— То есть это что же получается. Сотни и тысячи поколений темную магию использовали, сотни и тысячи поколений гнали наш мир к гибели, наши предки сделали все, чтобы в мире было без темной магии не выжить, создали такое общество, в котором нормально жить только темным, а виноваты мы?!

Порой мне становилось интересно, как темные справляются с тем чувством вины, что идет рука об руку вместе с принятием темной инициации. Знаете, все эти "мы — маленькие камешки в башне, в башне врага". Они ее отрицают — или не чувствуют?

— То есть не вы стали темным, а вас таким сделало общество? — уточнил я. — Нож к горлу приставляло. И каким же образом общество сформировало, скажем, темного мага Миля?

— Не копайтесь в мелочах, — с досадой велел высший, вновь запрокидывая голову. — Это возможная погрешность. Некоторые люди природно сволочи.

Один из техников отодвинул кресло, приглашая меня сесть, и застыл рядом, готовый помочь, если я запутаюсь в двух кнопках. Нэттэйдж остановился за спиной; его эмпатическое поле все еще рябило, словно не в силах успокоиться:

— Темные, светлые — что за пустой вздор. Будьте как все. Хватит пытаться выделиться. Светлая идеология в реальном мире нежизнеспособна...

Я поднял наушники и не стал оглядываться. Некоторые ищут во Тьме свободу, но реальной свободы вне отведенного загона и масок во Тьме нет ни капли.

— Не в укор вам, Нэттэйдж. Но даже темный магистр Шеннейр позволяет светлым оставаться светлыми.

— Я скажу вам своей свободной волей, Тсо Кэрэа Рейни, один раз, — после короткого молчания сказал он. — Таким людям, как Шеннейр, очень выгодны такие люди, как светлые. Он выдаст вам разноцветные клейма, и вы будете очень рады — хотя бы этой милости.

Экран включился.

Убежища отзывались одно за другим. Спокойные лица, люди, заранее согласные со всем, что я скажу или могу сказать. Переговоры? Они были недостойны вас слышать, светлый магистр, они были недостойны вас даже видеть! Война? Все в прядке, наш магистр. Мы готовы сражаться за Аринди. Если посмотреть правде в глаза, я приволок психически нездоровых людей в страну, где вот-вот начнется бойня.

Уже. Уже началась. Убежище Астры не отвечало; но это не удивительно, Астра находилась на западе, в самой зоне помех. И на острие удара. Потому что наши добрые соседи из Ньен подсказали, еще как подсказали, что Астра открывает дорогу на столицу Полынь, а оттуда — куда угодно.

— Если северные возьмут Астру...

— Светлый магистр, — Гвендолин протянула руку, словно собираясь положить ее мне на плечо, но вместо этого постучала по спинке кресла. — Они не возьмут Астру.

Потому что Шеннейр завалит границу трупами. Если повезет, то чужими. Но Северные не дураки и давно должны были вызвать подмогу. Они, быть может, затем так долго под границами и стояли — стягивали силы, проводили на своем севере и присоединенных территориях мобилизацию.

Когда убежище Астры наконец ответило, я выдохнул. Гравировка на экранах добавляла помех, но именно эти крошечные щербинки и ловили изображение, мутное и плохо различимое. Именно потому я даже не сразу разобрал, что здесь не так.

— Кайя выполняет ваше задание, — не прервав сухой доклад ни на миг, только в конце добавил совершенно не тот светлый, которого я ожидал увидеть.

— Позови его сюда, — я подождал, дожидаясь реакции, и с нехорошим предчувствием повысил голос: — Кайя в убежище?

— Нет.

— Я не приказывал ему покидать убежище!

На пустом лице проявилось непонимание. Кажется, маг не мог взять в толк, в чем его вина и отчего магистр так расстроен:

— Все, что мы делаем, мы выполняем по вашему слову.

Я сдвинул руку вне экранного обзора и стиснул кулак, и раздельно повторил:

— Где Кайя?

— Там, где он должен быть.

На серую пелену помех я посмотрел как на личного врага. Потрясающе. Теперь мне известно, что это за невыносимое ощущение — когда твой подчиненный мнит себя самым умным. Я уже был готов требовать ответа с темных, упустивших вверенного светлого — они ценный груз также охраняют, преступников также конвоируют? — но зацепился взглядом за переговорный браслет. Пересекшая его трещина не внушала ни малейшего оптимизма, но мерцающий символ соединения сообщал, что сигнал идет.

Знаку установившейся связи я не поверил, слушая бесполезный оглушительный треск, пока через чудовищные помехи не пробился слабый голос.

Больше всего мне хотелось заорать, что за хрень тут происходит и зачем. Но это было бессмысленно: если Кайя сделал то, что сделал, он объяснит сам, но вряд ли вернется обратно.

— Убежище Ива, — быстро произнес Кайя. Его голос звучал живее, чем за все время с нашей встречи. — Пять тысяч четыреста пять человек. Здесь почти нет охраны. Мы слышим взрывы.

— Переговоры провалились. Коалиция напала, — я быстро скосил глаза на карту и мысленно выругался. Маленький город Ива торчал прямо у границы. Им всего чуть не хватило, чтобы не попасть в зону поражения.

— Я знаю. Они ломают двери убежища. Мы готовы сопротивляться до последней капли крови. Если вы прикажете.

Скрежет в наушнике перешел в грохот, почти перекрывший последние слова. Я глубоко вздохнул и сказал:

— Сдавайтесь.

— Сда... — в ровном голосе появилась запинка. И, наконец-то — эмоции.

— Сложите оружие. Они садят проклятиями массового поражения по жилым землям. Приветствуйте как освободителей от тирании Ужасной Тьмы. Плачьте и рассказывайте, как вы им рады. Наплетите что-нибудь, Кайя, вы же светлый. Они вырежут всех при намеке на сопротивление. Сохраните людей. Мы вас освободим, но нам нужно, чтобы было, кого освобождать. Я приказываю...

Связь прервалась.

Я еще пытался менять настройки, вслушиваясь в однообразный шум, а потом снял наушники.

— А вы у нас, оказывается, предатель и пораженец, — чуть ли не пропел Нэттэйдж. — Вот в Ньен вас бы поставили у стеночки...

— Предательство — это гробить гражданских впустую. А это называется "военная хитрость", — я резко встал, вслушиваясь в их эмоции и, не до конца веря сам себе, спросил: — Почему вы...

Жители Ивы могли героически сопротивляться. До последней капли крови. Где-то полчаса. Что могут против обученных бойцов мирные граждане, которые в жизни оружие не держали — умереть? Зачем нам мертвые мирные граждане? Северные зачистят убежище и без напряга пойдут дальше. Для заложников хотя бы есть шанс. Но до чего же отвратное чувство — постоянно не улавливать общей картины.

— Шеннейр.

— ...почему Шеннейр бросил город? Где наши отряды?!

Темные маги переглянулись; а потом Гвендолин плавно повела длинными рукавами, заговорив мягко, словно с ребенком:

— Война идет на нашей территории. Мы не можем бить неконвенционным оружием по нашей территории. Мы не успеваем закрыть всю границу. Нас мало. Мы не можем класть ценные жизни впустую, прикрывая крошечный город, когда под ударом третья столица Астра.

"Сколько человек на Побережье, а сколько на Островах?.."

— Светлый магистр. Вам не стоит об этом беспокоиться. Ваш светлый, Кайя — насколько я читала его личное дело — ему сидеть в плену не привыкать.

Усталость нахлынула внезапно. Высшие стояли напротив, объединенные даже большим, чем внутренней общностью. И, даже когда я стоял, мне приходилось смотреть на них снизу вверх.

— Так значит, ваш новый подручный нарушает ваши приказы. Действует без вашего позволения, — глаза Нэттэйджа маслянисто блестели. Я обошел его по кругу, пробираясь к выходу; высший поворачивался вслед за мной: — Я слышал, что от наказаний в светлой гильдии люди испытывают страшные мучения. Можно посмотреть?

Я захлопнул дверь.

Тени следовали за мной по пятам; их голодные глаза смотрели из дверных проемов, из черных коридоров. Они молчали, они всегда молчали, но я слышал, как длинные когти царапают стены.

"Нет ни малейшей доблести в том, чтобы вылавливать из воды раздувшиеся тела утонувших во время урагана".

"Нет ни малейшего интереса в том, чтобы разбирать завалы и хоронить обугленные кости".

"Люди неблагодарны, и нет ничего веселого в том, чтобы их спасать".

"Вот поэтому темного магистра Шеннейра не было на Маро Раэту".

Я зажмурился и сдавил виски. Прошлое не имеет значения, как и темный магистр Шеннейр. Я светлый, и у меня свой долг и своя ответственность.

Я знал, что никаких таблеток в моих покоях нет, но все равно перерыл комнаты во второй раз. Вещи, как назло, валились из рук. Мне бы очень пригодился блокиратор. Мне бы сразу стало лучше. К кому мне обратиться? Лоэрин в изолированном блоке, Миль...

Миль был на минус третьем уровне, и я чуял это, как будто в голове вращалась стрелка компаса. На минус третьем уровне располагались мастерские архитекторов печатей, но вряд ли кто-то из них протестовал, чтобы Миль пришел и занял любую.

Посреди пустого зала стояла деревянная рама с натянутыми на нее нитями. Мастер проклятий ходил вокруг и поправлял узор.

— Чего вам надобно, магистр? — спросил он, не отвлекаясь от дела. Я приблизился, стараясь не наступать на разбросанные по полу клубки.

— Есть ли у вас подходящее зелье... — заклинатель даже не стал отвлекаться от своего занятия, и я без околичностей сказал: — Блокиратор. Мне он нужен.

— А мне нет.

— Тогда отдайте. Вы выдали мне первую дозу, когда я только прибыл в Аринди...

— Не продолжайте. Шеннейр выгреб все подчистую, теперь он ваш лучший друг. И учтите, Рейни, я достал это из запасов Мэвера, и все таблетки давно просрочены.

Ответы неприятно походили на увертки, но Шеннейр в самом деле мог так поступить. Я попробовал зайти с другой стороны:

— А если смешать препараты...

Если создать достаточно взрывную смесь, то она может перебить эту тоску. Делал же Миль для меня снотворное, когда оно еще действовало...

— В основе блокиратора и стимуляторов — одно активное вещество. Именно оно воздействует на мозг, именно на него подсаживаются. Только в блокираторе концентрация его выше в сотни раз, так что мозгу приходится блокировать эмпатию, чтобы не перегореть... У меня есть десятипроцентный раствор, но вам я его не дам.

Удовольствие, прозвучавшее в отказе, было совершенно неподобающим. Я вцепился пальцами в плечи, не в состоянии понять, холодно в комнате или жарко; заклинатель сощурился, вглядываясь в тусклом свете, и с радостным изумлением воскликнул:

— Светлый магистр, у вас что, ломка?

Я поморщился. Такой итог был предсказуем, и блокиратор действует на мозг слишком хорошо и быстро, чтобы обойтись без последствий, но это вовсе не ломка. Я немного чаще пользовался всеми этими нейропрепаратами, чем нужно, но если получить еще немного следующего, мне сразу станет легче...

— Светлый магистр! Куда катится мир? А ваша гильдия-то знает, что вы без химии уже не обходитесь?

— Вам ли упрекать?

— Я на роль светоча всей Аринди не претендую, — Миль взял следующий клубок и напоказ отвернулся, привязывая кончик нити к вбитому в раму штырю. Я обошел мага по кругу, стараясь оказаться лицом к лицу, несмотря на попытки увернуться, и напомнил:

— Я ваш магистр, Миль.

Он возвел глаза к потолку:

— Мой магистр желает разрушить себя. Как мне поступить: потворствовать ему или противостоять, рискуя обрушить на себя его гнев? Я рискну, но не допущу, чтобы он нанес вред своему драгоценному здоровью, — Миль крутанул рамку вокруг своей оси, оценивая работу, и шагнул ко мне, с удовольствием выдохнув прямо в лицо: — Рейни, вы же тоже любите благодетельствовать людей без спроса.

Я попятился, отступая от каждого его шага — Миль надвигался неумолимо — и безнадежно прошептал:

— Мне плохо.

Монстр, когтями рвущий голову изнутри, не оставлял мыслей.

— Какая мне разница? — изумился темный. — Медблок дальше по коридору.

— Миль!

— Сейчас вы будете умолять, а потом вы будете жалеть. Не благодарите, Рейни, — он буквально вытолкнул меня в коридор, и дверь захлопнулась прямо перед носом, слившись со стеной. Я врезал по ней кулаком, проклиная волшебный замок, и сполз на пол, сжимая голову руками.

Унизительно. И я готов выпрашивать милости у темных?

На бесконечно ясное мгновение я понял, что готов. Хоть в ногах и у них валяться, только бы... и сжал голову еще сильнее.

Со мной не обращаются как со светлым магистром, потому что я не веду себя как светлый магистр. Светлый магистр должен быть стойким. Светлый магистр должен быть идеален. Светлый магистр должен...

Дойти наконец до нормальных медиков, потому что что-то со мной явно не в порядке?

Это все уже было. Но в итоге я остался один на один с Вихрем, а Вихрь умолять было бесполезно, и потому я, следуя всем заветам темного магистра Шеннейра, преодолел это. И все закончилось хорошо. У светлого магистра все всегда заканчивается хорошо.

И вот до чего я докатился теперь. Неужели я и вправду решил, что для меня все закончилось? Что я просто выкину из головы весь замысел и обойдусь без жертв? Раз страна, что когда-то была моим домом, приняла меня обратно, раз люди, которые были моими врагами, меня не трогают — на остальное можно закрыть глаза. Я слишком сильно мечтал об этом... Все, что происходит — справедливое наказание за мое слабоволие.

Светлые магистры не сидят под дверью мастерской темного мага, отказавшегося в очередной раз выдать таблетки, убивающие мозг. Некоторое время я разглядывал противоположную стену; в стене не было совершенно ничего интересного. Потом встал.

— Матиас, — бесшумное появление отразил только отблеск эмпатического поля. Зашелестели страницы блокнота, и я вслепую бросил в черноту: — Для начала обеспечь мне встречу с Лоэрином. Я обещал ему покровительство, и меня очень волнует его состояние. И обеспечь мне встречу с Норманом.

Где-то далеко огромное колесо, уже успевшее заржаветь от бездействия, со скрежетом сдвинулось на одно деление, вновь начиная отсчет.

Тени одобрительно улыбались. Я всегда знал, что должен делать.

* * *

...Солнце заполняет весь мир: солнце на воде, на мостовой, на пристани и в лодках, солнце в людях. Я на Побережье впервые, только на этот летний сезон, но кажется — много лет. В светлой гильдии — без малого год...

"Сегодня в два часа пополудни Северная коалиция без предупреждения напала на Аринди".

Экстренное сообщение для Побережья записывали и передавали на городские площади невероятно сложные печати-линзы. Жаль, что по всей стране так сделать не получалось, и там от имени гильдии говорили мои представители. Светлые — повторяли слово в слово.

...Я закрываю глаза и слушаю эмоции — и тону в лучах солнца. Если люди счастливы, то мы счастливы. В этом наша главная роль — делать мир лучше. Бесконечное, беззаботное лето. Оно не повторится.

Я словно плыл в вязком киселе; и слова, только вылетая из рта, превращались в такой же кисель, и говорить было физически трудно. Венец Та-Рэнэри будто стал вдвое тяжелее, пригибая к земле. Мы будем защищаться. Мы защитим нашу страну. Мы не простим нападения. Мы правы — а что еще можно сказать?