Те воины, кто остался верен клятве и долгу встали на защиту своего господина и отчаянно защищались с ним до конца. Те, кто был не так стоек, под громкие крики: — Казаки! Казаки! — бежали прочь, сея по всему воеводству страх и панику о новом Наливайко, пришедшего отомстить за смерть своих товарищей.
Озлобленные стойким сопротивлением Михаила Вишневецкого и его людей, которое дорого обошлось, казаки нещадно расправились с черкасским старостой и его слугами. Сам князь, несмотря на строгий приказ атамана взять его в плен живым, пал сраженный метким выстрелом сотника Мартыном Небабой. Уж слишком много порубил он казаков из его сотни, а татарина, что умел ловко бросать петлю аркана на человека, а затем валить его с ног, возле Небабы не было.
Тех немногих, кого запорожцам удалось захватить в плен, следующим утром казаки предали мучительной казни — посадили на кол.
Когда к Лубнам подошли казацкие обозы с дьяком Бутурлиным, царский посланник пришел в ужас от открывшейся перед ним картины разгрома и разорения княжеского замка. В гневе он стал упрекать Сагайдачного в излишней жестокости его воинов, на что атаман притворно воскликнул.
— Что же ты приехал так поздно, дорогой посол? Был бы ты вчера с нами, наверняка вместе с тобой мы бы смогли спасти кого-то из погибших, а теперь всё! Мертвых не воскресить!
И вновь, дьяк был вынужден стерпеть хитрый выверт атамана. Единственное доброе, что удалось ему сделать — это забрать у казаков жену князя Вишневецкого Раину Могилянку. Избитая и истерзанная молодая княгиня под усиленной охраной стрельцов, была срочно отправлена в ставку воеводы Шереметева от греха подальше.
— Знатно справили поминки по Северину! Будут знать паны, как полякам помогать против нашего брата! — говорили казаки, покидая разоренные Лубны, а людская молва уже летела впереди них подобно молнии, приумножая в разы тот урон, что нанесли они резиденции князя. Разлетаясь по всем уголкам Переяславского воеводства, она намертво парализовала волю иных магнатов к сопротивлению казакам, и тем самым развязывая руки черни, что рядами и колоннами стала стекаться под знамена Сагайдачного.
Часть панов заперлась в своих владениях, в надежде, что черные невзгоды минуют крыши их домов. Другие, взяв все самое необходимое, бежали либо в Переяславль, либо за Днепр в надежде найти защиту у польского короля.
По этой причине, казаки Сагайдачного не встретив серьезного сопротивления, прошли по всему воеводству и оказались у стен Переяславля. Каково было их удивление, когда вместо ощетинившихся стен города, они увидели широко распахнутые ворота и мирную делегацию, идущую к ним навстречу.
Как шли переговоры — неизвестно, но ухватив за хвост птицу удачи, Сагайдачный мигом выщипал все её перья. Как православный христианин, атаман заверил горожан, что никто из них не пострадает от казаков, вставших на защиту православной веры. Что касается католиков, армян и жидов, то атаман готов их не трогать в обмен за выкуп в десять тысяч флоринов.
Столь скромная сумма с города была удачной импровизацией пана атамана, которая хорошо легла в его общий замысел. Получив деньги, Сагайдачный к великой радости переяславцев переправился на правый берег Днепра и на всех рысях двинулся к Киеву, где повторилась та же история.
Наступая на Переяславль, а затем на Киев, атаман запорожцев прекрасно знал, что оба эти города не готовы к оборонительным действиям. Кирпичные стены крепостей давно требовали капитального ремонта, а наличие у казаков пушек, захваченных ими у князя Вишневецкого, делало положение горожан откровенно безнадежным. Киевляне, конечно, могли оказать Сагайдачному сопротивление, но исход его был предрешен, а озлобление казаков привело бы к новым жертвам со стороны мирного населения.
Поэтому, беря пример со своих южных соседей, Киев встретил казаков широко раскрытыми воротами, крестным ходом под громогласный перезвон колоколов Лавры и городских церквей. Многие горожане приветствовали атамана Сагайдачного громкими криками как защитника православной веры в коронных землях. Сделано это было с той целью, чтобы удержать лихих казаков от разграбления главного города воеводства. Атаман прекрасно понял хитрую игру киевлян и подыграв им в одном месте, взял с процентами в другом.
Сагайдачный милостиво согласился на просьбу митрополита не вводить казаков в город, взяв с Киева отступного всего в две тысячи золотых монет. Но одновременно с этим, он потребовал себе гетманской булавы, на что городские власти покорно согласились.
Булава, так булава. Черт с ней. Подавитесь, лишь бы только остался цел и невредим город и его горожане, лишь бы "освободители" не распускали свои жадные к чужому имуществу руки и не брали мирных граждан в полон. Митрополит и киевский воевода за двое суток сумели достать гетмановскую булаву и на главной площади города, под громкие крики людей, вручили её Сагайдачному вместе с универсалом и бунчуком.
Казалось, все должны быть довольны, включая Василия Матвеевича Бутурлина, но у предводителя казаков были свои планы. Ровно через сутки, дав возможность казачьему войску хорошо отпраздновать его новый статус, новоявленный казацкий гетман явил городу и миру свой манифест. В нем он провозглашал себя защитником всех православных христиан по обе стороны Днепра от притеснения поляков и иезуитов. Против них объявлялась война до победного конца, для чего требовались люди и деньги.
С первым проблем не возникло. Сразу после разгрома Лубн к Сагайдачному стали примыкать крестьяне и разночинный воинственный люд. Исполнение второго пункта могло немного подождать, тем более, что свою казну, гетман собирался пополнить за счет богатых городов Волыни и Подолии, а также многочисленных панских поместий. Там было с кого взять деньги, перед тем как отпустить душу на покаяние.
Что касается границ покровительства гетмана Сагайдачного, то пока он скромно обозначил Переяславским и Киевским воеводством, а также скромно упомянув Брацлавское и Волынское.
Когда кошевой писарь зачитал манифест, гетман внимательнейшим образом смотрел, как на него отреагирует дьяк Бутурлин. Сагайдачный ожидал, что тот по своему обычаю станет ругаться и ему выговаривать, но тот к удивлению казака молчал. По виду Бутурлина было видно, что он недоволен подобной самодеятельностью предводителя казаков, но дьяк не стал прилюдно закатывать ему скандалов. Бутурлин ограничился лишь тем, что все подробно отписал царю и потребовал новых инструкций в связи с вновь создавшимся положением.
Тем временем Варшава была охвачена легкой паникой. Рокош и новое восстание казаков в коронных землях серьезно осложняло положение польского государства и в первую очередь в Ливонии, где было перемирие, а не мир. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что шведский король наверняка попытается воспользоваться столь удачно выпавшим ему шансом. Пока, августейший брат Сигизмунда ещё не начал никаких активных действий в Ливонии, но они могли начаться в любой момент и королю, следовало спешить с принятием решений.
К огромному несчастью для монарха, три самых деятельных человека, из разномастной когорты польских воителей способных подавить выступления казаков, по тем или иным причинам не могли послужить своему королю. Стефан Потоцкий, один из самых могучих польских магнатов прочно застрял в Молдавии, где посаженному им на трон господаря Константину Могиле была нужна его помощь. Самуил Корецкий был занят борьбой с рокошем. Благодаря энергичным действиям в этом крайне важном для короля деле наметился перелом и бросить его на борьбу с Сагайдачным, означало потерять все, что было достигнуто ранее, с кровью и потом. Третьим воеводой был Михаил Вишневецкий, чья смерть оказалось невосполнимой утратой в королевском пасьянсе.
В сложившихся условиях единственным выходом для Сигизмунда создание ополчения, посполитое рушение, которое создавалось руками крупных землевладельцев. Ранее оно, как правило, создавалось для отражения набегов татар, теперь предстояло бороться с казаками, собравшихся предать огню и мечу села и поместья польских магнатов.
Когда "жареный петух" нового Наливайко стал больно клевать по обеим сторона Днепра, ясновельможные паны Киевщины и Волыни разом позабыли о своих недовольствах к королю и за короткий срок собрали ополчение. Общая его численность равнялась девяти тысяч воинов и пятнадцати тысяч панской челяди, так называемых посполитных казаков.
Местом сбора ополчения стал город Житомир, откуда польское воинство двинулось на Фастов, собираясь, оттуда нанести удар по казакам продолжавшим стоять под Киевом. Настроение у региментариев ополчения Игнация Матусевича и Николая Комаровского было приподнятое. Хоругви гусар и драгун, по их мнению, должны были в пух и прах разгромить казаков и с ними были согласны вся шляхта.
— Покажем королю и людям, кто главный защитник страны! — хвастливо кричали друг другу паны, когда войско останавливалось на привал, и появлялся повод пропустить чарку другую горячительного вина.
Первым тревожным звонком для ясновельможных панов стало извести, что на подступах к Фастову передовой отряд ротмистра Ружецкого вступил в бой с казаками, неожиданно оказавшимися так далеко от Киева.
Обнаружив противника, благородные поляки дружно ударили по врагу, как это предписывали правила боя. Однако атакованные ими казаки в очередной раз показали свою природную подлость и не приняли открытого боя. Вместо честной рукопашной схватки, они укрылись за своими возами и принялись обстреливать гусар из пищалей и пушек.
Как не пытались бравые кавалеристы пана ротмистра прорвать линию казацкой обороны, им это не удалось. Даже добравшись под огнем противника к его возам, они не могли преодолеть их. Сцепленные между собой цепями, казацкие возы стали непреодолимым препятствием для польских гусаров и те были вынуждены отступить, неся потери.
Из-за того, что один край казацкой обороны примыкал к глубокому оврагу, а другой к холму с покатыми склонами, поляки не рискнули атаковать врагов с флангов. Ружецкий благоразумно отступил, решив уступить право победы над казаками панам региментариям.
На спешно собранном военном совете было решено, утром следующего дня атаковать противника всеми силами ополчения. Все командиры были уверены в скорой победе. Несмотря на неудачу Ружецкого настроение у солдат было приподнятое, но к вечеру положение дел резко поменялось. Солнце уже клонилось к земле, когда со стороны казацкого лагеря раздались громкие радостные крики, и началась стрельба.
Высланные разведчики донесли региментариям, что в стане врага замечено сильное движение верховых, а вокруг него появились конные разъезды в татарском платье.
Эти сообщения сильно взволновали Матусевича и Комаровского, все говорило о том, что противник неожиданно получил серьезное поддержку, в виде сечевых казаков и татар. Разведчики отчетливо видели бунчуки с полумесяцем и татарское платье на всадниках. Многие из панов моментально вспомнили, что во время бунта Тарасюка, татары также бились на стороне казаков, в обмен на право брать пленных на землях короны.
Разгорелись жаркие споры о том, что делать дальше, точку в которых положил взятый в плен казак. Под пытками, он рассказал, что к Сагайдачному пришла подмога в десять тысяч казаков и двадцать тысяч татар под предводительством Туран-бека.
Узнав об этом, региментарии решили отступить к стенам Житомира и там дать врагу генеральное сражение. Едва эти слова были произнесены, как ополчение, несмотря на ночное время, стало торопливо отступать. Ещё днем гордые и самоуверенные паны, теперь со страхом смотрели в темную мглу, опасаясь нападения страшных татар и ужасных казаков.
Ранним утром, измученные и утомленные ночным переходом, поляки подошли к густому лесу, возле которого было решено сделать привал. Но едва слуги стали разбивать палатки, как войско подверглось двойному удару. Сначала с востока показались всадники, которых поляки приняли за татар из-за того, что те кричали "Алла! Алла!". Их было немного, но этого было достаточно, чтобы среди ополченцев возникла паника и переполох. Испуганно бегающая и истошно вопящая челядь мешала панам собраться в один кулак и дать отпор врагу.
Стремясь подавить панику, Николай Комаровский взобрался на один из своих возов и, размахивая своим знаменем, стал собирать вокруг себя гусар и драгун. Ход был абсолютно правильный, но в этот момент со стороны леса ударили неизвестно откуда взявшиеся казаки. Их было очень много и поляки дрогнули. Теперь каждый был сам за себя, начиная от командиров и заканчивая простыми солдатами. Одни пытались укрыться в лесу, другие скакали прочь от завывания и криков татар, третьи, их оказалось меньшинство, сгрудились вокруг Комаровского и с честью пали под саблями и пулями врагов.
Так гетман Сагайдачный одержал победу над врагом, превосходившего его в численности и силе, благодаря находчивости и смекалки. Перед сражением, он приказал казакам поднять крик, как будто к ним пришло большое подкрепление, и его обман блестяще удался. Когда дозорные донесли, что в стане противник поднялся переполох, гетман отправил часть сил под командованием атамана Павлюка в обход противника, с тем, чтобы в нужный момент он ударил в тыл полякам.
Сагайдачный серьезно рисковал, разделив свои силы, но удача ему улыбнулась. Посполитное порушенье было наголову разбито и дорога на Волынь, была полностью открыта казакам.
Глава XIII. Дела крымские, дела московские.
Пока казаки гуляли вдоль днепровских берегов в Бахчисарае, в окружении крымского хана шли жаркие споры, что делать. Часть татарских вельмож во главе с младшим ханским сыном нуреддином Сефер Гиреем настаивала на скорейшем походе на Запорожскую Сечь.
— Гяуры ловко обманули нас, заставив ждать их нападение на Перекоп, а сами напали на восточные земли Польши. Сейчас самое время, пока главные силы казаков ушли за Днепр ударить по их змеиному гнезду и разорить его во славу Аллаха! Другой такой возможности у нас никогда не будет! — говорил Сефер Гирей и мурзы громко вторили ему, потрясая над головами своими камчами в знак своего согласия со словами бека.
Щуря слезящиеся от яркого света глаза, хан Гази-Гирей неторопливо качал головой, слушая своего младшего сына, и было непонятно согласен ли он с ним или это последствия охватившего хана недуга. Возраст неумолимо брал свое над воителем, силы которого боялись персы, русские, венгры, а также с опаской относился и сам турецкий султан.
Поразившая в конце прошлого года болезнь сильно подорвала здоровье хана, но ему хватило сил, чтобы властно вскинуть руку и крики вельмож моментально смолкли. Не разжимая губ, Гази-Гирей требовательно посмотрел в сторону калги Курбан-бека, который потерял в борьбе с неверными двух сыновей и левый глаз. Не было в окружении правителя Бахчисарая более храброго и опытного воина, и к его мнению хан всегда прислушивался.
— Два года назад, я без раздумья поддержал Сефер Гирея и первым выступил бы против гяуров казаков. Однако с тех пор как в Москве сел на трон царь Дмитрий многое изменилось. Не пожалев денег он купил казаков Дона и запорожцев и теперь в его руках две острые сабли. Одна из них помогла русскому царю сначала взять Азов, а затем его отстоять, тогда, как вторая сначала напала на нас, а затем на турецкого султана, помешав ему, вернуть утраченную на Дону крепость.
