор? — не выдержав, начинает возмущаться Владимиров.

— Ты не егози, не егози, ишь взъерепенился тут. На вот, возьми письмо нашего уважаемого ветерана. Или ветеранки? Может ветеранши? Не знаю, как правильно… В общем читай и как-то комментируй.

Петр Михайлович взял из рук Тихонова листок, вырванный из школьной тетрадки, и углубился в чтение.

«Первому секретарю Дзержинского районного комитета ВКП(б) от заслуженной коммунистки на пенсии Овсянко Галины Николаевны. Донесение.

Доношу до вашего сведения, что в субботу 12 декабря сего года в помещении физкультурного зала клуба «Темп» завода Точного Машиностроения имела место идеологическая диверсия, выражавшаяся в массовом преклонении перед Западом и его бескультурными ценностями. Молодыми людьми обоего пола всячески попирались нормы коммунистической морали и кодекс строителя коммунизма, а также основы советской нравственности. Организаторы цинично способствовали проведению в среду нашей советской молодежи тлетворного влияния буржуазной псевдокультуры, пропаганды чуждых идеалов и настроений. Это выражалось в проигрывании музыки неизвестных мне, но явно вредительских исполнителей, а также в так называемых танцах, состоящих из неприличных движений разными частями тела.

Прошу обратить пристальное внимание на вредительскую деятельность наших идеологических врагов окопавшихся в среде комсомольцев завода точного машиностроения.

С коммунистическим приветом, Галина Овсянко, член ВКП(б) с 1939 года».

Читал он быстро, поэтому для прочтения опуса хватило десяти секунд.

— Игорь Митрофанович, и вы серьёзно относитесь к этому бреду выжившей из ума старушки?

Я то, могу и проигнорировать, но сам пойми, чай не первый день замужем, вдруг кому-то захочется моё место занять? А может это ты меня подсидеть решил таким дурацким способом? Нет? Хоть это радует. Тогда думай, как с этими комсомольщиками быть, вот же навоспитывали на свою голову. Может их всех скопом на БАМ отправить и тебя во главе поставить? Не хочешь? Ладно, не бери в голову, иди лучше думай, как канализировать эти молодецкие настроения в полезное нам русло. Послезавтра чтобы всё продумал и мне доложил. Свободен!

…

Петр Владимиров в понедельник 14 декабря вернулся домой необычно поздно. Мария Кузьминична уже начала, было, беспокоится, но к счастью, муж вернулся хоть и поздно, но трезвым, без телесных повреждений, в здравом уме и твердой памяти.

— Петя, что случилось?

— Да, и смех и грех! Я голоден как тысяча чертей! Ты меня сначала накорми, напои, а потом уже и спрашивай.

— Да всё уже остыло… Курицу с гречкой будешь?

— Буду, конечно, всё буду, говорю же — голодный как собака!

Петр Михайлович стряхивает с пыжиковой шапки снег, вешает её на вешалку и идёт мыть руки. Из ванной доносится его голос:

— Похоже, что идеи твоего Рожкина нашли поддержку у заводской молодежи. К нам в райком пришло сегодня письмецо. Бдительный член партии, а по совместительству вертухай, некая Овсянко 66 лет довела до сведения партии в лице нашего районного комитета об идеологической диверсии. Вот ведь не много, ни мало, а именно — диверсии. Где она только таких слов набралась!

— А можно поподробней? — осторожно накладывая кашу в тарелку, медленно произносит Кузьминична.

— Конечно, это же из серии «Нарочно не придумаешь». Куда я сунул эту цедулю? Михалыч, порывшись в портфеле, извлекает нетленное произведение и с выражением начинает читать вслух. Закончив, берёт в руки ложку, однако вместо того, чтобы зачерпнуть ею, поднял над головой:

— Вот, интересно мне, в какой каморке надо просидеть 40 лет, чтобы так хорошо сохраниться! Нет, я прекрасно её понимаю. Громкая музыка, все эти бум-бум-бум, нерусские слова песен, скачущие парни и девки, вызывающие наряды могут взбесить любого из тех «кому за тридцать», но надо же помнить, что время идет и мир меняется. Вот, все-таки хорошо, что у нас сегодня не тридцать седьмой и в моде мирное сосуществование, разрядка и прочее. Однако если такое письмо попадёт какому-нибудь активному карьеристу, то головы могут полететь. Наш Первый уже этим озаботился. Вот, Маша, скажи мне как коммунист коммунисту, что делать с такими сигналами борцов за чистоту идеологии.

— Петя, постой, я что-то не поняла, а Боря Рогов тут причём? — Мария Кузьминична повернулась от плиты к мужу.

— Тут тоже интересная, но отдельная история. В райкоме комсомола есть такой совмещенный инструктор Каплин, ты его должна знать. Он встречался с твоим Рогулиным. Что тот ему наплёл, я не знаю, но после этого этот Каплин развернул такую бурную культурно-массовую деятельность, что только перья полетели, — Владимиров, наконец, сумел донести ложку до рта и зажмурился от удовольствия, — хороша каша, что варит Маша, ты у меня просто кулинарный гений!