Выбор на рассвете

Ага, уже подействовало. В голове словно ледяные потоки горной реки промчались. Вымыло весь промозглый туман и ватную хмарь, головную боль. Мысли сделались резкими чистотой и ясными смыслом. А разум выкристаллизировался и стал отстраненно-холодным. Тело налилось бешенной энергией, а мышцы силой. Захотелось действовать — куда-то бежать, что-то решать, двигаться. Все болезненные ощущения растаяли как грязный весенний снег под жаркими лучами солнца.

Впрочем, это продолжалось недолго. Настроение, вначале достигшее градуса пиковой эйфории, выровнялось до ровно бодрого. Все, я в норме и форме.

Самое замечательное в 'Слезах пламени', помимо всех вышеперечисленных эффектов, это то, что нет никакого привыкания к ним. И нет никакой расплаты за их применение в виде упадка сил, полового бессилия и беспробудного сна. Чуть мене суток длится их воздействие на принимающего, но какое это воздействие! Парализованного ставит на ноги в буквальном смысле, а ракового больного с четвертой стадией метастаз заставляет забыть на этот период о морфии и прочих обезболивающих. Панацея от всех болезней.

Вот только творятся 'слезы' из людских слез. Не буду подробно описывать процесс их производства, блевать потянет, но 'запретным' там не просто несет, на 'запретном' вся рецептура 'Слез' построена. Вот именно за это в качестве наказания и назначена каторга с конфискацией. Приобретаешь и употребляешь? Значит поддерживаешь 'производителя' и косвенно участвуешь в запретном. Следовательно, мера наказания равнозначна и правомерна.

И я с этим полностью согласен, это из того, что находиться за гранью человечности. Но... Но у меня форс-мажор, да и нарушил я законов, уложений, правил и прочего уже столько и преступил этих граней столько, что грехом больше, грехом меньше — для меня ничего не измениться. Я даже могу не носить антиковидную маску в общественных местах и спокойно жить без QR-коди ПРЦ-теста, ибо иммуннен до конца дней своих. Мою кровь граммами безнадежным больным раздавать надо, как божественную панацею, как эти самые 'слезы'.

Гм-м, вновь меня несколько 'занесло' ... Есть все же небольшой недостаток у 'Слез', есть. Или это индивидуальная реакция.

Я качнулся с носка на пятку, оправил форму, заправил складки кителя под ремень. Поправил ремни портупеи, кобуры, берет, застегнул воротник-стойку. Закурил и обвел вглядывающимся во все и во всех пристальным взглядом наш временный лагерь.

Блеклые на утреннем свету огни пары костров, разномастные подобия палаток. Невысокие штабеля ненужного, но целого и накрытые чем нашли накрыть. Кучки нужного, но его мало и не все комплектное. Запахи. Разные. Много запахов. Приготовляемой пищи, не тщательно вымытых тел, оружейной смазки, гари, кислого от влаги металла. Человеческих испражнений. Но чего-то не хватает. Уже привычного, не так мерзкого, как вначале. Добро, это мы для себя отметим.

Люди. Наши люди. Иные люди. Все они мои люди.

Вроде бы все на месте. Кто-то еще спит, кто-то просто лежит с бездумно открытыми глазами. Кто-то ест, кто-то поел и сидит рядом. Просто сидит. Шьет. Пошел за водой. Правильно пошел, в сопровождении.

Члены временного совета уже все на ногах. Суетятся, что-то перекладываю-откладывают. Коротко переговариваются, что-то обсуждают. Привлекая себе в помощь свободные руки, занимаются усушкой-утруской-подготовкой вещей, отобранных для взятия с собой — завтра на рассвете мы выдвигаемся. Все, это уже решено. Мной решено.

Дети.

Дети, как и все дети, неугомонны. Носятся, шумят, играют в какую-то догонялку-убегалку. А, нет, это у них что-то вроде 'Гиперборейские витязи против орденских рыцарей'.

В руках у них негодное к употреблению ручное оружие и ножны от артиллерийских бебутов пулеметных команд с оружейных ярусов. Самих клинков уцелело немного. Одни отстреливаются, а другие с боевыми кличами и просто громкими воплями штурмуют палатку из кусков брезента. Вряд ли я ошибусь, если предположу, что это взятие крепости 'Баязет коллосаль' из времен Войн Лесных Ратей.

А вон там мои близняшки-солнышки. Они изображают из себя Лесных Чаровниц — лечат всех подряд исцеляющими чарами, величаво взмахивая руками и Орун-посохами. Ну это им так кажется, что величаво. На самом деле юные девы машут руками заполошно, хаотично и с восторженным привизгиванием. Еловые веточки, что изображают Орун-посохи, режут воздух на мелкие ломтики с разбойничьим присвистом. Глазенки у девчушек горят, щечки раскраснелись. Я рад за них. Лишь бы в роль не вошли и не вообразили себя на самом деле Лесными Чаровницами. Не хотелось бы, слишком плохо те кончили. И это не легенда, про всех исцеляющих волшебниц, это исторический факт.

Были такие сумасшедшие девы-дивы, что явились неведомо откуда и лечили, и исцеляли всех подряд прямо на полях сражений, не принимая ничью сторону. Безвозмездно.

Нет, я не шучу, именно так все и обстояло в те стародавние времена — заявлялось на поле брани энное количество сиих дам, и заняв господствующую высоту, они начинали лечить всех подряд. Вплоть до людоедов-кортцов, проклятых идолопоклонников, с верой мерзкой и кровавой, что реально жрали сырыми младенцев во время своих треб. Всех лечили, никто от них не уходил неисцелённым. Особенно флагеланаты-самоистязатели на них обижались. Они, значит, нахлещут себя плетями до потери сознания и теряют его, весьма довольные и с чувством выполненного долга. А очнувшись, обнаруживают себя вылеченными Лесными Чаровницами. И что? Опять себя хлестать? А дамочки не уходят, стоят рядом в ожидании и нетерпеливо ножками притоптывают и Орун-посохами помахивают. И вот как в такой ситуации им обеты исполнять? Да и не самоистязание это получается, а какая-то профанация.

С Лесными Чаровницами и разговаривали и уговаривали. Подкупали, пытались связать договорами, обязательствами. Предлагали защиту и покровительство. Ничего не помогало, ничего не менялось. Мол, так велел им их бог Орун и все, вот весь их ответ на все просьбы, уговоры, предложения. Ну а так как никто из властвующих терпеть не может неподконтрольное ему, то Чаровниц вскоре вырезали. Не всех и не сразу, но много и одномоментно. Те, кто выжили и на время скрылись, сразу поумнели и стали нормальными — стали брать плату, прислонились к сильному, ударились в интриги. Ну и как все и всегда постепенно стерлись, поблекли, став пресными и скучными Орденом Чародейских Дев. Так себе орден, малозначимый в нынешние времена. Впрочем, я отклонился далеко и в сторону.

-Фофан Силович, доклад, пожалуйста.

-Исчез гимназист Ветров Андрей, ваше сиятельство. В ночь ушел, куда пошел никому не сказал. Посредине ночи хватился его сосед, тот, что Платон, а его и нет.

-Почему меня не разбудили?

Напряженное молчание было мне ответом. Я бросил короткий взгляд на своего денщика-ординарца, повернулся к нему всем корпусом. Разделяя фразу на отдельные слова вновь повторил свой вопрос:

-Почему. Не. Разбудили. Меня?

-Не было вас в постели, ваше сиятельство. До раннего утра, до рассвета вас не было. А потом вас не было и вдруг вы стали, ваше сиятельство.

Я чуть помолчал, укладывая, анализируя и пытаясь переварить столь неожиданную информацию:

-То есть меня не было на месте до рассвета?

-Да, ваше сиятельство, точно так — не было вас. Господа Селезнев и Людвиг Карлович меня разбудили, мы весь лагерь обошли — нет вас нигде, ваше сиятельство. И чудища вашего тоже не было.

-А Первый где был? С иными людьми?

-Да, ваше сиятельство! Как вы вечером его поставили, так он и стоит там и не шелохнется.

Действительно, Первый ощущался мной на своем месте. Второй вот он, рядом замер. Так, значит я где-то был, раз тут меня не было. Ходил куда-то. В ночь. Я наклонил голову, осмотрел свои штурм-ботинки. Ни пылинки. То есть пыль есть, но это за ночь легла. Нет на подошвах ни комочков земли, ни иголок. Не зацепились за зубчатую окантовку подошв желтые травинки. Очень интересно или как говорила кэролловская Алиса: 'Все чудесатее и чудесатее'.

Я достал из кобуры 'Ярило', выщелкнул обойму — все двенадцать 'поросенков' 'желтели' на месте, лоснясь округлыми бочками. Да, я нашел и обоймы, и патроны россыпью к 'Ярило'. Понюхал срез ствола — запаха сгоревшего пороха нет. Значит, не стрелял я никого ночью. Тогда, где я был? То, что меня обманывают или 'разводят', я даже мысли не допускал. Кстати, запах... Точно, запах! В этой палитре не хватает одного нехорошего запаха!

-Фельдфебель! За мной!

Я стремительно, но в меру, зашагал к логу, где мы сложили тела погибших. Шел резво, но не спеша, чуть ли не чеканя шаг, не забывая о поговорке про бегущего генерала.

Дошел. Встал. Прошел еще пару шагов вперед. Закурил, докурил до самого фильтра. Бросил, вдавил каблуком окурок во влажную землю. Тел не было. Была лишь примятая трава и неясный контур прямоугольника.

Так, их не утащило лесное хищное зверье — я вообще за это время ни одного четырехногого мохнатого рядом с нами не замечал.

Не мелькали среди веток нагловатые белки, не трещали местные сороки, не ухали совы и филины, не выкатывался колючим комком подслеповатый еж. И уж не выползал. Но должны же здесь быть ужи и ежи, пусть в крапинку и с рогами? Но нет никого, как будто весь лес вымер и все в нем умерло в момент нашего появления. Что тоже странно весьма.

Ладно, что все же случилось с телами? Я сделал вперед еще несколько коротких шагов, стараясь на заступать за воображаемую границу.

Тела, и это без сомнений, не унесли на руках. Их не увезли на телегах, на машинах, на танках, да мать их, на дирижаблях ипаных! Не сожгли, не растворили в кислоте. Тел просто не было. И следов никаких тоже не было. Хотя...

Еще несколько метров вперед. Встал, наклонил голову вниз, влево-вправо. Присел на корточки, мысленно подозвал к себе Второго. Так же просто мысленно пожелав, заставил поставить рядом с обнаруженным следом его ступню? Лапу? Конечность? Ай, да хрен с этими определениями! Его опорную конечность рядом с найденным мной следом. Затем отогнал Второго, вгляделся в глубокий отпечаток на земле. Сука, один в один! Был тут Второй. Но если он был, и он наследил, то где мои следы? А вот их как раз и нет.

У моих ботинок на подошве короткие квадратные, чуть заостренные шипы и откидная зубчатая 'коронка' на каблуке. Отпечатки от штурм-ботинок на любой поверхности остаются столь заметные, что их ни с чем не спутаешь и не пропустишь взглядом. Но их нет, а это значит, что не было тут и меня. Но тут был Второй. Был без меня, а это невозможно. Вот просто-напросто невозможно, нереализуемо, не осуществимо никак — Нити не отпустят, вернут в одно мгновение на место дерзкого побегушника. Да и нет у Второго ни свободы воли, ни желаний нет. И чувства голода тоже нет. Голода?

-Пасть открой, животное.

Монстр послушно и широко распахнул свою 'камнедробилку', густо усеянную частоколом острых крепких клыков. Одни клыки и резцы, нет ничего из жевательного набора. Только рвать и резать. Ну и что мы ночью рвали и резали? В одну морду, без Хозяина и его разрешения?

Но в пасти Второго было абсолютно пусто. Ни застрявшего волокна мяса, ни запаха. Ничего. Пустота, такая же, как и в его залитых чернотой глазах и пустом черепе. Пустота в пустоте.

Я обошел застывшего каменным изваянием с распахнутой пастью Второго по кругу, вернулся к начальной точке. Щелчком выбил сигарету из пачки, вновь и опять досмолил ее до фильтра.

Предположений нет, версий нет, догадок и озарений нет, умных мыслей тоже нет. Х*й его знает, что тут было и что мне делать. И ни разу не извиняюсь за свой 'французский', нет других слов кроме матерных. И делать мне тут нечего. Скупо бросил в воздух:

-Уходим.

Пока возвращались в лагерь все думал — сейчас выдвигаться или же по плану, с завтрашнего утра? У меня есть тысячи аргументов 'за' и сотни тысяч 'против'. Но нет правильного выбора. Что мы остаемся на месте и рискуем так же исчезнуть неведомым образом, как и трупы погибших, что срываемся в путь и, возможно, идем в пасть тому, что съело в логу всех. Или не съело. Дефрагментировало дезинтегрировав. Не знаю я, короче, что тут произошло. И у меня нет в кармане поисковой бригады вкупе с исследовательской лабораторией и парочкой сумасшедших ученых. Тех, что мне все объяснят и разъяснят разжевав. Ага, 'Работа на двадцать минут — начал, закончил!'. То есть не совсем так, но вы поняли.

-Силович, собирай членов совета.

А что? Не всегда же мне все решать одному? Пусть принимает решение коллектив. Немного дико для меня, но тут сама ситуация дикая и ненормальная. Еб

* * *

ая ситуация, прямо вам скажу.

Сумбурное совещание, изредка прерываемое короткими истериками, парой обмороков, вскидыванием и вздыбливанием в театральных позах некоторых членов совета, длилось часа два или три. Выдвигались разнообразные фантастические гипотезы, озвучивались сумасшедшие идеи, выговаривался уверенно и с апломбом невероятный бред. Я не засекал время, да и вообще отделывался короткими невнятными фразами и многозначительными междометиями, изредка направляя обсуждение в конструктивное русло, когда некоторых господ и даже дам совсем уж заносило.

Пил, гм-м, скорее медленно цедил из большой чашки кофе. Слушал, смотрел, думал. Иногда кивал, подтверждая свое согласие. Более часто отрицательно мотал головой.

Часто курил, благо ни рак легких ни прочие болезни курильщика мне не страшны, и обводил всматривающимся взглядом присутствующих на совещании. Холодно и бесстрастно сталкивался с пугливыми, подозрительными, задумчивыми и оценивающими ответными взглядами. Колол своим взглядом в ответ и иногда прищуривался, словно прицеливался. Это работало — взгляды виляли, потупливались, прятались и избегали открытости. Вслух, где я был ночью, так никто спросить и не решился. И пропавшего гимназиста никто не вспоминал и упоминал, вообще. Ну пропал человек с концами, ну и что такого? Бывает.

Складывалось такое впечатление, что все дружны в мнении, что если мне вдруг восхотелось, то я имел полное право этого вьюношу ночью сожрать, закопать, утопить, скормить своим зверушкам. Или еще как-то с ним поступить, вплоть до бесчеловечных надругательств и разных извращений.

И еще страх. Неизменно из глаз окружавших меня людей выглядывал страх. Сочился тщательно скрываемыми каплями, плескался бурной волной, стоял нескрываемой стеной, мелькал мелкими тусклыми искрами, туманился на дне глазных яблок.

М-да. Я так-то в курсе, что меня иногда пугаются мужчины, женщины, юноши, девушки и плохо ведущие себя капризные дети, но что бы вот так... Откровенно, совсем не скрывая? Первый раз такое.

Впрочем, мне на это, как и обычно, плевать, но признаюсь честно — все же несколько неприятно. Я о них забочусь, холю и лелею, можно и так сказать, а они меня боятся, как вдруг обретшие разум овцы чабана с ножом. Но вернемся к обсуждению нашей судьбы и действий по ее облегчению.

Если все пенное и наносное вырезать и выкинуть, то, когда время стало приближаться к обеду, всем стало четко ясно, что выходить мы будем однозначно утром следующего дня. На рассвете. А собираться начнем ночью. Это мое предложение, безоговорочно и единогласно принятое членами совета. И это рациональное предложение. Ночью все равно никто толком спать не будет — люди слишком напуганы. Так что потратим время не на маетную бессонницу, а на общественную пользу.