| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
А чтобы произвести топливо, эти 48 миллионов тонн торфа потребуется газифицировать, на что требовалось порядочно площадей. Так, в сутки нам будет необходимо газифицировать 132 тысячи тонн торфа, чтобы выйти на годовые объемы в 48 миллионов тонн. Если брать ту же норму в 400 килограммов торфа в час с квадратного метра газогенератора — не самую высокую, но и не низкую — то на газификацию этих 132 тысяч тонн за одни сутки — 24 часа — нам потребуется 13720 квадратных метров газогенераторных площадей — то есть не просто площадей для их установки, а именно внутренних поверхностей печей, где будет происходить газификация. А с учетом того, что они не смогут работать 24 часа в сутки, им надо будет останавливаться на ремонты и текущее обслуживание, да и генерация будет неравномерна в течение суток — понятное дело, что в реале днем ее потребуется больше, ночью — меньше, то надо закладываться на 30 тысяч квадратных метров, чтобы обеспечить двигатели генераторным газом. Да, торф — не самое энергоемкое горючее ископаемое.
Что самое интересное, эти площади тут уже были. Ведь белорусская земля издревле была покрыта лесами, поэтому местные жители давно освоили не только сжигание леса, но и его тепловую переработку — деготь, живица, фенолы, аммиак, метанол и формальдегид из него — все это производилось тут в довольно товарных количествах даже при царе, а уж при советской и польской властях дело только разрасталось — недаром Польша до начала Второй Мировой была одним из основных поставщиков фанеры на предприятия Западной Европы, а из 732 тысяч кубометров фанеры, произведенных Советским Союзом в 1940 году, треть приходилась на БССР. Это очень нам помогло, когда население стало стремительно разрастаться, а жилья не хватало — именно торфофанера — два листа фанеры и между ними слой торфа толщиной 30-70 миллиметров — позволила возвести много стен для времянок, а толевая фанера — фанера, оклеенная толевым картоном — обеспечила крышу над головой. Так что печей для горячей перегонки древесины и торфа тут требовалось много, их много и было — лесохимия издревле была одним из коньков Белоруссии, да и в качестве топлива на металлургических предприятиях торф и древесина использовались широко, в том числе для получения генераторного газа, которым расплавляли металл. Проблемой было то, что многие такие установки были либо разбросаны по самым неудобьям — поближе к источникам сырья — либо не были приспособлены для перегонки на генераторный газ, да и переделывать их не хотелось — продукция перегонки в виде смол и прочего нам все-равно была нужна.
Поэтому мы, закатав рукава, начали постройку новых газогенераторных печей. Ведь при площади пода, скажем, в четыре квадратных метра, на те 30 тысяч квадратных метров нам потребуется всего 7,5 тысяч печей, чтобы переработать те 48 миллионов торфа в генераторный газ. И постройка была поставлена на поток — выделялся сравнительно длинный свободный участок, и на нем — стенка к стенке — начинали последовательно возводиться два-три десятка печей, причем когда достраивались последние, первые уже начинали давать газ. Ведь на возведение одной такой печи бригаде каменщиков требовалось один-два дня, потом просушка, выкладывание изнутри жаростойким кирпичом, снаружи — полым для теплоизоляции, а рядом уже сохнет следующая печь и следом возводится еще одна — конвейер. Таким же макаром выкладывали кирпичные газопроводы, возводили корпуса для очистителей, охладителей, газгольдеров — кирпича в республике тоже хватало, а чугунную и стальную начинку делали на местных заводах привычным способом — за прошедшие десятилетия к таким заказам тут привыкли.
Так что, блин, если в сорок втором расчеты только показывали что справимся, хотя и не верилось до конца, то в сорок третьем уже и достигнутые результаты говорили о том, что в сорок пятом мы уж точно достигнем электрогенерации всего довоенного Советского Союза. В теории. На практике-то реальность несколько отличалась от расчетов — и Москва требовала двигатели во все большем количестве, да и самим их требовалось все больше для установки на технику — грузовики, строительную, бронетехнику, тепловозы — и КПД посчитаны неверно, и газогенерация несколько отстает, так как построенные стенка-к-стенке газогенераторные печи вело из-за температурных деформаций или недостаточной просушки, и добыча торфа в сорок третьем еще не казалась достижимой в необходимых объемах из-за многочисленных поломок техники и коэффициенте ее использования — все-таки болота — это не ровная площадка, поэтому технике приходилось тратить больше времени на перемещения между площадками добычи, да и сам торф с гидродобычи шел с повышенным количеством песка и приходилось принимать меры для его удаления, а фрезерная добыча требовала осушать новые площади болот, так как заложенных до войны площадок не хватало и требовалось копать километры новых водоотводных каналов и потом два-три года ждать когда вода спадет и можно будет расчистить от верхового мха и деревьев, разровнять площадки, дождаться когда они подсохнут и уж затем пускать на них фрезеры — трактора с валами, на которых наварены пальцы для рыхления поверхностного слоя торфа. Проблемы и косяки вылезали на каждом шагу, и наверняка еще вылезут, и не раз, но уверенность в том что все получится — она никуда не исчезала, даже наоборот — по мере решения очередных проблем она лишь росла.
ГЛАВА 10.
Я уж грешным делом подумывал, что мы могли бы взять и повышенные обязательства — не удвоить, а учетверить выработку электроэнергии. Точнее — к концу 1945го — удвоить, к концу 1947 или 48 — вырабатывать уже в четыре раза больше довоенного Союза. Ну, может к 1950му году, но это все-равно выглядело реализуемым. Но, конечно, пока я этого не озвучивал и заодно притормаживал своих соратников, которые уже начинали бить копытом в расчете удивить весь земной шар такими небывалыми достижениями социализма. Притормаживал потому, что слишком уж большая получалась нагрузка на торфодобычу — как бы не выбрать все легкодоступные участки и потом погореть по недостатку топлива из-за того, что на оставшихся участках торф добывать гораздо сложнее. Так что кричать о наших планирующихся успехах пока погодим. А то по возобновляемым источникам энергии так и оказалось — вроде бы все выглядит кудряво, а присмотрелись-посчитали — и оказалось, что овчинка выделки не стоит.
Так, еще в 1933 году в БССР была создана гидроэнергетическая группа как раз для координации работ по созданию ГЭС, в Бобруйске на электромеханическом заводе начали изготовление водяных турбин, и к 1940 году в БССР было более тысячи гидроустановок общей мощностью в 15 тысяч киловатт, пусть это и были в основном мельницы. Но вообще в Белоруссии более 20 тысяч рек и ручьев общей длиной 90 тысяч километров, которые сбрасывают ежегодно 58 кубических километров воды, что давало порядка 850 мегаватт общей мощности, из них 500 — технически доступной и 200 — имеющей смысл в использовании в плане хоть какого-то осознанного выхлопа без чрезмерных трудозатрат. Так что можно рассчитывать на 200 МВт от больших и малых ГЭС, причем большие ГЭС с плотинами напором до 12 метров на Немане и Западной Двине и до 7 метров на Днепре даже не потребуют значительных затоплений территорий — тут хватало сужений между известняковыми берегами. Да, по сравнению с генерирующими мощностями БССР до войны — это увеличение в два-три раза, но 200, да пусть даже 300 мегаватт — это всего 0,3 миллиона киловатт — далековато до требовавшихся 11 миллионов Союза. И работать они смогут не более пяти тысяч часов в год, а скорее всего три тысячи — то есть и тут — менее миллиарда киловатт-часов — максимум два процента от потребного. А возни — немеряно. Не, конечно такую почти дармовую энергию тоже попробуем использовать, но не сейчас, и ставку только на нее делать не будем.
Ветрогенерация тоже не решит всех наших проблем. Если принять, что ветряки разумно будет ставить в местах, где на высоте не более ста метров — высоте ветряка с учетом размаха лопастей — средняя скорость будет 5-6 метров в секунду, то таких точек — на хоть как-то открытых холмах и возвышенностях — мы насчитали всего две тысячи площадок, где можно установить один и более ветряков, что даст порядка 1,6 Гигаватта установленной мощности с использованием не более трех тысяч часов в год. В принципе, 1,6 миллиона киловатт от ветра, да 0,3 миллиона от воды — это уже почти пятая часть от заявленных мною 11 миллионов, да и по генерации — 4,8 миллиарда квт-ч от ветра плюс 1 от воды — это уже почти шесть из сорока восьми. Тоже хлеб. Если бы еще эта генерация была бы постоянной, а так — придется часть переводить в водород чтобы потом его сжигать в ДВС — снова затраты труда и оборудования, тогда как эти ДВС мы можем пустить напрямую на генерацию электроэнергии на генераторном газе. Пока невыгодно.
Конечно, в перспективе я рассчитывал на атомную энергию, так как меня вдохновлял пример Франции, которая генерировала на АЭС три четверти электроэнергии. Но эта перспектива была неблизкой — если лет через десять заработают первые опытные энергоблоки — будет просто отлично. В ближайшее же время тепловая электрогенерация оставалась нашим единственным выходом, а в качестве топлива для нее — торф. Я, конечно, надеялся на скорый рост припятских нефти и газа — пусть даже сланцевого и попутного, а то из Персидского залива все-равно быстро ничего не получим, а тут хотя бы под боком. Хотя я присматривался и к другим местам, так как килограмм бензина или керосина заменял четыре килограмма газифицированного торфа, соответственно, если мы нарастим добычу нефти до миллиона тонн в год, да сможем перевести в топливо хотя бы половину этой нефти, то заменим 2 миллиона тонн торфа — это примерно 6 миллионов кубометров, то есть шесть кубических километров, которые не потребуется добывать-перевозить-газифицировать — громадная экономия трудозатрат. Да и остатки от переработки нефти тоже можно как-то использовать — например, также газифицировать или сжечь в топках — это еще заменит минимум миллион тонн торфа.
Но — пока стоило рассчитывать только на синицу в руках — торф, и не факт что в дальнейшем его добыча сможет расти такими же темпами как сейчас. Да, мы практически перевели его добычу на механизированные способы, пусть это и было лишь продолжением еще довоенной работы, мы лишь ее подхватили и сейчас собирались двигать дальше. Но мест, легкодоступных для механизированной добычи торфа, оказывалось не так уж много — везде требовалась расчистка, осушение.
Так что пока озвучивать дальнейшие планы не будем — сначала надо выполнить эти. А в этих планах наметился очередной перелом, который, возможно, несколько сгладит торфяную проблему, и было даже немного обидно, что такую четко выстроенную схему мы собирались похерить ради еще лучшей. Все из-за этой падлючей эффективности. Уж слишком высокие получались трудозатраты на торфодобычу, и чем меньше торфа нам потребуется, тем лучше. А КПД ДВС был процентов двадцать пять, и при ухищрениях, да если на дизелях, ее удастся поднять процентов до сорока, ну может сорока пяти — это в полтора раза снизит потребности в торфе, что уже неплохо, но когда этот момент наступит — пока было неясно, так как повышать КПД двигателей не так уж просто, особенно на генераторном газе, да и ресурс работы даже дефорсированных двигателей, работающих в почти стационарном режиме, пока был меньше десяти тысяч часов, то есть получалось, что каждые два года нам придется заново выпускать весь этот объем двигателей — несколько десятков тысяч, если считать по 300-киловаттным — только чтобы поддерживать генерацию на достигнутом уровне — это еще одна причина, по которой я пока не собирался озвучивать новые планы. И тут-то выходило на первый план другое направление приводов для электрогенерации — ГТУ — газотурбинные установки.
Их преимущество заключалось в том, что и КПД самих установок у них был немаленький, и выхлопные газы можно было использовать для генерации пара и с него получать еще электричество — уже стандартным для тепловых станций способом. В итоге общий электрический КПД таких газо-паровых установок намного перекрывал КПД дизелей. Да, выхлопы дизелей в принципе также можно было бы использовать для получения пара, но тут уже начинала играть свою роль возможность масштабирования технологий — если ГТУ по идее можно было делать на мощности в сотни мегаватт, то предел для дизелей — несколько десятков мегаватт, что в итоге станет потолком для роста. Поэтому — хошь не хошь — пришлось развивать именно газотурбинные установки. Тем более что мы — хотели.
Я-то, когда запускал эти работы весной сорок второго, имел в виду реактивную авиацию, поэтому и настраивал людей на постройку компактных турбореактивных двигателей. Люди и сами были не против — как раз закончилась первая волна по аппаратуре для газопламенного напыления покрытий, так что часть народа, отработав несколько десятков видов покрытий, включая их режимы и форсунки с необходимым течением газов, малость подзаскучали. Нет, не то чтобы работы совсем не стало — ее было, и дофига — количество сочетаний типов поверхностей, покрытий, необходимых результатов — все это было несчетным полем для исследований. Но эти исследования были уже рутиной, которой вполне могли заниматься более спокойные или менее подкованные работники. А вот непоседы, особенно их тех, кто начинал все это дело — они уже немного скучали, как минимум часть из них, и на заседаниях я это видел. Да и некоторые новички, за несколько месяцев становившиеся зубрами, тоже начинали брыкаться. Так что бунтарей хватало, и их требовалось срочно чем-то загрузить, пока они не начали вносить раздрай в сработавшиеся коллективы. Те, кого пока или всегда устраивала спокойная размеренная работа, а также те, кто еще не набрался опыта и потому не чувствовали уверенности что потянут новые задачи — таких, к счастью, более чем хватало, поэтому текущие работы только разрастались. А вот бунтарям — им подавай новые горизонты, новые недосягаемые вершины. Хотите прорывов ? Их есть у меня ! Вот и предложил им новую тему, благо что высокие температуры и быстрые течения раскаленных газов — это то же самое что и в аппаратуре напыления. Так что тема знакомая, вперед !
Да и вообще газотурбинные установки не были диким зверем — первый вариант запатентовал англичанин Джон Барбер еще в 1791 году (да, в конце 18го века). В течение 19го века было несколько попыток построить ГТУ разной мощности и конструкции, в 1887-92 годах Павел Дмитриевич Кузьминский строил паро-газовую турбину, пусть и радиальную. Но — конец 19го века ! Конечно, сам Кузьминский тоже был кремнем — например, он руководил созданием болгарского флота, а во время болгарского кризиса вообще отмочил. Болгарский кризис начался в 1885 году, когда болгары хотели окончательного воссоединения своего народа — южная часть Болгарии — Румелия — еще оставалась под властью Османской империи. А Россия всячески этому препятствовала — как и через 150 лет на Донбассе, тогдашний царь-'миротворец' миротворничал за счет сдачи позиций, в данном случае — сливал болгар туркам чтобы не злить их и их покровителей во Франции, Англии Германии с Австро-Венгрией.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
