После меня привезли на Лубянку. Разговор был короткий, Берия просто объяснил мои новые обязанности. Мне предстояло, каждый день встречаться с изобретателями. Делать выводы.

— Работать будешь в том же кабинете, будет что-то нужно, подойдешь к секретарю. Берия просто объяснил, что, выполняя эту работу, ему приходилось выслушивать множество людей, дававших объяснения по тому или иному виду техники и оружия. Быть на испытаниях. А мне то уже известно, что должно получиться, а что может и подождать. В любом случае, это сэкономит время, которого катастрофически не хватает. На мой вопрос, что я и сам многого не знаю, Берия ответил просто, учись! Может за одно, еще будешь что-то вспоминать.

— Жить будешь у Алевтины Игоревны. Если что-то понадобится, вызову.

— Ясно, Лаврентий Павлович. Нельзя ли как-нибудь улучшить вопрос с продовольствием. Жаль простых людей, я видел их испуганные лица, суровые взгляды на себе ловил.

— Это когда вы от бомбежки прятались? — Спросил Берия.

— Да, дети голодают, а родители ни чем помочь не могут,

— Сергей, товарищ Сталин, все об этом знает! Он тоже переживает, за всех жителей нашей родины. Но, положение сейчас такое, тяжело всем. Ты не думай, что раз у вас есть еда, значит, на всех должна быть. Пойми, главное сейчас, это рядовой боец, который бьет врага! Есть вопросы?

— Один!

— Говори!

— Не знаете, что сейчас с дивизией Лебедева?

— Про родственника, хочешь узнать?

— Да, товарищ Берия, — сказал я выдыхая, — именно.

— Дивизия на переформировании, сильная убыль была. Пополним и на фронт. Скажу честно, мы приглядываем за ним, и за двумя его братьями тоже.

— Товарищ Берия.

— Я не говорил, что их с фронта вывели, просто наблюдают. Мы решили, что так будет правильно. А вот четвертого, на фронте нет, он точно воевал?

— Я знаю эту историю, только по рассказам отца и его родного брата. Их отец, мой дед, начнет войну в штрафной роте. Затем, искупит вину, и будет направлен в нормальные войска. Там тоже получит серьезное ранение, и дослуживать будет в авиационном полку, техником. До конца войны.

— Вот как! А ты не говорил раньше, что он судим.

— Да как-то не довелось, но я не вижу надобности скрывать, что-то. Просто я не знаю подробностей.

— Так он в тюрьме? И за что?

— Лаврентий Павлович, я, правда, не знаю. Никто толком ничего не знал, отец говорил, что он заступился за девушку, ударил какого-то казаха что ли, а тот помер. А вот когда это было, до войны, или во время, я не знаю. Отец рассказывал, что он попросился на фронт, и его взяли. Я думаю, что в тюрьме он не сидел почти, а сразу воевать пошел.

— Ладно, я проверю. Может, еще не убил никого! А кем он был до войны?

— Вроде бы машинистом на паровозе. — Тогда у него бронь должна быть. Железнодорожники, воюют по специальности. Я проверю. Свободен!

— До свидания, Лаврентий Павлович. Я вышел из кабинета, взял у секретаря оружие и вышел.

— Ну, вводных не поступало? — спросил я, усаживаясь в машину.

— Нет, ответил Андрей, куда поедем, товарищ младший лейтенант.

— А ты Толяна спроси, он знает! — подмигнул я Круглову.

— Поехали на Тверскую. Гитару искать,— просто сказал он водителю.

— Парни, и давайте без званий, вы по возрасту, постарше будете, мне не ловко. Договорились?

— Хорошо, как скажешь, — откликнулся Андрей.

— Ну, вот и ладненько!

Подъехав, к какому то дому, Толя сказал остановиться. Мы с ним поднялись на второй этаж, четырехэтажного дома. Анатолий постучал в дверь без номерка. Через полминуты, дверь открылась. Я увидел тощего, лысоватого старичка, с седой бороденкой.

— Здравствуйте Михаил Александрович, вот друг, гитару хорошую ищет, вы не могли бы помочь?

— Хорошую днем с огнем не найти сейчас, но приличную, могу показать. Проходите. — он сделал приглашающий жест рукой.

Войдя в квартиру, я остолбенел. Кругом висели какие-то тромбоны, балалайки, стояли гармони и баяны. На большой стене, висел красавец саксофон. Начищенный до зеркального блеска.

— Что, нравится, молодой человек? — спросил дедан у меня.

— Очень, всегда любил саксы! — ответил я.

— Можете попробовать, — предложил он, — я уже давно не играю.

— Извините, но я еще дольше! То есть, я вообще на духовых не умею.

— Только гитара?

— В основном, немного на пианино. Но довольно коряво. А вот гитарой владею не плохо.

— А ну-ка, посмотрите вот этот инструмент. — Михаил Александрович скрылся в какой-то кладовке, и вынес оттуда жесткий кофр. Положив на стол, он многозначительно посмотрел на меня и щелкнул замками. Откинув крышку, взял в руки изумительной красоты агрегат. Двенадцать струн, клеймо с гербом. Светлый лак. Красота.

— Да, на такую роскошь только глядеть через стекло надо! А не прятать. Италия?

— Именно, вы знаток?

— Скорее любитель, но ценю качественные вещи. А уж музыкальные инструменты тем более.

— Так тут и пальцев то не хватит, — произнес Толян, — как на ней играть-то?

— Вы невежда, Анатолий, — сказал Михаил Александрович. И протянул мне инструмент.

Я, взяв гитару в руки, тщательно осмотрел гриф, колки, струны.

— Можно попробовать? — спросил я.

— Будьте любезны, молодой человек!

Я провел по струнам, быстренько подтянул убежавшие. Выстроил ряд. И перебрал пару аккордов. Звук был, закачаешься. Кто понимает, конечно. В наше время, найти гитару со звуком не режущим слух, можно только за приличную сумму. У меня таких денег, что можно было бы потратить на гитару, отродясь не было. Приходилось играть на средненьких экземплярах. Потерзав ее немного, я задал мучающий меня вопрос.

— Продадите? — и смущенно опустил глаза.

— Нет, этого я сделать не смогу, молодой человек. А вот подарить ее вам, пожалуй можно!

— Да вы что, я не возьму! Она же, наверное, кучу денег стоит?

— Стоила, в мирное время. А теперь лежит без дела. Такая вещь, должна радовать слух людей, а не пылиться в чулане. А вы я вижу, с инструментом на ты! Берегите ее.

— Буду! — я действительно буду ее беречь, — спасибо огромное. Но просто так я не возьму, мы отойдем на минутку?

— Да, конечно. — Сказал Михаил Александрович и пошел открывать нам дверь.

— Что ты хочешь? — спросил Толя, после того как мы вышли.

— Толян, надо привезти ему продуктов, отблагодарить человека.

— Ну я съезжу к нам в столовую. Выпрошу чего-нибудь!

— Подожди, у меня ведь есть деньги?

— Ну да, всем военным начисляют зарплату.

— Тогда поехали туда, где я смогу превратить заработанные деньги, в продукты питания.

Мы отоварились, по каким-то не слыханным ценам, да мне и не важно было. Главное, когда мы принесли кучу продуктов музыканту, он смутился, но потом, согласившись взять, долго благодарил нас. Я уже знал, что с продовольствием было очень туго, а пенсионерам вообще!

К Истомину мы приехали зря, тот был на процедурах. Ждать не стали, спросили только, можно ли приехать вечером. Врач сказала, что вообще то нельзя, да разве мы послушаемся!

Решили заехать вечером. А пока время было абсолютно свободным.

— Чего делать будем? — спросил меня водитель.

— Андрей, поехали, поедим. Только не в столовку, а Алевтине. А то она обиделась вчера, наготовила целый стол, а мы не притронулись.

— А поехали! Алевтина Игоревна всегда очень вкусно готовит.

Хозяйка хоть и не ждала нас, но стол был накрыт минут за пять, не больше. Великолепное первое блюдо, из чего и варила, продуктов то вроде не достать. Второе попроще, жареная картошечка с солеными грибами. Налопались мы знатно. Алевтина Игоревна, предвидев мой вопрос, сама рассказала.

— Тетка моя, кур держит. Она в деревне под Москвой живет. Привезла два дня назад две тушки. Говорит, что если немец дойдет, так хоть ему не достанется. Ребята заиграли желваками. Я тоже скрипнул зубами. Блин, как тяжело на фронте, но в тылу то не легче. Как же выжили наши бабушки, сидя на одних карточках. Ведь не у всех были тетки со своей скотиной. Тем более сдавали много, себе то ничего не оставалось. Это мне бабушка рассказывала. Так, что я на себе почувствовал лозунг, "Все для фронта". Вечером мы поехали в госпиталь. На этот раз удачно.

Майор Истомин, встретил нас радушно, а уж когда увидел у меня в руках гитару...

— Ну, вот теперь и у меня появилось время тебя послушать! Пой, давай!

Пока выходили на улицу, переговорили о происходящих вне госпиталя событиях. Истомин все время кивал головой.

— Скорее бы выбраться отсюда, да на фронт! — Заключил он.

Мы устроились на лавочке во дворе госпиталя, перекурили, и я запел. Было плевать почему то, на репертуар. Собрался весь госпиталь. Еще бы, я опять нашел гармониста, вдвоем мы ударили так, что сбежались все, до последней санитарки. Хотя про гармониста я загнул, он сам нашелся. Спел я до этого песни четыре, как слышу, что-то красивое полилось. А это гармонист Катюшу затянул, в перерыве между моими песнями. Я подхватил, дальше ему, конечно, пришлось импровизировать. Но иногда и я подхватывал, когда запевал он.

Когда я пел "Алешку", Трофимского, после слов:

Говорят, на земле был Бог,

Говорят, он учил добру!

А у нас целый взвод полег,

Где служил старшиной мой друг,

Он теперь не живой лежит,

А вчера мне успел сказать,

Ах, как хочется братцы жить,

Ах, как страшно здесь умирать!

Затихли все, слезы появились на глазах даже у Истомина! Люди были в шоке. После этой песни, я взял паузу, чтобы люди сумели придти в себя. Это не двадцать первый век, с его наплевательством и себялюбством. Здесь настоящие люди, они прошли через многое, и понимают все совсем не так как мы, избалованные дети демократии!

— Серег, а еще, про войну, твои песни есть? — Спросил Истомин.

— Да есть, конечно, хотите новую, только недавно написал.

— Конечно! Давай! — закричали со всех сторон.

— Тихо всем! — рявкнул майор, — а то сейчас все по палатам пойдут!

Народ сразу стих, а меня прорвало!

Серыми тучами небо затянуто,

Нервы гитарной струною натянуты

Дождь барабанит с утра и до вечера

Небо застывшее кажется вечностью.

Враги наступают по всем направлениям

Танки, пехота, огонь артиллерии

Нас убивают, но мы выживаем

В атаку себя мы на встречу бросаем!

Да, пришлось переделывать прямо на ходу. Не забыть бы только, чего пел! А главное не спеть бы, где-нибудь последний куплет, про сорок пятый!

Выступление кончилось глубокой ночью, но не из-за усталости.

Просто дежурный врач, сказал, что бойцам отдых нужен, а то у многих от возбуждения нервишки сдадут!

Мы с парнями поехали домой, пожелав майору и остальным, скорейшего выздоровления. Истомин еще заинтриговал, сказав, то, что мы с ним делали, еще не закончено. Работы очень много, как на фронте, так и в тылу.

Я сказал, что всегда рад. Да, Истомин сообщил радостную новость, для меня. После того, как погибла его группа, ему нужны хорошие бойцы. Поэтому, он обратился к Берии, с просьбой, вызвать с фронта мою бывшую разведгруппу. Сразу после излечения, парни прибудут в Москву. И дальше опять будем вместе служить. Я очень обрадовался. А Толя Круглов, улучил момент, и попросил взять его к нам. На что я ответил, что если мне разрешат, то я возьму их обоих с Андреем. Т.к. хороший боец и отличный водила, нам не помешают. И рассказал это Истомину, тот меня поддержал.

Спали мы всего ничего. Разбудил нас телефонный звонок. К телефону подошел Андрей. Выслушав говорившего, он коротко ответил — Есть! Встал я охрипшим, и с такими глазами, что не знал как буду смотреть в лицо Лаврентию Павловичу. А именно к нему меня и вызывали, Андрюха посмеиваясь, смотрел, как я пытаюсь холодной водой привести себя в порядок. Я только показал ему кулак, и продолжил свое мокрое дело.

Вторая подряд бессонная ночь, нет, я не жалуюсь, хотя, чего там, жалуюсь, конечно. Тяжело мне, не привыкшему. Ну ладно, как-нибудь привыкну, наверное. Другим не легче.

Берия, сидел за столом, и потирал красные глаза. Пенсне лежало рядом, на носовом платке. Всегда любил наблюдать за людьми, носящими очки. Без них, и лицо то другое делается.

— Ну, что лейтенант, все поешь?

— Немного, Лаврентий Павлович. Что-то накосячил?

— Чего сделал? — Палыч уставился на меня широко распахнутыми глазами.

— Ну, напортачил где-нибудь?

— Скажешь тоже, как хочешь, так и понимай твои слова. Да нет, пой, только думай, чтобы лишнего не ляпнуть. Товарищ Сталин, просил узнать, не мог бы ты песню подготовить к параду на седьмое ноября?

— Это как подготовить? — не понял я.

— Да вот так! Исполнить ее с оркестром. А потом выступить.

— Товарищ Берия, я не хочу светиться. Давайте лучше сделаем так. Песню, я подберу подходящую, а исполнит ее пусть тот же Утесов. Первоклассный певец, меня и рядом не поставишь.

— Я думаю, товарищ Сталин одобрит, такой ход. Готовь песню!

— Отлично.

— Я вот зачем тебя вызвал! Ты писал в одном из первых донесений, про Власова. Он правда до такой степени опустится? — В словах Берии, проскользнул акцент.

— Опять же, Лаврентий Павлович. Двоякое мнение. С одной стороны, он гнида. Так писали многие источники. С другой, его бросили на произвол судьбы, его армию. Не было ни какого снабжения. А когда попал в плен, объявили предателем. Ну, он и сделал финт ушами! Там много чего было, генералы из его штаба, стрелялись, а он решил сдаться. И в тоже время, ну сдался, чего уж клеймить-то. Или впрок, чтобы другие не смели даже думать?

— Возможно. Ясно другое, в критической ситуации, он может подвести.

— Ну, в моем времени, он хоть и тяжело, но все-таки принес пользу в контрнаступлении под Москвой. Его двадцатая армия, хорошо дралась. Так писали в книгах.

— Хорошо, мы примем это к сведению. Что там у тебя на сегодня?

— Сам у вас хотел спросить.

— Тогда дуй к оружейникам. У них есть, что показать.

— Понял, лечу. Я вышел от Берии и направился к выходу. На улице столкнулся с человеком, который поспешил обратиться ко мне.

— Извините, вы товарищ Новиков?

— Да, я. С кем имею честь разговаривать?

— Мы с вами виделись на стрельбище. Вам понравился мой пистолет-пулемет.

— Товарищ Судаев? Извините, не признал сразу.

— Ничего страшного. Вы не уделите мне пару минут?

— С удовольствием! Пойдемте, прогуляемся.

Мы шли по улице, за нами тихо следовала моя машина. Судаев шел к Берии, надеясь к нему попасть. Дело было важным, и встретив меня, он решил попробовать попасть через меня.

— Понимаете, Сергей Сергеевич, конструкция ППС такова, что его можно производить в любой мастерской, или даже специально оборудовать несколько сборочных цехов. Ведь все нужное есть.

— И в чем проблема?

— Эти, товарищи, тормозят все дело.

— Какие, эти?

— Да есть у нас там, не до тебя сейчас говорят!

— Как это не до тебя? У вас же приказ. А с чем наши бойцы должны родину защищать? Пойдемте, пусть Лаврентий Павлович примет меры.

Мы вернулись в приемную, я попросил секретаря доложить. Тот снял трубку, сказал, что я вернулся, не один.